Текст книги "Грехи отцов. Том 2"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
– Что случилось в пятьдесят пятом?
– Я узнал, что Тони Салливен написал перед смертью письмо. – Отец немного подумал, а потом осторожно добавил. – В нем излагалась точка зрения Стива на прошлое. Конечно же, я старался внушить Скотту свой взгляд на жизнь.
– Но почему Скотт решил отвергнуть твою точку зрения и принять взгляды Стива?
– Письмо Тони было очень убедительным. – Отец остановился, как бы обдумывая свои слова, и потом решительно продолжил: – Очень убедительным. Письмо было уклончивым и бездоказательным, но...
– Уклончивым. Но Тони всегда был честен. Я всегда считала, что он не смог бы обмануть.
– Верно. Именно поэтому письмо так сильно повлияло на Скотта. Однако существуют различные представления о правде. И хотя, как я уже говорил, мне пришлось выдержать настоящую схватку со Стивом, я никогда об этом не жалел, потому что всегда считал свои действия правильными.
– Но Скотт уверен, что ты убил Стива.
Отец сильно побледнел.
– Он сказал тебе об этом? Но...
– Не волнуйся, я не приняла это всерьез. У Скотта просто неврастения по поводу своего отца, а представления о прошлом несколько искажены.
Я вздохнула и попыталась вернуть разговор в настоящее время. Смерть Стива, конечно, была трагедией. Что до меня, мне не было нужды вдаваться в детали. Меня интересовал Скотт, а не его отец.
– Когда Скотт увидел письмо Тони? – быстро спросила я.
– После гибели Тони в сорок четвертом году. Но, к сожалению, до пятьдесят пятого года я и не подозревал о его существовании. Однако, как только я его увидел, я понял, что у Скотта есть причины ненавидеть меня. Я понял, что его срочно нужно увольнять.
– Почему ты этого не сделал, что случилось?
– Видишь ли, Вики, – отец показался мне теперь старым и уставшим, – к сожалению, я не всегда такой решительный, как хотелось бы. Иногда я настолько слаб, что не могу принять правду. Скотт был не единственным, кому удалось найти психологически правильную линию поведения.
– Другими словами, ты даже не допускал мысли о его увольнении.
– Нет, я обдумывал ее. Я всегда увольнял партнеров, как только чувствовал, что не могу доверять им на все сто процентов. Это рефлекс, и лучше довериться ему, чем продолжать с ними работать и гадать, когда они сделают еще одну попытку нанести удар в спину. Нет, я подумывал об увольнении Скотта, но почему-то убедил себя, что это не обязательно. Я думал, что смогу приручить его. Наверное, это было самым глупым решением в моей жизни.
– Но я все-таки не понимаю почему.
– В то время у меня были неприятности в личной жизни, и я не мог представить себе, что Скотта не будет рядом. В любом случае мне казалось, что я нравился ему. Я должен был в это верить, понимаешь? Это был мой миф. Он был мне необходим. Он защищал меня от реальности, к которой я не мог повернуться лицом.
– Но ты же знал, что он к тебе враждебно настроен.
– Я знал, что он хотел получить банк не для самоутверждения, а чтобы отомстить за отца. Я знал, что он борется за справедливость, и решил: хорошо, он хочет справедливости, почему бы и нет. Я вообразил, что смог бы выработать решение, которое сделает всех счастливыми. У меня была идея, что он сможет управлять банком в период, когда я отойду от дел, а мои внуки будут недостаточно взрослыми, чтобы сменить меня на этом посту. И все же я не считал, что он враждебен ко мне, это просто некоторые разногласия, но это не враждебность, я до самого конца считал, что несмотря ни на что он по-своему привязан ко мне.
– Но потом этому настал конец?
– Да, – сказал отец, – потом все закончилось.
– Это ведь случилось неделю назад, когда он вернулся на работу после отпуска на Карибском море?
– Да, он разбил мой миф и бросил осколки мне в лицо. Мне показалось, что Скотт, которого я знал много лет, умер, а на его месте оказался агрессивный и страшный человек. Его ярость шокировала меня больше всего. Он, конечно, пытался сдержать себя, но все это, как и его ненависть ко мне, было очевидно. Не могу передать свои ощущения. Не знаю, как я высидел до конца и как смогу выносить это в дальнейшем.
