Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Кэраи задумался ненадолго. Он и сам склонялся к такому решению. Для победы понадобятся большие траты. Иэра помогли сильно, эти деньги уйдут на закупки в Окаэре. Если Аэмара и впрямь раскошелятся, добавить свои и отправить письмо в Мелен – с благодарностью, будто ничего не случилось, и вновь предложить им союз – не идиот же господин Хиноку Майя, чтоб ему в посмертии стать ящерицей, у него у самого война на пороге.

Подумал о войне, о севере, и перескочила мысль:

– Пусть Аэмара хоть провалятся в Нижний Дом! Но возможно где-то там, рядом с братом, предатель. Тори знал, когда примерно начнется война, предполагал, как направят удар. Может быть, кто-то из глав крепостей или близких к нему офицеров. За верность командира Срединной я могу поручиться. Но вот остальные…

– Наша северная твердыня? Ее командир мне давно знаком. Человек он умный и осторожный, и вряд ли пойдет на такое. Но он устал год за годом торчать на задворках провинции и страны. Мало ли что ему пообещали. А ведь он небогат, несмотря на высокую должность.

– Нет, – сказал Кэраи. – Это не крепость Трех Дочерей. Он бы уже давно сдал ее.

– Может, еще и сдаст, чтобы все выглядело нехваткой сил, а не предательством. Я повторюсь – он умен. Или кто-то из Ожерелья – коль пропустят войска У-Шена, то вся война на севере покажется нам пустяком, если рухэй доберутся до Осорэи.

– Крепость Трех дочерей… не могу в это поверить. И в Ожерелье они так долго спали с мечом в руках, чтобы теперь открыть двери. Еще есть Атога, – подумав, сказал Кэраи. – Он слишком себе на уме.

– А толку в нем? – спросил Аори, поморщившись. – Лаи-Кен далеко. Атога же водит шашни с этим сморчком Суро, они в жизни не сели бы с Тори за один стол в, так сказать, деле общем. Они этот стол распилили бы прежде, чем к нему подойти, и каждый старался бы урвать себе больший кусок. Попробуйте пока прижать Аэмара к стенке, а там видно будет.

Даже в сумерках было видно – лицо пожилого человека побледнело и еще больше осунулось.

– Я слишком долго занимаю ваше время, – Кэраи поднялся с легким поклоном. Спросить о самочувствии было бы невежливо, но уйти – самое время. Аори слабо махнул рукой, будто пытаясь удержать, но затем откинулся на спинку кресла.

– Прошу извинить эту немощную оболочку, – насмешка над собой проскользнула в голосе. – К следующей встрече я буду уже молодцом.

Пожелав ему всяческих благ и поблагодарив, гость покинул дом. С Рииши, поразмыслив, решил не встречаться – пусть тот побудет с отцом.

Рано утром, едва небо порозовело, Аори собрался навестить своих подчиненных. Для начала городских мастеров, до Срединной сам понимал – сейчас не доедет.

– Не стоит ездить, – встревожилась жена: ее не будил, сама встала, заслышав отзвуки сборов, – Ты еще нездоров.

– Женщина, причем тут мое здоровье! Люди в оружейных не смыкают глаз, валятся без сил, а я буду прохлаждаться под родной крышей!

– Пусть едет сын, его тоже уважают.

– У него своя забота, его дожидается север или Ожерелье, куда повелят, вот-вот будет очередной голубь с приказом. И что ты так побледнела? Я много лет воевал с этими хорьками, теперь его черед.

– Он теперь один у нас…

– И это значит, должен исполнять свой долг еще усердней! Жена, не заставляй разочароваться в тебе на старости лет.

Женщина быстро смахнула слезинку, улыбнулась деревянными губами. Ладно хоть не забираться в седло уговорила – так-то и носилки у Аори отвращения не вызывали, просто соскучился по езде верхом за долгие дни.

Носильщики подхватили дощатый короб, колыхнулись лазурные занавески с сойкой-гербом. Направились по дороге в сторону южной стены, Нефритовых ворот, где неподалеку были оружейни Осорэи. Раннее утро было, иней укрыл дорогу, а в богатых кварталах немного ранних путников было – следы носильщиков и двух провожатых чуть ли не первыми легли на снежное полотно. А когда скрылись люди, с ветки слетела сойка, запрыгала по следам.

