Текст книги "Темные сказки Лайкарры (СИ)"

Автор книги: Таисс Эринкайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

   – Блаааа...гдарю, господин кмндущий! – язык внезапно стал заплетаться, а потому вышло совершенно невнятно. Вивьен даже удивился, захмелеть с нескольких глотков ему раньше не доводилось.

   – Эк тебя разобрало, – вздохнул эа Ранис. – Больше тебе не наливаем.

   Парень еще раз улыбнулся и закрыл глаза. Голова слегка кружилась, но было так хорошо и тепло, что это не тревожило.

   Сколько прошло времени, он судить не брался. Один раз по ногам потянуло холодком, потом кто-то рядом о чем-то заговорил. Вивьен попытался понять, о чем идет речь, но смысл ускользал. Потом голоса стихли, и он совсем уже было начал погружаться в дремоту, как сознание взорвалось резкой ослепительной вспышкой боли. По зрачкам широко распахнувшихся глаз резанул слишком яркий белый свет. Сощурившись и то и дело смаргивая невольно выступившие слезы, Вивьен попытался выяснить, что случилось. Свет потускнел так же неожиданно, как и возник, а парень получил возможность осмотреться. В креслах напротив него, кроме командующего, теперь сидел еще один мужчина. Вивьен его, к несчастью, знал – это было второе после Светлой Правительницы лицо государства, его светлость Дамиен эа Торис, верховный жрец Тиалиссы и "духовный лидер всего эльфийского народа" в одной противной ха... то есть собственной персоной. Полукровка всегда недоумевал, как такой скользкий тип может быть верховным жрецом светлой богини. Будь он первосвященником Морэля или той же Нариэн, никто бы, пожалуй, не удивился, но богиня Любви! Интересно, он хотя бы догадывался о значении этого слова?

   Вивьен попытался резво вскочить и изобразить на лице приличествующую случаю радость. Но Дамиен остановил его небрежным жестом, приказывая не дергаться.

   – Сиди, не утруждайся, – жрец мягко улыбнулся, получилось почти естественно. -Танор сказал, что ты блестяще справился с заданием.

   Командующий согласно кивнул. Вивьену не оставалось ничего иного, как подтвердить, что, мол, да, таки справился, таки блестяще.

   – Скажи-ка мне, парень, – неприятный голос Дамиена резанул слух, – а ты прикасался к камням?

   Бледно-сиреневые, почти прозрачные глаза жреца выжидающе уставились на убийцу. Тот качнул головой, решительно не понимая, какое это имеет значение, ведь инструкций по этому поводу не было никаких.

   – Нет, Верховный, – парень почтительно склонил голову, пряча глаза.

   – Хм... – скептическое хмыканье уместило в себе все, что жрец думает о тех, кто пытается его надуть. – Мне кажется, что ты врешь, маленький полукровка. Смотри на меня!

   Тело убийцы подчинилось без вмешательства сознания. Сказались годы учебы, больше напоминающей дрессировку пса.

   – Ты. Прикасался. К. Камням? – медленно и раздельно повторил эльф, сверля парня взглядом жутковатых прозрачных глаз. – Да или нет?

   Вивьен ощутил, что в очередной раз за вечер "поплыл". Видимо, Дамиен использовал магию, потому что бороться с его волей не получалось при всем желании. Подчиняясь принуждению, полукровка согласно склонил голову.

   Давление сразу исчезло. Застывший в кресле напротив эльф участливо улыбнулся и, протянув руку, по-отечески потрепал парня по влажным волосам.

   – Бедный малыш, чего ты, наверное, натерпелся... Ну ничего страшного, – Дамиен легко вскочил с кресла и отнюдь не степенно куда-то поскакал, – сейчас мы тебя полечим и будешь как новенький.

   Обернувшись за полминуты, он уже протягивал Вивьену стакан с какой-то бледно-лиловой бурдой. Судя по доброжелательному выражению лица Верховного, отказаться от неведомого пойла никакой возможности не было, наоборот, ожидались воссторженные благодарности. Полукровка опасливо взял стакан в руки.

   – Ты пей, не бойся, – подбодрил жрец, одобрительно покачивая головой.

