Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Вскоре раздался стук копыт, ехал совсем небольшой отряд. Странной показалась такая беспечность, неважно, кто бы то ни был, воины крепости или чужаки. Дорога поворачивала; сквозь кедровые ветви видно стало огромного вороного жеребца. Флажок мелькнул, судя по навершию – командира второй ступени. Кто-то рядом облегченно вздохнул – свои.

Тагари не сразу узнал всадника, за которым ехал человек с синим флажком. Был этот первый без шлема, молод и крепок, и смотрел на подходящий отряд с каким-то мрачным весельем. Над правой бровью алела широкая царапина.

– У, демон его побери! – послышалось сзади. Тогда узнал.

– Что тут у вас происходит? – резко спросил Тагари.

Макори Нэйта чуть поклонился, придерживая коня – скорее насмешливым поклон вышел, нежели почтительным. Движения молодого человека были чуть более размашистыми, неуверенными, словно он выпил лишнего.

– Мой генерал, сегодня ночью отбита атака на Черностенную. Враг ушел.

– Сколько?

– Пара тысяч, наверное… похоже, разведка боем, – рассмеялся Макори. Странно он все же выглядел. Может, его по этой самой голове без шлема чем-то ударили?

– Как дела в крепости?

– Прекрасно… Я и мои люди первыми вышли к ним. Как видите, и земельная стража на что-то годится.

– А сейчас куда едете? – спросил один из офицеров Тагари.

– К заставе… надо же отдать долг убитым.

Не вязалось такое с Макори. Он скорее предоставил бы разбираться с этим солдатам крепости.

– А с чего ты решил, что они не вернутся? – Тагари пристальней вгляделся в сына давних соперников.

– С той стороны ущелья звучали сигналы отхода. Известно же – У-Шен сейчас возле крепости Шин. Решили, видно, что прорываться на север себе дороже, и лучше ударить в бок. Может, спустятся еще ниже.

Он снова непонятно засмеялся. Тагари решил, что это все же следствие пережитого – земельным, конечно, приходилось участвовать в стычках с разбойниками, но самому Макори это никак не могло стать привычным. Да и разница велика – банда человек в десять-пятнадцать и тысячное войско.

Генерал отрядил с ним десяток своих людей, еще два небольших отряда отправил в разведку. Конь мерно постукивал подковами по мерзлой дороге, а Тагари смотрел промеж его ушей, видя перед собой будто бы карту местности. Странная тактика у молодого командира рухэй. Будто решили взять с налету, сразу не получилось – ушли совсем. Восточные кочевники так воюют, у которых вокруг степь необозримая, смысла нет где-то надолго задерживаться. Зачем У-Шен так по-глупому положил своих? Солдат у него много, конечно, мог и попробовать…

– Ниже они будут прорываться, как и боялись, – раздался над ухом голос старшего офицера. – Все-таки хотят, сволочи, добраться до срединных равнин. Не закрепиться, так хоть пограбить…

В Черностенной уже выяснилось, что с офицером этим согласны все остальные. Тагари тем не менее опасался, что скоро последует еще один удар, и распорядился усилить караулы. Но все было тихо, никто не пытался атаковать. Только одни разведчики не вернулись из дозора, углубились до самой границы с рухэй. Их следы обрывались у пропасти – но тел внизу не было, и вокруг следов не нашли.

**

Кэраи установил слежку не только за многочисленной родней Аэмара и их доверенными людьми, но и за несколькими другими семействами на всякий случай. Нэйта входили в их число. Жаль, не хватало шпионов – Айю, не говоря о брате, этим не занимался, с нуля же трудно было создать целую сеть. Лайэнэ помогла своими девушками, у которых, в свою очередь, были еще знакомые ловкие особы, но ей нельзя было доверить по-настоящему серьезное.

Хотя выводы она тоже наверняка делала: слухи о скором падении Дома Таэна ползли по городу и округе извилистым ходом дождевого червя. Почти сотню лет правили здесь его предки, их чтили в народе, и, чтобы пошатнуть эту верность, одних слухов было недостаточно. Но он и сам постарался с идеей блага Солнечной Птицы, и война сыграет на руку лишь победителям.

