Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Глава 3

Нет разницы между дорогой по ту и эту сторону границы Хинаи, повозка по-прежнему катится. Вот она едет, бывшая первая дама провинции, одетая в шерстяную дорожную куртку, подбитую кроличьим мехом, вылитая жена какого-нибудь купца средней руки. Илин и Айлин затеяли веселую возню, Айлин пытается отобрать у сестры костяную пуговицу. Родись они в первом браке Истэ, пуговица была бы серебряной, достаточно, чтобы заплатить за достойный ужин и ночлег всех троих путниц.

– Прекратите сейчас же! – прикрикнула Истэ на дочерей, и устыдилась, увидев непонимающие глазенки.

А она еле сдерживала страх, почти ужас, с того часа, как услышала про загадочную смерть бывшего своего подопечного. Здесь не знали причин – то ли завистник убил Энори, то ли враг-лазутчик, то ли он отдал жизнь, защищая Тагари. А ей хотелось закричать вознице – поворачивай! – будто кони на всем скаку неслись к пропасти. Но не могла, так бывает в кошмарах, когда понимаешь все, но бессилен.

Холмы становились выше и лесистей, порывы ветра, как бывает в месяце Икиари, все резче. Темно-сизые бугристые тучи непрестанно роняли снежную крупу. Чем меньше оставалось до Осорэи, тем все больше холодных пиявок присасывалось к сердцу Истэ. По ночам упорно снился бывший муж, хоть за все годы ни разу такого не было. А тут – смеется, так, что казалось, гром пробуждается, одним махом осушает чашу вина, седлает черного жеребца и уезжает куда-то. Всегда он во сне куда-то собирался и уезжал, совсем как в жизни, пока, наконец, не сбежала она сама.

Чувствуя страх матери, притихли и девочки, не кувыркались больше по повозке, почти молча наряжали кукол в углу.

Повозку остановили в предместьях. Неизвестные люди преградили путь – просто одетые, но аккуратные, на разбойников не похожи. О чем-то поговорили с возчиком, тот отъехал к обочине, пропуская остальных путников.

– Что это значит? – Истэ выбралась наружу. Заметила молодого человека сбоку дороги; в охотничьей куртке с капюшоном, он стоял, прислонившись к стволу ольхи. Вроде просто любопытный прохожий, но вот только преградившие путь поглядывали на него. Опасались свидетеля или стоящий был одним из них? Лица его Истэ разглядеть не сумела. Во всяком случае, кажется, она этого человека не знала.

– Госпожа, нам велено проводить вас в одно место неподалеку.

Словно ледяные зубы куснули за сердце.

– Вы знаете, кто я? – спросила она с запинкой. – И кто велел?

– Не имеет значения.

Оглянулась – никого на дороге, ближайшие домики шагах в пятиста. А впереди, совсем далеко, виднеются стены города.

Ее пересадили на лошадь, взяли и девочек. Заметив, как рванулась к ним, успокоили – все вместе поедут. Дочери поначалу съежились, потом оживились – понравилось им верхом, дома так редко катались.

– Ваши вещи доставят следом.

Вскоре Истэ и дочерей привезли в один из домов, крыши которых разглядывала с дороги. На отшибе домик стоял. Тепло здесь было и чисто, и никого. Видно: совсем недавно тут жили, долго и с любовью обустраивали свое небогатое жилище, от занавески до резного ящичка.

Где же хозяева?

Вкусный запах пищи с порога: девочки затормошили Истэ, проголодались.

– Отдыхайте пока, пользуйтесь, чем хотите, – сказал тот, что остановил Истэ. И, в очередной раз предупреждая вопросы:

– Я сделал то, что мне поручили. Остального не знаю, и гадать не намерен.

Вещи, как обещали, привезли и сложили в комнате. Истэ накормила дочек горячей мясной похлебкой, сама тоже не удержалась – проглотила несколько ложек. Интересно, готовил-то кто… Так точно рассчитать, через сколько они приедут, чтобы успеть все сделать – и скрыться.

Обошла вокруг дома – пусто, ближайший такой же дом за овражком через белое поле. Никто не сторожит, и не уйдешь никуда – как, подхватив девочек и сундуки? А может и наблюдают за ними – попытается ли сбежать?