   Первым порывом было от души запустить сосудом в противно ухмыляющуюся рожу и сбежать куда подальше. Служение и долг, конечно, превыше всего, но в эльфийской разведке учили не только подчиняться, но и думать, и доверять чутью. И это самое чутье в данный момент вопило, словно его режут. Вот только то, что убежать не выйдет, Вивьен понимал с кристальной ясностью. Слишком уж заметно подобрался Мэй?танор. Лучше было выпить, чего бы там ему не подсовывали, и молиться всем богам, чтобы это было всего лишь слабительное. Ну или еще что-то обидное, но безопасное.

   Парень зажмурился для верности и единым духом проглотил большую часть содержимого стакана. Оказалась ничего так, вкусно, только уж слишком сладко.

   – Благодарю, Верховный, – поблагодарил жреца он, хоть и весьма неискренне, а потом все де поинтересовался: – А что это было?

   – Снотворное, – безразлично пожал плечами тот. – Прощай, малыш.

   Дошло до Вивьена уже с трудом. Он еще пытался что-то сказать, но реальность уже стремительно уносилась прочь, отброшенная воздействием зелья. Полукровка все быстрее и быстрее падал, прямо в объятия клубов серого смертельного тумана... Последней разумной мыслью было: "Лучше бы это был яд!"

   *****

   Двое мужчин покинули теплую лесную сторожку всего через несколько минут. Один из них, закутанный в жреческую накидку, неторопливо пояснял своему спутнику:

   – Если он не проснется, то умрет. А если умрет, то не превратиться в чудовище.

   – А другого пути не было? – его собеседник был явно недоволен происходящим.

   – Что, так приглянулся малец? – развязно хохотнул жрец, а потом остро и прямо взглянул на спутника. – Так было надо, он слишком много знал. Тем более теперь, когда артефакт Сумерек у нас, нужно быть предельно осторожными. Так что да, другого выхода не было.

   – Я... понимаю, – склонил голову Мэй?танор эа Ранис.

   – Да не переживай ты так, – Дамиен покровительственно похлопал начальника разведки по плечу и потянул за собой. – Давай заедем в храм. Между нами говоря, новые послушники чудо как хороши. Заодно снимешь стресс. Кстати, чем ты его купил?

   – Парнишка пытался доказать собственной семье, что полукровки ничуть не хуже остальных эльфов.

   – Интересно, эти молокососы хоть когда-нибудь умнеют? – вопросил пространство жрец, но ответа по понятным причинам не последовало.

   Мужчины уехали, обсуждая извечную тему глупости молодежи и, чего уж там, ностальгически вспоминая времена своего собственного ученичества. Они не заметили тонкую фигурку лесной девы, притаившуюся в сумраке ветвей старого дуба.

   *****

   Вязкий сумрак обступал со всех сторон. Сегодня он был особенно реален, и Вивьен ощущал его скользкие прикосновения к коже. Серый туман плотно обхватывал его тело, полукровка постепенно увязал в нем, словно насекомое в янтаре. Еще немного, и двигаться станет невозможно, да и особого желания не наблюдалось. Хотелось лечь, раствориться в этой серости, не думать, не смотреть, не дышать...

   "Меня предали...

   Использовали в своих целях и предали.

   Избавились, как от сломавшейся игрушки. За что?"

   Пораженческие мысли вымело из головы мгновенно, стоило раздаться низкому проникновенному рыку. Старая знакомая Вивьена – тварь-из-тумана решила почтить его своим присутствием. И сегодня она была куда ближе.

   Откуда в нем взялась энергия, он не знал, но факт остается фактом. Парень резко рванул в сторону от источника звука, с трудом вырываясь из пут вязкого марева. Нити тумана рвались с омерзительным хлюпающим звуком, словно вены живого существа. Безобразная какофония била по барабанным перепонкам, хотелось зажать уши руками и кричать, кричать, чтобы не слышать всего этого. Но откуда-то взялась новая нота. Чистая и звонкая, она звенела весенним колокольчиком, манила прикоснутся к ее источнику и забыть о голосе смертельной серости. Полукровка бросился вперед, ничего не различая вокруг себя, всем своим существом ощущая нарастающую опасность и близость твари... и словно за путеводной нитью, устремляясь за нотой живого серебра, звучащей за струями сумрака.

