Текст книги "Эволюция (ЛП)"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 52 страниц)

– Пойдём с нами, сестра, – поддавшись импульсу, предложила Юна.

Сион взглянула на Керама и Мути, и рассмеялась.

– Это будет невозможно, – она с выражением муки на лице взглянула на детей Юны, которые спали на руках у Мути и Керама. Потом она шепнула: «До свидания», и поспешила обратно к хижинам.

Юна захотела попрощаться с ней, но подумала: «Это будет последнее слово, какое я когда-либо скажу на своём собственном языке. Потому что я никогда не вернусь сюда. Никогда».

Поэтому, не сказав ни слова, она отвернулась и, забрав детей, продолжила свой целеустремлённый поход на запад, к новому городу на побережье.

ГЛАВА 15
Угасающий свет
Рим. Новая эра (н. э.) 482 год

I

В Риме солнце светило ярко, и людям, привыкшим к более умеренному климату Галлии, итальянский воздух казался жидкостью. Повсюду стояла ужасная городская вонь: от костров, кухонь, но главным образом от сточных вод.

Аталарих пытался сдерживать свои эмоции, когда Гонорий вёл его на Форум.

Измученный старый Гонорий всё брёл вперёд, облачённый в поношенную тогу.

– Не ожидал я, что солнце будет печь так сильно. Свет, наверное, придавал моим предкам форму, наполняя их энергией. О! Как я хотел увидеть это место. Конечно же, это – Священная дорога. Вот храм Кастора и Поллукса, там – храм Цезаря с Аркой Августа близ него.

Он отошёл в тень статуи – конной статуи героя, изваянной в бронзе, один только постамент которой был в десять или двенадцать раз выше Аталариха – и прислонился к мрамору, хрипло дыша.

– Август сказал, что принял Рим кирпичным, а оставил его мраморным. Видишь, белый мрамор привозят из Луни, что на севере, а цветной мрамор – из Северной Африки, Греции и Малой Азии – сегодня это уже не особенно экзотические места…

Аталарих слушал своего наставника, сохраняя бесстрастное лицо.

Это было сердце Рима. Именно здесь решались все городские дела даже во времена Республики. С тех пор правители и императоры, начиная ещё со времён Юлия Цезаря и Помпея стремились завоевать себе авторитет, украшая это древнее место, и его окрестности превратились в настоящий лабиринт из храмов, дорог для праздничных шествий, триумфальных арок, базилик, залов заседаний, трибун и площадей. Над всем этим по-прежнему высились императорские резиденции на Палатинском холме, став символом верховенства власти.

Но сейчас, конечно же, императоры исчезли, как республиканцы до них.

Сегодня Аталарих захотел надеть свои лучшие украшения из металлов – пояс с застёжкой из бронзы с тонкими нитями серебра и золота, вкованными в гравированный на ней узор, и заколку из золота с серебряной филигранью и гранатами, которая удерживала его плащ. Его варварские драгоценности, над которыми так жёстко потешались римляне, заблестели в свете яростного итальянского солнца даже здесь, в древнем сердце их столицы. А чтобы напоминать себе, откуда он прибыл, Аталарих носил надетую на шею табличку из помятого олова, которой его отец был помечен как раб.

Он гордился тем, кем он был, и тем, кем он мог бы стать. Но всё же, всё же…

Всё же огромный размах всего этого был удивителен для глаз, привыкших лишь к небольшим городам Галлии.

Значительная часть Рима представляла собой город из сырцового кирпича, дерева и грубой каменной кладки; его преобладающим цветом был ярко-красный цвет черепицы, которой было покрыто множество жилых зданий. Население давно уже вышло за стены укреплений древнего города, и даже за более просторные стены, воздвигнутые под угрозой варварского нашествия пару веков назад. Говорили, что в одно время в этом городе жил миллион человек, который управлял империей из ста миллионов. Ладно, те дни прошли – об этом говорили сожжённые и брошенные дальние предместья – но даже в эти скудные времена огромный размах этого места ошеломлял. Здесь было два цирка, два амфитеатра, одиннадцать общественных бань, тридцать шесть арок, почти две тысячи дворцов и тысяча бассейнов и фонтанов, получавших воду из Тибра не меньше, чем по девятнадцати акведукам.

