Текст книги "Грехи отцов. Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
– Я перевез твою мать из ужасной Национальной больницы в Лондонскую клинику. Власти нашли в ее кошельке номер телефона и адрес Лондонского филиала нашего банка. Кажется, у нее нет здесь ни друзей, ни родственников и, видимо, не особенно много денег. Очевидно, высокие цены и многочисленные пошлины отразились на ее доходах, и последнее время она жила в ужасных условиях в южной части города. Я с трудом дышала.
– Извини, не смог бы ты повторить последнее предложение.
Он повторил сказанное и добавил: – Подожди, я свяжусь с телефонисткой. Это ужасная линия. Разговаривать просто невозможно.
– Нет, нет, я хорошо слышу тебя. Но я не понимаю, почему она не попросила денег у меня?
– Она сказала, что больше не хочет быть тебе обузой.
– О, но это мой моральный долг.
– Да, она сказала, что знает все, что ты думаешь по этому поводу. Но я думаю, тебе лучше приехать и решить этот вопрос. Как скоро ты сможешь это сделать?
– О да, но... Я не думаю, что могла бы... Я конечно пришлю деньги, но...
– Вики, нравится это тебе или нет, но она – твоя мать. Она воспитывала тебя первые десять лет твоей жизни, так что можно предположить, что ты ей кое-чем обязана, хотя нет сомнения в том, что позже она допустила ужасную ошибку. И уверена ли ты в том, что эта ошибка на самом деле непростительна? Мне кажется, ты становишься похожей на свою мать и повторяешь ее ошибки.
Я не могла говорить, но внутренний голос кричал: «Неужели это правда? Нет, этого не может быть, этого не было, он не делал, он не мог...» Я чувствовала себя очень скверно, вновь и вновь я пыталась говорить, но не произнесла ни звука.
– Сообщи мне время твоего прибытия, – сказал Скотт, – я пошлю за тобой машину в Хитроу и забронирую тебе номер. Нет необходимости встречать тебя, если тебе это неприятно.
– Неприятно?
Наступила продолжительная пауза. Скотт продолжал:
– Я не знаю, что происходит в Нью-Йорке, но могу сказать, что от многих слышал, что у тебя появилось новое увлечение в жизни. Поэтому я полностью понимаю твое нежелание вспоминать о прошлом.
– Ты имеешь в виду Джордана Саломона? Но...
– Это не важно. Сейчас важно только одно – ты должна сообщить мне, когда ты приезжаешь, чтобы я мог подготовиться к твоему приезду. Надеюсь, что вскоре тебя услышу. Пока.
– Скотт, – я задыхалась, но он уже повесил трубку. Я сидела на кровати, дрожа с головы до ног, продолжая шептать: «Скотт, Скотт...» – до тех пор, пока телефонистка не сказала мне, что разговор окончен.
Я повесила трубку, оставаясь на прежнем месте. Я решила не думать о своей матери. Во всем этом была доля правды, но я решила больше не думать о прошлом, так как давно уже научилась отгонять от себя эти мысли. Устранив ее без особых усилий из своих мыслей, я почувствовала, что могу целиком предаться размышлениям о Скотте.
Неожиданно я заметила, как свет ворвался в мою комнату, я подошла к окну и почувствовала некоторое волнение. Мне казалось, будто весь мир наслаждается солнечным светом. Я больше не чувствовала себя пожилой, отчаяние исчезло, а вместе с ним и чувство бесполезности и опустошения. Мне ведь было 36 лет, я была в самом расцвете сил, и единственный мужчина, которого я любила, по-видимому, принял решение о том, что мы снова должны встретиться.
Я решила ничего не рассказывать своему отцу, который думал, что я давно уже оправилась после любовной связи со Скоттом, я не имела намерения его разочаровать и, хотя он настаивал, чтобы я продолжала свой роман в 1963 году, когда он казался ему всего лишь временным наваждением с моей стороны, но я подозреваю, он совсем иначе посмотрит на ситуацию теперь, в 1967, если эта любовная связь восстанет из пепла через много лет после того, как она канула в вечность.
