Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Кто поверит эху? – Часть 4. Война

Глава 1

9 с половиной лет назад.

– Орехи поспели, – сказала старая Киин, вытирая мокрые руки о юбку. – Пора собирать.

Муж ее, Сахи, хранитель моста, кивнул, сидя на пороге дома. Смотрел на закат – розово-оранжевое сияние разливалось по небу, меж кленовых листьев просвечивало, а сами листья делало черными. Орехи – это прекрасно, значит, будут паста и масло. Значит, вскоре можно полакомиться жареной рыбой в ореховом соусе.

– Подумай, кому на деревья лезть, – продолжила Киин, – Опять все, что наземь попадают, успеют черви попортить.

– Мальчишек с той стороны позову, – откликнулся муж, почесывая седой висок.

– Они только все разворуют…

– Пусть, – Сахи зевнул. – Нам много не надо.

Хрустнула ветка. Старики обернулись – увидели мальчика, весен десяти-двенадцати. Близко он подошел, со стороны леса – и тихо-тихо. А сейчас будто нарочно на сухой сучок наступил, чтобы заметили.

Стоял, светлым силуэтом среди черных стволов, и за спиной закатное пламя плясало. В штанах был и рубахе из небеленого льна, из какого погребальную одежду шьют. Только покрой – как у живых, и сшито, видно, на скорую руку, неумело – тут топорщится, там поджимает.

Муж и жена за амулеты схватились невольно – да страх прошел сам собой. Что, в самом деле… мальчик, похоже, пуще того боится. И стоит на земле твердо, траву приминая – не как призраки. Мальчик, простой человек – может, заплутал в лесу.

Незнакомый, в соседней деревне таких нет. Волосы длинные на лицо падают, взгляд из-под них быстрый, диковатый. А сам все молчит. Подошла к нему Киин – молчит, и вот-вот стрекача задаст. За руку взяла – вздрогнул, а кожа, как лед.

– Кто ты? – спросил старик. Мальчишка только мотнул головой, да воздух втянул.

– Ты немой? – Киин вступила.

И снова он головой помотал:

– Я… говорю.

– Как звать-то тебя? Ты откуда? – ласково спрашивали, только он не ответил. Шагнул к дому, к открытой двери – и остановился.

Киин с мужем позвали его за собой – заходи, гостем будь! – да про собственные вопросы ненароком и позабыли, будто неважен ответ.

К огню подвели, погреться – впился зрачками в языки пламени, потянулся, будто к душе собственной. И не отходил от очага, на голос не откликался.

Киин ему поесть собрала – так пришлось за плечо потрясти, только тогда обернулся. Смотрит из-под тяжелых прядей, а лицо загаром не тронутое.

Ладонью над миской похлебки провел, будто не знал, что с такой пищей делать. И отстранился.

– Ты ешь, ешь, – ласково произнесла Киин.

А он будто не слышал, все на огонь поглядывал. Потом встал, обошел комнату немудреную – очаг, стол, скамья; в стене, что дальше от входа, ниша, одеялом завешенная. Глиняный пол, на окне деревянный ставень, потемневший от времени, рассохшийся. Бедное жилье, смотреть не на что. А какому быть у хранителя полузабытого мостика, гордо мостом именуемого? Давно все в обход ездят; дорога недалеко, да сюда гости редко сворачивают.

Обошел мальчик комнату, вышел наружу.

– Похлебка ж остынет, – заикнулась было Киин, но последовала за ним, не остановила. Там, за порогом, уже поблескивали крохотные огоньки, мерцали в траве, поднимались на ветки. Не то светляки, не то безобидная мелочь бесплотная. А чудо лесное замерло, глядя на дверной косяк, на прибитую к нему кедровую фигурку-шеа, защиту от злых сил. Протянул руку, пальцем повел над ней, не решился тронуть.

Обернулся на женщину, удивленно, как ей почудилось.

– Это зачем? – спросил.

– Чтобы духи недобрые в дом не зашли и к дому не подступили, – объяснила она.

– А как же… – начал мальчик, и замолчал. Поглядел на небо темнеющее – одна багрово-рыжая полоса осталась, гас костер западный.

И, будто в холодную воду нырнул, на полувздохе, более не оборачиваясь, вновь зашел в хижину.

