Текст книги "Рейдеры Нила (ЛП)"
Автор книги: Стивен Сейлор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
XXXVII
На следующее утро, когда забрезжил рассвет, я снова обнаружил, что меня разлучили с Бетесдой.
И, не по свое воле, нас соединили с Артемоном.
С наручниками на запястьях и лодыжках, прикованные к противоположным стенам, мы вдвоем сидели друг напротив друга на устланном соломой полу голой каменной комнаты. Высоко над нашими головами светилось единственное маленькое окошко, закрытое железной решеткой. Меня доставили в эту сырую камеру с мешком на голове, но я имел некоторое представление где нахожусь, потому что время от времени из маленького окошка я слышал звуки животных – визг обезьян, трубный рев слона, – что означало, что мы, должно быть, находимся недалеко от зверинца при царском дворце.
В течение нескольких часов после того, как на меня надели наручники, я был один в камере. Наступила ночь, а вместе с ней и полная темнота. Затем дверь открылась, и солдаты доставили еще одного заключенного. Когда они приковали его к противоположной стене, при свете их факелов я увидел, что это Артемон.
Солдаты ушли, и в комнате снова стало совершенно темно. Я сказал несколько слов Артемону, но он ничего не ответил. Он был таким тихим, что я даже не слышал его дыхания.
Измученный, я спал как убитый. Проснувшись с первыми слабыми лучами рассвета, пробивающимися через зарешеченное окно, я увидел, что Артемон тоже не спит. Он выглядел изможденным и осунувшимся, как будто не спал всю ночь. Окровавленные повязки на одном из его плеч, которые я принял за результат нападения Чилбы, наряду с раной на одной стороне его лица, которая оставила большой и уродливый шрам.
– Ты думаешь, мы единственные, кто остался в живых? – спросил я.
Артемон сидел неподвижно, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза.
– Я имею в виду тех людей, которые были на борту «Медузы». Ты думаешь, все они мертвы?
Артемон открыл глаза, но на меня не посмотрел. Он уставился в пространство.
Я кашлянул и прочистил горло, страстно желая выпить воды. – Я спрашиваю, потому что это может иметь какое-то отношение к тому, как долго царь позволяет мне жить. Моя маленькая жизнь не может иметь для него особой ценности, за исключением того, что я все же могу дать несколько подсказок относительно того, что пошло не так в его планах относительно золотого саркофага. Я только надеюсь, что суровый камергер не будет настаивать на пытках, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, поскольку я бы с радостью рассказал ему все, что знаю. Но я не думаю, что у меня будет выбор ...
– Они все мертвы, – сказал Артемон, наконец нарушив молчание. Он по-прежнему не смотрел на меня. Его голос был таким безжизненным и холодным, что у меня мурашки побежали по коже. – Капитаны двух военных кораблей получили приказ убивать всех выживших.
– А что насчет людей, погибших во время налета? Возможно, некоторые были только ранены ...
– Любой человек, которого мы оставили в городе, и который каким-то образом выжил, также должны были быть убиты. Губы Артемона скривились в мрачном подобии улыбки. – Я был тем, кто предложил эти условия, но Птолемей с готовностью согласился. Не должно было быть ни выживших, ни свидетелей ... никого, кто мог бы понять, что произошло, и прийти за мной позже, желая отомстить ... и никого, кто знал бы, где были зарыты оставшиеся сокровища, на месте «Гнезда Кукушки».
– Ты сказал мне, что в тех закопанных ящиках не было ничего, что стоило бы выкапывать.
– Я солгал.
Он говорил без эмоций. Отсутствие у него каких-либо угрызений совести после стольких обманов и смертей было ужасающим, но я попыталась скрыть свою реакцию. Важно было заставить его говорить, чтобы узнать от него как можно больше.
– А как же Метродора? – спросил я. – В последний раз, когда я ее видел, она была жива, на пристани, держала похищенную девушку. Затем она, как мне показалось, исчезла.