– Но ты смог. Ты связал Скотту руки и решил отправить его в Европу.
– Но что же мне оставалось делать. Я не мог его уволить, поскольку в противном случае он бы заставил Рейшмана играть против меня. Я не мог оставить его в Нью-Йорке, так как у меня не было ни минуты покоя. Все, что я могу сделать – это дать себе передышку, чтобы обдумать план защиты.
– Папа...
– Да?..
– Папа, ты ведь не уволишь его, правда, до тех пор, пока выдерживаешь этот риск, несмотря на то, что между вами произошло.
– Я не могу уволить его до шестьдесят восьмого года. У нас с ним письменный договор. – Но даже после шестьдесят восьмого года...
– Папа, неужели ты сможешь навредить Скотту?
– Ну что ты, я никогда не смог бы причинить ему вред. Он всегда был дорогим моему сердцу мальчиком. Я ему говорил это перед отъездом. – Отец осторожно посмотрел на меня. – Мне начинает казаться, что ты не понимаешь всех последствий враждебности Скотта по отношению ко мне.
– Да, я понимаю, но лично к тебе это не относится. Его главная задача – возглавить банк и тем самым, как он говорит, «воскресить своего отца». И если ты дашь ему то, чего он так хочет, не думаю, что он будет плохо к тебе относиться. Скорее наоборот, ты увидишь, он в конце концов простит тебя и вы помиритесь.
В разговоре наступила пауза. Потом отец сказал:
– Прости, Вики, но это чисто женский романтизм.
– Нет! Как ты можешь так говорить, как ты можешь меня так обижать.
– Тебе никогда не приходило в голову, что он хочет уничтожить меня, поменять название банка на «Банк Салливена» и сделать так, чтобы мои внуки никогда не переступили порог банка на Уиллоу– и Уолл-стрит?
– Дурацкая идея! Типично мужская фантазия, злая и агрессивная.
– Хорошо, хорошо, – быстро сказал отец, – давай не будем огорчаться из-за всего этого, все было так хорошо, не волнуйся. Я знаю, тебе нравится Скотт и это все тебя так беспокоит, но расслабься, я что-нибудь придумаю, вот увидишь. Нам со Скоттом надо отдохнуть друг от друга, потом мы сможем установить новые отношения, и все будет в порядке... если он будет разумен. Меня беспокоит, не станет ли он использовать тебя, чтобы насолить мне.
– Как ты можешь об этом думать? Еще одна фантазия.
– Да, согласен, пока он не сделал этого, и я почувствовал большое облегчение. Вообще-то, как только я услышал, что между вами что-то происходит, я стал опасаться...
– Отец, – сказала я, – успокойся, когда мы впервые переспали со Скоттом, он даже не знал, кто я.
Отец испугался.
– Что, черт побери, это значит?
– Только то, что я сказала. Господи, неужели ты не понял, что я не та сказочная принцесса, которую ты себе представляешь? – сказала я с яростью, и тогда же состоялся наш первый откровенный разговор о моем ужасном прошлом.
– Бедный Сэм, – сказала я. Я успокоилась, и мой голос стал ровным и беспристрастным. – Эта женитьба была пыткой как для него, так и для меня. Он и так был несчастен, а я сделала его еще несчастнее. Какую ничтожную жизнь он влачил, тоскуя по своим несбывшимся мечтам. Но я поняла, что и с Терезой он не был счастливее. Кстати, что случилось с ней, я давно хотела спросить, но не хватало смелости. Мне она очень понравилась, когда я увидела ее на выставке.
Отец выглядел ошарашенным, но сказал только:
– Она связалась с каким-то богатым мексиканцем и уехала в Акапулько. Теперь она пишет картины в стиле Диего Ривера. Они ужасны. Я никогда их не выставлю.
Он мрачно смотрел на дождь, лившийся на асфальт. К тому времени мы пересели в «кадиллак», новый, оранжевый, с охранником, сидевшим на переднем сиденье рядом с шофером. Два помощника следовали за нами в такси. Отец держал меня за руку, а у меня не было сил отнять ее. С утра я ничего не ела, кроме оливок из мартини.
