Текст книги "Рейдеры Нила (ЛП)"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Бетесда набралась смелости поравняться со мной. – Возможно, учитель, в свой особый день вы хотели бы посетить гробницу Великого.

– И стоять в этой очереди под палящим солнцем все утро? Думаю, нет. Каким бы большим и искусно украшенным ни был простой золотой саркофаг, вряд ли он произведет впечатление на путешественника, который видел все Семь Чудес Света.

– Вы бы предпочли пойти туда в один из дней, когда посетители смогут увидеть лицо самого Александра?

– Вот это могло бы быть интереснее, – признал я. Саркофаг открывали, и мумия демонстрировалась публике всего два дня в году – в день рождения Александра и в годовщину основания города. В таких случаях стоимость входного билета удваивалась, а очереди становились в десять раз длиннее.

Оторвав взгляд от очереди туристов, ожидающих открытия гробницы, я был поражен огромным количеством царской стражи вокруг нас, даже большим, чем обычно на территории царских гробниц. Группа солдат, высоко подняв копья, демонстративно маршировала взад и вперед по широкому бульвару. Еще несколько солдат образовали виртуальный кордон вдоль рядов посетителей, стоящих в очереди, чтобы увидеть саркофаг Александра. Посмотрев вверх, я увидел еще больше солдат, размещенных на балконах, вдоль парапетов и на крышах гробниц Птолемеев. Солдаты почти превосходили численностью обычных людей, толпившихся на улице. Без сомнения, они были там, чтобы защищать туристов и поддерживать порядок в одном из самых известных общественных мест города, но при виде такого количества царских гвардейцев мне стало не по себе. Зная александрийцев, я подумал, что такая демонстрация силы с такой же вероятностью спровоцирует бунт, как и предотвратит его.

Мы двинулись дальше, в район величественных зданий и элегантных многоквартирных домов. Здесь жили многие мелкие чиновники и бюрократы, которые служили в огромном царском дворцовом комплексе, включая библиотеку и музей, но которые были не такими уж важными, чтобы иметь помещения в самом дворце. Некоторые из лучших и самых дорогих лавок Александрии находились в этом районе. Во время предыдущих прогулок я заметил, что Бетесду привлекают предметы роскоши, выставленные перед ларьками, когда она украдкой поглядывала на ожерелье, украшенное лазуритом и черным деревом, или на серебряный браслет с крошечными рубинами. Подобные товары были мне далеко не по средствам, как любой мог сказать, взглянув на меня; мускулистые слуги, стоявшие в качестве охраны у каждого магазина, бросали на меня неприязненные взгляды, если я хотя бы замедлял шаг.

Тем не менее, перед одной из лавок я осмелился полностью остановиться.

– Почему мы здесь остановились, учитель? – спросила Бетесда.

– Потому что сегодня мой день рождения, и я намерен потратить немного денег. Я взвесил кошелек с монетами, который носил в складках туники.

– В этом месте, хозяин? – Бетесда наморщила лоб, потому что мы стояли перед лавкой, в котором не продавалось ничего, кроме женской одежды. Льняные платья, развешанные на крючках у витрины, развевались на ветру. Некоторые были настолько простыми и прозрачными, что выглядели почти как паутинки. Другие были скроены в различных стилях, окрашены в яркие оттенки и расшиты вышивкой по краям и вырезам. Несколько дней назад, когда мы проходили мимо этой лавки, я заметил, что Бетесда замедлила шаг и украдкой бросила взгляд на одно из платьев. Оно было темно-зеленым с желтой вышивкой, длиннее, чем у большинства, с плиссированными веерообразными рукавами.

Я изучил одежду, выставленную на витрине, затем улыбнулся, когда заметил то, что искал. Когда я шагнул к лавке, мускулистый слуга скрестил руки на груди и сердито посмотрел на меня, затем смягчился, когда я поднял свой мешочек с деньгами и в нем зазвенели монеты.

Появилась владелица лавки. Это была сутулая пожилая женщина с высохшим лицом, которая смотрела на меня снизу-вверх. – Вы уже выбрали что-нибудь, что вам нравится, молодой человек?

– Возможно. – Я осмелился дотронуться до зеленого платья кончиками пальцев. Оно было гораздо более высокого качества, к которому я привык. Даже в самый жаркий день такая ткань будет ощущаться мягкой и прохладной на коже владелицы.

Бетесда прошептала мне на ухо: – Учитель, о чем вы думаете?

