Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

«Моего сына убили», сперва сказал Тори, но смерть выглядела естественной – сломал ногу, не сумел выбраться и замерз. Человечьих следов рядом не оказалось, только лисьи да птичьи.

За эти дни Тори, казалось, стал вдвое меньше. Всю ночь сидел около погибшего сына. Жена и старшая дочь были с ним. Тихо-тихо стало в доме, даже маленькая Маалин не раскрывала рта. Средняя сестра неотлучно была при ней.

А Майэрин все смотрела на брата, боялась – ведь пройдет несколько лет, и забудет его облик. Не хотелось бы, жестоко это устроено, что память утекает, как вода.

Лицо Кайто изменилось – не чертами, а выражением. При жизни Майэрин не помнила такого – удивленно-растерянного, чуть ли не обиженного. Даже смерть не стерла этого выражения – казалось, и с той стороны он пытается получить ответ. Странно было видеть брата таким.

Тори тоже смотрел, но думал другое.

– Вот наша ветвь и обломилась. А я ему все позволял…

– У тебя остались любящие дочери, – пыталась утешить его жена.

– Дочери…

Майерин на миг испугалась, что сейчас отец спросит «Кто это?»

Глава 8

Подступающая весна пронизывала воздух, как солнечные лучи – горный хрусталь. Кэраи, хоть немного времени прошло после дальнего пути, успел соскучиться по верховой езде. Пусть не принято людям его ранга являться в Палаты управления в седле, какая разница. Велел оседлать Славу. В его отсутствии за ней смотрели великолепно, шерсть лоснилась, грива лунным светом текла по длинной темной шее.

– Красавица ты моя, – сказал, гладя шелковую морду, с удовольствием слушал ласковое пофыркивание. Рубин в соседнем деннике тихо заржал, ревнуя. И ему досталась порция ласки, пока выводили Славу.

Теперь Кэраи с удовольствием вдыхал легкий ветерок, к которому лишь изредка примешивались запахи дыма и каких-то пряностей – с седла воздух казался чище и легче, да и дорога эта была далека от ремесленных или бедных кварталов. С карниза дома у края дороги свисала большая сосулька, золотая на солнце. Горлица вспорхнула прямо из-под копыт лошади, напугав ее, Кэраи на миг отвлекся; показалось, что он снова в лесу.

Но нет, вокруг расстилался родной, живой и шумный, вдруг показавшийся чужим и постылым город.

Его почтительно окликнули из простых, но довольно дорогих носилок.

– Что вам угодно? – отозвался излишне резко – тут никаких встреч не ждал, и потом заметил знак дома. Пожалел, что вовсе остановился.

Синяя в серебре шторка была отдернута, снизу вверх на него смотрело еще довольно молодое и довольно приятное лицо, отмеченное печатью мечтательности и некоторой неотмирности.

Сумел узнать человека в миг, когда тот всего наполовину представился.

И, разумеется, он заговорил о сестре.

– Я не дождался ее, она не пришла, но двое встречавшихся с ней утверждают – это была Истэ.

– Так она обращалась к кому-то еще? – напряженно ждал ответа, немного успокоился, услышав – нет, ничего важного, хотя и эти люди могут разносить сплетни. Но если бы не случайная встреча, так бы и не узнал, что Истэ уже успела кое-с кем повидаться, и собиралась еще. Знал лишь о письмах. Но вытрясать из нее признания силой он бы не смог.

Заметил, что Оюми смотрит на него выжидающе, наверное, удивленный молчанием, быстро сказал:

– Кормилица немолода и очень хотела видеть свою девочку живой, и ваш бывший конюх тоже немолод. Почему она начала не с вас, не с родителей? Может, хотела убедиться в том, что ее не разоблачат?

Старался случайно не встретиться взглядом с Оюми и надеялся, что тот не обратит на это внимания; жаль он не из низкородных, смотрел бы вниз.

– Думаю, он ничего не заметил.

– О чем ты еще, умник?

– Боитесь, не поймет ли он, что слышал вранье. Не поймет, он мечтатель, а вы, уж простите, это дело умеете.

Говорили тихо, в шаге не расслышать.

– Отстань, – Кэраи остановил Славу, развернул поперек немноголюдной дороги. – Поезжай домой, ты мне не нужен. Понадобишься, вызову.

