Текст книги "Убийство на Аппиевой дороге (ЛП)"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Сплетничают по большей части о её распущенности. Когда её прежний муж, Гай Меммий, назначенный губернатором в какую-то провинцию, отправился к месту назначения, Фауста Корнелия предпочла остаться в Риме. По слухам, она вела себя столь неподобающе, что вернувшись, Меммий тут же с ней развёлся. Вскоре она вышла замуж за Милона.

– А дети у них с Милоном есть?

– Пока нет. Они женаты каких-то два года. Впрочем, насколько я слышал, она слишком увлечена частой сменой любовников, чтобы думать о продолжении рода.

– Бедняга Милон!

– Было б, кого жалеть. Полагаю, хозяйка харчевни права, и эти двое действительно сочетались браком исключительно из финансовых и политических соображений. В конце концов, она дочь Суллы; а это кое-что да значит – в особенности для «лучших людей», с которыми Милон связал жизнь.

– Я вот думаю, каково это – иметь такого отца?

– Вряд ли ты или я можем себе это представить. Она и её брат-близнец Фауст появились на свет, когда Сулла был уже в преклонных годах и, очевидно, преисполнен самодовольства – кто ещё стал бы давать ребёнку имя, означающее «счастливое знамение». И если эта Фауста – распущенная дрянь, тут есть немалая доля вины её папаши, который во всём ей потакал.

– Почему Милон женился на ней, понятно. Но ей-то какой был резон за него выходить?

– Похоже, возможностей у неё оставалось не так уж и много. Меммий с ней развёлся; репутация её была порядком подпорчена. И тут ей подвернулся Милон – восходящая звезда на политическом небосклоне; к тому же только что получивший немалое наследство от деда. Правда, Милон всё тут же и растратил, устраивая игры и зрелища, якобы для того, чтобы почтить дедушкину память; но это не столь важно. Ясно одно: Фауста Корнелия вышла за Милона не для того, чтобы предаваться с ним любви. Для этого у неё есть другие.

– А ты слышал, как Милон застал её с Саллюстием – через день после свадьбы! Его рабы отделали Саллюстия так, что на нём живого места не осталось, и отняли у него все деньги, что при нём были – видимо, в качестве возмещения за причинённый их господину моральный ущерб.

– Слышал; как не слышать. Любопытно, насколько решение Саллюстия принять сторону клодиан продиктовано политическими соображениями, а насколько – желанием отомстить Милону. Потом была ещё эта история о том, как Милон застал Фаусту в постели со своим старым другом Секстом Виллием и в ярости выволок его, вопящего от страха, из комнаты. Но Милон не знал, что в тот раз Фауста принимала двух любовников. Второй успел спрятаться в шкафу. Пока в передней Милон колотил Виллия, он снова забрался к Фаусте в постель, и они предались любовным утехам на славу!

– А она явно любит попадаться в самых пикантных ситуациях, – заметил Эко.

– А может, ей нравится, когда её любовников колотят почём зря.

Давус скривился. Наверно, он никогда раньше не слышал, чтобы так откровенно и бесстыдно перемывали косточки.

– И всё же Милона стоит пожалеть, – сказал Эко. – Он женился на Фаусте ради положения в обществе, а не получил ничего, кроме стыда. Её родной брат – и тот её высмеивает.

– Да, я тоже слышал. Когда Фауста ещё была замужем за Меммием, и Меммий был в провинции, она путалась с двумя любовниками одновременно. Один был мойщик шерсти, а второй носил прозвище Макула – из-за родимого пятна на щеке. И вот Фауст однажды заметил: не понимаю, почему, имея в своём распоряжении личного мойщика, моя сестра не может свести это Пятно!

Даже Давус рассмеялся.

– А вот и алтарь Юпитера, – заметил я, указывая на дубы, окаймлявшие лужайку. – Память не подвела тебя, Эко.

– Может, нам стоит остановиться и сделать что-нибудь благочестивое, дабы искупить наши фривольные речи.

Эко скептик до мозга костей и любит подначивать меня за ту толику религиозности, которую я умудрился сохранить.

– Молитва и небольшое пожертвование не повредят, сын мой. Пока что путешествие наше проходит благополучно, и удача сопутствует нам.

