Текст книги "Воробьиная туча"

Автор книги: Такаши Масуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Все слишком явные следы насилия исчезли. Гонца, самурая средних лет – его звали Годзиро – аккуратно одели в тот самый наряд, что был на нем, когда его схватили. Он сидел на полу в обычной позе, подогнув ноги. За спину ему подсунули деревянную подпорку – иначе гонец просто не смог бы сидеть, ведь ноги у него были сломаны. Лицо гонца было искажено от боли и усеяно капельками пота; дышал он хрипло и прерывисто. Каваками невольно скользнул взглядом по рукам самурая, ожидая увидеть недостающие пальцы. Однако все пальцы были на месте. Значит, ему отрубили что-то другое.

Тебе нет никакого смысла хранить молчание, – сказал Каваками. – Мы и так знаем, что тебе было поручено. Передать войску княжества Акакока приказ о переходе в боевую готовность. Мы спрашиваем тебя лишь ради подтверждения.

Меня не волнует, что вы знаете, – отозвался Годзиро.

А зря, – заметил Каваками. – Поскольку мое знание приведет к смерти твоего князя, к уничтожению его дома и к гибели всех твоих родных.

Тело Годзиро затряслось, лицо исказилось, и с губ сорвались странные сдавленные звуки. Каваками подумал было, что с пленником случился припадок, – и лишь потом понял, что на самом деле самурай смеялся.

Ты – Въедливый Глаз, – сказал Годзиро. – Ты можешь узнать все про всех. Все, кроме самого важного.

И что же это?

Будущее, – сказал Годзиро. – Будущее знает лишь один человек – князь Гэндзи.

Дурак! – Хоть это было и нелегко, Каваками сумел сдержаться. Какой смысл бить искалеченного пленника? – Ты хочешь умереть в мучениях ради детских сказочек?

Да, Въедливый Глаз, я умру здесь. Но мои сыновья будут жить и служить господину, наделенному даром предвидения. Они еще помочатся на твой гниющий труп. – Он снова рассмеялся, преодолевая боль. – Если кто из нас и обречен, так это ты.

Каваками встал и вышел, не сказав более ни единого слова. Он был слишком взбешен, чтоб говорить. Мукаи поспешил следом за начальником.

Следует ли мне предать его смерти, господин?

Нет. Пока не надо. Продолжай допрос.

Он не заговорит, господин. Я в этом уверен.

И все-таки продолжай. Со всем тщанием, не упуская никаких способов.

Мукаи поклонился.

Слушаюсь, мой господин.

Каваками отправился в чайный домик.

А Мукаи вернулся в камеру пыток. Как он и предсказал, Годзиро не выдал никаких сведений, хотя ему поочередно ломали, дробили или удаляли различные части тела, а затем стали поочередно демонстрировать его же внутренние органы. Он кричал и плакал. Никакой герой на его месте не смог бы удержаться от этого. Но он ничего не говорил.

Уже глубокой ночью, в час быка сердце Годзиро содрогнулось в последний раз. Мукаи поклонился мертвому и мысленно попросил прощения. Он был уверен, что дух Годзиро простит его. Они оба – самураи. И каждый служил своему господину, как мог. Мукаи распорядился, чтоб тело захоронили с почестями, хотя и втайне.

Покинув камеру, Мукаи направился в сторону своих покоев, но не дошел туда. Убедившись, что за ним никто не следит, Мукаи скользнул в потайную дверь. Через несколько минут он уже очутился за стенами замка Эдо и быстро зашагал в сторону района Цукидзи, к княжеским дворцам.

ГЛАВА 9
Битоку

Управляющий двором сказал:

В последнее время много спорят, считать ли доблесть врожденной или приобретенной. А что об этом думает ваша светлость?

Что это чушь, – ответил князь Таканори.

Если доблесть является врожденной, воспитывать ее бессмысленно, – сказал управляющий. – Если же ее приобретают, то даже неприкасаемый может стать равным самураю.

Доблесть – дерьмо. И трусость – дерьмо, – сказал князь Таканори.

Управляющий почтительно поклонился и удалился.

А князь Таканори вновь сосредоточился на пейзаже, открывающемся его взору, и продолжил писать картину «Вид на деревья, окружающие купальню госпожи Синку».

