Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Глава 20

Сайэнн ночью никак не спалось. То вставала она, то садилась на кровати, и, хоть вела себя тихо, все-таки нечаянно разбудила верную Минору, спавшую в комнатке рядом, за тонкой стеной.

– Госпожа? Что же вы так? – прибежала, едва набросив длинную кофту на ночную рубаху. – Случилось что?

– А как бы ты на моем месте, я вся в синяках, – огрызнулась молодая хозяйка: не хотела быть грубой, но служанка сейчас оказалась лишней.

– Да не так уж вы и ушиблись, мы ж вас хорошо осмотрели, – удивилась Минору.

– Значит, я простудилась. Ну, иди уже.

– Жара нет, – тревожно пощупала лоб, – Может, травок вам отварить?

– Иди, говорю…

Ушла, бормоча что-то.

Сова за окном ухала. Никак не удавалось понять, справа или слева доносится голос, к беде или к счастью.

Сайэнн задремала уже на рассвете, но ненадолго, а проснувшись, велела все разузнать о нежданном спасителе.

– Должна я ему куртку вернуть, или нет? Недешевая вещь, – сказала довольно резко, и пожалела о тоне.

– Да я ж разве спорю? – удивилась Минору. – А вам вот послание от господина, просит приехать завтра. Не знаю только, не приболеете ли…

– Я на днях была в крепости. Зачем мне туда снова?

– Так это… его день рождения скоро. Забыли?

– Как же ему уже много лет… Гонец еще здесь?

– Где ж ему быть, дожидается.

– Пусть передаст, что я нездорова.

Поутру Минору поила ее медовыми отварами, приговаривая, что больше одну верхом не отпустит.

– Надо будет – заплачу сыновьям соседа, пусть сопровождают!

– Этим болванам?

– Да уж поумнее вас! В начале месяца Чирка купаться в горном ручье!

– Уже почти середина, – улыбнулась Сайэнн. – Как, удалось что-то узнать о… том человеке?

– Пока нет, госпожа. Верно, он из разбойников.

– Да-да, и живет в пещере под камнем… Брось молоть чушь. Просто поселился у кого-то из местных, а не в гостинице. И заметить его здесь не успели.

Сидеть дома было невмочь, а к лошадям сейчас не подпустили бы даже погладить – вдруг обманет конюха, уговорит оседлать? Поэтому от надзора Минору улизнула в вишневый садик в богатой части села. Все как положено, староста постарался, вдохновленный некогда виденным в ближайшем городке – берега маленького пруда обрамляет камень, через пруд перекинут ажурный мостик, под деревьями скамейки стоят… Скоро, наверное, тут очень красиво будет. Вот все зацветет…

Тоска сердце сдавила. Разумеется, зацветет. И разумеется, увидит Сайэнн розоватую пену лепестков, и опадание их увидит. Куда ей деться отсюда? Не как в родном доме, где любила смотреть на весенний сад, а скорее, как сосланные на выселки женщины она тут живет.

И никто не будет говорить ей на ухо слова, которые говорят девушкам теплыми вечерами, когда сверху звездные россыпи, а на плечи и волосы падает цветочный шелк.

Командир Таниера, верно, мог бы и сказать, если б она очень-очень попросила, да еще и написала, что говорить – но она не попросит, а он, к счастью, сам не пытался, лучше пусть дарит подарки. И самый лучший подарок это смешная ее свобода – проехать несколько часов верхом по горной дороге…

И даже сейчас не одна – у выхода ждет слуга. Спасибо хоть согласился не ходить по пятам, а то ведь Минору ему страшнее хозяйки.

Стылой была скамейка, на которой пристроилась, глядя на пруд. Нет, зачем себя обманывать – ни красоты здесь сейчас нет, ни уюта. Собралась уже встать, как не то услышала, не то угадала легкие шаги.

– Госпожа, рад видеть, что ледяная вода вам не повредила.