   Постепенно звук стал чуть ниже, обрел потрясающую глубину. Теперь Вивьену казалось, что это одна и та же нескончаемая нота, протянутая чьим-то густым грудным контральто. Тягучий, манящий звук заставил отступить страх перед смертью. Полукровка двигался вперед, и его сердце учащенно билось, подстегиваемое иррациональной надеждой... на что?

   Туман закончился внезапно, словно отрезало. Сделав по инерции несколько шагов, он споткнулся обо что-то и кубарем полетел вперед, набивая синяки и ссаживая руки о твердую поверхность. Ощущения были столь реальны, что Вивьен и думать забыл, что вокруг – сон. Или уже не сон? Не важно!

   Когда он наконец смог остановиться и, кряхтя, приподняться, то понял, что оказался в кругу огромных камней. Часть из них лежала на земле, остальные же стояли, каменными пальцами нацелившись в низкое слепое небо. Хотя солнцем здесь и не пахло, колонны отбрасывали тени, хаотичным узором пересекающие серую площадку, словно освещение падало сразу со всех сторон. В центре каменного круга, на плоском алтаре, спиной к убийце сидела женщина в простом черном платье. Рыжие кудри, рассыпавшиеся по плечам незнакомки, настолько резко контрастировали с окружающей серостью, что казались языками огня, путеводным маяком. Именно она, эта женщина, и тянула завораживающую мелодию из одного звука, привлекшую Вивьена сюда.

   Клубы тумана, оставшиеся за приделами круга, выплюнули весьма крупный аморфный сгусток. Различить какие-либо черты в нем не получилось бы при всем желании, но парень от чего-то был уверен, что это именно и есть та тварь, что так долго охотилась за ним. В сплошном облаке марева приоткрылись две багровые щели, служившие глазами странного существа, и уставились прямо на Вивьена. Отступивший было страх вернулся.

   – Если ты хочешь выжить, то тебе придется побороть его, – задумчивый голос прорвался сквозь оцепенение, вбиваясь в напряженное до предела сознание. – Только так ты сможешь стать тем, кем должен.

   – Должен? – убийца беспомощно оглянулся на странную женщину, которая уже не сидела на алтаре, а стояла за его спиной на расстоянии вытянутой руки.

   – Борись! – повелительно бросила она, отступая в тень колонны, и воздух тут же сотряс пронзительный рык твари.

   Аморфное нечто неспешно пересекло границу обережного круга, перетекая над землей невесомым облаком. Густое марево постепенно обретало краски и объем, стремясь принять одному ему известную форму. В кровавых вихрях сменяли друг друга очертания щупалец и когтистых лап, мелькало что-то, напоминающее жвала насекомых, чьи-то шипастые хвосты и рогатые головы. Форма текла и плавилась, как воск, а вот сущность оставалась неизменной – всепоглощающая, безумная жажда убийства и разрушения.

   Страх превратил Вивьена в ледяную статую. Широко распахнутые глаза вбирали ужасающую картину, в малейших деталях запечатляя ее в памяти. Очень хотелось закричать, но голоса не было, тело не повиновалось, скованное древним ужасом. И когда полукровка понял, что сейчас его сердце попросту разорвется, не вынеся кошмара, его сознание словно раздвоилось.

   "И это все мне?" – лениво спросила новая, незнакомая самому Вивьену часть сознания, дремавшая ранее где-то очень глубоко. Так глубоко, что он и сам не подозревал о ее существовании.

   От нелепости ситуации полукровка нервно хихикнул. Умереть безумным хотелось еще меньше, чем умереть вообще.

   "Ты там вроде умирать собрался?" – невежливо поинтересовался внутренний голос. – "Ну так не отвлекайся! Привет всетемнейшей".

   И Вивьен умер.

   *****

   Совсем другой он открыл глаза.

   Тусклое серое свечение показалось нестерпимо ярким, впиваясь раскаленными иглами в новорожденное сознание, но он только поморщился. Мелочи по сравнению с открывающимися возможностями.

   Какая-то непонятная тварь проникновенно зарычала прямо над ухом. Он недовольно оскалился. Как некстати!