Он не вернулся вечером, как собирался – остался ночевать в оружейных. А незадолго до полудня прибежал слуга со страшным известием. Так и не лег отдыхать Аори, всю ночь провел на ногах, будто наверстывая упущенное – хотя дела и без него шли неплохо. Глаз не сомкнул, чтобы утром навсегда их закрыть. Упал прямо на пороге кузни, как некогда во дворе Срединной – видно, сердце не выдержало.

Рииши, готовый уже отправляться к Трем Дочерям или Ожерелью, вновь занял место отца, на сей раз и сам не представлял, как надолго. Это чуть отвлекло от потери, хотя на него все равно было страшно смотреть. Он, разумеется, не был таким опытным, как оружейники-помощники Аори, но ради имени Нара люди готовы были отдать все силы.

Мать заикнулась было – поберег бы себя, но сын с тихой яростью, невесть на кого направленной, отвечал, что пусть не беспокоится – уж теперь он точно приложит все силы, чтобы Дом выстоял.

**

Лиани высыпал в ящик десятка три готовых наконечников для стрел, с железным шорохом они терлись друг о друга, не звенели: будто жесткие потерявшие цвет листья. Юноша поднял один – а ведь когда-то смотрел на них и думал уже, что похожи на листья. Представлял, какое было бы дерево…

Бросил наконечник обратно. Поправил траурную головную повязку из небеленой холстины. Не сговариваясь, все такие надели в один день и с тех пор не меняли их на цветные.

Мастер Шу теперь куда меньше смеялся и рассказывал байки, другие оружейники тоже посмурнели. Так было во всех дворах – теперь Лиани свободно мог ходить к соседям в свободное время, правда, времени этого было в обрез, только поесть и поспать немного. И тренировки забросил почти совсем. Его все равно теперь отправят на войну далеко не в первую очередь, а о раскладе, когда и оружейники могут понадобиться в войске, лучше было не думать.

А останься он среди земельных – отправили бы? Часть передали под начало военных, в северных округах так почти всех, разбойников там теперь расплодится…

И Макори с отрядом ушел на север Ожерелья…

Когда вспоминал о нем, перед глазами вставал не тот властный и страшный образ, который навечно, казалось, впечатался в память в долгие часы допроса, а лицо пьяного человека, смуглое и бледное одновременно, с пунцовыми пятнами на щеках и выпавшими из прически прядями. Сам подписал приговор, сам и освободил от него.

Сейчас было время короткого отдыха, за стеной разговаривали. Негромко, но он хорошо слышал. Говорили вечно хмурый оружейник с рябым лицом и еще один, из соседнего дворика, молодой, имя которого Лиани до сих пор забывал. Молодой накануне перекинулся словом с человеком-перекати поле, из тех, что вечно в пути и вечно все про всех ведают.

– Вот мы тут сидим, горя не знаем, а они жгут деревни… – голос его понизился, становясь неожиданно звонким на особо ужасных подробностях. – И я тут сижу, – закончил он со слезой в голосе. – И ты. И этот… – в дверном проеме махнула рука, указывая на Лиани. – А ведь он драться умеет, и сильнее меня. Купили бы командиры оружие в Окаэре, денег им жалко? А нас – к войску. Меня, его…

– Он не пойдет, не знаешь, что ли, – сказал рябой, понижая голос почти до шепота. – Что-то натворил там у них. Может, ограбил кого, или девку какую…

Лиани прошел вглубь кузни. Со злостью ударил по железному бруску, словно заготовка была в чем-то виновата. Все понимал, но смириться не мог, хоть и стыдно было перед собой за такие вспышки.

– Да ты, никак, расстроен? – мастер Шу подошел сзади тихо, хотя обычно походка его тяжелой была. – Плюнь да забудь. А не хочешь – так расскажи им, сам понимаешь – пока молчишь, всякое сочиняют…

– Нет. Но, дядюшка, я ведь не потому, что они говорят, – в груди защемило, – Сам думаю каждый день – у Трех Дочерей от меня польза была бы заметней. Нас ведь и вправду учили держать оружие.

