Текст книги "Эволюция (ЛП)"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 52 страниц)

Вьюрок сердито закаркал и захлопал своими крыльями, огромными веерами маслянисто-блестящих перьев, которые били её по голове и спине. Она чуяла запах твёрдого, как железо, покрытого засохшей кровью клюва. Но она была слишком большим куском мяса даже для этой гигантской птицы. Пока она боролась, они опускались к земле, описывая круги – гоминид и птица, сцепившиеся в неуклюжей битве в воздухе. Наконец, она вонзила зубы в более мягкую плоть над чешуйчатыми когтями птицы. Птица закричала и дёрнулась. Её когти разжались.

И она провалилась во внезапную тишину. Единственным шумом было её собственное сбивчивое дыхание, вибрация воздуха, подобно ветру. Ей ещё была видна птица – быстро удаляющаяся кружащаяся над ней тень. Она хотела схватиться за ветки или камни, но не было ничего, за что можно было бы ухватиться.

Как ни странно, теперь, когда она окунулась в собственный страшнейший кошмар падения, она больше не боялась. Она расслабилась, ожидая.

Она шлёпнулась в крону дерева. Листья и ветви глубоко врезались в её кожу, пока она проламывалась сквозь них. Но листва замедлила её падение, и она грохнулась, наконец, на поросшую травой землю. Избитая, порванная и ушибленная, она с трудом переводила дух. В течение нескольких мгновений она не могла двигаться.

Для человека шок был бы намного глубже. Кто был виноват в этой цепи бедствий? Крыса, хищная птица, околдовавший её враг, злобный бог? Почему всё это случилось? Почему меня? Но Память не задавала себе ни одного вопроса такого рода. Для Памяти жизнь не была чем-то, подвластным управлению. Жизнь складывалась из отдельных эпизодов, была случайной и лишённой цели.

Именно так обстояли теперь дела у людей. Ты живёшь недолго. Ты не можешь менять мир вокруг себя. Ты едва понимаешь многое из того, что случается с тобой. Всё, о чём ты думаешь – это то, что происходит в данный момент: чувствуешь чужое дыхание, находишь ещё еды, спасаешься от очередного случайного убийцы.

Смотришь, что случится потом.

Когда она вновь задышала, то перекатилась на четвереньки и рванулась в тень дерева, которое задержало её падение.

II

Время жизни Памяти можно было бы назвать Веком Атлантики.

После падения человека первобытный танец континентов продолжался. Тот большой океан, что родился как трещина в Пангее более двухсот миллионов лет назад, продолжал расширяться, пока новое морское дно бесконечно нарастало вдоль линии срединно-океанического хребта. Обе Америки дрейфовали на запад, а Южная Америка откололась от Северной, чтобы продолжить свою прерванную карьеру островного континента. Тем временем группа континентов вокруг Азии дрейфовала в восточном направлении, и из-за этого Тихий океан медленно закрывался. Аляска добралась до Азии, восстанавливая Берингийский мост, который уже не раз образовывался и разрывался в ходе серии оледенений в ледниковый период.

Происходили масштабные, растянувшиеся во времени столкновения материков. Австралия плыла на север, пока не протаранила собой южную Азию, а Африка врезалась в южную Европу. Создавалось такое ощущение, словно континенты толпились в северном полушарии, покидая юг, за исключением одинокой, скованной льдами Антарктиды. Но сама Африка раскололась на куски, когда обширная рана древней Великой рифтовой долины продолжала углубляться.

Там, где континенты встречались, их сшивали новые горные цепи. Там, где было Средиземноморье, теперь высилась могучая горная цепь, которая тянулась на восток до Гималаев. Это был финал исчезновения древнего Тетиса. От Рима не осталось ни следа: кости и императоров, и философов были разрушены, расплавлены и уплыли в толщу самой Земли. Но, пока одни горы поднимались, другие испарялись, словно роса. Эрозия сточила Гималаи до пеньков, открывая новые миграционные маршруты между Индией и Азией.

Ничто из того, что сделало человечество за свою короткую и кровавую историю, не внесло ни малейшей разницы в эти терпеливые географические преобразования.

В то же самое время Земля, предоставленная сама себе, задействовала целый спектр разнообразных оздоровляющих процессов – физических, химических, биологических и геологических – чтобы исцелиться после разрушительного вмешательства своих человеческих обитателей в её жизнь. Воздушные загрязнители были разрушены солнечным светом и рассеяны. Болотные руды абсорбировали значительное количество металлических отходов. Растительность повторно заселяла опустевшие ландшафты, взламывая корнями бетон и асфальт, заполняя канавы и каналы. Ветровая и водная эрозия нанесла завершающий удар по последним постройкам, перемалывая все их в песок.