– Я сказал тебе слишком много, – произнес отец, – и чем больше я говорю об этом, тем яснее вижу, какую непростительную ошибку я совершил, одобрив твое первое замужество. Мне нужно было просто молчать.
– Папа, ты ошибаешься. Неужели ты думаешь, что после четырнадцати лет замужества я не имею права узнать, почему Сэм решил жениться на мне?
– Да, но ты, должно быть, злишься.
– Напротив, я чувствую большое облегчение. Я хорошо все обдумала. Теперь мне незачем злиться.
– Не могу понять, ты считаешь...
– Теперь я думаю, что это замужество было глупой затеей с самого начала, но мне намного легче смириться с неудачей. Мне не нужно мучиться и корить себя за то, что я не сделала того или иного. Теперь я все понимаю. Этот брак не удался бы в любом случае, что бы я ни сделала.
– И ты не чувствуешь вины?
– Нет, печаль, а не вину. Я могу вспоминать Сэма и думать о счастливом времени, проведенным с ним. В течение многих лет я старалась не вспоминать его, потому что боялась вспомнить то, что не хотела вспоминать.
В наступившей тишине, пока машина ехала под дождем, отец сказал:
– Вики, я надеюсь, мы сможем обсуждать твои отношения со Скоттом также бесстрастно, как и отношения с Сэмом. Объясни мне, что ты имела в виду, когда сказала...
– Я не думаю, что тебе это понравится, папа, – сказала я, резко отдергивая руку. – Нет, правда, я понимаю, мне не удалось стать точной копией тети Эмили, но все-таки...
– Как я рад, – сказал отец, – что ты не копия тети Эмили!
– Но я думала, ты всегда этого хотел.
– Да, но это было ошибкой, как и то, что я хотел, чтобы ты была мальчиком. Трудно представить, каким я был дураком. Подумать только, если бы ты была мальчиком, что было бы сейчас. Ты бы распоряжалась всем, стараясь сделать все, чтобы я раньше отошел от дел, и превратила бы мою жизнь в ад. Я был бы стариком, стоящим одной ногой в могиле. Боже, мне нехорошо от одной мысли об этом. Какое счастье, что мне удалось этого избежать. Как мне невероятно повезло!
Машина приближалась к туннелю.
– Ты хочешь сказать, – осторожно спросила я, – что эта благодарность судьбе означает, что ты любишь меня такой, какая я есть?
– Да, но вопрос в том, относишься ли ты ко мне так же? Кто знает, что ты думаешь обо мне после наших откровенных разговоров. Я понимаю, теперь твое отношение ко мне должно измениться.
– Не знаю, но разве это так уж плохо. Раньше наши отношения не были такими теплыми, они строились только на иллюзиях и банальностях!
– Но все-таки ты любила меня, – сентиментально сказал отец. Если бы его отчаяние не было столь очевидным, я бы не устояла перед искушением несколькими словами отбросить эту сентиментальность, но вместо этого я сказала:
– Я любила тебя таким, каким, я думала, ты был: ты же любил меня такой, какой хотел видеть. Мы оба любили вымышленных людей. Но лучше общаться с реальным, а не С воображаемым человеком.
– Но ты смогла бы принять меня таким, каков я есть? – спросил мой несчастный отец, стараясь выглядеть одновременно трогательным и отчаявшимся стариком и любознательным ребенком, умудренным жизнью и наивным.
– Папа, – сказала я, – почему, если ты принимаешь меня такой, какая я есть, я не смогу принять тебя таким, каков есть ты?
Машина въехала в туннель, и его шум заглушил звук голосов. Мы украдкой посмотрели друг на друга.
– Что ты чувствуешь, Вики?
– Утром, узнав, что произошло между тобой и Скоттом, я ненавидела тебя.
– Да?
– По правде говоря, мне необходимо все обдумать, чтобы делать какие-либо выводы. Этот откровенный разговор должен помочь, не так ли? Но мне кажется, что все запуталось еще больше. Когда же все это кончится?
– Да, – задумчиво сказал отец, как скрытный студент-философ, вынашивающий новую революционную теорию, – но все-таки нам надо оставаться друзьями.
– Это невозможно, но, мне кажется, в этом есть доля правды.
– Нет ничего невозможного, если ты очень сильно этого захочешь, – сказал отец.
