Текст книги "Тень мачехи (СИ)"
Автор книги: Светлана Гимт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
11
Янка настороженно заглянула в палату, и только потом вошла, шурша двумя объемистыми пакетами.
– Что-то Степановна злая, как фурия, – полувопросительно сказала она, ставя пакеты на стол. В одном из них весело звякнуло. – Я ей «здрасьте», а она мимо пролетела! Поругались, что ли?
– Привет, – Таня улыбнулась через силу. Все-таки хорошо, что подруга пришла, хоть и не вовремя. – А ты почему так рано? У тебя же ночная смена сегодня.
– Да я забежала на полчасика, пока мои в кино! Ты же здесь, наверное, оголодала. Вот, гранатового сока тебе принесла, – сообщила Янка, вытаскивая из целлофановой утробы высокую граненую бутыль, наполненную темно-бордовой жидкостью. От шевеления из потревоженного пакета вылетело облачко запахов – сдобно-поджаристый пирожковый, свежий огуречный и копчено-перченый, колбасный. Таня невольно сглотнула слюну.
– И анализы твои хотела глянуть, но их еще не принесли, представляешь? – продолжила Яна и глянула на часы. – Четыре уже. Пойду-ка я, всыплю лаборанткам! Просто безобразие, обленились до предела!
– Не надо, я хорошо себя чувствую.
– Вижу, – с сарказмом сказала Яна. – Графиня бледная, но держится с достоинством. Мне-то не ври!
Янка подошла, присмотрелась внимательнее. Взгляд ее стал жестче, подозрительнее.
– А что с губой?
Таня отвернулась, прикрывая рот. Ей захотелось расплакаться, как маленькой… «Это просто гормоны, – убеждала она себя. – Я сейчас полна ими, как губка. Ведь организм еще не понял, что беременности больше нет».
– Э-э, подруга, отмолчаться не получится! – Яна нахмурилась, черные глаза налились злостью. – Это Макс тебя, что ли?!
Таня молчала, только крепче прижимала ладонь к зудящим от жара губам. И чувствовала, что слезы все ближе, что вот еще немного – и прорвутся, хлынут так, что не остановить. А Яна, чуть склонившись, заглянула снизу ей в глаза и спросила, будто сама не веря в свою догадку:
– Это что… мать тебя?
Ее голос – сначала приглушенный, на грани шепота – мгновенно набрал силу:
– За что? Господи, Таньча, ты-то, я надеюсь, дала ей по щам?!?
– Я сказала, что хочу усыновить ребенка. Она разозлилась из-за этого, – Таня все-таки всхлипнула и вытерла глаза рукой. Опустилась на тонко скрипнувшую кровать, вцепилась пальцами в мягкий край матраса, пытаясь успокоиться. Но слезы не останавливались, набухали в уголках глаз, разъедали душу соленой тяжестью.
Яна села возле, взяла подругу за плечи, развернула к себе. И, глядя в ее враз покрасневшее, такое несчастное лицо, зло отчеканила:
– А вот это – вообще. Не ее. Собачье. Дело.
Таня вскинула на нее взгляд, в котором благодарность перемежалась с болью. Как много раз Янка выручала ее! Как часто была свидетельницей ее слез, той, что помогала осушить их… Лучше нее никто не знал, как тяжело Тане приходилось в детстве, как много усилий она прикладывала для того, чтобы родители признали ее равной себе, достойной уважения и любви. Как она билась, боролась за эту любовь – но та ускользала мелкой рыбкой… может быть, потому, что действительно была мелка?