И в сердце этого моря красной черепицы и людских толп возвышался огромный остров из мрамора: здесь мрамор использовался не только для колонн и статуй, но и для облицовки стен, и даже для укладки мостовых.

Но, хотя огромное пространство Форума было занято рыночными прилавками, Аталарих подумал, что здесь он ощущает сильную печаль. Сегодня город даже уже не был под властью римлян. В Италии теперь правил германец по имени Одоакр из племени скиров, которого привели к власти мятежные германские отряды; Одоакр сделал столицей Равенну – северный город, затерянный среди болот. Рим был низложен дважды.

Побуждаемый сдерживаемым приступом жестокости, озадачившим его самого, Аталарих начал обращать внимание на свидетельства нанесённого урона.

– Взгляни-ка, видишь пустые постаменты? Статуи украли. Эти колонны повалены, и их никогда больше не восстановят. Выломана даже часть мрамора из стен храмов! Рим разрушается, Гонорий.

– Конечно, он разрушается, – поддержал Гонорий. Он переместился, чтобы оставаться в тени постамента. – Конечно, город разрушается. И я разрушаюсь, – он вытянул свою руку, покрытую старческими пятнами. – И ты тоже, молодой Аталарих, несмотря на своё высокомерие. И всё же я пока ещё силён. Я ещё здесь, верно?

– Да, ты ещё здесь, – ответил Аталарих более мягким тоном. – И Рим тоже.

– Ты веришь, что природа угасает, Аталарих? Что все формы жизни уменьшаются в ряду поколений? – Гонорий покачал головой. – Конечно, это величественное место могли построить лишь люди с величайшими сердцами и умами, люди, которых не сыщешь в нынешнем мире, полном ссор и раздоров, люди, которые явно вымерли, к большому сожалению. И если это так, нам надлежит вести себя так же, как те, кто был до нас, и кто строил это место, а не как те, кто его разрушал.

Аталариха тронули эти слова. Но они изящным образом не касались его. Аталарих знал, что он был хорошим учеником, что Гонорий уважал его за ум. Конечно, у Аталариха была причина проявлять покровительство по отношению к старику, и даже испытывать к нему нежные чувства; в противном случае он не стал бы сопровождать его в этом опасном путешествии по Европе в поисках древних костей. И ещё Аталарих знал, что в сердце Гонория сохранялись непреодолимые барьеры, столь же твёрдые и прочные, как эти величественные стены из белого мрамора вокруг него.

Предки Гонория, а не Аталариха, построили это великое место. Как бы то ни было, в глазах Гонория Аталарих всегда останется сыном раба, и к тому же варвара.

К ним подошёл мужчина. Он был одет в тогу, настолько же пышную, насколько изношенной была тога Гонория, а его кожа была тёмной, как маслина.

Гонорий оттолкнулся от постамента и выпрямился. Аталарих сдвинул своё одеяние так, чтобы было видно оружие у него на поясе.

Пряча руки в складках тоги, мужчина изучал их холодным взглядом. На хорошей латыни, но с сильным акцентом, он произнёс:

– Я ожидал вас.

– Но ты не знаешь нас, – ответил Гонорий.

Их новый знакомый вскинул брови и взглянул на запачканную во время путешествия тогу Гонория и на нарочито броские драгоценности Аталариха.

– Это по-прежнему Рим, господин. Путешественников из провинций обычно легко узнать. Гонорий, я тот, кого ты ищешь. Можешь звать меня Папак.

– Сассанидское имя – известное имя.

– Ты многое знаешь, – улыбнулся Папак.

Пока Папак вкрадчиво расспрашивал Гонория о трудностях их путешествия, Аталарих оценивающе разглядывал его. Имя уже сказало ему многое: Папак явно был из Персии – из этого большого и сильного государства далеко к востоку от границ остатков империи. Однако он был одет совершенно по-римски, и ничего не выдавало его происхождения, кроме цвета кожи и имени, которое он носил.

Он почти наверняка был преступником, думал Аталарих. В эти времена, когда рушились порядки, те, кто работал в тени, процветали, сколачивая себе состояние на жадности, страдании и страхе.