Я повернулась к ней и улыбнулся: – Я думаю, что сегодня мой день рождения, и я должен купить что-нибудь, что мне понравится.

– Но...

– И что могло бы порадовать меня больше, чем видеть тебя в этом платье?

Чуть позже я вышел из лавки с кошельком для монет, который стал значительно легче.

Бетесда последовала за мной. Зеленое полотно переливалось на солнце. Желтая вышивка имела почти металлический блеск, подобный блеску золота. Платье преобразило ее, элегантно облегая гибкие линии рук и ног и подчеркивая, а не скрывая полноту бедер и груди. Когда она подняла руку, чтобы прикрыть глаза от яркого солнца, длинный плиссированный рукав раскрылся веером и затрепетал на ветру. Из-за того, что ее лицо было скрыто, я мог бы и не узнать ее. Она выглядела привилегированной дочерью из прекрасной александрийской семьи, как те молодые женщины, которые регулярно делают покупки в подобном месте, приобретая все, что пожелают.

Даже иссохшая пожилая лавочница была впечатлена. Когда Бетесда удалилась в примерочную, я попытался договориться о более низкой цене, но женщина отказывалась уступать – до тех пор, пока не появилась Бетесда. При виде ее пожилая женщина смягчилась. Ее глаза заблестели. Она хлопнула в ладоши, вздохнула и назвала цену, которая была вдвое меньше той, которую она могла бы с нас потребовать.

У Бетесды изменилась даже осанка. Казалось, она стала выше, чем раньше и расправила плечи. Глядя на нее, я решил, что это зеленое платье было лучшей покупкой, которую я сделал за долгое время.

Мое внимание привлекло какое-то движение. Кто-то бежал к нам, крича и смеясь.

Когда фигура приблизилась, я быстро заметил несколько вещей подряд.

Это была молодая женщина.

Она не совсем бежала, скорее подпрыгивала, кружилась и пританцовывала, мчась вперед, хихикая и вскрикивая.

Кроме того, она выглядела полностью обнаженной.

И, если бы Бетесда не стояла рядом со мной, я бы поклялся, что обнаженная смеющаяся женщина была – Бетесда!

III

– Пошли быстрее! Следуй за мной! – крикнула девушка.

Проходя мимо магазина одежды, она посмотрела мне в глаза и игриво похлопала по подбородку, затем сделала сальто прямо передо мной, не сбавляя шага, и продолжила свой путь, размахивая руками в воздухе. Если бы она на самом деле была обнажена, сальто дало бы мне неплохое представление, но вместо этого я увидел, что она была закутана в какое-то облегающее, очень прозрачное одеяние, которое соответствовало оттенку ее смуглой кожи. где именно заканчивалась девушка и начинался предмет ее одежды, было загадкой, которую можно было разгадать, только присмотревшись повнимательнее.

Я пошел за ней по улице.

– Хозяин!

Я обернулся и увидел, что Бетесда стоит там, где стояла. Она посмотрела на меня пустым кошачьим взглядом.

– Пошли, – сказал я. – Ты слышала, что сказала девушка. Она хочет, чтобы мы пошли за ней!

– Она хочет, чтобы все следовали за ней, – пробормотала Бетесда – и, конечно же, я увидел как по улице приближалась значительная толпа. – Должно быть, она собирает людей, чтобы посмотреть представление пантомимы.

– Пантомима? Замечательно! Пантомима была бы как раз кстати. – Я рассмеялся и помахал Бетесде, чтобы она следовала за мной. Когда она продолжала колебаться, я пробежал назад, взял ее за руку и потянул за собой.

– Кроме того, – сказал я, – разве ты не обратила внимания на ее лицо?

– Неужели вы смотрели на ее лицо, хозяин? – В голосе Бетесды звучал скептицизм.

– Среди прочего! Но серьезно, разве ты не заметила, на кого она похожа?

– Я, кажется, не понимаю, что вы имеете в виду.

– Она похожа на тебя, Бетесда. И это сходство поразительное.

– Я так не думаю.

– Ерунда. Вы достаточно похожи, чтобы быть сестрами. Даже близнецами.

– У меня нет сестер, – сказала она довольно уверенно. Хотя она родилась рабыней и, хотя оба ее родителя умерли молодыми, сначала отец, а затем мать, Бетесда помнила их обоих, по крайней мере, так она мне сказала. Она бы знала, если бы у нее были братья или сестры.

