Текст книги "Грехи отцов. Том 2"

Автор книги: Сьюзан Ховач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– Надо что-то сделать.

Я пошла обратно в комнату, повесила на ручку двери снаружи табличку со словами «не беспокоить», и села на диван.

Некоторое время я так сидела. Начало темнеть. Я размышляла, надо ли звать полицию, но не было сил ни с кем разговаривать. Естественно было бы обратиться к отцу, но я не могла. Ни к нему, ни к кому-либо еще.

Стало темно, и я включила свет. Направилась к ванной, чтобы еще побыть с ним, но почувствовала вдруг, что не в состоянии открыть дверь. Я услышала свой голос: «Скотт мертв», – и как бы увидела себя в большом зеркале, увидела женщину в синем платье, всеми брошенную, раздавленную прошлым, парализованную настоящим и неспособную заглянуть в будущее.

– Скотт мертв. Мертв. – Я подумала о похоронах и обрадовалась тому, что знаю, где должна его похоронить. Надо только перевезти его в Англию. Наверное, это будет непросто. Я поняла, что мне необходима немедленная помощь, и мне сразу стало намного легче. Я подошла к телефону и попросила соединить меня с домом Себастьяна в Кембридже.

Себастьян сразу же взял трубку.

– Привет, это я. Послушай, извини, что я беспокою тебя, но умер Скотт – самоубийство, – и я не знаю, что делать. Я сейчас с ним и никак не могу сообразить, как перевезти его в Мэллингхэм. Может быть, ты поможешь. Я не могу просить об этом отца. Ты понимаешь, не могу.

– Подожди, давай разберемся и будем делать все по порядку. Ты уверена, что он мертв?

– Да.

– Ты сообщила в полицию?

– Нет еще.

– Где ты?

– В номере Скотта в «Карлайле».

– Хорошо. Теперь слушай меня и делай, как я скажу. Собери все свои вещи, а ключ оставь в спальне. Ясно? Хорошо, сделай это и возвращайся к телефону.

Я так и поступила.

– Молодец, – сказал Себастьян и продолжал. – Теперь осторожно выйди из гостиницы и иди домой, такси не бери. Никто не должен знать, что ты была в «Карлайле». Если у тебя это получится, то полиция начнет расследование с банка на Уиллоу– и Уолл-стрит, а там обо всем позаботится твой отец, прежде чем полиция доберется до тебя.

– Я поняла.

– Когда придешь домой, найми себе двух охранников. Пусть они в течение тридцати шести часов охраняют вход и никого к тебе не пускают, за исключением детей и еще кого-то по твоему указанию. Как только я прибуду, сразу же тебе позвоню. Если мне удастся сесть на утренний самолет из Лондона, то я буду у тебя завтра около шестнадцати часов. Понятно? Что-нибудь повторить?

– Нет, все ясно.

– И последнее: кровь есть?

– Да, – удивленно ответила я. – Он вскрыл себе вены. Вода в ванне красная от крови.

После паузы Себастьян сказал:

– Понятно. Перед тем как выйти из номера, тщательно осмотри себя – нет ли на тебе пятен крови. Никто не должен видеть, как ты уходишь.

– Ладно.

– Да... Вики, когда придешь домой, вызови доктора, хорошо?

– Да я вроде ничего, Себастьян, теперь, когда я знаю, что мне делать, я чувствую себя намного лучше. Мне нужен был твой совет.

– Но доктора все равно вызови, хорошо? Окажи мне такую любезность.

– Ладно, если ты так хочешь.

– Спасибо. Запомни, я приеду, как только смогу. Соберись с силами и держись до моего прибытия.

– Ладно. Не беспокойся обо мне, – сказала я и, положив трубку, потеряла сознание.

Я недолго была без сознания, но очнулась совершенно обессиленная. Превозмогая слабость, я вышла из гостиницы. Следуя инструкциям Себастьяна, пришла домой, пригласила врача, наняла охранников, легла в постель. Сказала детям, что у меня простуда, сообщила охране, что кто-то собирается украсть мои драгоценности...

