Текст книги "Грехи отцов. Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
– Да брось ты это! Одолжи лучше «кадиллак» вместе с шофером у своего отца, а вместо заднего сиденья поставь двухспальную кровать с занавесками, ладно? Как твой отец, кстати? Я несколько раз звонил, но не мог застать его в офисе. Он, видно, был страшно занят делами с Шайном.
– С отцом все в порядке. Я, правда, редко вижу его в последнее время, но он в порядке, так что можешь о нем не беспокоиться.
– Слушай, у тебя такой тон... Там у вас все в порядке?
– Да, все нормально! Просто я очень озабочена предстоящей свадьбой, и еще меня мучают какие-то невротические сны...
– Эротические? Меня тоже! Никуда не могу деться от них!
– Да невротические! Слушай, Скотт, дорогой, пожалуйста, не попади под автобус или в какую-нибудь авто– или авиакатастрофу... Будь осторожен, ладно? Обещаешь? У меня такие ужасные сны, словно мы больше никогда не увидимся...
– Выбрось из головы всю эту чепуху!
– Скотт, милый, если бы ты только знал, как я люблю тебя! И ничто, абсолютно ничто меня не заботит, кроме нашего будущего...
– Тогда расслабься. Тебя просто замучила предсвадебная суета. А как твои настроены, доброжелательно?
– Да... Я думаю, да... А ты что, тоже нервничаешь?
– Да, при мысли о твоем крохотном спортивном автомобиле у меня волосы встают дыбом! Может быть, ты отдашь его кому-нибудь? Тогда мы сможем смело смотреть в будущее и лететь навстречу нашему счастью!
Я рассмеялась.
– Мне стало лучше после разговора с тобой.
– Вики, дорогая, ни о чем не беспокойся. У меня нет желания попасть под автобус, поверь. Приезжай в аэропорт и смотри, как я буду проходить через таможню. Я там буду.
– Я знаю, ты будешь. Знаю.
– Все идет нормально, – сказал он. – Все идет просто прекрасно.
– Мама, – сказал Эрик, – можно мне с тобой поговорить?
Это было накануне ожидаемого прибытия Скотта в Нью-Йорк, и Эрик с Полом проводили дома рождественские каникулы. Я сидела в спальне за столом и раскладывала зарплату нашей прислуге. Обед ожидался через полчаса.
– Конечно, Эрик. Заходи.
Он сел на стул подле стола и серьезно на меня посмотрел. Для него это было характерно: он был очень серьезный молодой человек. Он был высок, как Сэм, но более худой и угловатый; его светлые волосы, придававшие ему в детстве сходство со мной, потемнели и стали каштановыми. Его глаза темнели за очками, и я вдруг, к своему изумлению, поняла, что он нервничает. Мысль, что кто-то из моих детей может нервничать, разговаривая со мной, была для меня так неожиданна, что я не удержалась от вопроса, что же случилось.
– Два моих растения завяли, – сказал он.
– О, Эрик, какая жалость! Но прислуга очень заботилась о них в твое отсутствие.
– Дело не в прислуге. Это воздух, атмосфера. Воздух становится все хуже и хуже, и поэтому я... я все сильнее ощущаю потребность служить охране окружающей среды. Когда я поступлю в колледж... – Он замялся. Он был бледен, и я видела, что он борется с собой, собираясь выложить мне всю правду, которую он больше не мог носить в себе. Я вся обратилась в слух.
– Когда ты пойдешь в колледж...
– Когда я пойду в колледж, я хочу – я должен – специализироваться в чем-то важном для меня. Мама, мне очень жаль, но я больше не могу притворяться. Я не хочу специализироваться в экономике. Я не хочу быть банкиром. Я хочу заниматься экологическими проблемами.
Я понимала, что должна сохранять выдержку и спокойствие, но это стоило мне больших усилий. Мне было больно и обидно за своего отца.
Эрик наклонился ко мне и взволнованно заговорил:
– Мама, постарайся меня понять. Это так называемое великое общество превращает планету в свалку, в помойку и черпает для этого средства из заведений типа «Ван Зейл». Вот почему я не могу быть банкиром ни при каких обстоятельствах. Я осознаю свою ответственность перед дедом, тем более, что Пол и близко не подойдет к банку, а Бенджамин – просто камень на шее, но я не могу изменять своим принципам и заниматься тем, во что я не верю. Представь себе, как это будет ужасно. Я буду стараться делать что-то, а потом через некоторое время я возненавижу себя за то, что потратил впустую свою жизнь... Не пытайся меня переделать, мам! Пожалуйста, позволь мне быть самим собой! Позволь мне делать то, что я хочу и могу делать!
