Текст книги "Грехи отцов. Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Я открыл дверцу холодильника и посмотрел на стоящие там бутылки.
– Боже, я могу выпить, – сказал я и удивился тому, что голос мой звучал нормально. Возможно, путь к выздоровлению лежал через тривиальные наблюдения.
– Тогда почему бы тебе не выпить? – спросила Вики небрежно. – Ты ведь не алкоголик?
– Нет, я никогда не был алкоголиком. Но я не люблю спиртное, – сказал я, откупоривая бутылку кока-колы неуклюжими пальцами. – Я почувствовал себя лучше, когда отказался от алкоголя.
– Я завидую твоей силе воли. Я знаю, что стала очень много пить.
– Я сильно сомневаюсь, что ты сама понимаешь, что означают эти слова.
– Конечно, я обычно не предаюсь разгулу! Однако каждый день я выпиваю два мартини, но, по моему мнению, даже одного было бы слишком много. Ты не возражаешь, если я выпью чашечку кофе? Если ты хочешь, я приготовлю его сама.
– Нет. Я приготовлю его сам. – Я зажег свет и наполнил водой чайник. Включил плиту, поставил на нее чайник и стоял, наблюдая за установившимся пламенем.
– Несколько лет тому назад я собиралась стать трезвенницей, – сказала Вики, наблюдая со мной за пламенем. – Но так или иначе, мне казалось, что я не смогу прожить хотя бы и день без мартини.
– Да еще и вдобавок без случайного плейбоя?
– Ох, они! Они никогда не имели для меня значения. Я просто пытаюсь доказать себе, что я не фригидна.
– Фригидна? – В первый раз я смог посмотреть на нее прямо. Я мысленно молился, чтобы мои глаза не были воспалены от слез. – Ты? Я в это не верю!
Она засмеялась.
– Если я расскажу тебе настоящую правду о моей так называемой роскошной личной жизни, твоя голова так распухнет, что ты не сможешь пройти через эту дверь!
Я пытался представить себе это. Я чувствовал себя лучше, но был все еще смущен. Мне стоило больших усилий сосредоточиться.
– А если бы я рассказал тебе настоящую правду о моей так называемой роскошной личной жизни, – сказал я, – твоя голова немедленно распухла бы, как моя. – Мне казалось, что именно это надо было сказать. Перед моим взором внезапно возникла эта мирная картина: мы наблюдаем за чайником и обмениваемся веселыми непринужденными репликами.
– Похоже, мы оба страдали от одной и той же проблемы, – сказала Вики удивленно. – Однако у мужчин нет проблем такого рода... или есть?
– Мужчинам свойственны все проблемы такого рода, поверь мне.
– Ты имеешь в виду, что ты не мог их преодолеть?
– Нет, это было легко.
– Понимаю. Итак, в таком случае ты должен предположить, что не мог...
– Да. Разумеется. Все это мелочи.
– Разумеется. Однако не думаешь ли ты, что очень часто именно мелочи жизни вызывают наибольшие страдания; когда они накапливаются, их невозможно вынести!
– Боже, повтори это еще раз. – Чайник начал закипать. Я нащупал ее руку и взял ее.
– Я часто думаю, что секс подобен деньгам, – сказала Вики. – Когда он есть, ты не думаешь о нем, но когда его нет, ты только о нем и думаешь.
Я крепко сжал ее руку и остановил свой взгляд на чайнике.
– Что могут такие, как ты, знать о том, что такое нет денег!
– Какое оскорбительное замечание! Ты думаешь, что я совсем безмозглая и начисто лишена воображения? Ты думаешь, я никогда не интересовалась тем, что значит жить в нищете, питаться рисом, иметь на иждивении кучу малолетних детей, рождаемость которых нельзя контролировать?
– Между прочим...
– Да, мне было интересно, когда ты об этом спросишь. Я приняла небольшую розовую пилюлю. Без суеты, без неприятностей, без ошибок. Себастьян, без сомнения, назвал бы это конечным продуктом нашего искусственного общества.
– А как ты это называешь?
– Освобождением.
Мы пили кофе в гостиной. Она выбрала тахту, а я сидел напротив нее в кресле, но через некоторое время, когда мы поняли, что так сидеть не очень удобно, мы сели рядом на полу спинами к стене и взялись за руки.
