Текст книги "Эволюция (ЛП)"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)

Со времени прибытия Эйана тьма поглотила пятьдесят пять видов крупных позвоночных животных. Фактически, по всему континенту исчезли все существа крупнее человека.

В конце концов, Йоон дошёл до моря. Он пришёл на восточное побережье Австралии неподалёку от места, которое однажды будет называться Сиднеем. Здесь солнечный свет был намного ярче, чем в глубине суши, и он слепил ему глаза; вонь соли, морских водорослей и рыбы ворвалась к нему в нос, а беспокойный рокот моря заполнил уши. После похода из центральных районов континента, усыпанных красной пылью, он не привык к такой большой нагрузке на органы чувств.

Спустившись к берегу, он различил людей, плавающих по морю в каноэ и на плотах. На фоне яркого блеска моря они выглядели как стройные прямые силуэты, управляющиеся со снастями, сетями и копьями. Эти люди были привязаны к побережью, и их главным источником пищи была рыба – вот, почему они охотно торговали ради мяса из внутренних районов страны.

Йоон подходил ближе к людям, держа в руках только добытое мясо и вопя приветствия – это были те немногие слова местного языка, что он знал.

Первыми местными жителями, которых он встретил, были женщины с грудными младенцами. Они методично поедали устрицы, сваленные целой грудой. Они без интереса взглянули на него. Пока он шёл к ним, под его ногами хрустели ракушки устриц – все они были вскрытыми, и по мере того, как он приближался к женщинам, их слой становился всё толще. В конце концов, он с изумлением обнаружил, что шагал по вершине кухонной кучи из раковин, которая была выше его собственного роста: отложения, накопившиеся за долгие века непрерывного промысла. Кухонная куча находилась рядом с одной из многих пещер, выдолбленных в песчанике, которые вытянулись цепочкой вдоль берега этой бухты. Некоторые входы в пещеры были завешены грубыми холстами из волокна, полученного из коры. В тени ближайшей пещеры дети играли с кучами древних ракушек.

Женщины проявили к нему некоторый интерес. Он пошёл в их сторону.

Наконец, из одной пещеры, прихрамывая, вышла пожилая женщина. Её волосы были седыми, а голая кожа висела на ней, словно пустой мешок. Она сказала ему что-то непонятное, пренебрежительно взглянула на его снаряжение и позвала в пещеру.

Пол был покрыт чешуйками кремня и кухонными кучами из ракушек, осколков костей и древесного угля. Там, где его ноги разбрасывали эти осколки, он замечал более глубокие слои мусора – даже человеческие испражнения, уже высохшие и без запаха. Как и его соплеменники, этот народ рыбаков не слишком заботился об уборке мусора за собой, и когда лагерь станет непригодным для жизни, они просто уйдут в другое место, доверив невидимым силам природы хлопоты о беспорядке, оставшемся от них.

Но ему была видна большая груда кремней, сложенная в задней части этой пещеры – завидное сокровище. Говорили, что на другом побережье на юге были пещеры, где можно было просто выдёргивать такие кремни из стены. Но люди вроде Йоона, жившие во внутренних районах страны, мало что знали об источниках ценного камня и должны были торговать с теми, кто знал больше.

Народ рыбаков был достаточно гостеприимным из-за интереса в поддержании дальнейших отношений. Они дали ему пищу и воду. На своих непонятных друг другу языках они пытались поговорить о том, что он видел во время своего путешествия, какие новые особенности земли он заметил. Но они не стремились торговать. Они взяли у него охру и то немногое мясо, что у него было. Но было ясно, что это оценят лишь горсткой кремней. Это лучше, чем ничего, подумал он уныло.

Народ рыбаков позволил ему переночевать.

Он устроился на подстилке из сухих водорослей. От неё воняло солью и гнилью. В свете гаснущего костра он разглядывал картины на потолке – картины, сделанные древесным углем, охрой и краской багряного цвета, которую, как оказалось, получали из морских существ. Это были живые образы вомбатов, кенгуру и страусов эму; охотящиеся на них люди были прорисованы поверх убегающих животных.

Но – он пригляделся, чтобы лучше различить их – эти картины были сделаны поверх ещё более странных изображений: гигантских птиц, ящериц, и даже кенгуру, которые возвышались над людьми, которые на них охотились. Эти изображения должны быть старше, чем те, которые он разглядел вначале, подумал он, потому что лежали под ними. Но то, что они представляли, озадачивало его. Он предположил, что они ничего не означали. Возможно, они были нарисованы ребёнком.

Конечно же, он ошибался. Особая трагедия заключалась в том, что поколение Йоона уже забыло о том, что было утрачено.