Едва мы спешились, как из-за алтаря появилась небритая личность в латаном-перелатаном плаще. Личность, от которой ощутимо несло вином, назвалась Феликсом, жрецом и хранителем алтаря, и изъявила готовность за весьма умеренную плату помолиться за нас Юпитеру. Эко возвёл глаза к небу, но я жестом велел ему развязать кошель. Вознесённая почтенным жрецом молитва оказалась весьма краткой, к тому же произнёс он её скороговоркой, так что я едва разобрал слова. Впрочем, я больше прислушивался к журчанию ручья, вглядываясь в тенистую глубь между деревьями. Странное дело; место это, расположенное буквально в нескольких шагах от в высшей степени прозаического участка Аппиевой дороги, оставалось укромным; более того, исполненным ощущения святости. Не зря же здесь находился алтарь. Я вообще заметил, что алтари и святилища всегда удивительным образом соответствуют месту, где находятся. По моему глубокому убеждению, не алтарь выбирает место, а наоборот. И эта лужайка вполне соответствовала своему алтарю, каков бы ни был его жрец. В самом воздухе чувствовалось что-то неуловимое и в то же время несомненное; какая-то особенность, которой нет названия и которую, тем не менее, ни с чем не спутаешь.

Короткая молитва подошла к концу, и мы собрались было снова двинуться в путь; но тут жрец тронул меня за руку.

– Вы приезжие? – У него было узкое, хитрое лицо и жёлтые зубы.

– Да, мы едем на юг.

– Знаете, что тут случилось?

– Думаю, много чего – за столько-то лет.

– Нет, я про Клодия с Милоном.

– О, вот ты о чём. Это что, было тут поблизости?

– Поблизости? Неужели вы не слышите, как шуршит листва, потревоженная лемурами мёртвых? Сражение закончилось вон там, в старой харчевне.

– Да, мы сейчас там обедали. Хозяйка рассказывала нам.

Феликс заметно приуныл, но тут же оживился.

– Но она же не показала вам, где начался бой. Хотите посмотреть?

– А оно того стоит?

– Стоит ли? Сами подумайте: когда вы вернётесь в Рим, сможете рассказывать всем друзьям за кружкой вина, что своими глазами видели место, где началось сражение между Милоном и Клодием!

– А с чего ты взял, что мы из Рима?

Феликс лишь поднял бровь, давая понять, что такой сельский житель, как он, римлянина отличит за милю.

– Так хотите посмотреть?

– А ты согласен быть нашим проводником?

– Почему бы нет? Я при алтаре уже двадцать лет и окрестности знаю, как свои пять пальцев, так что лучшего проводника вам не найти. Разумеется, я возьму с вас плату – небольшую, для поддержания алтаря…

– Ты как? – спросил я Эко.

Эко задумчиво потёр подбородок.

– Пожалуй, это и вправду интересно. Думаю, стоит взглянуть – тем более что спешить нам некуда.

– Это не займёт много времени, – поспешил уверить Феликс. – Мне ведь нельзя оставлять алтарь надолго.

Я сделал вид, что размышляю, а затем кивнул.

– Ладно.

Мы пустили коней шагом, стараясь ехать помедленнее, чтобы Феликс мог поспеть за нами. За Бовиллами начинался подъём. Слева от нас поросший деревьями склон уходил вверх, справа – вниз. Но выстроенная Аппием Клавдием дорога оставалась широкой, без единой неровности.

– Значит, в харчевне вы побывали, – сказал наш проводник. – А заметили, что двери и ставни там совсем новые? Видели бы вы, что там тогда было – всё переломано, сорвано, выбито. Как будто человеку выкололи глаза и выбили зубы. И убитые кругом валялись.

– А сам бой ты видел?

– Почти. Я услышал шум в той стороне и сразу же понял, что там дерутся. А потом увидел, как они пробежали – от алтаря виден кусок дороги. Клодий едва на ногах держался – его люди буквально тащили его под руки. Человек пять-шесть с ним было. А чуть позже по дороге протопали Эвдем и Бирра. Эти не торопились, вразвалку шли.

– Ты смог их узнать?