Все чаще думал – ты же сам этого хотел, облегчить приход Столицы сюда. Но не такой же ценой! – возражал сам себе. А иной не получится. Уже не вышло. Не будет мирного договора с Тагари – либо падение Дома, либо смерть твоего брата в бою. Тогда, если захочешь, пытайся договариваться.

Я все это знаю, говорил он незримому собеседнику. Но пока надо найти того, кто распускает слухи.

Недавно на рынке для бедноты показали запрещенную некогда в Столице пьеску про падение одного древнего князя. Кукольную – и правитель этот походил на Тагари лицом и голосом. Подумал – не с Аталина ли ветер дует? Кукольные представления начали входить в моду не так давно, в Столице года два как, а здесь – с приезда посла.

Задумавшись, сидел перед зеркалом. Смотрел на собственные черты. Лицо как лицо… как актеры делают из себя других людей? Как им вообще приходит это в голову, и откуда знают, что нужно так, не иначе? Подозвал Ариму:

– Как думаешь, за кого я лучше сойду?

– Ну, судя по вопросу, хотите податься куда-то в места не самые почтенные, – хмыкнул слуга. – Шпионов вам мало?

– Мало, – вздохнул Кэраи, – Но мне с ними все равно не тягаться. Я устал только слушать донесения: мы тут, а они там. Все равно не годимся на роль небожителей.

– Ну, одевайтесь бедным чиновником, а я солдатом пойду.

– А почему ты не в армии? Дезертир?

– Еще чего, – возмутился Ариму. – Я одноглазый! – и в подтверждение сдвинул головную повязку на половину лица. – На сей день в таких нужды не было.

– А драться-то сможешь, если что, с одним глазом? Вдруг на меня нападет кто?

– А тогда у меня второй вырастет, – нахально заявил тот, и хозяин наконец рассмеялся.

В первый раз прогулялись они впустую, и Ариму уже думал, что господин угомонился. Но тот оставил дела и потащил слугу и на второй день по окраинам города, рынкам, пристани и забегаловкам. По толчее, среди всякого сброда. Часа два ходили. Порой казался мальчишкой, сбежавшим от учителя, а порой слугу поражал холодный и настороженный его взгляд. Развлекается? Как бы не так! Но что ему надо? Ведь ясно – все это лишнее, других занятий полно.

– Это мое дело, – сказал Кэраи вечером. – Мой род, память его. Он бы мог тихо догореть, как закат, раз уж меняются времена, или вспыхнуть последний раз – но трепать его имя по балаганам я не позволю. И просто сидеть и ждать докладов… нет, даже если иное бессмысленно.

На третий день они набрели на акробатов-канатоходцев, выступавших на отведенном для актеров пятачке возле пристани. Пара десятков зрителей, из них, может, половина бросит мелкую монетку, а то и вовсе впустую старались.

Легкая одежда – сами постоянно в движении, не холодно им. Красное, черное, белое, желтое… от пестрых нарядов, увешенных лентами, рябило в глазах. Раскрашенные нарочито лица, к поясу прицеплены маски – верно, представляют и сценки. А пока лишь перебрасывались фразами, призванными рассмешить.

Ничего так было, забавно, довольно ловко кувыркались на веревке, публика веселилась, не расходилась. Шутки резали слух, Кэраи морщился, но терпел – простой народ, ему грубость близка. Но, как говорят мудрецы, смех и слезы не ведают рангов…

Один из парней якобы упал с каната, в самый последний миг ногу согнул, удержался. А другой ему бросил – что ты падаешь, олух, как Дом Таэна! – и в публике раздались отчетливые смешки.

– Сходи-ка за стражей, – тихо велел Кэраи, а сам подошел поближе, вглядываясь в тех, кто смеялся, стараясь запомнить.

Акробаты – двое молодцев под тридцать, и певица, похоже, сестра одного из них. Были сильно напуганы, когда поняли – увязли, как муха в смоле. На все вопросы отвечали более чем охотно, скороговоркой, надеясь отделаться малым. Сами не местные уроженцы, летом пришли из Окаэры, перезимовать решили в Осорэи. Выступали помаленьку, а за такие шутки им заплатили щедро – договорились на несколько представлений. Нет, не смогли бы назвать человека, он был в глубоком капюшоне, но, кажется, средних лет. Да, знали, что играют с огнем, но больно хороша была сумма – а взять и сразу сбежать не могли, им пригрозили расправой за стенами.

