Текст книги "Эволюция (ЛП)"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 52 страниц)

Наступало истощение.

В конце концов, она споткнулась об корень. Она упала к подножию древовидного папоротника в мягкую, усыпанную листьями почву.

Она попробовала подняться, но её руки, казалось, были бессильны. Она встала на четвереньки, но краски мира померкли, его насыщенный зелёный цвет превратился в серый. А потом ей показалось, что земля наклонилась – глинистая земля завертелась и сильно ударила её в лицо.

Земля под её щекой была прохладная. Она закрыла глаза. Боль от ушибов и падений, казалось, исчезала, гремела вдали, словно гром грозы. Её голову наполнил шум – монотонный и громкий, но в любом случае успокаивающий. Она позволила себе погрузиться в этот звук.

После Капо произошёл великий раскол с шимпанзе. Новые виды человекообразных обезьян, появившиеся после этого события, были гоминидами – то есть, были ближе к людям, чем шимпанзе или гориллы.

В великой драме эволюции гоминид научиться ходить прямо оказалось легко. Миллионы лет лазания по деревьям в характерной для человекообразных обезьян манере способствовали этому. Теперь, когда потомки Капо приспособились к новой жизни на стыке между лесом и саванной, стать ещё более двуногими фактически означало претерпеть меньше изменений тела, чем было бы нужно для возврата к передвижению на всех четырёх конечностях.

Их ступни, которым больше не требовалось хватать ветки под самыми неожиданными углами, упростились и превратились в компактные опоры, которые потеряли значительную часть былой гибкости, а их большие пальцы больше не работали как большие пальцы рук, но их новая сводчатая ступня служила амортизатором, что позволяло им без ущерба ходить на большие расстояния. Коленный и бедренный суставы видоизменились, чтобы принимать на себя новую вертикальную нагрузку. Позвоночник прямоходящих существ удлинился и изогнулся, чтобы сдвинуть центр тяжести вперёд, поэтому он оказался над их ступнями и на средней линии вертикально поставленного тела. Возник новый, специализированный тип бедренного сустава – конструкция, которая позволяла им оторвать одну ногу от земли, не теряя равновесия в противоположность шимпанзе, поэтому они могли ходить, не раскачиваясь в стороны. Их рукам больше не приходилось совмещать манипуляцию с опорной функцией, поэтому они стали более гибким: костяшки пальцев стали более гладкими, большой палец освободился для более продвинутого и точного захвата. При равном весе они стали слабее, потому что теперь им не требовалось всё время скакать с дерева на дерево.

Двуногое прямохождение помогло новым обезьянам саванны – оно позволяло им проходить или пробегать большое расстояние между разбросанными далеко друг от друга источниками пищи и укрытиями, и давало возможность доставать плоды и ягоды, растущие выше. Со временем они приобрели более выпрямленное положение тела и стали выше, попав под воздействие тех же факторов, которые придали жирафам их облик. Фактически, двуногое прямохождение оказалось настолько важным преимуществом, что оно уже появилось в процессе эволюции в других родословных линиях обезьян – хотя все эти существа станут жертвами вымирания задолго до того, как появятся настоящие люди.

Грацильные, худощавые питеки, которые охотились на Дальнюю, напоминали прямоходящих шимпанзе. Положение их тела было более выпрямленным, чем у Капо или любой другой человекообразной обезьяны. Но их головы были похожи на обезьяньи – с выступающей вперёд мордой, маленькой мозговой коробкой и с плоскими ноздрями. Их поза, даже когда они стояли прямо, была сутулой, голова выдавалась вперёд, руки были удлинёнными, а цепкие кисти почти доходили до колен. Когда они ходили, им требовалось сделать больше шагов, чем Дальней, чтобы пройти то же самое расстояние, и они не могли передвигаться столь быстро. Но на коротких дистанциях они передвигались умело и эффективно.