– Что делал я в постели такого, что никто другой не делал? – спросил я, наконец, с любопытством.
– Я не думаю, что ты делал что-то особенное. О, Боже, извини меня! Это не комплимент! Конечно, ты был великолепен. Это бесспорно, но что я по-настоящему ценила...
– Это анонимность, да? Секрет заключается в том, что я думал, что был с кем-то другим, но не с тобой. Я освободил тебя от тебя самой.
– Да. Точно. А позже...
– Ты утвердилась как новая личность и не чувствовала себя более узницей.
– ...позже, – поправила меня Вики твердо, – я поняла, что ты был самым сексуальным мужчиной, которого я когда-либо встречала.
– Я польщен! Но, пожалуйста, не думай, что ты должна меня успокаивать комплиментами.
– А я и не делаю этого. Однако поскольку мы так откровенны друг с другом...
– Боже, конечно. Это намного большее утешение, чем ты могла бы вообразить.
– Ты был бы удивлен тем, что я могу себе вообразить. Я знаю все о том, что такое быть сдержанной, не иметь возможности что-либо кому-либо рассказать!
Я поцеловал ее.
– Не хочешь ли ты пойти сейчас в постель? – спросила Вики.
– Да, очень хочу. Но я все еще так потрясен, что, вероятно, от меня не следует ожидать ничего хорошего.
– Ладно, мы не будем ничего делать, да? Мы не циркачи. Никто этого не увидит, поэтому нам не на кого производить впечатление.
– Боже мой, какая ты чудесная женщина! – сказал я и понес ее в спальню.
– Я не могу понять, о чем ты беспокоишься, – сказала она потом, когда я зажег ей сигарету.
– Я и сам не могу. – Я пошел в кухню и принес еще две бутылки кока-колы.
– Скотт.
– Угу!
– Если этот вопрос огорчит тебя, не отвечай на него, однако прилагал ли мой отец усилия, чтобы заставить тебя отвернуться от твоего отца? Я думаю, это не просто несколько небрежных замечаний, произнесенных иногда, не так ли? Это изнурительное обдуманное промывание мозгов, да?
– Конечно.
– Как ужасно. И как коварно. Ты не обманываешь себя, когда говоришь, что в настоящее время он тебе безразличен? Уверена, ты должен испытывать отвращение и ненависть к нему!
– Ты не можешь ежедневно испытывать сильные эмоции, Вики. Чтобы выжить, ты должна от них отгородиться. Кроме того, маловероятно, чтобы Корнелиус преднамеренно выставлял себя коварным. Зная это, я могу сказать, что более вероятно, что он обманывал себя, веря, что действует с самыми чистыми намерениями.
– Но это делает его еще более отталкивающим! Как ты мог работать в его банке день за днем и позволять ему обращаться с собой как с приемным сыном?
– Но я для этого ничего не делал, – сказал я. – Я просто оставался дома. А другой, по имени Скотт, шел в банк и имел дело с Корнелиусом.
Она зажгла свет. Мы лежали очень близко друг к другу на моей узкой односпальной кровати, и я почувствовал, как она задрожала и все ее тело стало твердым в моих руках.
– Извини, – сказал я. – Я ошибся. Теперь ты думаешь, что я сошел с ума.
– Нет. Я просто боюсь подумать, в каком напряжении ты, должно быть, живешь.
– Разве ты не видишь? Скотт давал мне возможность избегать стрессов, Скотт помогал мне отгородиться от всех сильных эмоций, с которыми я не мог жить постоянно!
– А ты мне вчера сказал, – сказала Вики, – что Скотт умер.
– Да, он должен был умереть. Иначе в жизни Скотта не было бы места для тебя. Я должен был выбрать между вами, и я выбрал тебя.
– Понимаю. Да. И могу я спросить, как ты собираешься управиться без него?
– Я проживу. В конце концов, у меня есть ты. И все будет хорошо.
– Замечательно. А как насчет моего отца? Получил ли он известие о смерти Скотта?
– Ты смеешься надо мной!
– Уверяю тебя, не смеюсь. Тут не до смеха, правда?
Я успокоился.
– Да, твой отец знает.
– Он был неприятно удивлен?