Тем временем неустанные процессы изменчивости и отбора работали над заселением освобождённого мира.

Солнце поднялось выше. Несмотря на всё, что случилось с Памятью, ещё даже не наступил полдень.

Она оказалась на травянистой равнине; вдали высились сиреневатые вулканические холмы, было несколько редкостойных зарослей деревьев и кустарников, и ещё бурые участки баранца, нового вида деревьев. Здесь, в дождевой тени тех сиреневатых холмов, дожди выпадали нерегулярно и беспорядочно. Почва обычно была сухой, и в таких условиях деревья не могли закрепиться в этих местах, поэтому травы продолжали удерживать свои древние владения – или почти продолжали. Эволюционировали даже растительные сообщества. И теперь у трав появился новый конкурент – рощи баранца.

Дерево, которое спасло её от падения, было лишено плодов; оно усохло, цепляясь за жизнь на сухой почве этого поля. И здесь нечего было есть – лишь скорпионов и жуков, которые кишели под камнями; она сунула в рот нескольких из них.

Она разглядела прижавшийся к тем далёким сиреневатым холмам пояс лесов, дрожащий в мареве. Она смутно поняла, что, если бы она смогла добраться туда, она была бы в большей безопасности, смогла бы найти пищу, и даже людей своего собственного вида.

Но лес был далеко. Дальние прародительницы Памяти легко пересекли бы это пространство открытой саванны. Но не Память. Она была слишком неуклюжим ходоком. И, уподобляясь Капо, похожей на шимпанзе обезьяне из иной эпохи, её вид вновь оброс шерстью и разучился потеть.

Поэтому она сидела там, не имея ни единой мысли в голове, и просто ждала, когда что-нибудь случится.

Внезапно с ясного неба опустилась изящная голова. Память залопотала и дёрнулась, прижимаясь спиной к стволу дерева. Она увидела круглые чёрные глаза, раскрытые от удивления, сидящие на удлинённой морде, покрытой шерстью, и два длинных уха, лежащие вдоль изящной шеи. Это была голова кролика – но она была большая, такая же большая, как у газели.

Кроло-газель, очевидно, решила, что сжавшийся у дерева гоминид не представлял для неё никакой особой угрозы. Она продолжила щипать редкую траву, росшую в тени дерева.

Память осторожно поползла вперёд.

Теперь она видела, что её гость был одним из членов стада, которое разбрелось по равнине и терпеливо щипало траву. Эти существа были высокими – некоторые вдвое выше её самой. Тонкие и изящные, они напоминали газелей, но в действительности происходили от кроликов, на что явно указывали их длинные уши и маленькие белые хвосты.

Ноги этих животных также напоминали ноги газелей. Передние ноги были прямыми и могли фиксироваться в таком положении, чтобы поддерживать вес животного, расходуя минимум усилий. Но на половине высоты задних ног у этих кроликов находились выгнутые назад суставы, которые фактически представляли собой голеностопный сустав. Нижняя часть ноги напоминала удлинённую ступню – она опиралась на два похожих на копыта пальца – а колено находилось вблизи туловища и было скрыто под шерстью. Их задние ноги всё время находились в спринтерском приседе: кроло-газели были постоянно готовы к бегу, к самой критической задаче в своей жизни. Пока они паслись, молодняк бегал в ногах у своих родителей, а стадо держалось поближе друг к другу, и в любой момент времени хотя бы одна взрослая особь оглядывала окружающую траву.

Причина такого поведения вскоре стала очевидной. Один из крупных самцов насторожился, напрягся и бросился бежать. Остальное стадо немедленно побежало следом, мелькая в облаке пыли.

Из укрытия возле скального обрыва стремительно выскочило стройное чёрное тело. Это была ещё одна крыса – телосложение этого вида позволяло ей мчаться, стелясь над землёй, словно гепард. Крысо-гепард скрылся в пыли, преследуя стадо кроликов.

И вновь всё успокоилось. Какое-то время на заросшей травой равнине ничего не двигалось – лишь в воздухе дрожало марево. Солнце постепенно начало клониться к закату. Но жара не спадала, и жажда терзала горло Памяти.