Стоит, касаясь ладонью ствола; темно-серая запашная рубаха, как у охотников, плотная шерстяная; другая под ней – видно края рукавов и ворот – цвета талого снега. У ручья не успела рассмотреть, как и у святилища. Он, похоже, не из богатых, ничего на замену отданного не надел, но одежда добротная, новая.

– Это вы… – голос подсел, будто глотнула ледяного питья.

И что в этом человеке так зацепило-то… Если разобрать, то в крепости пара офицеров будет красивей, да и старший сын старосты – они как раз того типа внешности, что нравится ей, другие совсем. Но ни разу при встречах с ними не бросало то в жар, то в холод. Все-таки простудилась, наверное…

– Куртка ваша… я позову слугу, пусть принесет.

– Оставьте ее за воротами. Сейчас нет смысла устраивать беготню… и тепло, – улыбнулся так, что уж точно солнце выглянуло и согрело – не только Сайэнн, но заодно, кажется, и скамейку.

– Я искала, кто вы, хотела поблагодарить.

– Снова? Ваши слова слышать приятно, но я не заслужил столько. Придется сделать что-то еще, – стоит, смеется, и поглядывает на пруд, будто хочет скинуть ее туда, чтобы опять вытащить. И Сайэнн не удержалась, засмеялась тоже.

– Но кто вы?

– Я здесь по делу. Но сегодня не хочется ничем заниматься…

Ветерок поднялся, принес далекий рокот барабана и надрывный всхлип дудки. Заметив, как молодая женщина удивленно повернулась на звук, пояснил:

– Готовятся к представлению. Ваше село посетили актеры.

– Мне никто не сказал.

– Пришли на рассвете, их четверо, не знаю, что покажут. Обычно такие маленькие труппы умеют многое, чтобы всем угодить. Вы любите бродячих артистов?

– Я? Нет… то есть не знаю, господин Таниера всегда говорил, женщинам негоже глядеть на такие вот представления. Шутки там грубые, да и сюжеты сценок… В городах, в театрах для знатной публики другое, но здесь…

– Грубые? Может быть… Но они близки людям, они о том, что составляет их жизнь.

– Жизнь простых земледельцев, ремесленников.

– Которые сами как земля, без нее никуда. Но зато ведь такие актеры свободны на представлении и дарят эту свободу другим. У них нет долга, который обязывает – только зрители и их любовь. Но вам, госпожа, все это незачем слушать, неинтересно…

– Нет, говорите! – Сайэнн подалась вперед, и сразу назад: – Ох… за мной идут, кажется… может, я и приду на представление. Может быть, я просто ошиблась.

– Тогда почему бы не составить свое собственное мнение? Они начнут вскоре – после полудня, и с перерывами будут работать до вечера, – теплой насмешкой блеснули глаза. Необидной, не как у господина Таниеры – мол, маленькая глупая женщина, тебе ничего не понять. Нет, он сам предложил – смотри, и реши…

– И вы придете туда?

– Да, часа через три.

Слуга появился на дорожке, а с ним служанка Мирэ, верная, но далеко не такая близкая, как Минору.

– Сейчас мне пора, – Сайэнн нехотя поднялась. – Может быть… мы увидимся.

Ничего не сказал, только наклонил голову в знак прощания, а взгляд из-под упавшей челки снова блеснул весельем.

По дороге не выдержала, оглянулась – его уже не было.

То ли слуга, то ли Мирэ, разумеется, рассказали Минору. Женщина хмурилась.

– Негоже это – вот так заводить знакомство.

– Ты думаешь о нем что-то плохое?

– Я его не знаю, госпожа. И вы не знаете.

– Он спас мне если не жизнь, то здоровье точно.

– Любой мужчина помог бы выбраться из реки красивой девушке.

– Вряд ли он мог с берега разглядеть, красива ли я. Думаешь, бросил бы меня обратно в ту лужу, окажись я страшна, как демон кошмаров?

– Ну, ладно, ладно… и все же ведите себя разумно.