– А почему бы и нет? Она же ведьма. – Снова уставившись в пространство, он сверкнул той же мрачной улыбкой. – Только Метродоре суждено было выжить. Она ... и девушка. По моему приказу капитан Маврогенис доставил их на берег во время нашего рейда. Он запер девушку в комнате в здании таможни и отдал ключ Метродоре.
– Итак, вьы намеревался вернуться за девушкой позже. После того, как поддельный саркофаг был погружен и корабль отчалил, ты собирался спрыгнуть с «Медузы» и доплыть до царской барки, в то время как «Медуза» поплыла бы навстречу своей гибели. Тогда вы с Метродорой получили бы плату от царя и разошлись бы каждый своей дорогой, при этом ты забрал бы девушку. Я правильно понял?
Он кивнул.
– Метродора все это время была твоим партнером?
– Почти со дня нашей встречи. Она помогла мне, а я помог ей. Ты видел, как мы вдвоем управляли «Гнездом Кукушки». Я отдавал приказы, а Метродора знала, как использовать их страхи и надежды, чтобы контролировать их. Она называла это колдовством. Возможно, так оно и было. Между нами обоими, казалось, не было ничего, во что мы не могли бы заставить поверить этих придурков, и ничего такого, чего мы не могли бы заставить их сделать обманом.
Я снова подавил отвращение. Я никогда не встречал такого расчетливого или бессердечного человека. – Но, в конце концов, между тобой и Метродорой что-то пошло не так. Я видел, как она держалась за девушку, пытаясь помешать тебе забрать ее.
– В последний момент, когда я сказал Метродоре, что планы изменились, что я все-таки собираюсь сесть на корабль, взять с собой девушку и золотой саркофаг и сбежать, она отказалась идти с нами. Она подумала, что я сумасшедший. Полагаю, так оно и было.
Он, наконец, посмотрел мне в глаза взглядом, таким полным ненависти, что у меня кровь застыла в жилах. Я с трудом сглотнул и взглянул на удерживающие его цепи, убеждаясь, что он никак не сможет до меня дотянуться.
– Ты тот, кто вызвал проблемы, – сказал он. – Ты вынудил меня изменить планы, когда заметил подмену. Никто другой не заметил, кроме тебя, а потом тебе пришлось указать на это всем. Затем ты напал на меня, когда я поднялся на борт корабля. Кто ты, римлянин? Ты называешь себя Пекуний, но Метродора сказала мне, что тебя зовут Гордиан. Зачем ты пришел в «Гнездо кукушки»? И как получилось, что ты все еще жив?
Я понял, почему Артемон решил поговорить со мной. Точно так же, как я хотел разрешить определенные вопросы, на которые мог ответить только он, так и он хотел понять человека, который разрушил все его тщательно продуманные планы.
– Ты спрашиваешь, кто я, Артемон, и я тебе отвечу. Но сначала дай мне понять, точно ли я понимаю, что произошло. Чья идея заключалась в том, чтобы украсть, или притвориться, что он украден, саркофаг Александра? Кто это придумал: ты или царь Птолемей?
– Все началось, когда царский камергер, это насекомое-палочник Зенон, впервые связался со мной несколько месяцев назад через посредников. Сообщения, которыми мы обменивались, поначалу были предварительными, поскольку мы прощупывали друг друга. Затем план, казалось, нарисовался сам собой, и мы сорвались с места. Иногда ночами я едва мог заснуть от волнения. Тот факт, что мне приходилось держать его в секрете от всех в «Гнезде кукушки», делал его еще более захватывающей. Даже Метродора знала не все.
– А что от этого выигрывал царь? Что он надеялся получить взамен?
– Как можно больше золота, чтобы заплатить своим войскам! – Артемон резко рассмеялся. – Царь в отчаянии. Силы его брата намного превосходят его собственные, и они будут здесь со дня на день. Его собственные солдаты месяцами бросали его. Это потому, что у него закончились деньги. Ах, но как раздобыть еще? Переплавив какое-то сказочное сокровище – но какое именно? Для нужд царя хватило бы только самого великого сокровища из всех: золотого саркофага Александра.
– Народ никогда бы не допустил такого святотатства, – сказал я.