Итак, все стало ясно. Я, конечно, нашла в себе силы скрыть свое огорчение, так как понимала, насколько оно незначительно в сравнении со счастьем Эрика. Я чуть было не повторила ошибку своего отца, пытавшегося когда-то вогнать меня в имидж Эмили, но нашла в себе силы избежать этого. И я заговорила своим голосом, а не голосом отца:
– Конечно, Эрик, ты должен заниматься тем, к чему испытываешь влечение. Я горжусь тобой, что ты нашел в себе силы сказать правду, и ты можешь рассчитывать на мою поддержку.
Он наклонился ко мне и неловко обнял. Я была растрогана его лаской, так как он обычно был очень сдержан. И я поняла причину его отчуждения: он долго оставался наедине со своим внутренним конфликтом, с тех пор как осознал, что ему суждено стать преемником деда в банковском бизнесе.
– Мам, а дед...
– Не беспокойся, я скажу ему. Может быть, не сразу. Надо выбрать подходящий момент.
Он снова меня обнял и проговорил глухим голосом:
– Но ведь он никогда не поймет, да?
– Да, – сказала я, – скорее всего не поймет. Но твой отец понял бы. Он всю свою жизнь делал не то, что на самом деле хотел делать.
Эти слова сняли с него синдром вины. Он сказал, что хотел бы лучше узнать своего отца, и мы поговорили о Сэме. Время шло. Заглянула экономка и сообщила, что обед готов. Мы пошли в столовую и присоединились к остальным. Той ночью я долго сидела одна, после того как дети ушли спать, и все думала: «Как же я скажу об этом отцу? Какие слова мне найти, чтобы он все понял?»
Уже перед рассветом мне пришло в голову, что решение Эрика мне на руку, так как укрепляет мои позиции в налаживании отношений между отцом и Скоттом. Если его внуки не хотят заниматься банковским бизнесом, отец должен отнестись к нему, как к приемному сыну.
Таким образом все будут удовлетворены.
С этой мыслью я погрузилась в глубокий сон.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Скотт вышел из таможни, и я кинулась к нему. Он нес плащ и небольшой чемодан, но бросил на пол и то и другое, чтобы обнять меня. Я ощутила знакомый вкус его губ, и у меня закружилась голова от мысли, что наконец-то нас ничто не разделяет. Обхватив его за шею, я прижала к себе его лицо и почувствовала, как его сильные руки сжимают меня в объятиях.
– Добро пожаловать домой! – прошептала я наконец.
– Ты видишь? – сказал он, смеясь. – Я здесь!
Тем временем носильщик уже вез багаж на тележке, а рядом с аэровокзалом нас ожидал отцовский «кадиллак» последней модели.
– Занавески и двуспальная кровать там есть?
– Нет, просто затемненные стекла!
– Ты что, приняла всерьез то, что я тебе сказал о спортивном автомобиле?
– Я стала бояться, что попаду в аварию по дороге в аэропорт.
– О, бедняжка! – изумленно воскликнул он, впервые приняв всерьез мои нервные страхи. – Извини меня за эту глупую телефонную шутку.
– Не важно, сейчас все не важно, раз ты здесь.
Мы забрались на заднее сиденье «кадиллака», и он снова обнял меня.
Предполагалось, что в следующем году он уедет в Калифорнию из-за параноидального нежелания моего отца работать вместе с ним в Нью-Йорке. Поэтому я не делала никаких шагов для приобретения нового дома, а просто решила приспособить для нашей совместной жизни свою личную квартиру на третьем этаже. Я не думала, что мы долго пробудем в Калифорнии, но мне казалось, что если я сейчас подыграю отцу и буду покладистой с ним, то мне будет проще потом, когда я начну настаивать на возвращении в Нью-Йорк.
Запутавшись в этих дипломатических маневрах, опустошающих и изматывающих, я, тем не менее, чувствовала себя в силах справиться с любой проблемой, даже с паранойей отца, поскольку я фактически уже была женой Скотта и нас больше не разделял Атлантический океан.