– Ты для победы больше, чем можешь, делаешь. Хватит еще войны на твой век, а не хватит – так радуйся.

Обошел, встал перед ним, подмигнул:

– Я про твою красотку в капюшоне не забыл. Теперь-то свободен, вот победим – и она ли, другие ли девушки – выбирай!

Шутка вышла натужно, Лиани улыбнулся скорее доброму сердцу наставника, нежели ей.

Девушки… Думал о Нээле. Монастырь, где она, довольно далеко от границы, захватчики туда не дойдут, а вот беженцев наверняка будет много. Трудное время для тех, кто на севере; и, хоть немало запасов в монастыре, людям грозит голод. Была бы возможность забрать Нээле в Срединную… но нет. Сейчас его место здесь, в оружейных.

Тут, в кузнице, впервые подумал, что будет, когда война закончится. Рано или поздно мир настанет. И Нээле… может быть, она захочет остаться среди монахов? Ничего не знает о ней, помимо того, что в беде она стойкая, верная. Ведь почти и не разговаривали. Несколько дней всего: когда спасались от погони в лесах и когда увозил от Энори. В обоих случаях страх и опасность заслоняли все прочее.

Вновь ударил молотком по железному бруску, легкий звон раздался. Здесь его дело – так решила судьба. И нечего жаловаться. Пока враг, спотыкаясь, бродит по снегу в горах, а скоро освободятся ото льда реки – природа не на стороне чужаков. Справиться с ними, уж потом решать остальное.

А Нээле в безопасности.

**

Язык рухэй и детей Солнечной птицы был схожим – не во всем, но нетрудно понять друг друга. Другой только выговор, порой сильно искажающий сами слова; но Энори ему научился, только, похоже, не всегда хотел пользоваться этим умением.

– Вам надлежит идти через ущелье Сокола.

– Любой дурак по обе стороны гор знает, что оно непроходимо зимой, – рухэйи с лицом, красноватым, как сухая глина, говорил со скукой. Он был разочарован. Ждал большего – любой неопытный юнец предложит эту дорогу, и любой старожил знает, что она лишь обманчиво легкая.

– Все знают, – согласился проводник-перебежчик, откидывая капюшон, будто стало жарко. – И не следят за ним – если войско сунется в ущелье, не понадобится тратить стрелы. Только вот осенью здесь было необычно сыро, и часть склона сползла вниз, оставив тропу. В теплое время не советовал бы идти там, но сейчас земля замерзла и выдержит.

– Откуда ты можешь знать?

Энори ответил вопросом на вопрос:

– Где самое опасное место – в начале, в середине, когда пройдут уже многие? Поставь меня туда.

Командир-тысячник задумался. Ущелье позволяло срезать путь на двое суток, и выводило в распадок, удобный для обороны, если вдруг выследят. А само ущелье таково, что в нем опасность грозит только от склонов, не от людей.

– Сперва я пошлю разведчиков – они знают секреты гор, и проверят.

…Бывает, человек с первого взгляда вызывает симпатию или неприязнь. Так вот этот весьма не понравился хмурому тысячнику. Если бы не рекомендация, почти приказ от У-Шена через Вэй-Ши …

– Ты слишком молод, – сказал ему при первой встрече.

– Не слишком. И ребенок может быть проводником.

– Я не потерплю дерзости.

– В чем же она? В знании гор?

– Кем бы ты ни был, ты – перебежчик. Таких не любят нигде.

– Но я вам нужен, – сказал юноша. Не дерзко, но уверенно, словно его сюда пригласили, уговаривали приехать. Эге, а парень точно привык распоряжаться. И неказистая одежда не в счет.

– А мы, похоже, нужны тебе, – угрюмо сказал командир. – Без этого к врагу не идут.

«Разве что собираются этого врага уничтожить».

– Рухэй не были моими врагами.

– Ты полукровка? – спросил, присматриваясь. Этот разрез глаз, очертания скул…

– Нет.