Но кто все это затеял – Тагари ли, кто иной? Нет уже мочи гадать, словно с завязанными глазами ждешь, откуда ударят ножом. А может быть, это друг позаботился? Перехватил, чтобы она не попалась на глаза кому не следует… может, родня?

Смеркалось уже.

– Мама, сказку!

Лампа горела, мягкий свет разливая на лица. Уютно, почти как дома.

Некстати подумалось, может, стены нашептали: в бедных семьях в такие годы дети не просят сказок, а сами рассказывают их малышам…

Присев на низкую скамеечку, обняв дочерей, женщина долго думала, испытывая их терпение. Наконец начала:

– В незапамятные времена жила на свете добрая фея. Как-то спустилась она с гор, где собирала росу и солнечный свет, к людям, и те украли ее волшебное одеяние. Выбирай, сказали они фее. Либо ты навечно останешься без своего волшебства, либо дашь слово и станешь женой правителя нашей страны. Тогда все наши земли ждет вечное процветание. И фея, поплакав, дала согласие. Время прошло, и на свет появился ее маленький сын, но злая ведьма заколдовала мальчика, он родился слабым, болезненным. Но его отец обвинил во всем фею…

Ступени скрипнули, кто-то шел. Подобралась, заспешила к двери, высоко держа лампу.

Человек на пороге сбросил капюшон, стряхивая крупицы снега, улыбнулся ей. Вот ведь кого не ждала… и сразу узнала.

– Давно не виделись, госпожа Истэ. Или теперь можно без «госпожи»?

Страх ящеркой пробежал между лопаток.

– Ты же умер! – вырвалось у нее.

– Кто бы говорил! – отозвался он весело.

Присел, с улыбкой глядя на девочек, протянул им руки ладонями вверх.

– Как вас зовут?

– Илин…

– Айлин, – сказала другая, и робко приподняла руку, потянулась в ответном жесте.

– Ты старшая?

Она кивнула.

– На четверть часа всего, – быстро вставила сестра, и тоже подала руку.

– Пойдемте со мной, вы устали, и ваша мама тоже.

Истэ удивилась легкости и простоте его тона, так обращаются к маленьким сестрам, которых знают давным-давно – без натужности, приторной заботы или игры в равного.

Энори отвел девочек и вернулся; за четверть часа, пока его не было, Истэ успела испытать и отчаяние, и надежду, и много чего еще, странно, что не состарилась и не поседела. Он возник на пороге уже без куртки. Указал на оббитую мягким скамью, сел рядом. Истэ опасливо покосилась на дверь.

– Они вовсю видят сны и не услышат, даже если мы заговорим во весь голос.

– Но что все это значит? Слухи о твоей смерти… Ты встречаешь меня в пути, отвозишь сюда… Это он отдал такой приказ? – она подобралась: – Это он тебя прислал?

– Нет.

– Тогда кто?

– Я сам.

– Но почему… Он знает, что я вернулась?

– Даже не думает о тебе.

– А ты… что с тобой…

– Это неважно сейчас.

Отблески огня играли на лице; он показался ей немного осунувшимся, уставшим, хотя понятия не имела еще час назад, как он теперь выглядит. Взрослый. Затруднилась бы сейчас с его возрастом. Огонь то добавлял ему лет, то убавлял снова, порой казалось, что Энори не сильно младше ее самой.

Как же он изменился… Разве что волосы такой же смоляной волной спадают на плечи, отчего-то не собирает их.

Она помнила диковатого и не слишком-то доброго мальчишку, с интересом смотревшего на любую мелочь, жадно ловившего все объяснения. Он не знал простейших вещей… Но всегда был в себе уверен, и тогда, и сейчас. Жизнь в доме Тагари сделала с ним то, что вода делает с камнем – убирает острые выступы, добавляет блеска.

И начала это – она, Истэ; ведь Тагари в голову бы не пришло заниматься тем, как выглядит его ясновидящий, и даже умеет ли он читать.

– Так Тагари не отдавал приказа?

– Вот уж нет.

– Значит, это ты меня сюда притащил, – испуг постепенно уступал место гневу. Истэ боялась бывшего мужа, а не Энори; и, сколько бы его лесной найденыш ни снился ей, вживую он был совсем не страшен. Разве не она учила его писать, вести себя в обществе, одеваться?