– А как же! Я всегда смотрю гладиаторские бои, когда есть возможность. Само собой, из религиозных соображений. Ведь изначально гладиаторские бои были частью погребального ритуала. Они до сих пор имеют ритуальное значение.

Я не счёл нужным спорить и вместо этого спросил.

– А Эвдем и Бирра были одни? Или там был ещё кто-то?

– Одни, как же! – фыркнул жрец. – Представляю, как Эвдем и Бирра вламываются в харчевню, расправляются с её защитниками – и всё это вдвоём! Легенда, да и только. Нет уж, там была целая армия.

– Так уж и армия?

– Ну, может это я преувеличил. Но людей было много.

– Много – это сколько? Десять человек? Двадцать?

– Пожалуй, больше.

– То есть противников было гораздо больше?

– Да уж.

– А что там творилось, ты видел?

– По правде сказать, сам не видел. Я остался у алтаря; ведь мой долг – охранять его.

– Ну, конечно.

– Но все знают, чем дело кончилось. Этот подонок Клодий был убит. Его людей тоже перебили и вышвырнули трупы на дорогу. И ещё погиб Марк, хозяин той харчевни.

– А Клодий был подонок?

Феликс бросил на меня быстрый взгляд и прищёлкнул языком.

– Я никого не хочу обидеть, гражданин. Ты был его сторонником?

– Нет. Просто та женщина в харчевне говорила о Клодии совсем по-другому. Мне, в общем-то, всё равно.

– Если тебе всё равно, я буду называть Клодия подонком.

– Ты сторонник Милона?

Феликс поднял бровь.

– Я жрец великого Юпитера, и мои помыслы выше ничтожных политических распрей. Но если человек совершает святотатство, гнев богов падёт на него рано или поздно.

– Это ты о том, как Клодий в день празднеств в честь Доброй богини переоделся женщиной и пробрался в дом Цезаря, где в тот год проводилось празднество, чтобы предаться любви с его женой? – Это и впрямь было одно из самых скандальных деяний покойного.

– Вопиющее святотатство, за которое Клодия следовало побить камнями, – отвечал жрец. – Но он сумел выкрутиться, подкупив судей.

– Да уж; человеческое правосудие несовершенно, – кивнул Эко; но от меня не ускользнул насмешливый блеск в его глазах. – Да и правосудие богов, видимо, тоже. Ещё мальчишкой я слышал много раз, что любой мужчина, дерзнувший нарушить запрет и оскорбить своим присутствием Добрую Богиню, будет тут же лишён дара зрения, слуха и речи. Но Клодий почему-то выбрался из дома Цезаря не менее зрячим, слышащим и речистым, чем был, когда пробирался туда. Почему же Добрая Богиня пощадила его? Неужели её обманули женское одеяние и грим? Или же она была очарована Клодием точно так же, как Цезарева жена?

Но жреца не так-то легко было сбить с толку.

– Конечно же, в тот раз она пощадила его – чтобы через десять лет он мог встретить более страшную кончину здесь, в Бовиллах! По-твоему, это случайно, что битва началась прямо перед её святилищем? Говорю тебе, без вмешательства Фауны в его судьбу не обошлось! – Жрец вызывающе глянул на Эко, и продолжал. – К тому же, это не единственное его кощунство и даже не самое худшее. Хотя в Риме вряд ли слышали о том, что он учинил в наших местах. Как вырубил на Альбе рощу Юпитера и выселил весталок из их дома.

– Хозяйка в харчевне что-то рассказывала, – отвечал я. – Но раньше я и правда ни о чём таком не слышал.

Феликс покачал головой.

– Уж кажется, когда человек претендует на магистратуру, о его преступлениях должно стать известно. Но думаю, в Риме готовы были избрать его претором без оглядки на то, что он где-то там осквернил святыни. Я вам расскажу. Всё началось, когда Клодий стал строить себе виллу на горе. Ну, виллу и виллу – их тут много. Но просто виллы, как у всех, Клодию было мало. Он всё достраивал и расширял её, хотел выстроить себе настоящую крепость, ему требовалось для неё всё больше и больше места – пока он, наконец, не подобрался вплотную к тем участкам горы, что испокон веков считались священными: роще Юпитера, храму Весты и жилищу весталок. Каким-то образом Клодий сумел добиться пересмотра земельных границ. Он получил в собственность большую часть священной рощи – и вырубил её, просто вырубил на древесину! Мало того – он выселил весталок из их дома и разобрал его, чтобы из полученного камня пристроить крыло к своей вилле! И забрал старинную мозаику и статуи, чтобы её украсить! Вон там, слева, новый дом весталок – видите, между деревьями? Самого храма Весты он не тронул; но того, что он натворил, хватило с избытком. По-моему, нет большего кощунства, чем повредить священное дерево – а по приказу Клодия их вырубали десятками!