Телефон звонил и звонил... Я слишком плохо себя чувствовала, чтобы разговаривать с кем-нибудь.

Прибывший доктор дал мне успокоительное, но я забылась лишь на минуту. Потом, уже ночью, меня вырвало, и я почувствовала облегчение. Выпила воды, но есть не смогла.

На следующее утро телефон без конца звонил. Я слышала какие-то голоса в холле, но все было как в тумане, кто-то пытался добиться разрешения войти в дом, но охрана знала свое дело.

Полиции так и не было. Но письма... письма так и ползли из-под двери в мою комнату. Письма... Мой отец обычно диктовал письма своим машинисткам, но эти были написаны от руки. Он не особенно заботился о правописании и каллиграфии. Письма были без помарок. Похоже, что он всю ночь писал и переписывал эти письма, чтобы высказать то, что хотел.

«Моя любимая Вики. Я не смог тебя найти в банке после нашего разговора. Я помчался в «Карлайл», но и там тебя не было. Я поехал домой, потом снова в «Карлайл», заставил портье открыть дверь номера Скотта и увидел... Это ужасно. Но ты же не думаешь, что я в этом повинен? Любимая моя, ведь ты ни на секунду не подумала, что я к этому причастен, да? Я тебе обещаю все объяснить, дай мне только возможность. Полиция тоже этим занимается. Я обо всем позабочусь, ни о чем не беспокойся. Но дай мне увидеться с тобой.

Со всей моей любовью, папа».

«Моя дорогая Вики. Ты отказываешься со мной встретиться, но, может быть, когда ты узнаешь, как все было на самом деле, твое отношение ко мне изменится. Не надо эмоций. Суди меня по фактам, а не по тому, что в твоем представлении произошло между мной и Скоттом.

Как ты знаешь, я был привязан к Скотту, но меня повергло в шок известие в ноябре 63-го, что он вынашивает планы мести за своего отца, которого я, якобы, предал. Я понимал, что должен вышибить его из банка немедленно, но Скотт это тоже понимал и сделал так, чтобы я направил его в Лондон.

Он рассчитывал, что, использовав тебя с умом, свяжет мне руки после возвращения в Нью-Йорк. Я знаю, несчастный случай, который произошел с твоей матерью, способствовал восстановлению ваших отношений со Скоттом. Но, поверь мне, даже если бы твоя мать не пострадала, он придумал бы способ помириться с тобой. Не думаю, что это было только лицемерие. Ты привлекательная женщина, он был, может быть, даже влюблен в тебя, но, когда он предложил тебе выйти за него замуж, им руководили только корыстные соображения.

Поначалу он считал, что с твоей помощью он может очень многого добиться и подчинить себе банк. Однако я поставил его в известность через тебя, (я знал, что ты немедленно передашь ему каждое сказанное мною слово), что принял решение никогда не передавать ему банк. Я думал, что узнав об этом, Скотт откажется от брака с тобой, но он намеревался отлучить меня не только от моего банка, но и от тебя и решил использовать для реализации своих планов Доналда Шайна. Если бы эта схема сработала, он бы получил и тебя, и банк. Он, конечно, мог бы подождать некоторое время, но перспектива стать президентом реорганизованного банка «Ван Зейл», объединенного с банком «Шайн энд дженерал», была для него слишком заманчивой.

При тебе Джейк в сентябре рассказал мне о планах Шайна и Скотта. Ты помнишь, как я был потрясен этим известием. Это было ужасно.

Первым делом я решил разделаться с Шайном. Если бы я сразу выкинул Скотта (а у меня было на это моральное право, хотя, может быть, другие компаньоны с этим бы не согласились), Шайн сразу бы понял, что мы у него на хвосте, и насторожился. Поэтому я не трогал Скотта и держал свои планы в тайне от тебя. Я понимал, что ты пешка в игре, затеянной Скоттом, что ты играешь ему на руку, сама того не понимая, – любящая женщина безрассудна.