Они держались края леса. Но они также учились использовать ресурсы саванны, особенно трупы крупных травоядных, добытых хищниками. Когда им представлялась такая возможность, они выбегали из тени своего леса к трупу, сжимая в руках простые инструменты-отщепы, и резали сухожилия и связки. Украденные куски ног можно было быстро утащить в безопасное место в лесу для разделки и поедания, а с помощью ударных камней можно было разламывать оставшиеся кости, чтобы добыть костный мозг.

Всё это послужило движущей силой для отбора в пользу ума. У гоминид не было зубов гиен или клювов птиц-падальщиков; если от них требовалось стать успешными падальщиками, им были нужны лучшие инструменты, чем зачаточный инструментарий Капо. Тем временем их тела стали лучше усваивать мясо. У многих типов питеков были зубы, способные разрывать сырую плоть, и более эффективная пищеварительная система, способная справиться с таким питательным кормом.

Но они всё ещё оставались падальщиками последней очереди и находились на самом дне иерархии пожирателей мяса; они должны были ждать своей очереди, пока львы, гиены и грифы возьмут от крупной добычи всё, что им полагается. И поедание падали, и даже начальные попытки охоты были не единственным фактором, оказывающим давление на обезьян саванны.

Саванна была адом, полным хищников. Лесные леопарды и медведи были достаточно опасными. Но в саванне были огромные гиены с зубами, рвущими плоть, саблезубые кошки и собаки размером с волка. Мелкие, медлительные и беззащитные гоминиды, которые выходили из леса, моргая на солнце, были лёгкой добычей для таких существ. Вскоре некоторые из хищников вроде динофелиса даже начали специализироваться на охоте на гоминид.

Это было безжалостное изматывание, непрекращающееся давление. Но у гоминид на это был ответ. Они учились понимать поведение хищников и искать надёжное укрытие. Они учились лучше сотрудничать друг с другом, потому что в численности была их безопасность, и использовали орудия труда, чтобы отгонять нападающих врагов. Даже развитие языка отчасти происходило под давлением этих факторов, когда специализированные крики тревоги, которые уходили своими корнями в леса, населённые нотарктусами, медленно преобразовывались в более гибкие слова.

Саванна придавала облик гоминидам. Но они не были охотниками – они были добычей.

У питеков были свои ограничения. Они нуждались в защите леса в качестве опорного пункта, поскольку не могли выдержать длительные периоды пребывания на открытой местности. И они были привязаны к рекам, озёрам и болотам, потому что в их телах было мало жировой ткани и из-за этого они не могли выдерживать долгое время без воды.

Но с течением времени и по мере изменения климата Африки и границ природных зон жизнь питеков по краю леса способствовала их распространению: в ландшафте, где лес произрастал фрагментами, лесных окраин было множество. Телосложение питеков доказало свою успешность и стойкость; и последовала целая череда событий видообразования, всплеск адаптивной радиации человекообезьян.

Могучий народ горилл избегал приключений на краю леса и удалился в густую зелёную чащу. Здесь они начали использовать источник пищи, конкуренция за который была невелика: листья, кора и незрелые плоды, которые не переваривал ни один из остальных видов гоминид, а также орехи и семена, слишком прочные, чтобы их могли расколоть другие животные. Чтобы приспособиться к такому образу жизни, они, как толстобрюхи и гигантопитецины, приобрели огромный кишечник, затрачивающий много энергии на обработку их малопитательного корма, и крепко сбитые черепа, способные приводить в движение их огромные челюсти с плоскими, словно плитки, зубами.

Также изменилась их социальная жизнь. В густом лесу, где всегда было в достатке листьев и коры, устойчивые группы самок собирались вместе и жили за счёт ресурсов единственного участка леса. Самцы стали одиночками, и каждый из них старался удержать свою власть над самками на своей территории. Поэтому самцы стали крупнее самок, а преимуществом грубой физической силы была имеющаяся у каждого самца возможность отогнать любого, кто захотел бы узурпировать его власть.

