Текст книги "Тень великого колдуна (СИ)"

Автор книги: Светлана Шумских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Есть традиция, по которой в последний месяц осени любой может загадать самое заветное желание, и закопать еловый кол рядом с саркофагом святого Ухты. Если человек чист душой и достоин помыслами, святой вскоре ниспошлет ему свое благословение.

– Это как?

– После первого снега на месте колышка вырастет высокая молодая ель!

– Угу. – Только теперь я заметила рядом со свеженькой вновь вкопанной палкой целую кучу старых наполовину сгнивших и покрытых мхом черенков. И что-то ни одной елки…

– Я загадал, стать великим воином. – Мальчишка принял мечтательный вид, какой обычно бывает у малышей в предвкушении балаганного представления. – Давай приедем сюда после третьего снега и посмотрим? Вдруг чудо случиться!

– Чудес не бывает. – Отрезала я. – И это я говорю тебе, как профессиональный маг. Чудо – это усиленная, кропотливая работа, требующая большой самоотдачи и удугову кучу времени. Только при наличии всего вышеперечисленного оно имеет шанс случиться. А все эти ваши ритуалы – пустая трата времени.

– То есть ты хочешь сказать, что все зря, да? – Начал кипятиться мальчишка. – Нет, ты скажи, скажи, что из меня не получиться хорошего охотника!

Я как раз собиралась, но меня перебил кедошим. Сначала жестким колючим взглядом, и только потом словом.

– Вы сами себе противоречите. Говорите, что чудес не бывает, и тут же даете им определение. Чудеса случаются повсеместно. Почитайте хотя бы древние свитки, труды святых и ученых…  везде найдется упоминание об удивительных вещах, творящихся в мире по воле всевышних сил. Это, несомненно, свидетельствует об истинности божественного откровения. Вера в чудеса помогает справиться с любыми трудностями. Верь, юный Тимхо, и у тебя все получится. Святой Ухты всегда с нами. – Закончив на этом, старик ободряюще кивнул мальчишке и пополз обратно в свою нору стеречь саркофаг.

Я примирительно улыбнулась Митичу, но тот лишь насупился еще больше и отвернулся. Надо же, обиделся. Лучше бы тратил время на тренировки, а не на всякую романтическую ерунду, уже не маленький. До каких пор еще с ним нянчиться? Всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова.

* * *

Колюче попрощались на репейном поле и разъехались в разные стороны. Тим – к дому деда Богдоя. Моя разнузданная кобыла – в компанию к бабкиным овцам, где ей, кстати, было самое место, а я – поскорее в дом с целью проспать до самого вечера. Но стоило переступить порог, как в лицо неожиданно метнулось нечто черно-серое, похожее растрепанный клок тумана. Настолько неожиданно, что не успела даже прикрыться руками, только зажмурилась. Кожу больно хлестнуло чем-то мокро-шершавым.

– Путаисся! – Раздался следом ворчливый старушечий голос. – Ни прибраться, ни печь почистить!

Я возмущенно выругалась, попытавшись быстренько проскочить мимо воинственно настроенной Глаширы, но здорово просчиталась. Легче было проскочить между смыкающихся волчьих челюстей. Шустрая бабка с криками и позором выгнала меня во двор, охаживая смердящей, измазанной в золе тряпкой.

Делать было нечего. Я подалась к озеру. Может быть потому, что там в отличие от бабкиного дома и моей души было спокойно.

Вот что значит переменчивая осенняя погода. Куда успел подеваться безоблачный теплый денек? Наверное, туда же, куда мое хорошее настроение. Небо затянули караваны серых туч. Ставший пронизывающим ветер поднимал холод с воды и гнал его шипящими бурунами по высокой выцветшей добела траве.

Недалеко, съежившись на холодной земле у самой кромки воды, дремал старый рыбак Богдой. Длинная тростниковая удочка с прилаженным колокольчиком не в пример хозяину удобно устроилась на рогатине, а прибитый волнами поплавок степенно покачивался в зарослях кувшинок у самого берега.

Зато середина озера безраздельно принадлежала припозднившимся с отлетом диким гусям, беспокойно сновавшим туда-сюда, словно проверяя напоследок, не забыли ли они чего важного.