– Ян, почему она так со мной? – слезы уже текли, не сдерживаемые ничем, и слова тоже рвались потоком. – Я всего лишь сказала о том, чего хочу. Понимаешь, для меня это важно! Я не могу родить сама, но хочу стать матерью. Что плохого в усыновлении? Что плохого в том, что у меня есть свои желания, которые не устраивают ее – но я же имею право жить своей жизнью! Она же мама моя, но совсем не понимает меня, а я – её… Что ей нужно, какой она хочет меня видеть? Не понимаю! Я под забором не валяюсь, не пью, не нарушаю закон – ей не приходится меня стыдиться. Наоборот – пытаюсь состояться: два образования, аптеки эти чертовы, работа – это же столько сил, столько труда, Янка!… Меня люди уважают… Меня все уважают, кроме родной матери! Другие люди понимают, чужие мне по крови, а эта – нет! Что за пропасть такая между нами? Я не вижу, как ее перейти! Даже дна у этой пропасти не вижу, понимаешь? Мне кажется, она бездонная, бесконечная! Мне кажется, куда бы я ни пошла, эта пропасть всегда будет передо мной, и я всегда буду пытаться ее перепрыгнуть… Всё время! Будто у меня цель жизни такая – убедить мать, что я хорошая, сделать так, чтобы она меня полюбила. Чтобы она хоть раз сказала: «Дочка, прости меня, прости – я поняла, как плохо тебе делала!» Но вместо этого она продолжает вытирать об меня ноги, рядит меня в какое-то чучело, способное лишь на поступки кретина… Вот мой потолок в ее глазах!
Яна обняла Таню за плечи, прижала к себе, тихонько покачивала – будто баюкала. И молчала, давая выговориться. Ждала, пока поток иссякнет. Как всегда.
– Ты знаешь, я тут подумала, – всхлипывала Таня. – Вот даже если бы эта пропасть каким-то чудом исчезла – а я-то нужна матери на ее стороне, на том берегу? Неа, не нужна! И какого хрена тогда я делаю? Мне уже давно выбрать нужно, с кем я – с собой, или с ней? Но меня как будто что-то держит, как будто какая-то пуповина, которой я привязана…
– Она и держит тебя за эту пуповину, – вздохнула Яна. – Она за нее дергает. Она, понимаешь, сама ее создала своим вот таким поведением. Степановна ж манипуляторша, и прекрасно понимает: если ты будешь знать, что она относится к тебе, как к достойному человеку, то всё. Ее значимость уменьшатся в твоих глазах. Ты перестанешь вот так вот бегать и каждый свой шаг показывать ей. «Мам, смотри, как я хорошо шагнула! Мам, смотри, как я красиво и правильно иду!»
Таня смотрела на нее молча, только всхлипывала. Яна убрала с мокрых щек подруги налипшие волосы, сказала участливо:
– Ты удивительный человек, Танька. Взрослая, умная женщина, так много всего в жизни добилась! Сама! И специалист востребованный, и деньги умеешь зарабатывать, и с людьми легко договариваешься… Но когда дело касается родительского одобрения, ты как подросток какой-то, вот честное слово! Даже недоподросток! Потому что подростки-то как раз бунтуют, личность свою отстаивают, свое право на отдельную жизнь. А у тебя, когда дело твоей жизни касается – а не бизнеса, работы, того, в чем родители нифига не понимают – собственного мнения нет. Ты все время оглядываешься – а что мама скажет? Да ничего она тебе хорошего не скажет, никогда! Специально!
– Но почему?
Выражение в глазах Яны сменилось. Она поднялась, шагнула к окну палаты, встала, глядя на заснеженные ветви деревьев.
– Помнишь, ты как-то спросила ее, почему они с отцом никогда тебя не хвалят? А она сказала: «Чтобы ты не возгордилась…» Тань, твоя мать делает это с тобой специально. И будет делать всегда.
Яна всегда была резковатой, и терпеть не могла Елену Степановну – впрочем, это было взаимно. Но сейчас Таня почувствовала, что слова подруги полны не эмоциями – правдой. Принять ее?… Но она же чудовищна! Внутри поднялся протест – словно душа шевельнулась. Таня попыталась возразить:
– Янка, нет. Если бы у меня в характере было нос задирать, я бы давно задрала! Мне, если разобраться, много чем можно гордиться.