Ночью старики проснулись от холода. Вроде друг к другу прижавшись лежали, вроде еще грела кровь, и на дворе была отнюдь не зима – а продрогли до самых костей. И жуть заструилась по полу дымкой туманной, почти различимая взором.

– Что за дела, – прошептал Сахи, натянул одеяло на себя и жену, потом о госте вечернем вспомнил: тут, неподалеку ему ложе устроили… Только больше ничего не успел подумать.

Пение за стенами послышалось – без слов, и будто без голоса, так, воздух звенел, ветви гудели, слаженно, то выше, то ниже, успокаивая, нагоняя сон.

И страх прошел, и заснули оба.

– Это нам подарок Заступницы, внуком будет, – сказала поутру Киин, глядя, как вчерашний гость пытается сладить с волосами с помощью подаренного ею шнурка. Тяжелая смоляная масса все время выскальзывала, и узлы вязать мальчик, похоже, не умел.

Сахи кивнул согласно. Отвел мальчишку к ручью, учил силки на рыбу ставить. И снова позабыл спросить, откуда тот взялся и как имя его.

Глава 1

– Мне тут не нравится; словно болотная травка повсюду – зеленая, яркая, а под ней топь, – голос Ариму звучал хрипловато, доверенный слуга простыл по дороге.

– Что делать, Хиноку Майя всегда был человеком двуличным, – Кэраи рассеянно отвечал, а сам, не отрываясь, смотрел в окно, приоткрыв затянутую шелком створку. На втором этаже комната, непривычно: так жил только в гостиницах, да первые пару лет в Столице, бок о бок с другими молодыми чиновниками. А сейчас рядом – только верный Ариму, остальные слуги в соседнем крыле. Светлейший господин Майя придумал десяток причин, почему удобней именно так, и Кэраи не стал спорить. Все равно за жизнь тут опасаться не приходилось. Пока.

Из окна был виден заснеженный сад, не такой, как дома. Много-много плакучих ив, больше похоже на рощицу у протоки. Ивы навевали тоску, ей было трудно не поддаваться. В это дерево, говорят, часто вселяются души погибших красавиц… и, хотя оно бесспорно красиво, но в таком количестве-то зачем?

А между стволами – причудливо расставленные большие камни разных оттенков. Как есть кладбище…

– Долго вы будете ждать ответ? – спросил Ариму. Кэраи вздрогнул – задумался.

– Я каждый день наблюдаю за лицом этого лиса в человеческом облике. Пока он еще и вправду не определился. Мне нет смысла сейчас уезжать.

…Назвались на границе, и вскоре их ждала торжественная встреча в двадцать всадников, легкий путь со всеми удобствами и подозрительные взгляды сопровождающих. В главном городе Мелен, Акатайе, к воротам в сопровождении свиты подъехал сам хозяин провинции – низкорослый полный мужчина с удивительно свежим цветом лица и юношеской подвижностью. А ведь ему уже сравнялся пятый десяток.

Привычная в таких случаях маска учтивости, чуть изумления – искусно сделанного, за время, пока от заставы доехали, удивляться любой перестанет. Интересней оказалось то, что проглядывало из-под маски. Ожидал ведь, что явится гость, и, верно, знает, зачем. Сам ли додумался, или намекнул кто?

Да, Мелен сейчас бедствует, подтвердил Майя – он не стал тянуть с разговором, видя, что и приезжий не рвется сперва как следует отдохнуть. Переодеться с дороги, перекусить – и можно говорить о серьезных вещах.

Мелен нуждается, это верно. Урожай в провинции погиб… но как Хинаи, пострадавшая от наводнения, может предлагать немалые деньги за войско?

– Пока не дошло до того, чтобы отдавать личные средства нашего Дома на закупку зерна и починку дорог. А вот на воинов их потратить самое время.

– Интересно, интересно, – неопределенно сказал Майя. Правый глаз его чуть косил. С такой бы наружностью – в поэму о состязании обманщиков… – Я, разумеется, дам ответ.

– Как скоро?

В Столице Кэраи в жизни бы так в лоб не спросил. Да пошла она, эта Столица.

– Разумеется, как можно быстрее, после тщательного обдумывания. Полагаю, вы хотите дождаться ответа здесь?