– Точно. Но что, если саркофаг был бы украден? Что, если был в результате дерзкого налета, рейдеры бы скрылись с ним? Или, еще лучше, рейдеры, возглавляемые каким-нибудь предателем из семьи самого царя, каким-нибудь злобным незаконнорожденным родственником и претендентом на трон?
– Народ все равно был бы в ярости.
– Да, но в таких обстоятельствах их ярость могла быть направлена не против царя. Если у него не хватало солдат для защиты саркофага, то чья в этом вина? – Он мог бы сказать: «Я остановил бы этих негодяев, если бы несколько оставшихся у меня солдат не были заняты подавлением бунта в Храме Сераписа!» В конце концов, эта вина легла бы на всех, кроме царя – его брата, который двинулся на город и вызвал хаос, его собственные войска, которые покинули свои посты, и сам народ, который пришел в неистовство и отвлек немногих оставшихся ему верных солдат, которые должны были защищать величайшее сокровище города, а не тушить пожары.
– Но на самом деле саркофаг не должны были никуда увозить. Он должен был остаться здесь, в Александрии ....
– Да! Откуда царь мог бы снять драгоценности и переплавить золото. Как по волшебству, царская казна снова была полная. Царь смог бы заплатить своей армии, и у него осталось бы столько золота, что он мог бы расплатиться и с захватчиками.
– Но что, если бы заговор был раскрыт? – спросил я. – Что, если бы что-то пошло не так, как это и произошло?
– Конечно, риск был. Но у царя не было особого выбора. Безумная авантюра была единственным выходом, который мог бы его спасти.
– А ты, Артемон? Что ты сам получал от этого плана?
Впервые черты его лица немного смягчились. Он уставился в пространство и вздохнул. – Дни банды Кукушонка были сочтены. Кто бы ни оказался на троне в Александрии, уничтожение бандитских группировок в Дельте стало бы его высшим приоритетом. Некоторое время я думал о бегстве на Крит, захватив банду с собой. Говорят, на Крите можно хорошо поживиться, но это означает, что каждый вожак бандитов и любой пиратский капитан направятся туда, мечтая стать хозяином острова. Слишком большая конкуренция. – Он покачал головой. – При всех своих прелестях бандитская жизнь – опасна. С меня было достаточно. Я хотел найти выход, желательно с головой на плечах, царским помилованием и таким количеством золота, чтобы мне хватило на всю жизнь.
– Итак, когда Зенон связался со мной и изложил свой план, казалось, что мои молитвы были услышаны. Сначала я отвечал осторожно, а затем со все большим энтузиазмом. Это была увлекательная работа – продумывать все детали рейда. Это я предположил, что Шакал был бы идеальным человеком для изготовления дубликата повозки и ящика, а также фальшивого саркофага.
– И когда бы все это закончилось, с полным помилованием от царя и достойной платой мне и Метродоре, я смог бы отправиться, куда бы пожелал. Я мог начать новую жизнь с...
– С Аксиотеей?
Он склонил голову: – Да. Но ты все испортил. Ты и этот глупый лев!
Он уставился на меня и дернулся в своих цепях. Я вздрогнул и прижался к стене, но цепи держали его крепко.
– Похищение Аксиотеи, – спросил я. – Чья это была идея? Шакала?
К ненависти на его лице добавилось недоумение: – Откуда ты знаешь, что в этом замешан Шакал?
– Сначала ответь на мои вопросы, Артемон, а потом я отвечу на твои. Зачем ты похитил эту девушку?
– Из-за денег, конечно. Ее любовник очень богат. И ... из мести.
– Мести кому?
– Ее богатому любовнику, конечно! Его зовут Тафхапи. Мне были нужны не просто его деньги. Я хотела сделать его настолько несчастным, насколько мог, забрав самого дорогого для него человека.
– Но почему? Что ты имеешь против этого Тафхапи?
– Это не твое дело, римлянин!
– Но похищение провалилось. Тафхапи так и не ответил на твои требования.
Артемон нахмурился: – Это было уже разочарованием. Шакал заверил меня, что Аксиотея дорога ему. Почему он так и не ответил?
