Текст книги "Воробьиная туча"

Автор книги: Такаши Масуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Об очевидном.

Ну, хорошо, – отозвался Сигеру. – Почему ты сказал Хидё то, что сказал?

Потому, что это правда.

Дядя и племянник дружно расхохотались.

Потом Сигеру вновь сделался серьезен.

Мне думается, ты совершил ошибку. Хидё – легкомысленный бездельник. Все его сверстники давно уже заняли более серьезные посты. Один лишь он пребывает среди юнцов, которые на десять лет младше его. Более того – его назначение оскорбит Сохаку. Сохаку был главой телохранителей моего отца, и он, несомненно, надеется, что ты назначишь его на ту же должность.

Твои слова мудры, дядя, – сказал Гэндзи, – и это само по себе может показаться непостижимым. Ведь всего лишь какой-нибудь час назад ты был наг, измазан с ног до головы собственными экскрементами, и корчил рожи не хуже ученой обезьяны. Все будут думать: а как вообще могло произойти такое превращение и можно ли на него полагаться? Что бы ты мне посоветовал?

Сигеру покраснел и уставился в пол.

Ну, ладно. С этим мы можем разобраться попозже. А пока мне хотелось бы поделиться с тобой кое-какими своими мыслями по этому поводу. Возможно, ты сочтешь их здравыми. Ты, конечно, прав насчет Хидё – в том, что касается его прошлых поступков. И, несомненно, в подобной ситуации многие не выдержали бы груза внезапно свалившейся ответственности и сломались. Но я верю, что с Хидё все будет ровно наоборот.

Сигеру вопросительно взглянул на племянника.

Веришь? Не знаешь, а веришь?

А откуда мне это знать?

В нашей семье в каждом поколении обязательно рождается человек, унаследовавший проклятие предвидения. В предыдущем это был мой отец, в моем – я. В твоем это должен был быть ты. Больше некому.

Теперь больше некому, – сказал Гэндзи. – Недавно на эту роль было еще три кандидата. Мои двоюродные сестры и брат – твои дети. Возможно, это был кто-то из них.

Сигеру постарался не думать о том моменте, когда он в последний раз видел своих детей. Он покачал головой.

Нет, их эта участь миновала. Они не видели ничего, кроме реальности и обычных детских снов.

– Мой отец был пьяницей и курильщиком опиума, – сказал Гэндзи. – Он с легкостью мог зачать какого-нибудь незаконного потомка, и никто об этом даже не узнал бы.

И снова Сигеру покачал головой.

Спиртное и опиум в тех количествах, какие употреблял мой брат, убивают желания плоти. Даже то, что он сумел зачать тебя, уже достойно удивления. – Сигеру улыбнулся, но глаза его были печальны. – Что толку в отрицании? Ты ведь и сам все знаешь.

Ты уверен, что больше некому было это унаследовать? – поинтересовался Гэндзи. – Ведь дед был весьма любвеобилен, разве не так? Вдруг у тебя есть братья или сестры, о которых ты даже не подозреваешь? А у них – собственные дети?

Да, правда, отец был любвеобилен. Но он при этом был еще и очень осторожен. Он не допустил бы, чтоб это проклятие вышло за пределы семьи.

Ты говоришь «проклятие». Обычно это считают даром.

– А ты сам как считаешь?

Гэндзи вздохнул и оперся на подлокотник.

Эта способность не принесла деду счастья. Ее отсутствие довело отца до самоуничтожения. А ты… достаточно вспомнить, что она сделала с тобой. Да, ты прав. Это не дар. Но я надеялся, что эту ношу предстоит нести кому-то другому. И до сих пор надеюсь.

Ничего не понимаю, – признался Сигеру. – Если ты обладаешь этой способностью, то должен это понимать. Это просто невозможно не понять. Как же ты можешь надеяться увильнуть?

Дедушка сказал, что я обладаю предвидением, – ответил Гэндзи. – Никаких иных доказательств у меня нет.

У тебя не было видений?

Я надеюсь, что не было, – сказал Гэндзи.