– Велено тебя не расспрашивать, – неприязненно хмыкнул командир. – Ну, поглядим…

Он был слишком… безобидный. Так у мягчайшего ковыля жесткие ости, которые впиваются в тело, оставаясь невидимыми. Они также ранят лошадей и коров, попадая в корм… За много лет жизни командир научился чуять подобный обман. Поэтому если и готов был поверить, то не до конца. Рано или поздно этот парень сделает что-то, думал он. Не знаю, что это будет – предательство или ошибка, ненамеренная оплошность из-за самоуверенности. Но мы должны быть готовы.

До ущелья Сокола был день пути, и ночевать пришлось бы у выхода из него. Энори и спутники проехали мимо белой стены, вершину которой закат окрасил розовым. В конце спешились; распадок предстояло как следует осмотреть, понять, заходили сюда разведчики или нет. Следы на снегу попадались во множестве – лисьи, заячьи, птичьи. Ни одного человечьего.

– Здесь не было никого, – сказал Энори – слегка отстраненно, будто вынужден был тратить время на пустяки. Две поджарые хищные тени следовали за ним, легкие даже в зимней одежде.

– Наши следы скроет поземка; их можно будет найти, если как следует присмотреться, но все знают – ущелье непроходимо.

– Возвращаемся, – велел один из рухэй. – Если нам придется ночевать возле этой трещины, я предпочту делать это на своей стороне.

Другой ничего не ответил: ущелье пользовалось недоброй славой. По ночам здесь слышали плач – в горах он раздавался во многих местах, где лежали кости погибших и непогребенных, но тут голосов звучали десятки.

Когда огонь охватил тонкие прутики, весело заплясал на сухих толстых ветках, ветер, и без того слабый утих совсем. Легкий звон почудился в воздухе, будто меж деревьями натянули тысячи тонких струн с мельчайшими колокольчиками.

– Слышишь? – сказал один из рухэй. – Они просыпаются.

– И мы не сможем заснуть всю ночь… Но что делать, если нас послали сюда.

– Ты не боишься? – спросил первый у Энори.

– Там никого нет. Ветер в ущелье.

Мужчина прислушался, сказал чуть свысока:

– Я не раз слышал плач погибших в горах. Нам еще повезло, что сейчас он не так близко отсюда…

– Там никого нет.

– Так или иначе, я замерз и выпью горячего, – пробормотал второй, зачерпывая берестяной миской бульон из подстреленного зайца. Товарищ присоединился к нему, то и дело прислушиваясь. Но оба были опытными воинами и убивали людей – то ли звон, то ли плач пугал и настораживал их, не мешая всерьез.

– Пожалуй, я все же посплю, – сказал вскоре один, сооружая себе ложе в снегу. – Ты покарауль, разбудишь потом. Товарищ его согласился, и какое-то время противостоял лесу и ночи, но вскоре сон сморил и его.

Энори остался один, и какое-то время с грустью смотрел на опадающие в пепел огненные языки. Потом достал и куртки женский гребень: вспыхнула россыпь камешков.

– Выходи… Тебя не было слишком долго.

Женщина склонилась к огню, нехотя подсовывая в него веточки. В аккуратной высокой прическе камни поблескивали искрами. Круглолицая, ухоженная, не понять, хороша или нет: сквозь мягкость черт просвечивало хищное, острое. Ей подходило платье – черные пионы на розовом.

Не сразу вновь обратился к ней. А она сидела, то кутаясь в шелковый свой наряд, словно тот мог согреть среди снега, то едва ли не сбрасывала его с плеч – никак не могла понять, чувствует жару или холод, или совсем ничего. Тонкие пальцы с острыми ноготками впивались в кожу, оставляя быстро исчезающие царапины.

– Мне неприятно возиться с огнем.

– Придется. Теперь ты принадлежишь мне.

– Это мое несчастье.

– Поздно об этом думать – надо было проявить больше ловкости, не отпускать девочку там, в холмах.

Женщина поджала губы; напоминание о неудаче, даже произнесенное мягким тоном, ранило – и то, что она не была живым человеком, помехой не стало. Она сказала другое, глянув через плечо:

– Эти люди спят.

– Да.

– Убить их?

– Зачем?

– Я голодна.

– Не настолько, и скоро получишь много. А с ними мы вместе вернемся в лагерь, они ничего не запомнят, кроме того, что я хорошо знаю дорогу.