– Как дети? – спросил Скотт.
– Прекрасно... – Я чувствовала, что, имея в доме взрослых детей, не стоит делить со Скоттом мою спальню, и Скотт согласился провести оставшиеся до свадьбы дни в гостинице «Карлайл». Я предложила ему пожить в моей личной квартирке, но он предпочел гостиничные удобства.
– Как твой отец?
– Нормально. Слушай, дорогой, не дождусь, когда покажу тебе изменения в квартире. Я сменила обстановку в нашей спальне, а гардеробную переделала в комнату отдыха для тебя...
Наши пальцы сплелись; казалось невероятным, что он так близко. Каждая косточка его руки казалась значительной, а каждое движение пальцев – наполненным жизнью.
– Замечательно, – сказал он, улыбаясь, – не могу дождаться того момента, когда увижу все собственными глазами!
У меня опять закружилась голова, не знаю почему.
– Ты такой раскованный, такой спокойный, я ожидала увидеть тебя в таком же нервном напряжении, как я сама.
– Но почему? Я покончил с Европой, ты почти моя жена, а я здесь, в Нью-Йорке! Если в жизни можно хоть иногда расслабиться, так именно сейчас.
– Конечно. Как же я глупа... Последние месяцы были такими тяжелыми – переустройство квартиры, Доналд Шайн с его дикими выходками...
– Бедняга Дон! – сказал Скотт снисходительным тоном. – Восточное региональное правление преподало ему урок, показав, что наглость не является всепобеждающей. Это горькая пилюля для него! Мне кажется, поддержка Джейка в деле «Траста» сделала его чересчур самоуверенным.
Сначала я подумала, что ослышалась.
– Скотт, повтори, пожалуйста, последнюю фразу.
Он повторил. Мое сердце учащенно забилось.
– Но, Скотт, Джейк не поддерживал Шайна.
– Да нет же, поддерживал! Шайну нужна была подробная информация о «Трасте», и Джейк был самым подходящим человеком для снабжения его этой информацией. Джейк знал всех в правлении «Траста» и мог склонить кого-нибудь стать его сообщником. Теперь Джейк мертв, и мы вряд ли когда-нибудь узнаем имя этого человека, но, как я понимаю, Гарри Мортон получил необходимые полномочия для охоты на ведьм и кадровой чистки. Я спрошу у твоего отца, как идет расследование, хотя и считаю, что это пустая трата времени... В чем дело? Почему ты так на меня смотришь?
Я неуверенно ответила:
– Так, вообще... Джейк действительно был информатором, но он был на нашей стороне. Поэтому мы и победили. Это он намекнул нам в сентябре, что Шайн нацелился на «Траст».
Наступило молчание, слегка нарушаемое лишь шумом «кадиллака». Мы выехали из аэропорта в сторону Вэн Уик Экспрессуэй. Через затемненные окна автомобиля небо казалось размыто серым.
– А что, разве тебе об этом никто не говорил? – спросила я.
– Нет. – Поколебавшись мгновение, он сказал: – Но в этом нет ничего странного. В Лондоне я был далек от этих дел, а обсуждать их по трансатлантической связи не очень удобно. И все же мне не верится... Слушай, ты уверена, что у тебя в руках факты? Джейк и Шайн были открытыми союзниками. Джек много лет ненавидел твоего отца.
– Умирая, он перестал думать о старых обидах.
– Даже если так... Но ты уверена...
– Скотт, ты долго отсутствовал, и тебе трудно понять, что чувствуют воротилы Уолл-стрит, когда какой-то хитрый мелкий делец вроде Шайна пытается подмять их под себя. Джейк чувствовал то же самое. Как вся старая гвардия, он относился к Шайну с предубеждением, был раздражен и откровенно презирал его.
– Но если не Джейк, то кто же?
Я пожала плечами.
– Не знаю. И не думаю, что кто-нибудь знает. Не за этим ли охотится Гарри?
– Не знаю, что удастся Гарри раскопать. Я ничего тут не понимаю и все еще не могу поверить этой истории с Джейком. Откуда ты ее взяла?
– От самого Гарри.
– Он сам разговаривал с Джейком?
– Нет.
