Текст книги "Темные сказки Лайкарры (СИ)"

Автор книги: Таисс Эринкайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

   Первым делом перетащив ребенка в свою комнату и закрыв дверь на засов, Ласка принялся водить над пострадавшей ладонью мальчика тем предметом, который ему прислали из храма. Это оказалась простая подвеска на тонкой цепочке. Сработанная, скорее всего, из стали, а не из драгоценного металла, он изображала маленькую трехлучевую звездочку. Приложив медальон к шраму, Ласка некоторое время наблюдал, как на глазах светлеет и спадает опухоль, а потом аккуратно надрезал кожу на запястье мальчишки и провел металлической звездочкой, пачкая ее в выступившей крови. Закончив с этим, он повесил амулет на шею мальчика. Теперь все будет хорошо, волноваться не о чем.

4

   Горячечный бред сменился просто сном. Температура спала уже к следующему утру, пульс выровнялся и перестал напоминать скачки пьяной лягушки. У мальчишки был сильный организм и сейчас он стремительно шел на поправку, чем несказанно радовал своего "лекаря". Ласка прекрасно знал, насколько тяжело пережить первичную метку. Яд, попавший в кровь, убил бы его даже быстрее лихорадки. Так что полуэльф успел вовремя.

   Мальчик зашевелился, дыхание стало более частым и неглубоким. Проснулся. Мужчина пересек комнату, присел на краешек постели, поправляя одеяло. Ласка вряд ли бы кому-то признался в том, что на самом деле у него имеется немаленький опыт ухода за больными детьми. В одной из окрестных деревенек у скрытного полуэльфа подрастал сынишка и две дочери. Но об этом в гильдии не знал никто, включая Ночную Госпожу.

   – Доброе утро, малыш.

   Мальчик вскинулся, реагируя на смутно знакомый голос. Сонно хлопнул глазами, потом растерянное выражение сменилось испугом. Узнал. Ласка поморщился. Иногда репутация работала против него.

   – Ласка? Что вы?.. – мальчик дернулся, гладкое детское лицо сморщилось, словно от чего-то кислого. Все еще давали о себе знать избитые ребра.

   – Все хорошо. Не нервничай, – предупредил мужчина, проверяя, нет ли у мальчика температуры. Все обошлось, лихорадка прошла, как не было. – Ты несколько дней болел, но уже идешь на поправку. Отдыхай...

   Ребенок послушно лег обратно на подушки, но страх и недоверие никуда не делись.

   – Расскажи мне, что с тобой произошло, – попросил полуэльф. Невинная в общем-то просьба неожиданно вызвала у мальчика волну эмоций, отразившихся на его лице. Страх сменился отчужденностью, недоверие – холодной маской почти идеально разыгранного презрения. Только в глубине черных, как сама ночь, глаз, бился ужас.

   – Ничего, – едва заметное пожатие плечами могло бы выглядеть равнодушным, если бы не сморщившееся от боли лицо. А молодец мальчишка, вдруг подумал Ласка с какой-то щемящей нежностью, держит удар и владеет собой.

   – Вэйн, не ври мне, пожалуйста, – тихая просьба прозвучала мягко и... непреклонно.

   – Послушайте, ничего такого действительно не произошло. Я просто был неосторожен. За что и поплатился, – ребенок, похоже, понимал, что ему ни на грош не верят, но усиленно продолжал попытки отвертеться от неприятного разговора. Он вообще был скрытным, этот мальчишка.

   – Угу, как же. Ничего не случилось, а забег с препятствиями наперегонки с городской стражей устраивал какой-то бесь залетный, – легкая ирония сладкой отравой пропитала негромкий приятный голос убийцы, заставив мальчишку досадливо дернуться и тут же испугаться своей реакции. Мальчик все никак не мог забыть, кто перед ним, а потому спровоцировать его на откровенность оставалось довольно сложной задачей.

   – Зачем спрашиваешь, если сами все... – последняя, уже откровенно слабая попытка защититься от настойчивого собеседника.

   – Не все! Вэйн, хоть убей, а я не верю, что тебя могла засечь стража... просто так. Если бы ничего не случилось, они бы тебя даже не заметили. И, если ты не понял, я спрашиваю отнюдь не про причину, по которой тебя так отделал Опоссум.