   Инстинкт подсказал, как правильно. Как единственно верно разобраться с обидчиком, посягнувшим на его жизнь. Воздух приятно свистнул в ушах, когда сильное тело взвилось в прыжке. Туманная тварь промелькнула под ним, и он приземлился у нее за спиной, мгновенно разворачиваясь и бросая древний, как мир, вызов. Выживет только сильнейший.

   *****

   Первым, что он увидел, были ее глаза – широко распахнутые глаза цвета безлунной ночи. Дриада, понял полукровка, пытаясь восстановить в памяти события недавнего прошлого. Все мелькало разноцветным калейдоскопом, никак не желая складываться в цельную картинку и лишь отдаваясь приступами ноющей головной боли. В конце концов послав попытки чего-то добиться от собственной памяти к темным богам, он обратил свое внимание на девушку. Попытка приветливо улыбнуться вызвала у нее только ехидное фырканье. Интересно, чего это она?

   – Ты еще не понял? – привычные шепот-шелест дриады изменился до неузнаваемости. Теперь ее голос, звонкий и чистый, одновременно напоминал пение ветра в кронах ее родных дубов, щебет соловья пьянящей летней ночью, журчание веселого ручейка. В нем слышались отзвуки бури, что, играючи, гнет вековые деревья, и перезвон первой весенней капели, шум дождя и песни дурманных трав... Он тряхнул головой, отгоняя наваждение, и чуть не взвыл. Следующими пришли запахи. Нет, не так. ЗАПАХИ. В нос ударил аромат осенней листвы и дождя, разбавленный нотками размокшей земли, мха, дыма, сухих поленьев, еды из шкафчика, мышиного выводка под корнями дерева-домика и еще раух-его-знает-скольких-вещей. Запахи ошеломляли, разрушая привычную картину мира и, в то же время, создавали ее заново. Вот это запах дриады. Эта нотка говорит, что это совсем молодая девушка, вот эта, что она недавно пришла с улицы, а вот эта намекает, что дриада чему-то... радуется? Ну да, радуется. Вот этот запах так и говорит о ее эмоциях, давая возможность их "увидеть". А вот этот запах... ммм, шерсть, кровь и мускус, приятное сочетание. Только... почему его источником является он сам?

   Полукровка попробовал поднять голову, чтобы разобраться, что такое происходит. Вокруг вроде как ничего не изменилось, разве что он выпал из кресла на пол. Рядом, на том же мягком мшистом коврике, сидела девушка-дриада. Ее лицо оставалось таким же невыразительным, но вот лиственная корона заиграла всеми красками осени... хм, пожалуй, даже радуги – рядом с ярко-алыми мазками виднелись ярко-синие и лиловые листочки. Будь она эльфом или человеком, то уже каталась бы по полу, громко хохоча, внезапно понял полукровка. Вот только что смешного?

   Закончив осмотр пространства, он переключил внимание на самого себя и понял, что начинает тихо косеть. Вместо родного и ставшего привычным за тридцать с небольшим лет туловища виднелось нечто черно-мохнатое. При попытке поднести руку к лицу в поле зрения оказалась звериная лапа! Вместо вполне закономерного матерного возгласа из горла вырвался только хриплый рык. Перспектива безумия замаячила совсем близко.

   Дриада хихикнула, тоненько и совсем немелодично. Впрочем, это и так было невероятным проявлением эмоций для существа ее вида. Отсмеявшись, девушка вроде как даже несколько смутилась – листья в ее короне стали дымчато-красными:

   – Сейчас, подожди, зеркало принесу, – шелестом-звоном ее голос пронесся по комнате, и она исчезла за занавесью, провожающей ее шорохом бус.

   Полукровка попытался встать. Ничего не получилось, а у него сложилось впечатление, что спина стала выгибаться не в ту сторону. Вздохнув, – на этот раз получилось нечто вроде мяукания, – он перевернулся на бок. Вот теперь встать получилось, даже очень бодро. Мягкий ковер из мха упруго спружинил под лапами. Слов не хватило, даже матерных.

   Дриада принесла довольно большое зеркало. Непонятно глянув на полукровку своими черными омутами-глазами и по-птичьи наклонив голову, прошелестела:

   – Смотри...

   Я он посмотрел. Сел на хвост и снова посмотрел. Ничего не изменилось.

