Текст книги "Эволюция (ЛП)"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 52 страниц)

Уверенный в своём отце, Камешек коснулся его руки. На ней он нащупал ряд длинных и прямых шрамов, направленных по линии предплечья. Эти шрамы не были отметинами ни от какого животного. Плосконосый сам нанёс их себе острым лезвием каменного ножа. Камешек знал, что, когда он подрастёт сам, он тоже будет участвовать в такой же игре, в таком же самоистязании – молча и с усмешкой: это было частью того, чем был его отец, частью его силы, и Камешек ещё раз вспомнил об этом, поглаживая эти шрамы.

Один за другим к ним присоединились остальные взрослые.

Потом, когда момент безмолвного согласия прошёл, Плосконосый встал на ноги. После этого не было сказано ни слова. Каждый знал, что следует сделать. Взрослые и старшие дети – Камешек и девочка немного младше его – стали ходить вокруг поселения, собирая оружие. В поселении не было заведено никакого особого порядка, поэтому оружие и другие инструменты лежали там, где ими пользовались в последний раз, среди куч еды, мусора и золы.

Несмотря на спешность, люди двигались вяло, словно даже сейчас они отказывались принимать правду.

Пыль, мать Камешка, собрав свой скарб, пробовала успокоить орущего ребёнка. Её распущенные, поседевшие раньше времени волосы были, как всегда, полны сухой ароматической пыли – этакая эксцентричная манерность. В свои двадцать пять она быстро старела и хромала при ходьбе – последствия старой раны, полученной на охоте, которая навсегда осталась неправильно залеченной. С тех пор Пыль должна была прикладывать вдвое больше усилий для работы, и всё это в совокупности оставило свой отпечаток в её наклонной позе и измученном заботами лице. Но её мышление было ясным и необычайно образным. Она уже думала о грядущих трудных временах. Глядя на её лицо, Камешек чувствовал свою вину в том, что возложил на её плечи ещё и эту неприятность.

Раздался тихий вздох, словно вспышка. Камешек обернулся.

В какое-то мгновение, словно во сне, он увидел летящее деревянное копьё. Оно было вырезано из хорошего куска твёрдой древесины, толще всего у кончика и суженное на другом конце – ему придали такую форму, чтобы оно могло лететь точно.

А потом время словно опять начало течь, как положено.

Копье вонзилось в спину Плосконосому. Он был опрокинут на землю, а копьё торчало прямо из его спины. Он один раз вздрогнул, и волна фекалий вытекла из его кишок, а под ним стала растекаться чёрно-красная лужа, впитываясь в грязь.

Какое-то мгновение Камешек не мог в это поверить: мысль о том, что Плосконосый погиб так внезапно, была такой же невероятной, как если бы внезапно исчезла гора или испарилось озеро. Но Камешек уже много раз видел смерть за свою молодую жизнь. И уже он мог чуять вонь дерьма и крови: запахи мяса, но не запахи человека.

Между хижинами стоял приземистый и мощный чужак. Он был обвязан кожей и держал колющее копьё. Его лицо было раскрашено охрой – поперечными полосками. Это был тот, кто метнул копьё в Плосконосого. И Камешек увидел в руке у незнакомца свою собственную брошенную палку-копалку. Они видели его в зарослях ямса. Они пошли по его следам. Камешек привёл их сюда.

Полный гнева, страха и чувства вины, он бросился вперёд.

Но он грохнулся на землю. Мать схватила его за талию. Пусть она хромала, но она всё ещё была сильнее его, и она впилась в него взглядом, бормоча: «Глупый, глупый!» Здравомыслие мгновенно вернулось к Камешку. Голый и безоружный, он был бы убит в тот же миг.