«Уехав, я его и вовсе не получу», – подумал гость.

С почетом Кэраи разместили в личном доме главы провинции, и… и всё. При новой встрече Хиноку Майя заверил – никто не намерен тянуть, надо лишь все обдумать. И еще раз. И так, судя по всему, до бесконечности.

Не со Столицей же он решил связаться, в самом деле. Гонец доберется нескоро, а птицам не доверяют такие послания.

Тут пытались подражать сердцу Золотой птицы, ее главному городу – куда больше, чем в Хинаи, где разве что диковинками привозными забавлялись. А тут и покрой нарядов, и убранство комнат, и даже стиль письма старались подделать под тот изящный, избыточно утонченный стиль, какими отличались придворные. И странно эта ломкая прихотливость ложилась на северную крепость и простоту – будто из гранитной скалы решили высечь хрупкую с виду статую. Нелепо вышло. Как с теми же ивами – в садах Столицы круглый год цветы, рядом с ними поникшие ветви не навевают тоску.

По большей части гость оставался в городе, но посетил здешнюю гордость, пещерный храм в холмах. И озеро водопадов, сейчас замерзшее – странно было видеть застывшую в бурном течении воду.

Любитель изысканного, Майя пригласил к себе поэтов, художников и звездочетов из Срединных земель. Но те, что соглашались ехать в глушь, терпеть суровые зимы, часто были не слишком талантливы, либо чем-то по мелочи не угодили Столице. Талантливых, но опальных не звал – боялся.

Мелен казалась молодящейся красавицей, из тех, что гонят от себя мысли о возрасте. В этом смысле глава провинции был для нее достойным партнером.

– Снег падает…

На тыльную сторону ладони опустилась полупрозрачная звездочка.

Ариму прокашлялся:

– Не стоять бы вам у открытого окна. На что там смотреть, в этом саду.

– Ты замечал, какие разные все снежинки? А с виду одно и то же. Как судьбы человеческие…

Слуга не сдержал короткого смешка.

– Если уж вас на такие разговоры потянуло, значит, совсем на душе погано.

– Какой ты… я о судьбах и мироздании, а мне в ответ о поганом!

– Да и голос у вас… – гнул свою линию Ариму, но отвлекся: – А вон, смотрите, за теми камнями близнецы по снегу круги нарезают. Смотрят на ваши окна. Все-таки что-то они здесь задумали…

– Могу помахать им, раз смотрят, – улыбнулся Кэраи. – А ты бы отсюда их различил?

…А ведь Мелен могла бы, объединившись с Хинаи, помочь отстоять независимость севера. Если бы началось все раньше. А сейчас – уже нет, здесь не осталось тех жизненных сил, которые позволяют давать отпор превосходящим армиям. Проще подчиниться, сохранить насиженное место или хоть подобие оного. Ведь и сам он такой, и не одобряет брата…

Закат над свободными землями севера. Остается любоваться его яркими красками. А немногочисленные сторонники прежнего мира погибнут в войне с рухэй, и Солнечная птица накроет Мелен и Хинаи своим крылом.

А пока Мелен поскуливает от страха, что рухэй могут придти и к ним, но не смеет ослушаться приказа Столицы. Надеется, что захватчики на их земли не сунутся. И, что обидней всего, похоже, правы.

Впервые ему не с кем было посоветоваться. Думал, возвращаясь на родину, что есть еще пара-тройка лет, но война началась раньше. Думал, сумеет закончить – а потом хоть трава не расти. Что останется на сердце, его личное дело, но долг свой он выполнит.

С рухэй будет разбираться Столица…

Отсекал от Дома Таэна верные семейства, как ствол обтесывают от веток, чтобы в час, когда сюда явится новый ставленник, север не вспыхнул бы. За братом пошли бы все, а помимо него поднять серьезный мятеж тут никто не способен. Побурлили бы и успокоились. Даже Нэйта, самые сильные, не смогли бы – их давно слушают только из страха, а одного страха мало, выступить против Золотого трона.

Но война развязана, и неясно, что делать. Словно к рукам привязали веревки и тянут в разные стороны. Он не должен помогать брату – тогда Дом их падет наверняка. И он не может смотреть, как горит родина от рук чужаков. Только в случае мятежа она также сгорит, в костер затянет и причастных, и непричастных.