Оставалось несколько месяцев до возвращения Скотта в Нью-Йорк. Я хорошо могла представить, как отец начнет нервничать, завязываться в узел, устраивая свои хитроумные игры и приписывая всевозможные мрачные побуждения Скотту, если наш роман возобновится. Но теперь я ясно видела, что в том, что касалось их банка, ни от того, ни от другого нельзя было ожидать разумного поведения. Очевидно, мне придется взять на себя роль посредника. Они никогда не смогут доверять друг другу настолько, чтобы достичь примирения, пока я не предложу решения, которое раз и навсегда прекратит их нелепые игры с властью. Казалось невероятным, что они не понимали бессмысленности агрессии. Если бы не женщины, мужчины давно бы уже вымерли, истребленные собственной глупостью, но, конечно, женщины тоже глупы, потому что терпят их нигилистическое поведение, считая все эти грубости неизбежными.
Но я-то не намерена была считать этот грубый конфликт неизбежным. Все эти годы я старалась не думать о будущем Скотта, но недавно я узнала, что в Лондоне он работал, как всегда, безупречно. Я подумала, что, вероятно, они достигли с отцом какого-то понимания, и это дает им возможность наладить тесные деловые контакты, даже если личных отношений по-прежнему не существует. Я не могла поверить, что мой отец, который так любил Скотта, мог сделать какой-нибудь грубый враждебный шаг против него, и я также не могла поверить, что Скотт может представлять угрозу моему отцу, пока тот с ним обходится честно. Если бы я как-нибудь могла положить конец их взаимному отчуждению, я была уверена, что их деловые отношения, более не отравляемые горечью или подозрительностью, возможно, могли сами собой наладиться. Все, что им надо – это возможность вернуться к разумному сосуществованию, не думать, что другой пытается его обмануть, и я хотела организовать эту возможность. Этих людей надо примирить. Именно примирения я хотела и собиралась добиться успеха, потому что впервые в жизни наступила ситуация, когда я управляла всем.
Силы вскипали во мне, подобно возбуждающему средству, я почувствовала, что теперь способна завоевать мир, и я улыбнулась при воспоминании о рассказе Себастьяна об изнеженном Юлии Цезаре, ставшем самым сильным и могущественным.
Я позвонила в «Пан Америкен» и заказала себе билет до Лондона.
Своей семье я сообщила, что старая подруга пригласила меня провести несколько дней в Вирджинии. Единственный человек, которому я сказала правду, была моя няня. Ей я оставила свои координаты на случай крайней необходимости. Затем я быстро собралась, учитывая, что весна в Англии может быть холодной. Я взяла с собой пару теплых вещей, помня, что Скотту нравятся скромно одетые женщины. И лишь в дополнение к рубашкам и свитерам я взяла одно выходное платье с глубоким вырезом. Завершив необходимые приготовления, я забежала в аптеку за упаковкой таблеток. Я перестала их принимать, когда рассталась со Скоттом, но снова начала их пить, когда познакомилась с Джорданом.
Вскоре я была в аэропорту. Меня ждало длительное путешествие в другой, неведомый мне мир. Мы бесконечно летели над морем, над скалами, и вот самолет стал снижаться, и моему взору предстал сверкающий Лондон.
Я знала, что он где-то здесь, совсем близко, как только вошла в таможенный зал. Я пыталась высмотреть его лицо в огромной толпе, но тщетно.
Вдруг он показался в дверях. Он находился на расстоянии 30 ярдов от меня, приветливо улыбаясь, и махал рукой. Я попыталась пойти ему навстречу, но не смогла. Так и осталась стоять на своем месте с чемоданом в руках. В этот момент я перестала думать о будущем, о прошлом, существовало только настоящее. Все мои мысли сконцентрировались на его появлении, я пыталась разглядеть мельчайшие подробности его внешнего вида. Его волосы поседели на висках и стали значительно длиннее. Сначала мне показалось, что он тщательно выбрит, но позднее я увидела щетину на его лице. Он поправился, но это ему шло. Особенно выделялись на его лице темно-карие глаза, глубокие и выразительные. Походка была быстрой, но мягкой. Он был в безупречно сшитом темном костюме с синими полосами и в белой рубашке. Шелковый галстук был нежно-синего цвета. Его туфли были начищены до блеска. На рукавах рубашки виднелись серебряные запонки. В этот момент я хотела его, как никогда.