– Но…

– Ради всего святого, прекрати со мной препираться. То, что я тебе позволяю Сущий знает что, не значит…

– Все, все, повинуюсь, – Ариму чуть поклонился, поднял руки вперед ладонями. Выпрямился и добавил:

– Ваш брат отпустил бы их. Всех.

– К несчастью, я – не он.

– Найдутся те, кто будут говорить не о законе, а о мести.

– Какая мне разница, – потрепал лошадь по шее, упорно смотря поверх крыш.

– Но… – Ариму поколебался. – Меж вами сейчас пролегла трещина, и опасно ее расширять.

– Опасно… А если я отпущу их, любой мусорщик скажет – он показал свое презрение к брату. Я позволил бы Истэ сразу встретиться с Тагари, но мне не нравится ее одержимость. Она не просто так приехала, и будь намерения чистыми, рассказала бы о них. Эта женщина держится хорошо, но врет мне в глаза. Кто рассказал ей о сыне? Где ее дочери? Кто и зачем помог спрятать, если поездка не готовилась загодя?

– Где девочки, нетрудно выведать. Припугнуть, что все вытянем силой, только поубедительней…

– Я этого делать не буду, и она знает. Надо бы. Не смогу…

Ариму тронул повод, собираясь уехать, но вдруг сказал:

– Слуги вашего дома тоже ее помнят, не все, но некоторые.

– Да, знаю. Но они ее не видели.

– А если вдруг… вода, как говорят, найдет дырочку даже в камне.

– Истэ изменилась, – отозвался Кэраи, – Она сейчас выглядит усталой, испуганной, но все-таки видно, что расцвела. А ведь прошло много лет, женщины стареют быстрее. Значит, была счастлива.

Мужа Истэ задержали, когда он в одной и гостиниц Осорэи расспрашивал о жене – имен не называя, но для осведомителей Кэраи весьма понятно. Если женщина с девочками ехали в меру неторопливо, этот, наверное, оседлал ветер. Пока Истэ была заперта в одной из боковых комнат, мужчину закрыли в подвале. Но для разговора выпустили, отвели наверх.

Тут Кэраи к глубокому своему удивлению и узнал, что Истэ прибыла не одна, а с маленькими дочерьми. Мысленно обругал дураком себя и пообещал лишить жалованья всех шпионов. Потребовал найти девочек немедленно, это не казалось трудной задачей – но дочери Истэ словно растаяли.

Пока оставалось расспрашивать мужа Истэ. Он ничего не знал – и, похоже, был искренним. Говорил о странной одержимости жены, о том, как вернулся с полдороги, почуяв недоброе, и никого уже не застал, только от слуг узнал, куда уехала Истэ. Надеялся догнать ее и вернуть, даже и возле Осорэи надеялся, пока его не схватили.

– Потрясающая женщина, сбежала от двух мужей, – сказал Кэраи. Вновь неприятно царапнула мысль о заговоре – не потащится просто так через снега мать с малолетними дочерьми. Цель заговора как на ладони – чем больше опрометчивых поступков совершит генерал, тем лучше. Где-то на задворках сознания промелькнула еще одна неприятная мысль, обо всяких ночных голосах и реальности их, но это сейчас не имело значения.

Так или иначе, семейка собралась в городе в полном составе, и слухи ползут, хоть пока и робкие, и он сам слишком уже много сделал, чтобы укрыться от внимания брата. Если тот, разумеется, даст себе труд глянуть по сторонам.

Оставалось надеяться, что в личной встрече он не откажет. Пусть хоть доспехи предков на себя нацепит для важности, лишь бы выслушал.

Незадачливого мужа вернули в подвал, оставив без внимания униженные просьбы рассказать про судьбу жены; Кэраи отправился к брату.

У Тагари темнели круги под глазами, а заколка на волосах съехала набок – затылком о стену он что ли побился? На сей раз он не стал занимать кресло в малиновом зале. Но вся его фигура дышала недоверием – «уж не твоя ли это игра?», словно говорил он. Небо, когда же научится понимать, что для предательства нужны основания, что мне просто не могут пообещать во власть эту провинцию, если скину тебя. А если б пообещали, я бы рассмеялся им в лицо, думал Кэраи.

Брат отказался увидеться с Истэ. Ну разумеется. Насчет же ее просьб о Тайрену сказал «делай, как знаешь».