Вид человека-гориллы был в числе наименее интеллектуальных гоминид своего времени. Этот большой кишечник была очень энергозатратным приспособлением; чтобы сбалансировать свой бюджет, его тело в ходе адаптации должно было принести в жертву что-то в другом месте. Быть умником не так уж важно, если жить среди гарема в тусклом и постоянном сумраке лесной чащи, и потому у народа горилл большие мозги примата, очень дорогостоящие в плане снабжения кровью и энергией, постепенно усохли.

Но из-за того, что самец гориллы мог быть уверен в постоянной доступности своих самок в сексуальном плане, его яички были маленькими. По сравнению с ним худощавые питеки, люди-шимпанзе, должны были спариваться так часто, как это было возможно, и с таким количеством самок, с каким могли, поэтому им были нужны крупные висячие яички, производящие океаны спермы, и они так охотно демонстрировали их.

В рамках этих основных типов питеков, грацильных людей-шимпанзе и гориллоподобных типов мощного телосложения, существовало множество вариантов. У некоторых усилилась способность к двуногому хождению. Другие почти отказались от неё. Некоторые из худощавых приматов были умнее прочих; некоторые представители гориллоподобной ветви были глупее остальных. Среди худощавых были такие, кто использовал даже более примитивные инструменты, чем Капо, и гориллообразные, которые использовали более сложные инструменты, нежели каменные осколки грацильных питеков. Были крупные и мелкие, медлительные и бегуны, пигмеи и великаны, хрупкие всеядные существа и травоядные с высокими коронками зубов. Были существа с мордами, выступающими, как у шимпанзе, и другие, с изящными уплощёнными лицами, почти как у человека. И существовало много помесей между разными типами, огромное разнообразие подвидов и гибридов, ставших украшением карнавала возможностей гоминид.

Озадаченные палеонтологи будущего, пробуя сложить общую картину этого многообразия из фрагментарных ископаемых остатков и каменных орудий, разработают сложные генеалогические древа и номенклатуру, называя свои предполагаемые виды Kenyanthropus platyops; или Orrorin tugenenis; или Australopithecus garhi, africanus, afarensis, bahrelghazali, anamensis; или Ardipithecus ramidus; или Paranthropus robustus, boisei, aethiopicus; или Homo habilis. Но лишь немногие из названий отражают действительность. И вдобавок границы между этими категориями существ были очень размытыми. Конечно же, в реальном мире такие наименования не имели значения; были лишь индивидуумы, борющиеся за то, чтобы выжить и вырастить своё потомство, чем они всегда и занимались.

Многие представители этого разнообразного собрания окажутся навсегда потерянными во времени, их бедные кости будут навсегда поглощены жадной лесной зеленью. Никакой человек никогда не узнает, каково было жить в мире вроде этого, переполненном таким множеством различных типов людей. Это был настоящий бурлящий котёл эволюции: на основе успешного по своей сути нового плана строения тела возникло великое множество вариантов.

Но ни у одного из этого несметного числа видов не было будущего, потому что весь этот обезьяний народ цеплялся за лес. Пальцы их рук и ног оставались длинными и изогнутыми, чтобы помогать хвататься и держаться за стволы дерева, а их ноги представляли собой специфический компромисс между потребностями древолаза, ходящего на четвереньках, и двуногого существа. Ночью они даже делали гнёзда на верхушках деревьев, как их предки, жившие в лесу до них. А их мозг никогда не развивался до размеров, сильно превышающих размер мозга у Капо, а также их кузенов, предковых форм шимпанзе, потому что их малопитательный рацион не могла поддержать работу более крупного мозга.