Почему люди такие дураки, кто бы объяснил…

Судя по всему, сказали правду – не знали того, кто им заплатил. Разумно, кто же покажется.

…А те кукольники успели исчезнуть, даже когда стража нагрянула посреди представления – видно, им помогли. Предупредили и вывели. Надо ждать, где снова появятся. Сочли ценными, не то что этих.

Ему они тем более не ценны, разве что поведали бы имя заказчика. А раз нет, то и возиться незачем больше.

Вернулся к себе, проходя мимо оставленного на столе зеркала на подставке – не убрали слуги, думали, может, понадобится; заметил в нем свое отражение. Снял, бросил серебряный овал в ящик стола.

Мерзко все-таки на душе. В Столице ни одной жизни на нем не было, впрямую, по крайней мере, а тут…

Вечером прислал Лайэнэ приглашение. Дел к ней сегодня не было совершенно, разве что пожаловаться на жизнь и на то, что их план кем-то подхвачен и развернут уже другой стороной? Жаловаться глупо, об остальном не раз говорили…

Голубая Жемчужина явилась в назначенный час – ровно с ударом гонга, отбивающего время. Всегда поражался ее точности, хотя и сам не любил опозданий. Не вошла – вплыла в комнату, будто коридор был рекой, а она – водной птицей. Тяжелый расшитый серебром шелк, мех белой лисы, капли-сапфиры качаются у висков на серебряных цепочках. Настоящая знатная дама, и фасон довольно узкого платья как у знатных дам, не распашной. Интересно, неужто она всегда одевается так? Не ко всем же является побеседовать о делах!

А она сидит на уже привычном месте подле светильника – при дыхании на груди переливается серебристый узор; улыбается уголками губ и чуть ли не изгибом ресниц, будто знает, что он думает всякую чушь…

Лайэнэ стала частой гостьей в его доме. Женщин из Веселых кварталов всегда использовали, чтобы выведать то или иное или, напротив, внушить нужное. Не каждую – выбирали умных. Кэраи сам пользовался их помощью в Столице, но мало, там охотник сидел на охотнике. И здесь у него были в Кварталах доверенные женщины. Но мало, сложно успеть меньше чем за год.

Лайэнэ оказалась сокровищем. Особо ей не доверял, но не сомневался – сейчас она вывернется наизнанку, чтобы принести пользу. Ее покровителем был Энори, он бы не потерпел конкурентов в тайнах. Вряд ли она работала на кого-то еще. А сейчас ей важно не сойти с корабля, именуемого славой.

Задерживал ее в своем доме чуть дольше, чем было необходимо. Пусть думают, что увлекся ей, это вряд ли кого удивит. Говорить с Лайэнэ всегда было приятно, и немного досадно, потому что знал – все это выучка. Нет бы принимать как должное эти умения – почему-то искренности хотелось.

Разговор сегодня не клеился. Со стороны беседа, наверное, казалась плавной и оживленной, но оба были достаточно умны, чтобы понимать – все это шелуха, фальшивка. И у него выучка не хуже, чем у нее, только в другом. А она, верно, недоумевает, стоило ли звать ее сегодня…

Остановившись на середине очередной гладкой фразы – кажется, что-то о торговле, сам он не вдумывался в то, что говорил – заметил тревогу в ее глазах, они сейчас казались черными. Лайэнэ чуть подалась вперед, словно спрашивала – все ли в порядке? Как-то очень искренне это у нее получилось, можно подумать, и впрямь беспокоится. Хотя почему бы и нет? Она – флюгер, а он – ветер, надо же понимать, куда он подует.

Жаль все-таки, что ей можно верить только с оглядкой.

Сапфиры качнулись, при свете свечей в них заплясали алые искры. Как рубины тогда, во время встречи, которой она так настойчиво добивалась.

Спросил неожиданно для себя:

– Тебя не пытались выкупить из Квартала, пока ты еще не освободилась?