– Но как же он сумел доказать своё право на священные участки?

– Откуда же мне знать? Я всего лишь жрец при алтаре на Аппиевой дороге. Кто знает, скольких Клодий подкупил или запугал? Такие, как он, ни перед чем не останавливаются, лишь бы добиться своего. – Феликс снова с вызовом глянул на Эко. – Ты и теперь будешь сомневаться, что если смерть настигла Клодия именно здесь, то без вмешательства богов тут не обошлось?

– Без вмешательства богов ничего не обходится, – сказал я примирительно. – Даже наша случайная встреча и этот разговор. Так, значит, самой битвы ты не видел? Только как раненый Клодий и его люди бежали к харчевне?

– Зато я её слышал, битву. Крики, удары и лязг. И треск дверей, когда их ломали. Говорю тебе, шум стоял такой, что слышно было аж у алтаря.

– И долго это продолжалось?

– Не могу сказать точно. Мне показалось, недолго. Потом послышались вопли, а затем стало тихо. А ещё потом со стороны Ариции появились носилки того сенатора.

– То есть, Эвдем, Бирра и остальные люди Милона к тому времени уже скрылись.

– Нет. Сперва носилки спустились к харчевне, и прошло немало времени, прежде чем люди Милона двинулись вверх по склону, забрав с собою пленных.

– Пленных? – переспросил я.

– Да. Человек пять или шесть.

– А с чего ты взял, что это пленные?

– А с того, что им связали руки! И выглядели они насмерть перепуганными! И гнали их, как стадо, а Эвдем и Бирра всё время тыкали их мечами в спину, чтобы пошевеливались!

– А кто они были? Люди Клодия?

– Наверно,– передёрнул плечами Феликс. – А кто же ещё?

– Но ты же сказал, что с Клодием было всего пять-шесть человек. Я так понял, что их всех перебили.

– Ну да, вроде. Тогда это, наверно, были те люди Клодия, которые бежали раньше и пытались скрыться в лесу, и их переловили.

– Они были ранены? В крови?

Феликс поглядел на меня с внезапным удивлением.

– А знаешь, нет.

Странно. Фульвия говорила, что из телохранителей её мужа добрая половина обратились в бегство в начале боя. Те, кому удалось спастись, вернулись в Рим – это их я видел в её доме в ту ночь. Остальные были убиты – кто на дороге, кто в харчевне; их тела на следующий день отвезли на виллу Клодия. По словам Фульвии, никто из людей её мужа не пропал. Кто не погиб, тот вернулся. Так кого же увели с собой люди Милона? И если сенатор Тедий с дочерью и правда появились у харчевни задолго до того, как люди Милона убрались восвояси, почему жена убитого хозяина харчевни не видела в окно никого, кроме сенатора с дочерью и их рабов? Внезапно ясная прежде последовательность событий сменилась полнейшей путаницей. Что же видела жена убитого Марка? Её сестра не была непосредственной свидетельницей и могла что-то упустить или напутать; надо бы поговорить с ней самой – жаль, что она в Регии. Регий далеко…

– Вот мы и пришли! – объявил жрец, запыхавшийся от подъёма. – Вот оно, святилище Доброй Богини – видите, справа? Тут всё и началось. Клодий со своими людьми спускались по дороге; а Милон и его люди шли в гору.