На протяжении четырёх миллионов лет питеки были богатой, разнообразной, очень успешной и процветающей группой в семействе гоминид. Фактически, был момент, когда единственными гоминидами в мире были обезьянолюди. Но их время существенных изменений уже закончилось. Они соблазнились пристанищами и защитой, которые предоставлял лес, и это отняло у них большие возможности. Будущее принадлежало другой группе гоминид – потомкам самих же питеков – но тем, которые, в отличие от всех питеков, сделали решительный шаг прочь из леса.

Будущее принадлежало Дальней.

III

Она неохотно открыла глаза. Она видела клочок грязной земли, наклонившийся под её лицом. Подняв голову, она смогла разглядеть яркий свет, пробивающийся между тесно стоящими стволами деревьев.

Она упёрлась руками и приподняла своё тело над землёй. Листья и грязь прилипли к её грудям и раненому плечу. Она воспользовалась стволом дерева, чтобы выпрямиться, и постояла неподвижно, пока сердцебиение не пришло в норму. Затем она пошла, как могла, шатающейся походкой – через лес к свету.

Она резко вышла в свет дня. Она подняла руку, заслоняя глаза от низкого красного солнце. Земля была опалена, трава почернела, почва потрескалась и высохла. Но за небольшим подъёмом она видела блеск воды: ручей, который бежал с разрушенных эрозией холмов немного дальше.

Она не знала этого места. Она прошла прямо сквозь лесной массив, с востока на запад.

Она осторожно шагнула вперёд. Опалённая земля всё ещё была горячей – в разных местах ещё дымились пни и кустарники – а жёсткие листья травы повреждали её ступни. Вскоре нижняя часть её ног, уже грязных со времени, проведённого ею в лесу, была покрыта густой чёрной сажей.

Но она добралась до воды. Ручей был прозрачным, а течение – быстрым. Он бежал по ложу из окатанных вулканических булыжников, и кусочки почерневшей растительности плыли по его поверхности. Она погрузила в воду лицо и жадно пила. Грязь и высохшая кровь оттирались с её кожи, а застарелая вонь дыма в её носу и горле начала рассеиваться.

А затем она услышала крик. Голос. Слово. Но это не было слово, которое она знала.

Она выбралась из воды и залегла за выветренным валуном. В её мире незнакомцы были плохой новостью. Как и её кузены-питеки, её люди-кочевники были отчаянными ксенофобами.

Человек становился на колени на земле, его руки проворно обшаривали опалённую почву в поисках разных находок, которые оставил после себя пожар. Он был молодым, с гладкой кожей и густыми волосами.

Он поднял с земли почерневшую ящерицу, жёсткую и неподвижную. С помощью особого рода обработанного камня – его форма не была ей знакома – он соскоблил обугленную кожу, открывая кусочек розовой плоти, который он сразу же проглотил. Затем он нашёл змею, гадюку, опалённую до неподвижности. Хотя он пробовал прорезать её сожжённую шкуру, она была слишком жёсткой, поэтому он выбросил маленький труп.

Но вот мужчина нашёл настоящее сокровище. Это была черепаха, приготовленная в собственном панцире. Он поднял её и перевернул, бормоча про себя. Потом он взял свой ручной инструмент – это было каменный отщеп, но треугольный, обе его поверхности были обработаны, и все края были острыми – и забил его в отверстие для шеи черепахи. С некоторым усилием он взломал панцирь и вскоре уже пользовался инструментом для нарезания мяса. Вообще, черепахи были любимой добычей охотников-питеков. Они были одними из немногих животных саванны, которые были ещё мельче и медлительнее гоминид, а привычка черепах закапываться в землю не спасала их от умных животных, способных раскопать их палками, и у которых были инструменты, способные взломать панцирь, выдерживающий силу зубов львов и гиен.

Дальняя был очарована каменным топором молодого человека. Со своим прекрасно обработанным краем и оформленными гранями он намного превосходил камни-рубила и отщепы, как у питеков, которые делал её народ. Но она поняла это напрямую, на глубоком телесном уровне; её охватило внезапное желание протянуть руку, взять каменную слезу и испробовать её самой.