Она выползла из своего укромного места. Её очень человеческое лицо с прямым носом и маленькими ртом и подбородком сморщилось в ярком полуденном свете. Она выпрямилась в полный рост и фыркнула. Она слышала мычание и грохот бивней, которые доносились, судя по звуку, с востока, с противоположной солнцу стороны. И она ощутила сильный запах воды.

Она побежала в ту сторону. Она двигалась суетливо, перебегая от одного тенистого укрытия к другому, часто переходя на бег на всех четырёх конечностях. Эта дочь человечества бежала, словно шимпанзе.

Наконец она перебралась через гребень небольшого массива разрушенного эрозией песчаника. Её глазам открылось обширное озеро. Его питали реки, текущие, извиваясь змеями, с дальних холмов, но ей было видно, что оно заросло тростниками и его окаймляла широкая полоса грязи. Она нашла акацию, чтобы спрятаться под ней, и выглядывала из своего укрытия, пытаясь найти способ добраться до воды.

Здесь, как всегда, собрались на водопой травоядные животные.

Она видела множество кроликов. Здесь были резвые, напоминающие газель существа из того вида, который она наблюдала до этого. Но там также были могучие существа более тяжёлого сложения, похожие на бизонов, а у них под ногами сновали прыгающие и скачущие существа меньшего размера. Кролики, широко распространённые и быстро размножающиеся существа, после падения человека быстро претерпели процесс адаптивной радиации. Но не все новые виды отказалась от древнего образа жизни. По-прежнему существовали мелкие листоядные существа, особенно в лесах, где мелкие звери скакали и прыгали, как их предки.

Тем временем на илистом берегу озера сопели и фыркали бородавочники, остававшиеся к этому времени почти неизменными. Если не было потребности приспосабливаться, природа была консервативной. И ещё Память разглядела огромных, медлительных существ, невозмутимо бродивших по мелководью. Они были родственны тем козам, с которыми она столкнулась в лесу, но это были великаны с ногами, похожими на стволы деревьев, и с рогами, которые изгибались, словно бивни мамонта. У них не было хобота – ни одно из этих жвачных не приобрело в процессе эволюции этой своеобразной анатомической хитрости – но, подобно жирафам, они обладали длинной шеей, которая позволяла им дотягиваться до сочных листьев, растущих на низких ветвях деревьев, или до воды озера.

Стадо иных потомков коз стояло по колено в воде. У них были ступни с перепонками, которые помогали им не вязнуть в мягкой грязи и в песке. У каждой особи была широкая, похожая на клюв маска в передней части морды. Эти клювы, образовавшиеся из рогов, использовались для питания мягкими травами, растущими по краям озера. Мирно засасывая растения по берегам озера, эти козы больше, чем кого-либо ещё, напоминали гадрозавров – давно вымерших утконосых динозавров.

И так же, как до падения кометы гадрозавры были самой разнообразной группой динозавров, это повторное открытие древней стратегии запустило новый процесс радиации. Множество видов утконосых коз, несколько отличных друг от друга по различиям в устройстве рогов, размерам и предпочитаемому рациону, уже обитало вблизи многих рек в тропиках и в иных местах по всему миру.

Тем временем, как всегда бывало, за этой сценой сравнительно мирного утоления жажды травоядными со всех сторон наблюдали сосредоточенные глаза хищников, высматривающих травоядных, занятых своими делами.

Если взглянуть на эту сцену мельком, вполне можно было бы подумать, что животные, уничтоженные деятельностью человека, вернулись к жизни. Но в этой новой африканской саванне знакомые роли играли уже новые актёры, происходящие от существ, которые лучше всего пережили инициированное человеком событие вымирания. Это были те, кто противостоял всем попыткам уничтожения со стороны человечества: вредители, особенно генералисты – скворцы, вьюрки, кролики, белки – и грызуны типа крыс и мышей. Именно поэтому существовали кролики, видоизменившиеся в газелей, а крысы стали гепардами. Изменились лишь некоторые малозаметные детали – нервная раздражительность у кроликов и суетливая энергия у крыс, заменившая ленивую грацию кошачьих.

Внезапно покой резко сменился бурным движением, и послышался сильный грохот, словно ломали кость. Двое огромных самцов слоно-козлов затеяли конфликт. Их головы кивали и раскачивались на вершинах длинных шей, похожих на жирафьи, а рога, хитроумно изгибающиеся перед их мордами, ударялись друг об друга, словно причудливые мечи.