– Ты сделал так, что оба уснули.

– Это легко. И лучше для них – пусть отдохнут, – Энори прибавил задумчиво: – Они пытались слышать голоса мертвых с той стороны, где тихо, но сейчас умершая сидит среди них, и они никогда о том не узнают.

– Ты слишком многим позволяешь жить. Даже мне, – тускло рассмеялась женщина.

Голос ее был пылью – слежавшейся, плотной, издали похожей на мягкую ткань.

– Как тебя звать? – спросил.

Она не ответила. Энори повторил вопрос, будто спрашивал в первый раз.

– Мое имя давно мертво, – сказала она неохотно. – И тем более не тебе его знать.

– Я же должен как-то обращаться к тебе.

– Здесь нет других, и никогда не будет, пока мы наедине. Не пытайся изображать учтивость.

– Как знаешь… Твое имя, наверное, часто называл муж, даже будучи мертвым?

Ее лицо закаменело.

– Я буду звать тебя Яаррин. Красный цветок…

Она все-таки оставалась женщиной, и любопытство не вытравила даже смерть:

– Почему?

– Красота и кровь… все это ты.

– Не ври, что считаешь меня красивой, – усмехнулась женщина.

– Я видел многих гораздо лучше, – легко согласился он. – Живых. А еще… среди моих цветов были и хищные. Часть их – невзрачные, не привлекут внимания, но если вглядеться, насколько они совершенно устроены для убийства, понимаешь, как хороши.

– Ты знаешь, что сказать женщинам. Но зачем они тебе? – тори-ай подкинула пару веток в гаснущий костер, но пламя их не взяло. – Ты не мог стать настолько человеком, чтобы находить удовольствие в чьих-то ласках. А управлять другими можешь и без посредниц.

– Видела представления с марионетками? Как думаешь, зачем людям их помощь? Ведь можно сыграть самим… Но не только поэтому.

– А почему?

– Слишком многое пришлось бы рассказывать. Не тебе, да и любопытство твое уже остывает, как эти угли.

Больше они не произнесли ни слова, и, когда костер погас, среди черных пятен и силуэтов ночи стало больше на два. К рассвету силуэт остался один – женщина вернулась в гребень. Энори с грустью посмотрел на кострище – где-то под слоем пепла еще теплилась красная искра – и устроился в снегу, будто спал.

Глава 13

Майэрин оставила служанку у входа – та побаивалась умерших. А сама, завернувшись в темно-серую шерстяную накидку, бродила по занесенным снегом тропинкам. Зимой траурные одежды носили только дома: попробуй выйди на мороз в платье из простого холста…

А вот прическу ее скалывали шпильки из дерева, не покрытые даже лаком, не говоря о резьбе или драгоценных камнях.

Единственное место, куда ее отпускали одну. Сейчас здесь было лучше, чем дома – там постоянный страх, шепоты по углам, но ей и сестрам не говорят ничего. Правда, она и сама понимает. А дядя обрывает все разговоры о будущем семьи…

Никто не удивится, что Майэрин предпочитает бродить среди незримых теней.

Сторожа следили за порядком здесь, на кладбище, предназначенном для богатых, счищали снег с вымощенных камнем дорожек.

Ровные столбики из серого камня, пошире и поуже, посветлее и потемнее, с надписями на одной из сторон. Там были перечислены те, чей прах покоился под камнем. Памятники незамужним женщинам отличала выбитая ветка ивы. Слова молитв, знаки, означающие почет и уважение… многое можно было прочесть на каменной грани. Имя ее семьи нередко встречалось тут, в южной части кладбища, и все это были ее предки и их родня. Майерин знала историю большинстваэтих людей. Вот троюродный дед, замешанный в мятеже, но сумевший откупиться и остаток дней доживавший в изгнании. А вот бабушка; Майерин плохо ее помнила, только высокий рост и властный голос, которого боялся весь дом – кажется, даже отец не осмеливался идти поперек ее воли…

И совсем новый камень, на котором два имени.

А ее имени на этом надгробии не будет, она, если выйдет замуж, присоединится в иной жизни к мужу, если же умрет девицей, памятник ей поставят отдельно.