…Идти, не идти? А если придет, как полная дура, а его там не будет? С другой стороны, не ходить – это заранее расписаться, что прав был ее покровитель, и зачем глупой женщине составлять свое мнение о чем-то, помимо нарядов?

В комнате было прохладно – окно приоткрыто. Сидя в одной нижней рубашке, оставлявшей руки открытыми, Сайэнн на столике выстраивала игральные комбинации из сушеной айвы. Медовое питье осталось нетронутым и остывало, стыли и лепешки.

– Да что ж вы творите! – вошедшая Минору хлопнула узорным ставнем, нависла над подопечной, несмотря на невысокий рост.

– Так уж вам хочется заболеть! – набросила ей распашное домашнее платье на плечи, сурово проследила, чтобы руки были вдеты в рукава. Продолжила хмуро:

– И что за игры с едой? Что творите-то, госпожа! Их есть надо – через весь округ, через всю провинцию везли, а вы по столу гоняете!

– Пфф…

Девочка предупреждающе кашлянула за дверью, принесла платье.

– Вот, госпожа, какое вы пожелали…

– Куда это вы? – Минору прищурила и без того чуть удлиненные глаза.

– Посмотреть представление…

– Давно ли вас площадные шуты интересуют?

– В этой глуши я скоро граблями и прялкой заинтересуюсь, – Сайэнн смахнула в миску айву, – На, убери, не хочу.

– И он там будет?

– Мне почем знать…

На всякий случай лицо отвернула – и вовремя, к нему прилил жар. И к плечам, и к шее… да что ж такое, верно, сейчас вся пунцовая.

– Иди пока лучше… согрей мне питье. Это совсем остыло.

Платье выбрала темно-синее с поддевом цвета голубиного крыла, неброское. Еще не хватало стать центром этого самого представления. А вот украшения можно и подороже. Хм. Вдруг украдут в толпе? Неважно, ей делать нечего получить новые, даже просить не придется, только вздохнуть горестно.

Вот подойдут – бирюзовые подвески и ожерелье. Застывшие цветы небесных фей, которые они роняют с неба под ноги смертным…

– Госпожа, не делайте этого, – Минору подкралась так тихо, что молодая женщина, как та самая фея, уронила подвеску.

– Чего «этого»?!

– Я же не слепая. И знаю вас.

– Тогда ты знаешь и какая жизнь у меня была.

– Очень хорошая жизнь, госпожа.

– Неужто? С человеком, который годится мне в отцы, на положении почти изгоя?

– Как вы можете подобное говорить! – рассердилась Минору. – С вами носились, как с золотой вазой! Нет бы в благодарность ребенка ему подарить!

– Не хочу. Я и так не свободна, а буду связана совсем. И что этот ребенок получит? В семью ему не войти, госпожа костьми ляжет, а не допустит.

– Своих-то нет у нее, так что все еще возможно…

– Невозможно! – резко ответила Сайэнн. – И отстань от меня. Если кто и ведет себя неразумно, то это он, связавшись с Нэйта. И не хлопай глазами, мы это обе знаем.

– Ничего же не решено еще, – пробормотала служанка. Пыл ее поутих. И вправду – случись что, не пожалеют и Сайэнн. – Идите, если хотите, но возьмите девушку, хоть Мирэ, и осторожней все-таки, помните, кто вы.

**

Шимара никогда раньше не слышал, чтобы Суро так, простонародно выражаясь, орал. Изливал гнев в воздух, не заботясь, что поблизости не только пара верных людей, но и слуги за стенами его покоев тоже, считай, рядом. Не слышал, и сейчас поддерживал его полностью: просто взять и придушить наследника не получится, хотя, может, все-таки стоит?

Макори не захотел ждать.

Конечно, этот удар ножом Тагари был запланирован. Но, демоны его задери, не сейчас! А когда свершится переворот, когда Отряды Атоги подоспеют и возьмут Срединную, а сам он отправится на север на замену убитому генералу.

