Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Не заразила бы, – заикнулся тот самый здоровяк, из-за которого все и началось. – Огня бы…

Проводник его, кажется, не услышал, присел рядом с женщиной, взял ее руки в свои и что-то говорил еле слышно. Она, поначалу неподвижная, шевельнулась, голову подняла. Почти явственно было видно, как страх разжимает погруженные в нее когти, отступает, блекнет. Пепелище вокруг, и сабли сверкают? неважно…

Энори поднялся, и женщину за собой поднял.

– Знаешь ее? – указал на девочку. Женщина закивала; но и без того было ясно – знакомы, ребенок выскользнул из рук державшего, совсем почти спрятался в складках ее широкой длинной рубашки.

– Дай куртку свою, – велел здоровяку, набросил на плечи женщине.

– Возьми, и уходите в холмы.

Подумал один миг, выхватил метательный нож из валявшегося рядом тела – не успели еще подобрать, – тоже вложил ей в руку. Женщина обвела собравшихся темным взглядом, сжала пальцы на рукояти. Но то ли раздумала, то ли невольно удержала девочка рядом – спрятала нож, побрела прочь, за плечо обнимая ребенка, прижимая к себе. По всей ее фигуре было видно – еще не верит в спасение, если вообще до конца осознает, что произошло.

– Пожалел? – спросил крепыш со шрамом на поллица, – Их волки в холмах догрызут уже вечером.

– Их дело, – сказал проводник до того равнодушно, будто и не задели его только что эти две жизни.

Говорят – попал в волчью стаю, своих порядков не ставь, только не все поговорки верны. Чужаку бы подобного вмешательства не простили, но он уже не был чужаком, и о случае рассказывали с уважением. Сами нашли объяснение и поверили в него: будто, убив тех двоих, навлекли бы на себя беду.

А с настоящими волками вышло занятно, хоть об этом в отряде никто не узнал. Спасенные поначалу не думали, куда бредут – вдруг в округе и вовсе никаких деревень не осталось? – а ближе к ночи неподалеку услышали вой, и все забирали в сторону, забирали… Поутру вышли к нетронутому селу. То ли защитила лесная хозяйка, то ли иная сила – беглянкам не до того было.

Глава 17

Крепость Трех Дочерей стояла в отрогах гор Юсен, возле реки именем Приемная Дочь. Эта река да часть озера, куда впадала река, еще были свободны, когда подошел большой отряд генерала Таэна. Он сумел оттеснить врага на северо-восток, теперь половина долины стряхнула с себя чужаков.

Те оставили за собой выжженный след, но мелкие поселения Тагари волновали мало. Спасать каждую деревушку – воинов не напасешься. Зазеленеет трава, отстроят новые. А пока успеют люди сбежать – их счастье. Не успеют… сейчас иных дел полно.

Было важнее выгнать рухэй из стратегически важных точек, но два их полководца тоже были не дураки, к этим точкам не подпускали, кружили по долине стаей злых шершней, кусали со всех сторон.

Но все-таки удавалось понемногу отодвигать их к границе. Важно было продержаться, пока не придет подмога из Лаи-Кен.

Пересилив свою гордость, обратился в Мелен за помощью, как некогда брат, но ответа пока не получил. Войска соседей стояли возле западных рубежей Хинаи, готовые сражаться за себя, если что, но не за других.

В крепость Тагари и не заглянул, как появился в долине; Ирувата с офицерами сам выезжал к нему в походный шатер.

– Я разделался бы с У-Шеном, но Мэнго понимает – это его последний шанс, – сказал генерал на военном совете. – Он не отступит, пока жив. Он хочет стать основателем новой династии, сместив этого их старика толона – а такое можно сделать, лишь победив.

Ради победы Мэнго спутался с нечистью, а то и с самими демонами – об этом ночами шептались солдаты в палатках. А как иначе объяснить то, что происходило? У армии Хинаи была конница, но лошадям – целыми десятками – временами будто снился кошмар – они храпели, дрожали и порывались убежать. Часть из них не могла оправиться вовремя и из сражения выбывала.