Мужчина вырвался из глубины поселения. Он был голый и нёс собственное колющее копьё. Это был дядя Камешка, и он бросился на убийцу брата. Чужак отбил первый удар, но его противник набросился на него. Они оба упали в грязь и стали бороться; каждый пытался нанести решающий удар или выпад. Вскоре они исчезли в облаке забрызганной кровью пыли. Они были двумя очень мускулистыми существами, обратившими всю свою мощь друг против друга. Это было похоже на драку двух медведей.

Но появлялось всё больше и больше охотников – они выскакивали из укрытий за обрывами и деревьями. Здесь были и мужчины, и женщины, все были вооружены копьями и топорами; они были все в грязи, худые и беспощадные. Они пришли охотиться на Камешка и его группу, словно те были стадом неосторожных антилоп.

Камешек видел отчаяние в глазах других. Эти пришлые по своим инстинктам не были кочевниками или захватчиками, они были скорее как люди из племени Камешка. Только страшная катастрофа, случившаяся с ними, могла поставить их в такое тяжёлое положение, заставить их прийти в новые и странные земли, вести эту внезапную войну. Но теперь, когда они были здесь, они будут бороться до смерти, потому что у них совсем не было выбора.

Послышался вой. Охотник, который сцепился с его дядей, теперь стоял. Одна его рука висела, окровавленная и сломанная. Но он усмехался, его рот был полон крови и выбитых зубов. Дядя Камешка лежал у него в ногах, и его грудь была разорвана.

Народ Камешка уже потерял двоих из трёх взрослых мужчин – Плосконосого и его брата. У них не было ни единого шанса оказать сопротивление.

Оставшиеся в живых бежали. Не было времени захватить что-то с собой – ни инструментов, ни пищи, ни даже детей. И охотники бросились на них, когда они бежали, используя тупые концы своих копий, чтобы валить и калечить их. Третий мужчина был убит. Охотники поймали двух женщин и девочку, которая была моложе Камешка. Женщин бросили на землю ничком, и молодые люди раздвинули им ноги, устроив толкотню за право быть первым.

Другие бежали вперёд и вперёд, пока преследователи не отстали.

Камешек оглянулся на путь, которым они шли. Охотники обшаривали поселение, землю, которая принадлежала предкам Камешка с незапамятных времён.

Камешек понял, что их осталось только пятеро из всей деревни. Две женщины, среди них его мать, сам Камешек и младшая девочка, и ещё один из младенцев – не сестра Камешка. Только пятеро.

Со строгим лицом Пыль повернулась к Камешку. Она положила руку на его плечо.

– Мужчина, – серьёзно произнесла она. – Ты.

Он в ужасе увидел, что это была правда. Он был самым старшим из оставшихся мужчин: из этих пятерых только орущий младенец в грязи у его ног был мальчиком.

Пыль подобрала лишившегося матери младенца и прижала его к себе. Затем она решительно повернулась спиной к своему поселению и потопала прочь на север; её хромающая походка оставляла неровные следы в грязи. Она ни разу не оглянулась.

Испуганный и по-прежнему в замешательстве, Камешек пошёл за ней.

II

Плейстоцен, эта эра льда, был эпохой чудовищных климатических пертурбаций. Засухи, наводнения и бури были банальным явлением: в эту эпоху «катаклизмы века» происходили каждое десятилетие. Это было время интенсивных изменений, шумное время.

Это создавало окружающую среду, которая бросала суровый вызов всем животным, которые населяли мир. Чтобы справиться с изменениями, многие из существ стали более умными – не только гоминиды, но и хищники, копытные и другие. Средний размер мозга млекопитающих удвоился за два миллиона лет, пока длился плейстоцен.

Богатая видами группа гоминид, к которой принадлежал Камешек, появилась в Африке, как и многих другие, но далеко южнее этого места. Став умнее и сильнее, чем люди племени Дальней, они расселились по большой дуге из Африки в Европу, южнее льдов, и в Азию до самой Индии. Они приспособили свои технологии, пути следования, и, за достаточный промежуток времени, даже свои тела к разительно иным условиям, с которыми они столкнулись.