Стиснул пальцами виски. Голова грозила лопнуть. Кажется, поговори с кем, и хоть немного станет легче – но говорить он мог только с Ариму, а от того ждать советов не приходилось. Не в этот раз. Как же все подступило близко, а он оказался слабее, чем думал.

Рука замерзла, хоть не чувствовал этого – но снежные звездочки теперь таяли медленно, нехотя, и манжета словно отделана белым мехом, отдельных снежинок не различить.

Около Майя часто появлялись Ируи и Ошу, сын и племянник, первенец любимой сестры. Их Ариму и прозвал близнецами. Молодые люди – невысокие, круглолицые, с не слишком выразительными чертами – до странности походили друг на друга, в сумерках их легко было спутать. А вот голоса – различались, как рожок и глуховатая походная труба. А еще один почти все время носил одежды сливовых тонов, а второй – морской зелени. Это даже сейчас забавляло, хоть и тяготило затворничество.

Ируи казался образцом послушного сына, а вот племянник был из другого теста и даже публично позволял себе не соглашаться с дядей.

– Уверен, он бы нам предоставил войска, – сказал Кэраи. – Честолюбив и не одобряет растущей тут власти Столицы. Только увы, избавиться от дяди у него нет ни возможности, ни желания.

Вечером этого дня Хиноку Майя пригласил гостя к себе. Унизанные кольцами пальцы хозяина подрагивали, а глаз косил больше обычного. Решение принято, понял Кэраи. По крайней мере, хоть что-то по делу сейчас прозвучит.

– Деньги, конечно, большое подспорье, – Майя поводил плечами, будто ежился от холода. – Но ведь если Столица выкажет недовольство… – он еще чуть помялся, и будто воспрянул: – А вот помощь родне – дело другое, совсем другое!

Родне. Дочерей у главы Мелен нет, зато есть племянницы, из которых не замужем только одна…

Как можно более искренним голосом Кэраи спросил:

– Если вы имеете в виду моего брата, боюсь, что…

– Нам будет достаточно и вашего имени, – заверил хозяин провинции. – Если вы согласитесь, дело будет за малым – слово ее родителей и договор с вашим многоуважаемым братом; надеюсь, заключить его не составит труда…

Оставшись один, Кэраи погрузился в задумчивость. Сидел у изукрашенной медной жаровни, вертел в руках чашку из-под вина. Не заметил, как прибежал Юи, младший из спутников, и о чем-то переговорил с Ариму. Только когда затворилась дверная створка, и остались вдвоем, и старший слуга подошел, как следует откашлялся над ухом, – вскинул голову.

– Он готов, если что, отказаться от племянницы, – сказал наконец. – Не верит, что все обойдется, но готов рискнуть из-за денег.

– И вы согласитесь? – спросил Ариму.

– Ради Хинаи? Да хоть на крысе жениться, – отозвался Кэраи. И прибавил: – Разузнай про эту девушку, не с тобой, так с другими слугами охотней поделятся всеми ее недостатками.

– Может, она и вовсе их не имеет? – предположил слуга.

– Ну конечно, так бы и попытались по-быстрому сплавить в обмен на войско! Да и не младшая она, если я правильно помню, свадьбы же чаще играют по старшинству…

– А если совсем уродина? – участливо спросил Ариму.

– Тянуть не надо было, подобрал бы себе невесту еще в Столице… вот и поделом, – прозвучало вроде и весело, а вроде с опаской.

Свадьба… Тагари выйдет из себя, и весь договор к жабам болотным. А вот если сначала предоставить ему войско, может и согласиться. Только вот как бы так повернуть и убедить Хиноку Майя сделать то же самое, но наоборот?

Недостаток у возможной невесты обнаружился один – хромота. В детстве оперлась на старые перила, упала и сломала ногу, врачи неудачно срастили кость. В остальном, по словам Ариму, девушка была вполне хороша. Но, видно, походка ее стала настолько непривлекательной, что до двадцати двух лет желающих не нашлось. А совсем уж очевидных карьеристов спроваживал дядюшка.