– Мне предлагали. Но никто из них не привлекал настолько, чтобы я согласилась стать чужой игрушкой надолго и с неясным концом. Так что мне удалось их убедить – на самом деле им это не нужно, – она поколебалась, потом продолжила: – Один человек не спрашивал, он просто явился к нашей хозяйке с деньгами и предложением. Этого я совсем не хотела. Говорить такое негоже, но я была рада, когда дела неотложные и неприятные сорвали его с места, и он покинул провинцию. Я была очень рада.

– Ты, когда отказывалась от будущего с теми людьми, уже надеялась сама собрать деньги?

– Скорее, я мечтала об этом. Ведь мы, пока не свободны, имеем право лишь на те подарки, которые идут сверх отданного «наставнице». И, если этих подарков много иони дорогие, их попросту отберут – кто ж пожелает терять девушку, приносящую большой доход? Остается дешевка или один-два дорогих, это придает особую ценность красавице, когда надевает…

– Вот как. Не знал.

– Увы, это правда. Мне просто повезло в итоге, и я умела прятать свои сокровища. И нашелся помощник, – она вздохнула, – Но ведь многие годами не могут накопить нужной суммы, и, даже если все идет хорошо, они могут заболеть или родить ребенка.

– Я думал, у вас не оставляют детей при себе.

– Чаще всего да. Но порой родить его все же приходится… чтобы потом отдать.

– Что ж, зато теперь ты знаменитость провинции.

…И будет сиять еще лет десять, если повезет. В Столице, скорее всего, даже ей бы выпал меньший срок – там слишком много юных красоток, а ценителей настоящего не так уж часто встретишь.

Настоящего ли? Чего бы сейчас ни потребовал, она так же улыбнется, будто счастлива это слышать, и тут же постарается угодить. Так почему бы и нет? Не он первый, не он последний. И не следует забывать – она помощница лишь потому, что старается для себя.

Ощутил почти злость на Лайэнэ, а она приподнялась, чуть растерянной стала улыбка: перемену настроения ощутила, но еще не поняла. Замерла, и, кажется, перестала дышать.

Вежливый, но настойчивый стук в дверь будто выдернул его из темного и тесного колодца. Показалось – все свечи лишь теплились, а теперь вспыхнули разом. Ариму, всегда ловкий, теперь чуть не оборвал занавесь над входом, и возвышался на пороге сине-красной сигнальной башней, разве что дым и огонь из него не шел.

– Донесения из Ожерелья. Из крепостей Шин и Северной. Сразу два голуби принесли.

Прокашлялся, выразительно посмотрел на гостью.

– Говори при ней.

Ариму помялся пару мгновений, и заявил от души, уже не обращая внимания на присутствие женщины:

– Ваш брат и остальные позволили этому проходимцу У-Шену обвести их вокруг пальца. У крепости Шин окружили рухэй, только там на убой оставили небольшой отряд, а остальные, видно, проскользнули мимо Черностенной, в драку не ввязываясь, и взяли нас за горло. Ожерелье прорвано, Северная пала.

Глава 15

«В последние дни месяца Угря-Шаанэ войска У-Шена, захватив Северную крепость, соединились с войсками железного вепря Мэнго, и вместе полностью захватили север гор Эннэ и половину долины Трех Дочерей. Саму крепость окружить им не удавалось, как ни старались. Ценою больших потерь проход в долину оставался свободным.

Со дня на день все ждали помощи – отрядов генерала Таэна. Но они замешкались, отвлеченные обманным маневром У-Шена.

И человек с генералом было меньше, чем хотелось бы – большая часть и так уже сражалась на севере. Ждали и новобранцев из Сосновой и Лаи Кен, а от Ожерелья больше ждать было некого – не оставлять же восток провинции совсем без защиты. И без того заслон был подобен нитке, дерни посильнее – порвется.

Мэнго привел свою конницу; поговаривали, что ездят рухэй на мохнатых горных духах, потому что лошади эти были неутомимы и бегали по снегу так, словно крылья росли из их копыт. Будь сейчас сухие теплые дни, наши кони в скорости превзошли бы чужих, но не мы выбирали, когда начаться войне».

