Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Что бы ты понимала, – ответил он довольно резко и как-то совсем уж по-человечески.

– Да, я не понимаю. Ты сказал про любовь. Зачем тебе женщина, которая ненавидит тебя и боится?

– Будь все так просто, мы бы не разговаривали сейчас, уж точно не так. И отношение меняется, ты должна это помнить.

– Уж точно не к лучшему, – делано рассмеялась Лайэнэ. В голову пришла мысль, то ли испугавшая, то ли принесшая облегчение:

– Ты ведь намеренно поступил так со мной и Рииши? Я и тогда была тебе нужна, не просто ради игры?

Он молчал, ждал ответа; поразилась, что совсем не ощущает телесности его присутствия, словно не человек рядом, а отражение в зеркале, если бывают столь большие зеркала.

– Твои условия… Не пытайся сделать меня виноватой в бедах целого города.

– И не думаю даже. Я это делал уже, но не с тобой. А ты… то из прошлого, что может меня сдержать.

– Не уверена, что ты сам хочешь этого.

– Зачем иначе я бы пришел и рассказывал? Молчишь… Ну, придумай себе какое-нибудь объяснение, мне все равно не поверишь.

…Их зовут Забирающими души… зря, что ли? Чудовище легче представить ужасным, отталкивающим всем своим обликом. Как просто было бы – уродливые, грубые, пахнущие кровью, вызывающие страх с первого взгляда. Увидел – беги, если успеешь. Смешно…

Их красота – не более чем приманка. У них нет души, нет никаких человеческих чувств.

Дети смерти… они все такие, или же он такой один?

Будь это всего лишь маска, ее можно было бы сорвать. А тут и срывать нечего, как не снимешь верхний слой с воды – на смену тут же подоспеет новый.

Что-то крутилось на заднем плане, мешало, как мешает гудящая невдалеке муха недостаточно опытным музыкантам. Он сказал «раньше я мог это делать».

– Но легенды все говорят – такие, как ты, не нуждаются в людском обществе и не заходят под крыши.

– А мне… Знаешь, кошка может играть с мышью, но ей не придет в голову явиться в мышиные норы, прикидываясь одной из маленьких серых зверушек. Мне – пришло, – он улыбнулся – слегка издевательски, и, как показалось Лайэнэ, эта издевка была не над ней. – Но ведь так и сам не заметишь, начнешь жить по правилам, которые диктует нора.

Жест, остановленный в самом начале – рука его потянулась к горлу. Не будь так напряжена, не заметила бы.

– Всегда пребывать под чужой личиной…

– Все носят маски, все видят не то, что на самом деле. Я долго имел дело с актерами – что их игра, как не обман? Но как люди ценят такое искусство!

– И ты никого не тронул, живя в этом городе? – не дышала, ждала, что он скажет.

– Нет, я же сказал – не всегда, – ответил он после паузы. – Но душа – ведь не только жизнь или смерть. Это еще и чувства… я научился брать их.

– Значит, тебе поэтому нравилось вызывать любовь горожан? И театр… тоже не просто так?

– По большей части. Зачем убивать – весь город принадлежал мне, вся провинция. Выбирай, не хочу… И любовь – ее больше всего, и страх, и ненависть, и надежду – они все мне давали и так, стоило лишь повернуться в нужную сторону. Иногда я выходил ночью в город, на улочки, куда стараются без нужды не соваться, где не знают в лицо… Я выглядел легкой жертвой, – он оборвал сам себя. – Всего мне хватало.

– Значит, если бы не твоя смерть… то есть…

– Кэраи мешал мне, сильно мешал. Пришлось делать то, что просто так я не стал бы – зачем?

Ребенок, подумала молодая женщина. Вот что в первую очередь встало меж ними. Смешно… чужое дитя…

– Значит, если б не он, ты бы верно служил Хинаи?

Не ответил. Но глаз не отвел. В самом деле, откуда он знает?

Сова за окном заухала, и Лайэнэ спохватилась. Совсем потеряла рассудок – с кем она сидит уже больше часа, кого выслушивает? Она славилась умением разговорить человека, помочь ему раскрыться, выплеснуть боль – но тут что-то иное совсем.

