Текст книги "Темные сказки Лайкарры (СИ)"

Автор книги: Таисс Эринкайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

   Пытаясь отвлечься, Максимилиан обратил внимание на какое-то шевеление в человеческой массе. Толпа безмолвно расступалась и смыкалась вновь, все головы стоявших рядом с эпицентром возмущения как по команде поворачивались к нему, теряя интерес к творящемуся у алтаря. Все это происходило в нереальной, гробовой тишине. Если бы не треск костра, Макс бы решил, что оглох.

   Человеческое море разомкнулось, выпуская в пустое пространство перед храмовым оцеплением маленькую девочку. Макс видел ее четко, словно в горячечном бреду, когда все линии становятся до боли жесткими и впечатываются в воспаленное сознание почище каленого железа. Он была маленькой, лет семь, не больше, очень грязной и какой-то осунувшейся, словно долго голодала. Странные, слишком большие для детского личика глаза, были такими же пустыми и мертвыми, как у той крестьянки в толпе. Малышка просто шла вперед, не глядя по сторонам, не замечая расступающихся людей. Она шла прямо на оцепление и взрослые, многое повидавшие рыцари стушевались, не зная, как реагировать на это странное создание. Только Макс, повинуясь мгновенному порыву, ухватил малышку за грязный рукав рубашечки и притиснул к себе, продолжая одной рукой удерживать арбалет. Девочка так же тупо, как раньше шла, уткнулась в холодный металл доспехов воина и замерла, не шевелясь. И стрелок испугался. Он, не боящийся ничего и никого, кроме, пожалуй, гнева Господня, испугался маленькой девочки с неживыми глазами.

   Пламя за спиной гудело и выло. Жаркий, почти бездымный огонь должен был уже убить своих жертв, принеся им хоть и мучительную, но быструю смерть. Ведьмы, заживо горевшие сейчас на костре, за все время казни не проронили ни звука. И именно поэтому, когда сквозь треск костра донесся громкий, отчаянно-звонкий, почти девичий голос, вздрогнули все, кто находился на площади.

   – Будьте прокляты! Как поверили врагам, так от их рук и сдохнете! – умирающая на алтаре своей богини жрица наконец вспомнила, кем является. Хоть всю свою жизнь она служила Дневному лику своей богини, но ведь никто не отменит того факта, что Тиалисса богиня не только Любви, но и Ненависти. И сейчас Ликия ненавидела так, как никогда в жизни. И выплескивала свою ненависть.

   – В чертоги Богини мы уйдем все вместе, – радостно, почти с восторгом сказала вторая ведьма, полностью скрытая языками пламени. Так произносят торжественные речи, так читают стихи на весенних площадях, но никак не предсмертные проклятия во время собственной казни. Макс даже проникся к ведьме невольным уважением, несмотря на смысл ее слов. Умереть так, с честью, с восторгом принимая свою участь, дано не каждому.

   Вздрогнула девочка, жавшаяся к рыцарю, подняла ставшие осмысленными глаза на мужчину, перевела взгляд дальше... И закричала, страшно и дико, разбивая страшную, гнетущую тишину:

   – Мама!!!

   Максимилиан даже не удивился, лишь покрепче прижимая к себе вырывающегося ребенка.

   *****

   – Мелкую дрянь туда же, – властно приказал монах, указывая на странного ребенка, которого держал один из рыцарей. Девочка кричала, страшно и по-звериному. Звала свою мать-ведьму.

   – Нет, – голос Ульриха звучал спокойно и твердо.

   – Что значит "нет"?! – взвыл отец Фернан, теряя в один миг всю благостность. – Выполнять приказ!

   – Нет, – все с теми же интонациями повторил рыцарь, с ледяным презрением глядя на беснующегося тщедушного человечка.

   – Я доложу епископу, что вы...

   – Это я доложу епископу, – наклонил седую голову Ульрих. – Вы слишком усердствуете в своем рвении, отче. Мы не воюем с детьми, чьими бы они ни были.

   – Да как вы смеете?! – уже совсем не мелодично заорал монах

   – Я смею. У меня приказ присматривать за вами. И я буду присматривать.