«Судзумэ-но-кумо» (1817)

Хэйко проснулась от того, что кто-то крался в темноте. Кто бы это ни был, он старался идти как можно тише. Возможно, он имел право находиться здесь. Но ведь стен теперь не было. Так что разумнее было предполагать, что гость явился с недобрыми целями. В изголовье стояла подставка с двумя мечами Гэндзи. Хэйко уже собралась было схватить вакидзаси, когда Гэндзи потянулся к катане. Лишь тогда Хэйко поняла, что князь тоже проснулся.

Господин! – донесся из-за двери голос Хидё.

В чем дело?

Прошу прощения за беспокойство, но некий человек настойчиво просит дозволения незамедлительно повидаться с вами.

Что это за человек?

Он не назвался, и лицо его скрыто. Но он дал мне знак и сказал, что вы его узнаете.

Покажи мне знак.

Дверь скользнула в сторону, и Хидё вполз в комнату. Он поклонился, подполз поближе и вручил Гэнзди плоский круглый металлический предмет размером с крупную сливу. Это была старинная цуба – гарда меча – с изображением стаи воробьев, летящих над волнами.

Я приму его. Через надлежащее время проведи его сюда.

Хидё заколебался.

Не будет ли разумнее потребовать, чтобы он сперва открыл лицо?

Разумно, но не обязательно.

Да, господин.

Хидё, не вставая с колен, попятился, вышел и закрыл за собою дверь.

Хэйко натянула нижнее кимоно и встала с постели.

Я выйду.

Куда?

Хэйко опомнилась. Ну, конечно! Это покои для слуг, единственная уцелевшая часть дворца. Они с Гэндзи заняли главную комнату. Во всех прочих устроилось по несколько человек. Свободной комнаты, куда она могла бы удалиться, просто нет.

Я подожду снаружи.

Сейчас слишком холодно. Кроме того, я предпочитаю, чтоб ты осталась.

Мой господин, я сейчас не в том виде, чтоб показываться на глаза кому-то кроме вас.

Распущенные волосы гейши струились по плечам и спускались до бедер. Хэйко была почти что голой. На лице у нее не было ни капли краски. В последнее время Гэндзи нравилось видеть ее ненакрашенной. Ей потребуется не меньше часа, чтоб привести себя хоть в сколько-то приличный вид, да и то при условии, что ей будет помогать Сатико.

Сейчас настали странные времена. Обычные правила неприменимы к ним. Приведи себя в порядок, насколько сумеешь.

Хэйко уложила волосы в подобие простой прически в хэйанском стиле: сделала пробор посередине и перехватила распущенные пряди лентой. Несколько кимоно, надетых одно поверх другого и красиво уложенных, изображали просторный наряд той эпохи. Гейша едва коснулась лица пуховкой, но хотя пудра и румяна были совершенно незаметны, они подчеркнули блеск глаз Хэйко и очертания губ.

Ты меня поражаешь, – сказал Гэндзи, когда Хэйко вернулась с чайным подносом в руках.

А что такое, мой господин?

Ты выглядишь так, словно мгновение назад сошла с картины времен Блистательного Принца. – Он указал на свое наспех подпоясанное кимоно. – А я выгляжу в точности как тот, кем я и являюсь. Как человек, разбуженный посреди ночи.

Появление гостя избавило Хэйки от необходимости скромно возражать Гэндзи. Гость оказался рослым мужчиной, закутанным в длинный плащ. Неуклюжесть его движений показалась Хэйко смутно знакомой. Она уже где-то видела этого человека. Но где?

За спиной у гостя, вплотную к нему, стояли Хидё и Симода. Малейшее подозрительное движение стоило бы ему жизни. Судя по тому, как медленно и плавно двигался гость, он это прекрасно осознавал. Даже поклон его был неспешным и осторожным.

Прошу прощения за вторжение в столь неурочное время, князь Гэндзи.

Лицо его тоже было скрыто плащом – выглядывали лишь глаза, маленькие, близко посаженные. И в глазах этих плеснулось удивление, когда гость заметил Хэйко.

Мне нужно поговорить с вами наедине.