Наконец, водную гладь испещрили светлые древки срезанных волн. Следуя за протяжно гомонящим вожаком, стая поднялась в небо. Единым живым существом, точеным наконечником стрелы, нацеленной куда-то за горизонт. Одна птица почему-то задержалась внизу.

– Эх, пропадет. – Оказалось, что дед Богдой проснулся, смотал удочку и теперь осторожно поднимал связку насаженных на прут карасей. – Из всего выводка ужа такая несуразная, что хоть плач. Так и не смогла на крыло встать-то. Совсем квелая, вон даже головы не поднимает.

Словно разобрав его слова, гусыня отчаянно вытянула шею, закричав-заплакав вслед ускользающему вдаль косяку. И они услышали. Вожак развернул стаю, описывая над озером прощальный круг, словно давая понять «мы тебя помним».

Но с заснеженных гор уже подкрадывались холода. А в стае кроме нее были и сдающие, но еще не сдающиеся старики, и несмышленый едва окрепший молодняк, и просто ослабленные болезнями и недугами. Все они могут выжить только если не останутся. И калека замолчала, понимая. Они были в своем праве. Они улетали.

А она оставалась. Одна. Лишь потому, что судьба создала ее не такой, как всех. Просто ради эксперимента, из научного интереса. И судьбе нет никакого дела, каково это быть уродом, изгоем, тем, кто всегда остается один…

Я обернулась. Старик уже ушел, и это все решало. Потому что я никогда бы не осмелилась на подобную глупость при свидетелях.

Отражения грозовых облаков плыли по холодной осенней воде, быстрее и легче лучших имперских судов. Перебирали мелкую рябь потревоженных ветром волн, словно струны, чередуя мрак тени с золотисто-синими прожилками чистого неба. Серая птица даже не успела испугаться, когда скользнувшая по ее спине тень внезапно сомкнулась вокруг тела крепкими тисками и потащила на глубину.

Я с головой ушла под воду, оттолкнулась, вынырнула на поверхность, и снова пошла на дно. Благо последнее было не глубоко, а то бы я точно захлебнулась, пытаясь удержать отчаянно вырывающуюся гусыню. Кто додумался назвать гусей неповоротливыми? Да легче удержать ушами шапку при штормовом ветре.

Но, несмотря на все трудности, собственная жизнь всегда являлась для меня хорошим стимулом, поэтому скоро я уже уверенно стояла на твердой почве, правда по пояс в ледяной воде.

Убаюканная магией, птица прекратила трепыхаться, притихнув в моих руках, меня же наоборот начало потряхивать от холода, но я лишь упрямо сжала зубы. Если уж совершаю идиотский поступок, то не привыкла отвлекаться на всякие глупости.

Это было трудно объяснить. Легче объяснить, зачем козе клепсидра. Но мне было очень важно, чтобы эта птица смогла улететь вместе со всеми. К бесам судьбу, к черту законы природы, к удугам этот вшивый здравый смысл!

Серебристое свечение бережно окутало каждое перышко, впитываясь все глубже. Оставалось надеяться, что хворь не серьезная. Я закрыла глаза, сконцентрировавшись на волнах силы, разливающихся по всему существу, упорядочивая и выявляя огрехи строения. Болезнь нашлась быстро, она чернела на общем серебряном поле двумя кривыми кляксами. Пострадали поднимающая крыло нижняя мышца в области груди под основной грудной мышцей и сухожилие, перекинутое через блок, позволяющее нижней грудной мышце поднимать крыло «снизу». Смертельно для птицы, трудновыполнимо для меня, но, в общем, – ничего страшного. Просто нужно очень постараться…

Несмотря на холод, пот градом стекал со лба. Как любил говаривать знакомый военный лекарь – легче добить, чем вылечить. Одному небу было известно, сколько прошло времени, но от страшных клякс остались лишь еле различимые тени, еще немного и о них не останется и следа…

Неожиданно серебряная сетка заклинания предательски дрогнула, начиная блекнуть. Черные кляксы радостно раздулись до прежних размеров. Упади небо! Только не это. Я со скрипом сцепила зубы, пытаясь выбрать остатки резерва, но выбирать уже было нечего.