   Монах скис и заткнулся. Спорить с приказами высших иерархов было так же бесполезно, как ситом воду черпать.

   Ульрих удовлетворенно усмехнулся в усы. Ему не доставляло ни малейшего удовольствия носиться с этим карманным изувером, как с тухлым яйцом, и рыцарь искренне радовался любой возможности утереть ему нос. Да и зряшная жестокость старому воину не импонировала, он считал ее нецелесообразной.

   Костер с сухим треском провалился, погребая под обломками двух умирающих ведьм, взметнулись к небу искры и горящие щепки. Крестьянская толпа все не расходилась и воины оцепления начали нервничать. Ульрих подошел к своему заместителю, молодому, но очень толковому рыцарю, с тихим лязгом дотронулся тяжелой латной перчаткой до наплечника воина:

   – Максимилиан, уведи отсюда девочку. И проследи, чтобы оруженосцы подготовили лошадей. Мы уезжаем, – в глазах стрелка мелькнуло что-то, похожее на облегчение и благодарность. Он ослабил тетиву, привычным движением забросил за спину арбалет и поднял на руки девочку. Ребенок тихо скулил, как раненный зверек. По бледным впалым щечкам текли слезы. Макс унес малышку, а сам Ульрих занял его место в кругу оцепления, уперев в бока закованные в сталь руки и грозно оглядывая толпившихся поселян.

   – Расходитесь, люди добрые, – голос Ульриха, способный перекрыть шум ожесточенной битвы, бьет по толпе не хуже плети.

   – Не извольте беспокоится, сейчас, – непонятно откуда выскочивший староста услужливо залебезил, снизу вверх глядя на рослого рыцаря. Впрочем, стоило мужичку обернутся к своим "подчиненным", поведение его резко изменилось, в голосе прорезались командирские нотки: – Идите по домам! Представление окочено! – мужик даже для наглядности потряс кулаком и попытался даже кого-то оттеснить, но был остановлен опустившейся на плечо ладонью в тяжелой латной рукавице.

   – Представление? – нехорошим голосом переспросил Ульрих.

   Староста захлопал глазами.

   – А как же ж иначе, господин?

   – Так для тебя, значит, мы тут представление показываем? Для тебя, скотина, воины Господа шуты балаганные? – разозлился воин, рефлекторно хватаясь за рукоять меча. Поселянин спал с лица.

   – Нет, нет, господин. Вы не так поняли... – мужичонка опасливо попятился. – Мы просто рады, что вы ведьм извели...

   – Рады? – громыхнул как в бочку Ульрих. – Рады они... Сами небось, твари, всю жизнь к ведьмам за помощью бегали, а теперь, как власть переменилась, чем им отплатили? Это ваша благодарность? Это ваша верность?

   – Ведьмы зло... они нечистые... так учит Единый... – совсем уж неразборчиво забормотал староста, отползая подальше от разозленного рыцаря, но тот услышал.

   – Единому вы будете так же верны, как старым богам? – заорал Ульрих, окончательно выходя из себя.

   – Нет, господин, нет...

   – Ах, нет! Да вы... – что именно "вы" старый рыцарь так и не успел сказать. Неожиданно, одним отчаянно-резким движением метнулась к нему какая-то женщина из толпы. Будь здесь Максимилиан, он бы узнал молодую крестьянку с мертвыми глазами, но заместитель командора сейчас где-то на задворках у коновязи успокаивал рыдающую девочку. Женщина бешеной кошкой прыгнула на грудь Ульриху, сбивая его с ног. Старый воин не успел среагировать и простой кухонный нож, зажатый в хрупкой женской ладошке, по самую рукоять погрузился в его глазницу. Он умер мгновенно.

   Рыча сквозь зубы, женщина ножом и ногтями полосовала лицо мертвого рыцаря. Глаза крестьянки были абсолютно безумными.

   – Командора убили! – заорал стоящий рядом воин и с проклятьем отбросил арбалет, хватаясь за меч. Отрубленная голова обезумевшей женщины, нелепо подпрыгивая, покатилась по утоптанной земле сельской площади.