Макори решил, что отец преступно тянет, родина в опасности, а его самого задвинули в глухую крепость. Не менее преступно.

– Я ему башку сверну, – рычал Суро, опираясь о стол и наклонившись вперед.

Шимара грустно поддакивал.

Этот… молокосос вправду, что ли, надеялся возглавить войско взамен Тагари? Или что Атога туда резво на крыльях перелетит? Или еще что-нибудь?

Или… или произошло то, о чем Суро сейчас не подумал. Кто-то сбил с толку Макори, страдающего без дела, подал ему неверный сигнал. И этот кто-то живет с ними в одном городе и суть будущей интриги неплохо себе представлял.

Так что может не Макори шею свернуть, а послу?

Или… досмотреть это представление до конца, не влезая?

**

Жизнь в монастыре Черного дерева, Эн-Хо, легче не становилась, и продуктов оставалось все меньше, но беженцы теперь приходили реже, а весенний, сладковато-свежий, хоть и холодный пока ветер все чаще вызывал улыбки на лицах. И вести долетали обнадеживающие – войска генерала оттеснили чужаков от стен крепости и понемногу отодвигают к горам Эннэ. А там и крепости Ожерелья, хоть сейчас и полупустые, и граница недалеко.

Нээле тоже теперь нередко улыбалась, хотя сны опять начали ее тревожить. После недавнего, странного, каждую ночь стали приходить короткие видения – то кровь на камне прямо перед носом – казалось, и проснувшись могла дотронуться; то чужие голоса в тумане…

Монахи, которым рассказывала, советовали пить больше успокаивающих отваров, а меж собой – как-то Нээле случайно услышала это – толковали, попала к ним просто девушка впечатлительная или сновидица с неразвитым даром, может и вовсе не случайно ее сюда привела судьба. И как бы проверить это, раз пока им никакого знака.

Монахи были всюду, как воробьи – такие же невзрачно-коричневые и такие же неинтересные взгляду; он соскальзывал с фигур в широких одеяниях. Вот оно, истинное служение – становиться совсем незаметным для мира, но при этом делать для этого мира все, на что способен…

Жаль только для Нээле не могли сделать одного – избавить ее от тревог.

Но, какими бы ни были ночи, дни проходили довольно радостно. Только не для Мухи, страдавшего, что захватчиков победят без него.

– Я бы хоть к обозу войска пристроился, – говорил он.

– Пока в одиночку доберешься до Трех дочерей, будет лето, и, даст Заступница, уже все закончится, – терпеливо отвечала Нээле. Когда беседовали так, обычно чистили какие-нибудь корни, или мыли полы: девушка уже привыкла к маленькому помощнику.

– Можно дойти до Сосновой, – возражал Муха. – Оттуда новобранцы уходят воевать.

– Оттуда тебя точно прогонят. К отряду, который спешит, хвостиком не пристроишься.

Для Нээле эти беседы были чем-то вроде ритуала, подтверждающего храбрость мальчика. Для Мухи – она не знала.

Сейчас закончили нарезать коренья-приправы для супа – монастырским поварам приходилось готовить много. Работали на кухонном дворе, пристроившись у большого стола. Раньше за ним только готовили пищу, а сейчас и кормили беженцев.

Корзина, объемная, оказалась довольно легкой – девушка отослала Муху, решив, что сама донесет.

У порога кухни играли дети, несколько маленьких девочек. Ждали обеда. Одновременно подняли голодные глаза на нее – и снова вернулись к игре. Немудреные куклы, из одетых в лоскуты деревянных чурочек. У Нээле в детстве была похожая, но разряженная, как принцесса – мать постаралась, подбирая ненужные кусочки тканей и расшивая их.