Я мог бы сказать ему, что приспешники Шакала похитили не ту девушку, но я не видел смысла говорить о Бетесде больше, чем было необходимо. – Почему ты передумал в самом конце? – спросил я. – Почему ты затащил девушку на «Медузу» и попытался сам подняться на борт корабля, когда знал, что царские корабли потопят ее?
– Потому что ты разоблачил фальшивый саркофаг! Что мне было делать после этого, когда все смотрели на меня и ловили каждое мое слово? – Если бы они поняли, что я их обманул, даже эти придурки набросились бы на меня. Я решил сделать то, что сделал царь Птолемей – рискнуть. В конце концов, я решил украсть саркофаг. Затем я отправился бы за море и сделал то, чего от меня ожидали все мои люди – провозгласил бы себя царем Крита, а Аксиотею – моей царицей!
Его глаза заблестели от сладости этой несбывшейся мечты. В свои последние минуты на борту «Медузы» я тоже, пусть всего лишь на мгновение, взлелеял подобную мечту.
– А как насчет военных кораблей? Ты же знал, что они там будут, за гаванью, выжидая время протаранить «Медузу».
– Мы бы опередили их! Они напали на Маврогениса неожиданно, но я бы знал, что они ждали нас там, и мы бы проскользнули мимо них. Это было бы нелегко, но мы могли бы это сделать. Я в этом уверен! И если бы это случилось, я бы поблагодарил тебя сейчас, а не проклинал, римлянин, за то, что ты подвел меня к судьбе, которая должна была стать моей с самого начала. Вместо этого … Я лишусь всего … даже своей головы.
Я почувствовал к нему укол жалости. Но я подавил его. Из-за него погибли Менхеп, Уджеб, капитан Маврогенис и множество других ужасной смертью. А он был готов пожертвовать ими всеми за несколько мешков золота и начать все сначала.
– Почему на Крит? – спросил я. – Почему не на Кирену? Почему бы тебе не отправиться туда и не заявить о своем праве первородства как сына Апиона?
Артемон на мгновение уставился на меня, потеряв дар речи, затем запрокинул голову и рассмеялся. – О, Пекуний, когда ты перестанешь меня удивлять? Я думал, ты разгадал все мои уловки, но ты все еще считаешь меня родственником царя!
– Значит, ты не незаконнорожденный сын Апиона?
– Конечно, нет!
– Но Менхеп сказал мне ... и все мужчины, казалось, думали ...
– Они верили в то, во что Метродора и я хотели, чтобы они поверили. И ты, похоже, тоже.
– Тогда кто ты, Артемон? Откуда ты взялся?
– Я именно тот, о ком я сказал тебе и другим в той небольшой речи, которую произнес перед рейдом. – Незаконнорожденный сын шлюхи, – как я назвал себя, и так оно и есть.
– Так ты, не сын Апиона?
– Оставь это, Пекуний! Не смеши меня! – Он покачал головой: – Я родился в Александрии, сын шлюхи и свободнорожденного египтянина, который никогда не заботился о том, чтобы предъявить на меня права. Я рос бедным, но свободным вместе со своей сестрой-близнецом.
– Так это правда, что ты близнец?
Его лицо смягчилось: – Ее звали Артемизия. Она была красивой и умной – намного умнее меня – и всегда была добра ко мне. Потом наша мать умерла. Артемизия пошла своей дорогой, а я – своей. Я понравился заезжему торговцу из Сирии, и он взял меня с собой в Дамаск. Я сам научился читать и писать, и он подумывал сделать из меня писца. Как я любил читать все эти книги в его библиотеке! Но пока он возился со мной, я возился с его счетами. Когда он обнаружил, сколько шекелей я у него украл, он пришел в ярость. Я не сомневаюсь, что он замучил бы и убил меня. Вместо этого я убил его. Сириец был первым человеком, которого я убил, но не последним. К тому времени, когда я прибыл в Дельту, я был достаточно опытным убийцей. Я связался с этой бандой придурков, которым отчаянно нужен был вожак, и все получилось прекрасно. Остальное ты знаешь.