Другая напасть – исчезали гонцы. И ладно бы враг их захватывал, так нет же – пропадали на пути меж своими отрядами. Плохо это сказывалось на войске, поначалу лишь поговаривали, что лазутчики Мэнго повсюду. А затем начали находить разорванные тела… Простых солдат тела, не офицеров, но страху это не поубавило. Теперь говорили – на стороне захватчиков некая темная сила. Ладно если так, хуже, когда доносили сплетни – поговаривали у некоторых костров, что это от Хинаи отвернулось Небо. Или от самого генерала.

Любители слухов украсили собой деревья, но что делать, если таких становится больше и больше?

После совета Тагари отослал всех, даже своих личных слуг. Там, за плотными холщовыми стенами шатра, стояла весенняя ночь, звездная и безветренная. А ему казалось – каждая звезда это костер чужаков. Впервые в жизни задумался о поражении. И это после удачи в Долине! Скажи подобное кто из его офицеров, даже из высших, был бы сурово наказан.

Но самому себе сложно запретить мысли. Тагари защищает свою землю, родину, имя предков; Мэнго рвется к власти, к новым землям для своего народа. Пожалуй, что Небесам Тагари угоднее. Почему же так уверенно брат говорил о том, что прежние времена миновали? Неужто и вправду – Столица вложила ему другую душу?

Или он прав, и видит что-то, недоступное самому генералу…

Устал, как последняя кляча, но никак не мог опуститься на походное ложе. Сидел, смотрел на доспех, стоящий на подставке напротив.

С нагрудной бляхи скалилась рысь, но она была серебряной и слепой. Свечу приподнял – пламя заблестело в зрачках зверя, но отсвет упал так, что почудилось – полморды в крови.

**

В эту же ночь Мэнго было не до звезд, даже в обличье вражеских костров. Он понимал, что, если подойдут еще силы, их оттеснят в горы Эннэ, а там… ну, будет удачей, если отвоюют и оставят себе пару отрогов. Не за этим он положил столько своих воинов – рухэй нужна была земля, скал у них своих хватало.

Он давно задумал смелый шаг, такой смелый, что изумил даже молодого племянника – а уж тот, казалось бы, не в меру дерзок в желаниях.

Обойти бы эту проклятую крепость, да закрепиться в горах Юсен. Тогда оттуда сама их Заступница не выманит. И можно будет подумать о договоре – мы вам мир, вы нам часть долины. Плохо одно – горы Юсен – не Эннэ, там придется идти пусть не вслепую – были все же лазутчики – но кривым на один глаз.

– Хочешь, уважаемый дядюшка, приставить к делу это свое диво дивное? – спросил У-Шен без особой почтительности, широкими тяжелыми шагами меряя походный шатер. Он, хоть и прошел с Энори вдоль Ожерелья, колдуну этому до сих пор не верил. Хотя что уж не верить – вот она, долина, теперь все зависит не от проводника, а от войска и полководцев.

– Если это не наш шанс, то что же?

– Шанс, – согласился У-Шен. – Я первый готов туда отправиться. Или нас вышибут из долины, как хозяйка выливает помои. Я очень даже готов. Но предпочту на своих людей полагаться.

– Что с тех людей… Горы там страшные, и месяц будет дождливый, и после таких снегов потесчет все. Охота лишиться отряда, так берег озера близко – сходи к Тагари, он поможет с радостью.

В свете десятка свечей лица дяди и племянника очень казались похожи. Хотя Мэнго был некрасив, даже страшен – из-за шрама во многом, племянник же внешностью не был обижен. Все равно – два волка, вепря, две хищных птицы: пусть не во всем согласны, но понимают друг друга.

Энори, предатель, диво дивное, или, как его называли, «саарна-элэй»…

Сам Мэнго уже говорил с ним, и остался в задумчивости. Неизменное чутье на людей, помесь природного дара с уроками жизни, молчало.

Но не рискнуть полководец не мог – больше не выпадет подобного случая. Сейчас равнину Трех Дочерей им не удержать, надежда лишь на часть горной цепи на севере и востоке. Изначально и то было бы неплохо, а теперь так удачно сложилось… если сам и запретит выступать, У-Шен поступит по-своему. У него впереди вся жизнь, он хочет славы.

А Мэнго… желает большего.