Озверевший ветер плетью хлестал по коже, высекая из глаз пустые, бессмысленные слезы, но я ничего не чувствовала. Только злую обиду. Напрасно. Все напрасно. И ведь не хватило совсем чуть-чуть… а может, как раньше…

Обида на миг отступила, уступая дорогу удивлению. Чьи-то ладони легли поверх моих, щедро раздаривая жгучее тепло и силу. Даже более щедро, чем было нужно. Заклинание достроилось за считанные мгновения, выбросив избыток энергии искрящимся потоком солнечного ветра. Если отпустить птицу, какое-то время ее будет нести вверх просто за счет магии. Осталось только раскрыть ладони.

Ветер.

Свобода.

Ликующее счастье, в которое трудно поверить.

Расправленные крылья.

Сияющий силуэт на фоне серых грозовых туч.

В груди защемило от пьянящего ощущения полета. Магия так тесно связала нас, что общим стал каждый удар сердца, каждый толчок крови, даже небо, скользящее сквозь трепещущие перья стало общим.

На западе догорала заря, на востоке зажигались первые звезды. Мир остался далеко внизу. Внизу больше ничего нет, ничего больше не нужно. Только вверх и вперед, следом за стаей. Вперед! Быстрее! Еще быстрее! Наперегонки с облаками, подальше от боли, страхов, одиночества, пустоты, безнадеги…

Колючий толчок импульса. Темнота. Резкое головокружительное падение.

– Очнись. – Услышала я негромкий, спокойный голос, и открыла глаза. Гусыня по-прежнему продолжала полет, плавно и уверенно, не проявляя малейших признаков усталости или признательности. Я перевела взгляд на склонившегося надо мной человека с перепачканным сажей лицом, недовольно поджала губы, но следовать дурному примеру не стала.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Мы сидели, молча, провожая улетающую птицу. Я ерзала, кутаясь в его длинный серый плащ. Асеер был неподвижен и спокоен, тем спокойствием, которое сведущие узнают, как спокойствие свернувшейся в кольцо кобры, притаившегося хищника, спокойствие несущее смерть…

Но ведь именно этот человек только что спасал со мной гуся, вытащил меня на берег, потратил магию на сушку моей одежды и отдал мне свой плащ. Тот одержимый жаждой мести фанатик, что встретился мне на дорогах Шумбера, пугал намного меньше, чем этот непонятный, спокойный, умиротворенный человек, способный, кстати, на что угодно.

– Я тебя искал.

– Вижу. – Я приподняла уголки губ, покосившись на черное пятно, размазанное по щеке охотника. – Зачем?

– Чтобы поговорить… о Тимхо. Мальчик вернулся сам не свой… и…

– И, конечно же, ты решил, что во всем виновата мерзкая тварь. Ты не ошибся, это дело моих грязных лап! – Запланированный злодейский хохот был неожиданно прерван приступом кашля. Я постучала кулаком по груди и проникновенным голосом добавила. – Меня печенкой новорожденных младенцев не корми, только дай поизмываться над молодыми охотниками…

– Умбра, тебе не надоело?

– Не поняла.

– Притворяться мерзкой тварью.

– Я и есть мерзкая тварь, порождение тьмы, страх, ужас, безжалостное создание черного колдовства, бессердечный монстр, проклятье богов…

– Какая чушь.

– Вот и нет! Я злобная и бессердечная!

– Ты оставила жизнь смертельному врагу, спасла детей, истратила весь резерв, чтобы помочь… хм… гусю.

– Если бы я тогда случайно не свалилась в озеро, ты бы теперь жаловался другим жмурикам в подземном царстве на изощренные бесчеловечные пытки и долгую мучительную смерть, а не нес здесь какую-то ересь про гусей.

– Ну хорошо. – Вздохнул он. – Оставайся задницей, если хочешь.

Я усмехнулась. Еще бы. Картина «дингир-ур убеждает игига в добродетели и благородстве» могла бы пополнить лучшие коллекции абстрактной живописи.

– Что там насчет мальчишки?

– Перед прогулкой с тобой он прямо светился от счастья, а вернулся мрачнее тучи. Даже со мной не захотел разговаривать. – Асеер заглянул мне в глаза. – Умбра, что там у вас произошло?