– И что ты затеял на сей раз?

– Ты не соскучилась по родителям, близким? Не надоело скрываться? Я мог бы помочь тебе выйти из тени.

– И только за этим ты вызвал меня сюда! О, ты не удивлен – значит, мне не просто так снились кошмары. Тебе мало было подставить меня под удар, чтобы выслужиться, ты хочешь снова…

– Нет, – прервал, не дав договорить.

Истэ смешалась. Сцепила пальцы:

– Ты был не против, когда я учила тебя всему. Это ведь я настояла на том, чтобы тебя взяли в дом – когда все вокруг твердили, что ты либо мошенник, либо навлечешь беду на семью… Будь в тебе хоть на каплю благодарности…

– Она есть. Ты много для меня сделала.

– Но ты предал нас…

– Разве я обещал тебе верность? Про твоего спутника и вовсе незачем говорить. Но послушай… – его ладонь скользнула по столешнице к сцепленным рукам Истэ, но не коснулась, – Я готов поддерживать тебя сейчас.

– После того, как снова используешь словно вещь?

– У госпожи Истэ всегда был ужасный характер, и он не смягчился в счастливом браке… Тебе так надо выговориться, сказать мне, какая я дрянь, или ты все-таки выслушаешь?

– И чего же ты хочешь?

– Хочу, чтобы все знали – ты не погибла.

– Все рассказать? Опозорить себя?

– О, нет, не настолько правду. Ты расскажешь… – он чуть подался вперед, на лице заплясали тени: – Например, что Тагари пытался тебя убить ни за что, а ты выжила чудом, и оставалось только бежать. Наверняка ты хорошая сказочница – я слышал, что ты рассказывала дочерям. Подробности можешь придумать сама, а я дам заготовку.

– Зачем тебе это? – растерялась Истэ.

– Все должно завершаться. Девочки побудут со мной, я умею обращаться с детьми.

– Откуда?

Он ответил неожиданно чистым, искренним смехом. Истэ смешалась, затем снова ощутила липкий холод.

– Но… Тагари не знает про них. Ведь не знает?!

Ничего не сказал. Ждал ее ответа… ее согласия.

Да, он просто обязан был измениться за почти девять лет, но Энори сейчас был не просто неприятен ей – в нем ощущалось нечто не чужое даже, а чуждое.

Ожидала встретить самонадеянного молодого нахала, каких было много в богатых семьях, а может, злого насмешника, подчеркивающего свою инакость. Однако в его голосе звучала приязнь, взгляд был открытым и чистым, почти дружеским, а голос мягким. Но неожиданно он чем-то напомнил ей и Тагари: случалось, видела его сквозь дверную щелку на советах со своими офицерами, когда речь шла о серьезных потерях на границе.

Я на войне, подумала Истэ. Не знаю, с кем и ради чего, но я совершила большую ошибку. Я должна была просить о защите в храме или монастыре, раз не могла противиться зову – а теперь никто меня не защитит.

– Если не ему, то кому ты служишь? – спросила она без надежды на ответ. Он и не ответил, чуть улыбнулся, словно хорошей шутке.

– Значит, верность хранить ты все-таки не умеешь, – подытожила Истэ. Я дала тебе многое, мой бывший муж еще больше, но кто-то нашелся еще. Дай догадаюсь – это связано с Золотым троном, или с кем-то из метающих подползти к нему поближе? Может быть, даже… – она хмыкнула недоверчиво, – Уж не сам ли это младший братец Тагари? Я слышала, он вернулся…

Ответом ей был смех. Затем Энори, расслабившись, словно уже получил ее "да", откинулся к стене.

– Его сейчас нет в Хинаи, ускакал зарабатывать себе обвинение в измене. С двух сторон.

– Что?!

– А, забудь. Все сложилось удачно для тебя… для нас. Если все пойдет, как надо, ты его не увидишь даже по возвращении. Я помню, вы не слишком-то ладили. Как и мы. Да и с братом они еще чудом не поссорились окончательно.

В голосе Энори ей почудилось сожаление – и что-то совсем непонятное, чуть ли не уважение, или скорее намек на него.

– Я бы не удивилась, если бы вы напротив, стали друзьями, – сухо отозвалась Истэ.

– Мы – нет. Хотя уж ему-то я ничего не сделал.

