Текст книги "Эволюция (ЛП)"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 52 страниц)

II
Северо-западная Австралия. Примерно 51 000 лет до нашего времени

На косе каменистого пляжа Йана собирал мидии. Он был голый, на нём был лишь пояс, с которого свисали сетчатые мешки, в которых находились его трофеи. Его кожа была тёмно-коричневого цвета, а курчавые волосы шапкой покрывали голову. В возрасте двадцати одного года он был худощавым, сильным, высоким и очень здоровым – за исключением слегка высохшей ноги – последствий перенесённого в детстве полиомиелита.

Весь покрытый потом, он оторвался от своей работы. На западе солнце садилось за океан, как всегда. Прищурившись, он различил каноэ с аутригерами, и силуэты, выглядевшие очень худыми из-за блеска на поверхности моря: люди, скользящие по воде. День заканчивался, мешки у пояса Йаны были тяжёлыми.

Хватит. Он повернулся и медленно побрёл назад по косе. Во время ходьбы он слегка прихрамывал.

По всему побережью люди возвращались домой – словно ночные бабочки на свет, они двигались к струйкам дыма, которые уже поднимались в небо. Здесь жило множество людей – небольшие тесные общины, кормящиеся за счёт ресурсов моря и рек.

С того момента, когда нога человека впервые ступила по Австралии, сменилось уже примерно пятьдесят поколений. Эйан и Роча вернулись домой, принося новости о том, что они нашли, и за ними последовало ещё больше людей. А их потомки, по-прежнему сохраняя свой уклад жизни, основанный преимущественно на морском и речном промысле, расселились вдоль побережья тогдашней ещё большей территории Австралии, и по рекам проникли на красные равнины внутренней части материка. Но Эйан и Роча были первыми. Их духи по-прежнему переходили из поколения в поколение – сам Йана носил имя и был вместилищем души самого Эйана – а историю о том, как они одолели море, перелетев его на лодке, окаймлённой перьями чайки, и как сражались против гигантских змей и других чудовищ, высадившись здесь, по-прежнему рассказывали шаманы, когда темноту разгонял лишь свет костров.

Йана добрался до своего дома. Его люди жили в поселении, состоящем из нескольких навесов под защитой сильно разрушенного песчаникового утёса. Земля была усыпана мусором, оставленным народом моря: каноэ, аутригеры и плоты на ночь вытаскивали на берег, дюжина гарпунов была приставлена друг к другу пирамидой, и повсюду кучами лежали сети – наполовину сделанные или наполовину починенные.

На открытой площадке в центре поселения из брёвен эвкалипта был сложен большой общий костёр. Костры меньшего размера горели в выложенных булыжниками очагах хижин. Камни, служащие плитами, помещали на большие костры, и мужчины, женщины и старшие дети занимались чисткой и потрошением рыбы. Дети помладше бегали повсюду, создавая проблемы и шум, как всегда делают дети, но они же поднимали всем настроение, и это помогало всем держаться общества друг друга.

Но Йана нигде не видела Агему.

Сжимая свои сумки, он добрался до самого большого из навесов. Агема жила здесь вместе с родителями – троюродными родственниками родителей самого Йаны – и с большим выводком братьев и сестёр. Йана глубоко вздохнул у темнеющего входа в хижину, собрал в кулак всю смелость и ступил под навес. Внутри бурлила жизнь и витала смесь запахов дыма от дров, копчёного мяса, младенцев, молока и пота.

И там он увидел её. Она вытирала младенца, маленькую девочку со спутанными волосами, лицо которой было вымазано соплями.

Йана поднял сетчатый мешок. Мидии внутри него поблёскивали. «Я принёс их тебе», – сказал он. Агема посмотрела, её рот дёрнулся в улыбке, но она отвела взгляд. Ребёнок уставился на него, широко раскрыв глаза. Йана произнёс:

– Думаю, это самые лучшие. Может, мы смогли бы…

Но вдруг из темноты высунулась нога, зацепив его поражённую болезнью ногу. Она сразу же подогнулась и он упал на плотно утрамбованную землю, рассыпая мидии. Вокруг раздался смех. Сильная рука зацепила его за подмышку и снова поставила на ноги.

– Если хочешь произвести на неё впечатление, даже не пробуй ходить с такой ногой, как эта. Ты должен скакать, как кенгуру.

Йана с горящим лицом взглянул в глубокие, красивые глаза Осу, брата Агемы. Его окружили другие братья и сестры. Йана попробовал не давать волю гневу.

– Ты сделал мне подножку.

Когда Осу заметил настоящий гнев в глазах Йаны, его лицо помрачнело.

– Я не хотел проявлять непочтительность, – мягко сказал он.

Его вежливость сделала только хуже. Йана нагнулся, чтобы подобрать мидий.

Осу сказал:

– Постой, позволь мне помочь.

Йана оборвал его:

– Мне твоя помощь не нужна. Они – для…

– А, для моей сестры? – Осу посмотрел на девушку, и Йана видела, что он подмигнул.

Ещё один из братьев – Сало, невероятно высокий, невероятно хороший собой – выступил вперёд.

– Смотри, парень, если ты хочешь произвести на неё впечатление, вот, что ты должен принести в дом, – и он показал Йане раковину мидии – огромного размера, такую большую, что ему пришлось держать её сразу обеими руками.

Йана никогда не видел мидию такого размера, хотя всю жизнь занимался сбором моллюсков – в действительности же, никто из ныне живущих людей не видел такого великана.

– Где ты её нашёл?

Сало неопределённо кивнул:

– На пляже, в старой кухонной куче. Я хочу использовать её как чашу.

Осу кивнул.

– Гигантские мидии, видал? Эйан и Роча, наверное, хорошо кушали в своё время. Конечно, сейчас все пропали. Принеси снова одну такую, малыш-кенгуру, и Агема раздвинет свои ноги быстрее, чем мидия раскрывает ракушку на костре.

Раздался взрыв смеха. Йана видела, что Агема прятала своё лицо, но её плечи тряслись. Снова начался приступ неконтролируемого гнева, и Йана знал, что он должен был уйти оттуда прежде, чем повёл бы себя как ребёнок, показывая свой гнев – или, что ещё хуже, ударил бы одного из этих бесивших его братьев.

Он собрал свои мидии и вышел, стараясь сделать это с как можно большим достоинством. Но, даже когда он вышел, он мог расслышать тихий насмешливый голос Осу:

– Я слышал, у него даже член такой же кривой, как нога.

В ту ночь Йана спал очень мало. Но, лёжа с открытыми глазами, он уже знал, что должен был сделать.

Он поднялся на рассвете. Собрав свои верёвки, закалённые на огне копья, лук, стрелы и инструменты для добывания огня, он выбрался из лагеря.

Следуя вдоль берега реки, он направился вглубь суши.

Тихо ступая по мёртвой лесной подстилке, Йана побеспокоил группу проворных, напоминающих грызунов существ. Это был один из видов кенгуру. Прежде, чем удрать, они посмотрели на него большими обиженными глазами. Он едва заметил их, поскольку спешил.

Многие из деревьев в редкостойном лесу по берегам реки были эвкалиптами, обвитыми полосами наполовину слезшей коры. Эти необычные деревья, подобно многим представителям флоры, были отдалёнными потомками растительности Гондваны, оказавшимися здесь, когда этот островной континент оторвался от других южных земель. А в речной воде, в тени деревьев, плавали другие реликты древних времён. Это были крокодилы, дрейфовавшие на этом материке, как и эвкалипты – но, в отличие от деревьев и подобно своим родственникам в других местах, они едва изменились с течением времени.

Он вышел на поляну.

Семья четвероногих существ размером с носорога прокладывала себе дорогу через поляну. У них были маленькие уши и короткие хвосты, и они ходили, опираясь на всю ступню, как медведи. Они создавали беспорядок в подлеске: своими бивнеподобными нижними зубами они непрерывно обдирали землю в поисках лебеды, которая была для них лакомством. Это были травоядные сумчатые – дипротодоны, нечто вроде гигантского вомбата.

Здесь было много видов кенгуру. Некоторые из мелких видов искали на земле траву и низкорослую растительность. Но более крупные виды были намного выше, чем Йана; эти гиганты вырастали настолько высокими, что могли щипать листву деревьев. Когда кенгуру кормились, они двигались вперёд, используя передние лапы, хвосты и мощные задние лапы – этот способ передвижения был уникален. Они двигались медленно, но до странности изящно, несмотря на свой размер.

Но вот из леса, с дальней стороны поляны раздался рёв. Большие и маленькие кенгуру развернулись и обратились в бегство, двигаясь необыкновенными упругими прыжками. Виновник рёва небрежным шагом выступил на поляну. Он напоминал льва, но не состоял в близком родстве ни с одной кошкой. Это был сумчатый лев – ещё один вид сумчатых, подобно дипротодонам и кенгуру, но это было плотоядное животное, которое приобрело львиный облик благодаря сходным возможностям и ролям. Кошкообразное существо двигалось по поляне плавно и вкрадчиво, а его холодные глаза выслеживали добычу.

Йана осторожно обошёл поляну по краю, не сводя глаз с сумчатого льва.

Хотя в остальном мире стали доминировать плацентарные млекопитающие, Австралия стала лабораторией размером с целый континент, в которой обкатывались адаптивные возможности сумчатых. Там существовали хищные кенгуру, которые охотились свирепыми стаями и двигались высокими скачками. Там же жили странные существа, не похожие ни на одно из животных где-либо в остальном мире: огромные родственники утконосов, гигантские черепахи размером с семейный автомобиль, наземные крокодилы. А по лесам бродили огромные вараны – родственники комодских варанов из Азии, но гораздо крупнее – жуткое воспоминание о меловом периоде, хищные ящерицы в тонну весом, достаточно большие, чтобы проглотить кенгуру или человека.

Йана шёл вперёд, но его мысли летели далеко впереди него.

Йана знал Агему всю её жизнь, и она знала его столько же; здесь, в этой тесной общине, все знали друг друга. Но только в прошлом году, когда ей исполнилось семнадцать, она стала так сильно привлекать его. Даже сейчас он не мог сказать, что в ней было такого особенного, что приводило его в такой восторг. Она была невысокой, не очень красивой, с грудями, которые навсегда останутся маленькими, со слишком широкими бёдрами и ягодицами, а её лицо было полнолунием плоти с маленьким носом и опущенными вниз уголками рта. Но в ней была какая-то тишина, подобная тишине моря, когда твоё каноэ находится вдали от земли – спокойствие, скрывающее глубину и изобилие.

Он едва говорил с ней об этом. Он вообще едва разговаривал с ней – фактически, на протяжении целого года, с тех пор, как начал чувствовать это по отношению к ней.

Но что действительно причиняло ему боль, так это то, что Осу и те другие горластые идиоты были правы, когда доводили его до бешенства, указывая на его хромоту, на его непригодность для Агемы в качестве мужа. Они пробовали защитить свою сестру от того, кто был ей не парой. Он знал, что его повреждённая нога не была непреодолимым препятствием для того, чтобы он мог добывать всё нужное для жизни, чтобы мог помогать Агеме растить детей, которых так сильно хотел иметь от неё, но первое, что он должен был сделать – убедить в этом её саму и её семью.

И он никогда не собирался делать это, соскребая мидий с камней, как ребёнок. Он собирался отправиться на охоту, только и всего. Он собирался уйти и принести домой какую-то крупную дичь – и он должен был сделать это в одиночку, и тем самым доказать Агеме и остальным, что он был таким же сильным, находчивым и искусным, как любой другой мужчина.

Большую часть пищи люди получали, охотясь на небольших существ или просто занимаясь собирательством на море, в реке и в прибрежной полосе леса: это была легкодоступная, не требующая риска и незатейливая пища. Охота на крупную дичь была в значительной степени привилегией мужчин – опасная игра, которая давала мужчинам и мальчикам возможность похвастаться своей физической формой, как это всегда было. И теперь Йана оказался перед необходимостью поиграть в эту древнюю игру.

Конечно же, он не был настолько глуп, чтобы в одиночку нападать на кого-то слишком крупного. Самых больших животных можно было убить только при совместной охоте. Но была одна добыча, которую мог принести домой одиночный охотник.

Он продолжал идти, углубляясь всё дальше в лес.

Наконец, он добрался до другой поляны. И здесь он обнаружил то, что хотел.

Он нашёл гнездо из небрежно собранной в кучу листвы, внутри которого была аккуратно уложена дюжина яиц. Удивительным это гнездо делал его размер – вероятно, сам Йана мог устроиться внутри него – а некоторые из этих яиц были размером с череп самого Йаны. Если бы Пурга увидела эту огромную постройку, она могла бы подумать, что на Землю наверняка вернулись динозавры.

Йана умело устроил свою западню. Он бродил в окрестностях поляны, пока не обнаружил огромные разлапистые следы птицы-матери. Он немного прошёл по следам в лес, затем натянул между деревьями верёвки поперёк следовых дорожек, взял свои копья с двумя остриями и воткнул их в землю.

После этого настало время устроить пожар.

Набрать куски сухого дерева удалось быстро. Чтобы зажечь пламя, он использовал крошечный лук, вращая с его помощью деревянную палочку в ямке на небольшом бревне. Он подкормил пламя кусочками трута. Когда огонь разгорелся, он сунул в языки пламени факелы и раскидал их по лесу.

Всюду, где упали факелы, смертоносными цветами расцвёл огонь.

С тревожными криками взлетели птицы, спасаясь от поднимающегося дыма, а у его ног шныряли мелкие крысовидные кенгуру с распахнутыми от страха глазами. К тому времени, когда он отступил к поляне, огонь распространился, и отдельные очаги пожара соединились.

Наконец, пронзительно крича, из леса появилось огромное двуногое существо. Оно распушило тёмные перья, его голова была поднята на длинной шее, а его мускулистые лапы, казалось, заставляли дрожать землю, когда оно бежало. Это была самка гениорниса, гигантская нелетающая птица, вдвое больше страуса эму. Фактически это была одна из самых крупных птиц, которые когда-либо жили на Земле. Но она была испугана, и Йана видел это: у неё были распахнуты глаза, а странно маленький клюв был широко разинут.

И огромные лапы птицы попали в его веревку. Она с силой грохнулась вперёд, на землю. Её собственный импульс аккуратно насадил её на копьё Йаны. Она не умерла сразу. Попавшаяся в ловушку, с торчащим из спины окровавленным копьём, самка гениорниса хлопала своими слабыми, бесполезными крыльями. В глубине своего сознания она испытала своего рода сожаление о том, что её далёкие предки расстались с даром полёта. Но теперь рядом был скачущий и вопящий гоминид, и обрушившийся топор.

Огонь всё расползался по сторонам. Йане нужно было спешить с разделкой добычи и уходить отсюда.

Конечно, в Австралии до прибытия людей бывали пожары. Они начинались главным образом в сезон муссонов, когда много раз ударяли молнии. В ответ на это появилось несколько огнестойких видов растений. Но они не были широко распространёнными или доминирующими.

Но теперь положение дел изменилось. Всюду, где проходили люди, они устраивали пожары, стимулируя рост съедобных растений и выгоняя дичь из укрытий. Растительность уже начала приспосабливаться. Травы, такие же выносливые и распространённые, как и везде в мире, могли сгорать начисто, но всё же выживать. Деревья эвкалипта красноватого фактически эволюционировали для того, чтобы распространять огонь: куски их коры отрывались, и, подхваченные ветром, зажигали новое пламя в десятках километров от прежнего очага. Но на каждого победителя приходилось много, очень много проигравших. Более чувствительные к огню древесные растения не могли конкурировать в новых условиях. Каллитрис, который когда-то был широко распространён, становился редкостью. Были уничтожены даже некоторые растения, которыми люди дорожили как источником пищи, вроде некоторых плодовых кустарников. И когда в местах обитания животных свирепствовали пожары, их сообщества разрушались.