– Ты в курсе, что твой воспитанник разучивает молитвы во славу одного древнего ископаемого под руководством другого?

– Да. И не вижу в этом ничего страшного.

– Ничего страшного?! – Всплеснула руками я. – Да парню окончательно запудрили мозги! Того и гляди будет в рубище ходить, горланить священные гимны, и бичевать себя крапивой куда не попади!

– Тимхо взрослый, здравомыслящий молодой человек. Он никогда не опуститься до таких крайностей. К тому же каждому охотнику необходим храм, место, куда можно прийти за советом, за поддержкой, за отпущением, за надеждой… а эта вера не требует ни кровавых ни финансовых жертв, лишь соблюдения законов совести и чести, доброты и участия к близким. По-моему, мальчику это только на пользу.

– Ты еще скажи, что сам к саркофагу наведываешься. – Буркнула я из чистой вредности. Слова охотника меня убедили, успокоили, заставив посмотреть на ситуацию с другой стороны.

– Наведываюсь. – Не стал отнекиваться дингир-ур. – Кстати, тебе тоже бы не помешало. Настоятель храма очень мудрый и интересный собеседник.

– Спасибо, мы уже беседовали. – Я задумчиво почесала переносицу, шерстяной охотничий плащ колюче огладил щеку. – Из-за этого-то и весь сыр-бор…

* * *

– И ты сказал ему, что он никогда не станет настоящим охотником? – Сдавленно спросил Асеер, в конце моего короткого живописного рассказа.

– Немного в другой формулировке, но смысл верный. Признаю, немного погорячилась. Но я всегда говорю, что думаю и…

– Лучше бы та сначала думала, а потом уже говорила. – Грубо оборвал меня охотник. – Ты должна поговорить с ним, извиниться, убедить в том, что у него все получиться!

– И не подумаю. – Я закусила удила. – С какой это стати мне переживать из-за чьих-то там переживаний?

Асеер угрожающе сжал пальцы, предвкушая мое удушение, но все-таки сумел сдержаться, продолжив переговоры.

– Понимаешь, Тимхо стал мне очень дорог… я никогда не видел его таким… потерянным, разочарованным. Твои слова очень многое для него значат. Умбра, поговори с ним. Пожалуйста. Сегодня вечером в деревне будет праздник с народными гуляньями по случаю. Тимхо участвует в боях, ты могла бы…

– Не могла бы. – Стыдно признаться, но мое озлобленное упорство удивляло даже меня. Ведь на самом деле я уже давно осознала, что была неправа, и сама собиралась извиниться. Просто какое-то пока неосознанное мерзкое чувство засело глубоко в душе, заставляя говорить гадости. – Я тебе уже сказала, что не буду ни перед кем извиняться! Я не подвязывалась возиться с сопливыми щенками! Разбирайся с ним сам, если хочется…

– Понятно. – Подозрительно, но Асеер ничуть не рассердился, как будто заранее знал, что я от всего отопрусь.

– Чего тебе понятно?

– Что с тобой по-хорошему нельзя.

– Ну, попробуй по-плохому!

Он потянулся к ножнам на поясе. Я, ухмыльнувшись, вытащила из рукавов тонкие метательные ножи, готовая к любому удару. Только не к такому. Увиденное настолько меня потрясло, что я в ужасе отпрянула назад.

– Ты ничуть не изменилась, лысая. Разве что волос стало побольше, но мозгов так и не прибавилось! – Уперла руки в боки Стрекоза. – И не надейся сбежать, моя милая, я не люблю неоконченных разговоров. Буду приходить к тебе во снах, мы жмурики это умеем, и всю ночь рассказывать занимательные истории из моей недолгой, но увлекательной двухсотлетней жизни.

– Чего ты хочешь?

– Нет, она еще спрашивает! – Многочисленные черные косички раздраженно запрыгали по загорелым плечам. – К чему эти дешевые понты и гнилые базары, подруга? Бросила мужчину с двумя детьми, жила все это время в свое удовольствие. Хорошо, хоть девчонку пристроили. Хотя знала бы, чего нам это стоило! Асеер, значит мальчонку одни кормил, поил, воспитывал, душу, понимаешь, вкладывал, отношения выстраивал все эти годы, а она тут заявляется, как шмон среди ясного неба, и все снова к песчаному гулю под хвост?