   – Простите, господин помощник главы гильдии, мне нечего добавить, – мальчик покорно опустил черные глаза. Если раньше он изображал безразличие, то теперь вообще стал напоминать мраморное изваяние. Ну или императорского гвардейца во время смотра.

   Ласка тяжело вздохнул. Похоже, по-хорошему не выйдет. Что ж, придется давить авторитетом.

   – Ладно, попробуем иначе, – голубые глаза стали холодными и равнодушными. Ласковый мужчина, по-отечески мягко пытающийся достучатся до неразговорчивого ребенка, исчез. Теперь это был жесткий, привыкший отдавать приказы воин. И не ответить ему было нельзя: – Что произошло? Уточняю для нерадивых. Меня интересует происхождение вот этого, – с этими словами он цепко ухватил мальчишку за руку, разворачивая ее ладонью вверх. Мальчик зашипел от боли в неудобно вывернутом запястье.

   – Господин...

   – Отвечать! – рявкнул полуэльф.

   Мальчик дернулся. Испугался еще больше, чем раньше.

   – Монетка, – еле слышно прошептал он, – я просто взял в руки монетку...

   – Золотая? С вот таким символом? – Ласка свободной рукой цапнул висящий на шее мальчика медальон и подсунул ему под нос. Вэйн скосил глаза на подвеску, потом с суеверным ужасом посмотрел на полуэльфа и только кивнул.

   Ласка выпустил ребенка, который тут же испуганно забрался под одеяло, натянув его чуть ли не на голову. Собственно, все то, что он выспрашивал, он знал и так, но ему требовалось подтверждение. Теперь последние сомнения пропали.

   – Тебе стоит узнать, – расхаживая по комнате, заговорил убийца, – что эта метка является знаком служения богу Морэлю, Сердцу Теней. Монетка, как ты выразился, это артефакт-симбионт. Попадая в кровь, она вызывает некоторые изменения в организме реципиента... – полукровка осекся, глянув на Вэйна. На детском лице было изображено крайнее недоумение. – Гм, что-то я переборщил с умными словами, постараюсь попроще. Боги не предлагают дважды. Если не подтвердить свое... скажем, поступление на службу, то артефакт убивает своего носителя. Каким образом ты, я думаю, понял.

   Торчащая из-под одеяла белобрысая макушка согласно наклонилась.

   – Ты этого не знал, а то, что это просмотрели другие, было недочетом со стороны Опоссума. Он уже наказан.

   По выражению голубых глаз полуэльфа мальчик понял, что Опоссум больше не допустит ни одного недочета. Он вообще теперь будет только лежать. Тихо-тихо. Вэйн почувствовал себя отомщенным и уже чуточку смелей посмотрел на Ласку.

   – Твое служение подтвердил я, – меж тем продолжил мужчина. – Теперь ты полноправный посвященный Морэля и должен служить ему.

   – Господин, – ребенок несмело высунулся из своего укрытия, – это значит, что мне нужно стать служителем при храме?

   Ласка оторопело уставился на мальца, а потом засмеялся так, что слезы выступили.

   – Нет, – с трудом отдышавшись, выдавил мужчина, – не при храме. Об Ордене Звезды слышал?

   Судя по тому, что и без того не маленькие глаза мальчика стали совсем огромными и идеально круглыми, он слышал.

   – И что знаешь? – поддел пацаненка Ласка, провоцируя на конструктивную беседу.

   – Я слышал, что это орден лучших во всем мире наемных убийц, – поддался на провокацию ребенок.

   – На счет мира я бы не стал говорить, – усмехнулся Ласка, – но вот насчет континента ты прав. Хотя это далеко не все.

   Полуэльф подтащил к кровати стул, уселся на него верхом, отгородившись от мальчика резной спинкой. Он по опыту знал, что собеседнику так комфортней, позволяет расслабиться в мнимой безопасности.

   – Когда-то очень давно, – начал рассказывать убийца, – на Каланое существовала еще одна раса. Их называли крылатыми тенями, сотворенными детьми Морэля. Это была раса авантюристов, разведчиков, шпионов... Короче, истинных порождений Тени. Но однажды весь этот народ погиб... Не знаю, как, да это и не особо важно.

