Текст книги "Воробьиная туча"

Автор книги: Такаши Масуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Над губой Гэндзи выступила единственная капелька пота.

Постепенно князь стал дышать глубже.

Эмилия уснула со счастливой улыбкой на губах.

Очнувшись, Гэндзи обнаружил, что он ничего не видит. Его лихорадило, спина и грудь болели. Он был связан каким-то таким образом, что не мог даже пошевельнуться. Кто-то лежал на нем, прижимая его к земле.

Гэндзи рванулся с громким воплем, извернулся и оказался сверху.

Где мы?

Он – пленник. По крайней мере это Гэндзи знал. Но чей?

В ответ послышался странный голос, бормочущий бессмысленные, неразборчивые слова. Голос был женским. Он уже где-то его слыхал. Наверное, во сне. Или в видении.

Госпожа Сидзукэ?

Она что, тоже пленница?

Женщина заговорила снова. Она попыталась освободиться из захвата. Гэндзи покрепче сжал ее запястья, и она тут же прекратила вырываться. Голос ее звучал успокаивающе. Она пыталась что-то объяснить.

Я вас не понимаю, – сказал Гэндзи.

Госпожа Сидзукэ – если, конечно, это и вправду была она, – продолжала что-то бормотать на своем тайном языке.

Почему он ничего не видит? Его что, ослепили? Или его держат в подземелье, куда не проникает ни лучика света? И кто эта женщина – орудие его мучений? Каваками. Въедливый Глаз сёгуна. Это в его духе – использовать женщину. Гэндзи подумал о Хэйко. Но эта женщина – не Хэйко. Или все-таки Хэйко? Нет. Хэйко он бы понял. Или нет?

Хэйко!

Женщина заговорила опять, на этот раз более взволнованно, но все так же непонятно. В ее речи слышалось лишь два знакомых слова: «Гэндзи» и «Хэйко». Кто бы ни была эта женщина, она его знала. Голос ее был знакомым, а тело – нет. Оно крупнее, чем у Хэйко. Во всяком случае, так ему казалось. Сейчас Гэндзи ни в чем не был уверен.

Князь то терял сознание, то вновь приходил в себя. И с каждым разом он видел чуть лучше. Стены начали источать мягкий рассеяный свет. Голову женщины вместо волос покрывали золотые нити. Глаза у нее были голубыми, словно небо. Что-то поблескивало у нее на шее. Эту вещь он уже видел прежде – в другом видении.

Юноша всадил меч в живот Гэндзи…

Гэндзи чувствовал, как кровь толчками вытекает у него из груди…

Невероятно прекрасная женщина сказала: «Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем».

Ее красота была не вполне японской. Гэндзи не узнал ее, но в глубине сердца чувствовал, что она ему очень дорога. Он знает ее. Или будет знать. Эта женщина – госпожа Сидзукэ.

Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:

Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?

Английский, – сказал Гэндзи. Он хотел попросить, чтоб она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово.

Но госпожа Сиздукэ поняла его.

Хорошо, пусть будет английский… Она бы так нами гордилась!

Гэндзи хотелось спросить, кто будет ими гордиться и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело.

И вот теперь он увидел ту же самую вещь на шее этой женщины.

Маленький серебряный медальон, размером не больше ногтя большого пальца, с изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего, лилии.

Князь Гэндзи!

Но он снова провалился в забытье.

Эмилия осторожно спрятала его руку под покрывало и подоткнула кокон поплотнее. Ничего, снизу она может согревать его не хуже, чем сверху. Из раны на его груди сочилась кровь и капала на грудь Эмилии. Повязки на спине тоже пропитались кровью. От напряжения раны открылись. Если она сейчас попытается переложить Гэндзи, он может очнуться и снова начать сражаться с кем-то в горячечном бреду, и еще больше повредит себе.

Однако же, в новом их положении было нечто, порождающее неловкость и смущение. Пока князь спал, все было нормально. Когда же Гэндзи очнулся, Эмилию охватило смятение. Под ним не было никаких разумных оснований. Ни она сама, ни Гэндзи не делали ничего дурного и не проявляли никаких грешных намерений. И все-таки сам тот факт, что сейчас Гэндзи лежал на ней, очень беспокоил Эмилию. Теперь ситуация стала выглядеть двусмысленно – хотя, конечно, их все равно никто не мог увидеть, а значит, и не мог сделать ошибочный вывод.