Они шли по дремучему лесу, раскинувшемуся за замком, и собирали грибы сиитакэ. И тут дедушка сообщил Гэндзи, что тот наделен предвидением.

Я не хочу, – сказал Гэндзи. – Отдай его кому-нибудь другому.

Дедушка попытался взглянуть на внука со строгостью, но получилось плохо. Гэндзи видел, что в глазах старика заплясали веселые огоньки.

Ты говоришь, словно несмышленый ребенок, – укорил Гэндзи дедушка. – Это не имеет никакого отношения к желанию и нежеланию.

Я все равно не хочу, – уперся на своем Гэндзи. – Если его не может взять папа, отдай его дяде Сигеру.

Оно не мое, чтоб давать его или забирать, – сказал дедушка. – А даже если б…

Гэндзи подождал. Но дедушка так и не докончил фразу. Но глаза его перестали весело блестеть.

Сигеру и так обладает этой способностью. И ты ее обретешь. В свой черед.

Но если она уже есть у дяди, зачем она мне? Я думал, она может быть только у кого-то одного.

У одного в каждом поколении, – сказал дедушка. – Я – в моем, Сигеру – в своем, а ты – в твоем.

Гэндзи сел на траву и расплакался.

За что, дедушка? Что такого ужасного сделали наши предки?

Дедушка сел рядом и обнял внука за плечи. Гэндзи удивился. Старый князь редко позволял себе столь открытые проявления чувств.

В этом повинен один наш предок, – сказал дедушка. – Но карма его легла на всех. Это Хиронобу.

Гэндзи мазнул рукавом по лицу, стирая слезы. Надушенный рукав пах мускусом.

Хиронобу – наш родоначальник. Он основал княжество Акаока, когда ему было шесть лет. Мне исполнится шесть завтра.

Да, князь Гэндзи. – Дедушка учтиво поклонился.

Гэндзи рассмеялся и позабыл про слезы.

Но что же такого натворил Хиронобу? Я-то думал, что он был великим воином.

Никто не в силах исключить все возможности. – Гэндзи часто не понимал, что говорит дедушка. Вот и сейчас не понял. – Рождение и смерть сменяют друг друга. Некоторым перерождениям лучше бы вовсе не случаться. Но мы понимаем это лишь тогда, когда становится слишком поздно. Хиронобу влюбился в нехорошую женщину. Во внучку ведьмы.

В госпожу Сидзукэ? Я думал, она была принцессой.

Дедушка улыбнулся и повторил прежние слова.

Никто не в силах исключить все возможности.

Повторение не помогло. Гэндзи все равно не понял, что же это означает.

Да, она была принцессой. И она была внучкой ведьмы. Если б она осталась в монастыре, куда ее поместили, у нее не появилось бы потомков, а ни у кого из Окумити никогда бы не было видений. Никто из нас не изрек бы ни единого пророчества и не страдал бы, зная, что должно произойти. Правда, могло бы, конечно, случиться и так, что и самого клана Окумити уже не существовало бы. Видения не раз спасали нас. Добро и зло воистину неразделимы.

Дедушка поклонился в сторону родовой гробницы; она располагалась в северной башне замка «Воробьиная туча». Отсюда ее не было видно, но и внук, и дед знали, где она находится. Это необходимо было знать – на случай внезапного нападения. Гэндзи почтительно повторил поклон вслед за дедом.

Но, дедушка, если она ведьма, почему же мы ей кланяемся? Может, нам нужно развеять ее пепел по ветру и выбросить ее имя из памяти?

Тогда она будет повсюду. Так мы хотя бы знаем, где она находится. Она заперта в гробнице, и ее денно и нощно охраняют бесстрашные воины.

Гэндзи придвинулся поближе к дедушке и ухватился за его руку. Мальчику вдруг показалось, что лесные тени удлиннились.

Дедушка рассмеялся.

Я пошутил, Гэн-тян. Призраков, демонов и невидимых духов не бывает. Госпожа Сидзукэ, ведьма и принцесса, умерла шестьсот лет назад. Не бойся ее. Лучше бойся живых. Лишь они опасны.