Находящееся буквально в нескольких шагах от дороги святилище представляло собой миниатюрный храм в окружении вековых дубов. Что же случилось здесь двадцать дней назад – Клодий и Милон, каждый со своими телохранителями, случайно повстречались здесь – и вместо того, чтобы идти каждый своей дорогой, кинулись друг на друга с оружием? Или Клодий действительно поджидал Милона в засаде и просто не ожидал что у того окажется такая многочисленная охрана? Густой лес по обеим сторонам дороги и довольно крутой склон делали местность просто-таки идеальной для засады, давая возможность затаиться выше по склону и атаковать внезапно. Но кто же, кроме самих сражавшихся, мог видеть, что тут произошло?

– Фелиция!

На зов жреца из-за деревьев, окружающих святилище, шагнула стройная гибкая женщина в белом одеянии. В первый миг она показалась мне совсем юной. Но вот женщина приблизилась – и стало заметно, что она вовсе не так молода. Благодаря тонким чертам лица и лёгкой упругой походке её можно было издалека принять за юную девушку. В молодости она, должно быть, отличалась необычайной красотой; да и теперь ещё оставалась очень красивой.

Улыбаясь, женщина подняла руку в приветственном жесте. Но не успела она и рта раскрыть, как Феликс преградил ей путь.

– Э, нет, Фелиция, – заявил он, уперев руки в бока. – Жди своей очереди. Пока что с этими людьми разговариваю я.

– Конечно-конечно, – с нарочитой поспешностью откликнулась женщина.– Я помню уговор: тебе первому те, кто едет с севера; мне – с юга.

– Вот именно. К тому же, сама видишь, женщин среди них нет, так что в святилище тебе вести некого.

– Да уж вижу. – Фелиция оглядела нас по очереди – мимолётно улыбнулась Эко, задержала взгляд на Давусе, мельком глянула на меня.

– Ладно, Фелиция, мне пора. Оставляю их тебе. – И повернувшись ко мне, жрец без стеснения протянул ладонь.

– Ах, да. Благодарность – на поддержание алтаря. – Я кивнул Эко, и он, развязав кошель, извлёк несколько монет – как всегда, чуточку меньше, чем следовало. Перехватив мой взгляд, Эко добавил монету. Я взял деньги и положил в протянутую ладонь. Жрец спрятал монеты с ловкостью заправского фокусника и, не сказав больше ни единого слова, повернулся и зашагал прочь.

Глава 17

– Значит, Фелиция, – сказал я, невольно улыбаясь в ответ на её улыбку, – ты жрица здешнего алтаря Доброй Богини?

– Я забочусь о том, чтобы проезжающие тут женщины имели возможность обратиться с молитвой к Доброй Богине.

– За определённую плату?

– Лишь нечестивец надеется получить что-то от богов, не давая ничего взамен.

Я кивнул.

– Вижу, ты и твой брат имеете неплохой приработок, знакомя проезжих с местной достопримечательностью.

– Путникам интересно услышать, что здесь было.

– Что верно, то верно.

– А откуда ты знаешь, что Феликс мой брат? Он сказал тебе?

Вот тебе раз. Я-то употребил слово брат, подразумевая, что он тоже жрец и совершенно не подозревая, что они действительно брат и сестра. Выходит, у них тут семейное предприятие по служению богам и заработку на проезжих. Ловко. По-родственному передают друг другу любопытных путников. Ну, и соперничают по-родственному; уж не без этого.

– Думаю, мой брат не преминул также рассказать вам, что когда-то я была проституткой в храме Изиды? – Она вздёрнула подбородок, сделавшись от этого ещё выше. – Что ж, это правда. Я была храмовой проституткой. Но теперь я служу лишь Доброй Богине Фауне. – Казалось, она равно гордится как прежним своим занятием, так и нынешним.

– А в тот день ты тоже была в святилище?

– В день, битвы, ты хочешь сказать? Да, была.

– И видела, как это произошло?

– Видела. – Глаза её были широко открыты – как бывает, борешься со сном или хочешь нагнать страху на маленьких детей. – Милон со своей свитой появился оттуда. – Она махнула по направлению к Бовиллам. – И народу же было в этой свите, скажу я вам!

– Сплошь слуги из тех, что причёсывают и накрашивают хозяйку, насколько я слышал.

– Ну уж нет. Правда, в свите Милона действительно было много рабов, которые готовят господам ванну и стелют постель – слышал бы ты, как они завопили от страха, когда всё началось! Но и телохранителей с оружием тоже хватало. Это была настоящая армия, хоть и небольшая.

– А сам Милон где был?

– Ехал впереди в повозке со своей женой.

– Они останавливались тут?

– У святилища? Нет. Фауста Корнелия никогда тут не останавливается.

– В самом деле? Казалось бы, дочь диктатора Суллы уже в силу своего высокого происхождения должна подавать пример почитания Доброй Богини.

– В Риме – может быть. Но я заметила, что большинство женщин, которые тут останавливаются, из маленьких городов и более скромного происхождения и достатка. Знатные дамы Рима считают ниже своего достоинства возносить мольбы в скромном придорожном святилище. Наверно, своё почитание Доброй Богине они привыкли выражать в более богатой обстановке.

– Это едва ли говорит об их благочестии.

– Не мне судить. – Улыбка не покидала её лица; взгляд оставался безмятежным и ясным. – Но ты хотел послушать о битве. Она началась на этом самом месте, перед святилищем. Я как раз вышла посидеть на ступенях – хотела погреться на солнце; так что всё видела.

– А который был час?

– Примерно девять.

– Ты это точно знаешь?

– Точнее некуда. На поляне позади святилища есть солнечные часы. Я незадолго до того посмотрела на них.

Итак, пока что все свидетели подтверждали слова Фульвии и опровергали заявление Милона, утверждавшего, будто стычка произошла двумя часами позднее, перед самым закатом.

– Дальше.

– Милон со своей свитой подымался в гору от Бовилл, а Клодий со своими людьми спускались к Бовиллам.

– Клодий и его люди шли по дороге? Не появились внезапно из лесу?

– Нет.

– Ты уверена, что это не была засада?

– Уверена. Никакой засады.

– Клодий ехал верхом?

– Да. Клодий и ещё несколько ехали верхом. Остальные были пешие.

– А были среди его людей женщины или дети?

– Нет. Только мужчины.

– С оружием?

– Они выглядели отрядом хорошо обученных бойцов, если ты об этом. А тебя, видно, сильно интересуют такие подробности. До сих пор меня ещё никто так не расспрашивал.

– В самом деле? – Я смотрел на пустынную дорогу. – Значит, ты говоришь, тут они и встретились. И что же, сразу же кинулись друг на друга?

– Нет.

– А что? Сначала принялись оскорблять друг друга?

– Нет, не сначала. Даже наоборот, как только они заметили друг друга, так сразу же смолкли. И как-то насторожились. Можно было видеть, как напряжение расходится по двум отрядам, от едущих во главе до идущих в хвосте – как волны при столкновении на воде. Те, кто был верхом, застыли в сёдлах. Глаз друг с друга не спускали. Я просто чувствовала, как они стиснули зубы. Дорога хоть и широкая, но обоим отрядам пришлось вытянуться гуськом – иначе было не разминуться. Люди Клодия растянулись сильнее, чем люди Милона. И всё равно сталкивались, мешали друг другу. Я слышала, как они ворчат. У меня у самой от напряжения зубы заныли. Ощущение было – ну, такое, будто царапаешь ногтями по засохшей глине. Помню, я внезапно вздохнула и только тогда заметила, что всё это время задерживала дыхание, боясь, что вот-вот случится непоправимое.

– Тем временем Клодий и те его спутники, что были верхом, съехали с дороги и остановились, пропуская других. Как раз напротив святилища, так что мне всё было видно. Милон со своей женой ехали в повозке, всё больше удаляясь. Наконец они разминулись. Клодий снова выехал на дорогу и пустил своего коня шагом позади всех. У меня уже гора с плеч свалилась, и я прошептала благодарственную молитву Доброй Богине, радуясь, что всё обошлось. Но Клодий не мог проехать просто так. Должно быть, злой дух крутился поблизости и подтолкнул его под руку, потому что он обернулся и крикнул что-то двум гладиаторам Милона, которые шли последними.

– Гладиаторам?

– Ну да. Этим знаменитым на весь Рим бойцам – мой брат говорит, что они знамениты.

– Эвдем и Бирра?

– Да, эти двое.

– И что же крикнул Клодий?

Она моргнула.

– Будь я по-прежнему храмовой проституткой, я бы тебе повторила. Но я жрица Доброй Богини.