– Вот так! Все это не более чем дурацкие слухи; если бы ты знала, какими только слухами не обрастают подобные истории! Где же сам Гарри это услышал? Вот уж не подумал бы, что Гарри такой доверчивый.
– Гарри узнал об этом от моего отца.
– Твоего отца?
– Джейк разговаривал перед смертью с моим отцом.
– Но это немыслимо! Они же не разговаривают друг с другом более десяти лет!
– Я была в комнате, когда отец позвонил Джейку. Джейк упросил меня уговорить отца позвонить ему. Это правда, Скотт. Это не слухи.
Он долго молча смотрел на меня. Затем он отвернулся к окну, за которым виднелись безобразные окраины Лонг-Айленда.
– Конечно, – продолжала я, – хоть я и находилась в комнате, но не слышала ни единого слова из того, что говорил Джейк по телефону, а мой отец ничего не рассказывал. После этого разговора он был в шоке, но тогда я думала, что причиной этому было состояние Джейка. Мне никогда не приходило в голову, что они могли разговаривать о... ладно, оставим эту тему, все это не имеет теперь никакого значения. «Траст» спасен, Шайн разбит, и этого достаточно. Пожалуйста, Скотт, давай выбросим все это из головы и поговорим о чем-нибудь другом, хорошо?
– Конечно. – Он не двигался и продолжал смотреть в окно. Его лицо ничего не выражало. Наконец он сказал:
– Да. Давай поговорим о детях. Каковы впечатления Пола от первого семестра в Чоате?
Я начала рассказывать о Поле. Не помню, говорила ли я ему о решении Эрика не идти в банковское дело; помню только, что мне надоела болтовня о домашних делах, и я заговорила о другом, в частности, о планах празднования Рождества в семейном кругу. Говоря об этом, я смотрела на зубчатые башни Манхэттена за бетонной лентой шоссе.
Когда мы приехали в гостиницу «Карлайл», единственным моим желанием было укрыться от всего мира в спальне, забраться в постель и провести в ней несколько драгоценных часов. Скотт же сказал будничным тоном:
– Я сейчас приму душ, а ты закажи себе что-нибудь выпить, – и оставил меня в гостиной одну.
Я позвонила в ресторан и заказала один двойной мартини, лед и сладости. Я продолжала сидеть и смотреть на закрытую дверь спальни. Шло время; вдруг раздался телефонный звонок, и я услышала, как Скотт взял трубку в спальне.
Я сказала себе, что не буду подслушивать, но не устояла перед соблазном. Секундой позже, прижимаясь пылающей щекой к двери спальни, я услышала, как Скотт говорил резко:
– Но он там? Хорошо, попросите его позвонить Скотту Салливену в гостиницу «Карлайл». Благодарю. – Трубка звякнула, и, когда открылась дверь спальни, я уже стояла у окна.
Он переоделся в другой костюм со свежей рубашкой и галстуком. Я только собралась было удивиться его столь официальному облачению, как вошел официант с выпивкой.
Когда Скотт отсчитывал чаевые, снова зазвонил телефон.
– Мне взять трубку? – спросила я, но Скотт уже дотянулся до нее.
– Алло? – сказал он тоном человека, ожидавшего не этого звонка. Его первоначальная безмятежность внезапно сменилась напряженностью, и он отвернулся от меня, как будто не желал, чтобы я видела выражение его лица. – Конечно, – сказал он в трубку, – выезжаю немедленно. Никаких проблем. Как поживаешь, Корнелиус?
Но на том конце уже положили трубку. Некоторое время он молча смотрел на телефон, затем повернулся ко мне и пожал плечами.
– Это был твой отец. Какое-то новое ЧП. Он хочет немедленно видеть меня.
– Но... – У меня перехватило дыхание. В поведении отца было что-то странное. Мне стало трудно дышать, как будто у меня вдруг появилась застарелая отцовская астма.
– Он в ярости, – быстро сказал Скотт, – но в отношениях с деспотом спасает только юмор. Когда твой отец начинает разыгрывать великого диктатора, с ним лучше не спорить. Послушай, я не знаю, сколько это продлится, поэтому поезжай домой, а я присоединюсь к тебе сразу, как только освобожусь.
– О'кей. – Я стала дышать свободнее, но каждый вздох причинял мне боль. – Ладно, поезжай. Я посижу, допью мартини.