Струсил, подумал Кэраи. Все же боишься ее саму, не одних лишь волнений. Но если подозреваешь меня, то займись этим сам. Именно сам, всех остальных ты тоже подозреваешь. Кроме, вероятно, Аори Нара, но тому сейчас не до разбирательств. Еще и дела семейные, нельзя путать в них посторонних.

Но один ты не сделаешь ничего; не сейчас, так в будущем придется выбирать союзников.

Он решил отложить остаток разбирательства до утра. Уже заполночь собрался спать, как появилась одна из "девушек радуги", попросила срочно принять. Нашелся след Истэ в предместьях, место, откуда она выезжала, вот-вот наконец отыщут и девочек – и гостье было сподручней всего передать новости. Никто не удивится такому ночному визиту, зато удивились бы, что красотка лишь работала на Кэраи. И, к счастью, не походила на Истэ, ни обликом, ни манерами. Впрочем, дорогие девушки из цветочных домов мало похожи на простых смертных. Их обучают не просто изяществу и достойному поведению, но воплощению всех желаний…

Выслушав, поблагодарил, словесно и денежно, девушка улыбнулась и упорхнула, сверкнув напоследок отблесками свечей на алом шелке.

Вспомнилось, как сверкнули рубины в прическе Лайэнэ, когда она рассердилась… в чем-то досадно, что она так прочно была связана с Энори. Что бы ни говорила теперь, полностью ей нельзя верить.

Утренние новости развеяли зыбкую дымку сносного настроения, которое осталось с ночи. Еще до рассвета к Тагари прибыл столичный гонец – и почти сразу, не отдохнув, покинул город, увозя ответ.

Кэраи сидел за столом с кистью в руке – хотел написать записку секретарям, и так слушал вестника.

От кого было послание, неизвестно, однако, если верно удалось разглядеть печать на футляре, отправил его военный министр. Вряд ли в свитке говорилось о том, что в этом году непривычно рано зацвели розы. Приближенный Тагари – он всегда был готов служить обоим хозяевам – рассказал, что генерал был зол, когда сочинял ответные строки, и сказал «не дождутся».

– Чего не дождутся, чтоб ему провалиться! – не менее зло сказал Кэраи, бросил кисть на столик; она покатилась и упала бы, если б не поймал испуганный мальчик.

– Иди, – велел вестнику.

Нет, так нельзя. В метании молний с братом все равно не сравниться, как и в потрясании гор. Не хватало еще… Но Тагари, похоже, не понимает, что Столице отвечают не так. Или понимает, и совсем спятил в стремлении оставить за собой последнее слово. Спасибо хоть если письмо не с приказом от Благословенного… хотя нет, если судить по печати.

Кажется, разговор о бывшей жене окончательно лишил брата рассудка. Встреча не состоялась, и слухи пресекли на корню, но она – если такая стояла цель – добилась своего все равно.

Оставалось последнее с этой семейкой.

Кэраи переоделся, словно намерен был отправиться с официальным визитом. Затем вновь велел привести мужа Истэ. Тот явно провел бессонную ночь, вероятно, не первую, судя по кругам под глазами.

– У меня последний вопрос. Сколько вашим дочерям?

– Восемь, господин… – бесцветный голос самую малость ожил.

– В каком месяце они родились?

Ответ не стал неожиданностью.

Значит, вот почему Истэ сбежала так поспешно. Пока ее беременность не стала заметной. И жила она под крышей Тагари, уже зная… А он, этот человек – он-то чем думал? На что рассчитывал? Ведь чудом стало, что их отпустили тогда. Каким он был девять весен назад, чем привлек яркую надменную уроженку богатого дома?

Совершенно обычный на вид. Не только внешний облик, в нем не ощущалось ни какой-то особенной силы духа, ни ума, ни даже заметного обаяния. Может, Истэ и нужен был как раз такой – неяркий, но, видимо, надежный? Верный. А ума и впрямь нет. Ведь его здесь никто толком не помнил, что стоило осторожней вести расспросы?

А может, ее надменность была всего лишь защитой…

– За связь с женой своего господина полагается смерть. А глава провинции – господин всем ее жителям.

– Нас отпустили…

– С запретом возвращаться, и этот запрет вы оба нарушили.

– Ради всего святого, Истэ…

– О ней сейчас речи нет и не будет, разговор о тебе. Я имею право решить это дело.