И они заместили более старые формы людей. Изящные худощавые ходоки вроде Дальней всё ещё доживали свой век в восточной Азии, но в Африке они цеплялись за жизнь лишь в отдельных местах. В Европе они полностью вымерли. Что касается питеков различных типов, последний из них давно исчез, зажатый в тисках между шимпанзе и новым народом саванны. Однако ареал гоминид был узок. По-прежнему не было никаких людей на холодных северных землях, ни одного в Австралии, и ни одного в обеих Америках – вообще ни одного. Но Старый Свет был переполнен ими сильнее, чем прежде.

Тем временем земля становилась всё беднее.

Снова последовали вымирания. Но на сей раз у людей было, чем на это ответить. Под давлением климата многие из более крупных, медленно размножающихся видов животных оказывались всё сильнее и сильнее привязанными к источникам воды. Поэтому они стали более лёгкой мишенью для всё более и более умных охотников-гоминид, которые, выбирая наименее опасную для себя добычу, выборочно добывали старых, слабых – и, что было ещё важнее, самых молодых особей.

Вначале были выбиты самые крупные и наименее универсальные виды. В Африке от обширного и древнего слоновьего семейства остались только настоящие слоны. Далее в небытие отправилось много видов жираф, свиней и бегемотов.

А потом пришёл огонь.

Использование огня, которое продолжалось в течение не столь уж многих поколений до времени жизни Камешка, было одним из самых существенных событий в эволюции гоминид. Огонь давал много преимуществ: тепло, свет, защиту от хищников. Его можно было использовать, чтобы сделать прочнее древесину, и его жар мог использоваться для того, чтобы делать удобоваримыми многие пищевые продукты растительного и животного происхождения. Пока ещё не происходило организованного крупномасштабного выжигания растительности и расчистки земель; это начнётся позже. Но ежедневное использование огня уже начало оказывать постепенное, но значительное воздействие на растительность, поскольку растения, способные противостоять пожарам, получили преимущество за счёт своих менее выносливых кузенов. И тем временем, хотя настоящее сельское хозяйство ещё было делом далёкого будущего, гоминиды начали вести отбор тех видов растений, которые предпочитали использовать в собственных целях – так же, как Камешек выдирал траву из зарослей ямса.

Такие незначительные действия, повторявшиеся каждый день на протяжении сотен тысяч лет, оказывали огромное воздействие. Когда-то облик пейзажу придавало вытаптывание растений слонами: Дальняя и её вид были не у дел. Но не сейчас. Этот пейзаж был сделан людьми.

В настоящее время кажется, будто этот голый ландшафт, образованный огнестойкими деревьями и редкими травоядными животными имеет в той или иной степени естественное происхождение и был здесь всегда, всё время. Но обстоятельства складывались таким образом уже настолько долго, что ничей ум на Земле не мог помнить, что всё могло быть совсем по-другому.

Тюлень изловил паука на берегу. Он побежал по песку и, ухмыляясь, принёс его Камешку. «Паутина ловит рыбу». Камешек похлопал Тюленя по голове, воодушевляясь его заразительной энергичностью и желая обладать хотя бы частью её.

Тюлень отбежал к куртине колосняка, в которой он нашёл паука. Паутина была построена на пучке прочных радиальных нитей, поверх которых паук положил спираль непрерывной липкой сети. И вот, аккуратно-аккуратно держа палочку в своих широких пальцах, мальчик снял спираль с её неклейких нитей основы. Он двигал прутик от одной нити к другой, вращая его так, чтобы липкий материал собрался в виде болтающейся массы на конце прута. Потом он поспешил к луже на литорали, отгороженной шероховатыми эродированными камням. Он положил свою палочку на воду, позволяя липкой массе колыхаться на поверхности воды.