Гэндзи махнул рукой Хидё и Симоде. Самураи взглянули на него с еще большим беспокойством и не тронулись с места.

Можете подождать снаружи, – велел Гэндзи.

Да, господин.

Хидё и Симода поклонились, не спуская глаз с гостя, который мог оказаться убийцей, и все так же не отрывая взгляда от его спины, пятясь вышли из комнаты.

Но даже когда дверь закрылась, Гэндзи готов был поклясться, что видит своих самураев через дерево и бумагу. Вот они сидят по сторонам от двери, сжимая рукояти мечей, готовые в любое мгновение ворваться обратно…

Гость снова взглянул на Хэйко.

Мы все еще не одни, мой господин.

Если вы не можете доверять госпоже Хэйко, то я не могу доверять вам, – отозвался Гэндзи. Он кивнул Хэйко. Гейша поклонилась и приблизилась, держа в руках поднос.

Мукаи столкнулся с неожиданной трудностью. Чтобы выпить чай, ему придется открыть лицо. Если же он откажется от чая, разговор не состоится. Поскольку Гэндзи уже знал, кто он такой – это была их вторая встреча, – тому могло быть лишь одно объяснение: князь хотел, чтобы его увидела Хэйко. Хотел посмотреть, как они отреагируют друг на друга. Означает ли это, что Гэндзи подозревает ее? Или его? Или их обоих? Или просто затеял игру с гейшей, которую считает своей? Конечно же, с этим была сопряжена еще большая трудность. Если он откроет лицо, Хэйко, несомненно, сообщит об его визите Каваками. И тогда Мукаи окажется на месте Годзиро, в камере пыток, а потом, как и он, ляжет в безымянную яму. А может, разоблачить Хэйко, сказать, что она шпионка и убийца? Нет, не получится. Гэндзи не поверит ему на слово, а доказательств у Мукаи нет. Как он не подумал, что Хэйко может оказаться здесь?! Ему и в голову не пришло, что она может остаться в разрушенном дворце. Неисчислимое множество вариантов, промелькнувших в голове в мгновение ока, так измотали Мукаи, что он решил отказаться от всех. Он сбросил плащ и принял предложенный чай.

Хэйко не выказала ни малейшего удивления и ничем не дала понять, что узнала Мукаи. На самом деле, она узнала его мгновением раньше – по крохотным глазкам и носу, выступающему из-под плаща. Должно быть, Каваками прислал его сюда с какой-то хитростью. Странно только, что он выбрал для этого Мукаи. Второго такого тупицу еще поискать.

Насколько мог видеть Гэндзи, на лице Хэйко не отразилось никаких чувств. Но это еще ни о чем не говорило. Он знал, что Хэйко отличается редкостным самообладанием. Но забегавшие глаза Мукаи ответили по меньшей мере на один вопрос. Они почти наверняка свидетельствовали об измене. А вот кто и кому изменил, требовалось еще выяснить.

Мукаи низко поклонился Гэндзи.

Вынужден с глубоким прискорбием сообщить, что люди сёгуна схватили вашего гонца, Годзиро, когда он пытался покинуть Эдо.

Это воистину прискорбная весть, – произнес Гэндзи. – Он что-нибудь сказал?

Нет, мой господин. Ничего.

В честь его верности и мужества я дам всем трем его сыновьям звание самурая, – сказал Гэндзи. – Есть ли возможность получить его тело?

Нет, мой господин, это невозможно.

Конечно, гибель доверенного вассала опечалила Гэндзи, но известие о том, что Годзиро не удалось выбраться из Эдо, не слишком его опечалило. Годзиро добровольно вызвался отнести это послание, зная, что его могут схватить и замучать. А Сэйки отправил одновременно с ним еще одного гонца, и он, возможно, уже добрался до Акаоки.

Благодарю вас за эти ценные известия.

Это еще не все. Второй ваш посланец тоже схвачен.

Вы уверены? – поинтересовался Гэндзи, осторожно подбирая слова. Он не хотел давать Мукаи никаких подсказок. В конце концов, вполне возможно, что кажущееся предательство Мукаи задумано самим Въедливым Глазом.