   Знаешь, боги тоже могут осиротеть. По легенде, когда крылатые погибли, Морэль впал в глубочайшую тоску. Лучше не думать, что мог бы сотворить отчаявшийся бог, но в один из его оставленных храмов пришел человек... Он был шпионом на службе какого-то из королей того времени, но вместо благодарности за свои труды однажды получил смертный приговор и вынужден был бежать. Этот человек заключил с богом сделку. Он обещал создать организацию, которая будет служить Морэлю, а тот взамен должен был обеспечить человека поддержкой в его мести коварному королю. Так был основан Орден Звезды. Он всецело посвящен Сердцу Тени, его члены являются своего рода жрецами... А еще Орден – это сила, с которой вынуждены считаться все земные владыки.

   – А я... – Ласка победно усмехнулся. Все дети любят сказки.

   – А ты теперь принят в орден. Как выздоровеешь, отвезу тебя в одно местечко... Мы называем его Монастырем. Там тебе предстоит учится довольно долгое время, после чего ты станешь настоящим служителем Морэля, его тенью и клинком. Заманчиво, не правда ли?

   – Да, – завороженно кивнул ребенок. Но тут же недоверчиво переспросил: – Господин, а вы уверены? Ну, просто уж очень на сказку похоже... – уже смущенно закончил он.

   Мужчина усмехнулся какой-то своей мысли, неспешно стянул с руки перчатку. Подсунул под нос оторопевшему ребенку ладонь, рассеченную идентичным шрамом.

   – Как видишь, я знаю, о чем говорю. Теперь веришь? – ребенок в очередной раз кивнул, не найдя слов.– Вот и славно! – стремительный полуэльф легко поднялся со стула. – А сейчас отдыхай. Совсем скоро нас ждет длинная дорога...

Рыцарь, куртизанка и алхимик

Все можно пережить. Кроме смерти...

Оскар Уайльд

1660 год от В.С.

Аллирия, село Подлесье

1

   – Исса! Исса, негодница, ты где? – взывала с крыльца добротной сельской хаты высокая статная женщина лет тридцати-тридцати пяти. – Иди уже домой, обед стынет!

   – Мама! – из густого малинника, что бурно произрастал сразу же за невысоким заборчиком, окружающим дом, высунулась чумазая поцарапанная мордашка. – Мамочка, я такое нашла!

   – Иди домой, говорю, – женщина для наглядности погрозила дочке поварешкой. – А там уж посмотрим, что ты такое отыскала, – последнюю реплику женщина произнесла себе под нос, но девочка все равно услышала и радостным бесенком подскочила к матери. На малышке оказались одеты мальчишеские штанишки до середины икры, все изгвазданные в пыли и траве и порванные на коленках, и старенькая рубашечка, некогда белая, а сейчас неравномерно серо-желтая от грязи. Босые пятки и ладошки перепачканы в соке каких-то ягод и все той же грязи, а личико вдобавок еще и расцарапано. Сверкая несколько щербатой улыбкой, ребенок протягивал матери какой-то грязный корешок. Женщина схватилась за сердце.

   – Исса! Сколько раз тебя просить?! Утром же только чистое одела! – женщина в сердцах всплеснула руками, совершенно забыв про зажатую в правой поварешку. Коварный предмет утвари вырвался из пальцев и, со свистом описав дугу, улетел в распахнутую дверь сеней. Что-то зазвенело. Травница только тяжко вздохнула. – Ну и где тебя так угораздило?

   – А, пустячки-варенички, – очень уж беспечно отозвалась девочка. – На речку ходила.

   Женщине совершенно не понравилась эта неумелая попытка солгать, но она молча пропустила дочь в дом. Что бы там ребенок не натворил, это не повод ее не кормить. Тем более что девочка явно проголодалась – достаточно посмотреть, как раздуваются тонкие хищные ноздри, улавливая едва ощутимый запах приготовленного обеда.

   Когда малышка наконец наелась, травница поставила перед ней большую кружку компота и только тогда решилась спросить:

   – Исса, ты опять подралась с мальчишками из деревни? – по мгновенно насупившемуся личику женщина поняла, что попала в точку. – Во имя богини, дочка, я же тебя просила!

