Текст книги "Воробьиная туча"

Автор книги: Такаши Масуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

И тем не менее, я с радостью его выслушаю.

Тогда поговорите с женщиной.

Но с которой? – спросил Гэндзи.

Это должно быть очевидно.

В самом деле? Тогда скажите мне!

Доктор Одзава поклонился.

Я имел в виду, что это должно быть очевидно вам, мой господин. Ведь видение явилось вам.

Хэйко выслушала князя, не перебивая. Гэндзи закончил свое повествование, но она все молчала. Гэндзи понял. Хэйко нелегко было услышать, что другая женщина родит ему ребенка. Но с кем еще он мог бы поделиться? Он никому не доверял так, как Хэйко.

Мне ясно лишь одно, – сказал Гэндзи. – Прежде, чем все это произойдет, Сидзукэ встретится с Эмилией, поскольку тот медальон, который она носила, и который отдала нашему ребенку, сейчас принадлежит Эмилии. Что же касается всего прочего – тут я в полнейшем замешательстве.

Помните, вы когда-то рассказывали мне о чужеземном мастере и его клинке? – сказала Хэйко. – Я не могу сейчас вспомнить его имени.

Ты имеешь в виду историю Дамокла, и меч, который висел над ним?

Нет, другую. – Хэйко задумалась. – Его имя немного походило на имя дзенского мастера Хокуина Дзендзи. Хокуо. Окуо. Оккао. Лезвие Оккао. Что-то вроде этого.

Бритва Оккама?

Да, именно.

И при чем тут она?

Когда вы сказали, что вам ясно лишь одно, то не воспользовались бритвой Оккама.

В самом деле? Ты овладела искусством мыслить, как чужеземцы?

Здесь особенно нечем овладевать. Насколько я помню, принцип бритвы Оккама гласит: если вы видите множество возможностей, скорее всего, самая простая окажется и самой правильной. А вы прошли мимо самого простого объяснения.

Я ограничил себя той частью видения, которую можно было объяснить. И где же я не использовал бритву Оккама?

Вы предположили, что матерью ребенка будет Сидзукэ, которую вы пока еще не встретили. Что Эмилия каким-то образом передаст ей медальон, а уже от нее эта вещь попадет к ребенку. Но существует и более простое объяснение.

Я не вижу его.

Ребенок получит медальон непосредственно от Эмилии, – сказала Хэйко.

Почему вдруг Эмилия станет отдавать медальон моему ребенку?

Потому, что это и ее ребенок тоже.

Ее слова потрясли Гэндзи до глубины души.

Что за нелепое предположение! И оскорбительное к тому же! И его никоим образом нельзя счесть самым простым объяснением. Для того, чтоб Эмилия родила мне ребенка, мы должны спать вместе. Я не вижу никакого простого пути, который мог бы привести к этому.

Любовь часто упрощает то, что кажется нам сложным и запутанным, – сказала Хэйко.

Я не люблю Эмилию, и уж конечно, она не любит меня.

Возможно, это лишь пока, мой господин.

Никаких «пока»! – отрезал Гэндзи.

А какие чувства вы к ней испытываете?

Да никаких – во всяком случае, в том смысле, какой имеешь в виду ты.

Я видела, как вы смеялись, разговаривая с ней, – заметила Хэйко. – И она часто улыбается, когда вы рядом.

Мы вместе спаслись от смерти, – сказал Гэндзи. – И это действительно объединило нас. Но эти узы – узы дружбы, а не любви.

Вы по-прежнему находите ее отталкивающей и нескладной?

Нет, отталкивающей не нахожу. Но лишь потому, что я постепенно привык к ее внешности. «Нескладной» – это тоже чересчур резко сказано. – Гэндзи вдруг вспомнилось, как Эмилия взмахивала руками и ногами, чтоб изобразить снежного ангела. А еще он вспомнил, как Эмилия без малейшего смущения вскарабкалась на дерево. – Думаю, в ней есть некая невинная грация, – на чужеземный манер.

Так говорят о человеке, к которому испытывают теплые чувства.

Я готов признать, что Эмилия мне нравится. Но от теплых чувств до любви далеко.

Месяц назад вам требовалось все ваше самообладание, чтобы просто взглянуть на нее. Теперь же она вам нравится. После этого любовь уже не кажется такой уж невообразимой.