Яна крутанулась на каблуках, покачала головой, глядя на нее сверху вниз:
– Танюш, да пойми ты, – сказала она со вздохом. – Ведь Степановна проговорилась чисто по Фрейду. Ты можешь стать хоть королевой Англии – но она по-прежнему будет вести себя так, будто ты полный ноль. Намеренно не признавая твоих достижений, она не просто не дает тебе «возгордиться» – тьфу, и слово-то какое мерзкое подобрала! Она понимает, что ты будешь лезть вон из кожи, лишь бы заслужить ее одобрение. И денег дашь, и на курорт отправишь – а она тебя за это мордой в грязь, чтобы ты ей в следующий раз и денег побольше, и курорт получше. Прости, но я смотреть не могу, как ты ишачишь, а Степановна сидит на троне и рученьки свои белые кремиком мажет.
Татьяна не нашлась что ответить. Она посмотрела мимо Яны, в окно – метель улеглась, но небо по-прежнему было тоскливо-серым, давящим. «Все равно мать когда-нибудь поймет, что я заслуживаю уважения, – мысль была упрямой, как в детстве, но тут же окрасилась печалью. – Вот только когда? И с чего вдруг? Я сама тупиковый путь выбрала. Ведь стараться быть хорошей дочерью – не значит стать ей».
Таня вытерла глаза, провела руками по волосам, отбрасывая их с лица. Спросила грустно:
– Ян, что делать-то? Она ведь мама моя.
– Ну, мамы разные бывают, – хмыкнула Янка. – И дети, кстати, тоже. Посмотрела бы я на Степановну, если бы ты не была такой пай-девочкой, а пошла вразнос. Может, это… О! Ввались к ней домой пьяная, для разнообразия! И по коврам ее – в грязных ботинках, а? Или где-нибудь во дворе упади с песнями и матюгами, чтобы все соседи видели и слышали!
– Ф-фу, Костромина!
– А что? Ох, я бы посмотрела на ее физиономию! – продолжала веселиться подруга. – Представляю, как она визжит: «Позор! Позор!» И волосья ее идеальные растрепаны с перепугу!
Таня поневоле улыбнулась. Янкины пантомимы всегда помогали сменить угол зрения, посмотреть на любую ситуацию с другой, комичной стороны. Танина тоска просветлела, растаяла, но обида на мать волком смотрела из темного угла души.
– Ну что, полегче стало? – Яна села рядом, на кровать. Повернулась к подруге, сказала, враз посерьезнев: – Если хочешь знать, что делать, мое мнение таково: хватит цацкаться со Степановной! Прекращай к ней подлизываться, ты же видишь, она не ценит. Прекращай финансировать ее хотелки. Обидится – да и ладно. Проклянет – переживешь. Я бы на твоем месте вообще перестала с ней общаться, раз она только и умеет, что нервы трепать.
– Ну не могу же я мать бросить… – уныло сказала Таня.
– Никто никого не бросает, просто двум взрослым людям не по пути. Так бывает, сама знаешь. И пусть на этот счет твоя совесть будет спокойна. Она так с тобой поступает, что ты имеешь полнейшее право с ней не общаться. Если, не дай бог, заболеет – поможешь, состарится – будешь опекать сама или наймешь сиделку. Но пока она в добром здравии и полна сил настолько, что спокойно поднимает руку на дочь, не пойти ли ей, а?…
Татьяна вдруг успокоилась. Слезы окончательно высохли, будто боль, питавшая этот источник, исчезла без следа. Может быть, потому, что предложенный Янкой выход был хоть и не самым лучшим с точки зрения морали, но зато реальным, правильным?
– И вообще – живи своим умом, не оглядывайся на мать, – продолжала подруга. – Хочешь взять ребенка – бери, и никого не спрашивай.