   – Но мама! – девочка с грохотом поставила на стол кружку, которую сжимала обеими ладошками. – Они ведь первые начали!

   – Исса, я же говорила тебе, не обращай внимания на них, – спокойно начала женщина, но осеклась, стоило ей встретиться со взглядом дочки. Ярко-синие обычно глаза стремительно выцветали, становясь серо-стальными.

   – Я молчу, когда они говорят обо мне, – как-то очень по-взрослому произнесла малышка. – Я привыкла, что сельчане зовут меня выродком. Но на этот раз... – девочка насупилась еще больше и замолчала.

   – Они говорили обо мне, – спокойно подытожила Марина. – Это не впервой.

   – Мама, ты не понимаешь! – подскочил на скамейке ребенок. – Одно дело, когда они просто шипят что-то нам вслед. Ты сама говоришь, что мы не такие, как они, – девочка оперлась ладошками о столешницу и только тогда травница спохватилась, что Исса стоит на скамье и словно нависает над ней. – Но сегодня... – девочка закусила губку и как-то сразу стало заметно, что белоснежный клычок, показавшийся из-под верхней губы, значительно длиннее и острее человеческого. – Сегодня они говорили страшное.

   – И что же они сказали?

   – Сирт, сынок старосты, – девочка презрительно скривилась, – все кричал, будто скоро на ведьм, то есть на нас, найдут управу. А когда я его...э-э-э...

   – Поколотила, чего уж там, – не сдержала улыбки Марина. Семью старосты она не очень-то жаловала. – Говори, как есть.

   – Короче, когда я его побила, он признался, что священник на проповеди говорил, будто скоро все изменится и ведьм изведут.

   – Не обращай внимания, дочка, – повела покатым плечом травница. – Чай, не в Грейсе живем, все образуется.

   – Мама, мне не по себе, – зябко поежилась девочка, серьезно глядя на мать.

   – Не бойся, я с тобой, – ободряюще улыбнулась Марина.

   Вот только почти звериное чутье не подвело Иссу...

1661 год от В.С.

Аллирия, село Подлесье

2

   – Ой, соседушка, что ж делается-то! – сокрушенно вздыхает дородная тетка в крахмальном переднике, неодобрительно качая головой. – Говорят, война началась. Что ж будет теперь?

   Ее собеседница, не менее внушительная бабища, лишь качает головой. Война – это не только смерть. Война – это еще и голод, увеличение налогов, набор рекрутов. Война – это толпы беженцев, нищих, осиротевших детей... Скоро, совсем скоро прокатится она кровавой волной по притихшей стране...

   – С кем хоть воюем-то? – шамкает старый гончар Марко, так же, как и кумушки-соседки, в этот погожий весенний денек выбравшийся к центральному сельскому колодцу погреть кости да почесать языками. – Опять степняки, али баронская вольница?

   – Ой, дядьку, страшное дело, – переходит на громкий шепот первая тетка, мельничиха Дарька. – Слыхала я, будто сами святые отцы нам войну объявили. Поход за веру, во! – она наставительно поднимает вверх палец, а сама при этом воровато озирается – не услышал ли кто чужой?

   – То добре, – одобрительно кивает старый гончар. – Давно пора с трона этих нечестивцев-колдунов свергать. А то ж где это видано, королевская дочка послов вусмерть уколдовывает! – Марко воинственно потрясает узловатой клюкой и, тяжело прихрамывая, уходит от колодца, огорошить старуху-жену радостным, но тревожным известием...

   – Пожалуй, прав старый хрыч, – задумчиво произнесла вторая баба, жена старосты деревеньки Подлесье. – Это ж если святые отцы победят, будем под рукой светлого Престола жить, как истийцы... Никаких тебе колдунов...

   – Так-то оно так, – с сомнением отзывалась другая, – но вот что-то я от нашей ведьмы никогда худа не видала.

   – Ты это брось, – прикрикнула ее собеседница. – Маринка-то может плохого не делала, да все равно она девка солдатская, гулящая, да еще и ведьма. А этот выродок ее? – старостиха зло сплюнула. – Вечно она моего сыночка бьет, проклятущая. Я ее скалкой отлупила, так она не в плач, как нормальные дети, а только зеньками своими бесстыжими на меня зло так смотрела. А глаза-то – ой же ж страсть! – светлые-светлые, аж седые какие-то.