– Я не буквально имею в виду, что она твоя сестра, – сказал я, затем пожал плечами и оставил спор. Ничто не заставляло меня чувствовать себя более абсурдно, чем осознание того, что я прилагаю такие усилия чтобы   объяснить что-то с Бетесде, которая, в конце концов, была моей собственностью и согласно всем законам и должна была принимать все, что я говорю, без малейших вопросов.

Недалеко от улицы роскошных лавок, но ближе к гавани, мы вышли на небольшую общественную площадь, украшенную журчащими фонтанами, цветущими кустарниками и высокими пальмами. В центре площади актеры пантомимы установила небольшой шатер и готовилась к представлению. Уже собралась значительная толпа. Мускулистый жонглер только в головном уборе немес и ни в чем другом отпускал шутки и разогревал зрителей, которые, казалось, были в приподнятом настроении.

– Довольно солидная часть города для пантомимы, – прокомментировал я. – Отсюда, над этими крышами, можно даже немного разглядеть царский дворец. Большинство пантомимических представлений, которые я видел, проходили в более убогих кварталах, где чиновникам, похоже, было все равно, что происходит.

Бетесда ничего не ответила, но я видел, что она расслабилась и прониклась духом происходящего. Я думаю, она наслаждалась возможностью продемонстрировать свое новое платье. Несколько зрителей, особенно мужчин, посмотрели на нее во второй раз. Кто мог их винить?

Пантомимы были характерны для Александрии; во время моих путешествий я нигде не видел ничего подобного. Представления бывают разные; в греческом и римском мире повсюду ставятся драматические пьесы, потому что драмы и комедии по сценарию являются частью религиозных и гражданских фестивалей, оплачиваются властями и в них участвуют профессиональные актеры, все которые мужчины. Александрийские пантомимы очень разные. Там выступают как женщины, так и мужчины, (какой скандал это вызвало бы в Риме!)  и такие представления вряд ли можно назвать драматическим. Типичное пантомимное шоу – это набор злободневных пародий, непристойных песен и танцев, с шутками, выступлениями силачей и акробатическими номерами в перерывах. Никакие гражданские власти не контролируют и не регулируют такие представления, и хотя мишенями их сатирических пародий часто становятся обычные обыватели – любопытная домохозяйка по соседству, учитель-садист, болтливый юрист, лживый бизнесмен, – известно также, что эти актеры иногда высмеивают тех, кто находится у власти, хотя имена и чиновнические должности изменены, чтобы избежать обвинений в клевете или подстрекательстве к мятежу.

Нам, римлянам, нравится думать, что мы свободнее других людей, поскольку мы выбираем своих лидеров сами, но было бы трудно себе представить, чтобы власти разрешили что-то вроде пантомимы на улицах Рима. Во-первых, люди возразили бы против непристойности, а влиятельные римляне не любят, когда над ними смеются, особенно публично. Если бы римский магистрат не запретил подобное представление, банда какого-нибудь разъяренного политика наверняка разогнала бы его и проломила бы при этом несколько голов. И, хотя ими и правит царь, мне кажется, что александрийцы свободнее римлян, по крайней мере, в этом отношении, потому что практически все можно сказать о ком угодно, даже включая царя, при условии, что высмеивание происходит в пантомиме и никто не назван своим настоящим именем.

Это пантомимное представление не только ставилось в более респектабельной части города, чем обычно, но и, казалось, привлекало более разреженную аудиторию. Пока я смотрел, прибыли великолепные носилки. Обитатель был спрятан внутри кабинки, занавешенной желтыми льняными занавесками. Кабинка была установлена на двух длинных деревянных шестах, покрытых искусной резьбой и ярко раскрашенных, как две колонны с лотосами из египетского храма, положенные по бокам. Шесты покоились на плечах носильщиков, которые были настоящими гигантами, в полтора раза выше меня, в два раза шире и темнокожими; говорят, что такие гиганты обитают в землях, где начинается Нил. Освободив дорогу носилкам, авангард телохранителей, также гигантов, протиснулся сквозь толпу, так что они смогли занять место в самом начале. Некоторые из насильственно отодвинутых зрителей ворчали и потрясали кулаками, но телохранители пристально посмотрели на них. Занавески в паланкине были раздвинуты на ширину пальца со всех сторон, что позволяло пассажиру выглядывать наружу, оставаясь незамеченным.