– Хорошо, – он наклонился, поцеловал меня в лоб и исчез.
Я допила вино, но облегчения мне это не принесло. И когда телефон зазвонил во второй раз, я так испугалась, что прошло несколько секунд прежде, чем я набралась мужества снять трубку.
– Алло? – прошептала я.
Мужской голос осторожно спросил:
– Вики?
– Да.
– Прекрасно, я так и думал, что это вы. А я Доналд Шайн...
– А Скотт с вами? – спросил он. – Я уже заканчивал дела в офисе, когда он позвонил, и поскольку мой офис находится рядом с «Карлайл», я решил заглянуть к вам. Я внизу в вестибюле. Можно подняться?
В короткие мгновения, пока он говорил, я прожила целую жизнь, полную любви, ненависти, бешенства и печали, но когда я начала говорить, мой голос звучал ровно.
– Конечно, – ответила я, – почему бы и нет? – Положив трубку, я пошла к дверям встретить его.
Он выглядел весьма элегантно в темно-зеленом костюме хорошего покроя, оливково-зеленой полосатой рубашке с ярким галстуком в тон. Его волосы, пышные и блестящие, были длиннее обычного и свободно спадали на уши. Несмотря на недавнее поражение, его карие глаза не потеряли живости, и сохранилась энергичная манера держаться.
– Привет, – сказал он, переступая порог с видом человека, только что купившего весь отель. – Где Скотт?
– Его здесь нет. Но я хотела бы поговорить с вами.
– Вот как? – сказал Доналд Шайн, резко поворачиваясь ко мне.
Боль в моей груди исчезла. Теперь, когда я знала правду, я освободилась от парализующего страха узнать ее и неожиданно обрела спокойствие, позволившее мне сказать самым вежливым тоном:
– Присядьте, пожалуйста, мистер Шайн.
– Стоп, стоп, стоп! Если вы собираетесь пытать меня насчет «Траста», то я лучше сразу уйду. Насколько я понимаю, «Траст» на краю могилы, но даже если это и не так, я все равно не стану говорить об этом с вами после того, как вы нанесли такой удар моему делу!
– Удар? Я?! Что это значит, черт возьми?
– Но это же были вы! Это вы воспользовались постельными откровениями, как говаривала Дорис Дэй Року Хадсону перед тем, как утратила свою девственность. Так ведь? Мне кажется, я не видел этого фильма.
– Вы хотите сказать...
– Да перестаньте, Вики! Будьте честны! Скотт доверился вам, хотя он обязан был молчать, – верно? Затем, как только Скотт отвернулся, вы помчались с этой новостью к своему папочке. Как иначе Корнелиус Ван Зейл мог узнать заранее о моих планах? Я удивлен, что Скотт все еще с вами, хотя, женившись на вас, он имеет шансы стать президентом банка «Ван Зейл» после того, как старик протянет ноги.
– Но...
– Да и вообще, черт побери, почему бы ему не жениться на вас? Вы так привлекательны, что даже я не могу оставаться равнодушным к вашим прелестям! Скотту повезло с вами, можете передать ему это!
Он по-детски расхохотался и направился к дверям.
– Я ничего не говорила моему отцу. Это Джейк Рейшман.
Он повернулся ко мне. В глазах его сверкали зеленые искры, зрачки расширились, а вся веселость сошла с его лица. Он сказал:
– Вы шутите.
– Нет. Он сказал мне, что старая дружба значит для него больше, чем новые деловые связи.
Наступило молчание.
– Ну и ну, – проговорил, наконец, Доналд Шайн, – ладно. – Он открыл было дверь, но потом, не в силах справиться с охватившей его яростью, резко захлопнул ее и повернулся ко мне. – Если то, что вы говорите, правда, то вашего любовника ожидают большие неприятности. Джейк знал все. Он знал, что это Скотт посоветовал мне в мае избрать очередной мишенью «Траст» и что Скотт снабдил меня всей необходимой информацией. Я ничего не скрыл от Джейка.
– Спасибо, – сказала я, – теперь мне ясно, что именно это хотел выяснить Скотт, когда он вам недавно звонил. Прощайте, мистер Шайн.
– И вы можете передать своему отцу...
– Дверь позади вас. Пожалуйста, уйдите.