– Привет. Как дела? Как долетела? Надеюсь, все было в порядке. – И не дожидаясь ответа, он взял мой чемодан и направился к выходу. Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Я неровно дышала, мне было невыносимо жарко. Никаких связных мыслей не было.
У входа стоял «роллс-ройс» молочно-белого цвета. Скотт направился к нему. Водитель «роллс-ройса» о чем-то разговаривал с полицейским, но как только мы вышли из здания аэропорта, полицейский повернулся в нашу сторону и отдал честь, а водитель ловко выскользнул из машины, чтобы открыть дверь. Скотт поставил чемодан рядом с машиной.
– Извините, офицер, но мы должны ехать.
– Конечно, сэр, но в следующий раз попросите вашего шофера ставить машину на стоянку.
Это была страна, где царила атмосфера вежливости и спокойствия, здесь я чувствовала себя иностранкой. Когда я очнулась, то увидела нелепые маленькие автомобили с непривычным рулевым колесом справа, людей в поношенных дождевиках, изморось, тихо падающую с чужого освещенного неоновым светом неба.
Внезапно я поняла, что все ждут меня, и быстро села в машину. Скотт сел на заднее сиденье рядом со мной. Мы не разговаривали, а молча ждали, пока шофер уберет чемодан в багажник и займет свое место у руля. Машина сорвалась от края тротуара.
– Я разговаривал сегодня с твоей матерью, – непринужденно сказал Скотт, пока я безрезультатно раздумывала, о чем бы завести разговор. – Ей намного лучше. Я думаю, она долго пролежит в больнице. Я попросил своего секретаря узнать обо всех оздоровительных санаториях, находящихся на южном берегу...
– О да, это прекрасная идея, спасибо тебе. – Машина направилась в туннель, на выезд из аэропорта.
– Твоя мать с нетерпением ждет тебя.
– О да, конечно. – Я старалась не смотреть на него, я чувствовала, что теряю над собой контроль. Я побоялась выкинуть какую-нибудь глупость, это могло бы его расстроить. По его хладнокровию я поняла, что он ни в коем случае не хотел бы проявления эмоций с моей стороны.
Мы ехали молча, но, наконец, полагая, что любой светский вопрос лучше этого путающего молчания, я спросила:
– Тебе нравится жить в Лондоне?
– Не очень.
– Но почему?
– Ведь ты за тридцать тысяч миль отсюда.
Я посмотрела на него, но ни один мускул на его лице не шевельнулся.
– О Боже, Вики, сколько времени прошло с тех пор.
– О Боже, Скотт. Я... О Боже!
– Я сожалею о том, что произошло. Я и не надеюсь на то, что ты меня простила.
– О да, здесь ты прав. Ты пустил в ход все свое обаяние, ты думал, что я брошусь тебе в ноги. Ты эгоист, ты сукин сын, ты...
Он засмеялся.
– Я же только что попросил у тебя прощения!
– Я бы тебе сказала, что ты должен сделать со своим прощением! – воскликнула я. Я подняла лицо к нему, а он нагнулся, попытался меня поцеловать, я увернулась, но в следующий момент он силой обнял меня, и его сухие губы прижались к моим губам. «Роллс-ройс» мчался по направлению к Лондону.
– Ну хорошо, ты, мерзавец, почему же ты мне не звонил?
– Что я мог тебе предложить? Какое имел право снова мучить тебя, когда все проблемы оставались нерешенными?
– Неужели тебе не хотелось...
– Не хотелось! – Да я сотни раз пытался тебе звонить. Но это был тупик. Я чувствовал, что не имею права! Позднее твой отец сказал...
– Если он обманывал тебя, я убью его! Я это сделаю! Мало он лгал тебе и все портил!
Скотт засмеялся.
– Мы не можем винить твоего отца на этот раз. Многие люди, кроме него, говорили мне о том, что у тебя другая жизнь: бизнес, вечеринки, новые друзья, даже...
– Можешь забыть сплетни о Джордане.
– Ну конечно, ведь были и другие. Я все понимаю.
– Нет.
– Нет?