Он прищурился: – Теперь твоя очередь говорить, Пекуний. Кто ты такой и зачем пришел в – «Гнездо кукушки»? Откуда ты знаешь Шакала? Почему ты напал на меня после того, как я поднялся на борт «Медузы», и как тебе удалось выбраться? И Аксиотея … она все еще была на борту ... когда – Медуза затонула?
Я намеревался ответить на его вопросы, как он ответил на мои, но теперь я колебался. Хотя Артемон был в цепях, я все еще его побаивался. Он показал себя мстительным и безжалостным убийцей. Он уже ненавидел меня за то, что я разрушил его планы. Как бы он отреагировал, если бы узнал, что я обманул его с самого начала и добрался до Дельты, чтобы забрать девушку, которую он считал Аксиотеей?
– Давай, Пекуний. Говори! Что тебе терять? Скоро мы оба умрем.
От его слов у меня по спине пробежал холодок. Артемон предал царя и был в ответе за потерю саркофага, но в чем было мое преступление? Я неоднократно говорил Зенону, что мы с Бетесдой были пленниками бандитов, но почему он должен был мне верить? Артемон был прав. Моей судьбой было подвергнуться допросу под пытками, а затем умереть. Что сказал Артемон? Не должно было оставаться ни выживших, ни свидетелей. Как и все остальные, кто принимал участие в рейде, добровольно или нет, я тоже должен был умереть.
А что с Бетесдой? Наверняка ее судьба будет такой же, как у меня. Пытаясь спасти ее, я подвел к ее к гибели.
– Говори, Пекуний! – закричал Артемон. – Не молчи!
Я стиснул зубы и закрыл глаза. Я больше не хотел иметь с ним ничего общего.
Откуда-то поблизости, искаженный эхом среди каменных коридоров, я услышал звук мальчишеского смеха. Мне показалось, или в царской темнице действительно находился ребенок? Затем снова я услышал тот же звук, еще ближе, чем раньше. Если только я не сошел с ума окончательно, я узнал этот смех. Это был Джет!
Потом смешок прозвучал прямо за дверью камеры. Мгновение спустя я услышал лязгающие звуки, когда дверь была отперта и не заперта на засов. Дверь распахнулась на скрипучих петлях.
В дверях появился Джет. Улыбаясь и хохоча, он подбежал ко мне и обнял.
– Джет, что с тобой?
Он заговорил так быстро, что я с трудом разобрал слова. – Я сошел с корабля, как только появилась возможность, как ты и велел, и спрятался на стропилах здания таможни, потом забрался на крышу и смотрел, как уплывает « Медуза», а потом я увидел царскую ладью – и ты был на ней! Я побежал к хозяину и сказал ему, что ты, должно быть, еще жив. И я оказался прав!
– Но, Джет, что ты здесь делаешь?
– Она настояла, чтобы хозяин пришел за тобой и умолял о твоем освобождении.
– Она?
– Ты знаешь! Кто еще может заставить хозяина сделать все, что она пожелает?
Джет оглянулся через плечо и указал на Аксиотею – настоящую Аксиотею, – которая стояла в дверях. В такой убогой обстановке ее красота казалась еще более изысканной. Выглядя немного настороженной, она вошла в тускло освещенную камеру, мгновение спустя за ней последовал Тафхапи.
Их взгляды были прикованы сначала к Джету, а затем ко мне. Оба кивнули, признавая, что Джет был прав: вот я и вернулся из своего путешествия, но оказался под царским арестом. Затем, когда они стали осматривать остальную часть камеры, их взгляды остановились на Артемоне, который уставился на них с выражением крайнего изумления.
Аксиотея ахнула. Тафхапи напрягся и отшатнулся.
– Брат!!! – воскликнула Аксиотея.
– Сын! – прошептал Тафхапи.
Сбитый с толку, я переводил взгляд с одного лица на другое. Джет, казалось, был так же озадачен, как и я.
Мгновение спустя в камеру вошел Зенон, а за ним царь Птолемей, который едва протиснулся в дверной проем. Я пришел в ужас.
XXXVIII
Аксиотея подбежала к Артемону и упала на колени прямо на грязную солому. Она обвила его своими тонкими руками и разрыдалась.