Отделавшись от Шайна, я сделал вид, что не знаю о предательстве Скотта, так как он мог бы мне сильно навредить. Поэтому я поручил Гарри провести полное расследование и продолжал делать вид, что не знаю, кто предал нас Шайну. Я могу тебе честно признаться, что в то время я боялся Скотта. Было ясно, что рассудок его помрачен; я был в ужасе, когда Кевин рассказал мне о том, что произошло в августе в Лондоне. Не надо сердиться на Кевина, он это сделал из самых лучших побуждений. Он был очень обеспокоен тем, что ты выйдешь замуж за Скотта. Я понимаю, что выгнав Скотта, я подрывал его намерение жениться на тебе, и ты могла обвинить меня в том, что я вмешиваюсь в твои личные дела. Но я выгонял его по деловым соображениям. Тебе же будет только лучше без такого опасного неуравновешенного человека.

Однако я понимаю, как ты любишь его, глубоко расстроен из-за всего этого и хотел бы как-то облегчить твое горе. Но ты пойми, что и для меня это большая потеря. В мыслях я считаю его своим парнем, и у меня к нему, несмотря ни на что, почти отеческое отношение.

Пожалуйста, позволь мне повидать тебя и хоть как-то утешить.

Твой любящий и преданный отец».

«Дорогая Вики. Я, наконец, понял, почему ты не хочешь видеть меня, и получил лишнее тому подтверждение, обнаружив отсутствие пленки в кабинете. С большой неохотой я пришел к выводу, что надо назвать вещи своими именами.

Прежде всего, ты должна понять, я был глубоко оскорблен тем, что сделал Скотт. Мне было очень горько, я сильно рассердился и много ему наговорил такого, чего не сказал бы при других обстоятельствах. Когда кто-то наносит удар, хочется ответить тем же. Это может быть не по-христиански, но вполне по-человечески.

Я никак не мог объяснить себе поступок Скотта, хотя сейчас, зная уже, что он ненормален, понимаю, что он не мог иначе. Его самоубийство подтверждает его ненормальность. Запомни: здравомыслящие люди не совершают самоубийств. Они лишают себя жизни, только свихнувшись. Я убежден, что Скотт был болен давно. Он потерял ощущение реальности. Это совершенно очевидно.

Я не мог допустить, чтобы ты вышла замуж за такого человека. Я должен был защитить тебя от него. Я боялся, что, когда я его выгоню, он может убить тебя в припадке неконтролируемого насилия. Вот почему я лгал ему, что ты не хочешь больше его видеть. Я должен был убрать его не только из своей жизни, но и из твоей, ты понимаешь, Вики? Все это я сделал ради тебя, потому что люблю тебя. Все только ради тебя!

Мы должны встретиться и поговорить. Перестань от меня скрываться.

Твой отец».

«Вики! Ну, пожалуйста. Я не вынесу этого. Ты мне дороже всего на свете и причиняешь мне страшную боль. Ты знаешь, что, хотя у меня много друзей, поговорить откровенно я могу только с тобой и с Кевином, но Кевин, похоже, поселился навечно в Лондоне, и я его теперь не вижу. Я, конечно, люблю Алисию, но у нас с ней мало общего и говорить с ней трудно. Ты, Вики, все, что у меня есть. Внуки, конечно, замечательные, но молодое поколение слишком уж отличается от нас, и я не всегда знаю, что им сказать. Мы должны оставить эту трагедию в прошлом и позаботиться о будущем. Это наша обязанность перед детьми. Я уповаю на Эрика, рассчитываю на его банковскую карьеру. Я надеюсь дотянуть до его двадцатипятилетия, а там он и сам позаботится о себе. Я очень горжусь Эриком. Он даст мне все, чего я от него жду, заменит Скотта. Ты увидишь, все будет хорошо, ты еще встретишь хорошего человека, который сделает тебя счастливой, я верю в это. А сейчас, пожалуйста, напиши мне или позвони, и я встану с тобой рядом, помогу тебе пережить трудное время, сделаю все, абсолютно все, чтобы поправить дела. С любовью, сейчас и всегда, папа».