Почему он пришел? Почему говорит? Полные злобы призраки или тори-ай не рассказывают, они убивают. А этот сидит, играет с пламенем свечки, как будто все эти месяцы были только мороком, и лицо у него… непонятное.

Не для того же, в самом деле, явился, чтобы рассказать про господина Таэна-старшего! Никуда Лайэнэ не пойдет с этим знанием, будет молча его нести.

Или не хочет быть просто убийцей, бездушным, как оставляемые после его трапезы пустые оболочки? Это и есть то, что ему дали люди? То, что держит его среди них?

Каждый, кто стал предметом его внимания, этого не забудет… если останется жив.

– Мне нужен ответ, – напомнил он. Бросил косой взгляд на окно – небо светлело.

Ах, да… его предложение. Он рассчитывал на согласие?!

– Что ж, я готова. Но с моей стороны согласие будет сделкой, а не жертвой. А если хочешь теплых чувств от меня, тебе придется очень постараться, чтобы я забывала, кто ты, или это переставало иметь для меня значение.

Ответа молодая женщина ждала долго. Обычно куда быстрее откликался на ее слова, какими бы ни были. Так и сидели оба, не двигаясь: у нее – многолетняя выучка, у него… камню или дереву и учиться такому не надо. Лайэнэ пыталась, но не могла понять, что он думает. Но ей было почти все равно, как ни странно.

Встал, проговорил внезапно:

– Тогда я подожду. Ты придешь сама, – и скрылся за дверью

Хоть не сомневалась, что он сказал правду о ее домочадцах, все же взяла подсвечник – не хотелось дотрагиваться, только что металла касалась другая рука, – вышла, проверила, все ли в порядке. Спали.

Опустилась на кровать, поставив подсвечник на пол. Ощутила, как мелко дрожат кисти, и пальцам передается дрожь. Сейчас не смогла бы не то что кисть – подушку удержать. Странно, а на душе вроде спокойно, или так кажется?

Страшный его рассказ… что будет делать теперь? Господина Кэраи нет в городе, где он – неизвестно, да и будь здесь, не придешь с вопросом – правда ли, так ли все было?

И все прочее – случайно поведал о себе больше, чем хотел, или намеренно поделился? Любовь как пища… Звучит пугающе. Хотя и обычные люди привязывают к себе ради собственного блага. Ведь это человечьи души породили демонов, а от тех произошли родичи Энори…

Выходит, все годилось ему – и страстное обожание, и не менее страстная ненависть. Просто убивать – скучно; можно наскоро выпить кружку в дешевом кабаке, но что это по сравнению с наслаждением от хорошего вина? Чужая боль, чужое счастье, созданные ради забавы – чем не вино…

Да уж, Лайэнэ много ему давала, и разного.

Сам воздух казался горьким. Вспоминала их первые встречи, нелепую, безрассудную эту свою влюбленность… Да была ли она сама по себе хоть один день? Или чужая рука просто дергала за нужные струны, наперед зная, какие чувства обострены, какие сейчас отзовутся? Эх…

– Не знаю пока, что ты задумал, – прошептала ашринэ, бросая взгляд на закрытые ставни. – Но слишком хорошо знаю тебя, и разочаровать или напугать меня ты уже не сумеешь. Как и заставить сходить от тебя с ума.

Глава 4

Солнце перевалило через полуденную черту; сейчас, в месяце Сойки-Икиари, оно в это время суток уходило за крышу соседнего дома. Потускнели голубые пятна на полу, потускнел и туго натянутый на оконные рамы шелк.

Уже пятый час молодые помощники Айю перерывали палаты управления в поисках пропавших бумаг. Сам он, грузно опустившись в кресло, теперь только следил за мельканием фигур, кипами футляров, ловил обрывки фраз.

Пропала часть отчетов о поставках зерна и оружия в крепости. За последние полгода и вовсе – как растворились, словно вот это почти поблекшее световое пятнышко на полу.

И ряд важных писем исчез. Кое-что оставалось у него дома, кое-что, он знал, хранится у Кэраи Таэна… жаль, нельзя проверить, на месте ли те документы.