Память глубоко вжалась в тень своей акации. Из-за того, что потревоженные этой стычкой крупные травоядные топтались недалеко от неё, она уже не могла чувствовать себя в безопасности. Это дерево, его ствол и всё остальное, могли быть сломаны и съедены за считанные минуты.

И теперь осторожные хищники воспользовались преимуществом, которое давала неразбериха.

Они целой стаей вырвались из засады. Стройные, похожие на волка, с длинными, мощными голенями и лапами, снабжёнными плотными подушечками, они были ещё одним видом крыс. Работая плечом к плечу, они двигались, словно клин, стараясь отделить одного старого слоно-козла от остального стада. Этот крупный самец с огромными рогами-бивнями, сколотыми и травмированными за долгую жизнь, полную сражений, заревел от гнева и страха, и бросился бежать. Крысы устроили погоню, преследуя его тесной стаей.

Эти потомки крысы напоминали собак, но всё же не были собаками. Их резцы, характерные для грызунов, несколько видоизменились, превратившись из зубов, предназначенных для обработки семян и насекомых, в лезвия с колющими остриями. Задние коренные зубы напоминали ножницы и были хорошо приспособлены для кромсания мяса. И они двигались более тесной массой, чем когда-либо бегала любая стая собак – это была сила, текущая и скользящая, словно жидкость. Но, как и у стай собак, их основная стратегия состояла в том, чтобы преследовать слоно-козла до изнеможения.

Вскоре добыча и её преследователи исчезли из виду.

Слоно-козы снова начали пить и выяснять отношения, хотя некоторые из них поворачивали свои крупные головы туда, где стоял старый зверь, помня о его отсутствии.

У Памяти появилась возможность проползти вперёд.

Вода была покрыта пеной. Но она зачерпнула её ладонями и позволила воде течь в рот, а ладони и пальцы остались испачканными тонким слоем зелёной слизи.

Из воды, управляемые бессознательным инстинктом, за ней наблюдали два жёлтых глаза. Конечно же, это был крокодил. Эти древние чемпионы по выживанию выдержали устроенный людьми апокалипсис так же, как переживали так много невзгод до этого: они жили за счёт отвратительной «коричневой» пищевой цепи гибнущих земель, и закапывались в грязь в преддверии засухи. И даже сейчас ни одна свинья, кролик или примат, ни одна рыба или птица, рептилия или амфибия – ни даже грызуны – никто из животных не сумел вытеснить крокодилов из их водяного королевства.

Память вздрогнула и отступила от края воды.

Новый хищник вышел из-за обрыва и направился к озеру. И снова Память заметалась в поисках укрытия, прячась за огромными безучастными тушами стада утконосых коз.

Этот хищник был ещё одним представителем группы грызунов: фактически, он происходил от одной из разновидностей мышей. Но его поведение не было похоже на собачьи или кошачьи повадки. Он подошёл к краю воды и стоял на массивных задних ногах. Травоядные у края воды отошли подальше. Но мыше-раптор не проявлял никакого интереса к существам, которые топтались перед ним. С царственным величием он погрузил свою свирепую морду в воду и попробовал её вкус. Затем он шагнул обратно на сухую землю, где с помощью маленьких, выглядящих иссохшими передних лапок сорвал траву, словно пробуя её.

Он был похож на одного из крупных хищных динозавров меловой эпохи. У него были маленькие передние лапки, хвост был утолщён для поддержания равновесия, а задние лапы были устройствами потрясающей мощи из мускулов и костей. Его резцы превратились в режущее оружие свирепого вида, которое приводилось в действие ударами тяжёлой головы. Мыше-раптор был наземной акулой, напоминая этим тираннозавра; план строения тела был заново открыт и доработан, став невероятно эффективным. И всё же это надменное существо сохранило маленькие уши и бурую шерсть крошечных грызунов, от которых оно происходило.

Похоже, вода и трава удовлетворили мыше-раптора. Он взвизгнул, чмокнул и забарабанил хвостом по земле. Издалека донеслась ответная серия криков и ударов.

К озеру подошло ещё больше мыше-рапторов. Они рассредоточились по участку, поросшему травой, нюхая воздух. Под ногами взрослых бегало несколько детёнышей; они дрались и покусывали друг друга, охваченные древним игривым любопытством хищников.

Когда они все собрались, взрослые мыше-рапторы развернулись, разинули пасти и издали нечто вроде синхронного вопля. В ответ на это, громко топая, к воде подошло стадо животных ещё одного вида.