– Черт с вами и со всей вашей проклятой бандой вонючих снобов! – крикнул Доналд Шайн, уходя из моей жизни, и, после того, как дверь с шумом захлопнулась за ним, я осталась, наконец, одна в окружении обломков прошлого.
Спустившись по лестнице, я поймала такси и велела отвезти меня на Уиллоу– и Уолл-стрит. Мое спокойствие улетучилось, и страх опять стал душить меня, приводя в паническое состояние. Я твердо знала только одно: нужно немедленно разыскать Скотта.
– Мэм? – спросил меня новый молодой охранник у входа в банк. – Чем я могу вам помочь?
– Я хочу видеть мистера Салливена; это один из партнеров, высокий темноволосый сорокалетний мужчина. Он должен был прибыть сюда около получаса назад.
– Он уехал, мэм.
– Уехал? Вы сказали, уехал? Вы уверены? Ну, ладно, тогда мне надо повидать отца, мистера Ван Зейла.
– Мистер Ван Зейл тоже уехал, мэм. Он уехал на своем автомобиле сразу за мистером Салливеном.
– Понятно. Мне немного не по себе. Я посижу. Здесь есть стул?
Он поспешно отвел меня во внутренний вестибюль, где я упала в кресло и стала глядеть на колонны, обрамлявшие огромный холл. Пока я боролась с тошнотой, ко мне подошел один из служащих.
– Вики! С вами все в порядке?
– Питер... Я чувствую себя ужасно. Не найдется ли немного коньяка? Я знаю, что отец уехал, но, может быть, я немного посижу в его офисе...
– Конечно. Я отведу вас туда. Может быть, вызвать доктора?
С трудом выговаривая слова, я ответила, что в этом нет необходимости.
Мы шли через большой зал; я шла с опущенными глазами, чтобы не встречаться взглядом с сотрудниками банка. Кабинет моего отца находился в глубине здания. Очутившись там, я отпустила моего сопровождающего, выпила коньяк и рухнула в кресло за письменным столом. На столе стояло несколько телефонных аппаратов. Я сняла наугад трубку и через минуту получила сигнал.
Портье в «Карлайле» сказал, что Скотт еще не вернулся. Минут через пять я снова позвонила, но безуспешно. Тогда я позвонила отцу.
Он только что вошел в дом.
– Вики? – спросил он, когда дворецкий передал ему трубку...
– Да. – У меня не было сил продолжать разговор.
– Ты где?
– На Уиллоу– и Уолл-стрит.
– Ты разговаривала со Скоттом?
– Нет. С Доналдом Шайном.
Отец коротко сказал:
– Я немедленно еду. Оставайся там. Сейчас буду.
– Папа...
– Что тебе известно?
– Все. О, Боже, все...
– Тогда ты понимаешь, что у меня не было другого выхода...
– Нет, нет, ты же не выкинешь его, а, папа? Скажи, что нет!
– Это зависит не только от меня, Вики. Не в моей власти выгнать его до Нового года, но, поскольку все партнеры знают о его предательстве и о том, какой вред нанесен не только «Трасту», но и всей фирме...
– Папа, не делай этого. Прошу тебя. Ты должен восстановить его в правах. Он не сделал бы этой ужасной ошибки и не стал бы путаться с Шайном, если бы по недоразумению не был убежден, что ты хочешь разделаться с ним...
– Успокойся, Вики. Ситуация не так плоха, как ты думаешь. Скотт, конечно, понимает, что у меня нет другого выхода, кроме как выгнать его; когда он явился ко мне, то был готов к худшему. Не было никакой мелодрамы – все наоборот! Мы спокойно поговорили, и я предложил ему помощь в устройстве на работу. Я также дал ему понять, что, хотя наше сотрудничество невозможно, ради тебя я хочу сохранить с ним дружеские отношения. Все поправимо, Вики! Конечно, это катастрофа, но мы выберемся. Ты слышишь? Ты слушаешь меня? Выберемся, Вики! Все идет...
Я повесила трубку и снова набрала номер Скотта, и опять – молчание. Я чувствовала, что мне необходимо мчаться туда, но когда я поднялась со стула, все поплыло у меня перед глазами. Я снова упала на стул, налила себе еще коньяка. Одна мысль неотвязно сверлила мне мозг: я не верю отцу. Ни одному его слову.