За стеной один из помощников в голос ругался с чиновников казначейства. Хотелось сказать им, чтобы перестали так орать… но сегодня с утра все не в себе, с тех пор, как обнаружилась пропажа. Проклятье, чтобы сперва отыскать эти отчеты, а после аккуратно вынести… здесь работал кто-то свой. Или свои.

Велел принести себе травяного отвара. С утра выпил уже немерянное количество, может, поэтому такая тяжесть в голове? Кости раздражающе ныли – в эту зиму давали о себе знать перед каждым снегом, раньше такого не было.

Но когда же это несчастье случилось? Сегодня помощник обнаружил приоткрытой дверь в комнату, где лежали бумаги, и кинулся проверять. Все, кто имел доступ, в один голос заявляют – еще вчера все было на месте. Врут, скорее всего. Никто не осматривает полки так тщательно. Убирай по одной стопке сшитых листов ежедневно, и трудно будет заметить, что их все меньше и меньше.

Наказать можно всех, самым суровым образом, но как искать виноватого?

Снова голос помощника – кого-то пытается сюда не пустить. Грохот – похоже, молодого человека, вставшего на пороге, просто задвинули в стену на манер дверной створки.

Вошедший растерянно огляделся, не сразу распознав хозяина в творившемся бардаке. Айю заговорил первым:

– Добрый день, господин Нара. Простите, что не встаю. Устал…

Он походил на орла, отвыкшего летать, но все еще норовившего взмахнуть крыльями. Столь же резкие черты, такая же неровная походка, если слова эти применимы к поднебесному хищнику.

– Командир Черностенной устроил особую проверку вместо обычной – рухэй, можно сказать, на голове сидят, надо быть в полной готовности. Был вне себя, обнаружив, что такое ему поставляли все это время, – Аори Нара, сильно раскачиваясь, припадая на хромую ногу, ходил по комнате. – Не знаю, что там с провизией, но за оружие я отвечаю. Теперь он зол на меня – доверял. Куда девалось все остальное, вопрос. Клятый Мэнго с воинами бродит по ту сторону хребта, ждет теплых дней. Как с другими крепостями Ожерелья, как с Тремя Дочерьми, неясно пока. Это предательство, господин Айю.

– Вы же не меня обвиняете, – немного испуганно сказал старик.

– Да Сущий с вами, конечно нет. Но! – он рубанул рукой воздух, – Господин генерал в ярости. Мне он пока еще верит, а вот в своем брате уже сомневается. Давно сомневаться начал, после того, как он с верными семьями так поступил, а уж теперь… Куда того духи болотные понесли, если он в Мелен, почему нет вестей?! И у вас их нет – до сих пор?

– И у меня. Тревожно на сердце…

– Если б тревога могла помочь! Сколько голов полетит. Одно хорошо: поздней зимой и ранней весной горы непроходимы, есть время исправить содеянное. Месяца два… больше Мэнго ждать не станет. Мои люди будут работать целыми сутками. Лишь бы оружие, не дошедшее до крепости, к рухэй не ушло, хоть и дерутся на свой манер. И провизия…

– Да вы сядьте, – не выдержал Айю. Сам он чувствовал, что встать не сумеет – на грудь будто присела огромная жаба, мешала дышать. Гость как раз о жабах заговорил:

– У Тори… то есть у господина Аэмара я уже побывал. Он, как всегда, благодушен и ни о чем не подозревает. Наконец нашел какого-то жениха для старшей дочери, весь в предсвадебных хлопотах. Я ему пригрозил – будет тянуть с разбирательствами или выгораживать кого-нибудь из своих, это кончится плохо.

– Думаю, с Аэмара разберется сам господин генерал…

– Не сумеет, он не способен разговаривать со скользкими типами. Это у меня они при необходимости во, – поднял руку со сжатым кулаком. – Повел глазами:

– А у вас тут, смотрю, свое бедствие.

– И как раз с вашими словами связанное. Не хотите ли выпить?

– Нет, благодарю. После заморского вина Аэмара до сих пор привкус металла во рту, и в глазах пятна скачут. Как можно пить эту дрянь! Вам я чем-то могу помочь?

– Боюсь, что нет. Останется ждать возвращения господина Кэраи… Хоть бы он быстрее приехал и снялось недоразумение с ним.