Для любви нужна еще одна весьма существенная вещь. Плотское влечение.

И она его не вызывает?

Пожалуйста, перестань.

Конечно, существует и еще более простое объяснение, – сказала Хэйко.

Надеюсь, оно окажется менее неприятным, – пробормотал Гэндзи.

О том судить не мне, мой господин, а вам. – Хэйко потупилась и уставилась на собственные руки, сложенные на коленях. – Нет нужды придумывать, какие обстоятельства могли бы привести вас с Эмилией в одну постель, если вы уже ее делили.

Хэйко, я не делил постель с Эмилией.

Вы уверены?

Я не стал бы тебе лгать.

Я знаю.

О чем же тогда ты говоришь?

Когда Сигеру нашел вас, вы были в бреду.

Я был без сознания. Бредил я раньше.

Вы с Эмилией провели в засыпанном снегом шалаше целые сутки, прежде чем вас нашли. – Она подняла голову и внимательно взглянула в глаза Гэндзи. – Мой господин, вы хорошо помните, что помогло вам не замерзнуть?

Я очень рада, что вам стало лучше, – сказала Эмилия. – Мы очень о вас беспокоились. Пожалуйста, присаживайтесь.

Спасибо.

В душе у Гэндзи царило мучительное смятение. И казалось совершенно естественным, что и тело его страдало, и уродливый чужеземный стул лишь усиливал эти ощущения. Едва лишь он уселся, как спина его искривилась, и внутренние органы оказались неестественным образом прижаты друг к другу, препятствуя правильному течению внутренней энергии, ци, – а от этого, в свою очередь, в теле скапливались ядовитые вещества. Великолепно. Теперь он точно разболеется.

Госпожа Хэйко сказала, что вы хотите со мной поговорить.

А она не сказала, почему?

Она лишь упомянула, что речь идет о каком-то очень деликатном деле. – Эмилия взглянула на князя. – Может, лучше я бы пришла к вам в покои, а не вы ко мне? Вы, кажется, еще не вполне пришли в себя после недавного происшествия.

Не стоит обо мне беспокоиться, – откликнулся Гэндзи. – Меня просто подкосила усталость. Теперь же я уже отдохнул.

Я как раз пила чай. – Эмилия подошла к столу, на котором стоял чужеземный чайный сервиз. – Не желаете ли присоединиться? Хэйко так добра: она специально купила мне английского чаю.

Спасибо.

Сейчас Гэндзи рад был любому поводу оттянуть начало разговора. Он не представлял, как задать Эмилии тот вопрос, ради которого он сюда пришел. Спрашивать у женщины, спал ли он с ней – у женщины, с которой он никогда не находился в близких отношениях, и к тому же у чужестранки, – потому что сам он, видите ли, этого не помнит! Такого позора Гэндзи и представить себе не мог.

Эмилия взяла со стола небольшой кувшинчик и разлила по чашкам какую-то густую белую жидкость, а потом долила туда же черный чай. Даже сквозь запах ароматических масел слышно было, что заваренные чайные листья бродили. В завершение Эмилия положила в чашки сахар и размешала.

Она сделала глоток и на губах ее заиграла счастливая улыбка.

Я так давно не пила такой чай, что уже и позабыла, до чего же это вкусно!

Гэндзи попробовал странную смесь. И едва не подавился. Первым его побуждением было выплюнуть кошмарную смесь, но, увы, этому помешала вежливость. Приторная сладость, сильный запах бергамота и совершенно неожиданная примесь животного жира оказались нестерпимым оскорблением для чувств. Гэндзи лишь теперь сообразил, что это была за белая жидкость – коровье молоко, – но было поздно.

Что-то не так, господин?

Ответить Гэндзи не мог – мешала жидкость во рту. Тогда он собрал волю в кулак и заставил себя проглотить кошмарный напиток.

О, меня просто удивил необычный вкус. У нас не принято так сильно ароматизировать чай.

Да, наши и ваши сорта чая очень сильно отличаются. Даже удивительно, что на самом деле их делают из одного и того же растения.

Они поговорили о сходстве и различии сортов чая, и в конце концов Гэндзи удалось отставить чашку в сторону так, что Эмилия и не заметила, что он не сделал больше ни единого глотка.