– Нет, я устала от бессмысленного секса, я не хотела никого кроме тебя! О Боже! Но почему я тебе все это говорю? Какая ужасная глупость! Но я не могла забыть тебя!
– Вики... Не надо на себя наговаривать.
– У меня нет выбора. Мне кажется, я совершенно не могу на тебя сердиться. Тем хуже для меня.
– Ш-ш-ш.
Он снова начал меня целовать.
– Все будет хорошо. Это дело нескольких месяцев, скоро я вернусь в Нью-Йорк и тогда...
– «Савой», сэр, – сказал шофер, открывая дверь.
Мы еще раз поцеловались. Скотт последовал за мной в отель.
– Ладно, я была с тобой достаточно откровенна, даже слишком откровенна. Теперь мне бы хотелось, чтобы ты рассказал мне о том, как жил эти годы.
Скотт улыбнулся. Мы лежали в постели и пили шампанское, которое нашлось в холодильнике, в гостиной моего номера. Для Скотта, живущего по европейскому времени, было уже 2 часа, для меня же только 9 часов вечера, и я чувствовала себя весьма бодро.
Я взглянула на него. Неяркий свет лампы на ночном столике освещал неприбранную кровать; верхняя простыня, смятая и перекрученная, обернулась вокруг моей ноги, затем обмоталась вокруг его бедер и конец ее лежал на моем животе. Мои груди приняли нежно-розовый оттенок, как будто недавнее непривычное событие ввело их в смущение; потянув на себя простыню, чтобы скрыть их странный цвет, я сдернула с бедер Скотта покров и мне бросилась в глаза стройность его тела.
– Ну хорошо, – сказала я, – теперь расскажи мне о целой череде своих любовных побед. – Я улыбнулась, чтобы показать, что меня это не очень волнует. Но мы оба знали, как это важно для нас обоих. Я знала, что у него была другая женщина, и меня мучила ревность. Я не могла представить его с кем-то другим. Но я бы не вынесла его лжи. – Я хочу знать правду. Ты обязан мне все рассказать.
– Конечно. – Он взял мою руку и нежно провел по ней указательным пальцем. – Я чувствовал себя ужасно, когда приехал в Англию. Я надеялся, что вскоре твое место займет какая-нибудь женщина. У меня был роман с библиотекаршей. Она была приятной женщиной, и мне нравилось общаться с ней. Мы прожили шесть недель, затем она ушла.
Я ждала объяснений, но Скотт молчал. Тогда я осторожно спросила:
– Она нашла другого?
– Нет, она ушла из-за того, что я много пил. Вскоре я снял большой дом и вынужден был нанять слуг. Это помогло мне держать себя постоянно в форме, и я перестал пить.
– Наверное, были и другие женщины?
– О нет, больше мне не хотелось рисковать. Я испробовал снова прежнюю манеру одноразовых встреч, но она мне тоже не помогла. Я был слишком испуган, что мои старые проблемы вернутся снова, и вскоре обнаружил, что не могу иметь дело с женщиной, пока не напьюсь как следует – еще один способ навлечь на себя несчастье, как выяснилось. Итак, я знал, что должен контролировать свою склонность к спиртному, так что я подумал, зачем связываться с женщинами, зачем навлекать на себя неприятности, зачем стремиться расслабиться с помощью секса, когда результат далек от успеха? – Он усмехнулся, издеваясь над своим положением, как будто это осталось в прошлом. Его глаза горели от боли.
– В конце концов, – сказал он, отвернувшись от меня и поставив бокал на тумбочку, – победило здоровье, восторжествовал здравый смысл, и моя увлекательная личная жизнь пришла к своему бесславному концу. Без сомнения, ты сейчас думаешь, что я получил то, что заслужил, после того как обращался с тобой в Нью-Йорке. Это, конечно, мое мнение, и ты можешь его разделить со мной.
Я положила свою руку на его, он выключил свет, так, чтобы больше не надо было прятать от меня свое лицо. Мы некоторое время лежали рядом в темноте.
Наконец он сказал:
– Я думаю, что все-таки я выживу. Я не знаю, как мне удалось жить все эти годы без тебя. Я часто думаю, что не смогу дальше жить так.