Я только хватала ртом воздух от возмущения, не в силах вымолвить ни слова. Обвинять меня после всего случившегося?! Да я это их спасла! Я! А не этот белобрысый подхалим. Я пожертвовала своей жизнью и имею право…

– Ничего ты не имеешь, девчонка! – В голос заорала Лайдэ-дзи, испугав меня до нервной икоты. – Отказалась от обязанностей? Вот и о правах забудь! Одно без другого не бывает. Это тебе не щенок, это человек, и возможно в будущем великий, нечета тебе! Поняла, кошелка?

– Асеер, убери ее…  – Взмолилась я.

Охотник иронично приподнял брови, не сводя с меня хитрых рубиновых глаз.

– Ну, хорошо! Хорошо! Шантажисты дхэровы, я поговорю с Тимхо!

– Вот видишь, а ты сомневался. Пойдем, Асеер, сил моих больше нет глядеть на эту бесстыжую морду. – Душа меча погрозила мне кулачком и растаяла. Охотник тоже не стал задерживаться.

* * *

Как конкретно назывался праздник и к чему он был приурочен так и осталось для меня загадкой, разгадывать которую, кстати, не было никакого желания. Если бы не Асеер, сам факт существования торжества вообще благополучно обошел бы меня стороной.

Я бесцельно бродила по берегу, кутаясь в охотничий плащ, все больше склоняясь к тому, чтобы все-таки разбавить собой праздничную бочку меда. Наставления дингир-ура и ворчание призрака тут не причем. Мне действительно было стыдно, погано и немного больно от собственной грубой, бескомпромиссной, непробиваемой, глупой упертости. Да пусть верить в кого хочет, только бы верил. Пусть мечтает о чем угодно, только бы не превратился в кого-нибудь, вроде меня.

– Госпожа расследователь. – Из кустов показалась щекастая физиономия с отчетливым черным пятном на лбу. Глашира, явно вошла во вкус. – А я везде вас искал…

– Чего тебе, Пацек?

– Вот. – Детинушка робко вытянул руку, в которой была зажат серый кожаный мешочек.

Приглядевшись, я с удивлением опознала в нем свой дорожный кошель, который потеряла еще на прошлой неделе. Точнее, это так я думала, что потеряла…

– Все на месте, вы не подумайте…  – Вор пламенно зарделся, отводя честные голубые глаза. – Я вам там его заштопал кое-где… и отдельный кармашек для мелочи…

Я зачарованно развязала горловину, высыпав содержимое на ладонь. Кроме изначальных десяти золотых наружу высыпались три медных монетки незнакомого происхождения.

– За моральный ущерб. – Сдавленно пробормотал Пацек в ответ на мой недоумевающий взгляд. Мысль о воре, охотящемся за кошелем только чтобы его простирнуть, заштопать и доложить туда денег, была сродни бойкому улыбчивому покойнику, и никак не желала укладываться у меня в голове.

– Хотите, я вам еще кобылицу вычищу или набойки на сапоги слажу?

– Нет.

– Да? Тогда может тыкву возьмете, у нас в этом году во-о-от такие уродились!

– Не стоит.

– Тогда, может, заплату на рубахе поставлю, вон на локте у вас поистерлось…

– Слушай, парень, ты просто спер мой кошель! – Не выдержав, я сорвалась на дурной бабский крик. – Не порвал семь томов собственноручно написанных наставлений потомкам, не плевал в мой колодец, не предавал огню и мечу мое родовое, нежно любимое с детства гнездо! Поэтому вовсе не обязан теперь заменять мне отца и старушку мать!

Здоровенный детинушка неожиданно и как-то совсем по-детски потупился и шмыгнул носом.

– Э-эй, ты чего? Ну вот…  – Я притушила саркастическую ухмылку, смущенно потерев бровь. – Ладно, прости, погорячилась. Тыква всегда в хозяйстве пригодиться. К тому же, я тут вспомнила. У меня к тебе одна очень важная просьба.

– Правда?