Крохотная рыбка подплыла, чтобы укусить соблазнительную приманку. Но с каждым укусом её челюсти всё сильнее застревали в паутине. Наконец она приклеилась к палочке и её легко было вынуть из воды. Тюлень сунул её себе в рот с триумфальным оскалом. Потом он опустил свою импровизированную удочку в клеевой мешочек мёртвого паука и снова бросил его в воду.

Тюленю, унесённому из покинутого поселения на руках Пыли одиннадцать лет назад, теперь было двенадцать лет – он был на семь лет моложе, чем сам Камешек. Его ранние годы жизни сильно отличались от детства Камешка: это были годы в постоянном движении. Но Тюленя, похоже, не беспокоил его опыт. Возможно, он привык к переселению, словно одно из крупных травоядных, которые следовали за сезонными изменениями в природе. И он увлёкся океаном. Он был слишком тяжёл, чтобы плавать – они все были такими – но всякий раз, когда Камешек видел его на мелководье вблизи берега, он напоминал ему игривое морское млекопитающее.

Но через одиннадцать лет после травмы, причинённой нападением, которое убило его отца, Камешек не имел ничего общего с изобретательной игривостью Тюленя.

В девятнадцать лет Камешек был совершенно зрелым мужчиной, а его тело было таким же приземистым и мощным, каким был его отец. Но он был изрядно потрёпан жизнью. Его тело несло на себе старые шрамы от свирепых и рискованных происшествий на охоте. Во время столкновения с дикой лошадью у него было сломано ребро, которое так никогда и не зажило, как следует, и всю оставшуюся жизнь он будет ощущать рассеянную боль каждый раз, когда будет делать вдох. И он нёс на себе отметины от ран, причинённых людьми: ему слишком часто приходилось сражаться.

Вынужденный взрослеть слишком быстро, он стал погружаться в себя. Он скрывал свои мысли за огромной массой бороды, которая, отрастая год за годом, становилась всё гуще и запутаннее, а его глаза, казалось, отступили ещё глубже под большие костяные надбровные дуги.

И, как и его отец, он нанёс на каждую свою руку длинные, рваные шрамы.

Со вздохом Камешек вернулся к удручающему осмотру собственных сетей и приманок, которые он установил в более глубокой воде. Этот галечный пляж был защищён от моря длинной косой суши, а от основания обрыва вниз по пляжу стекал ручей пресной воды. Это было Средиземное море: всё происходило на северном побережье Африки. Позади него на юге суша поднималась целым рядом обрывов. Именно здесь беглецы из народа Камешка поселились, наконец, на сухих, поросших травой дюнах выше уровня прилива, в хижине, построенной из плавника и молодых деревьев.

Насколько он знал, Тюлень, играя с пауками и их паутиной, придумал свой собственный способ рыбалки в миниатюре. Но потом, оказавшись на этом мрачном берегу, они все были вынуждены быстро учиться использовать ресурсы моря. В первое время лишь плеск стоял вокруг, когда охотники, привыкшие преследовать антилоп, гонялись по мелководьям за стремительными рыбами и дельфинами, которые легко ускользали от них. Они проголодались и отчаялись.

В конце концов, после наблюдения за пауками, и ещё за птицами и мелкими животными, которые иногда запутывались в кустарнике или тростнике с липкой листвой, или в сплетениях ползучих растений, у них возникла правильная мысль.

Они постепенно поняли, как пользоваться сетями, силками и ловушками, сделанными из коры и кусочков кожи. Их первые попытки чаще терпели неудачу, чем приносили успех. Но они медленно улучшали свои навыки в использовании волокон естественного происхождения и побегов лиан, учились изготавливать, чинить и связывать волокна. И это приносило плоды. В случае удачи можно было поймать в ловушку рыбу, осьминога или черепаху. Чем глубже зайти в воду, тем лучше был результат.

Что ж, это должно было работать. Иначе они, конечно, стали бы голодать.