Пришел, как обычно, ясный и светлый, на лице оттенки выражений меняются, будто рябь на воде – то насмешка, то радость, то ласковое внимание. Только страха никогда не видел на этом лице.

– Готов провести мои отряды под оползнями?

– Я смогу это сделать. Может быть, кто-то погибнет, но основную массу людей я доведу в целости. А обратно идти будет проще, все высохнет.

– Значит, хочешь покинуть ставку, – протянул полководец, – Вэй-Ши вчера с пеной у рта утверждал, что ты наш. Это он-то, который родной матери не доверяет. Что ты с ним сделал такое?

– Мы говорили мало. Но он смотрит на дела, не на происхождение.

– Я тоже смотрю на дела… Еще когда аталинец упомянул о тебе, это звучало интересно, и я был готов принять твою помощь. Но к тому, какой ты силой владеешь, какие о тебе слухи пойдут… – он провел пальцем по костяной рукоятке большого ножа, висевшего на поясе.

– Знаешь, что здесь изображено?

– Волчья охота.

– Не просто охота. Когда-то предок рухэй, дикий кабан, был маленьким, и на него охотились волки. Но кабан быстро бегал. И тогда главный волк сказал – я обернусь оленем, сделаем вид, что стая ловит меня, пробежим мимо, а потом набросимся. Так и поступили волки и олень-оборотень… Знаешь, чем все завершилось?

– Знаю, – рассмеялся проводник, – кабан притворился камнем, а свой облик придал валуну… Но все будет по-честному. Я зашел так далеко, что нет смысла перекидываться в кого-то еще.

– Хорошо, – ответил Мэнго, продолжая поглаживать рукоятку.

– Мне нужно время – все подготовить.

Только бровь дернулась, выдавая удивление:

– Что подготовить? Я думал, ты проведешь нас в горы…

– Чтобы вскоре вас взяли в клещи? Нет. Дайте мне отряд, и он разрушит Сосновую. Сейчас там всякий сброд, они не опасны. Идти в Юсен и оставлять эту крепость нетронутой смысла нет.

– Но узнав о разорении, не подтянутся ли туда?

– Будете наготове, успеете первыми – сил Хинаи не хватит заделать все дыры. Без опоры повиснут в воздухе.

– Звучит… дерзко, – Мэнго тронул пальцем полуседую бородку.

– Сейчас первый день месяца Кими-Чирка. Если продержитесь тут, недели через полторы-две пойдем на Сосновую. Разрушив ее, надежно закрепитесь в Юсен.

– Ты успеешь так быстро? Не лететь ли собрался?

– А если и так? – вскинул глаза, почему-то сейчас почти прозрачные, пугающе-светлые.

– Иди, я не собираюсь так скоро отдавать эту долину, хоть бы сюда пришли войска еще двух провинций, – улыбнулся Мэнго.

Костерок почти догорел, караульные спали, не ведая, что виновники их сна сидят у огня: молодой человек и молодая женщина, с виду чуть старше годами. Если бы кто наблюдал за этой парой не в первый раз и не знал, что тори-ай остаются в том облике, в каком умерли, и могут выглядеть только хуже, сказал бы – ее лицо округлилось, и тело тоже, как бывает с обеспеченными женщинами в праздности. Она была сыта, довольна, и с виду временно смирилась с несвободой.

– Ты позвал меня просто так, поболтать, или снова надо кого-то загрызть? – почти промурлыкала женщина, – Но мне сегодня не хочется…

– У меня… к тебе новое дело. Я должен покинуть войско, а ты останешься и будешь защищать Мэнго.

Красавица расхохоталась беззвучно.

– Что ты задумал?

– Не считай меня дураком, – почти кротко попросил Энори, – Понятно, что ты сделаешь, стоит лишь отпустить цепь. Я не могу взять с собой гребень, иначе он и тебя прихватит. Но я могу… – он выхватил нож и ловко отрезал прядь волос женщины.

– Ах ты дрянь, – прошипела она, подхватывая выскользнувшую заколку, – Что делаешь?? Волосы у меня не растут!

– А красивой быть нужно даже сейчас… – кивнул он, наматывая локон на палец. – Ты можешь разорвать глотку Мэнго и сбежать, но теперь я тебя найду. И стоячая вода не поможет.