– Честное расследовательское. Проводишь меня на праздник?

* * *

Население Серых Ив отнеслось к празднику ответственно. Явились все, от грудных младенцев (громко выражающих свои впечатления о самом празднике и матерях, додумавшихся их к нему приобщить) до древних стариков (еще с утра оккупировавших все сидячие места). Хотя даже полная явка не могла объяснить, откуда в такой маленькой деревне взялась такая уйма народа. Зато смог Пацек. Оказалось, что многие из присутствующих – родственники и друзья местных жителей, съехавшиеся в Ивы из окрестных сел, чтобы поучаствовать в празднике.

Проводник из Пацека, вообще получился намного лучше вора. Ненавязчивый, лаконичный, смышленый. Он сам получал удовольствие от прогулки, и бескорыстно делился им со мной, комментируя все происходящее вокруг. Как то: «Парный забег молодоженов на дальнюю дистанцию. Аника, дочка скорняка из Липок, уже третий год участвует. Каждый раз с новым мужем». Или вот: «По гонкам в мешках среди мужчин у нашего лекаря во всей округе равных нет. Уж как до мешка доберется, так бывало и на коне не догонишь. Правда, как протрезвеет, ничего потом не помнит, и нипочем не верит, когда ему про то рассказывают». А также: «В прошлом году то староста наш прямо на празднике крепко поссорился с женой и пошел топиться на бывший Кривой Мост, что через озеро. Боруся – следом. Не, не топиться. Проследить, чтобы, значит, не передумал. Почитай тогда все наши собрались поглядеть. Мост старый уже был. Не выдержал. Сашию хоть бы что, а Борусю потом еле откачали».

В толкотне у лавки с пирожками моего проводника оттеснили куда-то в за пределы видимости, зато я наткнулась на старосту, кузнеца и деда Шповника, оживленно обсуждавших что-то с купцом Теушем. Со мной вежливо поздоровались, приняв в узкий кружок.

– Ты у себя в Липках умничать будешь. – Ругался Саший, почему-то шепотом. – А мы тебе дело верное говорим. Надыть вскладчину на Ерку ставить.

– Я же не спорю. – Вежливо соглашался купец. – Но вам не кажется, что для забега с яйцом и ложкой среди девиц она немного крупновата в кости… в смысле тяжеловата… на подъем? Тем более она раньше и не участвовала никогда…

– Зато у нее рука крепкая. – Возразил староста, почему-то потирая поясницу, а потом окинул округу подозрительным взглядом и, наклонившись поближе к собеседнику, добавил. – У нас есть информация!

– Ага! – Хохотнул Купец. – Мы вчера из харчевни возвращались, а девки-то деревенские как раз гадать на женихов удумали. Со свечкой в ночь по двору ходили. Якобы на свет должен дух нечистый явиться и рассказать, когда сватов ждать. Так во двор возьми да забеги заяц-беляк. У них в это время самая кормежка. В потемках то не видать ничего, токмо тень черная ушастая. Все в крик «демон, демон!», а Ерка, та не испугалась. Она чтобы у демона про жениха выспросить, через плетень одним махом перепрыгнула и беляка до самой опушки гнала. А свечка то и ни разу не погасла.

– И я тебе скажу, Теуш. – Значительно погрозил пальцем дед Шповник. – Тот заяц только потому ушел, как фору хорошую взял. Мы бы, может, тоже ушли… ежели бы Клюп не засмеялся…

Я добавила одну медную монетку к общей ставке на Ерку в забеге с яйцом и ложкой среди девиц, две других к общему недоумению поставила на Тимхо в боях на шестах среди мужчин. Тут же отыскался Пацек с пирожками, о происхождении которых можно было легко догадаться по хитрому прищуру и стыдливому румянцу на щеках, а также с вестью, что бои на шестах вот-вот начнутся.