Энори помолчал, явно подбирая слова.

– Он словно лошадь с шорами на глазах, но, во всяком случае, он пытается действовать в том, что есть, а не в том, что должно быть в идеальном мире. Но что есть он не понимает и поэтому сам же подпишет себе приговор, – от легкого будничного тона ей стало не страшно уже – неприятно до крайности, словно коснулась гнилого плода.

Она поднялась, намереваясь уйти, он удержал ее за запястье. Пальцы были теплыми, но почему-то ощутила холод, словно под кожу впрыснули яд.

– Не трогай меня. Не смей.

– Не забывайся, Истэ, – прошелестел голос, – Ты больше не первая дама провинции. И ты сама понимаешь, наверное – он твоим союзником никогда не станет, а я… по крайней мере тебе не враг.

– Не враг, хотя притащил меня сюда скорее всего на смерть?

– Но не ради нее.

– Я смогу увидеть своего сына?

– А уверена, что он жив? Слышала ведь, что он слаб здоровьем, все может случиться в любой миг… Сразу так побледнела… а ведь даже сейчас ты не первым делом спросила о нем. Не притворяйся, что беспокоишься. Но Тайрену жив, он в одном из монастырей. Лечится, можно сказать, – Энори поднялся, вытянул откуда-то куртку, надел, – Хватит о грустном. Ты и вправду устала. У тебя очень красивые девочки… Отдыхайте, здесь никто не узнает о вас.

– Почему ты предал меня? – сорвалось, хотя из гордости спрашивать не желала.

– Я бы это так не назвал, – ответил он медленно, глядя в огонь.

– Именно так. Нет смысла играть словами – и без того ясно, что ты был обязан служить ему, и все такое. Но ты мог отказаться. И я знаю – заставить тебя было невозможно, ты не терпел указаний.

– Он поначалу был в ярости и про меня забыл, да он про все на свете забыл, кроме вашего побега, – Энори по-прежнему говорил медленно, будто подбирая слова, но Истэ чувствовала – он не врет и не пытается увильнуть. – Если бы я куда-то ушел в тот день, случайно или скрылся намеренно, так и поскакали бы почти наудачу, вы хорошо подготовились, заметая следы. Но один из его людей – я не назову имени – обронил, седлая коня, что вам не уйти, разве что нечисть поможет, и увидел, что я стою и смотрю на него. И слепой бы прочел – начинает прикидывать, можно ли использовать мой дар, и я опередил, пришел к Тагари и сам предложил помощь.

– Вот как, – сказала Истэ, кутаясь в накидку и пристально, цепко вглядываясь в лицо собеседника, – Я думала, скажешь, что тебе если не приказали, хотя бы спросили, можешь ли.

– Это бы все равно случилось четвертью часа позже, или потом мне бы припомнили неудачу, даже отправься они без меня. Надо было думать о будущем.

– Резонно… Мальчик из леса, которого поманила золотая лестница. Где же тут устоять. Чудесная сила не делает тебя каким-то особенным в помыслах и желаниях… И как, ничто не шевельнулось в душе? Мы ведь были обречены, нас спасло чудо. Только не пытайся сочинить, что это ты его уговорил отпустить нас, своего бывшего мужа я знаю прекрасно.

– Нет, я тут ни при чем. Но не знаю, как поступил бы. Я тоже думал, он убьет вас прямо на месте, – признался Энори. – Может быть, я попробовал бы вмешаться. Не знаю.

– Значит, не шевельнулось…

– Это тебе так важно? Хочешь раскаяния и сожалений? Скажи, Тайрену стало бы легче, услышь он, что ты очень страдала, убегая от него с чужим человеком?

– Жалею, что учила тебя, а не отравила тогда.

– Ты всегда понимала меня лучше других. Потому мы так друг к другу привязаны…

Шагнув к двери, сказал:

– Иди спать, ты правда устала. Я буду утром, мы поговорим о дальнейшем.

Не стал предупреждать – мол, бежать не пытайся, и подкупить охрану даже не думай. И ушел – не уехал, растворился в начинающейся пурге.