Я посмотрела на стол. У меня было такое ощущение, будто я ищу что-то, но я не знала что. Лежали какие-то письма, стояла фотография Алисии, моя, кожаная шкатулка, две папки, и почему-то громадная серебряная сигаретница. Мой отец никогда не держал сигарет, и посетители не отваживались курить в его присутствии.
Я подняла крышку.
– О, Боже, – сказала я, и при звуках моего голоса заработал крошечный магнитофон.
Оказывается, я обнаружила последнюю игрушку моего отца.
Какое-то время я повозилась с магнитофоном, но все-таки нашла нужные кнопки и включила его. То, что я услышала, было ужасно.
Сначала был недолгий телефонный разговор отца с Гарри. Мортоном, а затем женский голос произнес: «К вам мистер Салливен, мистер Ван Зейл». – «Пусть войдет»
Пауза, открылась дверь. Голос Скотта: «Корнелиус! Как я рад снова видеть тебя!»
Я ждала, затаив дыхание, но была тишина, которую нарушил Скотт: «Может быть, ты объяснишь, в чем дело, почему ты не жмешь мне руку и молчишь?»
Наконец заговорил и отец. Бесстрастным голосом шахматиста, целиком поглощенного сложной партией, он произнес: «Давай-ка я сначала налью тебе выпить...»
Я слушала, а пленка крутилась и крутилась в серебряном ящичке. Я перестала узнавать голоса, мне казалось, они не имеют никакой связи с людьми, которых я так любила. Я слушала разговор двух незнакомцев, это было как галлюцинация, какой-то кошмар, я не могла поверить, что это не бред, что это происходит на самом деле.
Но пленка двигалась, голоса звучали, это был не сон.
«Вся твоя жизнь, Скотт, прошла впустую. Как и жизнь твоего отца. Я многие годы рассчитывал на тебя, надеялся, что ты примешь у меня банк, А ты, хоть и не знал о моих планах, посвятил себя тому, чтобы любой ценой занять мое место».
– Нет! – закричала я. – Никогда не говори ему этого! Никогда! Никогда!
Лента шла, а голос отца все звучал...
«Но этого тебе было мало, верно? Ты одержим жаждой разрушить все, что я люблю и чем дорожу. Ты затащил в свои сети мою дочь и отдалил меня от людей, которых я люблю».
– Нет! Нет! Нет! – Я разрыдалась.
«Нет! – закричал Скотт. – Все не так! Ты все выворачиваешь наизнанку, ты врешь, что я не люблю Вики...»
«Забудь о Вики! У нее с тобой все кончено! Она сама мне это сказала. Как только в сентябре она услышала рассказ Джейка, то сразу поняла, что ты используешь ее с целью обеспечить свое будущее».
«Это ложь!»
«Разве? Она сразу же хотела порвать с тобой, но я уговорил ее подождать, пока разделаюсь с Шайном. Ей не хотелось ждать: она боится тебя. Она давно уже боится тебя, неужели ты этого не видишь? Она даже сегодня не хотела видеть тебя, но я пообещал ей, что сразу же вызову тебя к себе. Я не мог рисковать и допустить, чтобы ты навредил ей».
«Но я никогда не делал Вики ничего плохого...»
«Боже мой! Говорить такое! Да ты превратил в ад ее жизнь! И еще обвиняешь меня во лжи! Ты еще безумней, чем я думал!»
«Я клянусь тебе, что никогда не делал Вики ничего плохого, ты слышишь?»
«Не ври. Ты хотел убить ее в августе».
Я подумала: Кевин – предатель. Как и Джейк, он остался верен своим привязанностям, корни которых уходят далеко-далеко, в те времена, когда меня еще не было на свете.
«Она мне все рассказала. Ты угрожал ей. Ты пытался убить ее. Ей никогда через это не переступить, никогда. Но она была слишком напугана, чтобы порвать с тобой сразу. И лишь вернувшись в Нью-Йорк и узнав о твоих делишках с Шайном, она поняла, как грязно ты ее использовал!»
«Ты мне все врешь, как когда-то врал мне про моего отца...»