Лицо только на миг изменилось, будто рябь прошла по воде. Он знал, понял Кэраи. Уже не надеялся, попав в этот дом. Может, потому Истэ в свое время и повезло, что она – тоже знала, однако не верила. Считала себя бессмертной.

Мужчина склонился, будто благодарил. Потом снова, на этот раз с просьбой:

– Прошу, позаботьтесь о девочках…

– С какой стати?

Когда его увели, опустился на стул, закрыл глаза и так сидел, как показалось, долго-долго.

Потом встал, прошел в подвал, где лежало то, что недавно было полным жизни мужчиной. Масляная лампа висела на стене, пламя покачивалось, и тени на слабо освещенном теле качались. Но видно было на шее полосу от шнурка.

– Приведите ко мне в комнаты Истэ, – велел, и поднялся наверх.

У своих покоев обнаружил Юи, тот ходил от одной стены коридора к другой, и выглядел потерянным, словно позабытый лист на осенней голой ветке.

– Тебе-то что здесь надо?

– Я хотел… попросить за ту женщину. Знаю, такого права у меня нет, но… она и так уже пострадала.

После Мелен стал по-другому относиться к помощникам в том пути, и они сразу почуяли – начали многое себя позволять. И знали многое. И что с ним делать? Юи, добрая душа… а красивой женщине сочувствовать просто.

– Госпожа Истэ – мать вашего племянника…

– Это уменьшает ее вину? По-моему, наоборот. Я бы с радостью отправил ее за мужем, – прошел мимо юноши, застывшего столбом в коридоре, добавил: – Но мне все-таки жаль этих девочек; их могла бы забрать родня, но родне о них знать нельзя. Одиноким сиротам в этом мире придется плохо. Пусть уезжает. Она уже разрушила, что могла.

Истэ повела себя на удивление достойно, узнав о смерти любимого человека. Только взгляд ее был чуточку странным, будто бы не до конца понимает сказанное.

– Я могу увидеть его?

– Нет. Ваша связь была преступлением, продолжения не будет – даже прощания.

**

Больше всего Истэ боялась возвращаться в домик в предместье. Страх пересиливал горе, и становился сильнее с каждым поворотом дороги. Она ничего не сумела. Ни встреч толком не вышло, ни хоть возвращения в одиночку. Теперь и ее девочки будут мертвы. Не сомневалась – уж эту угрозу Энори осуществит.

Провожатые не оставляли ее ни на миг – четверо всадников с лицами смерти, как на подбор. У каждого кровь на лбу и на волосах… ах, да, это повязки Дома… На них рысь готовилась прыгнуть, запускала когти ей в грудь.

Доехали уже в густых сумерках – хоть недолго оставалось до весны, темнело все еще рано. Домик казался пустым. Истэ почти выпала из повозки, путаясь в юбке, пробежала остаток двора, на ступенях упала, вползла на порог. Ее подхватил один из провожатых, поднял. Может, из простого сочувствия остался во дворе вместе с остальными, а может, хотели понаблюдать, что дальше.

Внутри было тихо, пахло чем-то тревожащим – густой травяной запах, сладкий и горький одновременно. Закричала, зовя по именам дочерей, но отклика не было. Забежав в спальню, увидела – лежали рядышком на кровати, неподвижные, с белыми лицами, держась за руки. Показалось – холодные. Кинулась их обнимать; тела были податливыми, не окоченевшими, но и только. С криком Истэ выбежала наружу, снова упала.

Не сразу поняла, кто стоит на крыльце – черный силуэт в свете фонаря. Не провожатый. Она всхлипнула, протянула руку, не в силах подняться.

– Что с ними? Что?

– Уже ничего. Просто глубокий сон, скоро придут в себя. Удачно, что они близнецы – поделили все на двоих. Я не хотел им вреда. Не думал, что мне будет дело, но… хорошо, что так вышло.

– Мори. Ты убил его, – сказала Истэ хрипло, почти беззвучно. Поднялась на тряпичных ногах, шагнула к Энори.

– Я?! Это твой муж все испортил. Кто мог знать, что он, недоумок, заявится следом! Его я не звал! – вскинулся тот.

Тяжелая звонкая пощечина была ответом.