– Мой дорогой, милый брат, как давно это было! Как я скучала по тебе! Я думала, что больше никогда тебя не увижу.
– Лучше бы ты так и сделала, – пробормотал Артемон сдавленным от волнения голосом. Он попытался ответить на ее объятия, но цепи помешали ему. – Моя сестра Артемизия! Почему ты здесь? И почему ты с ним? – Он сердито посмотрел на Тафхапи, который держался на расстоянии, отводя глаза и заламывая руки.
– Эта девушка... – прошептал я. – Эта девушка – Артемизия, твоя сестра-близнец? А Тафхапи – ваш отец?
Камергер стукнул посохом о каменный пол, требуя внимания; – Отойдите от пленника, девушка! Для вашей же безопасности...
– Не будьте смешным. – Аксиотея бросила на Зенона испепеляющий взгляд. – Мой брат никогда не причинит мне вреда.
По кислому выражению его лица я понял, что камергер, так же, как и я, был сбит с толку . Он был не из тех, кто любит сюрпризы. – Какие бы отношения ни были у тебя с Кукушонком, девушка, это не причина, по которой царь пришел сюда. Сначала мы разберемся с текущим делом. Тафхапи, ты пришел к царю этим утром, чтобы срочно просить об освобождении другого заключенного, римлянина, который называет себя Гордианом. Это действительно тот человек, которого ты имел в виду? – Он указал на меня своим посохом. – Я дернулся назад, чтобы он не ткнул меня в нос.
Ошеломленный, Тафхапи взглянул на меня и кивнул.
– Ты сказал, что этот Гордиан приходил к тебе некоторое время назад в поисках информации о своей украденной рабыне – девушке, с которой его вытащили из гавани. – При этих словах я увидел, как загорелись глаза Артемона. – Ты говоришь, что навел его на след банды Кукушонка, и в качестве попутчика отправил с ним своего мальчика-раба. Это так?
Тафхапи кивнул.
– Значит, когда Гордиан сказал нам, что его единственной целью в банде Кукушонка было возвращение своей собственности, он говорил правду?
– Насколько я знаю, – прошептал Тафхапи.
– Однако есть осложняющий фактор, – сказал Зенон. – Мне показалось знакомым имя «Гордиан», и, конечно же, среди документов в моем кабинете есть ордер на арест этого человека, выданный отцами города Канопуса по обвинению его в убийстве и воровстве. Говорят, здесь замешан рубин ...
– Это ложь! – сказал Джет. – Римлянин никогда никого не убивал и не грабил.
– Помолчи, пока тебя не спросят, раб! – Зенон сердито посмотрел на Джета, который спокойно смотрел на него. Отрешенный Тафхапи, казалось, был не в состоянии вмешаться, и в течение долгого времени все в камере стали свидетелями необычного зрелища: мальчик-раб и камергер царя Египта стояли уставившись друг на друга – кто кого переглядит.
Зенон, наконец, моргнул: – Ладно, говори, мальчик! Ты пропутешествовал бок о бок с этим римлянином все время?
– Днем и ночью, – сказал Джет. – Он самый храбрый человек, которого я когда-либо встречал. Он спас нас от Голодного крокодила, затем от Дружелюбного гиппопотама! Он одержал верх над Мангобблером и подружился со львом Чилбой...
– Нас не интересуют звери, с которыми вы могли столкнуться в своих путешествиях. Этот человек убил набатейского торговца в Канопусе? Затем он присоединился к банде Кукушонка? Принимал ли он участие в преступных деяниях?
Я затаила дыхание. Минутой назад мне казалось, что Джет стал моим спасителем, заставив Тафхапи прийти сюда, чтобы защитить меня. Теперь, одним неосторожным словом, Джет мог ускорить мою казнь.
Джет расправил плечи, выпятил челюсть и упер руки в бока. Он обратился не к камергеру, а непосредственно к царю, глядя ему в глаза: – Набатейца убил владелец гостиницы в Канопусе, а не римлянин. Да, он притворился, что присоединился к банде Кукушонка – это правда. Но он сделал это только для того, чтобы спасти свою жизнь и мою. Его единственной целью было вернуть девушку, которую у него отняли. Он такой же преступник, как и я!