– Вот уж в ком я уверен, – Аори нахмурился, наклонил почти седую голову, – Вы ведь знаете, на днях умерли два моих человека – старший оружейник Хинаи не проснулся, похоже, сердце, и один из старших офицеров погиб возле Срединной. Его понесла лошадь, с обрыва упал. Теперь вот гадаю, случайности ли. Они-то как раз связаны были с поставками, если кто подменял по дороге, прознались бы, вывели бы на подлеца.

Айю слушал, пытался связать воедино попавшие к нему лоскуты, и все горше становилось на сердце. Он не понимал. То ли старость наконец одолела, то ли попросту был недостаточно проницателен. Кто виновен в плохих поставках? Кто выкрал бумаги? Одному человеку такое не провернуть. Целому Дому – но какому именно, и зачем? Или виновников сразу несколько, каждый в своем?

Господин Таэна-младший уехал в Мелен – и все, больше известий нет. Границу он пересек, затем прилетел голубь с письмом, что добрался до Акатайе – но больше ни слова.

Тагари знает, куда брат уехал. А зачем, догадался, наверное, хоть Айю сумел не выдать. Как он был зол…

Говорят, в доме Кэраи видели призрак Энори, как раз в его кабинете. Вот вернется, и ясно будет, пропало что-нибудь там, или нет. Но какой сильный соблазн свалить все на происки нежити! Только даже суеверному Айю понятно – ни одна нежить не организует поставки некачественного зерна и оружия в крепости. А если недоверие раскололо эту вековую скалу, дом Таэна, то все пропало. Пойти сейчас к генералу? И что скажет – я, мол, всецело верю вашему брату? А он в ответ – значит, и вы заодно.

И самому от себя противно – растерянный трус…

Когда Аори Нара ушел, Айю решил наконец встать. Пора прекращать все еще заполнявший палаты переполох – все равно ничего не найдут. Опираясь сперва на ручку, затем на спинку кресла, поднялся, почувствовал себя совсем хорошо. Собрал несколько лежащих на низком столике футляров: эту охапку сейчас сам разложит на полках, нет смысла снова звать помощников.

Вроде не разжимались руки, а футляры полетели вниз, покатились по полу. Красиво легли, как гадальные камушки: еще бы понять, что означает выпавший узор.

Помощники бросились поднимать, а он все стоял и смотрел, досадуя, что теперь смысл послания ускользнул навсегда.

**

Тяжелые серые тучи нависали над логом; ветер, придавленный ими, не летел – катился по снегу. Временами солнце разрывало край тучи, и снег становился золотистым, а с холмов стекали густые синие тени. Кедры на вершинах напоминали флаги, тянули ветви на юг. Но повозка и несколько всадников двигались на восток.

– Просто отрада для глаз, – сказал Кэраи, выглядывая из-за полога. – Ивы Акатайе мне уже поперек горла…

– По дороге к границе было много и других деревьев, – возразил Ариму, сидевший на козлах за возчика.

– Но я их не видел из-за этих тряпок, – с отвращением тронул толстую темную ткань.

– Они дают надежную защиту от ветра, – не соглашался слуга. – Все-таки польза.

– Какое счастье, что можно наконец не пить эту гадость, – от души произнес Кэраи. – Думаю, дня через три смогу ехать верхом. Эта повозка мне уже снится в кошмарах, словно погребальные носилки. И медленно, до невозможности медленно!

– Рано еще верхом. А все-таки зря вы так поступили, слишком опасно, – сказал Ариму не то осуждающе, не то восхищенно.

– У меня, похоже, выбор был невелик. Судя по счастливой физиономии Майя, он рад был от меня избавиться…

– Разве рад?

– Еще как. Сплясать был готов!

– Но… как же?

– Вот и я подумал – как же? Сам не выпускает, а отъезд больного для него – праздник? Значит, что-то задумал. Или не сам, а приказали ему. Что-то такое, что моя вероятная смерть от заразы в пути предпочтительней. Так даже вернее, что приказали, я ему разом все сомнения разрешил. И он чист перед всеми. Ладно хоть не велел нас у границы прикончить, струсил, за что ему и спасибо.

– Ну, этот… – Ариму от возмущения даже крепких слов не нашел.