– Я и не собиралась, – мотнула головой Таня. – Просто знаешь, что обидно? Я так хотела всегда, чтобы у моих детей была бабушка. Добрая, заботливая, от которой тепло, как от русской печки. Которая любила бы их просто за то, что они дети и нуждаются в любви. А мать… Она же заранее ненавидит моего ребенка! Для нее приемный – как прокаженный. Как с тавром на лбу – «третий сорт». И получается, что из-за этого ее дурацкого предубеждения я должна всю жизнь прожить без детей, если своих родить не смогу? То есть я не буду счастлива, и ребенок, которому я могла бы стать хорошей мамой, будет расти в детдоме или у таких вот родителей, как Пашины – которые бьют, не кормят… Как минимум две судьбы будут поломаны – зато моя мать будет блаженствовать! Как так, Яна? У меня в голове это не укладывается!
– Ну, подруга, ты выбирай уже, – вздернула бровь Яна.
– Да выбрала! – с вызовом ответила Таня. – Усыновлю ребенка и буду растить его без бабушки. Если нужно – то и без мужа. Всё, надоело! Стараюсь для них, как лучше хочу – а им, получается, вообще плевать на меня и мою жизнь! Янка, как я устала, Боже мой, как же я устала…
Обессилев, она облокотилась на спинку больничной кровати, вздрогнула от прикосновения к холодному металлу. И тут же пискнул телефон. Таня неохотно вынула его из кармана – ну кто там еще? Ей совершенно не хотелось общаться с кем-то кроме лучшей подруги.
Сообщение, белевшее на экране, было от Залесского. «Буду через 10 минут, встречайте в приемном», – писал он. «Ох, ничего себе… А мне еще нужно умыться – от этих слез, наверное, вся тушь размазалась, – спохватилась Таня, но тут же сникла, – хотя какая ему разница, как я выгляжу. У нас же чисто деловой разговор будет».
– Ладно, проехали, – сказала она Янке, с трудом вставая с кровати. Тело было неимоверно тяжелым, будто одетым в водолазный скафандр. – Ты можешь спуститься со мной в приемник? Я жду одного человека.
– Макса? – нахмурилась Яна. – Тоже с удовольствием бы с ним побеседовала о состоянии твоего здоровья.
– Нет, адвоката.
– Божечки, зачем тебе адвокат? – ужаснулась лучшая подруга.
– Незачем, – поспешила успокоить подругу Таня. – Просто это он нашел мальчика, которого я хочу усыновить.
– Слушай, да! Расскажи мне хоть, что за пацан! – оживилась Янка. – Хороший?
– Яна! – одернула подругу Таня. – Что значит – хороший? Он просто ребенок.
– Ну, не цепляйся к словам! Симпатичный хоть? Умненький?
– Ты о чем вообще? Достаточно того, что ему нужна помощь, – отрезала Татьяна. Но тут же смягчилась, – Хороший, конечно. Видела бы ты его!
– Познакомь хоть, – хмыкнула Яна. – И взвесь все за и против. А вообще может у него родственники нормальные найдутся, заберут мальчишку себе. С чего ты решила, что тебе его отдадут?
– Об этом я и хочу поговорить с Залесским, – призналась Таня.
12
Янка все-таки устроила разнос лаборанткам. Стоя возле сестринского поста и слушая, как она отчитывает их по телефону, Таня чувствовала, как успокаивается. «Что-то я совсем духом пала, – подумала она. – Слабая, сама себя защитить не могу… Спасибо, хоть Янка поддерживает. Но все равно, нужно как-то брать себя в руки. А то так и буду чувствовать себя ежом без колючек».
– Пойдем, – Янка мотнула головой в сторону двери. И добавила удовлетворенно, – все в порядке с твоей кровушкой, эти лентяйки мне по телефону цифры продиктовали. Но и гонца с бумажками уже отправили к нам! Если хочешь, попозже сама посмотри. Да, и я своих предупредила, что сама буду тебя вести как пациентку. Так что вечером, как приду на смену, сразу на осмотр!
– Хорошо, – покорилась Таня. – Ян, спасибо тебе.
– Ну вот еще! – фыркнула та. – Шевелись давай, нехорошо заставлять себя ждать. Тем более, если встреча с адвокатом.