На месте соревнований в землю было вбито четырнадцать бревен по одному уровню, два ряда по пять, и только центральный из четырех. Вооруженные длинными, в три локтя палками, противники должны были гонять и мутузить друг друга до первого падения. Призом назначили племенного бычка, в связи с чем участников набралось разве что чуть-чуть поменьше зрителей. Очередь до Тимхо дошла только спустя десять глубоких разочарований, шесть расквашенных носов, один отбитый копчик и три подвернутых лодыжки. Толпа встретила щуплого мальчишку, вышедшего против мускулистого кузнеца из Липок смехом и улюлюканьем, которые смолкли лишь на мгновенье, когда кузнец распластался на траве, после чего возобновились с удвоенной силой, дополнившись одобрительными выкриками. Скоро определились двое главных претендентов на рога и копыта: Тимхо, и, как ни странно, сын старосты Вежек, показавший необычную сноровку и находчивость. Последний настолько изводил своими шуточками противника, что тот иногда падал от злости еще до начала поединка. Финальный бой, традиционно начался с перечисления выдающихся недостатков соперника. Тим стоял красный, как ошпаренный рак, стараясь не замечать остроумных уколов Вежека. Он так увлекся, что за словесными выпадами едва не пропустил настоящего. Начался серьезный бой. К чести обоих парней, можно сказать, что зрелище было увлекательным, где-то даже красивым. Похоже, никто, кроме бычка, не пожалел, что пришел. И вот, наконец, мать сыра земля приняла в свои утешительные объятия побежденного. А победитель остался наверху, счастливо потрясая шестом над вихрастой головой.

– По-моему, самый подходящий момент. – Асеер незаметно вырос у меня за спиной, словно насланный злой ведьмой горб. Ведь как раз сама подумала то же самое, но после этих слов зверски захотелось сделать все наоборот. Упади небо! Что же мне теперь постоянно на всяких дингир-уров оглядываться. Я не удостоила охотника даже полуоборотом, прямиком направившись к торжествующему Митичу.

– Умбра! – Красуясь, мальчишка раскрутил шест так, что тот стал почти невидимым, чем вызвал новый восхищенный гвалт толпы и мою старую недобрую ухмылку.

– Ну, что ты теперь скажешь? Видела, как я их всех победил?!

– Тим, я хотела бы…

– Нет! – Требовательно перебил меня он. – Скажи честно, что ты теперь думаешь. Как я сражался?

– Ну…

– Ну?! Да они падали, как подкошенные! Благословление святого Ухты со мной! Я почти готов стать охотником!

– Почти…  – Я внимательно посмотрела ему в глаза, раздумывая, что лучше, подслащенная пустышка-лесть или горькая, но полезная правда. Если бы он был мне чужим, хватило бы и первого, лишь бы отвязался. Но чужим Тимхо мне не был. А правда, чем горче, тем полезнее.

* * *

Пацек плохо разбирался в людях, но то, как изменилось лицо его черноволосой спутницы, ему очень не понравилось. Оно, напряглось, растеряв всю привлекательность и человечность. В один прыжок девушка оказалась напротив победителя боев, вскочив на соседний столб. Толпа удивленно примолкла.

– Нападай.

– Но… ты же без оружия. – Смутился паренек.

– Нападай!

Тимхо сделал неуверенный выпад, но его соперница только поморщилась, отмахнувшись, точно от комара.

– Нападай по-настоящему, дурак! Пустомеля! Размазня! Девчонка!

Такого оскорбления Пацек бы ни за что не спустил. Паренек также разразился серией резких, целеустремленных ударов. Но цели ни один из них так и не достиг, и это было еще удивительнее тем, что сама цель, казалось, не прилагала к этому никаких особых усилий. Наконец, противник вышел из себя, и раскрутив посох вокруг себя огромной двукрылой бабочкой, с криком побежал вперед, словно под ногами были не редкие расшатанные бревна, а мощеная дорога. Пацек плохо разбирался в боях на шестах и без, но исход был очевиден даже ему. Ловкой девушке не устоять против такой атаки.

Кто же мог предположить, что в последний момент она птицей взлетит вверх, завертится в воздухе тугим клубком, и поднимется уже за спиной нападающего, как ни в чем не бывало. По толпе пробежал изумленный вздох. Такого в Ивах еще не видели. Тимхо так вообще не понял, что произошло. Он резко остановился, едва не потеряв равновесия, и теперь стоял, глупо хлопая глазами.