– Чего тебе надо еще?

– Для начала костер, – кивнул на гаснущие угли, – Хворост я собрал. Несправедливо, тебе не важен огонь, а я его люблю, но не могу прикоснуться. Помочь с прической? – юноша потянулся к ней.

– Убери лапы, – прошипела женщина, уворачиваясь, сама кое-как закрепила заколку. Подбросила веток на костровище так, будто в лицо ненавистному существу напротив. Он больше ее не трогал и не заговаривал, пока тори-ай не успокоилась немного. Тогда рассказал, чего хочет – довести войска до Сосновой.

– И эти черные олухи приняли твои россказни за чистое золото? – с презрением спросила женщина.

– Но я и в самом деле намерен показать им дорогу и сделать ее безопасной.

– Ты не врешь никогда. Но только безумный поверит тебе и доверится, – рассмеялась названная Яаррин.

– Беспокоишься за войска Хинаи?

– Мне безразлично, я мертвая! Но это и твоя земля тоже, ты прожил тут годы, прикидываясь человеком – неужто совсем все равно?

– Кто и когда приведет войска на эти земли, будут ли стоять города… – кивнул он. – Мне было все равно.

– Было?

– Не жди, что стану с тобой откровенничать.

– Почему бы и нет, – фыркнула женщина, – Тебе нужны собеседники. Сейчас ты в этом больше человек, чем я. Жалеть тебя я не собираюсь, а смеяться опасно, но иного ты не заслуживаешь. Искать благосклонности у этих немытых убийц! И не говори, что они только пища – так для меня, а ты вынужден побираться…

– А вот мне сейчас жаль, – ответил он, отрываясь от созерцания ползающего по углям жара, – Ты и вправду мертвая, и сколько ни бесишься, взять у тебя нечего. Будь ты живой… не угли, был бы целый костер из ненависти.

– Тебе придется уйти, – сказала женщина, кривя четкие губы. – Ты не сможешь быть с ними всегда. И вот тогда… привязь потянет больно, ты еще узнаешь это чувство. А если и сумеешь ее разорвать, прошлое, как и несбывшееся тебя не отпустит. Мне даже не грустно, что этого я не увижу – потому что хорошо знаю, так будет.

**

Второй месяц весны наступил, в небесах потянулись птицы – ленты и косяки, пока еще робко и молча; скоро их станет больше, и птичья песня будет раздаваться из-под каждого куста.

Пока они только осваивались в рощах и на лугах, и с собой принесли молодую вдову по имени Лиэ, как в сказках приносят небесных фей. Во всяком случае об этом верный Ариму сказал Кэраи, уведомляя его, что гостья пожаловала. А настроение было на редкость паршивое, и поэтическое сравнение пришлось как раз кстати, чтобы на лице отразилось не только отвращение к миру.

Про госпожу Лиэ он забыл. Она, как и положено цветам и перелетным птицам, осенью исчезла и, по слухам, уехала в загородное поместье. Верно, Тори Аэмара был недоволен ей. А сейчас, после его смерти, осталась ли молодая вдова без покровителя?

Лиэ выглядела такой же ухоженной и нарядной, но побледнела, поблекла: легкая краска на лице, дозволенная зрелым женщинам из почтенных домов, была словно отдельно от черт. Сидела, теребила низку нефритовых бус на манжете, на сей раз не в любимом розовом, а в зеленом – неожиданно под цвет его собственного одеяния. А узор – серебряная рябина, контуром листья и ягоды. Символ женщины-хозяйки, верной жены и матери. Почему?

Вдовам не запрещено носить такой узор, он мог бы говорить о верной памяти, о жизни в детях – но не у Лиэ.

На сей раз кокетства в ее взгляде не было, скорее, что-то похожее на чувство вины. И тревога. Не стал начинать с расспросов, просто принял ее как гостью; женщины всегда сами рассказывают, если дать им время. Лиэ понадобилось всего полчаса, чтобы приступить к делу.

– Вы считаете меня недостойной доверия, так?

– Этого я не говорил. Можно просто быть верным кому-то другому.