Рука потянулась, отдернула полог шире.

– А небо-то какое красивое…

– Нечего нагонять холод в повозку!

– Поворчи, когда еще представится случай, – усмехнувшись, Кэраи откинулся на подушки. Что-то творится дома… С границы наверняка пошлют птицу – там будут ждать. Намеренно поехали более длинным, не самым явным путем. Если что, сплетни раньше них не помчатся. Зато и самим не собрать никаких слухов.

Ну да ладно, пока нет смысла думать о невозможном. Но так уже устал от безделья, и даже книги какой нет – на тот свет книг не полагается. Хоть стихи начинай сочинять, самое время. Например, о цветочках… Спасибо той летней истории с травками, хоть и не хотелось снова пить лишающий сознания отвар, это был во всяком случае уже проверенный способ. И кое-чего добавил еще, для красоты полотна. Хорошо что у Майя не было своего Энори, или иного какого знатока безобидных травок. Да и подобной хитрости он не ожидал.

На ночлег остановились в ложбинке у озера. Засветло успели поесть. Теперь смеркалось, все вместе сидели на бревнах у костерка. Закричал пересмешник, сухо, трескуче, подражая падающему дереву. Неприятно раздавался этот звук в сумерках.

Может, то и не птица вовсе, а лесной дух, подумал Кэраи, и сам себе подивился. Еще недавно такое в голову бы не пришло.

– Господин, свет, – произнес Юи. Кэраи приподнялся. И вправду… совсем близко, на другой стороне озера, меж высохших камышей пробивалось теплое сияние. Вроде бы домик, и лампа в окне. Одиночество накатило, будто один замерзал в лесу или в поле. А там… впереди, шагах в двухстах, светилась надежда. Повозка не пройдет по льду, а объехать трудно – корни деревьев мешают. Но можно дойти, он уже в силах.

– Там тепло, – пробормотал он, не заметив, что говорит вслух.

– Хотите добраться туда? – Ариму тоже глаз не сводил с окошка. На лице тоскливое выражение было, и жадное. Это и заставило усомниться.

– Нет, пожалуй. Может, бандиты какие – хватит с нас приключений. И погасите-ка наш костер. Не замерзнем в повозке.

– Господин, – послышался голос еще одного слуги, – Похоже, кто-то идет сюда.

– Или стоит, – вполголоса добавил Юи; он напрягся, положил руку на поясной нож. За стволами виднелась фигура. Вот вроде двинулась в сторону, к домику… вот уже и не разглядеть ее.

Ночь прошла тихо.

С утра один из слуг вызвался проверить, что там за домик светил окошками; вернулся растерянный. Постройка оказалась полуразрушенным охотничьим шалашом, и не разжигали там огня по крайней мере с лета. Заодно и следы проверили там, где вчера бродила фигура, и вновь ничего. А ведь не шел ночью снег, не могло замести.

– Чушь какая-то, – сказал Кэраи. – Огонь все видели.

– Господин, лучше убраться отсюда. По свету. А то еще лесовик кружить станет… недаром вчера кричал пересмешник.

Кэраи не успел отозваться.

– О, еще один шагает, – заметил Юи, глядя на голый склон соседнего холма.

– А может, вчерашний?

– С другой стороны, и ты сам видел – не было вчера никого, следы-то где?

Светло было, и на сей раз Юи за нож не хватался. А вскоре и он, и остальные рассмотрели гостя – монах это был.

Вблизи монах оказался вылитым крестьянином – лицо широкое, руки грубые, сам жизнерадостный и здоровый, как вол. Два ряда молитвенных бус на груди казались связками ягод. Путников приветствовал не благостно, а как-то даже по-родственному. Одет довольно легко, а запыхался, видно, жарко ему. Спросил, не видали ли странного.

Ариму, повинуясь кивку господина, настороженно рассказал. Больно уж кстати знает…

– Не знаю, духи ли местные вам благоволят, разум ли помог, или нечисть оказалась по зиме слабой, не хватило ее усилий – но, сдается недостойному брату, что правильно никто из вас не пошел на огонь.

Спутники Кэраи оживились, были бы зверями, точно уши бы насторожили.