«Ты знаешь, что я не вру. Просто ты не хочешь смотреть правде в глаза. Ты слишком болен. Тебя надо запереть. Изолировать. Я сделаю так, чтобы тебя и близко не подпустили к банковскому делу, и пресеку твой террор в отношении моей дочери. Вся Уолл-стрит узнает о том, как ты предал меня с Доналдом Шайном, и я уже нанял охрану для своей семьи. Только сделай шаг, один шаг, чтобы увидеть Вики, и ты будешь уничтожен за попытку убийства. Тебе конец. Ты понял? Я не хочу знать тебя, Вики не хочет знать тебя, и никто не хочет тебя знать. Все. А теперь катись отсюда и держись от меня подальше. Мне наплевать, что с тобой случится, больше я не хочу тебя видеть. Больше мне нечего сказать».
Я выключила магнитофон и громко сказала:
– Я не могу слушать эту мерзость!
Потом снова включила и слушала безжалостные слова отца о загубленной, драгоценной для меня жизни, грубые выкрики Скотта, слышала, как вбежали телохранители моего отца, слышала драку, угрозы, слова отца: «Только посмей при свидетелях угрожать мне, и я тебя упрячу в ближайшую психушку». Затем я услышала, как Скотт выкрикивал оскорбления и выключила магнитофон. И больше не включала. Я долго смотрела на него, потом перемотала пленку, вынула катушку и спрятала в сумку. Глаза мои были сухи, руки больше не дрожали.
Я вышла из комнаты. Глядя прямо перед собой, я прошла через громадный зал и, когда швейцар предложил вызвать такси, дала согласие тоном человека, собравшегося на свидание.
На полпути я еле удержалась, чтобы не позвонить в «Карлайл», хотя и понимала бессмысленность этого звонка. Совершенно очевидно, что Скотт не снимет трубку.
У гостиницы я расплатилась и прошла к лифту. Я шла как во сне, окружающий меня мир казался таким далеким, будто я смотрела на него сквозь перевернутый бинокль; я не слышала, что говорят люди.
Открыв дверь своим ключом, я вошла в комнату. Там лежала записка. В ней было написано:
«Моя дорогая Вики, не верь тому, что говорит твой отец. Конечно, мне было бы лучше не связываться с Шайном, но я знал, что твой отец обманывает меня, и Шайн был моим последним шансом достичь мира в своей душе, чего я хотел так долго и страстно.
Однако теперь я знаю, что в этом мире нет справедливости. Я никогда не смогу оправдаться перед своим отцом в том, что не исполнил свой долг перед ним, так же как не смогу исправить того, к чему привел тебя, веря, что дам тебе счастье, которого ты заслуживаешь. Теперь я понимаю, что мы обманывали себя, полагая, что наш брак может быть счастливым. Я не стою тебя, не гожусь для жизни. Демон насилия не дает мне жить.
Мне удавалось как-то жить до сих пор лишь потому, что я направлял насилие наружу. Это позволяло мне быть в ладу с самим собой. Но теперь, когда мое самолюбие ущемлено, насилие обратилось внутрь меня. Возможно, это и есть то, чего я хотел. Иногда смерть не есть худшее для человека. Жизнь с тем, что осталось ему, – хуже.
Я так тебя люблю, что не могу до конца поверить в то, что ты разлюбила меня. Но даже если это случилось, пожалуйста, прости меня за все то горе, что я причинил тебе, и поверь, я ухожу во мрак с мыслями о тебе и о тех радостных мгновениях, что я пережил с тобой.
Всегда с любовью, Скотт».
Я вошла в ванную и опустилась на колени перед красной от крови водой. Его тело еще не остыло, но он был мертв. Прижавшись к нему щекой, я поглаживала его волосы и видела умирающего в Далласе Кеннеди, платье Джеки, испачканное кровью, грязную войну во Вьетнаме и горящие города Америки. На фоне проносившихся передо мной картин насилия мы со Скоттом уже не были в центре, а растворились в потоках крови, насилие надвигалось на нас, чтобы разрушить и поглотить наши жизни.
Я сказала вслух:
– Мне необходимо увезти его в тихое место.
Вдруг меня охватила страстная жажда покоя и тишины. Невозможно было больше терпеть насилие. Прочь, куда-нибудь подальше. Надо все начать сначала, но как это сделать, как выпутаться? Я все еще стояла на коленях перед кровавой ванной, гладила его темные волосы и, наконец, сказала:
