Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 2

– Старшая сестра, у меня не получается ровно, – пожаловалась девочка лет десяти, склонившись над полотном с вышивкой.

Нээле подсела к ней:

– Смотри. Ты делаешь новый стежок, вонзая иглу около середины соседнего, вот так, чуть отступив назад, под нитку предыдущего стежка. У тебя листик, тут шире, тут скошено… направляй стежки так, чтобы повторить его форму.

Ученица кивнула, и снова взялась за работу.

Нээле украдкой потянулась. Так странно – самой не сосредоточиться, все время помогать и показывать другим. В ее маленькой комнатке тесно, когда все вместе, зато тепло.

Гонг пропел, вот и полдень, скоро конец урока. Поглядела в окно. Вдали по двору медленно двигался монах, помахивая метлой – подметал каменные плиты.

Одежда монахов коричневая, как у земельной стражи, но заметно светлее, окрашенная корой вербы – не спутать. В холодную погоду вниз надевают второе одеяние, из небеленого холста, как связь мира живых и мертвых. И никаких знаков различия нет: ни символов, ни полос-нашивок.

И волосы у всех монахов совсем короткие, такие же у женщин-посвященных и у отшельниц.

Она, Нээле, живет тут ради убежища, не ради служения – ей волосы срезать не надо.

Слышится детский смех; странно, думала, в монастырях всегда тихо и благостно, только гонги и барабаны гудят, созывая на молитву, отсчитывая время. Но ведь воспитанники – дети, им не запрещают смеяться.

Те, кого с младенчества отдали монастырю, намного сдержанней, а просто ученики – дети окрестных сел, они скоро вернутся в большой мир. И они не боятся огромного черного дерева на главном дворе, а ей до сих пор не по себе.

Дело ей тут нашлось на другой день после приезда – учить проявивших интерес женщин и девочек вышивке. Таких набралось около десятка. Пару часов длился урок – самое простое, что могла показать; помимо этого Нээле прибилась помогать художникам.

Не было в монастыре шелковых и золотых нитей для вышивки, не было тонких тканей, но роспись на стенах частично заменила их. Тут были все пять Опор, струились длинные тела диковинных жителей моря, птицы сплетали крылья в воздушном танце. А журавли танцевали и на земле.

Художники обновляли один из залов, куда весной нахлынут паломники.

Девушка не рисовала, лишь подносила то одно, то другое, порой помогала готовить краски, но работа увлекала ее.

Судьба подхватила Нээле и несла, как щепку в половодье; но была ли цель в этом? Или просто осуществились ее мечты о тихом убежище, и вот он, конец пути. Здесь можно забыть о времени, не думать, как юность перейдет в зрелость, а затем сменится старостью. Может быть, вскоре и она примет священный обет. Что станет делать тогда? Ей не запретят вышивать, но изысканные шелковые узоры никому не нужны тут, разве что раздавать паломникам, если найдет деньги на материалы. А может быть, в благодарность судьбе и вовсе отказаться от вышивки. Научиться как следует смешивать краски, и в росписи стен будет и немного ее труда…

Подоспело время обеда – неторопливого, под песни монахов из соседнего зала: так заведено, чтобы сами же они не увлекались едой, а думали о вещах более возвышенных. Простая пища – крупа, овощи, почти все выращено тут же на огородах, лишь малая часть закупается. Трапезы тут недлинные, не то что – по слухам – застолья в богатых домах.

Вышла на крыльцо, вдохнула поглубже: воздух морозный, но уже чувствуется в нем горьковато-живое дыхание ранней весны. А ведь еще брести и брести ей небесными тропами…

Всего ничего прожила в Эн-Хо, а возник уже собственный ритуал: сразу после обеда не прямо к себе идти, а мимо крыла, перед которым стоят каменные фигуры Опор. Замедлив шаг, привычно коснуться рукой лба четырехрогого быка, тронуть драконий чешуйчатый хвост, и совсем остановиться у ахэрээну. Скульптор изобразил диковинного зверя точь-в-точь как лесную собаку – мохнатую, остромордую, коротколапую – только с положенными крыльями. Взгляд каменных глаз казался умным и добрым.

Ахэрээну. Любовь и забота…

Легкие трещинки на камне сбоку сложились в лицо. Вот и еще загадка, почему человек, имени которого не посмеет назвать, поступил именно так. Ведь не живой ей следовало быть сейчас, а мертвой. Не считать же тот найденный в лесу цветок защитой. Да и не Нээле его отыскала, а удачу не передают.

Вновь – неизвестно. И какой вопрос себе ни задай, ответ будет тем же. Полузабытый голосок зазвучал в ушах, Тайлин напевала себе под нос:

«Кто же ты, ежедневно

Глядящая из зеркала на меня?

Кем бы ты родилась,

Если б могла выбирать —

Но что мне ответит зеркало,

Если не знаю сама…»

Покашливание прервало ее мысли.

– Брат Унно просит у уважаемой гостьи дозволения поговорить с ней.

– Нээле, гостья монастыря Эн-Хо, будет рада, – откликнулась девушка, исподволь рассматривая обратившегося. Если бы не монашеское одеяние, вылитый крестьянин, но не из таких нищих деревушек, где жила у Иммэ, а из деревень сказочных, благодатных. Коренастый, смуглый, очень земной, и не смиренной отрешенности полон, а деятельной, живой силы. Лет тридцати пяти, некрасивый, наверное, черты грубоваты, но веселый взгляд все исправляет. Как все же легко одеваются здесь монахи зимой… Нээле вот ежится, несмотря на теплую куртку и юбку.

– В пристрое вам будет теплее, чем во дворе, – видно, легко было прочесть мысли девушки. Нээле согласилась. Пройти вдоль длинного храмового крыльца, и вот они уже на месте. Здесь по утрам учились монастырские воспитанники, сейчас пусто; хоть и открыты окна, и вправду теплее, и ветра нет.

А вот сидеть не на чем, дети приносят с собой: летом – циновки, зимой – подушки. Что ж, можно и постоять. Монах улыбался одними глазами – небольшие морщинки расходились от их уголков.

– Я готова слушать, – а любопытно ведь…

– Юноша, который привез сюда вас, рассказал о встрече с некой опасной тварью. Брат Унно, – монах поклонился, – с младенчества воспитывался в монастыре – Милостью Сущего и Заступницы, его оставили, найдя подходящие знаки и получив одобрение звезд. Но у брата есть неподалеку сестра, она бедствует, и настоятель позволит недостойному уйти, если тот выполнит взятый обет.

– И что за обет? – непонятно все же, зачем он пришел…

– Отыскать помянутую нежить, – невозмутимо ответил мужчина. – Чтобы больше она не вредила людям.

– Но… какое это отношение имеет ко мне? – встревожилась девушка. Вот уж не думала здесь, в святых стенах, снова услышать. А монах… наверное, он знает, как быть, но все равно страшно. И неужто пойдет искать этого неизвестно кого? Не зимой же.

– Зимой выходцы из Нижнего дома слабее, – он вновь будто угадал мысли. – Лиани Айта рассказал кое-что из прошлого уважаемой гостьи. Но рассказ его тревожней, чем сам он думает. Не опишете ли семейную пару, с которой пришлось столкнуться в холмах?

Накатил липкий ужас, и девушка отодвинулась к стене, будто не добродушный монах стоял перед ней, а те двое.

– Я… не могу, – выдавила еле-еле.

– Брат Унно не имеет права настаивать. Но по всем признакам обоим вам встретился тори-ай. И если тот, кого видел ваш друг, и убивший вашу подругу – одно лицо, если можно так говорить о нежити…

– Невозможно, – Нээле почти справилась с собой, но нет, нет, даоглядывалась через плечо, – Лиани мало что говорил, не желая меня пугать, но та тварь убила бы его, а не спасла.

– Если не преследовала бы иную цель… Так вы опишете его?

– Да.

Остальной разговор неожиданно вышел почти уютным. Вот не подумала бы. Но кроме первого всплеска ужаса – как рыба вынырнула из воды, так ночь в холмах – из ее памяти – не было ничего. Рыба ушла глубоко в омут, спокойна поверхность.

– Считаете, ему не нужен был Энори, это всего лишь приманка, чтобы добраться до меня?

– А вот этого ничтожный брат не знает. Кто может ведать мысли существа, столь чуждого людям? Но, выйди все так, как задумала нежить, Лиани увез бы вас из города. И, возможно, при погоне вернулся бы к тори-ай. Страх заставляет совершать поступки весьма неожиданные. Нет смысла гадать о том, что было бы, – монах солнечно улыбнулся; право же, теплее становилось от его улыбки, хоть и около часа уже находились в продуваемом ветром пристрое.

– А Энори… он вправду может быть…

– И этого не знает брат Унно, – монах широко развел руки. – Если судить по старым книгам, Забирающие души не любят скоплений людей. И в город придут, только чтобы найти ускользнувшую добычу – так худо-бедно можно спастись от них. Но Энори сам выбрал не просто город, а столицу провинции! Думаю, всем в монастыре Эн-Хо было бы интересно с ним побеседовать.

– Беседы? – изумилась девушка. – Я думала, нечисть вы уничтожаете.

– Только глупец не стремится к знаниям.

На прощание он утешил Нээле, грустившую о безнадежном посмертии жертв этих страшных созданий.

– Вряд ли мир устроен так несправедливо, ведь он создан во благо. Говорят, что души-жертвы Забирающих, хотя исключены из круговорота и на Небеса не попадают, в самом конце мироздания таки обретут свободу.

Монах уже уходил, девушка его догнала. Попросила, опустив взор, и щеки заполыхали:

– Я понимаю, дороги почти бесконечны, а дело у вас свое, но если вдруг вы встретите Лиани, передайте ему еще раз, как я благодарна.

**

Осорэи еще не оправилась от череды непонятных смертей. Подскочили доходы у продавцов амулетов и у заклинателей, в каждом кабаке припоминали зловещие истории о местных призраках и проклятиях. Не то когда-то утонувшая у моста красавица гневается, не то жильцы сожженного дома, помните, лет пятнадцать назад… Любой найденный труп, даже если свидетели были – человек убит в пьяной драке, – вызывал волну новых слухов. Так стоит дунуть на слежавшуюся пыль – она поднимется, окутает облаком.

Камарен был в одиночестве на прогулке после театра, когда Энори вернулся. Был ли он все это время в городе или нет, посол не имел представления. Но времени подумать оказалось достаточно, и Камарен не сомневался – бывший советник, вероятно, воспитанник какого-то местного клана убийц. Может, и не местного даже, а вовсе Столичного, сюда же его прислали быть глазами и ушами своих наставников.

Возвращение настораживало, уж лучше бы вовсе больше не появился…

Энори выглядел сейчас, как здешние охотники, в темно-серой куртке мехом внутрь, и даже волосы сколол и спрятал под капюшон. Мороз никак не тронул его лица – оно даже не порозовело.

Подошел к послу, пристроился рядом; так молча дошли до беседки на озере, куда вел только один мостик. Если что, убежать не получится, зато и подслушать не выйдет. И поди разбери, с каким таким охотником разговаривает северянин, опушка капюшона не даст разглядеть лица.

– А вы не ожидали, что я снова приду.

– Не ожидал. И гадаю, зачем ты явился.

– Я обещал помощь, – удивление послышалось в голосе. – Обещал вернуться. За оказанную услугу – то, что смогу.

– Не обойдется ли мне эта помощь дороже, чем ее отсутствие, вот в чем вопрос…

– Раньше вы были готовы рискнуть.

– Раньше.

– Я помню каждое имя из списка. Люди Нара… Откажетесь?

После долгого молчания Камарен выдохнул:

– Нет, – и добавил поспешно: – Надеюсь, больше тебе не нужен мой дом?

– Не нужен. Если захотите связаться со мной, оставьте чистый лист бумаги под зимней ивой.

«Если захотите связаться»…

Неясно, как погибли люди, названные для проверки – но видел: чужие смерти на глазах возвращали ему здоровье, и потустороннее сияние кожи сменилось шелковистым румянцем, и блеск в глазах окончательно стал из безумного – заинтересованным.

Безобидное человеческое существо, любящее цветы, театр и пушистые шкуры. И для которого «освободить место» означает «убить», и сомнений при этом не больше, чем при смахивании пыли с одежды. Таких выродков полно на вершинах власти, но больно уж велик контраст в этом случае. Или тут много таких?

Не отсюда ли их жестокие и на свой лад красивые сказки о нечисти и других демонах в людском обличье?

Он говорил, что сделает все, что надо… И пусть вряд ли мог избавиться от тех названных ему людей – брр, вспоминать неприятно – сам, он причастен к этому. А странные смерти в городе – что это было, тренировка, месть? Почерк тот же…

«Каково это – иметь при себе ручную тварь, способную в миг перервать тебе горло? Ручную… как бы не так! Генерал и не подозревал, каков он, кто он на самом деле… Я умею понимать людей – нет, он не подозревал. А если бы знал? Тщеславие бы взыграло, или страх? А у меня… похоже, тщеславие».

Знать, что можешь отдать повеление, и он… оно исполнит порученное… Высшее блаженство – знать, что можешь приказывать твари. Хоть ненадолго. Именно что ненадолго…

– Я сошел с ума, – произнес Камарен. Голос прокатился по комнате, испугав самого северянина. Нет уж, оставить демонов, призраков и прочую нечисть во плоти этим любителям ходить по волоску, натянутому над пропастью.

Риэсте нужно золото соседней страны, а здешние – пропади они пропадом, с ледяными глазами, змеиными улыбками и умением убивать, не пользуясь ни ядом, ни сталью, ни иным орудием рук человеческих или дарованным самой этой землей.

В тот вечер сразу двое видели Энори в доме господина Кэраи – служанка с кухни заметила его в саду, а слуга, наполнявший маслом светильники в коридорах – в личных покоях. Мужчина оказался менее пугливым и не убежал сразу, а рассматривал нежданного гостя несколько мгновений. Лишь когда тот повернулся к двери, кинулся прочь.

– Клянусь благим перерождением родителей, видел его на расстоянии нескольких шагов. Он сперва что-то искал в ящичке стола, а после читал какую-то бумагу. Не стемнело еще толком, ни с кем не спутать!

– Завтра позовем сюда святых братьев, пусть молитвы вознесут, изгонят призрака, – дрожащими губами говорили домашние. – Лишь бы темные часы пережить…

В эту ночь соседка бросила Айсу и перебралась поближе к товаркам в боковое крыло. Пока не пришел монах, дрожали от страха. Айсу звали с собой, она заупрямилась – не хочу, чтобы потом меня наказали за ослушание. Ну, оставайся одна, может, утром найдем твое тело, в сердцах сказали ей и покинули.

Энори пришел вскоре.

– Неуютно у тебя тут.

Осмотрелся по-хозяйски, вздохнул и уселся на холодный пол, хоть рядом был старый матрас, на котором спала девушка.

– Вас видели. Зачем? – спросила она, устраиваясь на матрасе.

– Надоело прятаться. Ты умеешь открывать замки на всяких ящичках?

– Откуда бы я могла… Вам понадобилось что-то из бумаг господина?

– А ты неглупая.

– Он по-доброму поступил со мной. Пожалуйста, не делайте ему что-то во вред…

– Мне кажется, ты слишком уж много и часто просишь. А ведь мы уже говорили о верности… у кого-то короткая память.

Айсу молчала, уставясь в пол.

– Я ведь больше не стану тебя спрашивать, – сказал гость. – Мы обо всем договорились. Или нет?

– Да.

Он ушел почти сразу, словно потеряв интерес или был разочарован, и девушка очень надеялась, что это так и есть. Но понимала – сама себя пытается обмануть. Связала пару поясов, подвинула скамью, с трудом перекинула пояса через балку под потолком. Примерила петлю, постояла и слезла.

**

Младшие слуги Кэраи жили отдельно, хоть видеться с ними и не мешали. Даже лучше, что отдельно – он-то уж точно никуда без надзора не выйдет, а они все же могли. В доме о поветрии говорили не слишком охотно, но кое-чем поделились со спутниками Кэраи: мол, с севера привезли болезнь, первой жертвой стала семья недавних переселенцев. Они на окраине жили, оттуда и пошло – и в Акатайе, и в предместья.

Меньше недели нужно, чтобы сгорел заразившийся человек – сперва слабость, затем вовсе падает, мечется в лихорадке, кашляет кровью, и кровь сочится сквозь кожу. Такие болезни в городах – худшее бедствие. Деревню можно окружить и сжечь, а что делать с целым городом? Только прятаться за стенами жилья своего, пока ветер не сменится, не унесет заразу.

– Не только этот дом – весь квартал охраняется, никто не входит и не выходит, – сказано было Кэраи. Вежливо, но жестко затем прозвучало – поздно куда-то ехать, и город, и пригороды опасны. Хинаи не простит, если высокий гость погибнет в Мелен, а может и привезет заразу на родину.

Сам глава Мелен так и не вернулся – сказано было, что не успел и теперь воздвиг такую же прочную стену между собой и болезнью в загородном имении.

Оставалось сидеть и ждать. Но просто сидеть Кэраи не мог – натура не та. Что-то не давало покоя. Вышел, поднялся на крышу – здесь они такими же были, наполовину плоскими; захочешь – смотри сверху, куда хватает взгляд. Пропустили, хоть и покосились. Дом правителя Мелен стоял на возвышенности, и глядел в сторону рукотворной цепочки озер. Посреди каждого из них на сваях построен был храм. Коричневые монахи казались отсюда муравьями.

Видны были и другие крыши богатых домов, но там поди что разбери – вокруг все укрывали деревья. Особенно много было кедров, их мохнатые ветви и зимой оставались надежным заслоном. С умыслом возведено здание: над всеми, но ничто лишнее не потревожит взор.

Стоял, слушал, раз смотреть не на что. Небо красивым было, в рваных перьях облаков, но не занимало. В отведенное время раздавались медные звуки гонга из храмов, колотушки в руках обходчиков отбивали время на улицах.

Вернулся к себе изогнутыми коридорами, по дороге прислушивался. Со двора доносились веселые голоса конюхов, прачки затеяли перебранку. Жизнь идет, не то что в его крыле. Там все встречают с похоронными лицами.

К ночи Кэраи послал за Юи – тот был весьма шустрым и цепким, мог обмануть и бдительных стражей дома. Велел ему пробираться в город; молодой человек молча поклонился, но видно было, что он испуган. Приказ не вызвал восторга и у прочих спутников его, даже Ариму хмурился, отчаявшись получить ответ.

Юи вернулся ночью. Слуги для вида устроили пирушку, и долго не отзывались на зов господина. Мало кого удивило бы, что в конце концов он сам к ним явился. В комнате стоял запах винных паров, пол нарочно был залит вином, но все оставались трезвыми. Юи сидел у жаровни, такой бледный, что все конопушки и рябинки, обычно мало заметные, проступили на носу и щеках.

– В городе тихо все, ни граничных флажков, ни стражи, ни факелов. Кое-где и вовсе празднуют то ли свадьбу, то ли еще что, – докладывал он. – А домашние мне ведь в глаза говорили…

– Я так и подумал, – сказал Кэраи. – Если зараза убивает человека самое большее за неделю, никакие северные переселенцы сюда бы не добрались. По зиме уж точно, а чтобы еще успели в городе пожить…

Обернулся в ответ на потрясенный вздох одного из слуг:

– Ты думал, я отправил Юи на верную смерть, да еще сюда собирался притащить болезнь?

– Но как же… зачем… – Ариму, знавший про почти состоявшийся договор, кажется, больше обрадовался бы поветрию.

– Не кричи так. У вас, конечно, пирушка – кстати, местные слуги очень ее не одобряют, вы могли бы и выказать уважение к бедствию – но хоть голос сделай попраздничней. А я ухожу к себе.

Еле слышно добавил:

– Что-то, видимо, изменилось. Жаль, одно хорошо – вероятно, невеста больше мне не грозит.

Уютные покои – голубые стены и занавеси, вышитые серебром листья, резная темная мебель из ореха, обитая мягким… кажется, все для отдыха сделано, для почетного гостя. Или уже не гостя, раз не покинуть дом без дозволения хозяина, невесть куда уехавшего?

Впервые подумал – а что с его голубями? Отправлял письма: без подробностей, только бы знали помощник и брат, что все с ним в порядке. Ответа не мог получить, да и не стремился. Но если поветрия нет, послания с новостью о болезни никак не могли допустить. Вести о таком расходятся быстро, а если не разошлись, верно, нет и болезни. Только вот как перехватишь голубя? И стрела не поможет остановить – промажешь, и ищи его в небе.

Вспомнил про соколицу аталинского посла. С помощью хищных птиц – можно.

Два дня прошло, к концу подходил третий – ничего не изменилось. Разве что на крышу его больше не пускали. Разобрали кусок ее, с извинениями пояснив – незадача, древоточец какой-то завелся, так оставлять опасно…

Снова пришел в соседнее крыло к своим людям, ладно хоть это не запретили, и не разделили их самих. Только рассмеялся на предложение слуг переодеться и бежать отсюда под видом одного из них, прихватив еще кого-нибудь для охраны и помощи. Но посмотрел на лица, и смех оборвал. Всегда знал – его люди, верные, мог рассказать о любом – жена, дети, слабости какие, но будто о свитках в библиотеке. На какой полке стоит, в каком футляре.

А ведь тревожатся, не понимают – и кто бы на их месте спокойным был? Юи и вовсе едва сдерживается, сидит будто на паре ежей – вот-вот и побежит разбираться с охранниками, кто там у них заболел. Такое вранье, почти в глаза, одно означает – дело плохо.

Никогда не объяснял слугам своих дел и замыслов – разве что Ариму порой, и то, если иначе никак. Незачем это. Но сейчас они не только слуги, в какой-то мере соратники.

– Вы придумали план, но не знаете ведь, что кроется за всем этим. И я не знаю, – говорил тихо-тихо, чужой из-за двери ничего не услышит. – Если меня хотят всего лишь задержать, может быть что угодно. Даже этот клятый свадебный договор. Если бросить тень на мою репутацию, вам не угрожает ничего, напротив – будут сдувать пылинки и вернут в целости и сохранности, а вот мне ваш план лишь повредит. Но если меня и впрямь решили убить, то и вы проживете недолго, и мне никто не позволит добраться до дома. Здешние земли всем нам чужие, да еще по зиме. Смысл тогда в таком вот побеге?

Вспомнил – присыпанные снегом холмы, и всадники несутся навстречу, и со стрелой в глазу падает человек в меховой шапке… И по лицу Ариму читал – верный слуга о том же думает.

– Наш долг – служить вам и Хинаи, – раздалось сразу несколько голосов. Кэраи покачал головой:

– А мой долг – заботиться о своих людях. Особенно на чужбине и когда их так мало.

– Но оставаясь тут, вы по-любому проигрываете. Военной помощи нам не окажут…

– Видимо, нет, хотя этот молодой Ошу небезнадежен.

Кэраи вновь обратил внимание на младшего, Юи. Парень сидел, нахмурившись, и обводил глазами своих земляков.

Ощутив взгляд, тот слегка покраснел, приоткрыл рот – и снова закрыл.

– Ты возразить что-то хочешь? – удивлено спросил Кэраи.

– Я не могу возразить, нечего. Но вы над нашей затеей смеетесь. А делать-то что?

Дружный смех был ему ответом.

– Да, ты прав, это главный вопрос, – произнес, все еще улыбаясь, на сей раз от души.