   – Врешь поди, – усомнилась жена мельника, – видала я ее глаза, нормальные они, ярко-голубые, почти синие.

   – То ж она ведьмачка, поди, и глаза цвет меняют. Ну ничего, скоро будет на них управа, отцы-инквизиторы ведьм не жалуют, – злорадно изрекла старостиха и, сочтя тему исчерпанной, подхватила коромысло и степенно удалилась, колыхая необъятным задом.

   А с запада, из-за Истийской границы, медленно и неумолимо, словно грозовые тучи, вступали на земли Аллирии все новые и новые полки. Святое воинство светлого Престола шло на войну с еретиками и колдунами...

   *****

   Они пришли на рассвете.

   В тот мимолетный, хрупкий и звонкий, как тонкая льдинка, момент, когда на востоке из серого влажного марева вырывается первый, тускло-малиновый солнечный луч. Лиловое зарево только-только охватывало небо, земля еще куталась в полотнища тумана, стелящегося над травами, а по центральной улочке в грохоте подков и звоне сбруи вилась длинная стальная змея. В маленькую, забытую богами и людьми деревеньку вступал отряд храмовых рыцарей.

   Проснувшиеся селяне выскакивали из домов в чем были и молча смотрели на пришельцев. Женщины благоразумно не высовывались. Хоть и воины храма, а все ж мужчины, не стоит лишний раз глаза мозолить...

   Колонну вел уже немолодой рыцарь. Хмурое лицо, изборожденное глубокими, словно старые шрамы, морщинами, "украшали" вислые седые усы; длинные, все еще густые волосы собраны в хвост, холодные светло-серые глаза внимательно изучают окрестности, подмечая малейшие детали. Старый воин, не знающий ничего, кроме войны, накрепко сросшийся со своим оружием и доспехами. Следом за рыцарским конем, флегматичным битюгом каурой масти, трусил на небольшой лошадке северной породы пожилой монах со знаком Единого, приколотым к грязно-серой рясе. Узкое костистое лицо аскета было изжелта-бледным, стискивающие поводья сухие узловатые пальцы сильно дрожали, но на изможденном лице монаха блуждала улыбка. Предвкушающий огонек в водянисто-зеленоватых глазках не сулил окружающим ничего хорошего.

   Вытащенный прямо из постели староста, наскоро проморгавшись, побежал встречать "дорогих гостей". Привычно гнущий спину холоп, он чуть ли не стелился по земле перед копытами коня предводителя отряда и что-то лепетал. Лицо старшего храмовника скривилось, как от кислого, воин терпеть не мог холуев. А вот монашек расцвел, как роза, заулыбался еще паскудней.

   Рыцари сопровождения, подтянувшиеся следом за предводителем и монахом к центральной площади поселка, настороженно поглядывали по сторонам, изучая толпу молчаливых селян и готовясь ко всяким неожиданностям. Впрочем, поселяне выглядели довольно смирно, не проявляя особенной враждебности.

   – Благословенны будьте, чада Господа Нашего, – неожиданно низкий и приятный голос монаха расколол настороженную тишину, висящую над поселком, вдребезги. В толпе зашевелились, зашушукались.

   – С этого дня, – от хриплого басовитого рыка командора рыцарей начавшийся было шум стих, как по мановению волшебной палочки, – ваша деревня переходит под руку Святого Престола. Присягните на верность Грейсу и примите свет истинной веры.

   Где-то в толпе раздался облегченный вздох, а потом старческий надтреснутый голос проскрипел:

   – Ну наконец-то, повыбьют нечестивцев и колдунов, – толпа селян расступилась и говоривший старик заковылял на встречу рыцарям, опираясь на клюку. – Слава вам, воины!

   – Не нам славу возноси, чадо, – мгновенно переключился на говорившего монах, немало не смутившись тем, что "чадо" старше "родителя" лет на двадцать, – а Господу Единому, коему мы служим.

   Монах осенил толпу знаком чаши, кривобоко слез со спины всхрапнувшей лошадки и приготовился к проповеди. Рыцари из отряда немного расслабились, люди не проявляли агрессии. Наоборот, многие одобрительно кивали. В отдаленных уголках Аллирии были отнюдь не в восторге от государственной власти, постоянных поборов и всесилия магов, все чаще оглядываясь на северных соседей.