Яари Эйра, летописец Сосновой.

Если в крепости Трех Дочерей поначалу надеялись на быструю победу, сейчас начали опасаться уже не просто затяжной войны, но самого худшего. Если вдруг у клятых рухэй найдутся силы таки прорвать Ожерелью сбоку и двинуть на столицу провинции, помощь может и не придти, развернуться обратно к Осорэи.

Так говорили тайком, но часто. Пойманных за подобными речами ждало суровое наказание.

Акэйин не менее сурово пресекала такие слухи среди своих подопечных, хоть и без смертных приговоров:

– Чтобы генерал отдал север, отвоеванный его предками? Да он скорее позволит разграбить Осорэи, все равно чужаки там не задержатся, негде им закрепиться.

– Там и его дом, – как-то заикнулась было одна из девушек, но хозяйка труппы ее прервала:

– Дам можно другой построить. И золота нажить. А вот потерянную землю трудно вернуть.

– Толку от той земли, раз умирают люди, – угрюмо возразила Сэйэ. – Ради чего это всё? Отдали бы долину, стране земель хватит.

– Если не противостоять врагу, то и вовсе последней нитки лишишься, и свободы, и жизни в конце, – неожиданно мягко сказала Акэйин. – А вот чтобы и крестьяне могли без опаски сеять, и женщины детей рожать, и мы выступать… поэтому не бежит наше войско, напоследок ворота врагам открыв.

Хоть и ждали подмогу, верили в силу и счастливую звезду генерала Таэна, все-таки настроения мрачнели день ото дня. Новых беженцев почти не приходило, а те, что добирались до крепостных ворот, рассказывали страшное. Захватчики никого не жалели, убивали и младенцев, и женщин, как следует позабавившись. Вместо деревень оставались горелые развалины.

Даже Акэйин вздыхала порой – хорошо бы все же поскорее подоспела помощь, а то рухэй хорошо подчистую разорять округу, а когда свои подоспеют, им с провизией туго придется. Не заниматься же грабежами в свою очередь. Хотя раньше такое часто водилось – деревень новых настроят, крестьяне новые народятся, а победить надо сейчас…

Актрис не миновали общая тревога и ожидания. Даже покладистая приветливая Юмиэ приуныла.

– Толку от наших представлений, – говорили, когда выдавались пустые часы и собирались в маленьком своем, но уютном жилище. – Никому не нужны. И в сказки о знамениях больше никто не верит. Какая уж тут вера, если вон – глянешь со стен, а чужие кони на горизонте.

Когда в очередной вечер сидели, нахохлившись, как пестрая стайка птиц при свечах, и чесали языки, Сэйэ не выдержала. Сама не знала, что нашло на нее – как-то сразу все накатило, и дрянная краска для лица давно была меньшей из бед.

– Идиотки, – Сэйэ взмахом рукава сбросила со столика флакончики и коробочки с притираниями. – Мозги куриные. Ты, Айрин, страдала, помнится, что женщина, а так бы хотела серьезные пьесы играть. Легенды! Вот вам легенда, курицы щипаные! Даже если возьмут крепость – вернут ее рано или поздно, и надолго запомнят про эти дни!

– Наших-то имен там всяко не будет, – обронила бледная тихоня Тиан, отодвигаясь от разгневанной товарки.

– А вы сделайте, чтоб были! А уж если устоит крепость – а я верю, что устоит – то и подавно! Хороша была бы история про глупых баб, которые только сидели и ныли!

Услышала хмыканье. Госпожа Акэйин стояла в дверях, скрестив на груди руки, и странно смотрела.

**

Так быстро между ветвей скользнул ястреб, словно дротик бросили в цель. Утка махнула полосатыми крыльями, поднялась с воды, и полет ее кончился в когтях хищника. Двое всадников остановились у берега озерца – скорее, лужи; лед с него уже сошел, но кое-где по краям снег еще оставался.

Ястреб на суше разделывался с тушкой утки.

– Зря она ушла с воды, там бы ее не достал, – сказал один из конных, в сером, с мехом серебристой лисы у ворота, с волосами, поднятыми от висков и связанными на затылке. Хоть и просто одетый, он отличался от спутника, лохматого, в стеганом доспехе, как серебро отличается от глины.