Машина выскользнула из туннеля на мокрые улицы Манхэттена.
– Не знаю, сможем ли мы с тобой остаться друзьями, – сказала я, взяв его за руку, – не знаю, могут ли вообще родители и дети быть друзьями в обычном смысле этого слова. В их отношениях всегда очень много любви и ненависти, наверное, оптимальный вариант – сосуществование.
– Какой прагматизм, – воодушевленно сказал мой отец, – думаю, это у нас хорошо получится...
Он не поехал на Уолл-стрит.
– Не хочу отвлекать тебя от работы, – сказала я.
– Забудь об этом, ты для меня самое главное.
– У меня все в порядке.
– Неправда, ты вот-вот заплачешь.
Мы поднялись в его апартаменты и уселись в библиотеке, просторной комнате, полной мебели и стекла, и напоминающей комнату из фантастического романа. Из окна в тумане виднелся Центральный парк. Шел дождь.
Отец налил мне мартини. Я так устала, что у меня не было сил возражать. Я взяла протянутый мне стакан, и мы уселись друг напротив друга на диван.
– Все-таки я хочу быть уверенным, что Скотт не имеет никакого отношения к твоим делам, – сказал он, – я знаю, что это не мое дело, но я слишком волнуюсь за тебя, чтобы успокоиться. Уверяю тебя, я ничему не удивлюсь.
– Это удивит тебя. Я сама удивилась, когда сделала это. Поэтому я не хочу рассказывать. Я не хочу опять краснеть, хотя мне не стыдно, нет. Я рада, что это произошло. Я рада, что взяла инициативу в свои руки.
– Вики, ты сведешь меня с ума этими намеками. Ради Бога, или скажи мне все, или не говори ничего.
– Хорошо, я расскажу тебе все. Но если тебе это не понравится... ты сам просил.
И я рассказала ему историю Карибского круиза. Иногда у него вырывались восклицания: «Господи», «Боже мой», «Нет, ты этого не сделала».
– Ну и как, – сказала я в конце рассказа, увидев, как изменилось его лицо, – лишишь меня наследства?
– Не говори глупости. Я просто подумал о потерянных отпусках на моей яхте. Я мог бы поехать на туристическом пароходе и был бы соблазнен хорошенькой женщиной.
Я засмеялась, потом заплакала, потом почему-то стала смеяться опять.
– Папа, по-моему, это самая замечательная вещь, какую ты когда-либо мне говорил! Я проклинаю этот круиз. Мне не было там весело. На корабле была неприятная атмосфера, все вокруг суетились, спариваясь, как животные.
– Отвратительно, – сказал отец.
Я с подозрением посмотрела на его бесстрастное лицо.
– Да, неприятная история, – сказала я.
– Разве я спорю?
– Лицемер!
Отец сжал мою руку.
– Хорошо, ты убедила меня, что не Скотт был инициатором ваших отношений. Но когда ему пришла мысль воспользоваться ими?
– Он не делал этого. Сначала он думал, что это было нелепой случайностью, а в конце концов это стало мешать его амбициям. И ему следовало вычеркнуть меня из своей жизни.
– Если он понимал это, то почему настаивал на продолжении отношений после круиза?
– Он понял, что я его женщина, а он мой мужчина.
– Вики, что ты говоришь! Твоя речь похожа на текст из ежедневных сериалов Алисии.
– Ничего не могу с собой поделать. Я просто констатировала факты. Ты спросил, я честно ответила. Может быть, это слишком романтично.
– Но...
– На самом деле это не романтизм, это реальность.
– Ты имеешь в виду секс? Не хочешь ли ты сказать, что Скотт поделился с тобой своими проблемами, а потом заявил, что только ты можешь помочь решить их.
– Но я помогла ему.
– Ты имеешь в виду, что он импотент?
– О, папа, ты ничего не понял! Ну конечно же нет! У него все нормально, так же как и у Себастьяна, и я думала...
– Минуточку, – сказал отец, – не думаю, что отцу и дочери следует говорить о таких вещах. По-моему, мы зашли слишком далеко.
– Просто я хотела объяснить.
– Ну, хорошо, ты объяснила. Теперь расскажи, что Скотт говорил обо мне.
Я кратко описала исповедь Скотта, после его разрыва с Кевином в ресторане «Времена года».