Всё время, что она знала его, она ассоциировала этого молодого человека с каменным инструментом, которым он так мастерски владел. Мысленно она назвала его Топор.

Внезапно Топор посмотрел прямо в глаза Дальней.

Она сжалась за своим валуном, но было слишком поздно.

Он зарычал и бросил черепаху – её панцирь стукнулся об закопчённую землю – и взял свой каменный топор.

Ей некуда было бежать. Она встала. Она думала, что его пристальный взгляд блуждал по её телу, спине и ягодицам, всё ещё влажным после ручья. Он опустил топор и ухмыльнулся ей. Потом он вернулся к своей черепахе и продолжил вырезать её из панциря.

Издали послышались крики.

Она увидела ещё больше людей – народ, похожий на её собственный, взрослых и детей, стройные выпрямленные силуэты, движущиеся, словно тени, по усыпанной золой равнине. Они обнаружили миниатюрный лес, состоящий из чего-то почерневшего и согнутого. Это оказалось стадо антилоп, собравшихся для отёла; множество этих неудачливых созданий, рожавших своего последнего телёнка, не смогло убежать от огня. Теперь люди резали это сокровище своими изумительными каменными топорами, и даже отсюда она могла ощутить восхитительный аромат приготовленного мяса. Топор бросил черепаху и побежал к своим.

Дальняя несколько мгновений разрывалась между опасением и жестоким голодом, но потом трусцой побежала за ним.

Ночь настала быстро, как всегда. Люди собрались в скальной пустоте, которая давала им какую-то защиту от ночных хищников.

Дальняя, которой некуда было идти, последовала за ними.

Она не могла провести ночь, как хотела сама – она это знала. Даже сейчас она ощущала, как следят за ней холодные жёлтые глаза – глаза, которые горели сознанием того, что она была отщепенцем в этой группе – не могла в полной мере рассчитывать на её защиту – и была такой же целью, как старые, очень молодые и увечные.

Люди не прогоняли её. Но они также не принимали её. И когда она забилась в угол просторной пещеры, прихватив обрезки мяса, которое отыскала на одной из горелых туш, они терпели её присутствие.

Она следила за мужчиной, обрабатывающим кусок камня. Мужчина был старым – ему уже было значительно больше сорока лет – и худым, а один глаз у него был почти закрыт уродливым шрамом. Два ребёнка, мальчик и девочка, сидели у его ног. Не намного младше Дальней, они наблюдали за тем, что делал Лицо-со-шрамом, и, неуклюже держа большие камни своими маленькими руками, пробовали повторять его действия. Девочка попала себе по большому пальцу и завизжала от боли. Лицо-со-шрамом молча взял камень у неё из рук, повернул его и показал, направляя её руки, как лучше держать булыжник. Но мальчик, увидев это, позавидовал и оттолкнул девочку, отчего она уронила камень. «Я! Я!»

Когда темнота стала сгущаться, многие из людей занялись нежным, бессловесным уходом друг за другом – эта привычка пришла вместе с ними из лесов, где жили их предки. Матери ухаживали за детьми, мужчины и женщины наравне друг с другом проводили бессловесную политику, укрепляя союзы и подкрепляя иерархию. Иногда ухаживания превращались в шумный секс.

Дальняя была чужаком, и она была вне всего этого. Но когда она, истощённая и разбитая, погружалась в сон, то была уверена в том, что глаза Топора разглядывают её.

Когда она проснулась, небо снаружи пещеры было уже очень светлым.

Все ушли, оставив после себя немного остатков пищи, лепёшки детских фекалий, мокрые пятна мочи.

Она быстро вскочила на ноги. Ушибы на её спине и груди, казалось, объединились в один очаг боли. Но её молодое тело уже справлялось с повреждениями, которые она получила вчера, а голова была ясной. Она поспешила наружу, на свет.