По иронии судьбы земли на юге, дальше от этих прибрежных обрывов, была богаты: это была мозаика редколесий и зарослей травы, там были водоёмы с пресной и солёной водой. А там, где не было болот, на возвышенностях, было множество животных: благородные олени, лошади, носороги и множество более мелких травоядных. Иногда в поисках соли животные даже спускались на побережье.

Если бы земля была необитаема, она могла бы стать раем для людей Камешка. Но земля не была пустой, и это было большой проблемой.

На горизонте был виден остров. Сейчас его пристальный взгляд был обращён туда. Хотя на расстоянии он выглядел туманно-голубым, даже отсюда он мог разглядеть, насколько богат был остров – пышная растительность заполняла все расселины в скалах, почти до океана. И там были люди. В ясные дни он их видел: тощие, высокие люди, которые бегали по берегам и по вершинам холмов, бледные мелькающие фигурки.

Там он и его люди были бы в безопасности, думал он. На острове вроде этого, на собственном клочке земли, они смогли бы поселиться навсегда, и их не беспокоили бы чужаки. Если бы он смог добраться туда, то, возможно, он смог бы сразиться с тем тощим народом за право владеть их землёй.

Если бы он смог добраться туда. Но люди не могли плавать, как дельфины, и не могли ходить по воде, словно насекомые. Это было невозможно – раз и навсегда.

Так что они застряли здесь.

В их планах никогда не было уходить так далеко, в эти места. Никто из них вообще не планировал ничего такого. Просто они были вынуждены продолжать идти и идти, и так пролетали годы.

По своей природе вид Камешка был оседлым; этот народ мощного телосложения давно уже утратил охоту к перемене мест, характерную для времён Дальней. Выход на незнакомую местность был для них чрезвычайно сильным стрессом: Камешек ощущал большой поход как долгое и медленное разрушение привычного мира, как время безрассудства и замешательства.

Во время путешествия дети выросли – сам Камешек стал мужчиной – и их число постепенно росло, потому что к ним присоединялось всё больше беженцев от того или иного происшествия. И ещё их число росло по другой причине. Камешек стал отцом; он взял себе в пару Зелёную – задумчивую женщину, которая ушла с ними из старого поселения. Но, когда они пересекали особенно суровые и сухие земли, ребёнок умер.

И всё равно они нигде не нашли себе места для жизни. Потому что мир был полон людей.

Перед нападением в связанной родством и большой семье Камешка было двенадцать человек. Они были самодостаточными и очень оседлыми. Они не торговали и никогда не путешествовали дальше, чем можно было пройти за день.

Но они знали, что поблизости есть похожие на них группы, разбросанные по местности и остающиеся на своём месте, словно деревья.

Всего в большом клане, частью которого являлись люди Камешка, было более сорока племён, около тысячи человек. Иногда между ними происходил обмен, потому что молодые люди из одной «деревни» искали себе пару в другой. И имели место случайные конфликты, когда две стороны оспаривали права на богатые земли для собирательства или на объект охоты. Но такие инциденты обычно улаживались просто взаимной руганью, иногда борьбой без явного результата, а в чрезвычайных случаях копьём в ногу – причинением увечья, которое появилось в качестве ритуального наказания.

И каждый из этой толпы почти в тысячу человек, от самого маленького ребёнка до самой иссохшей тридцатипятилетней старухи, был отмечен характерными красными или чёрными вертикальными полосами, которые Камешек всё ещё носил на своём лице.

Дальняя была бы удивлена, увидев, что случилось с её невинной идеей с кусочками охры. То, что началось как полубессознательный обман с сексуальным подтекстом, превратилось за этот огромный отрезок времени в своего рода неукротимый праздник плодородия. Женщины и даже некоторые мужчины отмечали свои ноги характерным цветом плодовитости. Слабые умы и деятельные пальцы медленно экспериментировали с другими формами отметин, с новыми символами.