Передвигать его слишком рискованно. Уж лучше выглядеть дурно, чем дурно поступать. А доводить горячечного больного до того, чтоб он причинил себе вред – это, несомненно, дурно.

Сквозь снежный покров пробивался рассвет, а Эмилию постепенно охватила дремота. Вскоре девушка тоже уснула.

Снег продолжал идти весь день.

Еще час – и они бы умерли, – сказал Сигеру. – Она проделала отверстие для воздуха, но его занесло снегом. Они медленно задыхались.

Хидё взглянул в сторону костра, у которого спали князь Гэндзи и Эмилия. Он уже перевязал князя и накормил их обоих. Они будут жить.

Сигеру показал Хидё маленький револьвер.

В нем осталось всего две пули. Четыре выпущено. Думаю, она прогнала тех, кто напал на Гэндзи. Кто знает? Возможно, где-нибудь там валялись трупы, но их занесло снегом.

Сигеру не стал говорить, в каком виде он их нашел. Гэндзи и эта женщина были почти обнажены и лежали, прижимаясь друг к другу и укрываясь одеждой. Сигеру не знал, действительно ли женщина выстрелила в кого-то и тем самым спасла Гэндзи. Но он твердо знал, что она спасла князя теплом своего тела. Без нее с такими ранами, с такой потерей крови Гэндзи просто замерз бы насмерть.

Господин Сигеру, – сказал Хидё. От удивления глаза его расширились. – Вы понимаете, что произошло?

Да. Пророчество исполнилось. Чужеземец, встреченный под Новый год, спас князя Гэндзи от смерти.

ГЛАВА IV
Мост между жизнью и смертью

ГЛАВА 12
Яблоневая долина

Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. Не потому ли, находя первое, мы неизменно находим и второе?

«Судзумэ-но-кумо». (1861)

Так что неважный из меня самурай, – сказал Гэндзи. Он лежал в главной княжеской спальне замка «Воробьиная туча». Гэндзи никак не мог привыкнуть, что теперь это его комната. Слишком уж сильно тут ощущалось присуствие его деда.

Господин, как вы можете так говорить?! – воскликнул Сэйки. – Вы сумели выжить в чрезвычайно опасных обстоятельствах! Именно этого и ожидают от самурая!

Сэйки и Хидё сидела на коленях рядом с постелью князя. Гэндзи лежал на левом боку, а доктор Одзава тем временем обрабатывал его раны.

Вы переплыли море в бурю, пережили нападение китов и попали в плен к предателям. Вот это я бы действительно назвал опасными обстоятельствами.

Гэндзи вздрогнул, когда врач снял с раны присохшую повязку. Оба самурая резко вдохнули и подались вперед, словно пытаясь чем-то помочь.

Прошу прощения, господин, – сказал доктор Одзава. – Это все моя неуклюжесть.

Гэндзи отмахнулся от извинений.

Я позволил банде оборванных дезертиров захватить себя врасплох. Меня защитила Эмилия и спас мой дядя. Вряд ли нам захотелось бы, чтоб эту историю торжественно поведали на очередном празднестве в честь моего дня рождения.

Вы получили раны, которые более слабого человека просто убили бы, – возразил Сэйки. – Но ваш боевой дух позволил вам выжить. Что для самурая важнее боевого духа?

Возможно, капля обычной бдительности.

Хидё больше не в силах был сдерживаться. Он прижался лбом к полу и так застыл, считая, что недостоин смотреть на раненого князя. Хидё не позволил себе издать ни звука. Лишь вздрагивающие плечи свидетельствовали о глубине его горя.

Что такое, Хидё? – удивился Гэндзи. – Сядь, пожалуйста.

Это я виноват! – сказал Хидё. – Вас едва не убили, и все из-за моей нерадивости!

Тебя там не было. Почему же ты винишь себя в нерадивости?

Потому, что я должен был находиться там. Я – ваш главный телохранитель. Я допустил, чтоб вы встретились с опасностью. Это непростительно.

Ты тогда очень убедительно высказал свою точку зрения, – сказал Гэндзи. – Но я приказал тебе остаться у перекрестка, невзирая на твои возражения и мнение Сигеру. Тебе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.