Двое молодых парней пробирались сквозь толпу, протягивая чашки, чтобы собрать пожертвования для труппы. Один из мальчишек остановился передо мной и потряс своей чашкой.

– Разве я не должен сперва немного посмотреть представление, прежде чем решить, сколько я захочу заплатить позднее? – спросил я.

– Лучше заплатить сейчас. – Мальчик ухмыльнулся. – Никогда не знаешь, что может случиться позднее.

Я не сказал бы, что мне понравилось, как он это произнес, но неохотно вытащил самую мелкую медную монету из своего опустошенного кошелька и бросил ее в чашку. Издавший им скрежет, по чашке, кажется, удовлетворил сорванца, который перешел изводить людей рядом со мной.

Несколько мгновений спустя двое мальчишек исчезли из виду, проскользнув к дальней стороне шатра. Поскольку вход был скрыт от посторонних глаз, а задняя сторона обращена к толпе, шатер служил одновременно раздевалкой и фоном для презентации. Вскоре оба мальчишек появились снова, сжимая в руках свирели, и встали по обе стороны шатра, обозначив своими телами, как бы границы воображаемой сцены. Когда заиграли пронзительные фанфары, толпа успокоилась, и представление началось.

Все началось достаточно невинно со сценки об одурманенном содержателе борделя, который весь состоял из плотоядно изогнутых бровей и непристойных ухмылок, и его старшей девушки, актрисе с морщинами, нарисованными на лице с помощью угольной подводки и огромной парой обвисших сценических грудей. Она представляла собой не просто старейшую шлюху своего работодателя, но и первую скважину, пробуренную в Александрии, или что-то в этом роде. Греческий диалог содержал великое множество каламбуров, которые, казалось, воспроизводили местный диалект. Бетесда поняла больше шуток, чем я, смеясь над фрагментами диалогов, которые были для меня просто греческими фразами.

Когда актриса не декламировала свои реплики, она поворачивалась в разные стороны, опрокидывая небольшой реквизит (стулья, стол, торшер) своей массивной грудью. Чтобы сопроводить это шутовство музыкой, два мальчика воспроизвели грубые ноты на своих свирелях. Некоторые мужчины и женщины вокруг меня смеялись так сильно, что на глазах у них навернулись слезы и они вынуждены были высморкаться. Пантомима не могла быть слишком непристойной на александрийский вкус.

Внезапно, несмотря на ее грим и костюм, я узнал актрису.

– Бетесда, смотри! Это она. Твой двойник.

Бетесда бросила на меня кислый взгляд.

– Нет, серьезно. Это та самая девушка, которая бегала по улицам голая – ну, практически голая. Ты с трудом узнаешь ее, но это та самая девушка. Я уверен в этом. Удивительно, как эти мимы могут перевоплощаться!

Бетесда закатила глаза и покачала головой, все еще не убежденная в сходстве.

Пародия достигла кульминации еще одним каламбуром, который был совершенно непонятен мне, но вызвал взрыв смеха в зале и продолжительные аплодисменты. Когда две исполнительницы поклонились, мне показалось, что актриса сделала особый жест в сторону невидимого обитателя элегантных носилок.

Последовала музыкальная интерлюдия, затем акробатический номер, в котором трое мужчин балансировали на плечах четвертого. Затем появилась дрессированная обезьянка и попыталась сорвать набедренную повязку с человека внизу, отчего монолит из человеческих тел зашатался и, наконец, рухнул вниз. Толпа взревела от смеха.

Последовали новые пародии. По ходу программы тема становилась все более актуальной, что привело к пародии о гротескно толстом торговце, который все время опрокидывал кубки с вином и сильно напивался, диктуя письма писцу. Когда толстый торговец почувствовал необходимость облегчиться и был вынужден позвать двух слуг только для того, чтобы подняться со стула, даже я понял, кого он хотел изобразить: царя Птолемея. Все в Александрии знали эту историю – царь так сильно растолстел, что больше не мог справлять нужду ни на носу, ни на корме судна без посторонней помощи.