Все-таки она очень волновалась, подогретый сок со специями едва отпила, и то бралась за чашку, то снова ставила ее на столик. Движение это почти завораживало, красивые у нее пальцы и форма кисти… А в кольце – камень, который он подарил когда-то, узорная яшма, не спутать рисунок.

– Я была человеком Тори. Увы, не секрет… Вы, верно, думаете, он был подлым и лицемерным? Мне он помог после смерти мужа, когда меня едва не выкинули на улицу родственнички. И когда обвиняли…

Не дождавшись ответа, молодая женщина чуть прищурилась:

– Раньше вам не очень мешало то, что говорят обо мне и о почившем супруге. Да, я вышла замуж только ради денег, и это было не так-то просто. Но я не сделала ничего, помогая ему отправиться в Нижний дом. И Тори не сделал. Просто так получилось, а я благодарна судьбе за то, что брак мой продлился всего полгода!

– Меня это не слишком интересовало, верно, и сейчас ничего не изменилось. Хитрый тритон Аэмара – дело другое, иметь дело с его ставленницей у меня желания не было.

– Сейчас это все уже в прошлом… Я уехала в имение на границе округа и долго жила там.

Картинка в голове у Кэраи сложилась только в этот миг, но произнес он с видом как можно более безмятежным:

– Говорят, недавно нынешний глава Дома наведался в те края?

Госпожа Лиэ прикусила нижнюю губу, да так, что, когда лицо уже снова приняло беспечное выражение, ярко-алый след был отчетливо виден.

– Дом Аэмара хотел не столько вашего падения, сколько удержаться самим. Но если Нэйта обретут силу, попытки будут уже бесполезны. И потом… – она снова потеребила нефритовую низки, и сказала с неожиданной яростью: – Я не собиралась так говорить, но буду искренней до конца. Я думаю, это Суро убил моего покровителя. Использовал – и убил. Следите за Нэйта, господин. Сейчас их последний шанс восстановить былое величие Дома. Они очень долго жили в вашей тени, но смирялись с этим, потому что это и их земля тоже. Чтобы завоевать и удержать ее, они приложили не меньше усилий когда-то.

– А солнце встает на востоке… Все это верные, но слова.

– У меня есть еще кое-что. Я знаю, что Макори Нэйта хотел отправиться на войну к Трем Дочерям, но отец ему запретил. Велел оставаться в Ожерелье. Якобы для защиты восточной границы.

– Макори сейчас в Черностенной, – задумчиво обронил Кэраи, исподволь пристально наблюдая за гостьей. – И что это по-вашему значит, помимо желания уберечь наследника?

– То же, что и сношения с кем-то в Сосновой. С кем, я не знаю, но гонец от Суро туда ездил исправно. А вчера он созывал какой-то совет у себя дома, со многими членами семейства и верными людьми.

– Эти женщины… Чтоб мои шпионы так хорошо работали, как милые вдовушки в уединенном поместье!

– У меня остались связи от Тори, – поспешно сказала Лиэ, и щеки даже сквозь слой защитного и отбеливающего притирания стали пунцовыми. Но ресницы не опустила, похоже, не врет.

…Никак не мог отделаться от странного чувства, что разговаривает не с той. Но понятно ведь – женщины в его дом приходили нечасто, и очень редко для разговора о делах. Поэтому в круглом личике Лиэ невольно пытался увидеть точеные черты Лайэнэ.

Подумалось неприятное – знает ли Лайэнэ о том, что Нэйта, возможно, затевают переворот? Вряд ли поставляет им сведения, но она так любопытна. А вот с Аэмара точно связана не была, иначе несчастный этот Кайто не бегал бы с глазами теленка на выпасе за ее юбкой.

– Все-таки женщины – это непостижимые создания, – сказал вслух. – Казалось бы, одни веера и вышивки в голове, а красавица уже сплела сети и ловит в них слухи со всего города. Тогда скажите, уважаемая госпожа, вам-то зачем меня предупреждать?

– Я боюсь, – сказала она просто. – И говорить боюсь, и молчать. Если господина Тори все же убили, и Дом Нэйта возьмет власть, верных сопернику людей он не оставит в живых. Вашей смерти я не хочу, но только ради вас я не пришла бы.