Тогда я рад, что у меня есть этот дар, – сказал Гэндзи – продолжая, впрочем, крепко держать дедушку за руку. – Я узнаю, кто мои враги, и убью их прежде, чем они успеют сделать мне что-нибудь плохое.

Убийства порождают убийства, – сказал дедушка. – В прочих же отношениях они мало что меняют, на удивление мало. Так ты не добьешься безопасности.

Какая же тогда польза в знании? – надувшись, спросил Гэндзи.

Слушай меня внимательно, Гэндзи. Это не имеет никакого отношения к пользе и бесполезности, добру или злу, выбору или отсутствию выбора. Все это – лишь ярлыки, а не само явление. Они запутывают, а не объясняют. Слушай внимательно и постарайся понять, что я имею в виду. Дар это или проклятие, хочешь ты владеть им или не хочешь, но ты им наделен. Ты не можешь не обращать внимания на это свое свойство, как не можешь не обращать внимания на собственную голову. Либо ты будешь пользоваться им, либо оно воспользуется тобою. Ты понял?

Нет, дедушка. Ты говоришь, как старый настоятель Дзенгэн. Его я тоже не понимаю.

Сейчас это неважно. У тебя фамильная память. Ты запомнишь мои слова и поймешь, что они означают, – потом, попозже. Слушай. Видения приходят по-разному. У Сигеру их будет множество. У тебя же – всего три за всю жизнь. Будь внимателен. Исследуй их без страха и страстей. Тогда взор твой не затуманится, и эти три видения покажут тебе все, что тебе нужно будет знать.

Три видения, – подумал Гэндзи. Всего три. Это не так уж и плохо. Может, они пройдут, а он даже и не заметит. Тут он поймал на себе взгляд дедушки. Все говорили, что дедушка умеет не только видеть будущее, но и читать мысли. Гэндзи в это не верил. Ну, не очень верил. Но на всякий случай решил подстраховаться. Он изо всех сил сосредоточил свое внимание на облаках, плывущих по небу, и попытался вспомнить лицо мамы. Мама умерла, когда Гэндзи было три года. И с каждым миновавшим годом ее образ делался все более смутным и расплывчатым. Когда Гэндзи пытался вспомнить ее, чаще всего это были только попытки, да и все. Значит, и дедушка ничего больше не увидит у него в уме, даже если и заглянет туда.

Понимаю, – сказал Сигеру, натянуто улыбнувшись. – У тебя еще не было видений, и потому ты надеешься, что тебе удастся избежать этой судьбы. Никому из нас не выпало такого счастья. И тебе не выпадет. Приготовься. Если мой отец сказал, что у тебя будут три видения, значит, так оно и будет. В этих вопросах он никогда не ошибался.

Это не единственная причина, – сказал Гэндзи. – Я надеялся, что то, что у меня было, – не видение. Потому что если это все-таки видение, я знаю нечто такое, чего никому знать не следует.

Я знаю множество того, чего никому знать не следует, – отозвался Сигеру.

Ты знаешь, как умрешь? – спросил Гэндзи.

Гэндзи не узнал это место. Он восстанавливал видение раз за разом, изучал его с той тщательностью, с какой фехтовальщик изучает стойку противника, выискивал все, что могло дать хоть какой-то намек. Однако же этого места он не знал. Но будет знать. И его будут хорошо знать. Это явствовало из рева собравшихся – а народу там было много. Что звучало громче и чаще, благословения или проклятия? Понять было невозможно. Гэндзи все-таки предположил бы, что проклятия перевешивали.

Будь ты проклят!

Предатель! Предатель! Предатель!

Банзай! Ты спас японский народ!

Смерть трусам!

Ты опозорил нас! Вспомни о чести и покончи с собой!

Да защитят тебя все боги и все будды! Да пребудет с тобой их благословение!