Во всех важнейших точках от Эдо до Акаоки расставлены охотники с обученными соколами. Господин Каваками знал о пристрастии вашего покойного дедушки к почтовым голубям, и заподозрил, что вы тоже ими пользуетесь. Так что ваше войско не получило приказа перейти в боевую готовность.

Тогда наше положение воистину мрачно.

Значит, никакой помощи не будет, пока Сэйки не доберется до Акаоки. Если он вообще сумеет туда добраться.

А не может ли кто-либо из ваших военачальников по собственной инициативе отдать приказ о мобилизации?

Мои военачальники – японцы, – сказал Гэндзи, – а не чужеземцы. А инициатива – это губительная иноземная привычка. Вы что, не знали? Они будут ожидать приказа, как им и было велено.

И тем не менее, мой господин, вам необходимо покинуть Эдо. Даже если господин Каваками и не прикажет вас убить, весьма вероятно, что в дело захотят вмешаться ярые противники чужеземцев. Из-за обстрела общественные настроения опасно накалились. – Мукаи ненадолго умолк. Ему пришлось сделать глубокий вдох и набраться решимости, прежде чем он смог заговорить снова. – Хотя мое семейство – наследственные вассалы клана Каваками, наш замок расположен в довольно уединенном месте, в снежном краю, на высоком утесе, поднимающемся над Японским морем. Его никому еще не удавалось взять штурмом – даже самом Ода Нобунага вынужден был отступить. Никто не ожидает, что вы можете отправиться в ту сторону. Возможно, это наилучший выход для вас. Вы получите отсрочку и сможете отправить в Акаоку других гонцов. В конце концов хотя бы один из них доберется. А до тех пор, думаю, я смогу обеспечить вашу безопасность.

Вы поразительно великодушны, – сказал Гэндзи. Он и вправду был поражен. – Ведь подобный шаг превратит вас в мятежника – и не только по отношению к клану Каваками, но и по отношению к самому сёгуну.

Я готов к последствиям, мой господин.

Я принимаю ваше предложение, – сказал Гэндзи, хотя на самом деле вовсе не собирался следовать совету Мукаи. – Однако же я должен посоветовать вам действовать осторожнее, чтобы вы могли при необходимости восстановить прежние вассальные связи.

Никогда! – с необычайно для него живостью отозвался Мукаи. – Как мои предки стояли рядом с вашими предками под Сэкигахарой, так и я встану рядом с вами.

Даже если исход окажется в точности таким же?

Этого не будет, – возразил Мукаи. – Все предзнаменования свидетельствуют о том, что боги благоволят к вам.

Мукаи был человеком серьезным и не понимал смеха, и потому Гэндзи не засмеялся, хотя его так и подмывало расхохотаться. Люди, верившие в его пророческий дар, видели знамения во всем. И только он сам мучался от неопределенности.

Гэндзи вернул гарду Мукаи, чтоб тот снова использовал ее в качестве условного знака, если возникнет такая нужда.

Так значит, эта цуба все эти годы тайно хранилсь в вашей семье?

Да, мой господин. – Мукаи низко поклонился и почтительно принял изукрашенную металлическую пластинку. – Еще со времени битвы. Чтоб мы не забывали, кому на самом деле принадлежит наша верность.

Удастся ли им хоть когда-нибудь избавиться от Сэкигахары? Даже если свергнуть клан Токугава, не примутся ли их родичи и сторонники, затаившись, ожидать уже своей очереди вновь вступить в «решающее сражение»? Через сто лет, когда чужеземцы завоюют Японию наряду со всем прочим миром, забудем ли мы наконец о Сэкагихире?

Когда Мукаи удалился, Гэндзи небрежно задал этот вовпрос Хэйки.

Не знаю, мой господин. Я знаю лишь, что привязанность этого господина к вам никак не связана с Сэкигахарой.

То есть как – не связана? – удивился Гэндзи. – А чем же еще он может руководствоваться?

Любовью, – ответила Хэйко.

Любовью? – Гэндзи был изумлен. Насколько он мог видеть, Мукаи и Хэйко не обменялись ни единым словом или жестом. – Ты хочешь сказать, что он тоже влюблен в тебя?

Нет, мой господин. – Не сдержавшись, Хэйко улыбнулась. – Не в меня.