   – Ай, что творят, супостаты!!! – заголосила какая-то дородная бабища и прянула назад, сбивая необъятным задом тщедушного мальчонку. Толпа ожила в одночасье, задвигалась, зашумела. Где-то началась давка. Шум и гвалт лавиной звуков накрыл маленькую площадь, в нем, как в вязком киселе, страшно и нелепо двигались люди, похожие сейчас на гротескных марионеток. Вытаращенные глаза, перекошенные, раскрытые в крике рты, судорожно мечущиеся руки... Окутанное липким покрывалом страха, многоногое и многорукое чудовище-толпа конвульсивно билось, со всех сторон стиснутое стенами домов с одной стороны и сталью клинков и доспехов – с другой. Второй заслон оказался более хрупким.

   – Убийцы! Убийцы! – взвивается к небу особенно громкий, истеричный вскрик, и бесцельно мечущееся человеческое чудище находит себе жертву. Испуганные, растерянные люди оборачиваются к тем, кто только что ужасал – и видят лишь кучку таких же как они людей, испуганно жмущихся друг к другу, неповоротливых и нелепых в стальных скорлупках доспехов. И толпу сотрясает многоголосый, низкий рев:

   – Бей их!

   Водоворот безумия захлестнул и понес десятки, сотни жизней, сминая и калеча. Из общего клубка тел и хаоса движений внимательный взгляд мог бы выхватить отдельные фрагменты: вот здоровенный сельский кузнец ударом пудового кулака опрокидывает одного из рыцарей, вот какой-то мелкий оруженосец хватается за меч, с истерическим смешком бьет в незащищенную шею растрепанную старуху, тянущую к нему скрюченные пальцы, вот бьется в истерике молодая женщина, прижимая к груди чью-то окровавленную голову... Мог бы. Только не было никого, кто мог бы отстраненно наблюдать за этой пляской смерти.

   И как же мало может безоружная, неорганизованная толпа против обученных, закованных в сталь профессиональных воинов...

   *****

   Выжившие спешно и молча уходили лесной просекой. Позади осталось горящее село со смешным и таким домашним названием Подлесье, ставшее могилой для командора Ульриха и большей части отряда святых рыцарей. Единственное, что радовало Максимилиана в сложившейся ситуации так это то, что отец Фернан тоже не вышел из обезумевшего, бьющегося в агонии поселения. Месть погибающих людей была страшной, монаха растерзала в клочья беснующаяся толпа. Проклятие сожженной ведьмы сбылось почти мгновенно – предавшие ее составили ей компанию на пути в чертоги смерти.

   Ведьмина дочь, которую Максимилиан бездумно, на одной только привычке подчиняться приказам, прихватил с собой, беспокойно ворочалась в седле перед воином, тихо всхлипывая во сне. Она так умаялась от слез и страха, что заснула как только горящая деревня скрылась за деревьями. Возможно, это и к лучшему, отстраненно подумал Макс, только плачущего ребенка нам сейчас и не хватает.

   Уцелевшие рыцари молчали. От многочисленного блистательного отряда осталась жалкая горстка ободранных, покрытых копотью усталых людей. На душе было даже не погано – мерзко и мрачно, безысходно. Даже молитвы не помогали, уходили в пустоту, не находя отклика.

   – Возвращаемся к нашим, – сипло сказал Максимилиан, чтобы хоть что-то сказать. Тишина становилась невыносимой.

   – Мы даже не знаем, где основной фронт, – с горечью отозвался Микал, единственный оруженосец, выбравшийся из того поганого села. Мальчонка то и дело утирал сочащуюся из разбитого носа юшку, но держался молодцом.

   – Войска шли к столице, – с уверенностью, которой не ощущал, отозвался Макс. – если пойдем на запад, то рано или поздно нагоним их. Они не могли опередить нас больше, чем на три дневных перехода, обозы идут медленно.

   – Но и не ползут, – не согласился один из ветеранов, Ларс, – дождей давно не было, дорога сухая, так что они вполне могут быть уже на подходах к столице. Мы по этим богом забытым деревенькам шастаем больше недели... Дошастались, мать вашу через стремя!