Он прервал непринуждённую беседу Папака.

– Простите моё плохое образование, – мягко сказал он. – Насколько я помню историю Персии, Папак – это тот преступник, который украл корону у своего законного правителя.

Папак плавно повернулся к нему.

– Не преступник, господин. Мятежный жрец – да. Человек принципа – да. Жизнь Папака была нелегка, его выбор был труден, а карьера – благородна. Я горжусь тем, что ношу его славное имя. Не хочешь ли сравнить полноту наших родословных? Твои предки-германцы гонялись за свиньями в северных лесах…

– Господа, давайте, сразу перейдём к основному вопросу, – предложил Гонорий.

– Да, – подхватил Аталарих. – Кости, господин. Мы пришли сюда, чтобы встретить вашего скифа и посмотреть на его кости героев.

Гонорий положил ладонь на его руку, пробуя его успокоить. Но Аталарих мог ощущать, как он напрягся, ожидая от Папака ответа.

Аталарих ждал этого почти наверняка: перс вздохнул и развёл руками.

– Я обещал, что мой скиф встретится с вами здесь, в самом Риме. Но скиф – это человек из восточной пустыни. И именно поэтому с ним так трудно вести дела. Но то, что он не привязан корнями к одному месту – это и есть та причина, по которой скиф так полезен.

Папак с сожалением потирал свой мясистый нос.

– В эти неважные времена путешествие с востока не так уж и безопасно, как было когда-то. И скиф отказался…

К досаде Аталариха, уловка сработала.

– Так было всегда, – сочувственно ответил Гонорий. – Всегда было проще иметь дело с фермерами. Нормальную войну можно вести лишь с теми, кто владеет землёй; если сделка заключена, все понимают значение соглашений. Но кочевники – это более крепкий орешек для нас. Как можно покорить человека, если он даже не понимает смысла этого слова?

– Между нами была договорённость, – вмешался Аталарих. – Мы вступили с тобой в долгую переписку, когда получили твой каталог диковинок. Мы путешествовали через всю Европу, чтобы встретить этого человека, понесли большие расходы и подвергались нешуточным опасностям. Позволь напомнить тебе, что мы уже отдали тебе половину платы, о которой договаривались. И теперь ты подводишь нас.

Аталарих, вопреки себе, был впечатлён картиной уязвлённой гордости Папака – раздувающиеся ноздри, потемневшие щёки.

– Моя репутация зарекомендовала себя по всему континенту. Даже в эти трудные дни осталось много таких, как вы сами, господин Гонорий, знатоков костей героев и зверей прошлого. Эта традиция существовала тысячу лет по всей старой империи. И если бы мне пришлось выявить обман…

Гонорий заговорил умиротворяющим голосом.

– Аталарих, пожалуйста. Я уверен, что наш новый друг не хотел нас обмануть.

– Это так замечательно, что просто поразительно, – с трудом вымолвил Аталарих. – Стоило нам встретиться, и ваши обещания испаряются, словно утренняя роса.

– Я не намереваюсь изменять своему слову, – гордо произнёс Папак. – Скиф – это человек, с которым трудно говорить. Я не могу доставить его, как амфору вина, хотя сильно сожалею о том, что случилось.

– Но? – рявкнул Аталарих.

– Могу предложить компромисс.

Голос Гонория звучал обнадеживающе:

– Вот, видишь, Аталарих, я знал, что всё складывается к лучшему, если вооружиться терпением и верой.

Папак вздохнул.

– Боюсь, что вам потребуется продолжить путешествие…

– И расходы? – с подозрением спросил Аталарих.

– Скиф встретит вас в достаточно дальнем городе: в древней Петре.

– Ах, – сказал Гонорий, и почувствовал, что его жизнь стала ещё чуть-чуть короче.

Аталарих знал, что Петра находилась в Иордании – на земле, которая по-прежнему находилась под защитой императора Флавия Зенона, правившего в Константинополе. В такие времена, как эти, Петра была словно в другом мире. Аталарих взял Гонория за руку.