Люди шли на север, к озеру. Они выглядели как целеустремлённо шагающие стройные вертикальные тени, их очертания были размыты в дрожащем от жары воздухе. Она побежала за ними.

На берегах озера было тесно. Дальняя разглядела много видов слонов, носорогов, лошадей, жирафов, буйволов, оленей, антилоп, газелей, и даже страусов. В воде жили крокодилы и черепахи, а птицы пролетали над ней, шумно хлопая крыльями. Гигантские травоядные, собравшись вокруг воды, опустошали пейзаж. От этой грязной сцены во всех направлениях тянулись их широкие, плотно утоптанные тропы. На утрамбованных берегах озера не росло ничего, кроме нескольких выносливых видов растений, несъедобных для слонов и носорогов и способных быстро оправляться после вытаптывания.

Люди спустились к воде. Они выбрали место поближе к стаду слонов. Все знали, что хищники избегали слонов. Слоны игнорировали людей и продолжали заниматься своими разнообразными делами. Некоторые из них забрались в воду и шумно плескались и играли; группы самок загадочно урчали, а самцы трубили и сшибались своими огромными бивнями. Эти массивные животные, архитекторы ландшафта, были горами мускулов и силы, обладающими собственным величественным толстокожим изяществом.

Большинство женщин трудилось у края воды. Дальняя увидела, что одна из них нашла гнездо пресноводной черепахи; её удлинённые яйца были быстро разбиты, а их содержимое – съедено. Другие женщины собирали двустворок, которые в изобилии росли на мелководье, прикрепляясь нитями к опоре, и ещё двустворок, роющихся в песке.

Дальняя смотрела, как Топор вместе со многими мужчинами бродил по мелководью. У него было деревянное копьё, и он стоял почти неподвижно, обшаривая глазами сверкающую поверхность воды. Через несколько мгновений он нанёс удар вниз с громким всплеском – а когда поднял копьё, на него была ловко насажена рыба, и её серебристое тело извивалось. Топор торжествующе закричал, стянул рыбу с копья и бросил её на берег. Другой мужчина, немного поодаль, подползал к водяным птицам, которые гордо плыли по поверхности воды. Мужчина прыгнул, но среди насмешившего всех плеска, воплей и криков птице удалось ускользнуть.

Дальняя присоединилась к женщинам.

Она быстро нашла мечехвоста, неуклюже ползущего по илистому руслу. Его было легко поймать. Она перевернула его вверх тормашками, и он вяло шевелил своими когтистыми ногами. С помощью осколка камня она вскрыла его головной панцирь, который был размером с обеденную тарелку. Внутри, ближе к передней части, находилась масса яиц, похожих на толстые рисовые зёрна. Она сгребла их пальцами и проглотила. У них был сильный запах, напоминающий жирную рыбу. Остальное мясо мечехвоста было слишком жёстким, чтобы его стоило выковыривать. Она выбросила расколотый головной щит и отправилась искать пищу дальше.

Так люди и проводили весь день за сбором пищи – всего лишь ещё один вид животных в этой густонаселённой саванне.

Ближе к полудню спокойные и сытые гоминиды отошли от воды.

Но Топор держался сам по себе. Дальняя неотступно ходила за ним. Он оглядывался и наблюдал за нею. Она знала: он в курсе, что она ходит за ним.

Топор пришёл к пересохшему руслу ручья, где лежали окатанные булыжники. Он бродил вверх и вниз по руслу, изучая камни, пока не нашёл то, что хотел. Это был булыжник размером примерно с его кулак, гладкий и округлый. Он присел среди русла и шарил вокруг себя, пока не нашёл камень, подходящий в качестве молотка. Он принес немного сухого кустарника, который положил поверх своих скрещенных ног для защиты. Потом он начал работать, нанося удары по нуклеусу, который выбрал. Вскоре полетели осколки, громко постукивающие по окружающим камням.