– Так ты за утку? Я за ястреба, – засмеялся второй. – Он хорошо потрудился, письмо кому надо доставил. А она? Глупая, жирная.

Ординарец Вэй-Ши, Ка-Ян, был маловат ростом, но на коне словно родился. Если представить на конском хребте взъерошенную мышь-полевку, это бы хорошо отразило, как выглядел – только мыши не умеют ездить верхом.

К Энори его подтолкнул сам Вэй-Ши, ценивший наблюдательность и ум ординарца. Пока шли в горах Эннэ, мимо Ожерелья, было не до того – и сам командир был вечно занят, и Ка-Яна отпускал редко, а за проводником смотрели другие надежные люди. Сейчас в его помощи такой нужды не было, и напряжение тайного похода схлынуло, сменившись багровым маревом боев.

Но покуда Ка-Ян лишь мечтал отличиться в сражениях, а приходилось передавать приказы да исполнять иные поручения. Энори был одним из таких поручений.

Со стороны могло показаться, что они почти подружились. Ка-Яну, шустрому и любопытному, интересен был этот чужак с волшебным даром; немного опасался этого дара, но, как и большинство, несколько даже гордился им, свидетельством, что прародители-предки на их стороне.

Один из величайших полководцев в истории, его достойный наследник, и тайная сила – кто против них устоит?

Для армии, что ведет войну на своей территории, ее положение выгодней: местность известная. Даже более сильный противник может сесть в лужу, разве что его численное превосходство совсем уж бесспорно. Поэтому ценились лазутчики, долго прожившие среди местных, и перебежчики. А уж если один из них еще и колдун…

Тутошних жителей, конечно, тоже захватывали и расспрашивали, иногда им даже соврать удавалось, но по мелочам. Один раз офицера поймали, из него долго пришлось выбивать, где ставка отряда и как пробраться к ней через болото с теплыми ключами – незамерзшее, значит. Сказал наконец, а тут Энори случился, только глянул и сразу объяснил, что пленник врет. И что если Вэй-Ши охота вести своих людей в топь, то он сам с удовольствием покажет трясину поглубже.

А когда ему предложили присутствовать на таких вот допросах, послал подальше предложившего сотника. Хоть и вежливо, но любому понятно.

Кто-то еще в Эннэ назвал его саарна-элэй, «хозяином горных троп», так и прижилось.

Еще вел бы себя, как нормальные люди.

Пожалуй, только эта странность и мешала окончательно проникнуться к нему почтительным трепетом, как к знаменитым колдунам. Ладно бы поначалу, многие начинают с того, что опасаются и комара рассердить, но уж потом голову поднимают. Ух как поднимают! Энори, правда, с самого начала ни перед кем не заискивал, словно был уверен в собственной неуязвимости, но все равно – Ка-Ян не понимал.

Поражался этому. Спросил как-то: почему ведешь себя так, будто тебе последний слуга в обозе ровня?

А тот удивился, кажется. Сказал, весело поблескивая глазами – чего я должен добиваться важным или грозным видом? Страха? Вот уж счастье, находиться в окружении сотен вооруженных вояк, которые тебя боятся. Такие от испуга не бегут, а за меч хватаются. Уважения? А куда ж больше, раз железный ваш вепрь Мэнго решил, что я ему нужен.

Ка-Ян отметил тогда с некоторым удовлетворением – ага, все-таки тщеславие ему не чуждо. И командиру Вэй-Ши об этом донес, тот только хмыкнул – тоже мне, полезные сведения…

Никогда Энори не был среди сражения – да и не пустили бы его, берегли. Потом приходил, когда уже никого не оставалось. Когда видел тела, догорающие развалины, смотрел вроде спокойно, а с неприязнью. Прощали ему и это – подумаешь, нос от крови воротит, лишь бы вел, куда надо. Говорят, некоторые колдуны обеты дают – не только мяса не трогать, но и растения не срывать, солнцем и дождем питаются. А этот всего лишь не любит видеть смерть и разруху.

Бывает.