Зенон хмыкнул: – Это ты так говоришь. Но слова ребенка, да еще и раба, вряд ли...
– О, прекрати пороть эту чушь! – Царь шагнул вперед. Его огромная фигура вынудила камергера отступить в сторону. – Очевидно, что этот римлянин именно тот, за кого себя выдает. Ты сам видел его с той рабыней вчера, после того, как мы вытащили их из воды. Они что, выглядели как опасные преступники? Думаю, нет, если только любовь – это преступление.
Камергер закатил глаза; – Ваше величество подумайте о том, что этот Гордиан может быть шпионом, засланным сюда Римом?
– О, я так не думаю, Зенон. А что, если это так? Римляне – наши друзья, не так ли? Они продолжают предлагать мне помочь сохранить мой трон, но с одной загвоздкой – я должен завещать Египет Римскому сенату в своем завещании, как Апион поступил с Киреной! Они наглецы, я признаю это. Но, нет, когда я смотрю на этого парня, я не вижу в нем убийцу или шпиона.
– Даже если римлянин не больше или не меньше, чем кажется, ваше величество, в таком деликатном вопросе есть и другие соображения ...
– Ты отменишь ордер на арест римлянина, затем немедленно освободишь его и его рабыню, Зенон. Тебе понятно?
Камергер вздохнул и склонил голову: – Все сделаю так, как прикажете, Ваше Величество. Охрана! Принесите ключ и снимите кандалы с этого заключенного. Затем освободите девушку из соседней камеры.
Он мог иметь в виду только Бетесду. Всю ночь она находилась всего в нескольких шагах от меня!
В считанные мгновения я был освобожден от своих цепей и смог встать, хотя и немного неуверенно. Я потер запястья в тех местах, где кандалы натерли их. Мгновение спустя в дверях появилась Бетесда, которая сразу же подбежала ко мне.
– Бетесда, они причинили тебе вред?
– Нет, хозяин. А, вам? У вас все запястья красные и ободранные.
– Это не имеет значения, теперь, когда ты вернулась ...
– О, замолчите, вы оба, пока я не передумал, – сказал царь. – Теперь, Тафхапи, хотя бы для моего развлечения, объясни мне, что за отношения между этими другими милыми молодыми людьми. Вон та девушка, прижимающаяся к Кукушонку. Ее зовут Аксиотея или Артемизия?
Челюсть Тафхапи задрожала: – И то, и другое. Ее мать назвала ее Артемизией, но много лет назад, когда она только начала работать в труппе пантомимов, она взяла сценический псевдоним Аксиотея. Именно под этим именем ее теперь все знают.
– А этот молодой человек, печально известный Кукушонок – он ее брат?
– Ее брат-близнец, – прошептал Тафхапи.
– Понятно. Артемон и Артемизия, брат и сестра – близнецы. Да, они действительно очень похожи. И ты их отец?
– Да! Это я!
– По крови, возможно, – проворчал Артемон, – но ни в чем другом этот человек мне не родственник. У меня никогда не было отца!
Царь поджал губы: – Что он имеет в виду, Тафхапи? Как ты стал отцом этих детей и каковы твои отношения с ними сейчас? Я приказываю тебе объяснить мне!
Тафхапи свел свои щетинистые брови вместе. Сначала он говорил с трудом, но затем слова все быстрее стали вылетать из его уст: – Мой сын говорит правду. Как я стал отцом этих детей, спросите вы? Когда я был маленьким, моего отца беспокоило отсутствие у меня интереса к противоположному полу. Он отвел меня в самый дорогой бордель Александрии, и чтобы меня не отпугнула пресыщенная натура или перезрелая привлекательность женщины, с которой я должен был переспать, он настоял, чтобы мне дали девственницу – девушку, которая как оказалось, была даже моложе меня. Так или иначе, мне удалось довести дело до конца, что очень порадовало моего отца, но к моему великому сожалению подобного со мной больше никогда не случалось. У меня больше никогда не было детей …
– Но на этом дело не закончилось. Несколько месяцев спустя девушка пришла ко мне на прием. Она сказала мне, что забеременела от меня. Вы можете задаться вопросом, как девушка в ее положении могла быть так уверена, что отцом ребенка был я. На самом деле, она была не простой рабыней и, строго говоря, не шлюхой. Она была дочерью свободного человека, который находился в ужасном положении, и ее единственный опыт пребывания в борделе произошел в ночь моего визита. Различными способами я убедился, что ее история не только достоверна, но и почти наверняка правдива. Ее поведение было настолько скромным и искренним, что у меня не было причин сомневаться в ее словах.