   Из чуть мутноватой серебристой поверхности на него таращилась подозрительно знакомыми зелеными глазищами мохнатая морда. Предположительно, горного льва. Очень крупного, пожалуй, побольше тигра, и абсолютно черного.

   – Ты принял свое наследие, – безэмоционально произнесла дриада. – Ты стал тем, кем должен был стать.

   А он внезапно вспомнил рыжую девушку из кошмара. "Если ты хочешь выжить, то тебе придется побороть его. Только так ты сможешь стать тем, кем должен", сказала она. Видимо, он поборол. Свой страх – вот что это была за тварь.

   Принял наследие... Наверное, то, что теперь отражается в зеркале – его вторая ипостась. Полукровка знал, что его отец принадлежит к народу оборотней, но никогда не думал, что сам сможет обращаться. Ведь до этого дня в нем от народа двуипостасных не было ничего, кроме, пожалуй, того факта, что борода растет. А теперь, видимо, что-то проснулось в крови.

   Страх ушел. Ну и что, что у него теперь есть звериная форма? Будет хуже, если он не сумеет обернуться обратно. Но он даже толком не успел испугаться этой мысли, по-настоящему осмыслить ее. Словно подчинившись невысказанной команде, тело сковало странное ощущение, не очень приятное, но не более того. Будто под кожей что-то зашевелилось, задвигалось... и только потом накатила боль, резкая и острая, ослепляющая. Лапы подломились, и он упал лицом в мох. Именно лицом, уже не звериной мордой. Боль исчезла почти сразу. Обратная трансформация, хоть и болезненная, была практически мгновенной.

   В теле разлилось необычное ощущение легкости и свободы. Хотелось смеяться, но все-таки он сдержался. Когда полукровка выбрался из теплого плена пушистого ковра, оказалось, что дриада все еще удерживает неудобное громоздкое зеркало. Хотя, пожалуй, он был ей за это даже благодарен. Теперь, приняв свою прежнюю форму он смог оценить произошедшие изменения.

   Увиденное заставило задуматься. Из глубин зеркала на него смотрел молоденький, бледный до синевы измученный парень, абсолютно голый, что и не удивительно. Все эльфийские черты исчезли, словно художник стер негодный рисунок. Хрупкость и утонченность, присущая народу его матери, сменилась более резковатыми, четкими чертами оборотней. Заострились скулы, чуть массивнее стал подбородок, побледнели губы. Только глаза и немного заостренные уши – он специально проверил, приподняв немного отросшие каштановые пряди – остались прежними, намекая на некое родство с детьми Тиалиссы. Узковатые плечи и грудная клетка раздались вширь, под кожей обозначились жгуты мышц, о которых жилистый полуэльф и думать не мечтал. В общем, его бы теперь и родная мать с трудом узнала.

   – Насмотрелся? – чуть насмешливый шепот дриады прервал сеанс самолюбования. – Твоя одежда высохла.

   Внезапно ставший полноценным оборотнем парень только рукой махнул – мол, чего уж там. Навалившаяся информация требовала осмысления и отвлекаться на мелочи типа ложной скромности времени не было.

   – Тебе нужно время, – странный голос-шелест лесной девы снова щекотнул слух, взбудоражив и без того хаотично скачущие мысли. – Ты привыкнешь. А сейчас отдыхай.

   И он снова, уже который раз за сегодня, оказался в объятиях мягкого мха, что заменяет ковер в странной лесной сторожке. Оборотень заснул мгновенно, едва коснувшись головой горизонтальной поверхности. И впервые за последние дни не увидел снов.

   *****

   Лениво изучая на просвет бокал с красным вином, он раскинулся в кресле у камина. Хозяйка сидела напротив, уже привычно гипнотизируя взглядом непроницаемых черных глаз, и молчала. Она вообще была немногословна, за что он был весьма признателен.

   Бывший разведчик проснулся на удивление спокойным и бодрым. Вчерашнее смятение исчезло, не оставив и следа. Все переживания, все метания души притупились настолько, словно уже минуло много десятков лет. Эмоции поблекли, сами события показались банальными, скучными и какими-то плоскими, словно это не он проживал их еще вчера, а случайно увидел во время выступления какого-нибудь непрофессионально уличного балагана. Тем не менее, парень прекрасно понимал, что все произошедшее было реальным и ему никуда от этого не деться. Сегодня, уже на свежую голову обдумав недавние события, он многое понял и сделал для себя кое-какие выводы. Как бы пафосно это не звучало, но вчерашний день в корне изменил его жизнь, вывернув ее наизнанку.