Сейчас Ка-Ян и проводник возвращались из одного лагеря в другой. Стояло временное затишье, скоро эху вновь повторять боевые кличи и крики. Горы, недавно нависавшие над завоевателями, уступили место высокой холмистой равнине, здесь не приходилось опасаться лавины – или, что больше уже годилось ко времени года, селя.

– Эх, тишина-то какая, – говорил молодой рухэйи, наблюдал за ястребом, насвистывая что-то немудреное. – В лагере поди о таком вспомни. Так и свистеть разучишься, все равно себя толком не слышно. Всё стучит, лязгает, все шумят…

– Я думал, вы к этому привычны, – отметил Энори.

– Еще скажи, мы рождаемся с дротиком в зубах…. Ну, Мэнго с У-Шеном и вправду так на свет появились, и еще некоторые, Вэй-Ши вот тоже, но я – нет.

– И как ты попал к такому великому человеку?

Голос прозвучал так невинно-искренне, что Ка-Ян покосился было, но тут же с азартом принялся объяснять:

– Моя мать была женщиной одного из его лучших воинов…

Сорока пролетела перед всадниками, мелькнули черные и белые пятна.

– У нас говорят – сорока была когда-то очень глупой девицей, – хмыкнул Ка-Ян. – А у вас?

– Даже не знаю. Но сороки уж точно не глупы.

– Тебе что, сказок в детстве не рассказывали? Мы любили слушать, жил один такой старикан в деревне… А потом я брату много пересказал, когда тотпоявился. Он у меня маленький, ждет с победой. Эх, приеду к нему… Ну да тебе, верно, не интересно о детях и сказках, – заметил Ка-Ян, видя, как застыло обычно выразительное лицо спутника.

Свистом подозвал ястреба на руку – тот уже разделался с уткой. Вот забавно: Энори не раз пытался его подзывать, но бесполезно – птица раньше даже к хозяину не шла, если тот рядом, сейчас наконец привыкла.

– Жаль, что ты не умеешь стрелять, – сказал, перехватывая ленту на его лапах. – Тут дичи навалом, даже наши солдаты все распугать не могут. Поохотились бы.

Сам он без небольшого лука не ездил.

– Умею, не люблю просто. Ваших лучников мне не превзойти, но и незачем. Раньше, когда я жил… – оборвал рассказ, будто спохватился, что сейчас скажет лишнего.

– Чтобы совсем стать своим среди нас, тебе не хватает ловкости с оружием управляться, и умения ездить верхом. Если не ладится с лошадьми, может, хоть лук…

– От ваших колдунов не требуют этого.

– Но ведь ты – не они.

Какое-то время ехали в молчании, только стук копыт и редкие всхрапывания лошадей были слышны.

– Я тебе кое-что покажу, – сказал Энори. – Сам все поймешь.

Въехали в черноельник, Энори придержал коня. Нехорошо тут было: сыро, и как-то затхло. А деревья хоть чахлые, редкие, на вид неприятные. Ка-Ян не раз и не два проезжал тут один, и постоянно чудилось – кто-то сверлит спину взглядом. Сейчас взгляда не было вроде…

– Зачем остановились? – спросил.

– У вас совиные перья – к удаче. Здесь гнездятся пестрые совы. Хочешь?

– Где ж ты возьмешь сову днем, полезешь проверять дупла?

– Сама вылетит. Только и останется – выстрелить.

Спрыгнул наземь, сделал несколько шагов, и бросил сучок в сплетение ветвей; буро-пестрое тело, взявшись невесть откуда, неслышно скользнуло в сторону, под еловую лапу, а Энори что-то крикнул по-птичьи, и не по-совиному вроде, а неизвестно как. Птица развернулась, скользнула к Ка-Яну. Тот не выстрелил, хотя лук держал наготове. Сова исчезла, будто еловые лапы ее вмиг растащили по перышку.

Так быстро все – словно почудилось.

– Что же ты? – спросил Энори, возвращаясь.

– Не ожидал. И… жаль стало, – признался молодой рухэйи. – Летела на меня, прям как в глаза заглянула.

Опустил лук, убрал его за спину, спросил:

– А ты, выходит, так можешь добычу приманивать, что и особой меткости не надо уже?