Я мог последовать за вами втайне.

Хидё, встань и прекрати нести чушь. В случившемся не виноват никто, кроме меня самого. Я слишком привык, что меня постоянно окружают надежные и преданные люди, и разучился самостоятельно защищаться. Если кто и должен сейчас плакать от стыда, так это я, а не ты.

Я согласен с Хидё, – подал голос Сэйки. – То, что вы были ранены, – это и вправду его упущение. Ему следовало нарушить ваш приказ и втайне продолжать оберегать вас. Конечно, потом ему пришлось бы совершить самоубийство, чтоб искупить подобное неповиновение, но до того он мог бы охранять вас, как того требует его долг.

А если бы Кудо со своими людьми добрался до перекрестка? И там не оказалось бы никого, кто мог бы их остановить?

Господин Сигеру перебил их всех, – сказал Сэйки. – А значит, Хидё вовсе не нужно было стеречь перекресток.

Тогда мы этого не знали, – возразил Гэндзи. – Кто может сказать, что случилось бы, если б Хидё поступил так, как говоришь ты? Возможно, это помешало бы исполнению пророчества, и сейчас ты смотрел бы на мой труп, а не учил меня мудрости неповиновения.

Хидё поднял голову.

Сэйки потерял дар речи.

Гэндзи улыбнулся. Когда все прочие средства отказывают, всегда можно воспользоваться пророчеством. Какая, однако, удобная вещь – это пророчество!

Господин, у вас чистые раны, – сказал доктор Одзава. – Ни малейших признаков воспаления. Кроме того, я, как ни удивительно, не нахожу у вас сколько-нибудь серьезных обморожений. Я теряюсь в догадках. Как такое могло получиться? Господин Сигеру сказал, что нашел вас в сугробе.

Я был не один, – отозвался Гэндзи. – Моя спутница знала эскимосскую мудрость и сумела хорошо воспользоваться своими знаниями.

Что такое «эскимос»? – спросил доктор Одзава. – Какая-то часть лекарского искусства чужеземцев?

Несомненно.

Я бы хотел, с вашего позволения, побеседовать с ней об этом «эскимосе». Быть может, госпожа Хэйко согласилась бы переводить нашу беседу?

Я уверен, что вы очень много почерпнете из этой беседы, – сказал Гэндзи. Жаль, что ему самому не удастся на это полюбоваться. Картина будет презабавная. Эмилия, несомненно, скажет правду. Она всегда говорит правду. Ведь ложь, как она утверждает, – грех против Христа. Как же она будет краснеть и смущаться, стараясь объяснить, что именно она сделала, и при этом не сказать лишнего! Гэндзи представил себе эту картину и рассмеялся.

Господин?

Я просто радуюсь тому, что мое выздоровление идет так быстро. Спасибо вам за ваши старания, доктор Одзава.

Только не перенапрягайтесь, пока не поправитесь окончательно, – иначе вам может снова стать хуже.

Гэндзи поднялся с постели. Прежде он просто подождал бы, пока слуги не оденут его. Теперь же, разозлившись на себя за свою беспомощность в глуши, Гэндзи настоял на том, чтоб одеваться самостоятельно.

Возможно, я не так уж хорошо владею мечом, – сказал Гэндзи, – но зато я великолепно управляюсь с поясом.

Это была ваша первая настоящая схватка, – сказал Сэйки. – В следующий раз вы справитесь лучше.

Еще бы – хуже все равно некуда.

Вы слишком строги к себе, мой господин, – сказал Сэйки. – Я впервые увидел хлещущую кровь во время бунта в западной части княжества – это было еще до вашего рождения. И как ни печально мне об этом говорить, я все же вынужден признаться, что меня тогда вырвало, и я испачкал свою набедренную повязку.

Быть не может! – изумился Гэндзи. – Ты?

К несчастью, да, – сказал Сэйки.

Гэндзи рассмеялся, и Хидё присоединился к нему. Сэйки тоже засмеялся. Он не стал упоминать, что ему тогда было тринадцать лет, и эта кровь хлестала из двух вооруженных крестьян, которых он убил своей первой взрослой катаной. Сэйки был рад, что эта история подняла дух Гэндзи. Ради этого стоило пожертвовать толикой достоинства.