Я нежно приложила палец к его губам. Затем я поцеловала его. Позже я сказала:
– Я бы приехала к тебе в Лондон. Я бы все сделала. Если бы только...
– Нет, – сказал он. – Никаких «если». Если бы ты приехала жить в Лондон, это решило бы некоторые проблемы, но создало бы массу других. В конце концов жизнь стала бы невыносимой. Неужели ты думаешь, что я не рассматривал разные варианты? Ты думаешь, я не проигрывал всю нашу ситуацию снова и снова? Единственное разумное решение, которое я мог тогда принять, было – выжить как-нибудь в Лондоне одному и молиться о чуде, которое поможет оставить тебя в покое и ждать, пока ты сама не захочешь меня увидеть.
Скотт снова включил свет и с трудом допил бокал шампанского.
– Странно, – сказал он, глядя на бокал. – Я не слишком-то люблю спиртное. Я пью виски, потому что его не хочется больше двух порций, и не обращаю внимание на вкус. Вот что я люблю, так это водку. Ее можно так приправить, что никогда не догадаешься, что пьешь спиртное... но иногда это является большим неудобством. Когда я служил на флоте, я раз или два попадал из-за этого в переделку, потому что... но это прошлое давно уже не имеет значения. Тем более я снова контролирую свое пристрастие к спиртному. Но довольно об этом. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. – Он стал перебирать мои волосы.
– Ты великолепна с длинными волосами.
– Алисия говорит, что я напоминаю ей молодого ягненка.
– Алисия как всегда тебе завидует! Кстати, как у них дела с Корнелиусом?
– Трудно сказать. Я думала, что они уже снова на грани развода, но сейчас как будто бы все наладилось. Я восхищаюсь этой парой. Можешь ли ты себе представить, что они женаты тридцать шесть лет. И вообще, возможно ли жить с одним человеком тридцать шесть лет?!
– Давай попробуем выяснить это сами.
Я опрокинула бокал шампанского на кровать.
– Это предложение?
– А ты думаешь, что это научный эксперимент?
– О, Скотт, дорогой!
Вся боль куда-то ушла, мы оба стали смеяться.
– Ты уверен в том, что хочешь на мне жениться? – неуверенно спросила я. – Я ведь знаю, что ты с подозрением относишься к браку.
– Я не могу жить без тебя – это все, что я могу тебе сказать. Пока мы вместе, мне все равно, женат ли я, живу ли в грехе или нахожусь в качестве экспоната в зоопарке.
– В таком случае, считай, что ты одновременно женат и находишься в зоопарке! А ты уверен в том, что не имеешь ничего против моих детей? Я знаю, как ты относишься...
– Давай закончим обсуждать, как я отношусь к детям, лучше поговорим о том, как ты относишься ко мне. Я прекрасно знаю, что для тебя значат дети, и понимаю, что в твоем положении лучше иметь мужа, чем любовника. Это все очень разумно. На самом деле, ничего более естественного не бывает. Надеюсь, ты не думаешь, что я так эгоистичен, что не могу понять твоего положения, уважать его и приспособиться к нему.
– Нет, я так не думаю, но...
– Я постараюсь поладить с твоими детьми, Вики, я тебе обещаю. Я люблю тебя и сделаю все, чтобы ты была счастлива. Не волнуйся больше о детях.
Мои глаза наполнились слезами, ибо наконец-то я услышала то, что всегда хотела услышать. Я зашептала слова благодарности и нежно поцеловала его в щеку. Было уже поздно, и я почувствовала, что засыпаю.
Скотт нарушил тишину:
– Твоему отцу, Вики, это не понравится.
Я моментально проснулась. Впервые я обратила внимание на овальное лепное украшение на потолке вокруг люстры и другую лепнину в углах.
– Сейчас мы с твоим отцом в очень хороших отношениях, – сказал Скотт. – Но я боюсь, что он крайне подозрительно отнесется к нашему браку, и мы снова вернемся к тому, что случилось в шестьдесят третьем году.
– Хотела бы я посмотреть, как он это будет делать. – Я по-прежнему разглядывала потолок. Неяркий свет лампы на ночном столике отражался в подвесках люстры.
– Ты стала с ним ближе, не так ли? – сказал Скотт. – Я могу судить по тому, как он о тебе говорит.