Два человека разговаривали, сняв для беседы целое крыло гостиницы, лишь бы никто не подслушал. Странной вышла беседа: один, хоть в невзрачной дорожной одежде, и осанкой, и жестами выдавал привычку повелевать. Второй казался попроще, и одет был чуть побогаче, да и годов за плечами явно насчитывал меньше. Но указания шли от него.

А если б кому удалось увидеть начало беседы, заметил бы еще кое-что: золотую пластину с выбитыми на ней знаками, и это указывало, что младший собеседник сам выступает чьим-то голосом.

– Он не должен вернуться, – говорил посланник.

– Я не самоубийца, – раздраженно отвечал старший. – И у себя-то его долго держать не могу, а тут еще «не вернуться»!

– Это ваши дела. Мне было велено передать – за верность вас наградят доверием, оно коснется и членов семьи. Кому ни решите передать дела, когда подойдет время – сыну, ли, племяннику…

Вновь блеснула золотая пластина – самый уголок, будто свеча мигнула, но свечу не спрячешь в рукав.

– Твой хозяин-то далеко, а брат этого близко!

– Разные способы есть, – голос посланника зазвучал глуше, будто разговор утомил человека. – И негодяй какой напасть может – да хоть в дороге, хоть в самом Хинаи уже, и всякие зелья небыстрые. Лишь бы он домой не доехал, а пресечет ли границу, дело десятое…

Когда Кэраи проснулся с сильной головной болью, которую не снимали ни мята, ни липовый цвет, Ариму устроил разнос приставленным к нему людям Майя, и те добыли где-то острейший заморский перец, который в еду добавляют по крохам, с опаской. Но лучше не стало, поднялся жар, а потом гость и вовсе впал в забытье, и глава Мелен вынужден был вернуться в свой городской дом из загородного.

Он затребовал к себе врача, который осматривал гостя, и о чем-то долго с ним совещался. Затем и сам, хоть и опасаясь заразы, заглянул к заболевшему – ему к тому часу стало хуже; хоть и пришел в себя, едва мог шевелиться и говорить, и по коже пошли красные пятна.

В глубокой задумчивости покинул Хиноку Майя покои, и едва не сбил с ног Ариму, который в ожидании совершал круги по коридору, точь-в-точь сова-охотница над полем.

– Что говорит врач?

– Увы, ничего хорошего. Непростой случай, похоже…

– И как же нам быть?

– Твой хозяин настаивает на отъезде, – сказал правитель

– Но он совсем плох.

– Поэтому-то я не могу препятствовать.

– Но в городе поветрие! Может, это уже…

– Нет-нет, та болезнь протекает иначе. Да и пик ее миновал уже. Что делать, если я буду держать гостя силой, а он умрет здесь, наши провинции станут врагами.

Голос его при этом звучал необычно – не то этот немолодой, уверенный в себе мужчина опасался чего-то, не то, напротив, испытывал чуть ли не облегчение.

С таким трудом добираться сюда, чтобы вот так спешно покинуть город, и неизвестно еще, удастся ли довезти больного живым. Вот Небеса посмеялись, ничего не скажешь!

– Не нравится мне, как глаза у этого господина Майя бегают, – сказал Юи, когда уже садились на лошадей.

Хозяин Мелен вышел проводить уезжавших, но сам не отправился даже к воротам, выделил только охрану. Печальным выглядел этот обратный выезд, вместо улыбчивых всадников – закрытая повозка, провожатые в темных одеждах и слуги с мрачными лицами.

– Велено вас проводить до границы, – сказал старшина охраны, сухой и молчаливый, как древесная ветка.

Улицы были пусты, даже ставни в домах закрыты, будто народу и смотреть запретили. Не так, совсем не так их встречали. Лишь несколько цветных ленточек на чьих-то воротах: след чьего-то недавнего празднества.

– Все надежды прахом, – сказал Ариму сквозь зубы, и, когда через ворота проехали, обернулся на город так, будто на прощанье грязно выругаться хотел. Но сдержался.