   – Не бузи, – хриплым сорванным басом оборвал его Готфри, молчаливый северянин откуда-то из самих предгорий, – пацан дело говорит. Уходим к нашим.

   – Принимай командование, командор, – опешившему Максимилиану хитро подмигнул бесстыжим карим глазом худощавый, смазливый как девица южанин по прозвищу Хлыст. Настоящего имени красавца не знал даже прежний командор.

   – А девчонку что, с собой потащим? – все еще недовольно спросил Ларс.

   – Да, – твердо ответил Макс под смешливое хмыканье Хлыста и покрепче прижал к себе спящую девочку.

   – А на кой нам ведьмино отродье? – не унимался ветеран.

   – Сам не знаю, – как можно более легкомысленно пожал плечами Максимилиан, – командор Ульрих приказал увести ее. Я увел.

   – А, тогда понятно... – протянул рыцарь. Авторитет Ульриха был неоспорим даже после смерти его самого.

   Макс так и не сказал никому, что приказ спасти девчушку он отдал себе сам.

6 день месяца ливней 1662 года от В.С.

Аллер, столица Аллирии

4

   Ледяные струи дождя полосовали булыжники мостовой, смывая грязь и копоть, стучали в окна, барабанили по подоконникам. Пожалуй, только в Аллирии толком понимаешь, почему месяц ливней называется именно так. Изливающиеся на город потоки воды, казалось, сшили между собой небо и землю толстыми витыми нитями, превратив весь мир в мокрое и размытое серое марево. Холодная вода надежней войны загнала людей под крыши, на опустевших улицах по вечерам можно было встретить разве что разъезд хмурых храмовых рыцарей. Город затих, укутался в серый саван дождей, как испуганный ребенок в одеяло. Не мелькнет огонек за наглухо закрытыми, как во время чумы, ставнями разом ослепших окон ремесленных и торговых кварталов, не скрипнет задняя калитка купеческого дома, выпуская на улицу удачливого любовника или спешащую на свидание служанку. Город спит. Горячечным, полным кошмаров сном тяжелобольного.

   Дождь и ночь милосердно скрыли следы пожаров и развалины, но Максимилиан как никто другой знал, что он увидит с наступлением утра. Война не пощадила величественно-прекрасный город, многие здания и памятники были уничтожены. От дворянского квартала не осталось ничего, кроме дымящихся обломков, храмы старых богов были разрушены до основания. Королевский дворец та же участь не постигла лишь по одной причине – туда боялись ходить. Безумная принцесса Алина, единственный маг в семье аллирийских королей, наложила проклятье на весь дворец, и когда внутрь ворвались завоеватели, дворцовый комплекс обрушился им на головы, погребая под обломками и храмовников, и королевскую семью. Иерархи ордена потом долго сокрушались, что правящее семейство убралось в смерть раньше церковного суда, а вот рыцари втихую радовались. Не дело это – судить проигравших, пусть уходят с честью.

   К слову, о дворце. Проклятье мертвой принцессы оказалось с подвохом. Любой, кто ходил в руины, заболевал и в два дня сгорал от жесточайшей лихорадки. Не помогали ни молитвы, ни воскурения фимиама, ни святая вода. И теперь руины на месте дворца, недоступные, но такие притягательные, злорадно глядели в небо обломками ажурных башен, тонкими и острыми, как рыбьи кости.

   Если богатые кварталы города своим запустением навевали мысли о моровом поветрии, то бедняцкие вызывали прямо противоположное ощущение. Никому из рыцарей и в голову не пришло резать плебеев, которые отнюдь не горели желанием умереть за короля и отечество, а потом стало поздно. Победоносная армия Бога стремительно, как собака репьями, обрастала "свитой" из отребья всех мастей, маркитанток, воров и шлюх. Больше всего выиграли последние: именно в объятиях "жриц любви" многие рыцари, ошалевшие от победы и вседозволенности, находили приют, нарушая тем самым с десяток параграфов орденского устава. Высшее чины ордена закрывали на это глаза – слуга должен быть сыт и доволен, что бы впредь угождать господину.