– Да. Он только что освободился от Себастьяна и внезапно понял, что заперт в одной клетке с тигром.
– Расскажи мне, что случилось. Все, все. Я хочу знать.
Я начал говорить, Вики выкурила еще одну сигарету. В конце концов она сказала:
– Бедный Себастьян.
– С ним будет все хорошо. Он легко найдет другую лучшую работу.
– А он, кроме банка Ван Зейла, ни о чем и думать не хочет!
– Я ценю это. Мне его также жаль, однако он сам напрашивается на неприятности. Он ведет себя очень глупо.
– Итак, что случилось дальше?
– Мы оправились от взрыва и вернулись к нормальной жизни. Я думаю, если я буду очень осторожен, я выдержу этот шторм.
– Хорошо. Я хочу, чтобы ты получил этот банк. Я уверена, это единственное справедливое решение после того, что в прошлом сделал папа, а я за справедливость... Что ты будешь делать, когда, наконец, станешь им управлять? Поставишь имя Салливен рядом с Ван Зейлом в Названии банка? Это будет также справедливым, да?
– Да...
– Я не могу понять, почему папа не согласился с этим. Банк постепенно перейдет к семье Ван Зейлов, поскольку у тебя нет собственных сыновей, так почему же он не должен быть великодушным к тебе?
– Гм.
– Весьма забавно, что Эрик страстно желает стать банкиром. Я не могу представить себе, почему, но я рада из-за папы. Бедный папа. Я не могу удержаться, чтобы не пожалеть его, несмотря ни на что. Я спрашиваю себя, это тоже из-за чувства вины? Может быть, да. Я всегда осознавала, что его жизнь была бы совершенно другой, если бы вместо дочери у него был сын.
– Я очень в этом сомневаюсь. Корнелиус всегда носился со своей мечтой иметь сына. Мы всегда склонны преувеличивать значение того, чего у нас не было. Если бы у него был сын, он бы наверняка в нем разочаровался.
– Возможно... Мне бы хотелось тебя убедить не думать о том, что ты мог бы чем-то разочаровать Стива. Несомненно, Скотт, если бы он был прекрасным отцом, как ты его изобразил, он бы простил тебя за все те ошибки, которые ты совершил.
– Это лишь делает тяжесть моей вины еще более невыносимой. Если бы, несмотря ни на что, он простил меня, неужели ты не понимаешь, что я еще больше стыдился бы себя?
– Но ты должен пытаться взглянуть на это с другой точки зрения. В противном случае у тебя никогда не будет покоя. Ты просто попадешь в этот заколдованный круг.
– Как только я получу банк, я успокоюсь.
– Я сомневаюсь в этом. Очень сомневаюсь.
Я сел на кровати.
– Что ты имеешь в виду?
– Понимаешь, у меня есть неприятное подозрение: что бы ты ни сделал, чтобы загладить свою вину перед твоим отцом, ты будешь считать это недостаточным. Я подозреваю, что этот поиск, как ты называешь его, не имеет реального конца.
– Нет, нет, ты ошибаешься! Как только я переделаю прошлое...
– О, Скотт, это такие пустые слова – эта фраза не имеет содержания! Ты не можешь переделать прошлое. Прошлое ушло, прошлое совершилось, и говорить о вновь обретенном прошлом – это романтизм, не имеющий никакой связи с действительностью!
– У нас с тобой разные представления о времени, – сказал я. – Мое время отличается от твоего.
– Но это абсолютное... – Она остановилась. Затем воскликнула с жаром. – Скотт, имеешь ли ты реальное представление о своем положении? Ты зря тратишь свою жизнь, делая что-то, чего ты на самом деле делать не хочешь, чтобы освободиться от боли, которая есть в большой степени тобою же навеянная иллюзия! Ты вступил в какое-то кошмарное непрерывное кружение, но ты не должен продолжать его – ты не должен все время ходить по кругу – это все та же иллюзия! Если бы ты только простил себя, ты смог бы выйти из этого круга, освободиться от всех этих иллюзий, ты начал бы, наконец, такую жизнь, какую хочешь на самом деле...
– Я не хочу жить. Мне жаль, что ты видишь ситуацию в таком свете. Я сожалею, что ты не понимаешь. – Я стал подниматься с постели, но она схватила меня и удержала.