От первого места высадки Эйана, похожего на булавочный укол на карте континента, люди поколение за поколением расселились вдоль побережья и вверх по течению рек. Огромная волна огня и дыма словно прокатилась с северо-западной оконечности Австралии по всем внутренним районам этой обширной красной суши. И древняя жизнь не смогла противостоять этому фронту разрушения. Утрата гигантских мидий была лишь первым из событий вымирания.

Когда Йана покинул лес, огонь всё ещё полыхал, быстро распространяясь, и в небо поднимались высокие столбы дыма. Не интересуясь этим, он даже не обернулся.

Конечно же, он не смог унести домой целую птицу. Но в те времена возвращение с добычей не было главной целью. И когда Йана шёл по своему лагерю с головой гениорниса, наколотой на копьё, он был вознаграждён одобрительным похлопыванием от Осу и остальных – и робким принятием его подарков Агемой.

III
Новый Южный Уэльс, Австралия. Примерно 47 000 лет до настоящего времени

Каноэ из коры неподвижно застыло на тёмной воде озера.

Йоон и его жена Леда ловили рыбу. Йоон стоял, держа копьё, готовое поразить рыбу. У копья был наконечник из кости валлаби, ровно закреплённый и приклеенный смолой эвкалипта. Леда сделала снасть из волокон размятой коры и снабдила её крючком, сделанным из кусочка раковины. Но крючки были ломкими, а снасть – непрочной, так что намерение Леды состояло в том, чтобы подвести попавшую на крючок рыбу к лодке как можно аккуратнее, пока Йоон готовился поразить её копьём.

Йоону было сорок лет. Он был худощав, но у него было добродушное морщинистое лицо, хотя и изборождённое морщинами, потому что всю жизнь ему приходилось тяжело трудиться. И он гордился своей лодкой.

Он сделал каноэ, вырезав длинный овальный кусок коры эвкалипта и связав его концы, чтобы сделать нос и корму. Планширь был укреплен палкой, пришитой к нему растительными волокнами, и более короткими палками, служащими в качестве распорок. Трещины и швы были законопачены смолой эвкалипта и глиной. Однако каноэ было неустойчиво; оно низко сидело в воде, кренилось от любой ряби и сильно пропускало воду. Но, будь оно худым, или нет, обладая минимальным навыком, с этим каноэ можно было управляться даже на неспокойной воде. И пусть оно было исполнено грубо, его главным достоинством была простота: Йоон сделал его за день.

Предки Йоона, начиная с первой высадки Эйана, шли прямо через всю Австралию, с северо-запада на эту юго-восточную оконечность, прямо через засушливое сердце континента. Но они никогда не теряли навыков в изготовлении прекрасных лодок. В каноэ Йоона даже был огонь, горящий на куске влажной глины, уложенном на дно, поэтому они могли готовить раков, которых ловили.

Или могли приготовить, если бы поймали хоть одного.

Йоона это совершенно не заботило. Он мог стоять в чарующей тишине своей лодки весь день, и неважно, увидела бы его рыба, или нет. Даже крокодилы, проплывающие мимо с горящими глазами, не могли нарушить его уравновешенного состояния. Это было лучше, чем вернуться в лагерь на берегу, где повсюду бегали дети, тесали камни мужчины, и резали коренья женщины. Не говоря уже о лае динго. По его мнению, эти полудикие собаки приносили больше неприятностей, чем пользы, даже если они иногда помогали спугивать дичь.

Терпение Леды закончилось. С фырканьем отвращения она швырнула снасть в воду.

– Глупая рыба.

Йоон сел перед нею.

– Ну, Леда. Сегодня рыба просто осторожна. Тебе не нужно было бросать свою снасть. Нам нужно будет…

– И глупая, бесполезная дырявая лодка! – она ударила ногой по луже речной воды, скопившейся на гибком дне лодки, расплескав её.