– Прости, – обронил он, с силой сжимая пальцами рейку перил – казалось, или пальцы сейчас сломаются, или деревяшка. И смотрел вниз.

– Как вы все-таки схожи, – отметил с кривой усмешкой, вновь поднимая глаза на Истэ. – Только два человека… впрочем, неважно. Тебе не вернуть мужа, но отомстить ты можешь.

– И тебе тоже.

– Начни хотя бы с реальной цели.

Прошел мимо нее, не оглядываясь. Уже миновав, остановился, произнес, по-прежнему глядя вперед:

– А если ты готова смириться, простить… Никто тебя больше не караулит. Забирай девочек и уезжайте сегодня же. Они смогут перенести дорогу.

**

Кэраи доложили, что на людей, провожавших Истэ, напали вроде бандиты из предместий, судя по виду ран; но как-то уж очень слаженно; ни следов женщины и детей, ни их тел не нашли. Хорошая работа, наглая, издевательская, пожалуй, думал Кэраи, ни мига не веря, что Истэ мертва; велел всем шпионам быть начеку, только напрасно. Если она и покинула округ, то под чужой личиной. Если все еще оставалась, вела себя тише мыши.

**

Река звалась Золотая. Сейчас, скованная льдом, окруженная стражей из сухой осоки, она казалась обычной, но в теплое время берега поблескивали чешуйками слюды, и такой же блеск рассыпался по мелководью. Говорили, когда-то здесь жила мудрая золотая змея, и чешуйки эти слетели с ее кожи. Жаль, посмотреть бы… Ну, может когда-нибудь. Какие его годы.

Брат Унно сделал небольшой крюк, возвращаясь к себе в монастырь – мог бы рвануть напрямик, как недавно, на розыски пояса, но предпочел лучшую дорогу.

И прогадал.

Не учел, что осенним наводнением размыло опору моста, на который рассчитывал. Следующий располагался заметно ниже по течению. Пришлось шагать до него, избегая общества других путников, к счастью, редких. Те удивлялись, но мало ли какой у святого человека был обет. А брат Унно отчаянно скучал без собеседника, он всегда отличался живым нравом, но вот только страшная вещь, которую нес на себе, не способствовала разговорам. Мало ли, ухитрится выскользнуть нежить, и снова погибнут люди.

Одолев реку, монах поразмыслил, и на сей раз пошел напрямик. В себе он был уверен – не пропадет, и нежити сбежать не позволит.

Пропасть не пропал, но уверенность вновь подвела – заблудился. Под снежными ветвями сидел в чащобе у костерка, печально обламывал и подбрасывал веточки в пламя, ощущал, как чуть шевелится пояс, перекатывается по нему недобрая сила. Любопытство проснулось, за которое его вечно ругал отец настоятель. А если снять пояс, позвать тори-ай – выйдет ли? За всю жизнь видел только пару призраков да одну мелкую водяную тварь, безобидную.

Опасно. Но интересно. Но вдруг выпустит, да не удержит?

Сам не знал, до чего бы додумался, только заметил нежный теплый отсвет между стволов – будто окошко горит. Очень это окошко походило на то, что видели недавно у озера высокородный господин со слугами, только вряд ли два тори-ай встретились на пути одному монаху. Значит, окно настоящее. И там, в доме, есть люди, и уж явно теплее, чем на снегу.

Помолившись, побрел в ту сторону, то и дело проваливаясь в снег чуть не по пояс.

Хижина – скорее, землянка – выглядела ровесницей самой Хинаи, пристроилась возле разлапистой ели, будто под защитой ее. На стук дверь приоткрылась; брат Унно успел заметить маленькую тонкую руку.

– Кого там принесла непогода? – проскрипел голос из глубины.

– Почтенная матушка, не соблаговолите ли дать приют недостойному служителю Заступницы? – спросил путник. Дверь приоткрылась пошире. Мужчина осторожно заглянул внутрь. Стоящая у порога девочка лет десяти посторонилась. Вся землянка – одна комната шириной в пять шагов. На лежанке возле очага ворочалось что-то темное.

– Заходи уже, не впускай ветер, – просипело оно. Приподнялось. Огонь подсветил черным и оранжевым лицо, похожее на кору дуба, глубже обозначив морщины; старая женщина, видно, была не моложе своей землянки.