   Властный женский голос, прокатившийся над площадью подобно грому, прервал начавшего проповедь монаха на полуслове:

   – Что ж вы творите, люди?

   Крестьяне и рыцари, как один, обернулись на голос. Сухенькая маленькая старушка, опирающаяся на резной светлый посох, гордо подняв седую голову шла сквозь расступающуюся толпу.

   – Вы с ума посходили?! – Ликия, старая жрица Тиалиссы, обличающе указывала на монаха и храмовников. – Они же смерть принесли.

   – Замолчи, старая ведьма! – неприятно взвизгнул монах, наступая на старушку с занесенной для удара рукой. В толпе зароптали – старую жрицу, вот уже сорок лет служащую при храме богини Любви и Ненависти, знала и уважала вся деревня. Монах опустил руку, что-то злобно буркнув. Жрица победно усмехнулась и заговорила, обращаясь в толпе растерянных людей:

   – Они говорят о свете, но на их руках кровь! Скольких они убили, скольких лишили дома и крова? Богиня учит нас любить всех созданий, населяющих этот мир, но как можно любить убийцу? Как можно любить меч, убивающий наших сыновей? – спрашивала старая жрица у тех, кто еще вчера приходил в ее храм за утешением. Люди перешептывались между собой, но откликаться на явно звучащий в словах старой жрицы призыв не спешили.

   – Молчи, Ликия, хватит с нас твоих бредней! – гончар Марко, брызгая слюной, заорал на вздрогнувшую женщину. – Твоя богиня никогда не обращала на нас внимания, да и ты тоже! Тебе никогда не было до нас дела!

   Жрицу словно водой окатили, настолько растерянной и несчастной она выглядела. Совсем другим, тихим и каким-то надтреснутым голосом она произнесла:

   – Марко, о чем ты? Я же всегда служила вам...

   – Себе ты служила, ведьма проклятущая, – плюнул ей под ноги старик.

   – Чадо господне, – вкрадчивым голосом спросил монах, вмешиваясь в безобразную склоку, – скажи, тут только одна ведьма?

   – Да Маринка еще, – отмахнулся старый гончар, продолжая тяжелым взглядом буравить жрицу, – наша травница.

   – Ульрих, – негромко позвал монах, довольно усмехаясь. Предводитель рыцарей подошел к нему и чуть склонил голову, обозначая поклон. – Найди мне эту... Марину.

   *****

   – Исса, быстрей! – травница судорожно собирала небольшую котомку, беспорядочно сбрасывая в нее какие-то вещи. – Доченька, в селе храмовники. Скоро они будут здесь. Уходи скорее, тебя не должны найти, – женщина закинула в сумку несколько склянок с зельями и теперь пыталась покомпактней разместить там сменную одежду девочки.

   – Мама! – Исса подскочила с лавки, вцепилась обеими руками в материнскую юбку. В огромных глазах цвета весеннего неба плескалось непонимание и страх. – Куда уходить, зачем?

   – Ты должна, быстрее! – не вдаваясь в подробности, женщина попыталась накинуть лямку сумки на плечи ребенка, но та вывернулась, отпрыгнула перепуганным зверенышем, а потом бросилась к матери, всем телом повисая на ней, вцепившись руками и ногами.

   – Мама! – женщина тяжело вздохнула и попыталась взять себя в руки. Так дело не пойдет, они только теряют драгоценное время.

   – Исса, слушай меня внимательно, – Марина отцепила от себя дочку и заговорила нарочито скучно и медленно, стараясь вселить в ребенка уверенность и спокойствие, которых сама не ощущала. – Ты должна выжить. Я обещала твоему отцу, что защищу тебя. Ты должна уходить, – размеренно втолковывала она дочери, незаметно подталкивая ту к задней двери дома.

   – Мамочка, давай уйдем вместе, – за минуту выцветшие от нежно-голубого до серо-стального цвета глаза требовательно вглядывались в лицо женщины.

   – Нет, Исса. Я должна остаться, – спокойно произнесла травница. – Это моя плата Богине. Пришло время...