   Макс скривился, как от кислого, и рывком задернул расшитую пышными розанами и пионами занавеску, чтобы не видеть безобразия, творящегося на крыльце под призывно мерцающим красным фонариком, но пошлая картинка стояла перед глазами с потрясающей четкостью. Бесстыдный, как многие южане, Хлыст, тискал смазливенькую потаскушку прямо на перилах крыльца, немало не заботясь о чести ордена и храма. Хороши воины Господа, мать их перетак!

   Максу давно хотелось при виде художеств подчиненных взяться если не за меч, то хотя бы за хлыст, но он сдерживался. Не потому, что им овладело всепрощение или же терпение его было безгранично. Максимилиан не был ни дураком, ни слепцом, он уже давно понял, что святые цели ордена и их реализация разняться, как день и ночь, и что высшие иерархи отнюдь не агнцы, каковыми хотели бы казаться, но падальщики. Но парень прекрасно понимал и то, что уже настолько плотно повязан кровью, что иного пути для него просто не существует. Понимал – и потому молчал, лишь стискивая покрепче зубы и сжимая кулаки, когда его люди в очередной раз устраивали дебош с непотребными девками или резали кого-то в темном переулке.

   – Что-то дорогой гость загрустил, – о приближении Мамаши Лин Макса оповестил даже не ее голос или стук каблуков, а густой, обволакивающий запах мускуса, корицы и табака, которым она благоухала на полздания. Рыцарь галантно, как какой-нибудь графине, поклонился старой шлюхе и, повинуясь жесту унизанной кольцами тонкой ручки, устроился за столом напротив присевшей маман.

   Он довольно часто приходил сюда, в этот довольно неплохой по аллирским меркам бордель, не столько развлекаться с девками, что ему претило, хоть иногда все же и случалось, сколько побыть в одиночестве, не вызывая подозрений. Ну, или почти в одиночестве – спасенная год назад странная молчаливая девочка, как пришитая, следовала за Максом бесшумной тенью. Сначала он пытался оставлять ее в казарме, но малышка оттуда сбегала и находила его, словно искала защиты. Он понял от чего именно, однажды увидев нехороший, жадный огонек в глазах одного из старших рыцарей и с тех пор везде брал девочку с собой. Вот и сейчас она сидела в углу комнаты, прижавшись спиной к слегка вылинявшим шпалерам с какими-то длинноногими птицами, и настороженно смотрела на Мамашу Лин, хотя видела ее далеко не впервые.

   По правде говоря, внешность хозяйки борделя "Жаркий пиончик" и самого Макса повергала в легкий ступор. Мамаша Лин всегда красилась и одевалась настолько экстравагантно, что глаза разбегались. Сегодня же она даже превзошла сама себя. Маман была довольно высокой, еще не старой женщиной лет сорока пяти. Хотя следы разгульной жизни и просматривались на ее лице даже сквозь густой слой косметики, но это ее не портило, а скорее придавало ей некий отвязный шарм. Правую глазницу скрывала бархатная черная повязка, украшенная изображением шитого серебром якоря – однажды Мамаше, а тогда еще Линетте Герейн, блистательной и безумно дорогой куртизанке, не повезло нарваться на настоящего живодера. Когда едва живую женщину вытащили из подвала, где над ней двое суток издевался извращенец, она пообещала расправится с обидчиком, как только встанет на ноги. И поквиталась, о чем недвусмысленно свидетельствовала банка с заспиртованным... гм... мужским достоинством, стоящая на почетном месте прямо в главной гостиной заведения. Поучительную историю данного экспоната маман рассказывала все желающим, так что даже многое повидавшие рыцари быстро прониклись уважением к грозной женщине.