Пока публика улюлюкала от смеха, актер в толстом костюме вразвалку прошел через сцену к воображаемой уборной (представленной стулом с дыркой в нем). Ему помогали двое молодых игроков на свирели, каждый держал его за локоть и изо всех сил старался поддерживать его огромный вес. Когда они втроем прибыли в уборную, один из мальчиков устроил грандиозное представление, роясь в просторных одеждах, свисающих с необъятного живота торговца. Наконец, с торжествующим визгом мальчик показал маленький фаллос, который выглядел сделанным из кожи и меди и, очевидно, был прикреплен к спрятанному бурдюку с вином или какой-то подобной емкости, потому что мгновение спустя торговец запрокинул голову и громко вздохнул с облегчением, когда из носика потекла золотистая жидкость. Сначала мальчик осторожно направил струю в уборную, но затем, бесстыдно подлизываясь к зрителям, начал направлять струю то в одну, то в другую сторону, намеренно создавая ужасный беспорядок. Торговец, запрокинув голову и закрыв глаза, будто ничего не замечал.

Наконец, когда его мочевой пузырь окончательно опустел, а фаллос был спрятан, торговец начал ковылять обратно к своему креслу – затем внезапно встревоженно поднял брови и крикнул своим слугам, чтобы они изменили курс. Испытывая сильное неловкое замешательство, они втроем развернулись и направились обратно в уборную.

То, что последовало, было невероятно вульгарным зрелищем: торговец неоднократно пытался пристроить свой огромный зад на отхожее место, а двое его помощников отчаянно пытались раздвинуть его огромные, невидимые ягодицы (которые оставались скрытыми складками его одежды). Когда, наконец, торговец сел, он сильно закряхтел, тяжело задышал и издал какофонию газовых взвизгов (производимых за сценой, я думаю, из шатра), затем он начал исторгать из своего зада странный набор обломков, за которыми ассистенты нагибались, чтобы поднять их, один за другим. Это были различные изделия из керамики и бронзы – лампы, чаши и сервировочные принадлежности, – которые слуги сначала демонстрировали публике, а затем предлагали торговцу, который морщил нос и отмахивался от них, как сделал бы любой, увидев что-то выходящее у него из задницы. Смех аудитории был полон насмешек.

Сначала я принял это за обычную бессмысленную шутку, пока ближайший зритель внезапно не понял, в чем дело, и не пробормотал вслух: – Ах! Они все родом из Кирены!

Присмотревшись к керамике повнимательнее, даже я узнал сине-желтый узор, характерный для мастерских Кирены, города примерно в пятистах милях к западу от Александрии, – и тогда я понял этот намек. Со времен Александра Кирена и прилегающая к ней территория, называемая Киренаикой, были частью египетского царства, западной границей, которой традиционно управлял младший брат или двоюродный брат царя. Еще восемь лет назад регентом Кирены был незаконнорожденный брат царя Птолемея по имени Апион; но когда Апион умер бездетным, он оставил завещание, по которому Киренаика переходила к римскому народу. Царь Птолемей, бывший по уши в долгах перед римскими банкирами и опасавшийся римского оружия, не осмелился оспорить завещание – и таким образом царство потеряло один из своих главных городов, а римлянам было разрешено основать провинцию, граничащую непосредственно с Египтом, всего в нескольких днях пути от столицы.

Жители Александрии бурно отреагировали на такой поворот событий. Для подавления беспорядков были применены царские войска. Хотя прошло восемь лет, их негодование все еще кипело, а их убежденность в том, что царь Птолемей предал свое первородство, только усилилась. По их мнению, Кирена значила для царя не больше, чем фекалии для торговца.

Опорожнившись с обоих сзади и спереди, чему на каждом шагу помогали двое мальчишек, торговец вздохнул с облегчением и вразвалку вернулся к своему креслу. Он начал разговор со своим писцом, касающийся двух соперников, которые были вовлечены в жесткую конкуренцию. Один был из Рима, а другой – дальний родственник из Понта, и торговец оказался в затруднительном положении, потому что не мог решить, чью сторону принять.

Если мим в толстом костюме изображал царя Птолемея, то конкурирующие торговцы явно представляли Рим и царя Понта Митридата, который (по какому-то генеалогическому повороту, который я так и не разгадал) представлялся двоюродным братом царя Птолемея. В прошлом году Митридат захватил всю Азию, изгнав оттуда римских провинциальных магистратов и торговцев. Последствия этой войны ощущались по всему средиземноморскому миру, но Египту удалось сохранить нейтралитет.

– Если бы только я не был должен столько денег этому грязному римлянину, – заныл торговец, – я бы сию же минуту всадил ему нож в спину!

– Почему бы тебе просто не расплатиться с ним и не освободиться от него? – спросил писец.

– Заплатить ему…  чем? Мой двоюродный брат из Понта забрал все мои деньги. И в придачу еще и моего маленького сына!