– Думаете, не люди там были?

– Чего уж тут думать… конечно, не люди.

– Воевать будете с нечистью, почтенный? – спросил Юи.

– Война слишком суровое слово. Разобраться сперва придется.

– Вероятно, святой брат уверен был в своих силах, раз пришел сюда один, и наша помощь ему не понадобится? – спросил Кэраи. Получив кивок, велел своим людям:

– Запрягайте лошадей.

Только вздохнул, наблюдая, как вытянулись лица слуг. На прощанье Кэраи распорядился дать монаху немного еды и денег, мало ли, вдруг и вправду святой человек.

Только когда озерцо скрылось из глаз, пояснил:

– Монах это прекрасно, только больно вовремя он появился, и слишком уж странно все остальное. Неважно уже, нечисть тут замешана или нет ничего загадочного. Если он тот, за кого себя выдает, придет в город и расскажет.

– А не придет?

– Ничего не потеряем и в этом случае.

В некогда вырытой охотниками яме, прикрытой набросанными крест-накрест жердями, полной снега и льда, монах нашел пояс. Повертел в руках, погладил чеканку на пряжке.

Подивился:

– Эк ты запрятался-то…

Сунул пояс в тайный внутренний карман куртки. Неудобно – жесткий, да и неприятно такую дрянь на себе носить, но иначе никак. В поясной мешок положи, так развяжется веревочка, и поминай, как звали. Тут сразу видно – не просто голодная тварь без рассудка, а кто-то поопытней. Тем интересней будет разобраться в монастыре. Еще бы добраться быстрей. В прошлый раз помогла молитва – подъехал в небольшом обозе торговца.

Взвесил в руке кошелек с монетами. Теперь вместо молитвы деньги помогут, благослови Сущий и заступница встреченных нынешних путников. Впрочем, их, похоже, и так уже благословили, раз никто не пострадал после ночного соседства.

Насвистывая, монах побрел обратно по склону, стараясь ступать в собственные следы. Хоть половину снега сдувает отсюда ветер, все-таки глубоко. А по низине совсем не пролезешь.

**

Утром она проснулась, когда в комнате еще стоял полумрак. Спала не раздеваясь на всякий случай. Прислушалась – тишина в доме. Девочки спали рядом, сладко посапывая, не шевельнулись, когда мать их сперва села в кровати, потом поднялась, прошла по комнате взад и вперед. Половицы были пригнаны хорошо, не скрипели, и тут было тепло – хороший, добротный дом.

Истэ огляделась, обнаружила на столике подле окна гребень, умывальные принадлежности. Не ее, но все выглядело новым.

Она могла бы распаковать и свои вещи, но опасалась разбудить дочерей. Они спали так же мирно, как дома, как и в повозке, и в придорожных гостиницах… Откуда такая беспечность, ведь судьба хранит детей не больше, чем взрослых…

Выглянув в окно, впервые подле дома она заметила человека, охранявшего их. Поспешно вышла, опасаясь, что он уйдет, но тот был на месте, стоял, чуть покачиваясь, глазел по сторонам; Истэ даже усомнилась – может, случайный зевака? Но зевакам в такой час в такой глуши нечего делать, для вора же слишком открыт, не прячется.

– Ты знаешь, кто я?

Охранник мотнул головой и отвернулся. Истэ обошла его, снова взглянула в глаза.

– Послушай, если бы ты согласился помочь… Я богаче, чем ты, может быть, думаешь. Я не пытаюсь бежать, ты же видишь, я не одна. Но кое-что рассказать мне… предупредить, когда надо…

На сей раз охранник не стал отворачиваться, но глаза его стали бессмысленней оловянных. Может, глухонемой? Истэ коснулась его руки – не отбросит же! Не отбросил, стоял пень пнем, словно не женщина его касалась, а зябкий ветерок. Неприятно, но никуда не денешься.

Так и не удалось ничего добиться. Постарела, наверное… женщины без денег и власти хороши только молодостью.