– Прости меня, – сказала она быстро. – Не сердись. Я люблю тебя. Не отгораживайся от меня. Я так сильно пытаюсь понять, я очень хочу понять. Пожалуйста, поверь мне.
Я потушил ее сигарету и начал ее целовать.
– Давай не будем больше говорить. Мы оба говорили более чем достаточно, а времени осталось так мало.
Я произнес эти слова и только после этого понял, что сказал. Я увидел ее широко открытые глаза, услышал ее резкий вдох и проклинал себя за то, что уже не в силах остановить сцену, которую решил отложить на самый последний момент.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Почему у нас мало времени?
И тогда с величайшей неохотой я сказал ей, что ее отец переводит меня в Лондон.
– Прекрати это кружение, – сказала Вики. – Выходи из круга. Настало время умыть руки после этой неприятности и начать новую жизнь. Ты ведь не хочешь ехать в Лондон, да?
– Я полагаю, ты имеешь в виду наши отношения. Хорошо, я согласен, что это будет неудобно, но...
– Неудобно? Ты сказал «неудобно»?
– Но мы ведь будем видеться друг с другом! Я буду регулярно прилетать в Нью-Йорк по делам, и, разумеется, ты сможешь прилетать в Лондон так часто, как захочешь...
– Межконтинентальная любовная связь – да, понимаю, – сказала Вики. – Как прекрасно! Как очаровательно! Что мне еще надо? – Она начала плакать.
– Вики...
– Ох, замолчи! Ты вообще не живешь в реальном мире! – Она выбралась из постели и отыскала в темноте свою одежду.
Я также двигался ощупью и понимал, что творилось в ее голове. Я вспомнил ее слова о том, что ей хотелось бы, чтобы рядом с ней был больше чем любовник, – она нуждалась в моем ободрении. Предложить ей межконтинентальную любовную связь было недостаточно. Я должен был убедить ее, что хочу чего-то большего, чем видеть ее изредка, я должен сделать ей предложение, чтобы помочь ей почувствовать себя защищенной.
– Поедем со мной в Лондон, – сказал я резко. – Мы будем жить вместе. Так же как и ты, я не хочу, чтобы мы жили раздельно.
Она перестала плакать и посмотрела на меня.
– А как дети?
– Ну... – Внезапно я понял, что не знаю, что сказать. – Ну, я уверен, что ты любишь своих детей, Вики, но я, во всяком случае, думаю... если существует какой-то другой доступный для тебя способ... я уверен, Корнелиус будет счастлив помочь тебе...
– Давай поставим все точки над – сказала Вики. – Я не покину своих детей. Куда поеду я, туда поедут и они.
– Но мне казалось, что когда мы были на пароходе, ты дала мне понять, что ненавидишь свою жизнь здесь и останешься с детьми только потому, что чувствуешь свою вину!
– Это правда. Я чувствую себя виноватой. Я дала своим детям жизнь, хотя не хотела этого, а что может быть более неправильным, чем это? Чтобы попытаться искупить вину, я, по крайней Мере, должна быть с ними и постараться по мере своих сил показать им, что они для меня много значат.
– А если это не так, не является ли это просто лицемерием?
– Боже мой, легко говорить тебе, бездетному холостяку! Я действительно проявляю заботу о моих детях. Я люблю их очень сильно. Я люблю их всех и ненавижу за то, что они испортили мне мою жизнь и терзают меня эмоционально день за днем, день за днем. Но если ты не можешь отказаться от жизни, которую тебя заставляет вести твое чувство вины, так почему же ты должен ожидать, что я откажусь от своей?
Я поднялся с постели, пошел в ванную комнату и провел там три минуты, тяжело раздумывая. Потом я спустил воду в туалете для оправдания моего отсутствия и вернулся в спальню. Она была все еще в нижнем белье, но зажгла еще одну сигарету и напряженно стояла у окна. Я надел халат и завязал пояс.
– Выпьем еще немного кофе.
Мы сидели за кухонным столом и молча пили кофе. Наконец, я сказал:
– Должен же быть какой-нибудь выход из положения. Я уважаю твои чувства, но, пожалуйста, попытайся понять мои трудности. Я не привык к детям. Я никогда не жил вместе с ними. Мне хотелось бы сказать тебе, что я мог бы справиться со всеми вами с одной рукой, привязанной за спиной, но я был бы лжецом. Мне нужно решать эти проблемы не все сразу, а по очереди.