   На голове Мамаши красовалась вполне себе пиратская черно-красная треуголка, к которой за каким-то бесом были приколоты подвитые страусиные перья ярко-алого цвета. Из-под этого порождения безумного шляпного гения выбивались буйные каштановые кудри. На шее, помимо кружевного атласного колье-ошейника с бантом, висела подвеска в виде штурвала корабля и хрустальный монокль, порывающийся кокетливо завалится в ложбинку между грудей. Еще бы ему не заваливаться, ведь и без того внушительный бюст мадам так перетянула корсетом, что он все время норовил вывалиться наружу, что даму нимало не смущало. Сам корсет также достоин описания – он был в черно-розовую вертикальную полоску, украшен атласными лентами и какими-то висюльками. Юбку Лин одеть явно забыла, ее заменяло какое-то кружевное безобразие, лентами и полосами струящееся вокруг ног хозяйки и при малейшем движении открывавшее их во всей красе. Завершали абсурдную картину низкие полусапожки с отворотами и на высоченном каблуке. Ах, да! Еще сетчатые митенки. Мадам неопределенно помахивала перед носом Макса зажатой в руке трубкой. Парень принюхался – даже запах духов не мог полностью скрыть того факта, что курила Мамаша не только табак.

   – Так чего грустишь, хорошуля? – вальяжно развалившись в кресле напротив, панибратски вопросила Мамаша. – Может, тебе девочку позвать?

   – Не надо девочку, – отмахнулся Макс, но маман не отстала.

   – Не хочешь девочку – найдем мальчика, – женщина хрипло рассмеялась, глядя на то, как перекосило рыцаря. – Ну нет, так нет. Зачем ты вообще тогда приходишь к нам, если не за этим? Любишь смотреть?

   – Нет!

   – И снова "нет", – всплеснула руками женщина. – Сплошное отрицание.

   – Да ты философ, Мамаша, – криво усмехнулся Макс.

   – Я не философ, но у меня богатый жизненный опыт, молодой человек.

   Они помолчали. Максу сказать было нечего, маман же о чем-то задумалась, периодически хитро поглядывая то на рыцаря, то на сжавшуюся в комочек девочку в углу.

   – А давай я тебе расскажу, зачем ты к нам ходишь, – прищурив единственный глаз, заговорила Лин. – Тошно тебе, парень, тошно и пусто. С одной стороны, тебе вроде и деться некуда, ведь вот оно, твое светлое будущее, без еретиков, колдунов и иноверцев. С другой – ты понимаешь, что все твои восторженные мечты пошли...кхм, скажем, к моим девочкам под юбки. За что боролся, на то и напоролся. Поправь меня, если я не права.

   Макс только плечами пожал, слов не нашлось.

   – В казарме тебе делать нечего, на собратьев уже отворотясь не наглядишься, а гонять новобранцев из местных тебе претит еще больше, чем с ними же пить и грабить купцов. И потому ты ходишь в мой бордель. Так это полбеды, ладно б еще к девочкам приходил, так ты являешься сюда с одной целью – предаваться унынию! – Мамаша грозно взмахнула дымящейся трубкой и парня окутал сладковатый дым. – Тебе ваши жрецы никогда не говорили, что уныние – грех?

   – Не богохульствуй, – вяло отозвался Макс, лишь бы хоть что-то сказать.

   – И в мыслях не было, – отмахнулась женщина. – Сам посуди. Вы ж сами талдычите, что испытаниям радоваться надо, потому что их этот ваш бог посылает. Вот и радуйся! Если ничего не делаешь, чтобы изменить ситуацию, так хоть удовольствие получай!

   – Что ты сказала? – неуверенно переспросил рыцарь. В голове что-то щелкнуло, слова старой шлюхи показались невероятно важными.

   – То и сказала. Либо что-то меняй, либо сиди на заднице тихонько и не нагнетай обстановку, и без тебя тошно. И то сказать, вы мне всех приличных клиентов перебили, но я ж не впадаю от этого в меланхолию. Жизнь идет, мальчик, и жизнь паршивая, но это не повод ложится, скрестив лапки, и ждать прихода смерти, – маман откуда-то из-под кружев "юбки" извлекла плоскую моряцкую флягу, залихватски глотнула, хекнула и продолжила: – Ладно, пацан, это все лирика. Ты мне, старой дуре, вот что растолкуй. На кой раухов хвост ты с собой малявку эту тягаешь?

   Девочка в углу насторожилась, прищурила слишком светлые при ее черных волосах глазки, а потом по-кошачьи зашипела, показав клыки. Бандерша усмехнулась и отсалютовала ребенку флягой.