– Поэтому я знаю, что он вовсе не так враждебно настроен по отношению к тебе, как ты думаешь. Он никогда не заикался о том, что он уничтожит имя Ван Зейлов из названия банка и не допустит Эрика к банку.
– Вики, ты слишком наивна для женщины твоего интеллектуального уровня.
– Это слишком циничное замечание для такого циника, как ты. Проснись, папа, и стань разумным. Опустись с циничных небес на землю. Я хочу убедить тебя в том, что Скотт никогда не причинит мне боль, навредив моей семье. Если бы мы только могли пожениться.
– ПОЖЕНИТЬСЯ! Что ты говоришь?
– Да, я бы вышла за него замуж. Он единственный мужчина на свете, которого я люблю.
– Надеюсь, ты шутишь, – сказал отец. Он очень побледнел. – Это несерьезно. Я уверен, это всего лишь обычная любовная история.
– ОБЫЧНАЯ ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ? Конечно же, ты так подумал после рассказа о странном начале наших отношений. Но, папа, я сказала тебе: Скотт – мой мужчина.
– Да, но это всего лишь секс. Господи, Вики, что с тобой случилось? Я не верю в то, что ты смогла влюбиться в него.
– Папа, я безнадежно, безумно и всецело влюблена в него. Неужели ты думаешь, я захотела бы выйти за него замуж, если бы не любила.
– Но, – отец на минуту замолчал, а затем решительно добавил, – тебе будет неинтересно замужем за ним. Ты никогда не получишь того, чего хочешь.
– Как? – сказала я, – не ты ли сказал, что все возможно, если очень этого захотеть? – Слезы бежали по моим щекам, я потеряла контроль над собой. – Папа, я ничего не могу поделать с собой. Я обожаю его. Я знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Знаю, как он подавлен. Но мне кажется, я смогу вылечить его. Господи, если бы я только знала, что могу чем-нибудь ему помочь, я побежала бы за ним в Лондон, чтобы быть рядом. И даже оставила бы детей...
– Мне снится этот разговор, – сказал отец, – это сон, ночной кошмар. Через минуту я проснусь, или, может быть, ты очнешься и убедишь меня в том, что не сошла с ума. Ты правда способна оставить детей?
– Да, но если Скотт узнает, что ради него я оставлю детей, он никогда не женится на мне. Поэтому я решила не уезжать с ним в Лондон. Я надеялась, что если буду непоколебима, он не уйдет, но... он уехал. Я была так уверена, что он этого не сделает, так уверена, что он в конце концов выберет меня, но он этого не сделал, НЕ СМОГ... покалечен... не смог помочь себе... в этом не его вина... Я потерпела полное поражение и не могу ничего более добавить.
Отец дал мне носовой платок и неподвижно сидел рядом, пока я не пришла в себя.
– Я прошу прощения, – прошептала я позже, – мне надо взять себя в руки.
– Правильно, – сказал отец, и металлическая нотка в его голосе заставила меня подпрыгнуть. – Ты должна. Посмотри правде в глаза. Он бросил тебя и никогда не вернется. Этот человек никогда ни на ком не женится. Он просто решил, что ты удобная подстилка.
– Нет, – закричала я, – все было не так!
– Да, Вики, все было именно так. И теперь я понял, что тебе не доказать обратного, иначе как разрешить поехать в Лондон и пожить с ним. Я позабочусь о детях. Но это долго не продлится, все сгорит месяцев за шесть. Мы можем придумать какую-нибудь историю для детей, чтобы они ничего не узнали и ты смогла вернуться, когда все закончится, и начать жить нормальной жизнью.
Наступила тишина.
Я вытерла глаза, допила мартини и сказала:
– Ну что же, это хороший способ разрешения этой сложной любовной истории. Но дело гораздо серьезнее. Я хочу за него замуж и собираюсь оставить за собой этот шанс. Я не собираюсь бежать за ним в Лондон и не собираюсь бросаться ему на шею, как только он приедет сюда в командировку. Он должен понять, что не может превратить наши отношения в межконтинентальный роман и между прочим... – я поставила пустой стакан, – я не могу оставить детей. Я не в состоянии вынести этого. Я и так слишком себя презираю.