– И правда монах. Сразу видно, лицо благостное, – скрипуче усмехнулась она. Брат Унно почувствовал себя неуютно. Вот уж точно, благостней некуда – обветренное, верно, в пятнах от мороза.

– Садись, грейся и ешь… святой брат.

– Да благословят небеса добрую матушку, – поклонившись, брат Унно осторожно принял миску, протянутую девочкой. В ней было негустое варево, и явно поделились своим, ладно если не последним… да, бедно живут здесь.

Кусок в горло не лез, но старушка ободрила:

– Да ты жуй, жуй. Тут вода талая да кора – такого добра полно.

Насчет коры это она зря, похлебка была из проса, и с какими-то вкусными травками. Поблагодарив, осторожно начал расспросы. Хозяйка оказалась словоохотливой, и откуда только силы на разговоры в оболочке, похожей на сухой лист?

– Муж мой охотником был, помер лет десять как. Сын помогал, ушел в прошлом году на заработки и пропал. Вот, внучка осталась. Старается, но толку с обеих нас – старый да малый. А я прихворнула что-то совсем, скоро помру.

– А как же соседи? Не в одиночестве же…

– Соседи-то есть, только муж всегда нелюдимом был, вот мы и жили отдельно. Они по одну сторону расщелины, мы по другую. Так и осталась – привыкла, и муж тут неподалеку схоронен. А нынешней осенью мостик вместе с оползнем и уполз… – она усмехнулась, длинными передними зубами напомнив старую белку. – По зиме и с той стороны не перебраться, до небес ближе, чем до людей.

Внучка, как и положено, в беседу старших не вмешивалась. Сидела возле бабки на грубо сколоченном табурете. Тихая девочка, светлая, как зорька – и работящая, видно. И все улыбается. Вот ему бы такую дочку. Ну, когда-нибудь будет. Вот только обет исполнить.

– Как зовут юную хозяйку? – обратился монах к девочке.

– Она не говорит, – прошелестела старушка. – Как четыре весны исполнилось, упала в ручей, перепугалась – и все, ни звука с тех пор.

– А к лекарям обращались?

– Какие тут лекари… тот, что из деревни напротив, только глазами хлопать горазд. А другие сюда не захаживали.

Кстати о глазах. В свете очага они у старушки были… интересные. Вроде бы густо-карие, но почему-то казались светлыми, так бывает с водой: темная глубина, а на поверхности блики. Чем-то монаха смущал этот взгляд, слишком живой для больной старой женщины. Верно, в молодости она была еще той сорвиголовой.

Едва рассвело, монах выбрался из землянки и оглядел окрестности. Хозяйка была права – меж ней и деревенькой, которая угадывалась по далеким дымкам, лежала такая расщелина, что без моста не одолеть. А мост… Часть его виднелась на той стороне. Брат Унно содрогнулся, представив, как по этой хлипкой штуковине перебирались люди.

Когда вернулся, его ждала очередная миска супа «из коры да хвои». Старушка была еще словоохотливей, чем вчера:

– Тяжко тут одним зимовать, ой, тяжко… Я уж приготовилась помирать – но вот подарок судьбы нам с внучкой.

Брат Унно насторожился.

– Пока не стает снег, останешься с нами. Я совсем без сил, да и малышку ветром качает, меня-то не жаль, а ей жить бы да жить… – хозяйка настороженно, по-беличьи повела носом и вдруг запричитала: – Хотя что это я, окаянная, от дел отрываю святого человека, совсем ума лишилась. Топай, топай отсюда по воле Сущего, а мы тут уж как-нибудь.

Вот зараза какая… замшелая! Но ведь права на свой лад.

Что делать?

Он пробурчал что-то невнятное, вновь вышел наружу, проветрить голову и обрести прозрачность помыслов. Обратился с молитвой к Заступнице, но никакого знака не последовало, и в мыслях яснее не стало. Если уйти, старушка точно не переживет морозный остаток зимы, да и самое начало весны теплом не радует. Девочка тоже слабенькая. Если остаться… проклятый пояс. Пока он на самом монахе, нежить бессильна что-либо сделать, но, если пряжка расстегнется случайно… Представилось, как упавший пояс быстро-быстро ползет к порогу, изгибаясь на манер дождевого червя.

– Не уползешь, скотина, – пообещал брат Унно, на всякий случая придерживая пряжку рукой. – Уж недостойный брат позаботится.