Девочки играли в Небесных красавиц, из тех, что летают на облаках и украшают одежды радугой. Играли, чумазые, в криво залатанных кофтах и юбках не по размеру. Хотя… кто их видел, тех красавиц, на самом деле? Поэты? Они могут воспеть любую невзрачную с виду мелочь так, что станет ясен ее истинный смысл и очарование. Может, девочки эти куда ближе к Небесам, чем придворные прелестницы…

Нээле, задумавшись, чуть не наступила себе на юбку, переступая порог; вовремя успела подхватить подол. Куклы…

Раньше бы, верно, мысль ее ушла в сторону девушек, красоты и нарядов, но сейчас ясно представились небожители, сидящие на облаках, и со смехом двигающие деревянные чурочки, изображающие человечков. Нет, сама Заступница так не играет, и Опорам не до игр, а вот небесные дети, или еще какие-нибудь добрые, но беспечные сущности, рожденные среди бесконечного блага…

У одной из беженок, смуглой неразговорчивой женщины, было необычное прошлое – она в юности служила в лавке аптекаря, который увлекался изобретением лекарств. Женщина плохо умела читать, но память у нее оказалась цепкой. Порой беженка помогала Нээле разбирать корни и травы, и разговорилась понемногу; поведала в числе прочего, как аптекарь давал ей некое зелье, после которого она то ли спала, то ли грезила наяву, но во время этого точно посещала небесные сады. До сих пор помнит нефритовую листву разных оттенков – настоящие каменные пластины, тончайшие, и то, как они звенели-шелестели под ветром. Ветер же в тех садах разноцветный.

Небожителей женщина увидеть не успела: ее хозяина арестовали за какое-то жульничество. Но уверяла, что к зельям дела эти отношения не имели.

Рецепт бывшая служанка запомнила, раньше мечтала снова слетать на Небеса, но сперва не могла достать всё нужное, а потом и не до того стало.

Нужное… не такие уж редкие травы она назвала, у монахов водились и большие редкости.

Нээле в монастырскую кладовую проникнуть могла – к девушке привыкли и особо не глядели, куда она идет.

«Я должна посмотреть, что видно сверху о нашем будущем», – думала она, пока, вздрагивая от каждого шороха, перерывала полки со склянками, горшочками и связанными в пучки корешками. Полагалась больше не на описания женщины, и уж точно не на знания свои, хоть и подучилась немного в монастыре, а на дар, о котором говорил Энори. Если, конечно, он не утерян… и если он был.

Нужные травки и корешки поманили – словно золотистой росой спрыснули их, и руке тепло, когда мимо проводишь.

На вкус отвар оказался довольно горьким, будто жуешь еловые почки и закусываешь ивовой корой. Девушка сомневалась, правильно ли сготовила зелье, но спрашивать беженку побоялась. Если что-то пойдет не так, сама Нээле и ответит, а у женщины дети.

Выпить отвар залпом не получалось. Морщилась, прихлебывала, когда прибежал Муха. Что-то возбужденно заговорил, но очень уж громко, а в голове зазвенело. Нээле вяло отмахнулась – хорошо, иди, мол. Потом… Удивилась немного, когда мальчишка кинулся к ней обниматься, но решила назавтра его расспросить подробней, что все же случилось, а то очень хочется спать.

Не заметила, как сомкнулись глаза.

Перед ней снова было плато с травой. Никаких нефритовых деревьев – только поле и ветер. Среди травы стояли игрушки – сперва девушке показалось, что это виденные недавно чурбачки-куклы, но нет: на них были вырезаны знаки Опор. Да это они сами, грубо сделанные, но узнаваемые! Вот Бык с четырьмя рогами, вот Черепаха, стоящая на задних ногах… да, все пять Опор тут. И вроде не деревянные они, а глиняные – не успела как следует рассмотреть, послышался детский смех. Оглянулась – а никого, только ветер шевелит траву.

– Ищи меня! – крикнул кто-то, но не ей.

На плато дети играли в прятки: смеялись, бегали. Нээле не видела никого, только слышала голоса, и порой кто-то проносился мимо нее, почти касаясь.