Дальняя сидела на расстоянии десяти метров, поджав ноги и обхватив колени, очарованная процессом изготовления инструмента. Это не было похоже ни на что из того, что она видела раньше.

Фактически, Топор и Дальняя выросли в традициях по изготовлению орудий труда, разделённых тысячелетиями.

Когда ходоки оставили деревья и окончательно переселились в саванну, перед ними открылся новый диапазон возможностей. Они были более чем просто подвижными. Они мигрировали. Но это был не целенаправленный процесс. Для каждого индивидуума это был исключительно вопрос поддержания собственной жизни. Людям, способным эксплуатировать новые ландшафты, чаще было проще уйти куда-то в другое место, где жизнь казалась получше, чем пробовать приспосабливаться к суровым условиям.

Поколения сменяли друг друга, а люди расселялись на тысячи километров. Они даже вышли из Африки в страны, где прежде не ступала нога гоминида. Прежде, чем сжались гигантские клещи оледенений, области с благоприятными для жизни условиями раскинулись за пределами Африки – в южной Европе, на Ближнем Востоке и в южной Азии. Путешествуя в этих привычных условиях, люди искали хорошей жизни вдоль береговых линий, двигаясь на запад вокруг Средиземного моря и расселяясь вглубь территории, колонизировав в итоге Испанию, Францию, Грецию и Италию – наряду с животными, которые позже ассоциировались исключительно с Африкой, такими, как слоны, жирафы и антилопы. Двигаясь на восток, они проникли через Индию на Дальний Восток, заполонив то место, которое станет Китаем, и даже отправились на юг, добравшись до Индонезии.

Это не было завоеванием. Вид, к которому принадлежала Дальняя, распространился гораздо шире, чем любой вид человекообразных обезьян. Но другие животные, вроде слонов, распространились значительно шире. И ещё их было значительно меньше. Их численность в любой отдельно взятой области была меньше, чем численность львов, например. Несмотря на свои орудия труда, люди всё ещё оставались просто крупными животными среди ландшафта, на который они оказывали минимальное воздействие.

И великие блуждания не были целеустремлённым процессом. Одна из далёких прабабушек Дальней добралась даже до Вьетнама; теперь, во времена жизни Дальней, слепой случай и бесконечные странствия вернули её родословную ветвь в Восточную Африку – домой.

Но здесь, на древней родине, вернувшиеся мигранты столкнулись с новыми обстоятельствами.

Некоторые популяции гоминид предпочли не переселяться, несмотря на непредсказуемые колебания климата. Чтобы выжить, они вынуждены были становиться умнее. Лучшие орудия труда – а именно, ручные топоры – были ключом к их выживанию. Секретом топора была его форма в виде слезы. Уплощённая с двух сторон форма давала длинное лезвие при минимальном весе. Хотя они по-прежнему пользовались простыми, как у питеков, отщепами, если им было нужно – отщепы было легко делать, они были «дешевле» и лучше подходили для выполнения некоторых задач вроде охоты на мелкую добычу – ручные топоры использовались не только для разделки мяса, но и для рубки палок, вырезания дубин из ветвей, заточки деревянных копий, вскрытия пчелиных гнёзд, раскалывания брёвен в поисках личинок, сдирания коры, измельчения сердцевины растений и раскалывания панцирей черепах. Именно от группы этих «домоседов» и происходил Топор.

Вот, как случилось, что Дальняя, потомок странников, которые прошли по всей южной Евразии до Дальнего Востока, теперь столкнулась с разительно передовой технологией Топора и его родичей.

Топор работал терпеливо. Оглядывая пристальным взглядом окрестности, Дальняя только сейчас заметила, что высохшее русло здесь завалено ручными топорами: многие из камней, которые она посчитала всего лишь булыжниками, в действительности были обработанными. Все они обладали характерной формой слезы, и все были в большей или меньшей степени обработаны с целью получения этого тонкого края по всему краю инструмента.