– Я рассказал отцу о случившемся и предложил жениться на этой девушке. Мне это показалось готовым решением в ответ на настойчивость моего отца, что я должен жениться и нарожать ему внуков. Но мой отец сказал мне, чтобы я не говорил глупостей, что о женитьбе на девушке при таких грязных обстоятельствах не могло быть и речи.
– Несколько месяцев спустя, незамужняя и обездоленная, девушка родила не одного ребенка, а двоих. Она ухитрилась навестить меня и привезла с собой близнецов. Когда я их увидел, все сомнения в моем отцовстве исчезли. Посмотрите на мои глаза, а затем на их и вы увидите сходство.
– Я снова обратился к своему отцу, и снова он ясно выразил мне свои чувства. Я не должен был иметь ничего общего ни с девушкой, ни с ее детьми. Тем не менее, на протяжении многих лет я чувствовал себя обязанным время от времени давать ей немного денег. Время от времени я видел детей, которые росли на улицах Александрии, дикими и беспризорными...
– Мы жили, как могли, – отрезал Артемон, стиснув зубы, – и наша мать тоже. – Аксиотея крепче обняла брата и спрятала лицо у него на груди.
– Как бы то ни было, – сказал Тафхапи, – с каждым прошедшим годом становилось все менее и менее возможным, что я когда-либо смогу заявить о своем отцовстве по отношению к таким детям. Я жил в одном мире, они – в другом. И все же я знал, кто они, и, думаю, они знали, кто я, потому что я видел, как их мать указывала им на меня, когда мой паланкин проносили по их улице.
– О, да, мы знали, кто ты, – произнес Артемон. – Отец, который породил нас, а затем бросил. Тафхапи Ужасный, так называют тебя твои конкуренты по деловым сделкам. Эти слова имели для нас другое значение, когда их произносила наша мать. Как мы ненавидели и презирали тебя и все, за что ты выступал.
– Увы, и кто может винить тебя? – -сказал Тафхапи, не в силах смотреть Артемону в глаза. – В какой-то момент я больше не видел твою мать на углу, где она обычно просила милостыню ...
– Потому что она умерла! – огрызнулся Артемон. – Больная и несчастная, ты разрушил ее жизнь!
– Я так и предположил. На самом деле, я подумал, что вы все трое, должно быть, умерли, потому что я больше не видел ни тебя, ни твою сестру. Вы все трое, казалось, исчезли. Я убрал свои воспоминания о тебе. Со временем я больше не думал о тебе. Пока...
Тафхапи всхлипнул и перевел дыхание: – До того дня, когда год назад, когда я случайно увидел труппу пантомимы, выступавшую на улице, и приказал своим носильщикам остановиться, чтобы на них посмотреть. Среди актеров я заметил красивую молодую девушку. В ней было что-то ужасно знакомое. Потом я понял, кто она. Моя дочь! «Беги! Отойди от нее!» – кричал голос в моей голове, и я чуть не приказал носильщикам увнести меня. Затем я понял, что голос, который я услышал, принадлежал моему отцу – моему отцу, который теперь мертв и больше не управляет моей жизнью. «Ты дурак! – сказал я себе. – У тебя никогда больше не будет другого ребенка. Забудь, чего хотел твой отец, и предъяви права на своих детей!»
Тафхапи с нежностью посмотрел на Аксиотею: – Я представился ей. Сначала она дала мне отпор, но я настаивал. Мало-помалу я пытался завоевать ее доверие. Я стремлюсь делать это и до сих пор.