Замерзнув стоять на крыльце, глядеть в никуда, Истэ вернулась в комнату, села. Сперва сидела неподвижно, потом начала метаться по дому. Случайно зимней тяжелой юбкой задела скамейку для ног, та опрокинулась. Стук отрезвил женщину: не хватало еще напугать детей. Но что-то придется делать…

Девочки спали, одна свернувшись клубочком, другая вытянувшись на боку. Истэ вновь поклялась, что будет защищать их любой ценой, чем бы ни пришлось пожертвовать для этого. Только ведь… именно потому он и вызвал ее с дочерьми.

Что ж, придется взять себя в руки и продолжать начатое. Она ведь сама явилась сюда.

Когда-то она сумела переломить судьбу, отважившись на побег. Справится и на сей раз.

**

– О, ты ожил, наконец.

Ей было лет семнадцать. С длинными косами, в темно-красной шерстяной юбке, какие порой носят служанки в гостиницах, в синей запашной кофте. Девушка и вправду походила на Нээле, только была ниже и крепче, и много смешливей.

– Сколько я здесь?

– Третий день.

– О нет… моя лошадь.

Девушка прыснула.

– Все с ней в порядке. Мы присмотрели.

Интересно, остались ли у меня деньги, подумал Лиани. Хорошо, если здешние хозяева честные люди, иные не ждут платы, сами забирают все и говорят – за заботу.

– Меня зовут Кэйу, – сказала она, присела на край кровати, – Потому что я самая веселая. Рот у девушки был красиво очерчен, и необычно – будто всегда улыбается. Лиани, хоть самому усилие понадобилось, чтобы сесть, ощутил: ему только двадцать, и девушка эта, может, последняя, проявившая к нему интерес. Там-то, куда возвращается, совсем другое ждет.

Жаль только, она так на Нээле похожа. Нечестно это как-то, неправильно. Ну да есть еще время подумать, пока не вернутся силы.

– Я принесу тебе поесть, – протараторила она, и будто ее ветром смело – уже в дверном проеме мелькает красная юбка. Вскоре легкие ноги простучали по ступенькам, девушка вновь появилась, несла тарелку с пирожками и кружку с чем-то, судя по запаху, медовым; держала ее так, как держат горячее.

– Да не смотри с опаской, сколько сможешь, столько отдашь, – засмеялась она, поняв сомнения. – Выздоровел – и хорошо, кому в гостинице смерть нужна? Потом гулял бы твой призрак по коридорам, пугал постояльцев из-за угла.

Юноша представил это – и не сдержался, рассмеялся тоже. Чуть не уронил тарелку. В висках будто медные пластины загудели, но все это было ерундой. Ведь жив, и уже почти здоров, и пока еще есть немного времени.

А Кэйу, сидящая рядом, тем временем что-то говорила, говорила.

– А самое интересное-то ты пропустил!

Сейчас времени было за полдень – а на рассвете в селе накрыли шайку бандитов. Те убивали и грабили на окрестных дорогах – грабили чаще, убивали редко, но и того хватало, чтобы заслужить славу отъявленных негодяев.

Прятались где-то в холмах; говорили, главный у них на самом деле был барсуком и знал тайные тропы, а если совсем припекло, щелкал пальцами – и вся шайка в барсуков перекидывалась, уходили по норам.

И вот изменила им удача, нагрянула земельная стража. Всех переловили, связанных, провели по главной улице.

А тут эта девчонка…

Лиани – то ли опять жар начался, то ли разыгралось воображение – будто сам все увидел, а не просто лился в ухо приятный, чуть хрипловатый голосок.

Ей было столько же, сколько этой служаночке – лет семнадцать. Аянэ в селе знали как слегка тронутую – говорят, в детстве она заблудилась в болотах и невесть чего там насмотрелась, прежней больше и не была. А матери Аянэ что делать – любила и такую дочь. Ее и саму считали неудачницей: муж провалился под лед, в лихорадке сгорел за два дня, братья тоже не зажились: одного убили в драке, другой повздорил со старостой и был отправлен на выселки, там и остался навечно. Женщина плела корзины и кое-как перебивалась, согнулась до времени. А дочка повадилась уходить в холмы и там встретила красивого молодого разбойника. Так что в скором времени корзинщица ждала внука.

Аянэ же… бродила по улицам, улыбалась, песенки напевала. Видно, что счастлива.