Ой, простите. Я помешала вам совещаться?

На пороге стояла Эмилия. Ее платье было того же фасона, что и старое, но пошито оно было не из ситца, а из шелка. Все прочее – нижняя юбка, панталоны, чулки – тоже было шелковым. Старая одежда не пережила путешествия в глуши. Швеи в замке использовали ее как образец, чтоб изготовить новую. Эмилия предпочла бы ситец – все-таки он скромнее. Но отказаться от дара, преподнесенного от чистого сердца, было бы некрасиво. И потому Эмилия впервые в жизни оказалась с головы до пят одета в шелк. Даже стеганый жакет, такой же бесформенный и большой, как прежний, был пошит из этой чудной ткани.

Мы как раз заканчиваем, – сказал Гэндзи. – Еще пару слов, и все. Прошу вас, входите.

Госпожа Эмилия, – подал голос Сэйки. Они с Хидё низко поклонились девушке. – Я счастлив видеть вас в добром здравии.

Гэндзи отметил про себя, что Сэйки стал относиться к Эмилии куда почтительнее. Из “этой чужеземной женщины” она превратилась для него в “госпожу Эмилию”. Исполнившееся пророчество в одночасье перенесло ее на совершенно другую ступень. Гэндзи был рад этому. Жизнь и так сурово обошлась с Эмилией; бедняжка осталась почти совсем одна в чужой стране, овдовела прежде свадьбы. Если окружающие будут добры к ней, это хоть немного смягчит ее боль.

Он говорит, что счастлив видеть вас в добром здравии, – перевел Гэндзи.

Пожалуйста, поблагодарите мистера Сэйки от моего имени. Я тоже очень рада видеть его живым и здоровым.

Она благодарит тебя за доброту, Сэйки, и говорит, что рада видеть тебя живым и здоровым. Нам нужно еще что-нибудь обсудить?

Нет, мой господин, – сказал Сэйки. – Мятеж против вас подавлен. Осталось лишь определить наказание виновным. С самыми сложными случаями уже разобрался господин Сигеру. А я завтра поведу отряд из ста человек в Кагэсиму.

Думаю, довольно будет просто казнить деревенских старейшин, – сказал Гэндзи. – А прочим следует со всей строгостью напомнить, как важно хранить верность – и не только своему непосредственному господину, но и своему князю.

Это не соответствует традиции, мой господин.

Знаю.

Мудро ли это: в нынешнее время проявлять такую доброту? Может сложиться впечатление, что вам не хватает решимости, чтоб поступить так, как должно.

У меня достаточно решимости, чтоб поступать так, как должно – когда это действительно необходимо. Но грядущее принесет с собой еще множество убийств. И если уж мы должны убивать, лучше сосредоточиться на наших врагах, а не на наших собственных крестьянах.

Да, мой господин.

Сэйки и Хидё вышли. Уже на пороге Хидё сказал:

Я буду ждать с лошадьми.

Гэндзи чуть было не сказал, что его присутствие не требуется. Что они не собираются уезжать далеко. Но на лице Хидё написана была такая решимость, что Гэндзи промолчал. Видимо, некоторое время его никуда не будут отпускать одного.

Хорошо, Хидё.

Господин, вы уверены, что вам уже можно садиться на коня? – поинтересовалась Эмилия.

Мы поедем медленно и осторожно, – сказал Гэндзи. – Все будет нормально.

Может, мы бы лучше прогулялись пешком? Я до сих пор почти не видела замка. Но то, что я успела увидеть, мне очень понравилось.

И вы непременно его увидите. Но сегодня нам нужно проехаться. Я хочу вам кое-что показать.

И что же?

Увидите, когда доедем.

Эмилия рассмеялась.

Сюрприз? Я в детстве очень любила сюрпризы. Как вы думаете, может, пригласить с нами и Мэттью?

Он занят, – сказал Гэндзи. – Он тренируется. Слышите?

Издалека донесся приглушенный звук выстрела.

И кроме того, я хочу показать это вам, а не ему.

Ваше приглашение выглядит все загадочнее, – сказала Эмилия.

Ничего, это ненадолго, – отозвался Гэндзи.