– А приблизительно?

– «Что приуныл, Бирра? Что, Эвдем слишком редко позволяет тебе чистить свой меч?»

– Понятно. И что тогда?

– Тот, кого он назвал Бирра, обернулся – молниеносно – и бросил в него копьё. Всё случилось мгновенно, я ни за что бы не заметила, если бы не следила. Клодий всё ещё сидел, обернувшись, и смеялся своей шутке, когда копьё ударило его со всей силы.

– Куда?

– Вот сюда. – Она коснулась своего плеча. – Промелькнуло в воздухе – я едва успела заметить. Удар был такой, что Клодий вылетел из седла. Все сразу же закричали, заметались, натыкаясь друг на друга. Я вскочила и забежала внутрь святилища, но продолжала следить, выглядывая и держась в тени, чтобы меня не заметили. Я никогда не видела битвы. Наверно, они все такие: люди кидаются друг на друга, гоняются друг за другом, рубятся мечами, швыряют копья. Девчонкой я, бывало, поглядывала за совокупляющимися в тени храма Изиды. Вот их возню всё это и напоминало. Смешно и гадко. И в то же время страшно. Было отвратительно и страшно смотреть, но я почему-то не могла отвести глаз.

– А Клодий?

– Кто-то выдернул копьё у него из плеча. Ему удалось подняться. Люди Милона теснили его…

– А сам Милон?

– Его нигде не было видно. По крайней мере, во время боя.

– Значит, бой завязался внезапно, пока Милон удалялся во главе своих людей и ничего не видел. Клодий и Милон, каждый со своей свитой, повстречались тут случайно и уже почти разъехались тихо-мирно, когда Клодия дёрнула нелёгкая, и он выкрикнул непристойность в адрес Бирры – и тот в порыве ярости метнул в него копьё.

Фелиция кивнула всё с той же безмятежной улыбкой и отрешённым взглядом. Так, значит, вот как это было? Похабная шутка – ответная ярость – и все как с цепи сорвались?

– Пусть Бирра действовал по собственному почину, но Милон его хозяин и, следовательно, по букве закона виновен, – заметил Эко. – Гражданин должен отвечать за то, что сделал его раб.

– А также за откровенную ложь в народном собрании – сказал я, памятуя весьма красочную и совершенно иную версию происшедшего, которую Милон преподнес собравшимся на созванном Целием контио. Рассказ Фелиции полностью совпадал с тем, что я слышал от Фульвии, а она, в свою очередь, узнала от уцелевших телохранителей мужа. За вычетом одной лишь детали – Фульвия ни словом не упомянула о непристойной шутке Клодия, спровоцировавшей агрессию Бирры. Без этой шутки действия гладиатора, выглядели неспровоцированными и, пожалуй, даже умышленными. Но выходка была вполне в духе Клодия. В конце концов, не могло же Фелиции померещиться. Выдумывать она тоже не стала бы – к чему ей лгать? Должно быть, Фульвия умолчала о подробности, порочащей память её мужа. Или же рабы не рассказали ей – по вполне понятной причине. Впрочем, возможно, они и сами ничего не слышали – процессия порядком растянулась, а Клодий ехал позади всех. В любом случае, рассказ Милона о якобы устроенной Клодием засаде был ложью от начала до конца.

– Что было дальше?

– Дальше всё было очень плохо для Клодия и его людей. Противников оказалось намного больше, и они наседали. Некоторые из людей Клодия были убиты тут же на месте, другие кинулись бежать, и люди Милона погнались за ними. Один из спутников Клодия, из тех, что ехали верхом, крикнул, что поскачет за подмогой, и направил коня назад, вверх по склону, пытаясь прорваться через людей Милона. Наверно, хотел добраться до виллы.

– И прорвался?

– Понятия не имею. Этого я уже не видела.

– А другие всадники? Ты говорила, что с Клодием было несколько верховых.

– Должно быть, их тоже сшибли, потому что вдруг оказалось, что с Клодием остались только пешие, а лошади куда-то пропали.

– Вот, значит, почему до Бовилл они шли пешие.

– И вот почему они вообще бежали в Бовиллы, – заметил Эко. – Путь на виллу преграждали люди Милона. Оставалось либо укрыться в харчевне и обороняться там, либо до последнего сражаться на дороге.