А вот Ошу сестру, похоже, любил. Подумав, Кэраи попросил встречи с ним. Для разнообразия не пытался выверять каждое слово, избегая прямых толкований, а выложил все как есть. Мол, такое вот предложение – и очевидно, что не новость оно для тебя. Ради военной помощи, разумеется, я согласен, а ты готов ли к тому, что, возможно, сестра пострадает? Дом Таэна и без того не на лучшем счету у Столицы. А Майя, разумеется, глава Мелен, только девушка и ее счастье все-таки не ему важнее, а брату.

Ошу, слушая эти слова, был мрачен, как сова, которую попытались днем достать из дупла. Что бы ни сказал ему светлейший родственник, убеждая в правильном шаге, видно было, как впечатление от разговора с дядюшкой стремительно тает. Насколько же они разные все-таки с двоюродным братом – прямо как он сам и Тагари, только этих с лица перепутать можно в два счета. Может, поэтому они выбрали себе цвет одежды и не отступают от него? Или как-то по-своему поняли столичные веяния?

Тактика оказалась верной – начни гость просто отказываться, молодой человек обиделся бы за сестру. А если согласен, но опасается за ее будущее, тут можно и подумать как следует.

– Договора о браке достаточно, чтобы иметь основания для военной помощи – платной, конечно, а там сами смотрите, имеет ли смысл отдавать свою родственницу нашей семье.

Не сомневался – молодой человек сегодня же попытается увидеться с дядюшкой, поэтому назавтра сам намеревался встретиться с Майя. Но тот неожиданно срочно уехал, и к концу третьего дня Кэраи начал беспокоиться. Хотел было еще раз наведаться к озеру водопадов – без задней мысли, просто по сердцу пришлись бело-голубые застывшие потоки.

Но прозвучала страшная весть – в округе, где находилась столица Мелен, и в самом городе моровое поветрие.

**

Орел, паривший в небе, привык, что поля – его охотничьи угодья – пересекает некая сухая река, по которой вечно что-то и кто-то движется, порой вполне себе добыча – фазанов везут, кур – но охотиться там нельзя. Сейчас он был голоден и готов был рискнуть, смотрел на небольшую вереницу повозок – но ничего привлекательного не нашел, и взмыл выше, почти невидимый уже для человечьего глаза.

– Улетел, – сказал звонкий голосок, – А ты говорила, орел над дорогой – это к добру.

– Он сверху нас видит и благословляет, – прозвучал женский голос.

Девочки радовались, облазили изнутри весь фургончик, в котором ехали вместе с матерью. Истэ боялась, что им тяжко будет столько дней колыхаться в повозке, но позабыла себя восьмилетнюю. А то, что дочки никогда не бывали где-то, помимо соседнего с домом большого села да одной-двух деревенек, делало для них и пустую дорогу сказкой. То и дело отгибали край тяжелого войлочного занавеса, высовывали любопытные мордашки, впускали в повозку струю ледяного воздуха.

– А ну, хватит уже, премерзнете! – без толку прикрикивала на них мать. Но чем дальше, тем меньше веселая возня двойняшек отвлекала ее от невеселых тревожных мыслей.

Тяжело возвращаться на родину, от которой отказалась и которая всего лишь ответила тебе тем же. Вдруг – порой судьба любит шутить – встретится по дороге кто-нибудь из родни Истэ? И ладно еще, если не узнает беглянку. Хотя изменилась она несильно, но если не ждать, внимания не обратишь. А если узнает… Хорошо хоть никто не знает о рождении у нее близнецов, такая примета – не скроешь.

Ее разрывали на части и страх, и любопытство, и необходимость присматривать за умными, послушными, но очень любопытными девочками, которые не желали все свое первое путешествие провести за опущенными занавесками, а на остановках безвылазно сидеть в гостиничной комнате.

И самой Истэ было интересно, изменилось ли что? Смотрела, напряженно вглядывалась в новые лица, будто бы невзначай собирала новости, стараясь не привлечь лишнего внимания – в самом деле, с чего бы не слишком богатой гостье спрашивать о высших домах? Но о них и мало что знали тут, в дальнем округе.

– Мама, эй, что с тобой? – потянули ее за руку, потом дернули сильнее.

Будто очнулась, глянула во встревоженные темные глаза: младшая из дочек, Илин. И в полумраке повозки отличала, не спутала бы ее с Айлин, а ведь даже отец их порой…

Ахнула, схватилась за сердце, огляделась испуганно, словно сонный кошмар вцепился когтями – что я тут делаю, зачем еду на верную смерть, на позор семьи, и еще везу дочерей?!