Отец сидел очень тихо. Прошло некоторое время.
– Я люблю его, папа, правда...
– О, забудь его, ради всего святого! Боже, я бы даже предпочел, чтобы ты опять вышла замуж за Себастьяна! Хоть вероятность этого равна нулю, я хотел предположить, что...
– Нет. Я ни с кем не смогу лечь в постель, кроме Скотта. Я хочу только его. Прости, папа, наверное, все должно было быть иначе, но все сложилось именно так.
ГЛАВА ВТОРАЯ
«Дорогая Вики, ничего, что я пишу? Как у тебя дела? С тех пор, как ты живешь там, а он здесь, может быть, все у тебя складывается не так уж хорошо, как хотелось? Я ничего не буду писать о нем, но мне жаль, если ты несчастна.
Я решил уехать из Лондона, так как все, кого я здесь знаю, накрепко связаны с банковским миром, а я не хочу иметь с ним дело. Я решил поселиться в Кембридже. В Королевском Чапельском Колледже я столкнулся с Элфридой Салливен, показавшей мне окрестности. Она там училась и хорошо знает Кембридж. Это очень и очень милое место. Мне понравилось. Оно очень далеко от фальшивого общества Нью-Йорка. Благодаря дедушке, оставившему после себя некоторую сумму денег, я могу не терять время на какие-либо глупости вроде банковского дела, зарабатывая на жизнь.
Я собираюсь написать книгу, я не хотел этого делать, но исследование должно быть занимательным. Может быть, я и не буду писать книгу, а просто продолжу свои изыскания. Элфрида Салливен сказала, что мир стонет от окончательной экономизации истории Романской Британии и почему бы мне не заняться этим. Мне в каком-то смысле нравится Элфрида. Она очень изысканна. Но я думаю, что она лесбиянка.
Твой друг С. Фоксуорс».
– Вики, дорогая, – говорила моя кузина Лори, – ты ужасно выглядишь. Что случилось?
Я посмотрела на нее и вспомнила Скотта. Между ними не было ярко выраженного сходства, но сейчас я ясно увидела те общие черты, которые они унаследовали от своего отца. Казалось, в Лори не было ничего от тети Эмили. Она была красивой, сексуальной, гибкой, и ее кожу покрывал великолепный калифорнийский загар. Ее жизнь всегда была хорошо спланированной, причем она не прилагала к этому особых усилий. Ее дети были чудными: привлекательными, чистенькими и вежливыми: ее муж, который теперь служил во Вьетнаме, всегда боготворил ее. Дела благотворительных организаций и организаций по правам женщин велись ею с особым чутьем и осторожностью. Жизнь баловала Лори, и она знала об этом. Ее отношение ко мне постепенно переросло из критического в покровительственное. Я же ненавидела ее.
– Все хорошо, – сказала я, – просто замечательно.
– Тебе не следует пить столько мартини, – это вмешалась сестра Лори Рози, которая с каждым днем становилась все больше похожей на тетю Эмили. Роза была преуспевающим педагогом в хорошем среднезападном пансионе для девочек. Все ее ученицы непременно получали стипендии в лучших колледжах. Сейчас она смотрела на меня так, будто стремилась отдать мне все свое христианское сожаление и милосердие. Очень хотелось ударить ее.
– Заткнись, – огрызнулась я. – Я пью сколько хочу. А почему бы вам тоже изредка не пропускать по стаканчику? Это бы вам не помешало.
– Успокойся, дорогая. – Лори пустила в ход свое обаяние. – Не надо ссор в Рождество. Лично мне не нравится мартини, ужасный у него вкус. Я предпочитаю «Кремдемент», обожаю ментоловый привкус! Но я не могу понять людей, которые пьют каждый день. Жизнь так прекрасна и удивительна, зачем превращать ее в кошмар, в пустоту? Это странно, но, конечно, если ты несчастен или... Вики, извини, что перехожу на личности, но не кажется ли тебе, что лучше всего в своем случае заняться чем-нибудь творческим, не обязательно благотворительностью, благотворительность в больших количествах это черт знает что... О, извини, Рози! – Но есть многое другое, чем ты можешь заняться в Нью-Йорке. Например, можно Пройти курс искусства икебана.