– А Клодий уже был ранен, причём тяжело, – кивнул я и обратился к Фелиции. – Твой брат говорит, что Клодий ковылял с трудом, его приходилось тащить под руки. И всё же до харчевни он и его люди добрались гораздо раньше своих преследователей. Как же им это удалось?

– А никто за ними не гнался, – пояснила Фелиция. – То есть, сразу не погнался. Люди Милона вроде как растерялись, не знали, что делать. Как свора охотничьих собак, потерявших след дичи. Потом появился Милон.

– И что тогда?

– Милон был в ярости. Топал ногами, потрясал кулаками перед лицом Бирры, орал на него. Он походил на безумца, который дразнит медведя. Я даже съёжилась от страха. Наконец он малость успокоился и стал совещаться со своими людьми. Не знаю, что они там решили, но часть своих людей он отрядил в Бовиллы. Довольно большой отряд послал, Бирра с Эвдемом тоже там были. Оставшиеся собрались вокруг Милона. Сам Милон вытащил меч и всё время смотрел в сторону леса, как будто ждал, что оттуда вот-вот кто-то появится.

– Я испугалась уже за себя. Мне вдруг пришло в голову, что сбежавшие люди Клодия, за которыми гонятся рабы Милона, могут явиться сюда и попытаться укрыться здесь, в святилище. Я замерла и сидела тихо, как мышка. Меня никто не заметил.

– А когда появился сенатор Тедий?

– Вскоре после того, как часть людей Милона двинулись в Бовиллы, я заметила спускающиеся с горы в сопровождении нескольких охранников богатые носилки. Их я узнала сразу же, потому что дочь сенатора Тедия часто бывает в святилище.

– В отличие от Фаусты Корнелии, – заметил я.

– Тедия вообще не похожа на теперешних молодых патрицианок, которые мнят о себе невесть что. Порядочная, благочестивая. Такими бывали благородные дамы в старину. Она никогда не проезжает здесь без того, чтобы не остановиться и не принести дара Доброй Богине. Но в тот раз она даже не вышла. Вышел лишь её отец, когда люди Милона остановили носилки. Милон заговорил с ним. Слов я слышать не могла, но судя по жестам, Милон убеждал сенатора вернуться. Только сенатор человек упрямый. Он сел, и носилки продолжили путь к Бовиллам.

– Милон принялся ходить туда-сюда. Он места себе не находил. Фауста слезла с повозки и стала ходить вслед за ним. Он что-то ей сказал, и она ответила. Похоже, они ссорились, но говорили при этом тихо.

– Не знаю, сколько прошло времени. Наконец появились Эвдем и Бирра с пленниками.

– С пленниками, – повторил я. – Твой брат тоже говорил про каких-то пленников. Кто бы это могли быть?

– Люди Клодия, наверно.

– А если не они?

– Тогда не знаю. А почему ты думаешь, что это были не они?

Да потому, что я специально расспрашивал Фульвию, и она утверждала, что никто из людей её мужа не пропал. Все, кто не вернулся, были найдены мёртвыми – на дороге, в лесу, у конюшни в Бовиллах.

– А ты явно неплохо осведомлён о том, что тут случилось, – заметила Фелиция, не дождавшись ответа на свой вопрос. Она хитро смотрела на меня – насколько хитрым можно назвать ясный взгляд при безмятежной улыбке.

– А ты явно не мне первому рассказываешь, что тут случилось, – отвечал я.

– На Аппиевой дороге народу достаточно даже в это смутное время. Люди всегда любопытны.

– Ты что же это, рассказываешь свою историю всем, кто тут проезжает?

– Всем, кто не скупится пожертвовать на святилище. Сама я никогда не была скупой на услуги – ни при прежнем своём занятии, ни при теперешнем.

Я лишь покачал головой. Хоть в этой женщине не было ничего, что заслуживало бы уважения или восхищения, в ней не было и ничего такого, за что её стоило бы презирать или желать ей смерти. При мысли же о том, какой опасности она из глупой жадности, ради нескольких лишних монет подвергла себя, я почувствовал, как кровь стынет у меня в жилах.