Двадцать пять самураев шли от старого, заброшенного охотничьего домика в холмах Канто. Ни один из них не был снаряжен для охоты. Один из двух мужчин, шагавших впереди, повернулся к своему спутнику.

Встреча ничего не решила.

Вы ожидали иного?

Нет. Но надеялся на лучшее.

Уже само то, что встреча состоялась, можно считать победой. – Обернувшись, он жестом указал на прочих самураев, идущих в сторону Эдо. – Взгляните на нас. Двадцать пять человек с гербами доброго десятка князей. Не так давно немыслимо было бы представить, чтоб они вообще сошлись вместе. Мы перешагнули древние границы, друг мой. Наше поколение создаст новые идеалы. Благодаря нашей искренней решимости мы принесем японской нации возрождение добродетелей.

Первый самурай взглянул на своего товарища с нескрываемым восхищением. Праведность их дела наполняла его душу восторгом. Воистину, они – Люди Добродетели!

Тем временем прочие их спутники лениво переговаривались между собой.

Вы слыхали, какое кимоно надела Хэйки две недели назад?

Я не просто слыхал – я его видел!

Нет!

Да. Ее наряд был расшит нелепыми и безвкусными изображениями чужеземных роз. Хуже того, это были розы того сорта, который некоторые глупцы именуют «Американской красавицей». Как будто это возможно – ставить рядом понятия «американский» и «красота».

Неужто мы выродились настолько, что даже в царстве роз должны восхищаться чужеземными цветами?

Для этих предателей, поклоняющихся всему чужеземному, наши розы слишком ничтожны, чтоб обращать на них внимание.

Все розы – чужеземные, – вмешался в беседу еще один самурай. – Их завезли в древние времена из Китая и Кореи.

Когда у нас появится собственная наука, мы узнаем, какие цветы являются исконно японскими, и будем восхищаться только ими.

Наука – это чужеземная гнусость.

Не обязательно. Пушка может стрелять в разные стороны. Точно так же и наука может стать орудием в наших руках, равно как и в руках чужеземцев. Науку можно использовать для усиления Японии, и потому я считаю своим долгом понять науку. В это нет ничего непатриотичного.

Воистину, ваши намерения достойны хвалы. Вы готовы пожертвовать собой и даже рискнуть подвергнуть себя осквернению, лишь бы поддержать наше дело. Я с благодарностью склоняюсь перед вами.

Но хризантема – уж точно японский цветок.

Конечно! Сомнений быть не может!

Хризантема служила священным символом императорского рода. И сомневаться в ней было бы недобродетельно.

Когда у нас будет наука, мы сможем доказать, что хризантема – истинно японский цветок.

Через несколько мгновений на тропе появился всадник. За ним показались еще пять человек – трое мужчин и две особы слабого пола.

Сигеру нахмурился.

Разумно ли это – вести себя столь легкомысленно?

Легкомысленность – наша единственная возможность бежать из Эдо, – сказал Гэндзи. – Стоит нам выказать хоть малейшее беспокойство, и нас тут же заподозрят. Мы же уже успели благополучно полюбоваться журавлями в зимнем оперении и спокойно добрались до холмов. И все благодаря легкомыслию.

Сигеру не понимал, зачем непременно нужно проехать через группу неизвестных самураев, явно старающихся остаться незамеченными, и при этом даже не приготовиться к схватке. Однако же, он знал, что с его племянником спорить бессмыссленно. Несмотря на всю его молодость, кажущиеся мягкость и податливость Гэндзи были сплошной видимостью. Гэндзи был не менее упрям и неуступчив, чем покойный князь Киёри, хотя и на свой лад. Сигеру передвинулся в хвост отряда. Это было самое опасное место. Сигеру надеялся, что нападение, если оно все-таки произойдет, начнется именно отсюда.

Прошу прощения, господин, – сказал Хидё, – но я вынужден согласиться с господином Сигеру. Я вижу два десятка человек, но их там может быть больше, причем намного. А вдруг это посланные за вами убийцы?

С тем же успехом это могут быть друзья, возвращающиеся с невинной вечерней прогулки. Едем. И, пожалуйста, не предпринимайте никаких действий, пока я не прикажу.

Слушаюсь, господин.