Но эти топоры были странными. Некоторые из топоров были крошечными, размером с бабочек, тогда как другие были огромными. Некоторые из них были сломаны, некоторые испачканы кровью. Но когда она попробовала подобрать один из больших топоров, его край порезал ей пальцы; он был едва использован, если им вообще пользовались.

Кто-то приближался к ней. Она отскочила.

Это был Лицо-со-шрамом, мужчина, который учил детей, как обрабатывать камни. Он смотрел на Дальнюю со своего рода голодной напряжённостью. У него в руках был один из огромных топоров. Он был непрактично большой, слишком большой, чтобы использоваться для разделки мяса. По-прежнему пристально глядя на неё, он повернул его в руках и начал оббивать камнем-отбойником, отделывая край. Потом он провёл им по своей ноге и срезал полосу тонких чёрных волос, которые росли на ней. Проделывая всё это, он разглядывал лицо и тело Дальней, и его прищуренные глаза блестели.

Она совершенно не представляла себе, чего он хочет, пока не увидела эрегированный половой член, торчащий из пучка его лобковых волос.

Топор более или менее закончил лезвие, которое делал: размером как раз по руке, практичное, грубое и готовое, оно было совершенно функциональным инструментом, изготовленным за считанные минуты. Но увидев, что делал Лицо-со-шрамом, он рассердился и бросил свой топор. Поднявшись и стряхнув рассыпанные осколки, он ударил в плечо мужчины кулаком. «Прочь! Прочь!»

Лицо-со-шрамом зарычал в ответ, его эрекция прекратилась. В конце концов, Топор выхватил огромный, сделанный для вида топор у него из рук и бросил на землю. Часть острого края отломилась. Лицо-со-шрамом посмотрел на топор, на Дальнюю, бросил заключительный взгляд на Топора и ушёл.

Дальняя сидела на своём месте, прижав колени к груди, напуганная и сбитая с толку.

Топор посмотрел на неё. Затем он снова начал бродить вверх и вниз по сухому руслу, осматривая камни. Наконец он наткнулся на большой уродливый вулканический блок, который был настолько тяжёл, что ему потребовались обе руки, чтобы его поднять. Он снова сел, подобрал несколько камней-отбойников, расстелил ещё больше сухого кустарника на свои ноги.

Он начал стучать по камню, показывая всю свою силу. От камня начали отваливаться осколки и пластины. Но благодаря его навыкам и силе очень быстро проявилась похожая на слезу форма грубого ручного топора. Затем он начал использовать серию камней всё меньшего размера, чтобы сформировать две выпуклых поверхности и обработать край до состояния тонкого лезвия.

Тогда как его первая попытка легко достигла результата, поскольку он начал работать с камнем, уже имевшим приблизительные очертания готового топора, этот камень был гораздо сложнее для работы. Он не мог сделать более трудного выбора – и он выбрал его преднамеренно. И пока он занимался всем этим, он был уверен, что Дальняя наблюдает за ним.

Народ ходоков делал инструменты, более или менее похожие на эти, уже в течение двухсот тысяч лет. За такой огромный промежуток времени топоры стали чем-то большим, нежели просто инструментами, больше, чем просто практичными.

Для Топора этот подвиг в изготовлении инструмента был своего рода ухаживанием. Он демонстрировал, что подходит в качестве брачного партнёра Дальней. Изготавливая инструмент, он одновременно и недвусмысленно демонстрировал силу своего тела, точность работы, ясность ума, способность задумывать и видеть конечный результат, навык поиска сырья, координацию работы руки и глаза, пространственное ощущение и понимание окружающей среды, в которой он жил. Всё это было теми чертами, которые, как он ожидал, она захочет передать своему потомству – и именно поэтому такого рода демонстрации приобрели собственную логику, отличную от простой полезности ручных топоров.