Лифт полз медленно, останавливаясь на каждом этаже – собирал загостившихся посетителей, выпускал пациентов. Янка нетерпеливо приплясывала, как разгоряченная кобылка. «Ты смотри, не теряйся, если адвокат этот нормальным мужиком окажется», – шептала она Тане.
Залесского в приемном не было. Они встали возле поста охранника – тот находился недалеко от входной двери. Сам охранник сидел тут же, за обшарпанным, серо-желтым деревянным столом. От стоявшего перед ним пластикового стаканчика поднимался сладкий кофейный пар, и Тане до жути захотелось горячего напитка – может, после него она перестанет чувствовать себя квашней? Она подумала взять его в стоявшем здесь же автомате, но засомневалась: как-то неудобно, Залесский придет, а они с Янкой кофе тут распивают… Или наоборот – взять сразу третью чашку, угостить его? Все-таки человек бросил свои дела, согласился приехать…
– Смотри-ка, ты ведь свой обновить хотела… – Яна, кивнув на экран телевизора, укрепленного на стене. Там показывали рекламу смартфона.
– Хотела, да только выбрать не могу. Поди в них, разберись…
– Да, каждый новый смартфон теперь рекламируют, как новую книгу Коэльо, – саркастично произнесла Яна. – "Теперь еще умнее, и еще тоньше!"
Таня улыбнулась, от нечего делать глядя в экран. Из-за спины пахнуло хорошим мужским парфюмом – жгучий имбирь, цитрус, амбра – с примешанным к ним легким запахом табака. И в ту же секунду раздался уверенный бас:
– Добрый день!
Подруги разом обернулись. На них смотрел высокий статный мужчина в распахнутой черной дубленке тонкой выделки, из-под которой виднелся темно-серый двубортный костюм с широким вырезом, и накрахмаленная горловина иссиня-белой рубашки. Узел шелкового галстука цвета малины был шире и свободнее, чем нужно, но эта нарочитая небрежность придавала его владельцу особый шарм. Начищенные ботинки глянцевито поблескивали. Мужчина был идеально выбрит, темно-каштановые волосы аккуратно причесаны. Залесский выглядел так, будто собрался, по меньшей мере, на прием в Кремль. Он держался очень прямо, осанисто – и все же не кукольно-сковано, как бывает при подобных перевоплощениях. И если бы не торт его в руке, Таня не сразу бы узнала вчерашнего «бомжа», которого чуть не побила по недоразумению.
– Дамы! – учтиво поклонился он. В янтарно-карих глазах плеснуло довольство – адвокат явно наслаждался произведенным впечатлением. «Один – один, – подумала Таня. – А я-то еще за шиворот ему лазила… Теперь моя очередь извиняться за свой внешний вид». Рядом с этим франтом она еще острее ощутила убогость казенного халата, в который пришлось обрядиться. Но Залесский смотрел на нее без тени превосходства, а наоборот – спокойно и с симпатией.
– Здравствуйте, Юрий Борисович, – собравшись с духом, сказала она. – Это моя подруга, Яна Леонидовна Костромина. Тоже врачом у нас работает. Правда, сейчас не на смене, вот, зашла меня навестить…
Залесский коротко кивнул, окинул Янку взглядом. Она протянула руку:
– Очень рада! Вы могли бы сдать дубленку в гардероб? А мы с Таней здесь подождем.
– Конечно, – с готовностью согласился Юрий. – Только, позвольте, я оставлю вам гостинцы для мальчика. А вы пока посмотрите, всё ли из этого ему можно – я, понимаете ли, вообще не знаю, чем кормят детей…
Он вручил Тане торт и пухлобокий пакет – судя по его размеру, там лежал небольшой мамонт. С одобрением глянув в удаляющуюся спину Залесского, она заглянула внутрь: груши-яблоки, ванночка с творожным сыром, колбаса в нарезке, банка красной икры, круглые кунжутные булочки, двухлитровый тетрапак с соком. Сверху лежала пицца устрашающих размеров, бутыль колы и несколько больших чупа-чупсов. Таня протянула было руку, чтобы изъять газировку и конфеты как потенциально вредные для Павликова желудка, но Янка толкнула ее локтем в бок.