Он вздохнул, достал чашку, вырезанную из дерева, и начал вычерпывать воду. Он не стал отвечать, надеясь, что она успокоится.

На голове Леды лежали кучкой внутренности рыбы, медленно греющиеся на солнце и источающие отвратительно пахнущий жир на её тело и голову. Жир отпугивал москитов, которые в это время года были настоящей напастью на озере. Её маленький нос был вздёрнутым, а рот – сморщенным. Она была лишь на год младше Йоона и с возрастом превратилась в мрачную, нервную, легко злящуюся женщину.

Она никогда не выглядела ещё уродливее, думал он. И всё же он знал, что никогда не бросит её. Он помнил, словно это было вчера, тот день, когда должен был взять самого младшего из её детей – он разбил ему голову камнем, а потом бросил его тело в огонь – и день всего лишь несколько лун спустя, когда он вынужден был вызвать выкидыш, ударяя её по животу, пока ребёнок не вышел наружу, чтобы слишком рано увидеть мир.

Она поняла, почему он должен был избавиться от детей. Люди были в походе, и она уже была обременена недавно отнятым от груди малышом. Она не могла позволить себе вынашивать другого ребёнка. Всё это она знала. Не успели даже сформироваться узы, объединяющие её с любым из потерянных ею детей; они покинули этот мир слишком рано для этого. Однако эти происшествия оказали влияние на её индивидуальность, навсегда сформировав её характер, словно треснувшую сухую грязь на дне высохшего озера. И во всех болях, от которых она страдала, она обвиняла Йоона.

– Нам нужно сделать что-нибудь получше этого, – произнесла она.

– Хм, – он погладил свой подбородок. – Более толстую снасть? Или, может…

– Я говорю не о более толстых снастях, кусок крокодильей какашки. Посмотри на это, – она взялась за его копьё с кусочками приклеенной кости. – Ты дурак. Ты ходишь на рыбалку с кусочками кости, а вот Алли пользуется гарпуном с остриём из кремня. Неудивительно, что его дети толстеют день ото дня.

Он закрыл глаза, подавляя очередной вздох. Алли, Алли, Алли: вот уже несколько дней ему казалось, что всё, что он слышал, было имя её старшего брата, который был таким умным по сравнению с Йооном, не говоря уже о том, что он лучше выглядел и так умело справлялся с делами.

– Стыдно, что ты не могла иметь детей от него, – пробормотал он.

Она щёлкнула зубами, как динго.

– Что ты сказал?

– Не бери в голову. Леда, будь умнее. У нас совсем не осталось кремня.

– Так добудь немного. Сходи на побережье и поторгуйся.

Он подавил в себе желание спорить. В конце концов, если не принимать во внимание оскорбление, её предложение было неплохим; стокилометровый путь к морю был хорошо проторен.

– Ладно. Я попрошу Алли, чтобы он пошёл со мной…

– Нет, – сказала она, и теперь уже смотрела вдаль.

Он нахмурился.

– Отчего же нет? Вчера перед танцами ты разговаривала со своим братом. Что ты ему говорила?

Она плотнее сжала рот.

– Просто говорили.

– Говорили. О чём? – теперь уже он начал злиться. – Обо мне? Ты снова поносила меня перед своим братом?

– Да, – каркнула она. – Да, чтобы ты знал. Так что теперь, если ты не хочешь выглядеть для всех глупым ребёнком, ты должен держаться в стороне от него. Иди один.

– Но такой поход…

– Иди сам, – она схватила весло со дна каноэ. – Возвращаемся обратно.

В итоге у него не осталось никакого выбора – лишь готовиться к путешествию на побережье в одиночку. Но перед тем, как отбыть, он узнал правду. Когда Леда разговаривала с Алли, она не нападала на Йоона, а защищала его от осмеяния со стороны своего брата. До своего ухода он ничего не сказал Леде, но сохранил этот тёплый огонёк правды в глубине своего сердца.

Когда он тронулся в путь, за ним увязалась пара динго с их стоянки. Он бросал в них камни, пока те не отступили, рыча.