   – Чтоб не обидел никто, – буркнул Макс. Мамаша захохотала.

   – "Обидел", бесь тебя забодай. Сейчас я угадаю, – сквозь смех выдохнула женщина, – вы перебили всех ее родных, а ребенок остался. Сдать сироту в этот ваш рыцарский притон... прости, приют, ты не можешь. Мало того что девочка, так еще и полукровка, по-моему, оборотень. И теперь ты ее с собой тягаешь, чтоб ее там твои собратья-извращенцы не натянули всей казармой.

   – Выбирай выражения, женщина, – прикрикнул парень, хотя внутренне готов был подписаться под каждым словом.

   – Да брось ты, все свои, – ни на грош не поверила маман и была права. – Я просто называю вещи своими именами. Ты лучше о другом подумай. Как долго ты еще сможешь девчонку за собой тягать? Год, два? А куда потом? Она ж не декоративный пудель, которых так наша покойная королева любила, даруй ее всетемнейшая хорошее посмертие. Девочка вырастет, заметь, очень красивой. Куда ты ее тогда денешь? Кухаркой? Маркитанткой? Если пристроишь, конечно, ведь она нечеловек. Это она сейчас шипит, пока маленькая, а если перекинется? Что тогда? Ты же сам ее и убьешь?

   – Чего ты хочешь от меня, Мамаша? – Максимилиан вскочил и заметался по комнате. – Я не знаю, куда ее деть! Но и бросить не могу!

   Макс с силой ударил кулаком по резной деревянной панели так что чуть щепки не полетели. Он уже сталкивался с этой проблемой. Совсем недавно.

   *****

   – Брат Максимилиан! Брат Максимилиан! – мальчонка-послушник резво прыгает через лужи, придерживая длинные полы рясы. Макс, возвращающийся с оружейного двора, без лишних слов остановился и даже успел поймать излишне разогнавшегося мальчика, по инерции пролетевшего мимо и чуть не зарывшегося носом, за ворот одежды.

   – Фух, спасибо вам! – мальчик одернул задравшуюся рясу и щербато улыбнулся.

   – Чего хотел-то? – дружелюбно спросил рыцарь.

   – Ой, точно! – чуть не забывший выполнить поручение "посланец" очаровательно покраснел.– Брат Назарий просил передать, что ждет вас в библиотеке.

   – Спасибо, малыш, – Макс сунул постреленку мелкую монетку и уже совсем было собрался уходить, когда заметил тихо стоящую рядом девочку. За год, что прошел с момента гибели ее родного села, рыцарь настолько привык к ней, что воспринимал уже как собственную тень, практически не замечая. Она выполняла какие-то мелкие поручения, помогала ему ухаживать за оружием и доспехами, но все остальное время скорее напоминала соляной столб, нежели нормального ребенка. – Вот что, парень, у меня для тебя важное задание, – неожиданно для самого себя начал Макс. – Возьми вот эту девочку, накорми чем-нибудь на кухне, а потом пойдите где-то поиграйте. Только в город не ходите, там еще неспокойно.

   Мальчонка кивнул, в очередной раз радостно подпрыгнув, девочка не отреагировала. Хотя, послушнику ее реакция была не так уж и важна, он беззастенчиво прихватил ее за руку и на буксире потащил куда-то в сторону кухни. Макс украдкой вздохнул – от одной своей проблемы он на время избавился.

   Она была странной, эта малышка. Максимилиан знал, что ее зовут Исса, но никогда не называл ее так, предпочитая безличное "девочка". "Ис" на языке северных народов означало "лед", что в сочетании со светлыми, почти белесыми глазами вызывало уж очень мрачные ассоциации. Хуже всего было летом, когда обычно бледная девочка до черноты загорала на солнце. Тогда ее глаза и вовсе казались слепыми бельмами, горящими на смуглом, обрамленном черными волосами лице. Что уж поделать, этот ребенок вызывал у него странную смесь страха и восхищения с самого первого момента их "знакомства", еще там, в захолустном Подлесье...

   Парень встряхнул головой, отгоняя неприятные мысли и решительно зашагал в библиотеку. Брат Назарий не стал бы вызывать его просто так.