Вечером через боковую калитку дома Кэраи пожаловали два гостя – не вместе, с разницей в час. Первый был человек из тех, лицо которых не вспомнишь без подсказки. Он держался учтиво и с тем обособленно, словно и не особо ему и дело было до окружающих. И не подумаешь, что уличные бездельники дрожат при звуке его голоса, и готовы исполнить любой приказ. Когда он ушел, и точно не мог уже встретить в дороге, следы успели остыть, явился другой – тоже из тех, кого по особой милости пускают в дом лично. Этот второй был, напротив, дороден и располагающ с виду, его, раз увидев, ни с кем бы не спутали. Ему принадлежали несколько лавок и большая гостиница в городе, а доход он получал еще с десятка других. На Дом Таэна он работал никак не по нужде, а из чувства давней семейной признательности.

Если эти два человека и знали друг о друге, они старательно об этом не думали, чтобы случайно никто не подслушал и мысли.

Сейчас обоим предстояло не сводить глаз с самих Нэйта, их людей и тех, кто мог быть верен этим людям. Не так, как раньше – присматривать; и мыши теперь нельзя было пропустить без того, чтобы не донести об этом.

**

Второй месяц весны тоже холодным выдался, и еще туманным. Ручьи оттаяли, кружили в тумане между горными склонами, звенели. Широкие, уже не ручьи, а речушки, были поспокойней, мелкие журчали отчаянно, как ни пытался туман заглушить их песню. Огибали камешки, несли скопившийся на берегах сор.

Весна заявляла о себе во весь голос – не только ручьями, но и запахом сырой земли, пока еще робкими ростками на проталинах. Хотелось на волю, за стены Сосновой; пусть ненадолго – долг призывает, – но побродить под колючими темными ветвями, или оседлать Рыжего…

Лиани проводил глазами проехавшую краем двора молодую всадницу, за ней следовал угрюмый охранник. Хоть сам юноша только что мечтал снова поездить по здешним красотам, но женщинам в такую погоду лучше бы сидеть в тепле.

Отчаянная она все-таки…

Словно ощутив, что на нее смотрят, повернула голову, сверкнула улыбкой – так, никому отдельно и всем сразу. И дальше лошадь направила.

Одета, как обычно женщины-всадницы – в средний между мужским и женским наряд, в штанах, но их скрывала широкая накидка с прорезями для рук.

Нарядная, по блекло-туманному утру особенно яркая.

Про нее тут все говорили, хоть и таясь от начальства. Начальство, впрочем, тоже говорило, таясь уже от главного командира. При жене взять себе молодую подругу – это дело обычное у богатых, бедные, может, тоже бы рады, но содержать-то на что? Разве что втайне захаживать, а не так, официально. Но чтобы эту подругу возле крепости поселить – что-то новенькое. Обычно такая барышня живет в купленном для нее доме, или, что много реже, вместе с женой.

А тут мало что дом для нее обставлен в горах, от крепости в пяти часах небыстрой езды, но она еще и наведывается верхом в эту самую крепость.

До сего дня Лиани видел ее только раз, но знал – она иногда приезжала в Сосновую, жила по нескольку дней. Тут все были в нее немножко и несерьезно влюблены, как … как его младшие сестры в пушистого котенка.

Странная маленькая всадница, как-то щемящее, до боли хорошенькая, словно брошенный на снег полевой цветок – может, потому что в этой крепости ей было совсем не место, а может, невольно желал ей другой судьбы. Хотя она смеялась и всегда выглядела довольной – да и десятки, сотни ровесниц завидовали бы ей.

Лиани проводил ее взглядом – изящная, умело держится в седле. Вот уже повернула к воротам, и не видно ее, только стук подков еще различим.

– Хороша, правда? – раздалось над ухом, теплое, самую малость ревнивое – даже эта малость удивила юношу. Стояла рядом – легко одетая, волосы надо лбом слегка растрепались, щеки еще горят от жара кухни… Совсем другая.

Кэйу приходилось племянницей одной из здешних поварих. Не покинула бы гостиницу – сейчас, хоть народ стал заметно беднее, чем раньше, и путников поубавилось, место все равно оставалось прибыльным. Но хозяин заведения слег, передал все дела родичу, а тот не поладил с бойкой служанкой.