И Хидё, так и не избавившийся от беспокойства, пришпорил коня и выехал вперед. Если это и вправду убийцы, возможно, они нападут сперва на него, а князь тем временем успеет отступить.

Эмили вопросительно взглянула на князя Гэндзи. Князь улыбнулся и сказал:

На тропе появились несколько человек. Но никаких причин для беспокойства нет.

И он послал коня вперед.

Я уверена, что вы правы, господин, – сказала Эмилия, стараясь держаться рядом с Гэндзи, – ибо мы едем с миром, безо всяких дурных намерений, и, конечно, к нам никто не должен испытывать дурных намерений.

Это часть христианской веры? – поинтересовался Гэндзи. – Нечто вроде равновесия намерений?

«Что посеешь, то и пожнешь». Думаю, да.

А вы тоже так считаете? – спросила Хэйко у Старка.

Опыт приучил меня считать иначе, – отозвался Старк и осторожно нащупал пистолет тридцать второго калибра, спрятанный под курткой.

Когда путники доехали до места, где тропа немного расширялась, самураи внезапно окружили их со всех сторон. Они не обнажили мечей, но чувствовалось, что они готовы перейти к действиям.

Чужеземцам запрещено здесь появляться, – сказал один из самураев, стоявший чуть впереди прочих. – Эта часть Японии пока еще не заражена их гнусным присутствием.

Прочь с дороги! – потребовал Хидё. – Князь удостоил вас чести, пожелав проехать мимо.

Мы бы оценили эту честь, – сказал второй самурай. Он тоже выступил вперед и остановился рядом с первым, – если б князь сам заслуживал чести. Но тот, о котором ты говоришь, опозорил себя, пресмыкаясь перед чужеземцами. Я не намерен уступать дорогу такому князю.

Хидё потянулся за катаной. Но прежде, чем он успел извлечь оружие, в разговор вмешался Гэндзи.

Мы не настаиваем на церемониях, – сказал он. – Уже вечереет. Всем нам хочется поскорее добраться туда, куда мы направляемся, разве не так? Ну так позвольте нам проехать. Никто не должен ничего уступать. Выберите себе часть тропы, а мы проедем по другой стороне.

Вот речь тряпки, – сказал первый самурай. – Да ты и есть тряпка! Твой дед был воином, достойным уважения. А ты – вырождающийся потомок захиревшего рода.

Хидё.

Дерзкий самурай сохранил голову на плечах лишь благодаря предостережению, прозвучавшему в голосе князя. Хидё медленно разжал пальцы, впившиеся в рукоять меча, и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться – но не слишком в этом преуспел.

Но в таком случае, – сказал Гэндзи, – я, конечно же, недостоин внимания столь добродетельных людей, как вы. Ну так пропустите нас, и на том расстанемся.

Возможно, нам так и следует поступить, – сказал первый самурай второму. – Было бы жестоко лишать его удовольствий, к которым он привык.

Да, пожалуй, – согласился второй самурай. Он взглянул на Гэндзи и глумливо ухмыльнулся. – Говорят, ты каждую ночь визжишь от удовольствия, когда эти варвары суют тебе в задницу свою вонючие члены, раздирая ее в кровь.

А днем чмокаешь, как младенец, когда сосешь их.

Увы, вас ввели в заблуждение, – сказал Гэндзи. – Из всех чужеземцев я делил ложе лишь с той, что едет сейчас рядом со мной.

Несколько самураев издевательски рассмеялись.

Она – сокровище удовольствий, каких вы даже представить себе не можете, – сказал Гэндзи.

Ты либо дурак, либо безумец. А может, и то, и другое вместе, – сказал первый самурай. – Или, возможно, слепец. Посмотри на нее! Да твоя лошадь, и та больше похожа на женщину. Они, правда, почти одной величины, и нос у них одинаковой длины. Однако же, масть у лошади намного красивее, чем этот призрачный оттенок волос.

А ее запах! Неописуемое зловоние!

Гэндзи кротко улыбнулся.

Очевидно, вы стоите слишком далеко, чтоб почувствовать ее истинный запах. Когда она возбуждена, то из ее сокровенных частей исходит благоухание, подобное аромату опиума, дарующее истинный восторг. Взгляните, какие у нее изящные руки! Какая кожа – почти прозрачная! Когда она возбуждена, в ней возникает сила, подобная молнии, и если прикоснуться к ней в этот момент, почувствуешь легкий удар. Вот почему у нее такой странный цвет волос. Сама ее суть преображена.