– Достаточно, господин. Он плутует, как лавочник. Он просто пробует затянуть нас поглубже в…

Гонорий зашептал:

– Когда я был ребёнком, мой отец держал лавку перед нашей виллой. Мы продавали сыр, яйца и другие продукты с ферм, и покупали и продавали диковинки по всей империи и за границей. Именно так я приобрёл интерес к старине, и ещё нюх в делах. Я стар, но всё же я вовсе не дурак, Аталарих! Я уверен, что в этой ситуации Папак чует больше прибыли для себя – и всё же я не думаю, что он лжёт насчёт самого главного.

Аталарих потерял терпение.

– Дома нас ждёт полно работы. Бултыхаться через весь океан ради горстки старых сгнивших костей…

Но Гонорий уже повернулся к Папаку.

– Петра, – произнёс он. – Это название известно почти так же, как сам Рим! Нас ждёт масса прекрасных приключений, чтобы пересказать их моим внукам по возвращению в Бурдигалу. Теперь, господин, думаю, мы должны начать обсуждение практической стороны поездки.

По лицу Папака растянулась широкая улыбка. Аталарих заглядывал ему в глаза, пробуя оценить его честность.

Гонорию и Аталариху потребовалось много недель, чтобы добраться до Иордании; значительную часть этого времени отняла бюрократия, которая требовалась для управления делами восточной империи. Каждый чиновник, с которым они встречались, оказывался весьма подозрительным по отношению к визитёрам из раздробленных остатков западной империи – даже к Гонорию, человеку, чей отец в своё время был сенатором в самом Риме.

Аталарих добровольно взял на себя обязанность заботиться о Гонории.

У старика когда-то был сын – друг детства Аталариха. Но Гонорий взял свою семью вместе с Аталарихом на религиозный праздник в Толосе, на юге Галлии. Их группу остановили бандиты. Аталарих никогда не забыл своё чувство беспомощности, когда он, сам ещё мальчик, смотрел, как бандиты избивали Гонория, унижали его дочерей – и так легкомысленно убили храброго маленького мальчика, который попытался прийти на помощь своим сёстрам. «Гордый римлянин! Где теперь твои легионы? Где твои орлы, твои императоры?»

В тот бедственный день что-то оборвалось внутри Гонория. Он словно решил уйти от мира, в котором сыновьям сенаторов требовалось покровительство знати готов, а бандиты свободно бродили по просторам бывших римских провинций. Хотя Гонорий никогда не пренебрегал своими гражданскими и семейными обязанностями, его всё больше и больше поглощало изучением реликвий прошлого, таинственных костей и артефактов, которые рассказывали об исчезнувшем мире, населённом великанами и чудовищами.

Тем временем Аталарих проявлял всё более глубокую преданность старому Гонорию – он словно заменил собою того погибшего сына – и был доволен, хотя и не удивлён, когда его собственный отец согласился, чтобы он на законных основаниях стал учеником Гонория.

История Гонория была лишь одной из множества похожих маленьких трагедий, которые породили огромные, непримиримые исторические силы, преобразующие Европу. Могущественная политическая, военная и экономическая конструкция, выстроенная римлянами, существовала уже тысячу лет. Когда-то она раскинулась по Европе, Северной Африке и Азии: римские солдаты вступали в стычки с жителями Шотландии на западе и с китайцами на востоке. Империя процветала за счёт собственного расширения, которое приносило триумф честолюбивым военачальникам, прибыль торговцам, и было готовым источником рабов.

Но, когда дальнейшее расширение стало невозможным, системе стало невозможно поддерживать себя.

Была достигнута точка сокращения доходов, когда каждый денарий, собранный в виде налогов, вкладывался в административное обслуживание и в военных. Империя становилась всё более и более сложной и бюрократической – и тем самым ещё более дорогой в работе – а имущественное неравенство приобрело гротескные формы. К времени правления Нерона в первом веке н. э. вся земля от Рейна до Евфрата принадлежала всего лишь двум тысячам богатых до неприличия индивидуумов. Уклонение от налогов среди богачей вошло в привычку, а постоянно увеличивающаяся стоимость поддержания существования империи легла ещё более тяжким бременем на бедных. Старый средний класс, некогда бывший главной опорой империи, сокращался, был обескровлен налогами и испытывал давление и сверху, и снизу. Империя поглощала себя изнутри.