– Ты чего? – Таня едва не выронила пакет.
– Слууушай, какой мужииик!… – восхищенно выдохнула Яна. – Вот от кого рожать-то надо! И не фыркай на меня, я бы задумалась на твоем месте…
– Тьфу ты! – рассердилась Татьяна. – Разреши напомнить, что я замужем. Не знаю, надолго ли – но замужем. А этого человека я вчера впервые увидела, и отнюдь не при романтических обстоятельствах.
– Зато он не окольцован, и детей нет, сам сказал. И смотрит на тебя…
– Нормально он на меня смотрит. Обычно. Не выдумывай. И хвати об этом, он возвращается уже.
Яна открыла было рот – ее не так-то просто было заставить замолчать, когда ей что-то в голову втемяшивалось. Но Танин взгляд, полный укоризны, остановил поток матримониальных аргументов.
– Ну что, контрафакт все-таки обнаружен? – спросил, подходя, Залесский. – Запомню, что конфеты и газировку пацану не приносить.
«Значит, намеревается прийти еще», – подумала Таня, и это понимание расположило ее к Залесскому еще больше. Они будто стали на одну сторону – сторону неравнодушия к чужому ребенку. И от этого вмиг прошел и стыд, и ершистость.
– Позвольте? – адвокат забрал из ее рук торт и пакет с продуктами. – Я кое-что узнал о мальчике, можем мы сейчас это обсудить?
– Конечно! – заторопилась Таня. – Здесь? Или, если хотите, у Яны в кабинете.
– Да, собственно, можно и здесь – информации не так много. Мальчика зовут Павел Фирзин, он учится в двадцать девятой школе, живет с мамой. Семья малообеспеченная, мама работает продавцом, проживают они в старом бараке – знаете эти постройки пятидесятых годов в районе Машзавода? Адрес у меня есть, намереваюсь съездить туда сегодня, узнать побольше. Судя по всему, мальчишка из дома сбежал…
Увлекшись его рассказом о поездке на охотничью заимку и найденных там вещах, Татьяна не замечала, что Янка исподволь поглядывает на нее и на Залесского, не вмешиваясь в беседу – будто наблюдая.
– Вы извините, – вдруг сказала она. – Я же забыла совсем – мне нужно детей из кинотеатра встретить. Побегу, а с мальчиком позже познакомлюсь. Вдруг это мой будущий крестник, – улыбнулась она.
Залесский вскинул бровь, недоумевающе глянул на Таню. Она поспешила перевести тему:
– Спасибо, что занимаетесь этим делом. Без вашей помощи оно продвигалось бы медленнее. Я пока что смогла вытянуть из найденыша только его имя.
– Интересно, как вам удалось? – удивился Залесский. – Вчера мне показалось, что он решил молчать, как партизан в тылу врага.
Они пошли к лифту. В нем никого не было, и Таня, чуть поколебавшись, все-таки нажала на кнопку пятого – в ее палате они смогут поговорить спокойно.
– У меня к вам несколько личных вопросов, – решительно сказала она. – Как к юристу. Консультация нужна, если хотите. Срочная. Оплату готова вам на карту хоть сейчас перевести, только скажите, сколько…
– Дорого. Очень. Вам придется взять микрокредит, – перебил ее Залесский. И пояснил, видя ее растерянность, – Я, конечно, шучу. Но ваше желание оплачивать каждый мой шаг кажется мне забавным. Вот только я не на работе, и если смогу ответить на ваши вопросы сейчас, то сделаю это бесплатно. Если потребуется более трудозатратная помощь, ознакомлю вас с прейскурантом. Пойдет?
– Да. Извините, – щеки Татьяны налились румянцем.
Он давно не видел женщин, которые краснели бы так легко.