   Его подставили, спокойно и расчетливо. Мэй?танор, очевидно, нашел самого крайнего во всей разведке и откупился его жизнью. Ведь каким бы там мастером перевоплощения Вивьен ни был, он никогда не являлся чистокровным эльфом, а значит, и жизнь его не представляла ценности в глазах богоданного начальства. И именно Вивьен получил задание, шанс возвращения с которого в целости и сохранности равнялся даже не нулю, а отрицательной величине. Да только что-то пошло не так у отцов-командиров, где-то они просчитались.

   Оборотень долго размышлял над тем, почему все-таки остался в живых. Что же произошло там, в его не-сне, из которого у него не было ни малейшего шанса выбраться? Дриада сказала, что Дамиен не сомневался в его смерти, но вот только парень был жив, хоть и сам на себя несколько не похож. Ответов не было.

   Потом понимание пришло само. Это была не интуиция, не прозрение. Он просто понял, что жрец не ошибся, и Вивьен действительно умер там, в том сером ничто, где оказался по воле сумеречного артефакта и коварства Верховного жреца. Вернее, не так. Умерло в нем все то, что было хоть и не чистокровным, но вполне себе светлым эльфом из почтенной семьи Истис. Оборотень больше не ощущал себя им, словно Вивьен был другим, абсолютно отдельным от него существом. Вивьен умер, чтобы он мог родиться. И это был единственный верный ответ.

   Он перестал ощущать себя светлым. Тусклое освещение, скрадываемое тенью лесных исполинов и пеленой унылого дождя, не отталкивало, но больше и не привлекало. Зато тени, клубящиеся по углам, куда не доставал свет с улицы или от пламени камина, внезапно обрели цвет и глубину, поманили надежностью убежища, пообещали защиту. Зашептали на грани восприятия тысячами призрачных голосов, что, впрочем, совершенно не мешало. Он жадно, со щемящим любопытством, познавал новый для себя теневой мир.

   Его мало волновало, кто он теперь. Пожалуй, он даже не задался этим вопросом, если бы дриада, которую, кстати, звали Диннес, не поинтересовалась этим утром, протягивая ему чашку с восхитительно ароматным черным кофе:

   – И как мне называть тебя?

   – В смысле? – не понял он, несколько даже растерявшись.

   – Ты больше не можешь быть Вивьеном эа Истис, – припечатала черноглазая.

   А ведь и вправду, не может. Как теперь будет звучать его имя, имя формально умершего? Он был уверен, что матери уже сообщили, как ее сын-полукровка не вернулся с задания. Небось и почетное что-то придумали...

   "Ненавижу!"

   О да, как он сейчас ненавидел тех, кто в один день сломал, уничтожил всю его жизнь, одним небрежным движением зачеркнув и скомкав ее, словно испорченный черновик письма. И в то же время... он был благодарен. За то, что именно так, именно через эту свою "смерть" он стал самим собой.

   Вивьен ней Истис. Теперь его имя должно звучать так. Отверженный родом Истис. Ведь он теперь, по сути, изгой, раз уж не захотел становиться покойником. Но оборотень ясно отдавал себе отчет, что не хочет иметь ничего общего с народом матери, раз уж даже внешность его теперь мало в чем напоминает эльфийскую. Только теперь, потеряв часть себя, он наконец мог признаться, как было тесно в жестких рамках эльфийского мира. Тесно и горько. Неприятно видеть брезгливое безразличие в глазах братьев, чистокровных светлых, неприятно улавливать волны презрения, исходящие от окружающих, неприятно видеть стылую тоску в глазах матери. Она всегда тосковала по его отцу, но никогда – по самому Вивьену. Он был лишь болезненным напоминанием об утраченном возлюбленном. Так что делить с детьми Тиалиссы ему больше было нечего, хотя они и задолжали ему. По крайней мере, некоторые из них. Но долг крови и жизни с них можно спросить и потом. Сейчас же тени звали его подальше отсюда.