– Но у нас на это нет времени!
– Да, но если мы можем продолжать видеться... Я признаю, что ты не можешь разрушить свою жизнь, чтобы жить со мной все время в Лондоне, но...
– Трудность состоит в том, – прервала она, – что межконтинентальная любовная связь со всем элитарным великолепием должна тебя полностью устраивать. Ты привык к долгим периодам безбрачия, прерываемым взрывами высокой активности, и если я соглашусь принять предложенную тобой схему, зачем тебе беспокоиться о каком-нибудь другом образе жизни?
– Когда я вернусь в Нью-Йорк...
– Это ведь через четыре года! Я сожалею, ты, может быть, сможешь вести такой образ жизни целых четыре года, но я не смогу. Я сойду с ума. Я не смогу выдержать всего напряжения и ужасных разлук, и разочарования, если тебя не окажется поблизости, когда я больше всего тебя хочу, – Боже, понимаешь ли ты, как все это безнадежно? Во всяком случае, у меня было достаточно стресса в моей личной жизни, и я просто не готова выдержать его еще.
Наступило молчание. Мы выпили кофе. Она погасила сигарету.
– Хватит, – сказала она, – слишком много для неразрушимого будущего. У нас, несомненно, сегодня вечером было более чем достаточно невыносимого прошлого. Остается только настоящее. Это немного, однако, кажется, что это все, что у нас есть.
– Я не могу с этим согласиться.
– Ох, Скотт, я тоже не могу...
Она была в моих объятиях. Полы моего халата разошлись. Она сбросила свою одежду. Через десять секунд мы были вместе в постели, и тогда время стало несущественным, по крайней мере, когда ночь раскрылась перед нашими глазами в полном блеске.
Она позвонила мне в девять часов следующего вечера, когда я диктовал последний памятный листок машинистке. Голова моя болела, а глаза резало от света настольной лампы. Резкий звонок телефона был настолько громким, что я вздрогнул.
– Алло, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь?
– Плохо. Извини, что я не позвонил.
– Не хочешь ли ты приехать ко мне, когда закончишь дела?
– Ты знаешь, что я приеду. Но я очень устал. Я тебе составлю плохую компанию.
– Ты что-нибудь ел сегодня?
– Нет. Да, подожди минуту, у меня на столе лежит полбулочки с сосиской, но у меня не было возможности доесть ее. Очень много дел перед отъездом...
– Уезжай из этого ужасного места и иди прямо ко мне.
Я уехал.
Когда я прибыл в ее квартиру, она была в белом стеганом халате, без макияжа, а ее светлые волосы были гладкими и мягкими под моими пальцами.
– Я достала немного жареного цыпленка и картофеля фри по-французски в закусочной «обеды на дом» по соседству, – сказала она, – и упаковку из шести бутылочек кока-колы. Я подумала, что нам нужен контраст по сравнению с рестораном «Времена года».
Мы съели всех цыплят и весь картофель фри и выпили всю кока-колу.
– Тебе лучше?
– Я как заново родился.
Мы пошли в постель.
– Есть у тебя еще что-нибудь выпить? – спросил я позже.
– Я достала немного хинной воды, англичане называют эту штуку «тоник» и пьют с джином. Если ты собираешься ехать в Лондон, тебе лучше научиться это пить.
Не говоря ни слова, я встал с постели и пошел на кухню. Хинная вода была на нижней полке в дверце холодильника.
– Я отрежу тебе кусочек лимона – он очень к этому подходит, – сказала она.
Я все еще ничего не говорил.
– Я сожалею, – сказала она. – Я не должна была упоминать слово «Лондон», но я не смогла удержаться. Я весь день думаю о будущем.
Я сделал глоток хинной воды и решил, что ее можно пить. Я сделал еще глоток.
– Есть хоть малейший шанс, чтобы папа изменил свое решение?
– Нет.
– Но ему так сильно будет не хватать тебя! С кем он будет по вечерам играть в шахматы?
Я молчал.
– Сейчас ему очень тяжело, – сказала она. – Алисия с ним не разговаривает из-за Себастьяна. Бедный папа очень несчастен.