«Отец! Эрик в банк не пойдет. Он будет специализироваться по экологии. Это решено, и я поддерживаю его на сто процентов.

В нашей встрече с тобой я смысла не вижу. Ты убил человека, которого я любила. Что еще можно сказать?

Вики».

Прибывший Себастьян сказал коротко:

– Я этим займусь, – и принялся за работу. Он поговорил с детьми, договорился с няней, чтобы все они поехали со мной в Европу и после похорон все вместе встретили Рождество. Он даже организовал для моей матери рождественский круиз, чтобы ей не скучать одной в праздники. Он разговаривал с полицией, с врачами и со всеми, с кем было нужно. Он организовал отправку тела Скотта в Мэллингхэм. Он нанял охранника, чтобы обеспечить мою безопасность. Он советовался с помощниками отца о том, как избежать широкой огласки. Он встречался с моим отцом, но не рассказал мне, о чем говорил с ним. И, наконец, он взял меня в Англию.

В аэропорту нас встречали сводные братья Скотта – Эдред и Джордж – и сводная сестра Элфрида. Я не видела их прошлым летом. Когда Скотт согласился не везти меня в Мэллингхэм, его английская семья обиделась и даже не навестила нас в Лондоне, но теперь былая враждебность исчезла. Я видела, как они любили Скотта. Они казались такими чужими со своими английскими голосами, в английской одежде, с английскими манерами. Но они были очень добры ко мне, освободили меня от забот о похоронах, всячески выражали сочувствие, помогали, отвезли в отель отдохнуть с дороги.

Рози прибыла из Веллетрии на следующий день, а Лори на похороны не приехала. Она только что узнала, что самолет Эндрю потерялся где-то во Вьетнаме, а старший сын арестован по подозрению в продаже наркотиков. Поэтому ее психиатр не рекомендовал ей ехать в Европу.

– Не понимаю, – сказала Рози, думая, что я не слышу ее. – Как хорошо развивается Эрик, и тут же – Чак, бросивший школу и подавшийся в торговлю ЛСД. Как это могло случиться? В чем ошибка Лори?

– А может быть, просто Вики все делала правильно, – отвечал Себастьян. – Тебе так не кажется?

– Проблема Лори в том, – сказала Элфрида, директор школы, – что она смотрит на детей как на украшение своей жизни, декорацию своего дома. Я не доверяю матерям, без конца хвастающимся своими детьми. Обычно такие матери просто не понимают, что происходит на самом деле.

– А Вики понимает, – сказал Себастьян. – Вики слушает, когда маленькие чудовища разговаривают с ней. Вики коммуникабельна, – добавил он, как бы ставя точку в этом разговоре.

Но в те минуты я была отнюдь не коммуникабельна. Я с трудом разговаривала, с трудом ела, с трудом дышала воздухом, которым Скотт уже не дышит. Когда я приехала в Мэллингхэм, то на себе ощутила мистический смысл его слов о времени как субстанции за пределами сознания, я увидела мир его глазами, приняла его смерть так же, как он ее принял, как растворение в некоей временной структуре, ставшей его домом. Теперь ничто не имело значения, кроме того, что он обрел мир рядом с отцом, в месте, где морской ветер гудел над болотами далекой, древней, красивой земли; ничто не имело значения теперь, кроме того, что доставила его домой.

Мне опять слышались голоса, что-то говорившие мне, иногда звучавшие так далеко, что я не могла их различить.

– Вики так плохо выглядит; того гляди, потеряет сознание.

– Перенесет ли она похороны?

– Вики, дорогая, может быть тебе прилечь?

– Может быть, доктора...

– Да Вики в порядке, – сказал Себастьян.

Голоса, голоса, голоса... люди ходили мимо меня... Все было как во сне, и я смотрела на озеро за лужайкой, подставляла лицо морскому бризу и все думала, как это хорошо, как правильно, что Скотт хотел приехать именно сюда.