Когда увидела любимого своего – в крови, полуживого, в окружении стражников, сперва просто пыталась пробиться к нему через толпу, молча, сосредоточенно, а толку-то – скорее рыба по песку проползет. Потом исхитрилась, у кого-то между ног пробралась. Почему на дурочку сразу внимания не обратили, неясно, только один из земельных ее разбойника по лицу ударил. Тогда она подскочила, рысью накинулась на главного и давай кусаться.

Он так отшвырнул Аянэ… неудачно очень пришлось, на угол телеги, девушка разбила висок. И ведь намеренно с силой толкнул, видно, разгневался за укусы. Посмотрел, как она лежит, а под головой натекает красное, усмехнулся и дальше пошел.

Тут и мать подоспела, то трясет дочку, то баюкает, но толку нет. А потом как закричит проклятие вслед… мол, чтоб тебе в жизни доброго слова не слышать. Только ведь, хоть и сила в материнских словах, разве это проклятие? Они-то, такие, привычны… А за добрым словом ходить далеко не надо, только двери веселого дома открой.

После рассказа Кэйу на душе крысы попискивали. Девушка еще какое-то время покрутилась рядом, потом, сообразив, что они-то в гостинице эту историю сто раз меж собой и гостями перетерли, а Лиани только услышал, покинула комнату, пообещав ждать внизу. Заботливая – медное зеркальце ему оставила, а еще раньше принесла воду, умыться.

Приведя себя в порядок, юноша снова уселся на кровати, глядя на затянутый бумагой оконный переплет. Он светился оранжевым – стемнело уже на улице, фонари бросали теплый свет. Сейчас проверить лошадь свою, а потом… В зал не хотелось; там, верно, снова и снова вспоминают сегодняшнее. Уже и разбойники те мертвы, а где-то в бедном доме, может, мать сидит у тела своей неразумной дочери.

Нет, не хотелось в зал. Лучше и вовсе прочь со двора, пройти по снежку – Кэйу говорит, с полудня его много нападало.

Пол под ногами ощущался еще несколько шатким, в остальном все вроде было в порядке. Лиани спустился, прошел через угол зала – а народу и вправду много сегодня, верно, пришли посидеть и местные. Сбоку, недалеко от входа, отгороженный грубоватой узорной решеткой, стоял небольшой стол – видно, для особых гостей. Человек с широковатым жестким лицом катал перед собой кружку, чуть прикрыв веки, будто надоело все на этом свете. И повязка головная – не со знаком отряда. А темно-синяя, с золотом вышитым жаворонком. Рядом с Нэйта-младшим сидели двое незнакомых юноше земельных стражников.

Ох ты ж… Где бы встретить.

Сразу заныла каждая косточка, напоминая о прошлой встрече. Горло сдавило, почудился запах крови, потрескивание пламени в жаровне, бесконечное солнце, от которого не укрыться, все так явственно – словно и не было ничего после. Вся недавняя слабость вернулась, не мог сейчас сделать ни шагу.

Макори был пьян. Хоть и попробовал Лиани отступить, затеряться, юношу он заметил. Вскинул мутные глаза:

– Я тебя видел.

Поманил Лиани. Тот вынужден был подойти.

– Так где я видел твое лицо?

Лиани молчал, пытаясь придумать ответ. Голова гудела, мыслей не было ни одной. Макори вдруг ухмыльнулся, сказал собутыльникам «Пошли прочь» и велел юноше сесть напротив. Когда остались одни, произнес:

– Гадаешь, как бы соврать? Не трудись. Я вспомнил тебя. Так что, снова попытаешься убежать?

– Нет.

– Отчего такой смелый?

– Это не смелость. Тогда я не мог бросить одного человека.

– Наверняка бабу, – рассмеялся Макори. – Мне рассказывал этот твой…Орни. Но я бы и сам понял…

Тяжело было под его взглядом, потому еще, что он смотрел будто бы сквозь, на что-то одному видимое и неприятное. А ведь это про них говорила Кэйу, запоздало сообразил Лиани. И смерть девушки… а ведь вот он сидит напротив, тот, кто ее толкнул. О чем думает – о своей жертве? Или о прозвучавшем недобром, полном отчаяния пожелании?

– Так что, сердечные дела завершились? Может, скажешь тогда, что за нежить тебе помогла? – снова смех, и снова – ни искорки веселья в глазах.