   – Придумай мне имя, – неожиданно для самого себя попросил он Диннес. Дриада чуть нахмурилась, пристально глядя слепыми омутами глаз, а потом внезапно улыбнулась-оскалилась, показав острые клычки. Листья в ее волосах налились малахитовой зеленью.

   – Твое имя Шион Нэй.

   – Почему? – только и спросил он.

   – "Шион" – чтобы не напоминать, кем ты был когда-то, а "Нэй" – чтобы ты никогда этого не забывал.

   И это тоже был единственный правильный ответ. Он каким-то глубинным чутьем, еще нечетким и слабым, ощутил, что так и должно быть. Это действительно его имя. Единственно верное. Единственно возможное.

   Шион. Как шелест ветра в кронах вечных дубов, как шуршанье опавшей листвы под скользкими боками лесной гадюки, как шорох умирающих трав под мягкими подушечками лап. Имя-вздох, имя-шепот. В нем – танец тени, в нем – страсть, в нем – забвенье.

   Нэй. Короткое, звонкое, отчаянно-гордое. И в то же время плавное, тягучее, мягкое. Отрицание и обещание, звериная кличка и имя души... мне определенно нравится. Ведь в этом имени – он сам.

   Они с Диннес больше не говорили. Ни к чему слова, ведь все самое главное она уже сказала, а более спросить было не о чем. Еще слишком рано задавать вопросы. Он еще не знал, кто и что он такое, еще не понял, к чему теперь идти. Но никто и никогда больше не будет решать за него. Ни прошлого, ни дома, ни обязанностей. Зато впереди – весь мир, огромный и неизведанный, сотни и тысячи троп, на которые он ни разу не ступал. У него есть имя. А еще у него есть он сам. И в этот момент Шион ощущал себя куда богаче всех королей и архимагов этого мира.

   Диннес отвела взгляд и еще больше склонила голову, будто прислушиваясь. А потом уронила одно единственное короткое слово:

   – Пора.

   И он согласился. Вышел, слегка поклонившись молчаливой дриаде и ни разу не оглянувшись. На ковер из опавших листьев ступил уже зверем. Вещи, увязанные в компактный узелок, оказалось так легко унести в зубах. Прохладная осенняя земля приятно пружинила, ложась под мягкие подушечки кошачьих лап.

   " Хей, мир! Ты ведь ждешь меня?"

Жадность и ее последствия

Нет отца да матери -

иди воровать, а

страшно воровать, так

полезай на паперть.

Тол Мириам, "Песни черни"

5 день месяца штормов 1658 года от В.С.

Сеун, столица империи Сарешш

1

   Жирная весенняя грязь у покосившегося забора сыто чавкнула, принимая в свои гостеприимные объятия крышку люка. Струйка мутной жижи моментально устремилась в открывшийся провал и тяжелыми зловонными каплями закапала на белобрысую макушку, что как раз в этот момент обозначилась в черноте подземелья. Смачно ругнувшись, человек бодрее задвигал руками и ногами, стремясь как можно быстрее покинуть подземелье.

   Прожогом выскочивший из люка человек оказался всего лишь мальчишкой-оборванцем лет десяти на вид. Чумазая мордашка покрыта разводами, в светлых волосах, помимо грязи, запуталась еще и паутина, много раз латаная одежда не прикрывает тощие руки и ноги, покрытые синяками. Типичный бездомный бродяжка из тех, что толпами валят в столицу в поисках лучшей жизни или, на худой конец, хоть какого-то куска хлеба. Только взгляд черных, словно угольки, глаз несколько выбивается из общей картины, слишком уж цепкий и пристальный. Хотя кто там будет присматриваться...

   Настороженно осмотревшись и убедившись, что в округе никого нет, мальчик плотно прикрыл крышку подземного хода, с натугой вырвав ее из хлюпнувшей грязи, как мог, замаскировал выход. Еще раз зыркнув по сторонам, оборванец засунул грязные ладони поглубже в карманы коротеньких, не по росту штанишек, и вразвалочку пошел к выходу из мрачного кривого переулка, насвистывая себе под нос разухабистую песенку про крестьянскую вдовушку. Поравнявшись с ветхим заборчиком на заднем дворе средней паршивости борделя, парнишка вдруг встал как вкопанный и уставился куда-то себе под ноги. Пару раз глупо моргнув, протер глаза грязным рукавом – для верности, уж не мерещится ли? Нет, не померещилось.