– Послушай, Вики, – сказала Элфрида решительно, застав меня в саду утром в день похорон, – я хочу кое-что тебе сказать, и ты, пожалуйста, не возражай. Буду с тобой совершенно откровенна. Пожалуйста, не считай меня своим врагом. Ничто не может быть дальше от истины, чем такие мысли. На основании своего опыта заведования школой я хорошо знаю, что у ужасных родителей могут быть на удивление очаровательные дети. Поэтому у меня нет против тебя никакого предубеждения из-за твоего отца; я сужу о тебе по тебе и по твоим поступкам...

– Дальше. Ты вполне интеллигентная, привлекательная и благоразумная женщина, и теперь, когда все закончилось, я не вижу причин, почему бы тебе не позаботиться о достойном будущем. Ты должна взять себя в руки и начать строить планы. Почему бы тебе не пожить в Англии какое-то время, подальше от этого ужасного Нью-Йорка? Себастьян говорит, что ты частенько тешилась мыслью получить ученую степень; так, может быть, стоит взяться за дело всерьез? Сейчас как раз то время, когда тебе необходимо чем-то заняться. Это даст тебе не только новые интересы, но и новую жизнь; это то, что тебе нужно, чтобы оправиться от потрясения. Почему бы тебе не получить ученую степень в моем старом университете в Кембридже? Они принимают немолодых студентов, главными критериями являются желание и способность учиться. Моя старая наставница еще там, и я тебя ей представлю, и она сделает все, чтобы тебе помочь. Да и Себастьян будет тебе полезным – он ведь хорошо знает Кембридж... О, я знаю, знаю, что ты собираешься сказать! «Не могу, не могу, я нужна детям!» Вики, ты должна трезво смотреть на вещи. Твои дети растут и взрослеют; как-нибудь утром ты проснешься и обнаружишь, что все птички разлетелись из твоего гнезда, а твоя жизнь совершенно пуста, потому что ты отдала ее детям и ничего не сделала для себя. Я это наблюдаю постоянно в школе на примерах родителей моих учеников, и, поверь, судьбы этих родителей очень печальны... Подожди, не спеши со мной спорить! Эрик и Пол, очевидно, завершат образование в Америке, а Саманта и Кристина могли бы поступить в английский пансион. Боже, да я их сама с радостью возьму! Мы располагаемся недалеко от Кембриджа, и пансион вроде моего был бы для них хорошей жизненной школой в новой стране. Что же касается Бенджамина, он как раз в том возрасте, когда идут в подготовительную школу!

Теперь же я стала обдумывать эти факты со спокойной отстраненностью, часто наступающей после эмоционального взрыва.

В результате тщательно продуманной хладнокровной интриги моего отца Стив Салливен напился и разбился насмерть на пустынной деревенской дороге в 1939 году. Правда заключалась в том, что это мой отец толкнул Стива в пьяную автокатастрофу, так же как он толкнул Скотта в кровавую ванну, и в обоих случаях представил дело так, что преступления выглядели как самоубийства.

Мне была невыносима мысль о том, что эти преступления останутся безнаказанными, хотя я понимала, что ничего не смогу тут поделать. Меня трясло, я потеряла способность трезво мыслить и решила обдумать все потом, после похорон.

Я сошла вниз и присоединилась ко всем остальным, собиравшимся в церковь. И опять вокруг меня поплыли голоса, голоса, голоса... Что-то слышалось о будущем, прошлом, настоящем, но я была вне всего этого, я погрузилась в воспоминания о Скотте и, когда наступил момент похорон, опять увидела мир его глазами и приблизилась к нему через границы времени.

Я прошептала: «Вне времени живет душа...»

– Это ведь Элиот, верно? – спросила Рози. – Я всегда считала, что его переоценивают.

Но Себастьян взял меня за руку и, когда мы направились в церковь, стал тихо цитировать «Четыре квартета»: «То, что мы называем началом, часто бывает концом, а закончить – значит начать. Конец – это место, с которого мы начинаем...»