– Один мой знакомый.

– Так я и думал… байки все это, о призраках, – оглянулся; стражники сидели неподалеку. И в лучшем бы состоянии от них не ушел, а уж сейчас… Жаль только, Дом Нара поверил ему зря.

– А все-таки страшно, белый весь, и пальцы дрожат, – с удовлетворением отметил Макори. Одним взмахом руки стребовал новую кружку, сделал длинный глоток.

– Катись ко всем демонам. Прямо сейчас убирайся. Считай, получил прощение, и от службы я тебя освободил.

Видимо, растерянность Лиани заметив, расхохотался:

– Думаешь, я такой добрый? Нет. Тебя все равно проклинать будут потерявшие близких. А я… пусть меня хоть одна живая душа вспомнит добрым словом. Ты благодарный, ты вспомнишь.

Лиани стало не по себе. Двинуться с места он не решался. Нехорошее было в словах и голосе младшего Нэйта, нетутошнее.

– Проваливай, говорю, пока я так пьян… Протрезвею – слова своего назад не возьму, людей по следу не буду слать, но увижу – могу и убить. Сам знаешь, что заслужил.

**

Лайэнэ знала, что он придет. Еще после странного завершения истории с Кайто – после того, как заподозрила, кто к этому причастен – думала, что просто так не отпустит. Новых амулетов в своем доме не вешала, хотя снять старые рука не поднялась. Но день проходил, падал в красное марево на горизонте, и ничего не случалось.

Подоспел последний месяц зимы, и слухи в городе поменяли окраску – забывались непонятные смерти, теперь все больше толковали о войсках рухэй у границы. От Лиани или о нем не было вестей. Ждала – чего угодно. Почти обрадовалась, когда среди ночи проснулась и увидела свет.

Подсвечник, взятый, видимо, у служанки… жива ли она? – Энори поставил на стол, сидел и смотрел на трепетавшее в струйке воздуха пламя. Лайэнэ приподнялась на локтях; одеяло сползло, и сразу холодно стало – окно он открыл, следуя давней привычке.

– Что ты сделал с моими слугами?

– Ничего, спят.

Нельзя говорить с теми, кто невероятно похож на недавно умерших родных – но ведь так трудно поверить, что перед тобой нежить, принявшая дорогое обличье… А тут и верить ни во что не надо, Лайэнэ знает, кто он; но, Заступница, почему так спокойно-то?!

– Садись, что ли, поговорим.

– Дай мне одеться, я не снежная дева, радоваться холоду.

Хорошо, домашнее платье тут было, и с вечера осталась накидка, сама, без служанки справится. Оделась, опустилась на стул напротив. Глупо разговаривать с ним из угла, так хоть глаза видно. Коснулся ее запястья, молодая женщина отстранилась. Раньше, даже испытывая ненависть, все равно невольно рассматривала его. Сейчас не хотелось, будто сидело рядом что-то очень безобразное. Пересилив себя, подняла взгляд – не слишком-то почитаешь по его лицу, но хоть что-то.

Ощутила запах холода, снега… а раньше была хвоя и зеленые яблоки. Но он живой, рука теплая, и у кожи, у губ – и при свечах видно – вроде, нормальный оттенок, не мертвенно-голубоватый или еще какой, не годящийся для человека. А, какое все это имеет значение!

– На сей раз ты пришел без цветов.

– Вокруг без того довольно белого. А тебе не нужен лишний знак внимания от меня.

Неприятно стало от этих невинных в общем-то слов. Или привычка уже – искать задний смысл во всем, что он говорит?

– Расскажи, как все было, – почти потребовала она, – Об этой… смерти.

Под сердцем екнуло – а если сейчас согласится, и это будет последнее услышанное в ее жизни?

– С удовольствием, и даже слова молчать с тебя не возьму. Сама никому не проговоришься.

…В начале зимы, увидев Энори на мостике ночью, она потеряла сознание. Но так страшно ей не было. А ведь он всего лишь выполнил ее просьбу-требование и рассказал. Свеча мерцала, казалось, не свет, а кровь разлита на столике. Что он сделал… не Энори, нет… что теперь будет с Хинаи…

– Хватит, – в лицо Лайэнэ бросился снежный вихрь. Она задохнулась – и пришла в себя. Гость ее отряхивал снег с рукава. Окно было распахнуто – видно, наклонился и зачерпнул снаружи. Ощутила почти благодарность за такой человеческий способ.