– Да, мы с ним ладим. Это не так трудно.
– А если он попытается настроить тебя против меня...
– Скотт, мне тридцать шесть лет, я сама себе хозяйка, и больше ни один мужчина не будет диктовать мне, как устраивать свою жизнь.
– Отлично, я просто хотел предостеречь тебя.
– Все в порядке, а теперь давай забудем об этом. Я начинаю злиться при одной мысли, что вы с отцом продолжаете играть в эти бессмысленные и жестокие игры. Я собираюсь встать между вами с оливковой ветвью в одной руке и белым флагом в другой.
Он засмеялся:
– Судья выходит на ринг?
– Да, почему бы нет! – Я наконец перестала разглядывать потолок и повернулась, чтобы посмотреть на него. – Не пора ли, чтобы кто-нибудь попытался вас обоих вразумить.
Он улыбнулся мне.
– Не смотри так разъяренно!
Через некоторое время я приоткрыла глаза и увидела, как Скотт одевался.
– Я должен зайти домой, Вики. Мне необходимо побриться и привести себя в порядок, прежде чем идти в офис. Позвони мне позже, после того, как повидаешь свою маму, и мы с тобой что-нибудь придумаем на вечер. Желаю удачи. Я очень тебя люблю.
Свет в холле погас, и я услышала, как где-то далеко закрылась дверь.
Я уснула.
Мне снилось, будто бы я снова стала ребенком, мне снилась английская няня, горы игрушек, друзья детства. Я была очень богата и счастлива, но моя няня пыталась сделать все возможное, чтобы я была не сильно избалована. Моя мать очень переживала, когда Нэнни была строга со мной, но мне нравилось проводить с ней время. Я больше любила общаться с ней, чем с родителями. Я точно знаю, если бы меня избаловали в детстве, то сейчас испытывала бы массу ненужных проблем. Я жила тогда с матерью в усадьбе испанского типа на берегу моря в Палм-Бич. Мать никогда не называла меня по имени, она звала меня «дорогая». Она очень гордилась мной, и я всегда присутствовала на ее маленьких вечеринках, где стала известной благодаря своим остроумным замечаниям (это были времена Шерли Темпл). Я гордилась собой. А Нэнни пыталась бороться с моей постоянно растущей манией величия. Затем приехал Дэнн. Мать давно познакомилась с ним в Калифорнии. Однажды в 1940 году Дэнн прилетел во Флориду и позвонил, чтобы возобновить знакомство. Дэнн был высокий, стройный, с грустными темными глазами и великолепными манерами. Он говорил без акцента и лишь однажды по телефону разговаривал по-итальянски со своим отцом. «Какой прекрасный язык!» – заметила моя мать.
Она была в восторге от Дэнни. Теперь все свое внимание она уделяла ему, а я заняла второе место на ее вечеринках. Мне это совсем не нравилось. Также это не нравилось моему отцу. Начались ссоры. Отношения между моими родителями всегда были настолько плохими, что я даже не могла себе представить, что когда-нибудь они смогут улучшиться. Я знала, что родители любят меня, а я их, и мне было все равно, живут они вместе или раздельно, любят друг друга или ненавидят. Я жалела лишь о том, что люди, которых я люблю, не могут быть хорошими друзьями. Я принимала их ссоры, как обычное, нормальное явление, которое не может – помешать родителям любить меня.
– Не о чем беспокоиться, – всегда говорил Дэнни, протягивая мне коробку конфет: «Я собираюсь жениться на твоей матери. Твой отец возмущен, он думает, что я собираюсь жить на алименты твоей матери, но у меня есть деньги и множество планов, о которых твой отец даже не подозревает. Мне наплевать на мнение твоего отца, оно для меня ничего не значит. Твой отец может отправляться ко всем чертям!»
Это заключение было его роковой ошибкой. Я возненавидела Дэнни за эти слова и стала видеть в нем своего главного врага. Я решила, что Дэнни должен покинуть наш дом, я считала своим долгом уберечь мать от этого ужасного человека.