Она обернулась к Опорам, те по-прежнему стояли среди травы, но немного иначе, будто кто передвинул. Теперь нарушен был ровный круг, фигурка-Ахэрээну сдвинулась к центру, а Бык слегка завалился на бок.

Снова кто-то пробежал, засмеялся. Стало немного жутко. Одна, трава, ветер – и невидимые дети… да дети ли?

Нээле потянулась было, поправить фигурку, но не смогла шевельнуться.

– Неизвестно, что было в чашке, – говорил пожилой монах, местный лекарь. – Неразумная дочь уничтожила все остатки растений, которые приготовила.

– Возможно ли что-то сделать, ученый брат? – спрашивал помощник настоятеля.

– Она спит второй день… ее душа далеко. Остается молиться и надеяться, что она захочет рассказать, что видела, и вернется.

– Эта девушка всегда была странной, – помощник настоятеля глядел в окно, стоя у кровати Нээле, а пальцы привычно перебирали глиняные бусы на поясе. – Есть люди, которым Небеса не дают жить спокойно, как весна и осень велят перелетным птицам лететь.

– И от брата Унно вестей никаких, – вздохнул лекарь. – Может, если проснется девушка, расскажет о нем…

Перевел взгляд на лавку, на которой стояла чашка; запах горького зелья почти уже выветрился. А по лицу спящей неясно было, снится ли ей хоть что-то. Лицо белое-белое, и дыхание еле заметно.

Поздно хватился служитель при хранилище трав; пока распутали, что к чему и кто кого видел…

**

Мохнатые лошадки, привыкшие к горным тропам, осторожно переставляли копыта, порой фыркали, вдыхая влажный туманный воздух. Вэй-Ши и его подручным, отважным в родных горах и в долине Трех Дочерей, тут было не по себе. Разумеется, у них и помимо Энори были проводники – двое неприметных мужчин, давно выдававшие себя за местных, но все равно – нехорошие это были горы, опасные. А сейчас, когда все таяло, пласты глины сползали по склонам, когда на свободу устремились горные речушки, вести отряд было просто безумием.

Тем более что Энори их покинул – он-то говорил временно, только кто знает… Правда, он дал строжайшие наставления, как и куда направляться, несколько листов бумаги исчертил картами. Нарисованные с виду небрежно, они были удивительно точными; казалось невероятным, что память человека вмещает нужное количество шагов до каждой приметы.

Энори велел идти как можно быстрее, расстояние, какое предстояло отряду проходить каждый день, он обсудил с командиром: если не миновать до разлива пару речушек, может быть плохо. Советы эти – о скорости, о направлении – порой противоречили словам других двух проводников

Вэй-Ши слушался молодого перебежчика, к неудовольствие провожатых, которые чувствовали себя теперь лишними – а ведь годы жили, притворяясь своими, почти не надеялись, что Мэнго и впрямь решит послать отряд в Юсен. Про Сосновую тогда и не думали.

Не только проводники испытывали недовольство: некоторые офицеры Вэй-Ши начинали роптать и не хотели ждать возвращения Энори. Сейчас, на расстоянии его влияние ослабело, а тяжкая дорога усилила недоверие.

Все чаще глубокая черта перерезала лоб Вэй-Ши. Что лучше – соблюдать осторожность или понадеяться на внезапность и скорость? Отряд – не семейство землероек, не бестелесные духи ущелий. Старались не трогать жителей Юсен, вели себя тихо-тихо, но одну деревушку пришлось уничтожить. Наткнулись на лесорубов оттуда…

Следопыты помогали отыскать возможных свидетелей, но смысла не было себя обманывать – скоро их всех обнаружат. К тому бы моменту дойти до крепости, будет уже все равно.

– Он обещал вернуться к середине Луны, – говорил Ка-Ян; сам не знал, почему, но словам Энори верил.

– А если и вправду – ловушка? – командир никогда не делился мыслями с ординарцем, но тревога развязала язык.

– Сами ж говорите – толку-то от нее. Ну, прикончат всех нас, у Мэнго в Долине много солдат.