Если, конечно, тело не унесет река, или не случится иной беды.

Уже не в первый раз приходила сюда. Привыкла, даже как-то теплее было. Тут даже казалось – и Кайто ей радуется, хоть всю свою жизнь он мало интересовался сестрой. Да и другими сестрами тоже. А вот отец… он всех их любил. Может быть не всегда так, как ей самой бы хотелось, но любил безусловно.

Что же теперь…

Постояв, направилась дальше. Одинокая галка сидела на ветке, смотрела на девушку. Вдалеке сторож прошел, поклонился, заметив, что она его видит. Майэрин махнула рукавом: не приближайся, не нужна твоя помощь.

Хотя… а может, спросить? Но стыдно было, неловко. Еще подумает что…

– Госпожа Майэрин? – голос прозвучал тихо и мягко как снег, по которому ступала. Вздрогнула, но голос узнала, хотя и слышала-то его всего несколько раз и недолго. Незачем врать себе, хорошо запомнила, не спутала бы с чьим-то еще.

Они почти не были знакомы, изредка видели друг друга на праздниках, куда допускали и девушек незамужних. Видели, но лишь обменивались приветствиями. И порой наблюдала, как он приезжал к ее брату. Отец не особо жаловал такие визиты; несмотря на вроде как дружбу, Дом Нара был ему поперек горла.

Ох…

Рииши изменился – похудел еще больше, и стал похож на ту самую галку, которая все не улетала. К тому же и в черном сверху, а манжеты и ворот нижнего одеяния – огненно алые. Огонь и уголь, как раз для главы оружейников.

Раньше девушка, верно, смутилась бы, а сейчас, среди ровных столбиков и тишины, обрадовалась. Мимолетна была эта радость, сразу пришло сочувствие – понятно ведь, почему он здесь. Затем страх – и до нее дошли слухи, хоть и не верила им; о Небо, что он сейчас, наверное, думает… Заторопилась, ответив на приветствие:

– Я не хочу задерживать вас, мне, верно, уже пора…

– Я провожу вас, если позволите.

Отказать не посмела, да и не хотела. Пошли рядом, медленно, то ли из почтения к месту, то ли спешить не желая.

– Простите мой вопрос, но вы что-то искали, госпожа Майэрин? В этой части нет никого из семьи Аэмара. Может быть, я подскажу…

Девушка ощутила, как кровь прилила к щекам, быстро помотала головой. Но спасибо, хоть не об отце своем заговорил. А спутник ее смущенно умолк, верно, поняв, что спросил лишнее.

– Я просто бродила, смотрела… Там было настолько спокойно… Словно уже в другой мир шагнула, и нет печали.

Замялась, думая, можно ли ему доверять, решилась:

– Я только думаю… Разве пепел Энори Сэнны зарыли не здесь? Я ходила, смотрела, но нет… и дома сказать мне никто не мог…

Она говорила так тихо, что, верно, едва можно было расслышать.

– Не знаю, госпожа Майерин. Эта история очень темна… до меня доходили даже слухи, что он остался в живых. Правда, только очень невнятные слухи.

– Я в это не верю, – сказала она еще тише. – Зачем бы ему тогда прятаться? Правда, был один случай… я нашла цветок у себя в комнате. Это было с месяц назад, полгода прошло со дня, как отец дал согласие на наш брак … Я очень испугалась тогда. Но больше – нет, ничего.

– И вы искали надгробие…

– Я хотела… самой потом принести цветов. Ведь мне он не делал зла, а я почти обрадовалась его смерти…

– Думаю, могилу мы никогда не найдем, ее скрыли намеренно. Слишком многие приходили бы к ней, прося его душу о чуде. Но здесь его нет.

– Что же… вот и ворота уже. И… спасибо, что проводили и говорили со мной.

– Мы с вами похожи, – уголок рта дернулся в невеселой усмешке. – Оба потеряли отцов и брата…

Мягко сказал, без намека. Правду. И она ответила правдой, но половинчатой:

– Но вы теперь – глава Дома, а я – никто. Имя переходит к моему дяде. Он уважает мою мать, мы пока будем жить, как жили…

Как жили. Если не арестуют никого вскоре, не отнимут доброе имя. А состояние… его-то пусть забирают.