Тем не менее, в данный момент эти грубые каракули имели своё назначение. Вертикальные отметины Камешка были своего рода униформой, устанавливающей границу между его народом и другими. Не нужно было помнить лично каждого в своей группе – так должен был поступать Капо, когда пробовал возглавить своих последователей. Не нужно было знать каждого в лицо. Всё, что требовалось – это символ.

Символы объединяли группы. В ходе этого процесса символы стали тем, за что они боролись. Эти примитивные линии и отметины на теле отмечали собой рождение искусства, но они также были знаками рождения наций, рождения войны. Они сделали возможными конфликты, количества смертей в которых превысит численность тех, кто их затеял. Вот, почему умы гоминид с каждым новым поколением вкладывали всё больше ума в создание символов.

Кланы, похожие на этот, населяли все эти земли; это были кланы более или менее одинаковой численности. Все они были оседлыми, все жили там, где рождались, где жили и умерли их родители, бабушки и дедушки. Их языки были недоступны друг другу для понимания. В действительности многие из этих общин уже не были способны заключать браки с другими общинами – настолько долго они пребывали в изоляции. И они оставались на своих местах, пока не были вынуждены сниматься с насиженного места из-за какой-то природной катастрофы вроде изменения климата или наводнения – или же из-за других людей.

И именно по этой причине в первую очередь и формировались кланы: не пускать к себе беженцев.

Им приходилось ужасно трудно. Наконец, через одиннадцать лет они пришли в это место, на этот пляж, и они были вынуждены остановиться здесь, потому что сама земля закончилась.

И сейчас Камешек услышал жалобный крик со стороны пляжа. «Эй, эй! Помоги, помоги!»

Камешек встал и посмотрел в ту сторону. Он увидел две коренастых фигуры, плетущихся к хижине. Это были Рукастый и Гиена – у одного из них характерной чертой были огромные мощные руки, а у другого – привычка во время охоты смеяться, словно этот падальщик. Эти двое мужчин присоединились к группе Камешка за время их долгой одиссеи. Но теперь они были в беде. Гиена повис всем весом на мощных плечах своего компаньона, и даже отсюда Камешек могла услышать хрип задыхающегося Гиены.

Из хижины вышла Пыль. Мать Камешка, чей возраст уже приближался к сорока, иссохла и согнулась от тех усилий, которые пришлось выдержать её телу за время долгого путешествия, а её волосы были седыми и тонкими. Но она всё ещё продолжала упорно цепляться за жизнь. Она заковыляла по пляжу к Гиене и Рукастому и закричала. «Ударили, ударили!»

Гиена сполз на пляж, и тогда Камешек смог различить каменное лезвие, торчащее его спины. Рукастый силился снова поставить его на ноги.

Мрачно бормоча, Камешек побежал по пляжу следом за матерью.

Когда они приволокли Гиену в хижину, свет в небе начал тускнеть.

Готовясь к своим ночным делам, люди двигались возле хижины. И мужчины, и женщины обладали схожей огромной рельефной мускулатурой плеч, которая горбами выдавалась под их кожаными накидками. Даже кисти их рук были огромными, с широкими лопатообразными кончиками пальцев. Их кости были толстостенными и могли выдержать большие нагрузки, а суставы были тяжёлыми и окостеневшими. Это были массивные люди, крепкие, словно вырезанные из самой Земли.

Они должны были быть сильными. В суровой среде обитания они должны были прикладывать массу усилий на протяжении всей своей жизни, компенсируя нехватку ума грубой силой и бесконечным трудом. Мало кто доживал до конца жизни без боли старых ран и без таких проблем, как дегенеративные болезни костей. И вряд ли кто-то жил дольше сорока лет.

Рана Гиены не была каким-то особым случаем. Даже тот факт, что ему явно нанёс удар в спину гоминид из конкурирующей группы, жившей за обрывами, не вызывал особого интереса. Жизнь была трудной. Ранения были обыденным событием.