– Это ужасно. – Я налил себе еще немного хинной воды и добавил еще кубик льда.
– Может быть, он отзовет тебя через несколько месяцев, как ты думаешь?
– Нет никакого шанса.
– Предположим... Предположим...
– Да?
– Предположим, ты просто категорически откажешься ехать. Он уволит тебя? Он не сможет, не правда ли, потому что, как ты сказал мне, он напуган тем, что может случиться, если ты станешь президентом фирмы Рейшманов.
– Нет, теперь он меня не уволит. Он уволит меня позже, как только у него будет возможность это сделать.
– Но, может быть, он простит тебя к тому времени!
– Нет. Ни за что! Никто, даже я, не может безнаказанно бросить подобный вызов Корнелиусу и унести после этого ноги.
– Но предположим... предположим... Скотт, предположим, мы поженимся...
Я отвернулся и стал следить за двумя розовыми рыбками, плавающими в аквариуме.
– Не понимаешь? – спросила Вики дрожащим голосом. – Если ты женишься на мне, ты получишь то, что ты хочешь. Как может папа обойти тебя по службе, если ты станешь его зятем?
Я пил хинную воду и продолжал наблюдать за розовыми рыбками.
– Я знаю, ты испытываешь неприязнь к детям, но...
– Я не испытываю неприязни к ним, – сказал я, сдерживая воспоминания о Розе и Лори, отнимавших в прошлом году слишком много времени у Эмили.
– ...но Эрик и Пол вскоре будут большую часть года проводить в школе, а девочки доставляют так мало беспокойства – воспитывать девочек намного легче, чем мальчиков, – и остается только Бенджамин, а он и правда очень добр, и я смогу с ним справиться – в любом случае я не разрешу ему беспокоить тебя...
Она замолчала. Затем она неловко засмеялась и сказала:
– Обычно я не делаю мужчинам таких предложений, поверь мне, но это единственное решение наших проблем, которое я могу придумать.
Я знал, что должен подобрать следующие слова с большой тщательностью.
– Это очень привлекательное решение, – сказал я тепло, целуя ее. – А в теории это очень хорошая идея.
– В теории? Не на практике? Ты думаешь, что она не сможет осуществиться?
– Нет, не сможет. Время для этого выбрано неудачно. – Я знал, что лучше всего попытаться поцеловать ее снова, но я взял ее руки в свои и сжал их крепко. – Слушай, Вики. Если я женюсь на тебе сейчас и не поеду в Лондон, Корнелиус будет очень расстроен. Он не поверит, что я женюсь на тебе из-за любви к тебе. Он сразу же убедит себя, что я женюсь на тебе только для того, чтобы обеспечить свое будущее, и кто будет упрекать его за то, что он пришел к такому выводу при таких обстоятельствах?
– Ох, противный папа! Я с ним все улажу!
– Я сомневаюсь в этом. У тебя, возможно, есть большое влияние на него, но не в сфере банковских дел.
– Понимаю. Итак, у тебя не хватает мужества жениться на мне, потому что ты боишься огорчить папу! – Она резко отдернула руку и встала.
– Это не так-то просто, как ты себе представляешь. Предположим, мы сейчас поженимся, но не сможем наладить нашу супружескую жизнь. Это возможно. Нас очень многое связывает, но супружеская жизнь часто не бывает устлана розами, и у нас могут быть размолвки. И тогда в каком положении я окажусь? Я согласен, что смогу сделать с Корнелиусом то, что хочу, если я буду его зятем, но в каком положении я окажусь, если стану его экс-зятем к тому времени, когда мы придем к заветной дате – первого января 1968 года? Меня используют и выбросят за дверь.
– Теперь я понимаю, что имел в виду Кевин, – сказала она. – Я начинаю думать, что в конечном итоге он был прав. Ты не можешь подобающим образом общаться с людьми. Ты можешь общаться только со своим честолюбием.
– Теперь постой – выслушай меня! Я не говорю, что мы не должны пожениться! Я очень сильно хочу, чтобы мы поженились. Я только сказал, что было бы ошибкой торопиться с женитьбой именно сейчас. Я думаю, мы должны подвергнуть наши отношения тщательной проверке в течение долгого периода времени, так чтобы мы смогли выдержать все трудности, которые, наверняка, неожиданно возникнут. Я думаю, мы должны пожениться, когда я вернусь в Нью-Йорк в 1968 году.