До выхода они дошли молча, а там девушку ждали носилки.

– Вы позволите как-нибудь вскоре увидеть вас? – спросил спутник.

– Но зачем? – сказала и чуть не прикусила язык – мать вечно ругала ее за чрезмерную прямоту.

– Просто так. Я был бы рад продолжить наше знакомство.

– Не вижу такой возможности, но… если вы навестите нас, мать вряд ли будет против. Ей сейчас важно любое сочувствие. А от вашего Дома особенно, – она решила уж быть до конца честной, раз начала.

– А вы не выйдете, если я приду? – спросил он почти весело.

– Думаю, у меня это не получится – отсидеться за дверью, – Майэрин улыбнулась сама для себя неожиданно. И еще какое-то время в носилках отзвук улыбки сохранялся на ее губах.

**

Вороной жеребец красотой не блистал, но Макори именно его выбрал для дальней поездки за силу и выносливость. Огромный, злющий – его боялись все, кроме хозяина.

Макори направлялся в Черностенную, крепость вблизи долины Трех Дочерей. Сперва предстояло дойти до крепости Шин в Ожерелье, и всех немного тревожили войска У-Шена на востоке. А ну как ударит в бок, пока все силы на севере?

Макори, пожалуй, один в большом отряде своем знал, что все будет не так. Ехал мрачнее тучи, не ел и почти не спал, и того же от воинов требовал. Недовольство ходили слабыми волнами, но люди и сами спешили; только вот не обессилеть бы от такой дороги.

Колыхалось над головой ультрамариновое знамя с жаворонком, как небесный просвет; всадник на вороном жеребце казался грозовой тучей.

Не на помощь спешил, как все думали, а к назначенному сроку. Если вовремя не прибудет, рухэй могут и не дождаться, тогда весь план драной кошке под хвост, тогда не слава впереди, а один позор.

А брат, Суро-младший, на войну не поехал. У них там своя война вскоре будет, но червячок сердце грыз: отец всегда больше любил младшего, а старший стал непокорным. Проще избавиться.

…Привычный, давно неощутимый запах смолистых курений стал поперек горла. Отец простился с Макори в комнатах, не стал выходить на крыльцо.

«На тебя надеюсь, не подведи на сей раз», – веско сказал.

Как хорошо, что до крепостей Ожерелья не дотянется вездесущая рука главы Дома Нэйта… хотя уже дотянулась. Не воином едет Макори – актером. И присматривать за верными людьми.

Повоевать тоже придется, но исход предрешен. Разве что случайная стрела перечеркнет его жизнь – тогда, выходит, не было Макори в планах Неба.

…А брат провожать вышел, до самых ворот дошел и коню еще наказал беречь всадника. Никогда за ним такой заботы не водилось.

Мысли не давали покоя, а, поскольку назад повернуть не мог, стремился вперед без отдыха, порождая осторожные слухи, что вселился в него дух войны, и вместо жаворонка на знамени людям мерещился другой силуэт – непонятный, но страшный.

**

«Обычно, чтобы выросло дерево, не нужно ничего особенного – просто падает семечко, и вскоре на его месте встает росток. Но порой необходимо, чтобы совпало множество мелочей: убери одну из них, и дерево не родится. Например, на голой скале, продуваемой всеми ветрами, где, казалось бы, даже неоткуда взять воду корням.

Так и в этой войне – мы не были слабы или самонадеянны, и даже предательства не помешали бы нам победить, но все, что могло сыграть против нас, свелось воедино. И то, что для рухэй и для Дома-предателя это было последней возможностью, и небольшие отряды перебежчиков, в которых взыграла чужая, так и не усмиренная кровь, и даже погода, задержавшая таяние снегов.

Казалось нелепым, что Мэнго разделит войска, но он сделал это. И еще более глупым казалось, что, разделив армию, он не ударит вторым крылом в центр Ожерелья, а повелит племяннику снова подниматься на север.

В те холодные дни первого весеннего месяца мы в Сосновой еще не знали об этом и были уверены, что враг совершил ошибку…»

Секретарь командира Сосновой Яари Эйра в личном своем дневнике.