Вдалеке от озера он шёл в тишине. Земля была ровной и красной, поросшей призрачно-белым злаком спинифексом. Ничего не двигалось, кроме клочка его собственной тени у него в ногах. Повсюду в округе, насколько хватало глаз, до самого горизонта не было ни единого человека.

Австралия всегда была едва пригодным для жизни местом. Спустя пять тысяч лет жизни людей в этих местах на всём континенте было менее трёхсот тысяч человек – всего лишь по одному человеку на каждые двадцать пять квадратных километров – и в большинстве своём они собирались на побережьях и по берегам рек и озёр. А в великом красном сердце континента, на обширной древней известняковой равнине и в пустыне, поросшей кустарниковой лебедой, жило менее двадцати тысяч человек.

Но люди, хотя и жили здесь редкими поселениями, охватили Австралию тонкой сетью своей культуры, кухонными кучами, очагами и раковинами, изображениями, нарисованными на багровых скалах. И Йоон даже в одиночку, даже в своём скрипучем сорокалетнем возрасте, мог уверенно идти голым по красной пыли, вооружённым лишь копьём и бумерангом. Он сохранял уверенность, потому что его знания его семьи составляли единое целое с пейзажем.

Он следовал по извилистому пути змеи-прародительницы: самой первой из змей, которая, как говорят, приветствовала Эйана при его первой высадке из лодки, приплывшей с запада. И каждый сантиметр следа имел свою историю, которую он пел для себя, пока шёл. История была зашифрованным народным знанием о земле: это была история-карта, очень точная и полная.

Самые важные подробности относились к источникам воды. К каждому типу источников воды и виду расселин и ёмкостей в скалах, полых деревьев и ловушек для росы прилагалась своя история. Первый источник, вблизи которого он остановился, в действительности давал воду, медленно сочащуюся сквозь песок. Относившаяся к нему история рассказывала, как в минувшие дни здесь можно было часто встретить огромных кенгуру; они собирались здесь, привлечённые водой, и их было так легко убить. Но сейчас кенгуру ушли, оставляя только сломанные остатки эвкалипта – стража воды.

То же самое можно сказать и обо всём остальном. Для Йоона земля была полна бросающихся в глаза примет, словно на ней были краской нарисованы указатели и стрелки – и это при том, что за свою жизнь он ходил этой тропой лишь один раз.

В этих историях берёт своё начало Время Сновидений. Истории будут продолжаться, пока потомки Йоона будут сохранять живой свою самобытную культуру; они будут видоизменяться, постоянно усложняться, но всё равно сохранят зерно правды. Чтобы отыскать воду и пищу, можно было всегда воспользоваться историей о змее-прародительнице.

И неважно, насколько далеко люди ушли из этих мест, насколько сильно они погрузились в пучину времени – среди пейзажей всегда можно будет отыскать начало следа Времени Сновидений, ведущего с северо-запада, с того места, где Эйан и его сестра сделали свои первые шаги по этой земле

Но, даже владея всей мудростью, сохраняемой в устном фольклоре, Йоон не мог знать, что эта земля была беднее, намного беднее, чем в те времена, когда его далёкий предок впервые прибыл сюда.

После целого дня ходьбы он добрался до клочка леса; он знал, что найдёт его в этом месте. Здесь он намеревался поохотиться, пополнить свой обменный фонд мясом, прежде чем идти к побережью. Он тихо вошёл в лес.

Он быстро обнаружил лакомство: дикий мёд, находящийся в пчелином гнезде, висящем на эвкалипте. Пока он снимал гнездо, к нему подползла чёрная змея, но ему удалось схватить её за хвост и взмахнуть змеёй, как кнутом, с лёгкостью разбив ей голову об ветку.