Последняя голова принадлежала младенцу, которому еще не исполнилось и года. Сигеру насадил ее на копье, замыкающее длинный ряд, что протянулся перед главными воротами замка. Зимы в княжестве Акаока теплее, чем в горах Хонсю. Лицо Кудо уже успело разложиться до такой степени, что сделалось неузнаваемым. На прочих, свежеснятых головах до сих пор читалось выражение последней муки. Здесь были жена Кудо, две наложницы, пятеро детей, вдовая мать, брат, тети, дяди, свояки, свояченницы, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы – всего пятьдесят девять голов.

Семейство Кудо перестало существовать.

Появившаяся Хэйко поклонилась и подошла поближе.

Сколь печальная обязанность, господин Сигеру.

Но необходимая.

Несомненно, – кивнула Хэйко. – Колесо кармы не остановить.

Могу ли я вам чем-нибудь помочь, госпожа Хэйко?

Я надеюсь, – сказала Хэйко. – Вскорости князь Гэндзи выедет на короткую прогулку. Его будет сопровождать госпожа Эмилия. Они, конечно же, проедут здесь.

Конечно. Князь всегда выезжает через главные ворота замка, куда бы он ни направлялся.

Это зрелище чрезмерно устрашит госпожу Эмилию.

Что, вправду? – Сигеру оглядел аккуратный ряд копий, протянувшийся вдоль южной стороны дороги. – Но почему? Оно показывает, что все обстоит как должно.

Госпожа Эмилия – тонко чувствующая особа, – пояснила Хэйко, тщательно подбирая слова. – И кроме того, она чужеземка, и не понимает действия кармы. Особенно ее опечалит присутствие детей. Боюсь, после этого она уже не сможет продолжать прогулку в обществе князя.

И что же вы предлагаете?

Убрать головы.

Боюсь, это невозможно. Эта традиция идет из глубокой древности: останки предателей следует выставлять у главных ворот замка и держать там, пока они не сгниют или пока их не пожрут стервятники.

Эта традиция достойна того, чтоб существовать вечно, – согласилась Хэйко. – Но нельзя ли ее слегка изменить – исключительно ради данного случая? Почему бы временно не разместить головы у дома господина Кудо?

Предатель не бывает господином, и у него нет имени.

Прошу прощения, – с поклоном произнесла Хэйко. – Я хотела сказать – у бывшего дома предателя.

Я как раз отправляюсь туда, чтоб сжечь его дотла.

Хэйко побледнела.

Вместе со слугами?

Сигеру мрачно усмехнулся.

Именно так я и намеревался поступить. Но наш князь, с присущем ему небывалым состраданием и всепрощением, приказал, чтоб слуг просто продали в рабство.

У Хэйко вырвался вздох облегчения.

Не позволено ли мне будет высказать одно предложение?

У меня сложилось впечатление, что именно это вы уже и сделали.

Исключительно с вашего разрешения, господин Сигеру. Может, вы бы пожелали сжечь дом, как вы и намеревались, а потом разместить эти останки на развалинах? Может, это станет подходящей заменой?

Сигеру вообразил себе эту картину: дымящиеся руины, а над ними возносятся на копьях пятьдесят девять голов.

Прекрасно, госпожа Хэйко. Так я и сделаю.

Благодарю вас, господин Сигеру.

Но она не осталась смотреть, как Сигеру справится с этим делом.

Выехав из замка, Гэндзи, Эмилия и Хидё встретились со Старком и Таро, которые как раз возвращались обратно.

А вы так не израсходуете все свои пули, Мэттью? – спросила Эмилия. Она ехала не в дамском седле, а по-мужски. Гэндзи уговорил ее надеть шаровары наподобие тех, которые носил сам – широкие штаны, называющиеся “хакама”. Эмилия вспомнила совет Зефании: применяться к японским обычаям во всем, что не противоречит христианской морали. В хакама ничего страшного не было. Они были такими просторными, что походили скорее на юбку, чем на брюки европейского фасона.

Я сделал литейную форму для новых пуль, – ответил Старк, – а пороха у наших хозяев достаточно. – Он показал пустые гильзы. – Их можно использовать по нескольку раз.

Надеюсь, вы будете воином Христовым, – сказала Эмилия, – и будете сражаться лишь за правое дело.

Мое дело правое, – отозвался Старк. – Можете не сомневаться.