Так случалось и прежде. Великая индоевропейская экспансия породила много цивилизаций, высокоразвитых и отсталых. Великие города уже были похоронены в пыли истории, всеми забытые.

Хотя запад был родоначальником расширявшейся империи, восток в конечном счёте стал её центром притяжения. Египет производил втрое больше зерна по сравнению с самой богатой провинцией на западе Африки. И когда длинные западные границы страдали от нападений охочих до чужих земель германцев, гуннов и прочих, восток выглядел центром значительной стабильности. Постоянная утечка ресурсов с востока на запад породила непрерывно возрастающую политическую и экономическую напряжённость. Наконец, за восемьдесят лет до визита Гонория в Рим раскол между двумя половинами старой империи стал окончательным. После этого быстро наступил крах запада.

В Константинополе по-прежнему использовали римские законы, а государственным языком осталась латынь. Но, как убедился Аталарих, с местной бюрократией было сложно работать, порядки были запутанными, и в целом она была ближе к восточному образцу. Очевидно, дела, которые вёл Константинополь с загадочными нациями, жившими за пределами персидских владений в невидимом сердце Азии, оказали влияние на его судьбу. Однако в итоге все документы были оформлены – хотя в процессе этой работы запасы золота у Гонория несколько истощились. Они присоединились к путешествовавшим по морю паломникам, главным образом выходцам из низов римской аристократии западных стран, которые направлялись в Святую Землю. Потом они путешествовали верхом на лошадях и верблюдах дальше вглубь страны.

Но в дороге пролетали дни, и Гонорий явно слабел и всё сильнее уставал. Аталариха всё больше и больше огорчало то, что не сумел ещё в Риме убедить своего наставника повернуть обратно.

Петра оказалась городом, вырубленным в скалах.

– Но это просто великолепно, – произнёс Гонорий. Он торопливо спешился и пошёл к гигантским зданиям. – На редкость великолепно.

Аталарих слез со своей лошади. Бросив взгляд на Папака и его проводников, которые повели лошадей к воде, он последовал за наставником. Стояла сильная жара, и в этом сухом пыльном воздухе Аталарих вообще не чувствовал себя защищённым свободной, ослепительно белой местной одеждой, которой снабдил его Папак.

Огромные гробницы и храмы высились в такой сухой степи, что она едва не была пустыней. Но город по-прежнему был шумным – Аталарих видел это. Сложная система каналов, труб и цистерн собирала и сохраняла воду для садов, полей и самого города. И всё же люди выглядели карликами рядом с огромными памятниками, окружавшими их, как будто время заставило их усохнуть.

– Знаешь, когда-то этот город был центром мира, – задумчиво произнёс Гонорий. – Между Ассирией, Вавилоном, Персией и Египтом шла битва за господство – и всё происходило в этих местах, потому что при набатеях Петра контролировала торговлю между Европой, Африкой и Востоком. Это положение давало ей необычайную силу. А под властью Рима Петра стала ещё богаче.

Аталарих кивнул.

– Так почему же миром завладел Рим? Почему не Петра?

– Я думаю, что ответ на этот вопрос ты видишь вокруг себя, – ответил Гонорий. – Посмотри.

Аталарих увидел лишь несколько деревьев, цепляющихся за жизнь среди кустов и трав. Козы, которых пас оборванный мальчик с большими глазами, глодали их нижние ветки.

Гонорий сказал:

– Когда-то это была лесистая местность, поросшая дубами и фисташковыми деревьями: так говорят историки. Но деревья срубили, чтобы строить здания и выжигать гипс для стен. Теперь козы доедают то, что осталось, и почва, открытая всем ветрам, высыхает и сдувается в воздух. Из-за того, что земля стала скудной, а всю воду выкачали досуха, население спасается бегством, или просто голодает. Если бы Петра уже не была здесь, то такая бедная глубинка никогда не смогло бы поддержать её существование. В следующие несколько веков её покинут совсем.

Аталарих был подавлен ощущением напрасности всего происходящего.

– И какова же цель создания этих великолепных нагромождений камней, всех тех жизней, которые наверняка были принесены в жертву их строительству, если люди превращают эти места в бесплодную пустыню и покидают их, а это всё рассыплется в прах?