– Вроде того… Не то чтобы приманить, но сделать могу, чтобы полетела, как надо. Ну и знаю, где искать. Странно было бы хвалиться стрельбой…

– А если в мишень? – не отставал Ка-Ян, когда уже тронулись с места; так увлекся, что и про неприятный ельник забыл, вспомнил, когда уже миновали.

– Толку от той мишени, стоит себе… Но если знать ветер, трудного тут немного.

Уже были на подступах к лагерю, когда лошадь Энори заартачилась, отказывалась идти, даже попробовала всадника сбросить; он сумел удержать своенравную скотину, а Ка-Ян все это время сильнее прежнего ощущал на себе чей-то взгляд через ветви. Неуютно было, словно кто-то примеривается кинуть нож.

– Лесовик, – сказал проводник, совладав с конем. – Мелкий, но вредный.

– Это его лошадь почуяла?

– Можно сказать и так…

Весь остаток пути Ка-Ян ехал, вроде беспечно посвистывая, но кожей, какое там – курткой чувствовал внимание теперь уже спутника, и было оно удивительно к месту, будто мысли читал. Потому что сам в очередной раз задумался еще об одной странности Энори, глядя, как тот управляется с конем и поводьями. Проводник, конечно, тяжелой работой не занимался, но вроде и не берегся особо, одолев столько переходов по горному бездорожью. И хоть бы царапинка на руках. Пыль, глину видел на них, но хоть бы малейший красный след, ссадина или синяк. Нет – всегда гладкие, как у статуи их местной Заступницы в храме. Святилище уже разграбили, когда подоспел Ка-Ян, деревянная фигура валялась во дворе, и руки ее были такие же – узкие, ровные, безупречные. Но так то дерево. А этот живой.

Хоть и давно, как и все прочие, уважал его тайный дар, почему-то именно эта мелочь тревожила каждый раз, как о ней вспоминал.

**

В таком красивом месте бывать Лиани еще не доводилось. Красивом, и жутковатом немного. Повсюду тянули лапы длинноиглые сосны и мохнатые кедры, тот тут, то там серые кости скал обрывались ущельем или поднимались неодолимой стеной. И такой же стеной крепость закрывала спуск в низины, к разбросанным среди холмов деревням. Пройти тут постороннему было непросто, а провести войско почти невозможно. Одно плохо: летом ущелья заполнял туман от бесчисленных ручейков – и сыроватый воздух, и хуже видно.

Но сейчас лишь немногие ручьи журчали, протекая в снегу.

…Только оказавшись снова в пути, понял, как не хватало этого. С совсем юных лет привык к воле, и служба такая была – неспокойная. В заключении о воле лишь тосковал, но простился с ней, как с самой жизнью, тогда как у оружейников вроде был доволен новой судьбой. А выходит – нет, не доволен.

Торопился, но все же не мог не глядеть по сторонам, смеялся, когда видел ссору ворон, а когда пускал коня шагом, чтобы тот отдохнул, порой хотелось петь. Давно такого желания не было, с прошлой весны, когда попал за решетку. Сейчас голос пока не очень слушался, но Лиани знал – скоро все станет, как прежде. Если, конечно, не случится беды.

В дороге, останавливаясь на ночлег, мало с кем разговаривал. Послания берег, как зеницу ока.

Дозорные на подступах Сосновой его, со знаком от главы оружейников, легко пропустили. Они выглядели ладно, неопрятных не было, но позы, движения просто сквозили небрежностью – вот сейчас скроется гость за поворотом, и усядутся играть в камешки или кости. На севере-то война, а тут очень давно были мирные земли, а Сосновая стоялаеще тех времен, когда воевали с соседней провинцией Мелен. Да что там – еще с тех времен, когда толком ни Мелен своим именем не звался, ни Хинаи, а у каждого древнего владыки свое войско имелось.

Вот и крепость, массивная, толстые бревна и круглые серые камни. Завидев флаги на ее стенах, придержал поводя. Ощутил неуверенность. Возможно, предатель в крепости… но кто? Не те двое, к которым письма. Но самому главе твердыни Рииши не писал. Неужто подозревает? А если он ошибается, и неверен кто-то из тех, кому послание адресовано?