Ты куда? – поинтересовался Таро у Хидё.

Недалеко. Если ты свободен, поехали с нами.

Хорошо, поеду. Мистер Старк все равно отправляется на встречу с госпожой Хэйко. А она – куда лучший спутник для него, чем я. Она ведь может говорить на их языке.

Хидё и Таро ехали, держась чуть позади князя и госпожи Эмилии. Вряд ли кто-то осмелился бы напасть на князя в его собственном княжестве, да еще совсем рядом с замком, но Хидё на всякий случай внимательно следил за окрестностями.

Как он стреляет?

Потрясающе! – отозвался Таро. – Я даже не думал, что такое возможно. Он выхватывает свой пистолет и стреляет быстрее, чем мастер иайдо выхватывает меч. Кажется, он даже быстрее Сигеру.

Я же тебе говорил!

Да, правда, говорил. Но я думал, ты шутишь. Теперь я знаю, что ты не шутил. И он очень меткий. С двадцати шагов он девять раз из десяти попадает в мишень с первого выстрела, а со второго – всегда. Интересно, почему он так упорно тренируется? В Японии ему не на ком испытать свое искусство.

Он – воин, как и мы, – замети Хидё, – а война близится. Разве этой причины не довольно?

Эмилия внимательно наблюдала за Гэндзи. Если б он выказал хоть каплю усталости, она бы непременно настояла на возвращении. Но пока что князь выглядел прекрасно. Несоменно, пребывание дома пошло ему на пользу. Да и климат в здешних местах был куда мягче, чем в Эдо. В Эдо сейчас царила зима, со всей ее суровостью. Здесь же она скорее напоминала раннюю весну.

Здесь всегда такие теплые зимы?

У нас редко бывает холоднее, чем сейчас, – сказал Гэндзи, – потому мы и не нуждались до сих пор в эскимосской мудрости.

Господин!

Будь наши зимы более снежными, возможно, рождаемость бы сильно увеличилась.

Эмилия отвернулась в замешательстве, чувствуя, как лицо заливает краска. Она, должно быть, сейчас красная, как “джонатан”!

Гэндзи рассмеялся.

Извините, Эмилия. Я не удержался.

Вы обещали, что никогда не будете об этом упоминать.

Я обещал, что никогда никому об этом не расскажу. Но я не обещал, что не стану говорить об этом с вами.

Князь Гэндзи, это не по-джентльменски с вашей стороны.

Не по-джентльменски?

“Не” – частица, обозначающая отрицание. Джентльмен – это человек, обладающий положительными качествами и высокими моральными принципами. “По-джентльменски” означает “свойственный джентльмену”. – Она повернулась и смеряла Гэндзи строгим взглядом. – Вы сейчас не проявляете ни положительных качеств, ни высоких моральных принципов.

Непростительная оплошность. Смиренно прошу вас принять мои глубочайшие извинения.

Я бы приняла, если б вы не улыбались так весело.

Но вы тоже улыбаетесь.

Я не улыбаюсь, а кривлюсь.

Кривлюсь?

Этого Эмилия объяснять уже не стала. Они некоторое время они ехали молча. Время от времени Эмилия украдкой поглядывала на Гэндзи и всякий раз видела на его губах легкую улыбку. Эмилии хотелось обидеться на него, но у нее не получалось. Но нельзя же сделать вид, будто он ничего такого не сказал! Его шутки были совершенно неуместны – особенно если учесть их отношения. Она – миссионер, а он – князь, покровительствующий их миссии. И последние события ничего в этом смысле не изменили.

Эмилия остановилась и оглянулась на “Воробьиную тучу”. Когда она впервые подъехала сюда, ее ожгло острое до боли разочарование. Это и есть замок? А где же огромные каменные стены и башни, парапеты и бастионы, бойницы и амбрмзуры, ров и подъемный мост? Здесь лишь основание было каменным, из плотно подогнанных каменных блоков, не скрепленных известковым раствором, – а над ним возносились причудливые деревянные пагоды с черепичными крышами. Замки были обиталищем рыцарей, таких как Уилфред Айвенго. Но как Эмилия ни старалась, ей не удалось представить Айвенго во всем его великолепии – могучий боевой конь, сверкающий доспех, щит у седла, копье в руке – выезжающим из подобного замка. Здесь, в Японии, не только красота, но и замки были совсем другими. И если одно отличие стало для нее подлинным благословением, то второе принесло горькое разочарование.