   Когда сопротивление войск, защищавших столицу Аллирии, было окончательно сломлено и город перезревшим плодом пал к ногам завоевателей, рыцари храма избрали своей резиденцией старый комплекс Военной Академии, благо он больше напоминал крепость, чем учебное заведение. Здесь были и казармы, и тренировочные площадки, и даже библиотека, ставшая царством старенького подслеповатого брата Назария, который каждую книгу считал собственным детищем и трясся над ней так, словно она вот-вот должна была распасться в пыль. Нужно ли говорить, что когда дело доходило до сжигания "нечестивых писулек", – трудов по магии или же описаний языческих ритуалов, – старый монах надолго становился пациентом госпитальеров, которые отпаивали святого брата валерьяной и контрабандной гномьей водкой?

   Старая библиотека, как и всегда, встретила его теплым сумраком, пахнущим пылью и свечным воском. Немного поплутав между стеллажами, парень чуть не наткнулся на стремянку, наверху которой и балансировал искомый святой брат. Макс едва заметно усмехнулся – эта секция книгохранилища содержала явно не богоугодную литературу, о чем недвусмысленно свидетельствовала надпись-указатель на торце книжного шкафа: "Алхимические зелья и снадобья иных рас". Видимо, Назарий снова увлекся какой-то жутко интересной, но запретной темой. Конец этой истории молодой рыцарь мог предсказать наперед: сначала книги отберут, потом сожгут, а сам брат Назарий в это время будет частыми старческими слезами орошать дружественное плечо брата Мирта из лазарета и залпом поглощать немереные количества алкоголя. Знакомо.

   Максимилиан тихонько кашлянул, чтобы привлечь внимание библиотекаря.

   – О, малыш Макси! – монах подслеповато сощурился, плохое освещение не способствовало хорошей видимости. – Пришел таки. Совсем забыл старика! – монашек с поразительным для его возраста проворством полез вниз, одной рукой держась за ступени, а другой придерживая несколько пухлых книг, которые он добыл на верхней полке. При этом он еще и умудрялся не запутаться в полах рясы. Вот что значит многолетняя практика!

   – Ну что вы, брат Назарий! – парень почтительно помог старику слезть с шаткой лесенки. Интересно, и как он сам справляется? Мало того, что темень, так еще и книг же набрал целую стопку, того и гляди, упадет. Да еще если учесть высоту шкафов и, соответственно, приставных лесенок...

   – Точно-точно! Не заходишь, ни слуху от тебя, ни духу, – монах одышливо пыхтел, но умудрялся не только споро тащить тяжелые книги в дальний конец библиотеки, к столам, но отмахиваться от рвущегося помочь рыцаря, как от надоедливой мухи. – Пропадаешь где-то целыми днями... – меж делом пожурил он бывшего воспитанника.

   – Так ведь служба, отче, – Макс как можно более натурально изобразил раскаяние. Сильно напрягаться не пришлось, ему и так стало почти что стыдно.

   – У командора? – святой брат приподнял кустистые брови. Он был похож на сову, этот маленький человек, но сову добродушную и очень удивленную. – Не смеши меня. Патрулирование раз в три дня. Гложет тебя что-то, парень. Но в душу лезть не буду. Я тебя не за тем позвал.

   Назарий наконец донес свою ношу до пункта назначения и плюхнулся на старенький стул с потертой обивкой. Максимилиан, не найдя ничего лучше, прислонился к ближайшему книжному стеллажу. Ну не сидеть же ему на крышке стола! Рабочее место брата-библиотекаря, как всегда, вызывало умиление. Среди завалов книг, пергаментов, каких-то бумажных обрывков, гусиных перьев и огрызков столь любимых монахом груш мог сориентироваться либо сам хозяин этого бардака, либо же таракан. Остальным это было не под силу. Удивительно, что вся эта свалка еще ни разу не загорелась, хотя подсвечники, больше напоминающие миниатюрное тележное колесо, стояли тут же, прямо на бумагах. Чистых. Старый библиотекарь не пережил бы, если бы натеки воска испортили столь нежно любимые им фолианты.