Гонорий мрачно ответил:

– Возможно, однажды и сам Рим превратится в место, где останутся только голые стены и поваленные памятники, где будут жить лишь грязные люди, пасущие своих коз на Священной дороге, так и не поняв смысла величественных руин, которые они видят вокруг себя.

– Но если города переживают расцвет и упадок, то человек может быть хозяином собственной судьбы, – пробормотал Папак. Он подошёл к ним и внимательно слушал. – И вот, думаю, один из таких людей.

Им навстречу из города шёл мужчина. Он был на удивление высоким и носил одежду из какой-то чёрной ткани, которая плотно облегала верхнюю часть его тела и ноги. Лоскут тёмно-красной ткани покрывал его голову и закрывал значительную часть лица. У него под ногами клубилась пыль. Он показался Аталариху очень странным, словно из другого времени.

– Я уверен, что это и есть ваш скиф, – пробормотал Гонорий.

– Действительно, он, – отозвался Папак.

Гонорий поднялся и взялся за складки своей тоги. Аталарих ощутил прилив гордости, несколько отягощённый чувством зависти, или, возможно, его подчинённым положением. Но вне зависимости от того, насколько внушительно выглядел этот незнакомец, Гонорий был римским гражданином и не боялся никакого человека на Земле.

Скиф размотал ткань на лице и голове, подняв ещё больше пыли. У него было остроносое лицо жителя продуваемых ветрами равнин. Аталарих очень удивился, увидев, что его волосы были очень светлыми – такими же желтоватыми, как у саксов.

Гонорий тихо сказал Папаку:

– Передайте ему наши приветствия заверьте его в наших лучших намерениях…

Папак оборвал его:

– У этих детей пустыни мало времени на любезности, господин; он хочет увидеть ваше золото.

– Мы проделали слишком долгий путь, чтобы эта песчаная блоха могла нас оскорблять, – проворчал Аталарих.

Гонорий выглядел огорчённым.

– Аталарих, пожалуйста. Деньги.

Пожирая скифа взглядом, Аталарих отдёрнул одежду, показывая мешочек с золотом. Он бросил немного скифу, который проверил его на зуб.

– Теперь, – прошептал Гонорий. – Кости. Это правда? Покажите их мне, господин. Покажите мне…

Это не требовало перевода. Скиф вытащил из глубокого мешка свёрток ткани. Он начал аккуратно разворачивать ткань, разговаривая на своём плавном языке.

– Он говорит, что это – настоящее сокровище, – заговорил Папак. – Он говорит, что их доставили из-за пустыни с золотым песком, где кости грифонов…

– Я знаю о грифонах, – твёрдо сказал Гонорий. – Меня не волнуют грифоны.

– Из-за земель персов, из-за земель гуптов – это трудно перевести, – сдержанно сказал Папак. – Его восприятие того, кому принадлежит земля, не такое, как у нас, и его описания долгие и расплывчатые.

Наконец – выбрав нужный момент, словно лавочник, цинично подумал Аталарих, – скиф начал раскрывать замотанные полосы ткани. Он открыл их взорам череп.

Гонорий открыл рот от удивления и едва не набросился на образец:

– Это человек. Но не такой, как мы…

В процессе своего обучения Аталарих видел множество человеческих черепов. Плоское лицо и челюсть этого черепа были очень человеческими. Но в толстом валике кости над глазами не было ничего человеческого; или вот эта маленькая полость для мозга – такая маленькая, что он мог покрыть её одной ладонью.

– Я всегда жаждал изучить такую реликвию, – произнёс Гонорий, затаив дыхание. – Правда ли то, что писал Тит Лукреций Кар – что первые люди могли жить в любых природных условиях, хотя у них не было одежды и огня, что они бродили стаями, словно животные, спали на земле или в зарослях, могли есть, что угодно, и редко болели? О, тебе стоит посетить Рим, господин, и ты должен приехать в Галлию! Потому что там есть пещера – пещера на берегу океана, где я видел, видел…

Но скиф не слушал, возможно, помня о золоте, которое было всё ещё недосягаемо для него. Он держал образец, словно трофей.

Череп Homo erectus, отполированный за миллион лет, поблёскивал в солнечном свете.