– Лори, если мне захочется узнать твое мнение о том, как мне лучше жить, я спрошу тебя об этом. Сейчас я не нуждаюсь в твоих советах.
– Ну что ж, я хотела помочь тебе!
– Мы все очень обеспокоены твоим состоянием...
– Заткнитесь, – прикрикнула я на них и выбежала из комнаты.
– Что случилось с Вики, Корнелиус? Она кажется расстроенной более, чем обычно. Тебе не кажется, что лучше поговорить с ней? Жаль, что она не может показать себя с лучшей стороны, когда рядом дети.
– Алисия, сейчас совсем не время критиковать Вики.
– Извини. Но я считаю, что это некрасиво с ее стороны сначала разрушить жизнь моего сына, а теперь ломать собственную жизнь, делая несчастными окружающих ее людей.
– Она не разрушала счастья Себастьяна! Себастьян сам решил уйти из банковского дела, хотя я и предлагал ему восстановление, и он самостоятельно решил уехать жить в. Англию. А Вики не делает несчастными никого из окружающих! Она не делает несчастным меня! Оставьте ее в покое.
– Ш-ш, тихо, кажется, это она... здравствуй, дорогая. Как ты?
– Здравствуй, Алисия. Спасибо, хорошо. Здравствуй, папа.
– Привет.
Я выдержала паузу и вежливо добавила:
– Спасибо, что вы привели детей. Надеюсь, няне удалось справиться с ними, и проблем не было?
– Конечно, нет, дорогая.
Еще одна пауза.
– Вики, – внезапно сказал отец, – приходи ко мне после обеда. Я научу тебя играть в шахматы.
– Но, папа, я так устала... Ты сказал, шахматы? Ты ведь всегда уверял меня, что шахматы это мужская игра...
– Неужели я так говорил? Чем старше я становлюсь, тем больше удивляюсь глупостям, которыми щеголял, когда был молод. Шахматы – это удивительная игра. Она отвлекает от проблем. В нее должны играть все.
– Но я такая глупая. Мне никогда не научиться.
– Брось притворяться! Ты вовсе не какая-нибудь глупенькая блондинка! Не будь такой хилой, и не будь такой эгоистичной. Ни одно из моих лекарств не может заменить эту игру. А мне не с кем играть. Неужели ты бросишь своего бедного несчастного отца.
– Папа, ты монстр, хуже, чем Бенджамин. Он тоже всегда знает, чем подкупить. Хорошо, я постараюсь научиться. Если ты действительно считаешь, что это мой нравственный долг, не буду спорить. Но имей в виду, ты скоро поймешь, что учить меня – это пустая трата времени...
– Мама, – попросил Эрик, – ты не могла бы заставить Пола выключить этот отвратительный проигрыватель? Я не могу больше выносить этой музыки.
– Но он увлекается музыкой «Битлз»! – Глаза Саманты блестели от счастья. – Это такая замечательная группа!
– Если бы он слушал хор, «Аллилуйя Богу», я бы не стал возражать. Предупреждаю, если он не прекратит включать «Битлз», клянусь, я возьму топорик для мяса и...
– Боже, день, когда ты уедешь в свой Чоат, будет самым счастливым в моей жизни! – закричал Пол с порога комнаты. – Жду не дождусь, когда смогу избавиться от тебя!
– Не ругайтесь, не деритесь! – заплакала маленькая Кристина, – я не хочу, чтобы здесь дрались!
– Мама, – в разговор вмешался Бенджамин. – Мои белые мыши куда-то исчезли.
– Мама, пусть они не дерутся!
– Пол, поставь одну из песен Ринго. Ту, где он поет: «Дай мне денег! Вот, что мне нужно!»
– Попробуй только поставить хоть одну песню из своего идиотского репертуара...
– Нет, вовсе не Ринго, а Джон Леннон поет эту песню про деньги!
– Миссис Фоксуорс, миссис Фоксуорс, в кухне полным-полно белых мышей!
– Мама, можно мне съесть печенье?
– Миссис Фоксуорс...
– Боже, ненавижу жить взаперти в этих городских квартирах, да еще с кучкой идиотов! Мама, почему мы не можем вернуться в Вестчестер и жить там, как когда отец был жив? Мне хочется, чтобы был сад, комната, где можно дышать свободно. Где было бы место, чтобы скрыться от этих ужасных идиотов?