Хоть давно уже вернулась с улицы в теплую комнату, холод не желал уходить из-под одежды, проникал еще глубже. Согрела над углями воды, разбавила пополам вином. Размешала с порошком из пряностей – то ли прежние хозяева оставили, то ли кто позаботился о новых гостях. Сидела, завернувшись в одеяло, тянула питье понемногу, разглядывала циновки и нехитрую утварь. Илин и Айлин играли в куклы за стенкой, высокие голоса были слышны отлично. Никогда не жила в доме, где стены как из бумаги…

Как ни старалась, не могла толком вспомнить два года, проведенные с первым мужем. Отлично помнился дом, от расположения дверей до узора на столовых приборах, лица и голоса слуг, все те мелочи, которые вроде бы незаметны, а создают маленький мирок каждого человека. Но тот, из-за которого все началось и разрушилось, оставался скорее символом, туманной тенью, хотя могла бы перечислить его привычки до мелочей. Даже его прикосновения, объятия почти позабыла. Разве что помнила несколько шрамов на его теле, следы ран – наверное, сейчас их стало больше. Но какая ей разница!

Ее настоящим мужем, ее родным и близким был другой, и всё, она так решила и это неизменно.

Задумавшись, не услышала скрипа двери, шагов – или он появился бесшумно? Энори стоял на пороге комнаты, улыбался подбежавшим девочкам – враз побросали кукол, а Истэ словно не видел.

– Ежик, Ракушка, рано проснулись!

Назвал их не по именам – прозвищам; сами ли открыли, или подслушал? Но нет, в этом доме, да и по дороге, она была слишком неспокойна для милых домашних словечек. Значит, сами…

Истэ ощутила почти ревность. Как быстро прониклись доверием! Со стуком поставила чашку.

Энори обернулся, глаза его смеялись.

– Кажется, все планы сейчас пойдут коту под хвост, у тебя слишком хорошие девочки.

И после, когда уже осталась с ним вдвоем, что-то покалывало болезненно, будто в десне рыбная косточка: да, они малы и росли в любви, но зачем они так доверчивы…

Она не предложила гостю ни выпить, ни даже присесть – но он преспокойно устроился сам подле нее. И явно наслаждался их новой встречей, разве что не мурлыкал от удовольствия, как кошка, когда ей в блюдце льют молоко. И это ее слегка разозлило и помогло успокоиться. Любопытно, сколько человек знают его тайну, знают, что он живой? Вряд ли она одна посвященная… чем меньше людей знают, тем хуже для Истэ.

– Чего ты хочешь добиться?

– Смуты, – сказал он прямо. – О твоем… бывшем муже ходят разные слухи. Если народ начнет говорить, что он сам тебя убил – пытался убить – в припадке гнева, а всем остальным потом преподнесли байку о трагической смерти, многие возмутятся, особенно твоя родня. И без того его Дом сейчас лишился поддержки многих верных семей. И Тагари не сумеет сдержаться, подогреет слухи еще сильнее. Знаешь, так сухая солома загорается от огня, и затем тот горит еще жарче, – видимо, заметив в ее лице сомнение, добавил: – Не волнуйся, твоя честь не пострадает – ты была ни в чем не повинна, лишь стала жертвой его подозрений и злобы. А то, что было потом… ну ты человек, в конце концов. Тебе захотелось тепла, нормальной семьи.

– Если я чудом избежала смерти, зачем вернулась? Особенно столько лет спустя.

– Увидеть сына, – ответил он быстро. – Люди часто совершают безрассудные поступки ради любви.

– Какой любви, ты с ума сошел, я ведь сбежала и от мальчика тоже.

– Не проговорись перед кем-нибудь еще. Не сбежала, а скрылась после того, как волей Небес спаслась.

– Я в дороге вроде бы слышала о твоем театре, мне показалось странным подобное увлечение – для того, каким я тебя помнила, но теперь верю – ты, верно, и речи им сам сочинял… Так что насчет материнской любви? – сказала она как можно спокойнее, прогоняя картинку – Тайрену, которому всего лишь полгода, машет погремушкой и улыбается, и глядит на нее, Истэ. Погремушка была серебряная и отделана красной яшмой, «красноглазая», назвала ее нянька.

– Никто не удивится, узнав, что ты решила проведать сына, который остался один после моей… смерти.

– Я и об этом успела узнать в глухом углу, где жила?

– Конечно, ты собирала все слухи о мальчике. По капле, как воду в засуху.