– Ты почти готов. – Тихий спокойных голос заставил Тимхо вздрогнуть. Даже Пацек почувствовал себя густо перенаселенным муравейником. – Ты почти идеально двигаешься, ориентируешься и почти совершенно владеешь техникой боя. Позволь я объясню тебе, что это значит.

Неуловимое движение, и посох оказался в руках у черноволосой, а паренек, кувыркаясь полетел на землю, упав лицом вниз. Большая часть грязи осела на лицах и рубахах предыдущих поверженных бойцов, но и победителю хватило с лихвой.

– «Почти» значит «не». Это значит ты не готов. Ты слишком поздно начал заниматься. Игиги – не деревенский сброд. За промахи с ними ты будешь расплачиваться не гордостью, добрым именем, а ногами, руками, потрохами, жизнью, и хорошо, если сразу и если только своей…

Шест полетел в след, приложив лежащего одним концом по макушке, а вторым пониже спины. Толпа, до этого готовая носить победителя на руках, окатила его волной насмешек, отправившись смотреть на прыжки через плетень. Почти победитель был никому не интересен. Паренек с трудом поднялся, размазывая по щекам размокшую от слез грязь. Зло пнул посох. Медленно побрел прочь, точно собака подбитая своим любимым хозяином. Пацек сам едва не расплакался, и с горя срезал у стоявшего рядом мужчины суму, даже толком не рассмотрев владельца.

* * *

Спрыгнув на землю, я обессилено прислонилась к столбу, старясь ни с кем не встречать взглядами. И извинилась и ободрила. Молодчина, Умбра.

– Тим, стой. – Асеер придержал мальчишку за локоть. – Вспомни, что говорил Вербит, основа любой веры – это вера в себя…  Все, хватит! – Вызверился Митич, отбрасывая руку учителя. – Хватит с меня вашей гиджской веры! Сказки для детей! Чудес не бывает! Умбра права, из меня никогда не получится хорошего охотника! Так зачем в пустую тратить время?

– Тим…  – Осипшим от волнения голосом позвала я, подходя ближе. Он не захотел даже выслушать. Ушел, не оглянувшись. Он уходил, слегка подволакивая правую ногу, а во мне, казалось, все рушилось, с грохотом срываясь в бездонную черную пропасть. Асеер развернулся, уставившись на меня со злым, бешеным прищуром.

– Какая же ты дрянь, Умбра…

Я зажмурилась не из страха, просто чуть прикрыла глаза, подавляя защитные рефлексы. Мне не хотелось защищаться, мне впервые захотелось, чтобы меня ударили. Отметелили до полной потери моего паршивого сознания.

Но удара не последовало. Напряженная до дрожи ладонь остановилась, так и не коснувшись моего лица, и медленно опустилась, обжигая кожу чужим, не предназначенным мне теплом.

Асеер, молча, растворился в толпе, оставив меня в обществе призового бычка, который отныне уже не являлся самой главной скотиной на празднике.

* * *

Я сидела в обнимку с деревянной кадушкой на краю того самого колодца, что приютил меня в первый день пребывания в Серых Ивах, и, наверное со стороны здорово походила на старуху Порога из бестиария. Страшная, злобная и неприкаянная. Но подмечать сходство было некому. Праздничный люд давным-давно разошелся-разъехался-расползся по домам. Только дурной на всю голову нелюдь сидел неподвижным изваянием, храня их покой. За неимением собственного.

Меня заинтересовало тихое поскрипывание досок. На заборе соседнего дома, пытаясь отцепить край длинного красного плаща, ворочался неизвестный тип с туго набитым мешком за плечом. Этот дом принадлежал вдове с тремя детишками, итак еле-еле сводящей концы с концами, без пожертвований в фонд защиты редких беспринципных идиотов. Ничего, парочка кинжалов, и скоро этот вид из редкого превратиться в вымирающий.

– Мешок не подержать? – Участливо предложила я, попутно прикидывая как бы побыстрее дотащить труп до репейного поля.

Вор рухнул с забора, оставив о себе на память яркую тряпочку. Через узкое отверстие между красной шапкой и длинной накладной бородой на меня с ужасом уставились честные, прозрачные, как роса, глаза.

– Госпожа расследователь. – Хрипло пролепетал Пацек. – Как же вы меня напугали!