В тот вечер самым большим триумфом для него было обнаружить гоанну – варана длиной в пару шагов. Заметив его, гоанна испугалась и скрылась в пустотелом бревне. Но Йоон был терпелив. Когда гоанна заметила его, он замер на половине шага. После этого он стоял, не мигая, пока солнце заходило на западе, а почва пылала ещё более яркими красными красками. Он видел, как гоанна по-змеиному высовывает язык, осторожно изучая обстановку вокруг бревна. Все знали, что гоанны любили пробовать на вкус воздух, чтобы узнать, были ли поблизости хищники или добыча. И Йоон по-прежнему стоял неподвижно, точно каменная глыба; ветра не было, и его запах не дойдёт до гоанны.

Наконец, как он и ожидал, медленно соображающий и терпеливый мозг гоанны забыл, что Йоон был рядом. Она выскочила из своего укрытия в бревне. Его копьё настигло её в один бросок, пригвоздив к земле.

Йоон развёл костёр у подножия эвкалипта, воспользовавшись палочками для добывания огня трением. Он ловко освежевал и выпотрошил гоанну, размягчил её мясо на огне и насладился обильной трапезой. Искры от костра поднимались над его головой в непроглядную тьму.

Когда он проснулся на рассвете, костёр почти погас, но угли ещё тлели. Он зевнул, потянулся, быстро облегчился и пожевал ещё немного мяса гоанны.

Потом он сделал из сухой древесины факел, зажёг его в костре и пошёл через лес, зажигая в разных местах огонь. Он особо высматривал дуплистые деревья, которые будут хорошо гореть, и поджигал мусор вблизи их корней.

На протяжении всего этого времени основная стратегия лесных охотников не изменилась: пользоваться пожаром, чтобы спугнуть дичь.

Вскоре дым выгнал из внутренней части ствола поссумов, ящериц и сумчатых крыс. Все они были мелкими существами, но ему удалось сбить некоторых из них дубинкой, и он подбрасывал их маленькие трупы в кучу, которая росла возле его первого костра. Но, чтобы произвести впечатление на народ рыбаков, живущий у моря, ему была нужна более крупная дичь, чем эта. Поэтому он начал заходить в лес ещё дальше, поджигая больше деревьев и подлеска.

Постепенно очаги огня распространились и слились, самоорганизуясь и питаясь энергией друг друга, создавая тягу и ветер, которые лишь помогали им, ещё больше усиливая огонь. Вскоре отдельные очаги горения слились в один лесной пожар, корчащуюся стену пламени, которая двигалась быстрее, чем мог бежать человек.

Но к тому времени Йоон благополучно выбрался из леса. А когда верхушки деревьев вспыхнули пламенем, словно они были сделаны из магния, он уже стоял, держа копьеметалку наготове.

Наконец, из охваченного пламенем леса стали выбегать животные. Здесь были кенгуру, поссумы, ящерицы и множество сумчатых крыс – все были объяты страхом. Они разбегались в разные стороны. Некоторые, ослеплённые, в замешательстве, бежали прямо на Йоона. Он не обращал внимания на мелких и быстроногих животных. Но здесь были и два крупных животных – пара рыжих кенгуру, скакавших на огромной скорости прямо на него. Он взял копьё и вставил его в копьеметалку своего деда. Он ждал: у него был только один шанс.

В последний момент кенгуру заметили его и свернули в сторону. Его копье бесполезно пронзило дымный воздух.

Вопя от расстройства, он бежал, чтобы забрать своё оружие. Проклиная упорство Леды и свою собственную глупость, он вставил копьё в копьеметалку и затаился, чтобы подождать ещё. Но он знал, что его лучший шанс уже был упущен. Ему придётся обойтись жалкой грудой поссумов и ящериц, потому что не осталось крупных животных, которых можно было убить.

Гоанна, которую убил Йоон, была родственницей гигантских плотоядных ящериц, которые когда-то бродили в красном сердце континента. Размер этого несчастного существа был лишь малой толикой размера тех огромных предков; все гиганты исчезли – на них охотились и их жгли, пока они не вымерли. Подобным же образом рыжие кенгуру, которых он пробовал добыть, были лишь жалким ростком некогда могучих ветвей родословного древа. Все большие существа были уничтожены. Те, кто выжил сейчас, были мелкими, быстроногими и быстро размножающимися существами, способными спастись бегством от пожаров и копий охотников.