Это были крупные существа, такие же большие, как слоно-козы. Они нервно сбились вместе, ворчливо толкая друг друга. Но даже остановившись у воды, явным руководимые мыше-рапторами, они торопливо срывали траву у себя под ногами.

Их тела были покрыты редкой шерстью. Головы были увенчаны гребнем, а форма черепа позволяла прикрепляться огромным жевательным мускулам, которые приводили в движение огромную нижнюю челюсть: фактически, их головы были достаточно сильно похожи на головы массивных питеков. Их уши, прижатые к массивным черепам, достигали огромных размеров и были пронизаны венами – это были большие радиаторные панели, предназначенные для отвода ненужного тепла от их огромного тела. Хотя их задние конечности были массивными и позволяли выдерживать их вес, у них был характерный для кроло-газелей вид «коленками назад»: эти ноги предполагались для бега.

Это были уродливые слоноподобные животные. Но они не происходили от коз или свиней. Под тяжёлыми надбровными дугами у них были глаза, направленные вперёд – крупные тёмные глаза, которые глядели на мир в смятении и испуге. Они ходили на четвереньках, но опирались на суставы подогнутых пальцев, в позе, которая когда-то называлось хождением на костяшках.

Как и у Памяти, их предки когда-то были людьми.

Память ждала, когда большие тупые животные начали пить, толкаясь и ворча; их уши растопырились в стороны в остывающем послеполуденном воздухе. Потом она уползла прочь.

Потребовались миллионы лет, чтобы завершилось великое возвращение жизни на свои позиции.

Сейчас к северу от тропического леса, где жила Память, через всю Землю протянулась обширная полоса лесов и лугов умеренного климатического пояса, простирающаяся от Европо-Африки через всю Азию до Северной Америки. Здесь кролики других типов щипали свежую листву, а существа вроде ежей и свиней кормились в подлеске. На деревьях обитали птицы и белки, и ещё великое множество летучих мышей. Эта разнообразная группа млекопитающих продолжила размножаться и наращивать своё многообразие, и теперь появились отдельные ночные летуны, которые полностью утратили глаза, и другие, которые научились конкурировать с птицами за более богатую дневную добычу.

Дальше к северу росли хвойные леса – вечнозелёные деревья, хвоя которых всегда была готова воспользоваться скудным пайком солнечного света. Летом листоядные животные питались молодыми побегами и хвоей, а всю остальную часть года – корой, мхом и лишайником. Многие из них были козами. Особенно обычными были гадрозавроподобные утконосые формы. Хищниками, охотившимися на них, были вездесущие мыши и крысы, но существовали также плотоядные белки и огромные хищные птицы, которые, казалось, пробовали подражать птерозаврам из богатых кислородом небес мелового периода.

На северных окраинах континентов образовался пояс тундры. Здесь потомки свиней и коз летом щипали скудную листву и сбивались вместе, чтобы пережить зиму. Подобно исчезнувшим мамонтам, некоторые из этих существ вырастали до огромных размеров, чтобы лучше сохранять своё тепло, пока не превратились в большие круглые глыбы живой плоти. В тундре хищные крысы превратили свои резцы в огромные острые инструменты, позволяющие лучше пронзать эти толстые слои меха и жира. Они выглядели чем-то вроде саблезубых кошек более ранних эпох. Существовали даже популяции перелётных летучих мышей, которые научились кормиться в обширных роях насекомых, которые выводились во время краткой весны в тундре.

Конечно же, ни один из этих новых видов никогда не носил названия, присвоенного человеком.

У этого последнего восстановления многообразия жизни было одно ключевое отличие по сравнению с прошлым разом, после серьёзного урона, нанесённого ей после Чиксулуба. В процессе эволюции грызуны появились лишь примерно через десять миллионов лет после удара кометы. На сей раз, однако, когда настало время восстановления, грызуны уже были повсюду.

Грызуны были серьёзными конкурентами. Они рождались с резцами, готовыми грызть. Эти огромные зубы запустили глубокие корни вглубь сильных челюстей: когда-то крысам удавалось прогрызать бетон. Их зубы позволяли им поедать пищу, достаточно твёрдую и жёсткую, чтобы она оказалась недоступной другим млекопитающим. Но ещё более существенной была способность грызунов размножаться и приспосабливаться. Грызуны жили быстро и размножались уже в молодом возрасте. Даже среди гигантских видов вроде крысо-гепардов у самок был короткий срок беременности, и они приносили большой выводок. Многие из этого молодняка умерли бы, но каждый из тех мёртвых детёнышей был расходным материалом для неустанно действующих процессов адаптации и отбора.