Пока Гэндзи отвлекал внимание противников, Хидё и Сигеру постепенно перемещались. Теперь, если столкновение окажется неизбежным, они смогут атаковать наиболее успешным образом. В первые же мгновения схватки половина противников поляжет под их мечами и копытами их коней. С теми же, кто останется, уже можно будет справиться. Хидё припомнил одно из утверждений, считавшихся в их клане непререкаемой истиной: один кавалерист из клана Окумити равен десяти пешим самураям. Если согласиться с ним – а сомневаться у Хидё не было причин, – то преимущество на самом деле на их стороне, а вовсе не на стороне так называемых Людей Добродетели. Хидё и Сигеру быстро переглянулись, давая понять, что готовы к схватке.

А видите ее груди? – продолжал тем временем Гэндзи. – Такие неестественно полные, такие выпуклые!

Под предлогом рассказа об Эмилии он продвинулся вперед на пару шагов, так, чтоб оказаться между девушкой и враждебно настроенными самураями. Пожалуй, он сможет зарубить ближайших, прежде чем они успеют что-либо сделать. – Каждый месяц ее груди созревают. На самом деле, они зреют прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем. Они полнятся, словно молоком, огненной восхитительной росой. Прикоснуться к ней – все равно что прикоснуться ко льду, ибо весь ее внутренний жар сосредоточен в трех местах: груди, уста и влагалище.

Эмилии стало любопытно, о чем же Гэндзи разговаривает с новыми знакомыми. Похоже, он говорил о чем-то необычайно увлекательном: большинство японцев стояли, приоткрыв рты, а некоторые даже смотрели в ее сторону. Эмилия улыбнулась им, надеясь, что ее дружелюбие согласуется со словами Гэндзи.

Старк тоже не знал, о чем говорит Гэндзи, но зато знал, что следует делать. Все три самурая Окумити передвигались так, чтоб занять наиболее выгодную для боя позицию. Очевидно, назревала схватка.

Старк сосчитал противников. Двадцать пять человек, все при мечах. Огнестрельного оружия ни у кого не было – по крайней мере, на виду. Двадцать пять фехтовальщиков – против Гэндзи, Хидё и Сигеру. Даже с учетом того, что они верхом, а их противники пешие, расклад неважный. У Старка под рукой был лишь его маленький револьвер тридцать второго калибра. Шесть пуль. Запасные патроны далеко. Был бы у него сейчас нож, он бы добавил к этим шести еще пару человек – но и нож упрятан. В самом лучшем случае, им удастся справиться с половиной противников. А вторая половина прикончит их всех. Если не придумает чего похуже. Старк взглянул на Эмилию. Она была рядом с Гэндзи. А Хэйко – чуть позади. Пожалуй, ему следует убить Эмилию первым выстрелом, а Хэйко – вторым, чтоб избавить их от мучений. Потом он застрелит ближайших четверых противников и затопчет конем столько, сколько успеет, прежде чем его самого стащат с седла. Старк был готов. Он расслабился, и мысли покинули его.

К первому самураю, опешившему на мгновение от безумной речи Гэндзи, наконец-то вернулся дар речи.

Оставь свои извращенные фантазии при себе! – рявкнул он. – Хватит с нас и вашего зловония!

Трудно понять, от кого так воняет – от ваших нечищенных лошадей, от этого животного, с которым ты спишь, или от тебя самого – настолько ты выродился!

Довольно! – не выдержал Сигеру. Он пришпорил коня и выехал вперед. Люди Добродетели выхватили мечи. – А теперь просите прощения у ваших предков, ибо после того, как мы покончим с вами, мы разрушим их алтари, выкопаем их останки и выбросим в мусорные ямы неприкасаемых!

Кольцо сомкнулось – самураи шагнули к нему и тут же попятились.

Сигеру!

Не может быть! Он же умер!

И после секундного оцепенения самураи пустились наутек, кто куда, не разбирая дороги. Лишь те двое, что вели разговор, не сдвинулись с места. Они рухнули на колени и уткнулись лбом в землю.