Внутри низкой, не отличающейся правильностью построения, убогой хижины не было никакого света, кроме огня и толики дневного света, проходящего сквозь щели в плетёных стенах. Порядка было мало. В задней части хижины были сложены кости и ракушки, выброшенные после еды. Инструменты, какие-то из них сломанные или готовые лишь наполовину, лежали там, где их оставили, как и остатки пищи, кожи, дерева, камня, необработанных шкур. На полу можно было различить остатки основных видов пищи, которые употребляла группа: бананы, финики, коренья и клубни, много ямса. Взрослые опорожнялись от фекалий и мочи снаружи, чтобы не привлекать мух, но младшим детям ещё предстояло научиться этой хитрости, поэтому пол был покрыт полузасыпанными фекалиями младенцев.

Здесь даже не было установленных мест для костров. По всему полу хижины и снаружи в почерневших кругах, которые нагребли ногами из гальки и песка, виднелись следы от старых костров. Когда менялся ветер или разрушалась часть хижины, они просто перемещали тлеющие угольки со вчерашнего кострища на новое место, и всё начиналось сначала.

Современный человек посчитал бы хижину тёмной, низкой, вызывающей клаустрофобию, загромождённой, содержащейся в беспорядке и наполненной невыносимым зловонием – зловонием, пропитавшим её за годы жизни в ней. Но для Камешка это был единственный известный порядок вещей, и всё всегда было именно так.

Сегодня вечером поддерживались два костра. Рукастый держался вблизи жаркого костра, который тлел весь день. Он бродил вокруг поселения, собирая куски сухой древесины, и тщательно уложил в пирамиду дерево и щепки, чтобы разжечь более сильный, более жаркий костёр. Он срезал мясо с головы и ног детёныша носорога, и теперь хотел использовать свой костёр, чтобы заставить кости треснуть, и тогда можно было бы добраться до густого костного мозга внутри.

Ближе к задней части хижины Пыль и женщина Зелёная занимались у второго костра вместе с Тюленем, Плаксой и ещё несколькими детьми. У них при себе было несколько камней, которые они быстро кололи, чтобы изготовить ножи и свёрла, и с помощью этих инструментов они обрабатывали пищу, которую смогли собрать за день в радиусе нескольких сотен метров от хижины. Среди неё были моллюски, и даже одна крыса.

Когда они закончили работу, заклубился дым, просачиваясь сквозь плетёную крышу хижины. Всё это происходило на фоне похрюкивания, урчания, отрыжек и пуканья. Едва ли кто-то произнёс хоть слово.

Плакса была ещё одной из оставшихся в живых: она была девочкой моложе Камешка, которая спаслась во время захвата их старого поселения. Она с трудом переживала случившееся. Она всегда была болезненной и легко начинала плакать. Сейчас ей было семнадцать, она была полностью развита как женщина, и Камешек, а также Рукастый и Гиена, уже не раз вступал с ней в связь. Но ей ещё предстояло забеременеть, а её тело, тощее и относительно лёгкого сложения, не принесло Камешку никакого удовольствия.

Среди этих людей существовало специфическое распределение хозяйственных обязанностей. Мужчины и женщины по большей части собирали пищу раздельно и ели по отдельности.

Те, кто собирал растительную пищу, дары моря и мелкую дичь ближе к дому – главным образом, но не исключительно женщины – сидели и готовили её над своим жарким костром, используя инструменты, быстро сделанные из оказавшегося под рукой материала, чтобы помочь себе при еде. Те, кто уходил на охоту дальше – главным образом мужчины, но не всегда только они – поедали значительную часть добытого мяса прямо на месте. Они приносили его домой, чтобы поделиться с другими, только если у них оставались излишки. Удовольствие поедать костный мозг всегда доставалось охотникам после того, как кости вскрывались с помощью сильного жара их собственного костра.