   – О чем ты?

   – Я должна тебе кое-что рассказать, – вдруг решилась Марина. Крепко прижав девочку к себе, она заговорила. – Я не твоя настоящая мать.

   – Что...

   – Только не перебивай, – оборвала она начавшую было вырываться девочку. – У меня родился мертвый ребенок. И я попросила богиню дать мне еще один шанс... В ту же ночь какой-то мужчина пришел в мой дом и принес с собой крошечную новорожденную девочку. Тебя. Он был изранен, на него охотились, как на зверя, и он оставил тебя мне, чтобы ты выжила. Он очень любил тебя...

   – Я не верю тебе! – отчаянно закричала Исса.

   – Но это правда, – спокойно отозвалась женщина. – Не знаю, кем был твой отец, но он сказал, что твоя мать, твоя настоящая мать, принадлежит к народу сидхэ.

   Девочка упрямо мотнула головой, отбрасывая падающую на глаза смоляную челку, и жестко, не по-детски упрямо заявила:

   – Ты моя мама. Другой мне не надо.

   – Я воспитала тебя, но где-то есть другая... Пообещай мне одну вещь...

   – Какую?

   – Никогда не ищи ее. Никогда, ты поняла? – Марина требовательно посмотрела на дочь. Это действительно было важно. Ее дочь не должна стать чудовищем, только не она.

   – Да, мама, – девочка уловила ее беспокойство и подчинилась. Травница облегченно вздохнула.

   – Теперь уходи. Найди своего отца, девочка, если только он жив, – она порывисто обняла девочку, на миг закрыв глаза, а затем оттолкнула ее. – Иди! И да, запомни, твое настоящее имя – Айшэ.

   – Я не уйду! – тонкие детские пальцы судорожно вцепились в лямку дорожной сумы. Упрямство в душе девочки боролось с инстинктом, требовавшим уходить как можно скорее и как можно дальше. Растерянная, маленькая и беспомощная, он заплакала.

   – Ты должна! На все воля Богини, дочка. Мне пришло время платить по счетам, тебе же – нет. Уходи, – если бы мать кричала, то Исса бы не ушла, забилась бы в угол испуганным зверенышем, но осталась. Но женщина говорила спокойно и тихо, констатируя факты, а не убеждая. И девочка послушалась.

   Марина вытолкала дочку через заднюю дверь, подтолкнула в сторону леса. Плачущий ребенок, постоянно озираясь, побежал к деревьям и только тогда травница едва слышно прошептала:

   – Да не оставит тебя Риэн, девочка моя.

   *****

   Исса плакала, свернувшись клубочком в корнях огромного старого дуба. Привычный мир маленького ребенка раскололся в одночасье, осыпался колкими и звонкими кусочками разноцветного стекла, обнажив жутковатую реальность. Мир рухнул. Она осталась.

   Ей было уже почти одиннадцать, хоть она и выглядела младше. Она все еще смотрела на мир огромными, широко распахнутыми глазами ребенка лет шести. И только изредка в глубине антрацитовых зрачков мелькало что-то иное, словно сонно приподнимал голову спящий хищник. И именно он, этот странный не то инстинкт, не то голос ее порченой крови нашептывал ей: "Беги, скорее беги отсюда. Еще есть время..." Вот только она не слушала. Стискивала маленькие кулачки, мотала головой и плакала, но оставалась, не находя в себе силы уйти от родного села.

   Чем-то куда более глубоким, чем разум, она понимала, что все то, что рассказала ей мать – чистая правда. И что где-то далеко, возможно, еще бьется сердце того, кто когда-то сначала дал, а потом и спас ее жизнь. Но сейчас это не имело ни малейшего значения. Сейчас где-то там, в оставленном поселке, – она очень четко знала это, хоть и не могла бы объяснить, откуда, – убивали ту, кого она всю жизнь считала матерью. Ту, что вырастила, воспитала, ту, что согревала своей любовью. И даже если не она, а какая-то безвестная сидхийка, дала ей жизнь, то разве это имеет хоть малейшее значение?

   Девочка встала, решительным жестом утерла с лица слезы. Она твердо знала, что не оставит маму в беде.