– Сейчас расплачусь от умиления.

– Согласись, это лучше, чем репутация матери, сбежавшей с любовником и бросившей больного младенца. И ни разу не вспомнившей.

«Мои воспоминания – не твое дело», хотела отрезать Истэ, но промолчала. Какой сейчас смысл с ним препираться? Он только удовольствие получает, аж светится, тварь. Надо думать о девочках, их бы спасти, и самой уцелеть.

– Хорошо, но как ты намерен показать меня людям? Или мне сейчас отправиться к родителям – уж они-то меня узнают?

– Нет, нет, – он вскинул ладонь, перебивая. – Мне нужно несколько писем. Опасно было бы сразу отпускать тебя на встречу, мало ли что. А письма… помогут пережить радость от твоего возвращения.

– И слухам тоже помогут, такие вести расползаются быстро, даже из-за закрытых дверей, – хмыкнула Истэ, опустила подбородок на костяшки пальцев. Как много лет назад ее начал наполнять азарт погони. Тогда они с Тагари уже не были союзниками, но игра была общая, смертельно опасная. Как и сейчас.

Истэ напомнила себе – перед ней вовсе не тот мальчишка из пригорья. Она его не знает, а он помогал управлять делами Хинаи, одной Заступнице ведомо, сколько у него нитей в руках. Но сама Истэ – мать, ей есть за кого бороться, и, может, поэтому Небеса будут на ее стороне.

Письма она написала. Не знала, кому Энори отдал их, но вскоре он вернулся и заявил, что договорился о встрече.

– Поначалу все будет просто, все зависит лишь от тебя. И помни – шаг в сторону и тебя обнаружат. Хорошо, что Кэраи пока еще нет, но это счастье не будет вечным. И не забудь… по своей воле, или если тебя задержат, если хочешь, чтобы с девочками все было хорошо, не упоминай обо мне, – сказал без угрозы, как-то даже рассеянно. – Мне все равно особых проблем не доставишь.

– Можно подумать, сейчас они не в твоей власти, а я могу тебе верить.

– Мне нравятся дети. Про Тайрену ты не могла не узнать, но я и с другими умею.

Истэ вспомнила его обращение с близняшками… они никогда не дичились посторонних, но тут слишком уж быстро приняли его.

– В доме у генерала не было малышей, из-за Тайрену решили так, слуги держали своих отдельно; но я много ездил, видел разных людей, больших и маленьких, и детское сердце мне легко понять без особого дара.

– Вряд ли ты отказывал себе в женщинах, у тебя, вероятно, и свои где-нибудь есть, – не сдержалась Истэ.

Ответил с неожиданно кроткой улыбкой:

– Нет.

Все обсудили – где ее будут ждать и когда, о чем говорить, как себя вести. Немного краски изменит лицо – краску всегда можно стереть, если потребуется. Но еще вернее при встрече – память о мелочах, неведомых посторонним.

– Если меня решат задержать, тебя рядом не будет, – напомнила женщина.

Он поморщился.

– Да не бойся ты. Делай, что говорю, и вместе с дочерьми вернешься домой навсегда.

– После того, как покажешь меня половине провинции, мне никуда отсюда не деться.

– Если все получится, как я хочу, никому ты не будешь нужна. Послушай…Ради того, чтобы встретить тебя и не перехватил никто другой я примчался сюда с севера, оставив очень важного человека, сама посуди, отдам ли я тебя просто так?

Была готова отправиться до рассвета, здесь, в предместьях встретиться с человеком из ее прошлой жизни. Сейчас бы ложиться спать, но не было сна ни в одном глазу. Но и беспокойства не было отчего-то. Почудилось, что снаружи поет соловей, призывно и нежно. Немного странно звучала песня, звуки дробились и переливались, словно не исходили из одного места, а рассыпаны были вокруг всего дома. В первые мгновенья прислушалась, после опомнилась – какие соловьиные песни зимой? Но даже сейчас, в плену, без особой надежды на благополучный исход ей было почти уютно. Огонь в очаге потрескивал, снег за окном казался серым и посверкивал, и ни одного следа на нем. Вдалеке, шагах в пятиста, огоньки – другое жилье.