Но за две прожитые здесь недели она начала относиться к этому замку иначе. “Воробьиная туча” казалась на взгляд невесомой; ее семиэтажная громада словно парила над скалистым береговым утесом. Каменное основание замка выдавалось вперед изящной вогнутой линией. Над ним поднимались оштукатуренные стены, белые, словно летние облака. А уже над крышей причудливо изгибались крыши, крытые серой терракотовой черепицей. Отсюда, с расстояния в две мили, Эмилия без труда могла вообразить, будто серая черепица – это стая взлетающих воробьев. И по сравнению с воздушным, неземным изяществом “Воробъиной тучи” замки, встававшие прежде в ее воображении, показались Эмилии почти жалкими в своей приземленности. – Эмилия, вы очень сердитесь? – спросил Гэндзи.

Эмилия улыбнулась и покачала головой.

Нет. Мне только кажется, что над некоторыми вещами шутить не стоит.

Вы правы. Я больше не буду.

Они подъехали к небольшой возвышенности. И еще до того, как они взобрались на гребень, Эмилии почудился знакомый запах. Наверно, это все от того, что втайне она все-таки скучает по дому… Мгновение спустя взгляду Эмилии предстала маленькая долина, и девушка покачнулась в седле. Воздух внезапно показался ей редким, словно она очутилась высоко в горах.

Яблоневый сад… – еле слышно прошептала Эмилия.

Сад был небольшой – около сотни деревьев. Но когда Эмилия с Гэндзи съехали вниз и яблони окружили их со всех сторон, уже не имело значения, сто их здесь или десять тысяч. Девушка привстала на стременах и сорвала ярко-красный плод.

Откуда здесь этот сорт, “макинтош”? – спросила Эмилия. – Если это и не он, то что-то очень похожее. Мы тоже выращивали его у себя на ферме.

Возможно, это и вправду тот самый сорт, – сказал Гэндзи, – хотя здесь его называют иначе. А что, яблоки – исконно американское растение?

Нет. Его завезли переселенцы из Европы. Один человек по имени Джон Яблочное Семечко всю жизнь рассаживал их по стране. Во всяком случае, так я слыхала. Может, это просто выдумка, а не история.

Зачастую они мало чем отличаются друг от друга, – заметил Гэндзи. Он потянулся было к ветке, задохнулся и опустил руки. Раны заставили его отказаться от своих намерений. – Я часто забирался на какое-нибудь из этих деревьев и вел воображаемые беседы. Мои собеседники были очень мудры.

Я тоже любила лазать по деревьям, – призналась Эмилия, – и играть на них вместе с братьями.

Воображаемыми братьями?

Нет, настоящими. С Томом и Уолтом.

Они тоже миссионеры?

Нет. Они умерли в детстве.

А ваши родители?

Они тоже скончались.

Так значит, мы с вами оба сироты. – Князь вновь взглянул на дерево. – Интересно, вы еще не разучились лазать по деревьям?

Простите?

Деревья. Вы можете взобраться на дерево? Если б не раны, я бы сейчас вскарабкался до самой верхушки.

Я тоже могу, – заявила Эмилия.

Да, конечно.

Что у вас такой вид, будто вам не верится?

Ну, честно говоря, вы не очень похожи на верхолаза.

Это похоже на вызов.

Они с Томом и Уолтом постоянно подзадоривали друг друга. Однажды Эмилия на спор перепрыгнула с одного дерева на другое. А ветка, на которую она прыгнула, сломалась. Эмилия вцепилась в эту ветку, вместе с ней грохнулась на землю и лишь чудом ничего себе не сломала.

“Мне очень жаль, папа, что я сломала ту ветку”.

“Лучше уж ветка, чем ты. Но больше никогда так не делай”.

“Хорошо, папа”.

“Ты очень красивая, Эмилия. А с кривой ногой или кривой спиной ты уже не будешь такой красивой”.

“Да, папа”.