Она не стала ждать развязки, отправилась в крепость и теперь трудилась наравне с прочими. Теперь вот стояла, смеялась, блестя жемчужными зубами, одна рука на боку…

Эта девушка волновала, и уже не понимал, сходством ли с Нээле, или различием, или сама по себе. Но всерьез сравнивать смешливую, бойкую, насквозь земную Кэйу с тихой, не слишком уверенной в себе Нээле. Только когда ехали к монастырю, та ожила, тоже смеялась, шутила – так нередко ведут себя избежавшие смерти.

– Не бегай от меня. Я же вижу, что нравлюсь тебе.

– Простудишься ведь, – сказал он, делая шаг к лестнице.

– И опять ты пытаешься убежать. Не нравится, что я так… открыто себя веду?

– С открытыми проще, – ответил он честно, – Не надо гадать, что у них на уме.

– Тогда потому, что я простая служанка? Я вижу, как тебя ценят офицер Амая и другие, ты не останешься на низшей должности.

– О чем ты, сейчас война.

– На войне и выдвигаются, – она вздохнула. – И такая, как я…

– Да что ты говоришь, в самом деле!

– И вправду. Ты не такой. Тогда… у тебя есть кто-то?

– Этого я и сам не знаю…

Она рассмеялась.

– Вот глупый, так не бывает.

– Бывает и не так…

Как ей объяснить, что просто не знает, как поступить? С девушками в веселых домах все легко и понятно, словно есть договор, и обе стороны его соблюдают. А Кэйу… как к ней относиться? Никогда не пытался кружить головы девушкам, думал – придет время, и у него будет невеста…

Но Кэйу, похоже, и это не нужно.

Она неожиданно подалась вперед, обняла, и оказалась, не горячей, как выглядела, а прохладной. Замерзла все-таки. Притянул к себе поближе, согреть.

Что уж там думала Кэйу, неизвестно, но сперва уткнулась в плечо, потом подняла лицо, прошептала:

– Побудь со мной. Она все равно не здесь, а сейчас война… я ни о чем не прошу, ты сам разберешься потом. Но мне так страшно и одиноко, хоть я улыбаюсь все время.

Днем, как обычно, занят был с новобранцами. Пока оружия им не давали – палок достаточно. Попадались среди новобранцев ловкие парни, но, видно, большинство лучших уже забрали на войну – а из этих чуть не каждый держал палку свою, как лопату. Одни боялись и руку с ней поднять – воздух, что ли, поранить, или соломенное чучело? – другие махали как ненормальные.

Управляться с луком их и не пытались учить, только трата стрел. Чуть позже выдадут копья, самым способным сабли. У Мэнго же – все бойцы, хоть их меньше почти вполовину.

– Отдыхайте четверть часа, – распорядился, и отошел в сторону, выпил теплой воды. Равнодушно глядел, как во двор въехал гонец – средних лет, уставший и пыльный; спешился, с поклоном подошел к командиру Сосновой Таниере, который наблюдал за тренировкой. Передал узкий футляр, в каких возят письма.

Ни одного знака на футляре, потрепанная бурая кожа. Подумаешь, вестник. Если бы не лицо всадника: неприметное, для Лиани оно было подобно раскрашенному воздушному змею, что запускают в небо на праздник. Видел этого человека с Макори, когда тот приезжал с проверкой, и во время допроса видел. Мельком, но запомнить хватило. И какой еще Дом пришлет такого гонца, кроме Нэйта?

Как прошли оставшиеся часы тренировок, Лиани не помнил. Наверное, хорошо, раз никто ему ничего не сказал.

Все подозрения ожили – а ведь совсем почти позабыл, с чем прислали сюда.

Вечер провел у Кэйу, но был как на иголках, и немного обиженная девушка сказала ему уходить раньше, чем явно сама хотела того.