Гэндзи шел по центральному проходу зала. Он никогда не видел подобного зала. Стояла ночь, но в зале было светло, словно днем. Бесчисленные лампы, висящие на стенах, излучали свет, и при этом от них не исходило ни единой струйки дыма. Свет их был ровным и ярким, без трепетания пламени. (Интересно, как этого добились? Изобрели новые фитиля или нашли новое, высококачественное масло?) Вместо разложенных рядами подушек в зале стояло сотни две стульев, наподобие тех, которыми пользуются чужеземцы. В передней части зала был устроен помост. В задней располагался большой балкон, на котором стояла еще сотня стульев. Но на них никто не сидел. Все присутствующие стояли, что-то выкрикивая и бурно жестикулируя. Возможно, стулья были символическими, и на самом деле ими не пользовались. (В принципе, это казалось вполне вероятным. Гэндзи как раз недавно впервые посидел на таком стуле, и теперь хорошо понимал, насколько подобное времяпровождение мучительно для внутренних органов).

Гэндзи не видел вокруг ни единого человека с традиционной самурайской прической, и никого с обязательными для самурая двумя мечами. У всех на голове была беспорядочная копна волос, словно у безумцев или заключенных. Никто не был вооружен. Судя по лицам, это были японцы, но все они были облачены в чужеземную одежду, лишенную какого бы то ни было изящества. Все это напомнило Гэндзи не то кукольные спектакли для маленьких детей, не то грубые крестьянские пантомимы. Неужели эта нелепица и впрямь была видением?

Сидевший на помосте седой мужчина ударил по столу деревянным молоточком.

Тихо! Тихо! Парламент – тихо!

Никто не обратил на него ни малейшего внимания.

(Интересно, что такое парламент?)

Благословения раздавались в основном из левой половины зала, проклятия – из правой. Гэндзи приветственно помахал рукой тем, кто сидел слева. В этот самый миг из гущи проклинающих к нему кинулся какой-то юноша. Он был одет в скромный темно-синий мундир без гербов и знаков различия и очень коротко подстрижен. В руках у него был меч.

Да здравствует император!

И с этим возгласом юноша всадил меч в живот Гэндзи, в точности в солнечное сплетение. Гэндзи ощутил толчок, резкую жалящую боль, как будто его укусила оса, – и внезапно все его тело обмякло.

Струя крови ударила юноше в лицо.

Все вокруг затянуло белой пеленой.

Затем настала тишина, а с нею пришла тьма.

Но видение на этом не закончилось.

Гэндзи открыл глаза. Над ним с тревогой склонились какие-то люди. По наклону их тел и потолку над головой Гэндзи понял, что лежит на полу.

Он чувствовал, как кровь толчками вытекает у него из груди. Судя по ощущениям, его бросило в холодный пот. Но боли не было.

Потом люди расступились, и появилась невероятно прекрасная женщина. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон. Потом сердце Гэндзи постепенно стало замедляться.

Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, – сказала женщина. Игра с его именем. Гэндзи. Так звали героя древнего романа.

Двое крепко сбитых мужчин – не то телохранители, не то полицейские – опустились на колени рядом с Гэндзи. Они тоже плакали, не стыдясь.

Князь Гэндзи, – произнес один из них. – Князь Гэндзи…

Больше он ничего не смог из себя выдавить.

Держитесь, мой князь, – сказал второй. – Помощь уже идет.

Он снял свою куртку и попытался зажать рану Гэндзи. Гэндзи увидел у него на боку кобуру с плоским пистолетом, прежде скрытым под курткой. Ага! Мечи сменились пистолетами! Что ж, вполне разумно. Интересно, а самураи носят один пистолет или два? И кстати, а зачем прятать оружие? Гэндзи очень хотелось спросить об этом, но у него не было сил. Ему начало казаться, что тело его сделалось очень легким, каким-то невесомым.

Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:

Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?

Он вас не слышит, госпожа Сидзукэ, – сказал один из мужчин. – Он потерял сознание.

Госпожа Сидзукэ. Так звали принцессу-ведьму, заколдовавшую основателя их клана. Нет, это не может быть она. Разве что она вновь родилась на свет. Хотя Гэндзи не верил в повторные рождения… Как сгоревшее дерево не восстанет из пепла, так и умерший человек не вернется к жизни. Значит, это другая госпожа Сидзукэ, тезка той принцессы.

Он слышит меня, – твердо сказала госпожа Сидзукэ.

Теперь Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская. Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы – каштановыми. Он не узнал эту женщину. Но всякий раз, как он старался восстановить видение в памяти, она казалась ему все более знакомой. Кого-то она ему напоминала… Но кого? Этого Гэндзи не знал до сих пор. Зато он твердо знал, что госпожа Сидзукэ – прекраснейшая из всех женщин, каких он только видел в жизни. (Точнее говоря, прекраснейшая из всех, кого он только увидит).

Английский, – сказал Гэндзи. Он хотел попросить, чтоб она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово.

Хорошо, пусть будет английский, – согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. – Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?

Губы ее дрожали, но женщина продолжала улыбаться. На миг ей даже удалось сдержать слезы.

Она так гордилась бы нами! – сказала госпожа Сидзукэ.

Гэндзи хотелось спросить, кто ими гордился бы и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело. Гэндзи присмотрелся. Он увидел, что это было. Потом он услышал, как бьется его сердце. А больше он ничего не видел и не слышал.

Оставь всякую надежду на избавление, – сказал Сигеру. – У тебя было видение – сомнений быть не может.

Что из того, что я описал, знакомо тебе.

Кое-что. Одежда. Прически. Отсутствие оружия. Объяснение может быть лишь одно. Чужеземцы победили нас, и мы стали народом рабов.

А что такое парламент?

Этого я не видел. Возможно, этот самый «парламент» заменит сёгунский совет, когда нас обратят в рабство. Присутствовавшие вели себя просто непристойно. Такое могло произойти лишь тогда, когда исчезнут всякие представления о порядке и дисциплине. Можешь ли ты себе представить, чтобы хоть кто-нибудь позволил себе неучтиво возвысить голос в присутствии сёгуна – не говоря уже обо всех сразу?

Нет, дядя. Это действительно немыслимо.

А твой убийца? Ты узнал его?

Нет. Я вообще никого не узнал. Там не было ни единого знакомого лица.

Значит, все твои вассалы были убиты. Ибо я никогда не позволил бы тебе отправиться в подобное место без защиты. Равно как и Сэйки, Кудо или Сохаку.

А кто тогда эти люди, прятавшие под одеждой пистолеты? Они очень беспокоились обо мне.

– Должно быть, охрана. Возможно, кто-то тебя все-таки охранял.

Сигеру закрыл глаза и застыл на несколько мгновений, глубоко дыша. Потом он вновь открыл глаза и низко поклонился.

Мой господин, простите меня за то, что я так вас подвел.

Гэндзи рассмеялся.

Ты пока что меня не подводил, дядя. Возможно, нам удастся найти способ изменить ход событий.

Мы не сможем этого предотвратить. Мы можем защитить тех, кого любим, от этих страданий. Но нам не под силу остановить будущее и помешать ему терзать нас и тех, кто останется.

Так вот почему ты это сделал… – мягко произнес Гэндзи.

Сигеру напрягся. Его начала бить дрожь – сперва легкая, едва заметная. Потом она усилилась, а затем превратилась в конвульсии. В конце концов у Сигеру вырвался один-единственный сдавленный вскрик. Он рухнул на пол и разрыдался.

Гэндзи не двигался. Он ничего не сказал и не стал ничего предпринимать. Через несколько минут Сигеру сумел более-менее взять себя в руки. Гэндзи налил чаю. Сигеру принял чашку у него из рук.

Я понимаю, дядя, что это причиняет тебе боль, но этого не избежать. Мне нужно как можно больше узнать о твоих видениях. Это моя единственная возможность глубже постичь смысл собственного видения.

Я понимаю, мой князь. – Сигеру вновь стал вести себя чрезвычайно церемонно. Он цеплялся за этикет как за опору. – Время от времени, когда таков будет ваш приказ, я буду отвечать на ваши вопросы – на столько, на сколько сумею.

Спасибо, Сигеру, – сказал Гэндзи. – Ну а пока что хватит с нас видений. Давай перейдем к другим вопросам. Когда я повернулся, чтоб выйти из оружейни, ты собрался убить меня. Почему ты этого не сделал?

Меня остановила тишина, – сказал Сигеру. – Картины и звуки, непрерывно преследовавшие меня, в вашем присуствии исчезли. И я вспомнил слова, сказанные давным-давно моим отцом. Он сказал мне, что произойдет, и еще сказал, чтобы я, когда это случится, не действовал в соответствии с первым порывом.

Князь Киёри был мудрым человеком, – сказал Гэндзи. И истинным провидцем – добавил он про себя. И все же он не предотвратил собственной гибели от рук сошедшего с ума родного сына. Почему? Возможно, Сигеру сказал правду. Мы не в силах предотвратить то, что должно свершиться.

Сигеру ждал, сколько мог. Но Гэндзи так и не заговорил, и Сигеру спросил сам:

Так что же ты увидел? Что сверкало на шее у той женщины?

Это единственная деталь, которую я так и не могу вспомнить, – сказал Гэндзи. На самом деле, эта картина до сих пор стояла у него перед глазами. Но он подумал, что неразумно будет увеличивать ношу, взваленную на дядю. Довольно и того, чем он уже успел с ним поделиться.

Плохо. Это могло бы оказаться ценной подсказкой.

Да, – согласился Гэндзи. – Могло бы.

Когда князь обратился к присутствующим, Сигеру почти не слушал его. Вместо этого он размышлял о видении Гэндзи. Этому явно должно предшествовать множество событий. Как бы ни выродились самураи и как бы могущественны ни стали чужеземцы, любым завоевателям понадобится не менее нескольких лет, чтоб захватить Японию. Есть еще люди, не утратившие древней воинской доблести и готовые сражаться насмерть. Очевидно, Гэндзи к ним не относится. В видении его называли предателем. Сигеру надеялся, что это клевета.

Несмотря ни на что, Сигеру испытывал надежду. Впервые за много месяцев безудержный поток видений прекратился. За несколько часов, минувших с момента приезда Гэндзи, Сигеру видел лишь то, что и все остальные. Возможно, тот же самый таинственный механизм, что отмерял Гэндзи всего три видения, остановил наплыв безумия. Нет, Сигеру не думал, что излечился навсегда. Ожидать этого было бы чересчур. Видения вернутся. Но если в них будут перерывы, хотя бы раз в несколько дней, он сможет использовать это время и восстановить самоконтроль. В этом Сигеру не сомневался. Он всю свою жизнь занимался воинскими искусствами, чтоб при необходимости защититься от нападения. А в конце концов, что такое видение, если не нападение изнутри? Видения ничем, кроме происхождения, не отличаются от других нападений. Он не допустит, чтоб они нанесли ему поражение.

Тут до слуха Сигеру донеслось имя Хидё, и он увидел, как молодой самурай низко поклонился Гэндзи. Князь объявил об его новом назначении. Сигеру отметил, на чьих лицах отразилось недовольство. За этими людьми нужно будет присматривать. Сигеру взглянул на Сохаку. Он ждал, что тот будет потрясен и возмущен. Но настоятель монастыря Мусиндо, бывший и нынешний командир кавалерии, отнесся к этому известию с полнейшей невозмутимостью. И Сигеру понял, что ему придется убить старого друга. Назначение Хидё могло не вызвать у Сохаку гнева лишь в одном-единственном случае – если тот уже решил предать молодого князя. Но Сохаку не знал того, что знал теперь Сигеру: до тех пор, пока чужаки не завоюют Японию, Гэндзи неуязвим.

Но даже и тогда, когда этот миг настанет, Гэндзи окажется счастливчиком. Он умрет без страха, залитый кровью своего сердца, в объятиях прекрасной женщины, плачущей о нем.

Чего еще желать самураю?