– Мама, повар убил мою любимую мышку!
– Миссис Фоксуорс, я ухожу! Это невозможно вынести...
– О, мамочка, бедная мышка...
– Мама...
– Мама, ты не слушаешь, что я говорю...
– Мама, мама, мама...
«Основные проблемы, которые поднял в своих произведениях Кьеркегор, были: в чем сущность человеческой жизни; в чем заключается смысл человеческого бытия; и что является целью всех жизненных событий. Кьеркегор попытался в своих литературных трудах описать человеческую жизнь как абсурдную и несправедливую, бессмысленную и мучительную...»
Я закрыла книгу. Была полночь, но я сидела в небольшой комнатке, которой пользовались как спасительной гаванью, когда мне надоедал шум голосов. Это было замечательное уединенное место, где мы часто занимались любовью со Скоттом.
Мне хотелось думать о нем, но я знала, что не должна этого делать. Мне хотелось выпить, но опять же мне не следовало пить. Я беспокоилась не потому, что боялась, что окончательно сопьюсь. Я быстро полнела и поэтому ограничила себя стаканом вина в день. Удивительно, но бросить пить мартини оказалось не так уж трудно. Потом я попыталась бросить курить, но это оказалось намного сложнее. Я взглянула на расписание, которое составила для себя, и обнаружила, что в моем рационе осталась еще одна сигарета на сегодня. Я выкурила ее и тут же подумала, а не покурить ли еще. Но потом решила, что не стоит. Нужно было быстро чем-нибудь заняться, чтобы не успеть пожалеть о невыкуренной сигарете.
Если бы я только была творческой натурой. Если бы я могла заняться чем-нибудь полезным. Но мне не удавалось придумать ничего, что бы не было бессмысленным. Я не могла даже сконцентрироваться на чтении. Отсутствие каких-либо талантов делало меня бесполезной. Хотя я понимала, что не должна вести такое существование, но я никак не могла решить, чего мне хотелось: я чувствовала, что мой разум подобен паре глаз, которые могли хорошо видеть, если точно навести резкость. И я пыталась найти этот фокус, ища тот стиль жизни, который позволит мне просыпаться каждое утро с удовольствием, а не с апатией, как сейчас. И мне начинало казаться, что я уже никогда не соберу мир воедино. Я была уже не молода, и моя жизнь напоминала струю воды, стекающую в канаву.
– Я чувствую себя виноватой, – сказала я однажды Себастьяну, – Почему я испытываю это чувство, когда у меня есть все, что хотела бы иметь женщина?
– Ты имеешь в виду, что у тебя есть все, что бы хотела иметь обыкновенная женщина, – ответил Себастьян. – А чего хочется именно тебе, Вики?
На это можно было только опустить голову и со стыдом признать, что я сама не знаю.
– Это не важно, – ответила я. – Даже если бы я знала, что мне хочется, я не смогла бы этого сделать. Дети отнимают у меня все силы.
Когда у меня оставалось время на себя, я обычно была такой уставшей, что могла только опуститься в ближайшее кресло и уставиться на стену.
– Мне почти тридцать, – сказала я однажды Себастьяну в шестидесятом году, – я ничего не сделала толкового в жизни, и все считают меня глупой, поверхностной и легкомысленной, даже я сама иногда считаю себя такой. И все-таки я понимаю, что-то в жизни я совершила.
– Цезарь не совершил ничего великого до сорока лет, – заметил Себастьян. – Он был богат, красив, и все считали его светским повесой. Однако, после того как ему исполнилось сорок, он предпринял попытку захвата Галлии, а позднее завоевал весь мир. Неплохо для человека, которого все считали глупым, поверхностным и легкомысленным!
Я задумалась над словами Себастьяна. Я вспомнила, когда он их говорил мне, как будто это было вчера. И вдруг я громко сказала: «Себастьян, я скучаю по тебе», и мой голос резко прозвучал в пустой комнате. Затем уже подумала про себя: и я вспоминаю тебя в такие дни, как сегодня, когда все идет кувырком дома, да еще Кьеркегор уверяет тебя, что жизнь пуста и абсурдна. И мне не остается ничего другого, как думать о том, как мне не везет...