Отец всегда говорил Эмилии, что она красивая. И ей было очень приятно это слышать. Но теперь это слово сделалось для нее совсем иным…

Эмилия сняла жакет и положила его поперек седла. Потом она дотянулась до ближайшей ветки, крепко ухватилась за нее и соскочила с седла. Несколько мгновений Эмилия раскачивалась, выбирая удобный момент, потом забросила ногу на ветку. Секунда – и девушка уже сидела на ветке, весело болтая ногами и радостно улыбаясь.

Гэндзи почтительно поклонился.

Прошу простить меня за то, что сомневался в вас. Вы и вправду великолепно лазаете по деревьям. Когда я выздоровею, мы непременно устроим состязание.

А какая будет ставка?

Ставка?

Ну, приз, который проигравший отдает победителю.

Если вы выиграете, – сказал Гэндзи, – я отдам вам этот сад.

Ой, нет, это чересчур! Это уже получится азартная игра, а не дружеский спор.

Ну что ж, – сказал Гэндзи. – Выиграете вы или проиграете, я все равно отдам вам этот сад. А вы можете дать мне что-нибудь взамен. Тогда это уже не будет азартной игрой?

Я не могу принять такой ценный подарок, – возразила Эмилия. – А если б даже и могла – я все равно не смогу ухаживать за ним, как полагается.

Я помогу вам и в этом. В этой и в соседней долине расположены три деревни.

Нет-нет, я не могу его принять. Моя задача – нести слово Божье, а не обогащаться.

Гэндзи широким жестом указал на склон холма.

Вы можете построить здесь церковь. Разве вы не за этим сюда приехали?

Я думала, что нашей миссии выделили землю в другой провинции.

Вы можете построить церковь и там тоже. Я обещаю, что она никогда не будет пустовать.

Несмотря на снедающее ее беспокойство, Эмилия не удержалась от смеха. Конечно, Гэндзи сдержал бы обещание. Ему достаточно лишь отдать приказ. В каждую деревню прискачет гонец. Крестьяне попадают на колени, уткнутся лицом в землю и покорно выслушают повеление князя. В следующее воскресенье они, как им было велено, уже явятся в церковь. Они будут слушать переведенную проповедь, не имеющую для них никакого смысла. Когда им предложат креститься, все от мала до велика послушно примут крещение.

Нельзя заставить людей уверовать, князь. Они должны заглянуть в свое сердце и самостоятельно прийти к истине.

Я обещаю вам, что приду в вашу церковь и загляну в свое сердце.

Князь Гэндзи… – только и смогла произнести Эмилия.

Вы спасли мне жизнь. Позвольте мне в знак благодарности преподнести вам подарок.

Я с тем же правом могу сказать, что это вы спасли мне жизнь. Мы бы не выжили друг без друга.

Значит, вы тоже должны мне что-нибудь подарить. Я даю вам Яблоневую долину. А что вы мне подарите?

Эмилии пришлось прислониться к стволу, чтоб не свалиться с дерева.

Яблоневую долину?

Так ее назвала моя мать. Ринго-но-тани. По английски – Яблоневая долина. – Улыбка исчезла с лица молодого князя, и в глазах промелькнуло странное выражение. – Она была родом с севера. Княжество ее отца славилось своими яблоками. Она была очень молода, когда вышла замуж, совсем еще девочка. Она очень скучала по матери и сестрам. Скучала по товарищам детских игр. Скучала по деревьям, на которые любила лазать в детстве, по яблокам, которые срывала и ела прямо в саду. Скучала по детским веночкам из яблоневого цвета. Отец посадил этот сад для нее, в надежде, что он поможет ей утешиться, и, быть может, когда-нибудь подарит радость.

И что же?

Она очень радовалась, глядя, как высаживают саженцы. Она даже сама посадила несколько штук. Но она так никогда и не увидела ни цветов, ни плодов на этих деревьях. Она умерла той зимой – родами. Ребенок – моя сестра – тоже скончался.

Ох, простите…

Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. В этом саду я начинаю их понимать.

Кроны деревьев скрадывали очертания окружающих гор, а аромат яблонь заглушал соленый запах океана. Сидя на ветке и болтая ногами в воздухе, Эмилия вдруг почувствовала, что ее сосредоточенность тает. Она посмотрела вниз и увидела Гэндзи, восседающего на своем боевом коне – и это он казался здесь чужеродным, а не она. Самурай в яблоневом саду выглядел таким неуместным, что Эмилия расхохоталась.