А он уйти-то ушел, но не знал, что делать. Не в казарму же возвращаться – не поможет. Во дворе заметил гонца. Остался, значит…

Было уже совсем темно, и еще похолодало к ночи; из казарм местных солдат доносился смех и громкие выкрики, у новобранцев было заметно тише. Над двором повисла луна, такая же яркая, как факелы на стенах небольших открытых галерей внутренней башни. Сказывалась давняя мирная жизнь – башенный пристрой был довольно новым, куда удобней для жизни, но не для защиты от врага. Хотя сюда, во внутренний двор, надо было еще пробраться…

На второй, верхней галерее располагались комнаты старших командиров, младших офицеров – на нижней. Может, к Амая зайти? он приглашал – никак не желает видеть в бывшем оружейнике лишь подчиненного. Но, поднявшись, уже почти у двери, Лиани заметил, что глава Сосновой стоит у лестницы наверху. Большая его фигура, чуть подсвеченная факелом сбоку, и отсюда была узнаваема. Командир спустился на нижнюю галерею, завернул за угол. Медленной и размеренной была походка, слишком медленной – верный знак, что погружен в раздумья.

Лиани заметил, что часовой отвлекся, поправляя что-то в обуви, и скользнул мимо, вверх. Сам не знал, зачем, не надеялся же найти подробно расписанный план заговора. Добрался почти до самых покоев Таниеры, нерешительно остановился. Тут было пусто, но и с галереи, и со двора Лиани увидеть могли. Просто заметив, вряд ли кто-то спохватился бы: подумаешь, вестник кем-то посланный. А вот что он торчит тут, не зная, куда себя девать, уже хуже.

Шаги снова послышались.

Поднимался…

Юноша застыл, мог бы, вжался бы в столб-опору: уже успел узнать, как чуток слух этого грузного, немолодого уже человека. Не просто мышь под полом услышит, еще и отличит среди других таких же.

Казалось бы, ну, увидит Лиани – рассердится, накажет как-нибудь, но совсем на серьезный проступок это не тянет. Все-таки не рядовой, а помощник офицера. Только очень уж хорошо помнил разговор двоих в селе, где Нээле хотели убить – и все, что вышло потом.

Не дышал; ветер его пожалел, помог – налетал, свистел, с силой толкался в стены, пытался погасить факелы. Пламя пригибалось, едва не отрываясь от рукоятей.

А командир вернулся к себе, видно было, как перемещался по комнате свет – верно, прошел с лампой, сел возле окна, приоткрытого. Рама закреплена была, чтоб не хлопать от ветра.

Лиани оставался на месте. Страшно было. Очень – в прошлый раз ведь чудом уцелел, и вся жизнь перечеркнута. Но какой-то вредный дух принял форму комарика, залетел в ухо и оттуда жужжал – ты ведь тут в некотором роде за этим, так иди, приглядись получше. А заметят – ну, придумаешь что-нибудь… Уж после всего, что было, опасаться в окно заглянуть?

И заглянул.

Но ничего не увидел – хоть рама была приоткрыта, стол стоял немного сбоку, и глазам открывался только его край. Еще немного, и Лиани часовой заметит; будь он хоть десять раз свой, то, что у окна замер, весьма подозрительно.

Злой дух, сидевший комариком в ухе, решил то ли помочь, то ли еще посмеяться – выпорхнул и, похоже, влетел в ухо командиру Таниере. Тот резко встал – слышно было, как стул по полу стукнул, – и вновь вышел, не заметив любопытную тень, заскрипели доски под удаляющимися шагами. Видно, тяжкими были размышления. На сей раз не спускался вниз, свернул за угол галереи. Лиани, не долго думая, вынул подпорку, толкнул раму, и не запрыгнул – почти втек в окно.

Письмо лежало прямо перед ним, подписанное Суро Нэйта – юноша дважды пробежал глазами ровные строчки, но ничего не понял. Речь шла о каких-то родственниках, каких-то покинутых женщинах и ожиданиях. Совсем не то, что глава могущественного Дома может написать командиру крепости.

Пока размышлял, пытаясь вникнуть в смысл, уловил отдаленные голоса. Успел выбраться, оставив за собой все как было. И сердце, кажется, чуть не потерял по дороге, настолько оно колотилось. Казалось – не менее часа прошло, но лунная половинка совсем не сдвинулась от ветки, над которой висела.

Командир Таниера разговаривал со своим помощником, но в комнату вошел один. И тут же Лиани ощутил запах горящей бумаги. Теперь уж точно не перечитать письмо…