Впрочем, Гэндзи так до сих пор и не нашел в себе сил задать тот вопрос, ради которого он сюда явился, и потому он решил попробовать подобраться к цели кружным путем.

Когда мы лежали в снегу, я кое-что заметил, – сказал Гэндзи.

Эмилия мгновенно покраснела и опустила взгляд.

Князь Гэндзи, я была бы чрезвычайно вам признательна, если бы вы никогда более не затрагивали эту тему.

Я понимаю, какое неудобство причиняют вам эти воспоминания, госпожа Эмилия. Поверьте – я и вправду прекрасно это понимаю.

Позвольте мне в этом усомниться, сэр. – Эмилия на миг подняла взгляд, и Гэндзи успел прочесть в ее странных, головокружительно голубых глазах обиду и неодобрение. – Вам, кажется, доставляет удовольствие постоянно упоминать о них, причем в присутсвии других.

И я приношу вам свои самые искренние извинения, – поклонившись, сказал Гэндзи. Теперь, когда его самого терзало столь же глубокое смятение, он понял, что должна была чувствовать Эмилия. – Я не отнесся к вашим замечаниям с тем вниманием, какого они заслуживали.

Если ваши извинения действительно идут из глубины сердца, то вы немедленно оставите эту тему, раз и навсегда.

Я обещаю, что именно так и поступлю. Но нам необходимо поговорить об этом – в последний раз.

Тогда не удивляйтесь, если я не поверю вашим извинениям.

Гэндзи понял, что у него остался единственный способ доказать свою искренность. Выказать свое смирение так, как он выказывал его каждый день перед алтарем предков. Он никогда не кланялся так ни единому живому существу, кроме самого сёгуна, – и уж конечно, ему и в голову прийти не могло, что он когда-нибудь поклонится так кому-то из чужеземцев. Он соскользнул со стула, опустился на колени и прижался лбом к полу.

Я прошу об этом лишь потому, что у меня нет иного выхода.

Эмилия знала, как важна для самурая его гордость. И вот теперь владетель княжества так унижается из-за нее! Эмилия расплакалась от стыда. И кто же из них после этого высокомерен и заносчив? Ведь сказано же в книге Иова: «Ты хочешь обвинить Меня, чтоб оправдать себя?» Эмилия рухнула на колени рядом с Гэндзи и взяла его за руки.

Простите меня за мое своекорыстное тщеславие. Пожалуйста, спрашивайте, раз вам нужно.

Но Гэндзи был слишком потрясен, чтоб говорить. Он совершенно не привык, чтобы с ним так обращались. На самом деле, если б в комнате сейчас присутствовал кто-нибудь из его телохранителей, голова Эмилии уже катилась бы по полу. Прикоснуться к князю без его дозволения считалось несмываемым оскорблением, и кара за него была одна – смерть.

Во всем виноват лишь я, – сказал Гэндзи. – Не вините себя.

Как же мне себя не винить? Какая же это ужасная вещь – гордыня, – и как незаметно она закрадывается в душу…

Лишь через несколько минут они вновь уселись на стулья, и Эмилия пришла в себя настолько, чтоб продолжать разговор.

Возможно, это просто померещилось мне в бреду, – сказал Гэндзи. – Но там, в снегу, мне показалось, что я вижу у вас на шее некое украшение.

Эмилия извлекла из-под блузы тонкую серебряную цепочку. На цепочке висел медальон с изображением креста и цветка.

Вот это?

Да, – сказал Гэндзи. – А что это за цветок?

Это так называемая геральдическая лилия – эмблема французских королей. Семейство моей матери происходило из Франции. Эта лилия – память о Франции.

Девушка нажала на какую-то пружинку, и медальон отворился. В нем обнаружился миниатюрный портрет молодой женщины, очень похожей на саму Эмилию.

Это мать моей матери. Здесь ей семнадцать лет.

Столько же, сколько вскорости исполнится вам.

Верно. А откуда вы знаете?

Вы сами мне об этом сказали, когда делали снежного ангела.

Ах, да! – При этом воспоминании Эмилия улыбнулась. – Вам не очень-то понравился мой ангел.

Виной тому скорее мое восприятие, чем ваше искусство.

Эмилия откинулась на спинку стула и облегченно вздохнула.

Что ж, все не так уж страшно. Я ожидала… Даже не знаю, чего я ожидала. Но мне казалось, что вопросы будут гораздо хуже.