Ветер свистел в галерее, сильный, будто старался весь втиснуться между стеной и рядом деревянных столбиков. Здесь, в Лаи-Кен, на склонах возле великой реки Иэну, всегда было ветрено, однако сегодня день выдался особо промозглым. А копейщики-новобранцы внизу во дворе тренируются в одних рубашках…

Офицер посмотрел на их черные ряды. Ветер даже команды относит в сторону.

Сам, хоть и привык, уже все равно промерз. А командир Атога стоит неподвижно уже битый час, и ему хоть бы что. Глыба эдакая! Только выглядит медлительным на деле же хуже этого ветра.

Похожи они все-таки с генералом Таэной, только Атога будет пониже и потяжелее – свирепая мощь. И лицо грубей, а так – словно братья двоюродные, Атога старший.

– Голубь принес письмо, – проговорил тот. Голос всегда хриплый, но, когда надо, перекроет весь этот двор… – От Тагари. Трем Дочерям нужно подкрепление – наши вояки сильно сплоховали, недооценили хитреца Мэнго. А вдоль границ еще его племянничек бродит…

– Готовиться к скорейшему выступлению?

– Хм… а смысл торопиться? – он развернулся, и, наконец, направился с продуваемой всеми ветрами галереи в комнату, но офицер, шагавший следом, не заметил, что уже вернулись в тепло.

Командир четвертой ступени Атога кем-кем, а трусом не был, и прозвучавшее заявление оставило помощника в полном недоумении.

– Но приказ? – спросил он, когда остановились возле стола с лежащим немного смятым листком-письмом.

– Приказ… Сейчас такое время, что имеет смысл сперва подумать, а лишь потом исполнять. Ну, хотя бы вот о таком: пока наши новобранцы-копейщики доберутся до севера, там уже закончится война. А лошадей у нас немного, нет смысла и посылать.

– Но конница рухэй мала, и, чем больше мы выставим своих лошадей, тем быстрее справимся с ними!

– Торопиться, гнать их туда по холоду через всю провинцию? Говорят, наши соседи с востока едят конское мясо. После такой гонки лошадки будут пригодны только для этого, – Атога аккуратно свернул лист, вложил в футляр, со всем почтением, едва ли не с поклоном положил футляр в ящик стола. Сдвинул брови: – Что так смотришь, ты верен мне или этим малиновым рысям? Нет, мы соберемся и пойдем неторопливо. Двинемся пока что к Срединной, а там разберемся.

Да, разберемся, думал Атога, глядя в спину помощника, уходящего нетвердым шагом. От Срединной до Осорэи рукой подать, будет видно, куда направить отряды – все-таки на помощь Тагари, или же Суро, если он-таки отважится осуществить задуманное. Будет нелегко с этими олухами-солдатами, они все же чтят Дом Таэна. Даже верность своему командиру может пошатнуться, если поставить их перед выбором. Но им и не надо ничего знать. Мы охраняем город, и точка. От врагов и от заговорщиков. А в Срединной осталось мало народу, никто не окажет сопротивление. Не оружейники же, в самом деле.

**

Вестник из Лощины пришел в дом Лайэнэ как обычно, под видом торговца всяческой мелочевкой. Амулеты, резные фигурки Опор или мелких духов, масла, секреты изготовления которых якобы ведомы лишь монахам… Две трети подобного товара, продаваемого на городских улицах, не имели ни малейшего отношения к святости и даже к храмовому округу.

Но никого бы не удивило – а шпионов в Осорэи было много – что невзрачный торговец пытается продавать подобные безделушки женщинам Квартала.

Лайэнэ, как обычно, взяла у него флакончик с первым попавшимся ароматом – все равно что, отдать служанкам приятельниц – и получила письмо-донесение.

С Тайрену по-прежнему все было в порядке. По-прежнему задумчивый, тихий, он словно чего-то ждал и порой улыбался собственным мыслям. Это тревожило молодую женщину. Умела понимать души людей, и по всему выходило – улыбке на губах ребенка неоткуда было взяться. Потеряв единственного друга, он не сумел бы так быстро найти покой и умиротворение в стенах храма, хоть три раза благословенных.