3

   Максимилиан привычным, до автоматизма отработанным движением взвел тетиву арбалета. Короткий тяжелый болт уютно скользнул в лонце, тугая тетива едва ощутимо завибрировала под пальцами, словно прося отпустить ее в короткий, но такой сладостно-смертоносный полет. Макс прищурился, намечая цель. Стоящий чуть справа высоченный детинушка, по всей видимости, местный кузнец, был уж очень подозрителен стрелку – он грозно сжимал кулачищи размером с пивную кружку и недобро косил взглядом на воинов оцепления, но пока молчал. Ему же лучше. Приказ был ясен и прост: при малейших признаках агрессии бить на поражение.

   – Да свершится правосудие во имя Божие, – громкий голос отца Фернана низкой вибрацией прокатился вдоль позвоночника. Человеческая толпа вздрогнула и колыхнулась вперед, словно повинуясь колдовской власти этого голоса. Максимилиан одернул сам себя – не стоило допускать крамолы даже в мыслях. Негоже рыцарю Церкви думать дурное о ее же монахах, даже если и существует некое напряжение в отношениях между ними.

   Макс кожей ощутил движение за спиной. Очень хотелось обернуться, но молодой воин не позволил себе. Да и не было нужды, он и так отлично знал, что сейчас происходит там, под прикрытием арбалетов и мечей его собратьев-рыцарей и его самого. Маленький уютный алтарь языческой богини, выпестованный местной жрицей, украшенный цветами и вьющимися плетями какого-то ползучего растения сейчас стремительно превращался в погребальный костер для двух еще живых женщин. Последователи Единого, в особенности служители Его, никогда не церемонились с ведьмами.

   Стрелок цепко оглядывал стоящих за оцеплением крестьян. Сейчас эти люди как никогда напоминали Максу каких-то зверей, от чего воин внутренне морщился от отвращения. Воспитанный в строгих рамках орденского устава, Максимилиан не понимал, как можно наслаждаться страданиями собственных сородичей. Для него, кто не раз и не два убивал по приказу, за убеждения и веру, это всегда было работой, средством на пути к великой цели, но никогда – удовольствием. И теперь он искренне не понимал, почему стоящие перед ним люди смотрят на разворачивающееся действо как на выступление бродячего балагана.

   Колдуньи молчали. Периодически до чуткого слуха стрелка доносились отрывистые команды командора рыцарей, который явно был недоволен тем, что ему приходиться исполнять работу палача, и приятный баритон отца Фернана, который что-то втолковывал женщинам. Видимо, напутствовал в мир иной. Хотя, возможно, и просто глумился, чему Максимилиан бы даже не удивился. Святой отец был на редкость неприятным типом и Макс откровенно не понимал, как такой мелочный, гадкий человечишка может быть пастырем и проводником для сотен душ к свету истинной веры. Будь отец Фернан орденским священником, его бы, пожалуй, определили куда-то на кухню, от греха подальше.

   Когда за спиной затрещал, разгораясь, костер, а волосы на затылке шевельнулись от сухого жара, Макс слегка расслабился. Толпа крестьян не предпринимала никаких активных действий, только смотрела с жадностью и каким-то извращенным любопытством. Откуда-то даже донеслось глумливое улюлюканье. Человеческое стадо "развлекалось", напитываясь чужими страданиями, как самый распоследний низший вампир кровью жертвы.

   Внимательно осматривая толпу, воин внезапно замер, словно споткнулся на ровном месте. Столкнувшись взглядами со стоявшей чуть в стороне женщиной, он уже не смог отвернутся, словно ее оцепенение перекинулось и на него. Вот она уж точно пришла сюда не любоваться казнью. Ее глаза были огромными и абсолютно пустыми, как у мертвеца. В бездонных, неестественно расширенных зрачках отражалось пламя, безмолвно корчились в нем две маленькие фигурки – плененные ведьмы. И где-то там, под этим отражением, бился ужас, глубокий и древний, всепоглощающий. Скованная им, женщина застыла, не в силах даже шевелиться. Максимилиан вздрогнул и наконец-то с усилием отвел взгляд. Что бы не видела сейчас эта безвестная женщина, какие бы демоны не терзали ее душу, он не имел ни малейшего желания быть в это посвященным. Некоторых вещей лучше не знать.