– Прекрасно, – сказала она. – Разумеется, это было бы идеальным моментом для закрепления твоего успеха в будущем раз и навсегда, при этом ты продолжал бы оставаться в хороших отношениях с папой. Он вряд ли сможет возражать против легализации любой любовной связи, которая будет продолжаться четыре года.
– Но, Вики, я чувствую искренне...
– Ты не чувствуешь ничего. Тебе все безразлично, кроме этого проклятого банка. Все, что здесь происходит, можно обобщить в четырех словах: ты меня не любишь.
– Но я на самом деле люблю тебя! – закричал я. – Я схожу с ума по тебе! Это ты меня не любишь – если бы ты меня любила, ты бы не отпустила меня в Лондон одного! Ты должна поехать со мной! Если женщина любит по-настоящему, самое главное для нее – быть со своим любимым! А что касается детей, вспомни, что случилось, когда Алисия встретила Корнелиуса!
– Не нужно даже вспоминать об этом, – сказала она. – Я жила с этим многие годы. Я была одной из жертв этого.
– Да, но...
– Хорошо, возможно, я не люблю тебя! Возможно, ты прав! Возможно, мне нравится способ, каким ты занимаешься любовью! Правда состоит в том, что я очень огорчена, смущена, испытываю боль и обиду, отвергнута и просто, черт возьми, несчастна настолько, что не знаю, что еще сказать. Пожалуйста, не можешь ли ты сейчас уйти? Я не хочу больше заниматься с тобой любовью. Я не могу вынести это.
– Вики... – Я был в отчаянии. – Послушай, мы что-нибудь придумаем...
– Ох, ради Бога, Скотт, смотри в лицо действительности! Это не волшебная сказка! Это была прекрасная любовная история, но сейчас она кончилась. Она должна была кончиться! Ей больше некуда продолжаться.
– Но, дорогая, любимая...
Она смотрела на меня злыми серыми глазами. Слезы текли по ее лицу, но она и не подозревала о них.
– Как бы мне хотелось остаться с Себастьяном, – сказала она грубо. – Он действительно любит меня! И он никогда не называл меня ни одним из этих глупых, не имеющих смысла, пустых слов!
Ревность охватила меня с такой силой, что я почувствовал себя обезумевшим. Спотыкаясь, я шагнул назад, так что задрожал кофейный столик; хинная вода бурно плескалась в стакане.
– Ладно, иди, возвращайся к нему, – сказал я. – Почему же ты не идешь?
Я пошел в спальню и Оделся.
– Если он решает все твои проблемы, – закричал я, – иди к нему. Прекрасно. Великолепно. Желаю тебе счастья.
Я слышал приглушенные рыдания. Я завязал галстук, трясущейся рукой отбросил назад волосы и снова оказался в гостиной. Она упала на кушетку, ее лицо было закрыто руками.
– Итак, в чем состоит твоя проблема? – спросил я. – Может быть, Себастьян не так искусен в постели, но почему же это должно волновать тебя сейчас? Если ты захочешь, чтобы тебя как следует трахнули, садись в самолет и лети в Лондон, и, если я не буду слишком занят, я уделю тебе пару часов. Во всяком случае, это все, что ты от меня хочешь, да? Ты просто использовала меня, чтобы доказать себе что-то, и теперь, когда ты получила нужное тебе доказательство, ты больше меня не хочешь!
Она подняла покрытое пятнами, заплаканное, опухшее от слез лицо. У меня возникло отвратительное воспоминание об Эмили, горюющей о моем отце.
– Вики, я сожалею, прости меня, я не знаю, что говорю...
– Заткнись! – закричала она. – Уходи! Ты уже достаточно испортил мою жизнь – оставь меня одну. Боже, и у тебя хватило наглости обвинить меня в том, что я использовала тебя! Ты использовал меня во всех отношениях! Ты не можешь обращаться с женщинами иначе! Ты ненормальный! Как бы ты ни был хорош в постели, ты всегда будешь терпеть неудачу с женщинами, потому что всегда будешь нравственным уродом!