Гэндзи понял, что не может больше тянуть.

Я еще не закончил, – сказал он.

Пожалуйста, спрашивайте. Я готова ответить.

На взгляд Гэндзи, Эмилия была готова точно так же, как и он сам. То есть, никак. Но деваться было некуда.

Мои воспоминания о том, что произошло после того, как я был ранен, туманны и расплывчаты. Я помню, что лежал рядом с вами. И мы были обнажены. Это было?

Было.

Делали ли мы что-либо еще?

Что вы имеете в виду?

Мы занимались любовью?

Потрясенная Эмилия отвернулась и покраснела еще сильнее, хотя мгновение назад казалось, что сильнее уже некуда.

Это очень важно для меня, – сказал Гэндзи.

Но Эмилия так и не смогла ни взглянуть на него, ни сказать хоть слово.

Секунды складывались в минуты, а молчание все длилось, и в конце концов Гэндзи встал со стула.

Я забуду об этом разговоре и никогда больше к нему не вернусь.

Он отворил дверь и шагнул за порог. Гэндзи уже закрывал дверь, когда Эмилия заговорила.

Мы делились друг с другом теплом, чтобы спастись, – сказала она. – И все. Мы не… – Ей было мучительно больно изъясняться так откровенно, но Эмилия все-таки договорила: – Мы не занимались любовью.

Гэндзи низко поклонился.

Я глубоко признателен вам за вашу откровенность.

И он ушел. Но, вопреки чаяньям, так и не обрел покоя. Эмилия не беременна. И госпожу Сидзукэ он еще не встретил. Это хорошо. Но надежда Гэндзи стремительно таяла. Другая возможность, о которой упомянула Хэйко, – что он влюбится в Эмилию, – уже не казалась ему столь немыслимой. За время этой беседы, пока он говорил об их пребывании в снежном укрытии, и вспомнил все, что он тогда видел и чувствовал, и видел невинные чувства, отразившиеся на ее лице, произошло нечто воистину неожиданное.

Гэндзи поймал себя на том, что волнуется.

Я по-прежнему уверен, что князь Гэндзи и господин Сигеру ведут наш клан к гибели, – сказал Сохаку. – А потому я не раскаиваюсь в принятом решении.

Он привел в монастырь Мусиндо семьдесят девять самураев. Сейчас в зале для медитаций их сидело шестьдесят. Остальные поспешили незаметно скрыться. Сохаку не сомневался, что вскорости их примеру последуют и другие. Обстоятельства складывались не в его пользу.

Ему не удалось убить последних двух наследников клана Окумити.

Голова Кудо уже гнила на копье перед воротами «Воробьиной тучи». А после того, как сёгун временно отменил действие Закона о смене места пребывания, вместо Гэндзи преступником оказался сам Сохаку.

Каваками утверждал, что они еще могут осуществить свои планы. Конечно, ему легко так говорить. Он – начальник тайной полиции и князь Хино. Ему есть куда отступать, и он это знает. А Сохаку отступать некуда. Ему не оставалось ничего, кроме последнего смелого удара. И неважно, что это ничего не изменит. Неважно, победит он или потерпит поражение. Важно лишь, как он умрет, каким его запомнят родственники и враги. Когда-то он командовал лучшей во всей Японии кавалерией. И теперь он предпочел ритуальному самоубийству отважное нападение.

Согласно донесениям разведчиков, Гэндзи покинул Акаоку и направился в Эдо. И его сопровождают всего тридцать самураев. У Сохаку вдвое больше воинов. Но неизвестно, сколько еще будет сохраняться такое соотношение сил. Возможно, к тому времени, как он покинет монастырь, их останется не более десятка.

Завтра утром я встречусь с князем Гэндзи в бою, – сказал Сохаку. – Я освобождаю вас от клятвы, которую вы мне давали. И настаиваю, чтобы вы попытались примириться с Гэндзи или нашли себе другого господина.

Пустая болтовня! – выкрикнул самурай, сидящий в четвертом ряду. – Освободили вы нас от клятвы, или нет – мы все равно теперь связаны с вами. Мы не сможем примириться с Гэндзи. И какой господин примет на службу предателей вроде нас?

Замолчи! – одернул его другой. – Ты знал, на что идешь. Прими теперь свою судьбу, как подобает мужчине.

Сам прими! – выкрикнул первый самурай. Сверкнул меч, и тот, кто пытался пристыдить разьяренного самурая, рухнул, обливаясь кровью. А сам он рванулся вперед, к Сохаку.

Сохаку не притронулся к мечу. Он даже не шевельнулся.

Нападающий уже почти добрался до него, когда еще один самурай зарубил его со спины.

Простите его, преподобный настоятель. Его семье не удалось вовремя бежать из Акаоки.

Здесь нечего прощать, – сказал Сохаку. – Каждый должен принимать решение самостоятельно. Я оставлю оружие здесь и на час удалюсь в хижину для медитаций. А затем вернусь. Если кто-то из вас хочет идти вместе со мной в бой, дождитесь меня.

Никто так и не воспользовался приглашением прийти и убить его. Когда час спустя Сохаку вернулся в главный зал, оказалось, что оба трупа уже исчезли. Все прочие остались на своих местах. Итак, у него было пятьдесят восемь человек – против тридцати у Гэндзи.

Сохаку низко поклонился своим верным вассалам.

У меня нет слов, чтоб должным образом выразить вам мою благодарность.

Обреченные храбрецы поклонились в ответ.

Это нам следует благодарить вас, – сказал самурай, сидевший в первом ряду. – Мы не могла бы избрать себе господина лучше вас.

Преподобный настоятель не желает координировать действия, – сказал гонец. – Он намерен на рассвете выступить из монастыря.

Каваками все понял. Итак, Сохаку догадался, что его ждет смерть – вне зависимости от того, что случится с Гэндзи, – и решил умереть с мечом в руках. Он не беспокоился больше, чем закончится вся их затея. Теперь это не имело для него никакого значения.

Поблагодарите от моего имени преподобного настоятеля за то, что он известил меня о своих намерениях. И скажите, что я буду молиться за его успех.

Господин…

Каваками привел к деревне Яманака шесть сотен человек. Из них лишь сотня мечников. Они нужны были, чтоб защищать стрелков, если кто-нибудь вдруг попытается навязать им ближний бой. Впрочем, Каваками не думал, что до этого дойдет. У Сохаку вдвое больше воинов, чем у Гэндзи – если, конечно, его люди не разбежались (а в этом Каваками сомневался), – но Сохаку будет разбит. Он будет разбит потому, что желает сейчас не победить, а лишь продемонстрировать свое мужество. Сохаку – старый кавалерист. Скорее всего, он встретит Гэндзи в ущелье Миё. Там очень удобно идти в атаку вниз по склону. Попытайся Сохаку атаковать так отряд Каваками, и всех его людей перестреляли бы прежде, чем они успели бы нанести хоть один удар. Но у Окумити мало стрелков. Они, как и сам Сохаку, устаревшие осколки минувшей эпохи. Они бросятся друг на дружку и примутся крошить друг друга катанами, вакидзаси, юми, яри, нагинатами, танто – оружием своих далеких предков, со всей их бешеной доблестью.

Все они обречены. Сохаку умрет в ущелье Миё. Гэндзи и Сигеру умрут у монастыря Мусиндо – они непременно явятся туда, разбив Сохаку. Каваками, конечно же, подождет, пока они с ним расправятся. А потом отвезет головы последних князей Окумити в княжество Хино, к гробнице своих предков.

И через двести шестьдесят лет сражение при Сэкигахаре наконец-то завершится.

Гэндзи подолгу сидел с Сигеру и слушал рассказы о его видениях. Дядя вел речь о столь странных явлениях, что становилось ясно – все они могут произойти лишь в далеком будущем. Приспособления, позволяющие разговаривать через огромные расстояния. Летающие суда. Воздух, которым нельзя дышать. Вода, которую нельзя пить. Изобильное Внутреннее море, заполненное умиращей рыбой; его берега, населенные калеками. Население, столь многочисленное, что на многие мили дороги забиты стоящими вплотную повозками, и люди не видят в этом ничего особенного. Чужеземцы, во множестве шныряющие повсюду, а не только в отведенных им районах в Эдо и Нагасаки. Войны, столь жестокие и столь грандиозные, что целые города исчезают в пламени за одну-единственную ночь.

Гэндзи решил, что нужно занести рассказы Сигеру в семейные хроники и сохранить для потомков. Пока с них никакой пользы не было. Он надеялся было, что видения Сигеру помогут ему разобраться с собственными, но теперь эта надежда растаяла. Осталась лишь одна – весьма неприятная – подробность.

В видении о собственной смерти Гэндзи заметил кое-что из того, о чем упоминал и Сигеру. Точнее, наоборот: они не видели людей в кимоно, с мечами и характерными хвостами на макушке. Самураи перестали существовать. Это казалось немыслимым, но это должно будет произойти еще при жизни Гэндзи.

Гэндзи посмотрел на воинов, едущих перед ним. Неужто такое возможно? Неужто всего лишь несколько лет, – и они исчезнут, смытые волной чужеземного завоевания, как полагает Сигеру?

Хидё и Таро ехали бок о бок.

Мой господин, мы приближаемся к ущелью Миё, – сказал Хидё.

Ты вправду уверен, что нас там подстерегает опасность?

Да, господин, – ответил вместо Хидё Таро. – Я пять лет служил под началом настоятеля Сохаку. Это ущелье идеально соответствует его привычкам. Там его люди могут броситься на нас с обоих склонов.

Отлично, – отозвался Гэндзи. – Велите Хэйко и Ханако перебраться назад, к Эмилии и Мэттью.

Слушаюсь, господин, – поклонился Хидё. – Сколько человек дать им для охраны?

Ни одного. Даже если Сохаку и вправду нас подкарауливает, ему не будет дела до женщин и чужеземцев. Ему нужны лишь я и мой дядя.

Господин.

Гэндзи повернулся к Сэйки.

Ты желаешь что-нибудь добавить?

Ваши указания совершенно верны, мой господин, и исчерпывающи. Мне нечего к ним добавить.

Душа Сэйки была исполнена покоя. Чему суждено, то произойдет. Он не знал, останется ли он в живых, или умрет. Но знал, что будет действовать, как надлежит верному вассалу. И этого достаточно.

Хэйко отнюдь не обрадовалась, услышав распоряжения князя. Однако же, она подчинилась. Она уже дала обещание – именно на этом условии Гэндзи простил ее.

«До тех пор, пока я не скажу обратного, ты – просто гейша. Ты не станешь использовать прочие свои умения против Сохаку или Каваками. Согласна?»

«Я могу согласиться не применять их против Сохаку, но не против Вьедливого Глаза. Его следует уничтожить при первом же удобном случае».

«Я не спрашиваю твоего мнения. Ты либо соглашаешься, либо не соглашаешься». На лице Гэндзи не было ни тени улыбки.

«Да, мой господин. Я согласна».

И потому она была одета в изысканное, пышное дорожное кимоно – очень красивое и совершенно непригодное для боя, – сидела на такой же смирной кобылке, как и та, которую выдали Эмилии, и у нее не было при себе никакого оружия – не считая собственных рук.

Госпожа Хэйко, – позвала ее Ханако.

Да?

Если вдруг вам понадобится – у меня в правой седельной сумке метательные ножи, а в левой – короткий меч.

Князь Гэндзи запретил мне брать оружие.

Так вы его и не брали, моя госпожа. Его взяла я.

Хэйко с благодарностью поклонилась.

Будем надеяться, что оно нам не понадобится.

А что, если того человека, которого вы ищете, в монастыре нет? – поинтересовалась Эмилия у Старка.

Тогда я продолжу поиски.

А если он умер во время эпидемии?

Не умер.

Воспользовавшись помощью Хэйко, Старк распросил Таро о чужеземце, ставшем монахом в Мусиндо. Японцы называли его Джимбо, сокращая так его имя – Джим Боханнон. Поскольку по-японски монах – «бодзу», тут получался еще и каламбур. Но как бы себя ни называл этот человек, он, судя по описанию, выглядел в точности как Этан Круз.

«Что такое каламбур?» – спросил Старк.

«Игра слов, – объяснила Хэйко. – Так получается, когда некоторые звуки имеют несколько значений».

«А, ясно».

Хэйко и Старк переглянулись и рассмеялись.

«Пожалуй, так вы раньше выучите меня английскому, чем японскому», – сказал Старк.

Не знаю, чем он оскорбил вас, – сказала Эмилия, – но месть – горький плод. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный».

Аминь, – отозвался Старк.

Сигеру среди них нет, – доложил разведчик.

Естественно, – отозвался Сохаку. – Он сейчас описывает круг, чтоб устроить нам засаду на том месте, где, по его представлениям, хотим устроим засаду мы.

Он рассмеялся, и заместитель подхватил этот смех. Как и у всех мертвецов, у них слегка шла кругом голова, от того, что они еще пребывают на земле, и они ничего не боялись. Один из самураев извлек мушкет из чехла, посмотрел на него так, словно видел впервые в жизни, и бросил на землю. Вскоре его примеру последовали все.

Сохаку обернулся к кавалеристам, выстроившимся у него за спиной в пять шеренг.

Вы готовы?

Какой-то самурай привстал на стременах, вскинул копье и закричал во весь голос:

Десять тысяч лет!

Остальные подхватили клич. Всего мгновение назад эти воины смеялись – и вот теперь они со слезами на глазах выкрикивали хором:

Десять тысяч лет!

Десять тысяч лет!

Десять тысяч лет!

Сохаку выхватил меч и пришпорил коня.

Эмилия услышала внезапно раздавшиеся впереди громкие крики:

Банзай! Банзай! Банзай!

Кто-то явился, чтоб поприветствовать князя Гэндзи? – спросила она.

Да, – ответила Хэйко.

А что означает «банзай»?

На древнем наречии это означает «десять тысяч лет». Но истинное значение объяснить трудно. Думаю, можно назвать его выражением глубочайшей искренности и решимости. Говорящий выражает свое намерение отдать вечность за один этот миг.

А, так значит, это союзники князя Гэндзи, – сказала Эмилия.

Нет, – отозвалась Хэйко. – Это его смертельные враги.

Старк выхватил пистолеты, ударил коня пятками в бока и поскакал к Гэндзи.

Когда люди Сохаку вошли в ущелье, их встретила не встречная кавалерийская атака, как они ожидали, а залп из мушкетов – стрелки укрылись в рощице, росшей слева. Четверть отряда погибла сразу же. Многие лошади были ранены. Но остальные воины, следуя за командиром, развернули коней и поскакали к роще. Еще два залпа проредили их ряды. И лишь после этого люди Гэндзи вновь превратились в кавалеристов и тоже бросились в атаку.

Сохаку двинулся к Гэндзи. Первых двух воинов, встретившихся ему на пути, он зарубил. Третьим оказался самурай по имени Масахиро. Некогда Сохаку сам учил его, и выучил хорошо. Масахиро отразил нацеленный в него удар и бросил своего коня на Сохаку. Колено Сохаку хрустнуло. Теперь, когда Сохаку мог опираться лишь на одну ногу, ему трудно было встать на стременах, и это помешало ему нанести Масахиро смертельный удар. Это промедление спасло ему жизнь.

Старк подскакал к Гэндзи – в каждой руке у него было по револьверу, – и принялся стрелять в ближайших врагов. Он выстрелил одиннадцать раз, и девять воинов Сохаку упали мертвыми. А отчаянные усилия Масахиро помешали Сохаку подъехать ближе. И лишь поэтому двенадцатая пуля не попала ему в сердце. Сохаку увидел, как Старк прицелился в него, и как над дулом поднялась струйка дыма. Но грохота он почему-то не услышал. Что-то с силой ударило его в левую сторону груди. Тело сделалось невесомым, и Созаку почудилось, что он сейчас поднимется с седла и уплывет в небо. Он прижался к шее коня, изо всех сил стараясь не потерять сознание и все-таки удержаться в седле.

Преподобный настоятель!

Кто-то ухватил поводья. Сохаку уже не смог разглядеть, кто же это был.

Держитесь!

И его конь пошел галопом. Какой позор – он умирает от пули, так и не скрестив клинки с князем Окумити!

Услышав клич людей Сохаку, Сигеру понял, что ошибся. Они не стали устраивать засаду. Он выехал на гребень холма в тот самый миг, когда противники ринулись друг на друга. К тому моменту, как Сигеру подъехал к месту боя, все уже завершилось.

Мы потеряли всего шестерых, – сообщил Сэйки. – Сохаку выскочил прямо под наш огонь.

Это было повторением Нагасино, – сказал Гэндзи. – Он использовал тактику, которая вот уж триста лет как себя изжила.

Она вполне соответствовала его целям, – отозвался Сигеру. Он спешился и принялся осматривать убитых противников.

Его нет среди мертвых, – сказал Сэйки. – После того, как мистер Старк попал в него, один из его людей увез его прочь.

И вы это допустили?

Я не стоял, сложа руки, – возмутился Сэйки. – Но мое внимание было приковано к более неотложным делам.

Сигеру не потрудился ответить. Он снова вскочил на коня и поскакал в сторону монастыря Мусиндо.

Этот способ ведения боя очень эффективен, мой господин, – сказал Сэйки.

Что-то я не слышу в твоем голосе радости, – заметил Гэндзи.

Я уже стар, – отозвался Сэйки. – И привычки мои тоже стары. Когда исход сражения решают пули, меня это не радует.

Даже если ты оказываешься на стороне победителей?

Наконец-то Сэйки улыбнулся.

Да, лучше оказаться на стороне победителей. Хотя бы этому я могу порадоваться.

На то, чтоб добить раненых врагов, много времени не потребовалось. Из уважения к Эмилии Гэндзи запретил рубить противникам головы; более того – он распорядился спрятать тела, чтоб она могла спокойно проехать.

Гэндзи думал, что Сигеру быстро отыщет Сохаку, а потом будет ждать его в монастыре Мусиндо. Похоже, Старк смертельно ранил бывшего командира кавалерии. Сохаку не мог уехать далеко. Но когда Гэндзи подъехал к монастырским стенам, то не увидел своего дяди. Очевидно, Сохаку прожил достаточно долго, чтобы погоня затянулась.

Мой господин, – сказал Сэйки, – пожалуйста, подождите здесь, пока мы не проверим, нет ли здесь какой ловушки.

И они с Масахиро ускакали вперед.

Ваше искусство стрельбы произвело на меня глубочайшее впечатление, – сказал Гэндзи Старку. – Должно быть, мало кто в Америке сравнится с вами.

Старк хотел было что-то ответить, но ему помешал мощный взрыв.

Зал для медитаций взлетел на воздух. Обломки разлетелись в разные стороны, убив на месте несколько человек из отряда Гэндзи. Кусок тяжелой балки перебил лошади Гэндзи передние ноги, и животное вместе со всадником рухнуло на землю. И почти в тот же миг из леса ударили мушкеты.

Хэйко сдернула Эмилию с седла и накрыла своим телом. Раз ей суждено стать матерью наследника Гэндзи, нельзя допустить, чтобы она пострадала. Вокруг валялись мертвые и умирающие люди и лошади. Их тела защищали женщин от пуль, которые продолжали со свистом вспарывать воздух. Хэйко не могла даже поднять голову, чтоб взглянуть, что случилось с Гэндзи и Старком. Она мысленно вознесла молитву будде Амида, прося будду укрыть их своим благосклонным сиянием.

И словно бы в ответ на ее молитвы, из леса донеслось:

Прекратить огонь!

Стрельба стихла. Другой голос выкрикнул:

Князь Гэндзи! Князь Каваками приглашает вас явиться и обсудить условия вашей сдачи!

Хэйко увидела, как Таро и Хидё вытаскивают Гэндзи из-под убитой лошади. Он что-то сказал Хидё. Главный телохранитель рассмеялся и поклонился своему князю. А потом крикнул:

Князь Гэндзи приглашает князя Каваками явиться и обсудить условия вашей сдачи!

При этих словах все оставшиеся в живых спутники Гэндзи прижались к земле, ожидая нового залпа. Но после нескольких мгновений тишины из леса донесся ответ:

Князь Гэндзи! Вы окружены! Нас здесь шестьсот человек! С вами женщины и чужеземцы. Князь Каваками обещает им безопасность, если вы встретитесь с ним.

Здесь какая-то хитрость, – сказал Хидё.

Может, и нет, – отозвался Гэндзи. – Он не нуждается в хитростях. Мы не можем бежать. Ему нужно лишь сжать кольцо стрелков, и вскорости все мы умрем.

Мой господин, но ведь вы же не примете его приглашение, правда? – промолвил Хидё.

Приму. Очевидно, он желает сообщить мне нечто настолько скверное, что ради этого готов даже на время отложить удовольствие, которое ему доставит моя смерть.