В течение большей части времени группа фактически снабжалась пищей за счёт женского собирательства, и пища распределялась так же, как во время охоты у мужчин. Но охота, как всегда бывало, была чем-то большим, чем добывание пищи. В действиях охотников-мужчин по-прежнему сохранялся элемент демонстрации, как у павлина. В этом смысле эти люди не слишком продвинулись вперёд со времён Дальней.

Однако в другом они отличались. Каменные инструменты, с помощью которых женщины обычно готовили свою пищу, были массивными, но их поверхности и грани выглядели грубо обработанными по сравнению с изящными ручными топорами, которые умел изготавливать Топор более миллиона лет назад. Но в действительности при всей своей красоте для решения большинства задач ручной топор был не полезнее, чем простой отщеп с грубо обработанным краем. В более суровые времена мужчины и женщины должны были учиться делать свои инструменты как можно более умело, чтобы решать текущие задачи. Под этим давлением древняя власть шаблона ручного топора начала ослабевать. Это было размораживание мышления. Хотя в некоторых уголках планеты изготовители ручных топоров по-прежнему сватались при помощи своих каменных символов, но, когда мёртвая рука полового отбора была сброшена, последовала вспышка изобретательности и разнообразия.

Постепенно был открыт новый способ изготовления инструментов. Каменный нуклеус подготавливался таким образом, что единственным ударом можно было отделить длинный отщеп желаемой формы, который затем можно было ретушировать и доработать. Отщепы получались с самыми тонкими гранями, какие только возможны – иногда их толщина измерялась считанными молекулами – всё время, пока шла работа с камнем. И при достаточном навыке таким способом можно было изготавливать очень разнообразные инструменты: и топоры, и ещё наконечники копий, резаки, скребки, проколки. Это был гораздо более эффективный способ изготовления инструментов, даже если они выглядели более грубыми.

Но этот новый метод задействовал значительно больше познавательных шагов, чем старый. Нужно было обладать способностями к поиску правильного сырья – подходил не каждый тип камня – и нужно было обладать способностью разглядеть в камне не только топор, но и лезвия, которые в итоге будут отделяться от нуклеуса.

Когда трапеза закончилась, люди перешли к другим делам. Женщина Зелёная подготовила кусочек кожи антилопы, закусила его и протянула через свои зубы. Она была мастером по обработке кожи животных, а её стёртые и щербатые зубы показывали, что их использовали уже долгие годы. Маленькие дети уже становились сонными. Они собрались в круг и начали ухаживать друг за другом, протягивая маленькие пальчики сквозь спутанные волосы на головах друг у друга. Рукастый пытался заботиться о Гиене. Он осмотрел рану под его припаркой, понюхал и уложил припарку обратно на место.

Пыль, вымотанная, как часто бывало в эти дни, уже легла вблизи своего костра. Но она бодрствовала, и её глаза блестели. Камешек всё понял. Она тосковала без Плосконосого, без своего «мужа».

Люди заплатили определённую цену за всё более и более крупный мозг своих детей. Камешек родился крайне беспомощным, и его мозгу ещё предстояло развиваться длительное время; ему предстоял длительный период роста и учёбы, прежде чем он смог бы выживать самостоятельно. Поддержки бабушек уже было недостаточно. Должен был эволюционировать новый способ жизни.

Родители должны были держаться вместе ради их детей: это не было единобрачие, но было близко к нему. Отцы узнали, что было важно оставаться рядом, если они хотели, чтобы их генетическое наследство передалось следующим поколениям. Но женская овуляция была скрытой, и они были сексуально восприимчивыми почти непрерывно. Это была приманка: если мужчина собирался вносить свой вклад в выращивание ребёнка, ему необходимо было быть уверенным, что ребёнок действительно был его собственным – и если он не знал, когда его партнёрша была способна к зачатию, единственным способом, позволяющим обрести в этом уверенность, было оставаться рядом.