Я схватил стакан с хинной водой и с силой швырнул его о стену, Вики закричала. Осколки стакана разлетелись по ковру. Я повернулся. Подошел к застекленному шкафчику для напитков. Схватил бутылку джина и бросил ее также вслед за стаканом. Раздался еще один звон, резкий звук, затем противный запах алкоголя.
– Нет! – закричала Вики. – Нет! Я вызову полицию! Нет!..
Я смотрел вниз. У меня в руке была бутылка виски. Я поставил ее медленно в шкафчик и потер глаза тыльной стороной руки.
– Я сожалею, – сказал я ошеломленный. – Я не знаю, что случилось со мной. Я никогда не делал такого прежде в трезвом состоянии.
Она попятилась от меня. Мне показалось, что она меня испугалась.
– Пожалуйста, теперь уходи, – сказала она высоким голосом.
– Мне очень жаль. Прости меня...
– Сейчас же уходи.
– ...я позвоню тебе.
Она не ответила и не оглянулась. Ощупью я добрался до входной двери, вышел из квартиры и как-то нашел дорогу из освещенных коридоров в темноту, которая ожидала меня снаружи.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– У тебя все в порядке? – спросил Корнелиус.
– Просто прекрасно.
– Все еще думаешь, что будешь готов уехать во вторник?
– Моя секретарша заказала билет.
– Хорошо... Никаких проблем?
– Никаких.
Я позвонил ей, как только вернулся в свой кабинет. Я намеревался подождать до вечера, но теперь понял, что ждать было невозможно. Я должен был поговорить с ней немедленно.
Из квартиры ответа не было, тогда я позвонил в ту квартиру, где она жила с детьми, и поговорил с домоправительницей.
– Мисс Фоксуорс уехала на несколько дней, сэр. Она покинула дом час тому назад.
– Куда она уехала?
– Я не знаю, но она оставила адрес своему отцу на случай крайней необходимости. Я уверена, если вы попросите мистера Ван Зейла...
Я повесил трубку. И не удивительно, что Корнелиус так осторожно спрашивал меня о моем здоровье. Я позвонил ему домой в Аризону и Бар-Харбор, но никто там не ожидал ее прибытия. Позже в течение дня я звонил туда еще раз, но ее там не было.
Я как-то выдержал остаток дня и, когда приехал домой поздно вечером, нашел письмо, которое прибыло для меня с нарочным. Она писала:
«Я не хочу видеть тебя до твоего отъезда и не хочу, чтобы ты звонил мне из Лондона. Без сомнения, мы, в конце концов, встретимся опять, но к тому времени я смогу пережить все это. Я искренне надеюсь, что ты будешь счастлив в Лондоне и получишь от жизни все, что бы ни захотел».
Я включил телевизор, чтобы отвлечься, но это было невозможно. Я выключил его и прочитал письмо еще раз. Я не решился позвонить в винный магазин и сделать заказ, поэтому сразу же приготовил себе большую порцию кока-колы, сильно смешав ее с лимоном, но выпил это за несколько секунд, что меня обеспокоило. Это плохо. Я всегда пытался пить медленно. Я решил, что должен достать хинной воды. Я не хотел пить ее быстро. Доставляет ли супермаркет хинную воду? Я не мог вспомнить. Я решил спросить об этом в ближайшем винном магазине.
Я направился в магазин, но по дороге мне пришло на ум, что было бы легче, – не быстрее, не благоразумнее, просто легче – если бы я зашел вместо этого прямо в супермаркет, поэтому я пошел туда и купил упаковку из шести «Севен-ап».
Вернувшись домой, я приготовил себе порцию фальшивого «Тома Коллинза» и выпил его очень медленно, пока не нашел лист бумаги и не сел за кухонный стол.
Я написал: «Дорогая Вики», однако эти слова показались такими холодными, что я разорвал листок и попытался начать сначала. Слова не приходили на ум. Я вспомнил, как Вики сказала: «Выйди из этого заколдованного круга!» и внезапно подумал, как прекрасно быть свободным. Что мне хотелось сделать? Я подумал, что мне хотелось бы жить с Вики на пароходе где-нибудь далеко отсюда. Я любил море и был хорошим матросом. У моего отца была яхта, и каждый уик-энд летом он брал меня с собой в пролив Лонг-Айленд.