Командир так вздохнул, что ординарцу стало ясно – тот не местных войск опасается. А того, что военачальник рухэй их просто использовал, теснимый к границам. Вот сейчас прознают про отряд Вэй-Ши, и устремятся к Юсен, а Мэнго с племянником опять отвоюют долину. И ту большую крепость захватят.

Теперь и Ка-Ян загрустил. Просто драться с врагом, еще проще подозревать в предательстве чужаков, но вот когда свои жертвуют тобой ради победы… как-то не очень. Даже если бы сам с радостью согласился отдать жизнь, отвлекая внимание. Так ведь не спросили…

– Слетал бы ты к нему, что ли, – бормотал, протягивая ястребу кусочки мяса на палочке, – Ты, верно, его бы смог разыскать… только ты ведь его не любишь. Нам бы до Сосновой добраться, победить там…

…А то бесславно сгинуть в этих туманных горах будет глупо. И песен не сложат…

**

Свадебный гадальщик был довольно молод, худ, как щепка и очень в себе уверен. Его пестрая одежда одновременно вызывала улыбку и пробуждала почтение.

– Я буду рад возвестить о будущем счастье вашей семьи, господин, – он встряхнул маленьким деревянным бочонком, глухо загремели гадальные кости.

Те времена, когда жениха и невесту подбирали по множеству знаков, уже миновали – во всяком случае среди знати. Куда больше имели значение имя рода, его доход и связи. Звезды и приметы кое-что могли подсказать, а на долю гаданий оставалась самая малость – предсвадебный ритуал.

Рииши не помнил, чтобы хоть кому-то перед заключением брака было предсказано зло или хоть неурядицы. Наверное, и с его предыдущей невестой… впрочем, они не успели.

– Мне не нужны твои услуги, – ответил он преувеличенно ровно.

Гадальщик смутился. Он думал – это читалось по его острому сухому лицу – что кто-то уже опередил. Но как же могло так выйти? Ведь его звал распорядитель…

– Ты думаешь, мы уже пригласили другого. Но нет, никого не надо. И товарищам своим передай, если захочешь…

Пестрая фигурка побрела прочь от ворот.

Возможно, родичи Майэрин будут против. Но раз все эти гадания неправдивы, зачем?

Правдивые, откровенно говоря, он тоже слышать не хочет.

Свадьбу сыграли тихо – даже без учета ползущих слухов, смерть отцов жениха и невесты, война – куда уж тут праздновать. И лица молодоженов трудно было назвать счастливыми, у невесты – задумчивое и немного испуганное, у жениха – чуть смущенное и слегка виноватое. Но многие отмечали, кто раньше видел Майэрин – эта серая уточка неожиданно выглядит почти хорошенькой. Красно-бело-золотое платье звенело подвесками, такие же, качаясь у висков и надо лбом, придавали блеск глазам.

На третий день после свадьбы Рииши уехал в Срединную, пока без жены – все должны были подготовить к ее прибытию.

Лайэнэ в эти дни написала несколько песен, будто все пережитое стремилось от нее оторваться и улететь. Пела, много играла, сидя в беседке среди рябин, алевших над оставшимися в тени островками снега. Пальцы мерзли, но почти не замечала этого. Думала – хоть бы остался в крепости с оружейниками, не отправился на войну. Еще думала – если бы полтора года назад она все же не поддалась чужим чарам…

Наверное, поэты выбрали бы для него первый путь. Загореться страстью, оставить прежнюю, безбедную жизнь и выстроить новую… Он сильный, он бы сумел. Только вот был бы счастлив? А страсть… она могла и пройти.

На втором пути у него будет достойная спутница, близкая по устоям и воспитанию, и прежнее положение. Они справятся с нависшей над Домами тенью. Скорее всего, со временем придет и любовь – не звезда, но свеча, а может и теплый очаг.

Кто знает, что лучше…

Только бы Небеса сохранили.