…И сама не заметила, как снова забылась, словно давно все решила, почему и зачем. А ведь ничего не решала – будто лист сорвало ветром и понесло…

С детства она росла наособицу. Младшая, единственная выжившая дочь помимо троих сыновей. Не всегда родители рады появлению на свет девочки, но о ней, Истэ, просто мечтали. Потому и замуж не отдавали столь долго, не желали расставаться, продолжали баловать и искали подходящую партию. Жениха нашли – лучше и быть не может.

Даже тогда она могла отказаться, но соблазнилась грядущим блеском…

Той юной гордячки нет давно, ее место заняла женщина, счастливая куда меньшим, если подходить со старыми мерками.

Только вот как ни любили ее родные в прошлом, урона чести семьи не простят. Кому она могла бы довериться? Пожалуй, в первую очередь среднему брату, Оюми.

…Он, немного неуклюжий, неловкий, чрезмерно увлекался поэзией, и зачитывал ей вслух куски любимых произведений. Когда-то, века назад, в родительском доме, Истэ посмеивалась над ним, говоря, что жить надо реальностью, а не красивыми словами, и уж она-то своего не упустит, увлеченная проплывающими мимо облаками…

И впрямь не упустила сперва. А потом со звоном и грохотом выбросила.

Никогда не любила Тагари, никогда его женой быть не хотела, но согласилась. И впрямь настолько глупой была, лестным казалось такое-то положение? Или все же чем-то привлек сам по себе? Теперь уж и не вспомнить, память любит обманывать, давая людям выставить себя в лучшем свете.

Истэ раньше превосходно умела владеть лицом, ей это не раз пригодилось: и когда она честно играла роль всем довольной жены, и когда уже замышляла побег. Но сейчас, привыкнув к размеренной жизни с любимым человеком, она боялась, что потеряла искусство обманывать. И того боялась, что перестала себя понимать: всегда была отважной, но сейчас, возвращаясь, поступала не отважно, а глупо, только вот не могла остановиться, словно чужая воля вела.

А тут, на родной земле, и не изменилось ничего – те же дороги, которыми покидала Хинаи, те же мосты, и стражники возле самых крупных из них в своей коричневой форметорчат, как унылые совы. И по обочинам дорог стены деревьев, словно северные леса с трудом согласились хоть так делить свою землю с людьми.

Да, похож путь, хоть покинула Тагари осенью, а сейчас повсюду лежит неглубокий снег. Возле «их» скалы его еще меньше, в Окаэре темплле; а тут девочки норовят поваляться на мягком белом ложе, падают, руки раскинув, в ямки, туда, где намело побольше, оставляют отпечаток тела. И он, не белый уже, сине-голубой, долго еще помнит чужое прикосновение.

– Куда держите путь? – спросил у развилка дороги – направо один округ, прямо другой – высоченный стражник. Со скукой спросил, видно, что мирные путешественники, не разбойники, не торговцы.

– Госпожа?! – встрепенулся весь, когда Истэ выглянула из-за плеча возницы. Ой, Заступница, это ж…

Был у ее отца конюх, а у того сын, не хотел оставаться при доме, все мечтал в земельные податься. Нипочем не узнала бы, если б не рост и не странные брови – одной чертой.

– Мы незнакомы, – сказала Истэ, и поразилась, как уверенно голос звучит. Ровно, и самую чуточку удивленно, будто спрашивает. Так и надо, резкое отрицание больше внимания привлечет.

– А вы разве… Кхм, – прокашлялся он, – А куда и к кому едете?

– С дочерьми к мужу.

– С дочерьми? – заглянул в повозку, смутился, когда девочки заулыбались ему.

– Не страшно детей по холоду везти?

– Они любят зиму, – улыбнулась Истэ, на сей раз искренне. Это, видно, решило дело. Стражник потерял к ней интерес.

– Ну, раз так, проезжайте.