Обнаружив пустые места, нуждающиеся в заполнении, грызуны быстро эволюционировали. В процессе великого восстановления после исчезновения человека грызуны были бесспорными победителями. На данный момент, по крайней мере, применительно к ситуации на суше, Землю можно было описать как крысиное царство.

Всё это оставляло потомкам людей мало места для жизни.

Окружённые толпами всё более и более свирепых и уверенных в себе грызунов, послелюди отказались от стратегии превосходства в интеллекте, которая принесла им столько успеха и столько бедствий. Они отступили, выбирая себе ниши, служащие естественной защитой, и пассивные жизненные стратегии. Некоторые стали маленькими, робкими, быстро размножающимися бегунами. Они жили, как вредители. Некоторые даже зарылись в землю. Народ Памяти вернулся на деревья своих предков, но теперь крысы вторгались даже в это древнее убежище.

Слоноподобные люди попробовали другой подход к решению проблемы: они стали настолько громадными, что были защищены просто своим чудовищным размером. Но это было не совсем успешной стратегией. Можно было бы подумать, что так произошло из-за строения их задних конечностей – как у газели. Слоны не могли очень быстро бегать, но они в этом и не нуждались: в их времена не существовало таких хищников, которые могли добыть доросшее до своего полного размера хоботное. Столкнувшись с силой семей хищных грызунов, слоноподобные послелюди должны были сохранять способность бегать.

Но даже этого было недостаточно.

Мыше-рапторы были социальными существами. Их общительность имела глубокие корни, уходящие в прошлое – к структуре колоний сурков и луговых собачек, которые жили в иерархических «городках», насчитывающих миллионы зверей. Они разведывали местность, отыскивая добычу или воду. Они выставляли часовых, чтобы охранять друг друга. Они охотились совместно. Они общались друг с другом: взрослые непрерывно общались друг с другом криками, визгом и барабанной дробью мощных хвостов, которые посылали по земле далеко распространяющиеся вибрации.

Если взглянуть на это с позиции послелюдей, то общительность этих рапторов всего лишь сделала их слишком успешными в роли хищников. Численность крупных травоядных устойчиво снижалась.

Но это было плохо также и для рапторов. И потому однажды возник своего рода симбиоз между слоноподобными и мыше-рапторами. Мыше-рапторы научились защищать стада тупоголовых слоноподобных людей. Их присутствие могло держать на почтительном расстоянии прочих хищников. Своим поведением и сигналами они умели предупреждать слоноподобных о других опасностях вроде пожаров. Они даже умели водить их к воде и на хорошие пастбища.

Всё, о на что рапторы рассчитывали взамен – только лишь получить свою долю мяса.

Слоноподобные пассивно приняли всё это. У них не было никакого выбора. И в течение достаточно долгого времени отбор работал над обликом слоноподобных, приспосабливая их к новым условиям. Если рапторы отгоняли от тебя других хищников, то зачем быть быстрым? А если они думали за тебя, то зачем быть умным?

Пока тела этих людей наращивали массу, их мозги усыхали, сбрасывая с себя бремя мышления. Они походили на домашних кур, чьи мозги были принесены в жертву, чтобы кишки были длиннее, а пищеварительная система работала эффективнее. Всё было не так уж и плохо, если привыкнуть к этому. Под бессознательным руководством мыше-рапторов их численность даже увеличилась. Всё было не так уж и плохо, если просто отвернуться, когда будут забивать твою мать, сестру или ребёнка.

Не такая уж это и плохая жизнь – быть домашним скотом у грызунов.

Свет в небе начал меркнуть. Поэтому Память нашла другие заросли акаций и осторожно забралась на ветки самого высокого дерева. Это нужно было сделать. По крайней мере, она оказалась над землёй.

Когда свет угас, появились звёзды – но небо было переполнено ими.

Сейчас Солнце во время своих бесконечных странствий по Галактике проходило сквозь сгусток межзвёздной пыли и газа, сгусток достаточно большой, чтобы простираться на целые световые годы. Человеческие астрономы видели начало этого процесса. Это был край гигантского газового пузыря, раздутого древним взрывом сверхновой звезды, а в его сердце находилась область, где рождались звёзды. И потому новое небо было великолепным, полным ярких, горячих новых звёзд.

Но не было на Земле никого, кто мог бы понять хоть что-то из этого. Память провела бессонную ночь, слушая визги, мурлыканье и рёв хищников, пока по небу плыли безымянные созвездия.