Однажды, когда мы болтали с матерью, я ей сказала:
– Я обеспокоена сложившейся ситуацией. Я никогда раньше не беспокоилась о твоих дружках, но сейчас я точно знаю, что он разобьет тебе сердце, а потом и другим женщинам.
Я гордилась тем, что разобралась в Дэнни. Ведь я уже кое-что знала о жизни. Знала о том, что женщина слепо влюбляется в мужчину, ложится с ним в постель, целует его в губы, а затем наступает блаженство. Мать мне не раз рассказывала об этом.
Мать страшно разозлилась. Я ожидала любой реакции, но только не гнева. Я испугалась и закричала:
– Дэнн говорил много гадостей про отца!
– Ты глупая маленькая девчонка! – Мать разрыдалась.
Я подумала, что она плачет по причине предстоящей разлуки с Дэнни:
– Не волнуйся, мамуля, все будет хорошо, Дэнни уйдет из нашего дома и мы по-прежнему будем жить счастливо.
– Уйдет? – переспросила мать. – Никуда он не уйдет, потому что я этого не хочу. – Мать тоже никуда не собиралась уходить, уйти должна была я.
У матери начались истерики:
– Дорогая, я очень люблю тебя! Но как ты не можешь понять, что я не могу бросить Дэнни. Человек, которого ты любишь... Ты даже не знаешь, что это такое! Я очень люблю тебя, детка, но...
– Я все поняла! Тебе наплевать на меня! Ты поскорее хочешь отправить меня к отцу, чтобы спокойно проводить время с Дэнни.
– Вики, нет! О Боже, так больше не может продолжаться! Я сделаю, как ты хочешь, я брошу его...
– Не беспокойся больше ни о чем. Мне уже все равно, я уеду к отцу. Но я больше никогда не хочу тебя видеть!
И я уехала со своим отцом, в общем я получила то, что хотела. В придачу к этому я получила огромный холодный дом в Нью-Йорке, двух сводных братьев и мачеху, которая решила, что мне следует начать новую жизнь. Первым делом она выбросила всю мою одежду.
Конечно, отец любил меня, но он слишком много работал и слишком редко бывал дома. Я мечтала о том, что в этой новой жизни мы будем вдвоем: отец и я. На самом же деле были Алисия, Себастьян и Эндрю, которые скоро пошли в школу, так что большую часть времени я проводила с мачехой. Она рассказывала мне о реальной жизни, а не о романтической чепухе, которую я привыкла слышать от своей матери. Все оказалось намного хуже, чем я думала. Мать бросила меня из-за этого! Ведь то были не просто поцелуи. Непостижимо! Она от всего отказалась из-за этого! Но ведь я тоже виновата. Когда мы с матерью были в суде, я отвратительно вела себя и судья сказал: «Ребенок слишком встревожен, так больше не может продолжаться!» Тогда я во многом обманула судью. Сейчас я вспомнила об этом, и мне казалось, что я никогда не смогу примириться с этим чувством вины. Мой отец спас меня, он всегда так хорошо ладил с детьми. Он чувствовал, что я несчастна.
– Расскажи мне обо всем, дорогая. – И я рассказала ему все, что со мной произошло за последнее время. Отец все внимательно выслушал и сказал.
– Детка, ты ни в чем не виновата. Такая женщина, как твоя мать, не могла, да и не имела права воспитывать детей.
И отец начал рассказывать мне о том, какой безнравственной была мать, о том, как часто она меняла мужчин. И я перестала чувствовать за собой вину, я успокоилась, все постепенно встало на свои места. Я стала еще больше уважать и любить отца.
– Папочка, я никогда не буду такой, как моя мать! Никогда, я обещаю тебе это!
– Конечно, дорогая, ты будешь хорошей девочкой. А когда ты кого-нибудь по-настоящему полюбишь, то обязательно выйдешь замуж, будешь замечательной женой и матерью.
Безусловно отец был прав, и я готова была сделать все так, – как он хочет, ведь я так сильно его любила.
Но иногда вопреки своему желанию я вспоминала о матери.
Чем больше я думала об этом, тем больше боялась, что смогу ей все простить, что снова буду любить ее как прежде. Мне уже с трудом верилось, что она могла со мной так жестоко поступить. Но она так поступила, и мне ничего не оставалось, кроме как забыть ее и вычеркнуть из своей жизни. Постепенно я стала ненавидеть мать, и чем больше я ее ненавидела, тем больше любила и боготворила отца.