Четверть часа, не меньше – уже и пост дорожный скрылся, и снег мелкий посыпал, скрывая следы колес, а Истэ сама теперь сидела у приоткрытого полога, все вертела головой, разглядывая себя в серебряном зеркале, сохраненном от прошлой жизни. Так опасалась, что узнают, а тут обида взяла. Благодарность Заступнице мешалась с опасливым недоумением. Неужто все-таки постарела? Даже как следует не расспросил…

**

Если путь к Трем Дочерям оказался тревожным и долгим, обратный вышел спокойным, но и вовсе бесконечным. Надо было вернуться как можно быстрее, но Лиани понимал, что три или четыре дня ничего не решат уже. Больше не менял лошадей, оставил ту, на которой увез Нээле из хижины лесорубов. И благодарность к своему скакуну чувствовал, да и деньги грозили закончиться. А раз лошадь одна, заботиться о ней приходилось куда серьезней.

Горы вокруг не кончались, сизые, затянутые пасмурной дымкой: солнце пряталось в ней. Порой сомневался, может, сам он никуда и не движется? Но то деревушка, то столб-указатель, то мостик из щербатых камней говорили – нет, дорога несет его и коня, как ей положено.

Деревушек он насмотрелся в пути. Летом они, верно, разные – где-то почти болото, и там мало что растет из-за сырости, а где-то, напротив, сушь и сплошные камни. Но сейчас все прикрывал снежок, мужчины и женщины кутались почти в одинаковые куртки на вате, и с опаской косились на любого приезжего. Хотя будь на Лиани прежняя форма, повязка со знаком – гораздо больше бы остерегались. А ведь земельная стража призвана крестьян защищать… и делает много для их спокойствия. Но не любят земельных. Грустно это как-то, неправильно.

Да, деревушек он сейчас повидал много, куда больше, чем за годы службы – и не по числу, а по вниманию, с каким разглядывал. Раньше-то в голову не приходило интересоваться, как и чем в них люди живут.

Не только на домики и заснеженные поля смотрел, еще и на следы, какие встречались – птичьи, звериные, а пару раз и вовсе попались какие-то странные. Не иначе барсуки-оборотни. Темные духи юношу не тревожили, хотя иногда отмечал, что из-за ветвей следит за всадником кто-то. Может, лесовики…

Не до них.

Голова стала как наковальня – тяжелая, гулкая, и по ней били горячим молотом. А все тело было бруском железа, его то в холодную воду помещали, то снова в огонь.

Лиани никогда не болел, не сразу понял, что с ним. Осознал только, сняв комнату в придорожной гостинице, когда еле сумел спуститься вниз, чтобы поесть, но вся пища была на вкус, будто глина, да и глотать ее получалось с трудом.

Плохо… Лишь бы за ночь удалось одолеть болезнь. И надеяться, что это от холода и усталости, а не что-то похуже.

За плечом смех раздавался, будто много-много мелких птиц щебетало. Местная служаночка – а может, дочка хозяина – разносила гостям заказанное. Девушка была похожа на Нээле. Заметил ее, как только приехал: провела наверх, показала комнату, так же вот засмеялась, ушла.

Вот теперь внизу ее видит. И она поглядывает, то кокетливо голову наклонит к плечу, то вроде ненароком руку о бедро обопрет, выгнется так, что отчетливо талия обозначится. Ходит-пританцовывает, волнуется коротковатая юбка. Интересно, правда, что ли, глянулся, или просто с виду добыча легкая? Но какие уж тут девушки, обратно бы в комнату подняться, не привлекая внимания слабостью. Больных не любят в придорожных гостиницах, мало ли какую заразу несут.

А на душе все еще нежданно спокойно. Скоро Срединная… ехать туда? Или сразу к младшему Нара? Лишнего шума нельзя создавать… а что будет лучше?

Наверх к себе он вернулся, все еще ничего не решив, а потом стало совсем не до этого. Неожиданно наступило лето, такое, что от жары не знаешь, куда деваться. Кровать то превращалась в груду бревен, на которых невозможно было лежать, то становилась облачным пухом, и тогда он проваливался вниз. Пришла Нээле, затворила окно; ушла – и ставни тут же опять распахнулись, впуская ледяной воздух, небывалый в такую жаркую пору.

Нээле снова возникла рядом, что-то делала, что-то говорила. Лиани пытался подняться, сказать ей – зачем покинула монастырь? Пусть едет обратно! – но голова падала на подушку.