   Он лежал в луже раскисшей после ночного дождя грязи и, казалось, нагло улыбался. Вернее, не улыбался, конечно, но уж очень вызывающе блестел чистеньким бочком, словно дразнился. Иначе и не скажешь, глядя на полновесный двойной сольде со свежей, будто только с монетного двора, чеканкой.

   У парнишки затряслись руки. Не иначе как от жадности. На одну эту монету бедная семья может спокойно прожить несколько месяцев. Или же за нее можно лишиться правой руки, если стража увидит подобное богатство у нищего побирушки...

   Мальчик подозрительно покосился на слепые оконца окрестных домов, выходящие в переулок, проверяя, не подглядывает ли кто. Затем принюхался. Обоняние, по своей остроте более похожее на звериное, чем на человеческое, донесло до него сомнительные ароматы грязи, навоза, какой-то тухлятины и даже миазмы дешевых благовоний, которыми поливали себя обитательницы соседнего притона. Но вот людей на близлежащих улицах не обнаружило. Только где-то в глубине двора, находящегося за трухлявым забором, обреталась собака – единственное, кроме него, живое существо на этих задворках. Что, собственно, и не удивительно. Встретить кого-нибудь ранним утром в трущобах Сеуна – дело затруднительное. Ведь ночные "трудяги" – проживающие здесь воры-домушники, бандиты, убийцы и прочие проходимцы всех мастей, ведущие преимущественно ночной образ жизни, уже забились в свои норы, а малыши-карманники, нищие-калеки-попрошайки и прочий сброд, не способный к ночному разбою, уже убрались на свои "рабочие места", раскиданные в богатых частях города и вблизи Ярмарочной площади. Там и монетку подадут, и кошелек у ротозея-купца увести можно... Собственно, и сам парнишка принадлежал к ушлой воровской братии. И единственная причина, по которой он все еще не был на "работе" состояла в том, что он... банально проспал. Вымотанный вчерашней беготней от городской стражи, он допоздна отсыпался, забившись в укромный уголок городских катакомб. И теперь мальчик нюхом чуял, что ему за эту самоволку еще перепадет, причем не далее как вечером, когда молодой нахальный вор по кличке Опоссум поинтересуется, чем же он, собственно, занимался все это время. А с Опоссумом шутки плохи, недаром сама Ночная Хозяйка, глава Серой гильдии, поставила его старшим над шайкой карманников.

   В кривом переулочке за борделем Мамы Клары парень оказался все по той же причине. Именно здесь был один из известных ему выходов на поверхность из городских катакомб. Подземными ходами Сеуна неохотно пользовался даже ночной народ. Про них ходило множество баек и легенд, одна страшнее другой. Говорят, там водятся древние, как сама столица, монстры и чудища и тот, кто осмелился проникнуть в подземелья, уже никогда не увидит солнечного света. Ну и так далее в том же духе. Вот только мальчик не верил сказкам и уже третий год подряд в любой свободный момент занимался тем, что исследовал старинные подземелья, находя в этом странное удовольствие. И за все эти годы ему не повстречалось ни одного монстра. Возможно, всему виной то, что катакомбы – настоящий лабиринт, изобилующий тупиками и старыми ловушками, которые уж точно обеспечат быстрые похороны неосторожному бродяге. Нелюдимый и от природы недоверчивый паренек в подземельях чувствовал себя значительно комфортнее, чем на поверхности. В глухой тишине не нужно судорожно прислушиваться – любой звук легко отражается от стен, предупреждая об опасности. К тому же, в катакомбах нету чернильной непроницаемой темноты, как должно было бы быть. Старинные световые колодцы и сложная система зеркал дают вполне приемлемое освещение. Каждый раз вынужденно покидая свое убежище, мальчик тщательно маскировал выходы, не желая ни с кем делится своим единственным сокровищем – уединением. Собственно, потому его и занесло в этот безлюдный среди бела дня квартал, хоть это и было довольно далеко от конечной цели его пути. Здесь он не ожидал встретить кого-либо, кто мог бы случайно подсмотреть его тайну.