Прошу, примите мои извинения, – сказал первый самурай, – и пощадите моих престарелых родителей.

Мои дети – невинные младенцы. Пусть моя кровь очистит их, – сказал второй.

Они принялись действовать одновременно. Первый схватился руками за клинок своей катаны – по мечу тут же заструилась кровь из рассеченных ладоней – и вонзил его себе в горло. Самурай свалился набок. Кровь хлынула толчками – из раны, изо рта, из ноздрей, а с нею тело покинула и жизнь. Второй самурай сунул клинок в рот и с силой подался вперед. Рукоять воткнулась в землю, а клинок на половину длины вышел из черепа. Вышло так, что меч помешал самураю упасть – катана и коленопреклоненный человек образовали чудовищный треугольник, – и он умер в мучительных конвульсиях.

От этого зрелища Эмилия потеряла сознание и упала бы, не успей Гэндзи подхватить ее. Князь опасался, что сам рухнет с седла под ее тяжестью. Но, к его удивлению, девушка оказалась совсем не такой тяжелой, какой казалась на вид. Да и не такой уж крупной – если взглянуть на нее вблизи. Просто ее чрезмерно пышные формы и странная внешность искажали восприятие, потому он и оценил ее истинные пропорции неправильно.

Сигеру собрался спешиться.

Не нужно, – сказал Гэндзи.

Я должен опознать их, – отозвался Сигеру. Лицо его горело. Лишь кровь охладит его гнев.

Оставь, – велел Гэндзи. – Сейчас для всех настало время испытаний. Эти люди ошибались, но искренность их несомненна. Давайте же почтим их искренность и забудем о прочем.

Сигеру поклонился. Но когда Гэндзи двинулся вперед, он все-таки соскочил с коня. Он изучил гербы на кимоно мертвецов и запомнил их лица. Гэндзи чересчур сострадателен. Существуют слова, которые нельзя ни забыть, ни простить.

Один из покойников упомянул родителей, второй – детей. Когда нынешний кризис минует, он разыщет их и сделает то, что надлежит сделать.

Сигеру вновь вскочил в седло и пришпорил коня.

Я не понимаю! – сказала Эмилия. – Вот только что все разговаривали. Князь Гэндзи даже, кажется, шутил. А потом вдруг…

Девушку била дрожь, и она никак не могла совладать с этой дрожью. Эмилия прижалась к Старку, надеясь, что он тоже обнимет ее покрепче. Он обнял. Но это не помогло. Эмилию все равно продолжало трясти. Ей никогда и в голову не приходило, что она может оказаться свидетельницей столь ужасного и столь бессмысленного насилия. А от того, что насилие это обернулось самоубийством, становилось еще страшнее. Люди стоят и разговаривают – а в следующее мгновение вдруг кончают с собой и тем самым навлекают на свои бессмертные души вечное проклятие. Но ради чего? Эти ужасные раны, это бульканье крови! Сможет ли она когда-нибудь это позабыть? Эмилия подумала, что вряд ли, и задрожала еще сильнее.

Они думают совсем не так, как мы, – сказал Старк. Впрочем, он сам понимал, что эти слова ничего не объясняют. У враждебно настроенных самураев имелся огромный перевес в численности. Однако же стоило Сигеру произнести несколько слов, и они разбежались кто куда. Почему? Этого Старк не знал. Двое из них убили себя, причем весьма мучительным способом. Раз уж они решились на такую смерть, значит, храбрости им было не занимать. Почему же они тогда не напали, вместо того, чтоб кончать с собой? Этого Старк тоже не знал.

Князь сидел неподалеку и о чем-то совещался с дядей. Хэйко преспокойно трудилась вместе с Хидё: самурай рубил бамбук, а девушка сооружала из него шалаш. Хоть Хэйко и казалась хрупкой и утонченной, недавнее дикое происшествие явно не произвело на нее ни малейшего впечатления.

Старк понимал в произошедшем не больше Эмилии.

Я вот думаю: может, мы для них – такая же загадка, как они для нас?

Не может такого быть, – сказала Эмилия. – Наши поступки продиктованы разумом, как и предназначено Господом.