– Мы можем говорить дальше?

– Ты прав, я никому не скажу… Но у меня остались вопросы. По слухам, тебя видели в разных местах. Но ты не призрак, и сквозь стены вряд ли пройдешь. Ты отводишь глаза?

– Это нетрудно. Люди все равно видят то, что им заблагорассудится, а не что есть на самом деле…

Она вспомнила, как белела на груди тонкая ниточка шрама – будто не так давно порезали кожу. Думала, на нелюдях не остается следов от ран. Хотя на горле нет ничего – верно, вскоре исчезло бы и то напоминание о стреле.

– Каково тебе было умирать? – спросила неожиданно для себя. Он повел плечом:

– Не слишком приятно. Тагари невольно поступил умно… когда из тебя вытекает вся кровь, остаться в живых трудно. Ударь он меня острием хоть в сердце – я дотянул бы до вечера, а там сумел бы поправить дело. Я могу жить и с большой кровопотерей, но не такой же! И дышать нечем.

По его лицу мелькнула тень отвращения. Видно, и впрямь несладко пришлось.

– А потом еще на костер… если бы не Тэни, я долго бы не сумел вернуться.

– Значит, тогда, после крепости, ты и вправду к нему приходил… И если бы в Дни мертвых мальчика не охраняли…

– Думаешь, легко восставать из мертвых?

– Тебя так любит эта земля, что позволяет приходить снова и снова?

– Может быть, наоборот. Я ей не нужен.

Лайэнэ помолчала.

– Ты, говорили, слышал, как травинки шевелятся в поле, умел видеть чужие сны. Как мог позволить ему полоснуть ножом по горлу?

– Я привык читать его гнев… и, живя среди людей, потерял чутье, – в голосе сквозило недовольство, – Был занят другим – и не понял, что злость Тагари имеет отношение ко мне – настолько. Он часто на меня сердился раньше… я не придавал этому значения. Но сейчас нет смысла о прошлом. Скажи, это ты настояла на том, чтобы мальчика отвезли в Лощину?

– Я.

– Надо же, Кэраи тебя послушал…

– Оставь ребенка в покое.

– С какой стати? Он мой.

– Он дитя человека, а не горной нечисти. И не твоя собственность.

– По-твоему, я тварь, которая не имеет права существовать. Быть может. Так хочешь защитить мальчика… Но тянется он – ко мне, а не к родному отцу. От того за всю жизнь не услышал доброго слова. И от Кэраи – лишь то, что помогло бы завоевать доверие, Тайрену все же наследник Дома. Эти люди даже не знают, какой он и на что способен. Разве им был нужен больной ребенок?

Повисло молчание. Пламя подрагивало, будто мерцанием пыталось разбить тишину.

– В Лощину тебе хода нет, – наконец сказала Лайэнэ. – В сами храмы уж точно.

– Смотрю, ты скоро устроишься нянькой в дом Таэна. Я не за этим сюда пришел, к тому же сделанное уже сделано. Тайрену увезли.

Плохо, подумала молодая женщина. Очень плохо. Он не смиряется с поражениями. Сейчас в Лощине за мальчиком наблюдает ее человек, но лишь наблюдает издалека, не больше…

– Что ты от меня хочешь?

– Тебя рядом, как раньше.

– Рядом? Охотничьих птиц подзывают свистом, привязывают за лапы и закрывают им головы колпачком. Но они и то свободней.

– Только их никто не спрашивал, натаскивая на охоту. А я могу кое-что тебе предложить.

– Что же?

– Спокойные ночи для горожан – те, что я проведу возле тебя.

– У тебя останется довольно других ночей. Да и дней.

– Скажи это тем, кто мог бы спастись.

Лайэнэ прикусила губу – сильно, почти до крови; лишь почувствовав боль, спохватилась.

– Я думала, только люди возвращаются из Нижнего Дома чудовищами. Хотя с чего я взяла, что раньше ты обходился без убийств.

– Не всегда. Но ты права, я мог это делать. Раньше… меня любили, – ей послышалась горечь в голосе.

– Тогда странно, что вернуть ты пытаешься именно меня.