Небо над мэллингхэмской церковью было серым, а деревья на церковном дворе – голыми. Заупокойная службы была недолгой. Гроб опустили в землю, священник закрыл свою книгу, и холодный ветер с моря зашуршал по гирляндам цветов. Я заказала много цветов, не только для Скотта, но и для Стива и Тони, для Дайаны и ее сына Алана, для всех, кто был похоронен под ветвями вишни, которую посадила сама Дайана, чтобы любоваться ее весенним цветением.

Я смотрела на цветы. Это были хризантемы, бронзовые и желтые. Я бы и дальше смотрела, но услышала шепот Элфриды: «Вики...» и поняла, что пора уходить.

Но Себастьян сказал:

– Ей нужно побыть одной.

Все ушли, и я осталась в одиночестве.

Сразу же я вновь все стала видеть глазами Скотта; время искривилось, прошлое слилось с настоящим. Я осматривала церковный двор, и, хотя вишня стояла голая, я видела ее цветущей. Я взглянула на верхушку церкви, и за какую-то долю секунды передо мной промелькнуло тысячелетие.

По лицу моему струились слезы. Я стояла неподвижно, боясь разрушить чары, но тут послышался звук открываемой калитки, и я сразу поняла, что пришел мой отец.

Отец медленно шел ко мне. Он был весь в черном, выглядел очень опрятным, спокойным и старым.

– Так ты пришел, – сказала я, когда он остановился. – А говорили, что тебя не будет. Но я не верила.

Он дышал ровно, но шумно, как всегда после приступа астмы.

– Да, – сказал он. – Я должен был прийти. – Он посмотрел на цветы, и его глаза вдруг наполнились слезами. – Вики, – сказал он, – Вики, пожалуйста, прости меня и вернись домой. Пожалуйста, Вики. Умоляю тебя.

Я посмотрела на него и, увидев свое отражение в его глазах, поняла, что высшая справедливость не в милосердии, а в беспощадности. Я знала, что у меня нет выбора: я была орудием какой-то непонятной, непостижимой силы, предназначенной для свершения правосудия.

Я сдержанно ответила:

– Мы больше не можем встречаться.

Он начал задыхаться.

– Но, Вики... О, Боже... Вики, Вики, пожалуйста, выслушай меня...

Я ясно видела его будущее. Он намного переживет всех своих друзей; он будет жить, зная, что я тоже жива, но мы не можем встречаться; он доживет до глубокой старости, и жизнь для него будет наказанием за грехи.

– Вики, ты должна простить меня, должна...

Час настал. Пришло время вынести приговор. Я должна была сказать ему те уничтожающие слова, которые он сам так часто использовал для уничтожения других.

– Это все. Конец. Мне больше нечего сказать.

Оставив его среди могил, я пошла прочь по тропинке и, когда часы на церковной башне пробили час, остановилась у входа в церковный двор.

Снаружи были только черный лимузин и красная малютка Себастьяна. Потом я увидела и самого Себастьяна. Он стоял неподалеку, стараясь выдернуть веточку остролиста из живой изгороди.

Когда я увидела кусты диких роз, живая изгородь вспыхнула в моих глазах весенними красками так же ярко, как вишня на кладбище, – я видела цветущий луг и розы, розы, яркие пятна в темной непостижимой Вселенной, торжествующие символы победы над временем.

Я окликнула Себастьяна. Он обернулся, улыбнулся и направился ко мне с веточкой остролиста в руке.

Силы возвращались ко мне. Протянув руку, я подняла щеколду церковной калитки и вышла, наконец, через дверь, которую никогда не открывала, в цветущий сад роз.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

1 Верховный король Ирландии X—XI вв.

2 Атриум – главное помещение в античном римском доме.

3 Грендель – отрицательный персонаж, его мать – «женочудовище».

4 Камелот – по преданию, столица короля Артура.

5 В этой главе стихи Т. С. Элиота даны в переводе С. Степанова

6 По Фаренгейту.