Это был намек на недавний захват царем Митридатом острова Кос, где Египет хранил запасы своих сокровищ и где сын царя Птолемея, еще подростком, жил на безопасном расстоянии от дворцовых интриг Александрии. (Это был сын от первого брака царя, а не от его нынешнего брака с племянницей.) Митридат захватил не только остров, но и египетскую казну и египетского принца, якобы обращаясь с мальчиком как с почетным гостем, но на самом деле держа его в заложниках.

– И не забудь о плаще, который он тоже забрал! – сказал писец.

– Ничтожество! Что такое изъеденный молью старый плащ для того, кто ходит в шелках? При этих словах толпа громко освистала толстого торговца. Здесь имелось в виду одно из сокровищ, захваченных Митридатом – плащ, принадлежавший не кому иному, как Александру Македонскому.

– Говорят, твой братец носит его и важничает, – сказал писец. – Разве ты не хочешь его вернуть?

– Я не думаю, что он подойдет мне! – сказал торговец, потрясая своими выпуклыми руками и вызывая смех аудитории. – О, если бы только моя мать оказалась бы здесь, чтобы сказать мне, что делать!

– Но это не так, – сказал писец. – Разве ты не помнишь? – Он издал хриплый звук и изобразил универсальный жест, проведя пальцем поперек горла.

– А как же мой старший брат? Где он? Он бы, наверняка, знал, что делать!

Писец закатил глаза: – Ты с уважаемой старой госпожой прогнал его! Ты что, и это тоже забыл? Это была отсылка к старшему брату царя, который сперва занял трон, прежде чем был отправлен в изгнание несколько лет назад.

– Если бы только старший брат мог вернуться домой!

– Правда? Большинство мужей боятся визитов свекра!

– Он был моим братом до того, как стал моим тестем.

– И хозяин дома до того, как ты его выгнал!

– Если бы только пришел старший брат, я уверен, он смог бы все уладить.

– Будь осторожен в своих желаниях. – Писец покачал головой. – Двое таких, как ты, – это слишком много. И все же, я хотел бы, чтобы вас было трое.

– Трое?

– Три птенца из гнезда твоей матери, так что у меня мог бы быть другой выбор хозяина. Ты уверен, что у тебя где-нибудь не спрятан незаконнорожденный брат?

– Ублюдок?

– Вы же знаете, как Кукушонок, проскальзывает в гнездо, когда его никто не видит? – слова писца были обращены к зрителям.

– Конечно, нет. Нас только двое.

– Ну что ж, тогда, я полагаю, мне подойдет и твой старший брат. До меня дошли слухи, что он прямо сейчас направляется сюда.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас! Писец посмотрел прямо на аудиторию и произнес медленным, драматичным голосом. – И он может ... прибыть … в любую ... минуту!

Торговец с выражением ужаса прижал ладони к щекам. Двое мальчиков взяли свои свирели и заиграли пронзительные ноты, имитируя его тревогу. Затем диссонирующая музыка внезапно сменилась головокружительной мелодией, настолько заразительной, что толстый торговец забыл о своих тревогах и вскочил на ноги. Двигая различными частями своего тела одновременно в разных направлениях, он исполнил абсурдный танец, вращаясь, прыгая, дрыгая ногами и размахивая руками. Это был еще один камень, брошенный в сторону царя Птолемея. Несмотря на его пьяную лень и неспособность даже п самостоятельно омочиться, он все еще был известен тем, что устраивал дикие танцы в разгар своих оргий.

Стуча в барабаны и потрясая трещотками, другие члены пантомимы вышли из-за палатки, чтобы присоединиться к торговцу в танце. Среди них я заметил девушку похожую на Бетесды, больше не загримированную под пожилую женщину, но выглядящую довольно мило в зеленом льняном платье; деревянные браслеты, украшавшие ее загорелые руки, издавали щелкающий звук, когда она подскакивала. Воодушевленные игроками, зрители присоединились к танцу. Музыка стала громче и пронзительнее, а атмосфера – шумной. Даже нубийцы, несущие элегантные носилки, присоединились к нему, хлопая в ладоши и притопывая ногами.

Затем, в мгновение ока, настроение толпы изменилось. Я услышал крики. По толпе прокатилась волна паники. Встав на цыпочки и оглядевшись, я увидел блеск обнаженных мечей на дальней стороне площади. Море перепуганных лиц резко повернулось ко мне.

Это был бунт!