Невероятно! Я закричала и проснулась, с удивлением обнаружив, что нахожусь в гостинице «Савой». В Нью-Йорке было только пять часов утра, но по английскому времени утро уже было в самом разгаре, и мне необходимо было вставать. Я заказала кофе, оделась, а затем позвонила в Лондонскую клинику. Там мне сказали, что я могу посетить миссис Дьякони в любое время, потому что ей намного лучше.
Я долго просидела на краю кровати, а когда очнулась, то обнаружила, что думаю о Дэнни. Я знала, что он был убит в перестрелке в одном из казино своего отца в Лас-Вегасе. Наверное, моя мать была очень опечалена этим событием. Они были женаты пять лет, больше я о них ничего не слышала, потому что отец категорически запретил мне встречаться с ними.
Я вышла из отеля и взяла такси. Лондон мелькал за окнами. Серые облака, серые здания, серые люди – все это произвело на меня унылое впечатление. Единственным ярким пятном на этом пейзаже выделялись красные автобусы. Город казался совершенно чужим, он напоминал мне о несчастливых годах, проведенных с Сэмом. Я удивлялась, как Скотт мог столько лет жить здесь. Но сейчас мне не хотелось думать о Скотте. Единственный человек, о котором я сейчас могла думать, была моя мать.
– Остановитесь, пожалуйста, около цветочного магазина. – Хорошо, что я вспомнила о цветах. Ведь это так приятно, когда тебе приносят их в больницу. Я помнила всех, кто приносил мне цветы в больницу после смерти Сэма. Только Себастьян не принес мне цветов, он подарил мне сборник стихов.
Наконец мы подъехали к больнице. Я чувствовала себя скверно, поэтому быстро протянула водителю пятифунтовую бумажку и выскочила из машины, не дожидаясь сдачи. В больнице медсестры проводили меня к матери.
– Доброе утро, миссис Дьякони. Для вас приятный сюрприз!
Палата была светлая и чистая. Скотт уже обо всем позаботился. На столе стояли цветы, полная ваза конфет и других сладостей.
Последний раз я видела мать в 1959 году, когда она приезжала в Нью-Йорк. Она осталась у меня в памяти как крашенная блондинка с вызывающими манерами. Пародия на секс-символ Голливуда. Годы сделали ее еще более отталкивающей и нелепой. Мне было противно даже смотреть на нее. Я приготовилась к тому же самому впечатлению, но... передо мной была совершенно другая женщина, не та, которую я видела восемь лет назад. Передо мной лежала старая женщина с седыми волосами, морщинистым лицом и бесформенным телом. Только ее голубые глаза совсем не изменились, цвет ее глаз унаследовал Бенджамин, они смотрели на меня с любовью.
– О, Вики, – сказала мать, – как я рада тебя видеть.
В этот момент мне казалось, что я слышу голос отца, эхом отдающийся из прошлого. Я живо вспомнила сцену, которая произошла в аэропорту Кеннеди несколько лет назад, после того как Скотт улетел в Европу. Я вспомнила о пустоте и бездарности прожитой жизни. Я тогда сказала ему: – Вот почему ты остался ни с чем, ты разлучил Скотта со Стивом, ты забрал меня у матери, поэтому твоя жизнь превратилась в ничто. – Сейчас я чувствовала это, как никогда. Ведь отец знал, что я любила мать, и боялся, что я снова вернусь к ней, потому что мне было грустно и одиноко в его доме на Пятой авеню. Поэтому он сделал все, чтобы укрепить во мне чувство ненависти к матери, чтобы заставить любить себя еще сильнее.
Я продолжала смотреть на свою мать, которая все так же любила меня, несмотря на то, что я пренебрегала ею все годы. Наконец-то я увидела свою мать такой, какая она была на самом деле: передо мной был не монстр, не олицетворение зла, а просто безрассудная женщина, которая наделала массу ошибок и теперь расплачивалась за них слишком дорогой ценой. Передо мной была моя мать, не лучше других, но и не хуже, просто еще одна жертва моего отца.