Йоон лёг и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на шумные любовные ласки парочки в углу, и ожидая, когда заснёт. Он задавал себе вопрос: что скажет ему Леда, когда он вернётся домой лишь с горсткой кремней? А тем временем древние исчезнувшие птицы, гигантские кенгуру и змеи, дипротодоны и гоанны исполняли над его головой мрачный танец в свете костра.

ГЛАВА 13
Последний контакт
Западная Франция. Примерно 31 000 лет до настоящего времени

I

Зажав в кулаке резную фигурку мамонта, Яхна подошла к костолобой девочке.

Угрюмое, недоумённое, слегка испуганное существо посмотрело на Яхну. Она сидела на мёрзлой грязи и ничего не делала, грязная и оборванная.

Яхна присела на корточки и заглянула существу прямо в глаза. Это были тёмные шары, скрытые под большими костистыми надбровными дугами, которые и дали название их виду. Яхне было двенадцать лет – и столько же, как оказалось, было этой костолобой самке. Но на этом сходство заканчивалось. Яхна была высокой, белокурой, стройной и гибкой, словно молодая ель, а костолобая была низкорослой, приземистой и толстой – да, сильной, но круглой и уродливой, как валун. И если Яхна носила сшитую по фигуре одежду из кожи и растительных волокон, с набитыми соломой мокасинами, с капюшоном на меховой подкладке и плетёной шапкой, то костолобая самка просто оборачивалась грязной заношенной кожей, привязанной кусками сухожилий.

– Смотри, костолобая, – сказала Яхна, поднимая кулак. – Смотри. Мамонт!

И она раскрыла пальцы, чтобы показать маленькую штуковинку.

Костолобая завизжала и отпрянула назад, заставляя Яхну смеяться. Практически невооружённым глазом было видно, как туго соображают мозги костолобой. Костолобые были просто не в состоянии уразуметь, что кусочек бивня мог быть похожим на мамонта; для них тот или иной объект в любой момент времени мог быть лишь чем-то одним. Они были глупыми.

К ней бежал Милло. Восьмилетний брат Яхны был пучком энергии и шума, затянутый в слишком свободный комбинезон из тюленьей шкуры. На ногах он носил шкурки чаек, вывернутые наизнанку, чтобы их перья сохраняли его ноги в тепле. Увидев, что она делала, он выхватил мамонта из руки Яхны.

– Мне, мне! Смотри, костолобая. Смотри! Мамонт! – он тыкал маленькой фигуркой в лицо костолобой самки.

Моча потекла по ногам самки, и Милло завизжал от восторга.

– Яхна! Милло!

Они оба обернулись. К ним шёл отец, Руд, высокий и сильный, с голыми руками, несмотря на холод этого ранневесеннего дня. В своей любимой обуви из кожи мамонта он шагал легко и широко. Он выглядел весёлым и взволнованным.

Реагируя на его настроение, дети бросили свою игру и побежали к нему. Когда Милло крепко сжал его ноги, как всегда делал, Руд нагнулся, чтобы обнять его. Яхна ощутила запах копчёной рыбы от его дыхания. Он формально приветствовал их согласно именам. «Моя дочь, моя мать. Мой сын, мой дед». Потом он схватил Милло за талию и стал со знанием дела щекотать сына; мальчик завизжал и стал корчиться, пытаясь вырваться.

– Вчера ночью мне снился сон о тюленях и нарвалах, – сказал Руд. – Я говорил с шаманом, и шаман метал свои кости.

Он кивнул.

– Мой сон был хорош, мой сон – правда. Мы выйдем в море и будем охотиться на рыбу и тюленей.

Милло возбуждённо скакал вверх-вниз:

– Я хочу поехать на санях!

Руд взглянул в лицо Яхне, ожидая ответа:

– А ты, Яхна? Ты пойдёшь с нами?

Яхна отстранилась от отцовских объятий, тщательно обдумывая ответ.

Отец не льстил ей, выспрашивая её одобрение. В этой общине охотников с детьми обращались уважительно с самого рождения. Яхна носила имя, а значит, и душу матери самого Руда, так что её мудрость жила в Яхне. Точно так же маленький Милло носил в себе душу дедушки Руда. Люди не были бессмертными, но их души и знание – были. (Конечно, имя Яхны, было вдвойне особым, поскольку это было имя не только бабушки Яхны, но и бабушки до неё: это было имя с корнями глубиной в тридцать тысяч лет.) И помимо долга, который налагали имена, как же дети должны будут стать взрослыми, если с ними не обращались, как с взрослыми? Поэтому Руд терпеливо ждал. Конечно, мнение Яхны могло и не стать решающим, но её рассуждения выслушают и оценят.

Она поглядела на небо, оценивая ветер и тонкую пелену облаков; она ткнула носком в замороженную землю, оценивая, подтает ли она сегодня достаточно сильно. В действительности она ощущала странного рода неловкость. Но воодушевление отца перевесило, и она отбросила тень сомнения.

– Это мудро, – серьёзно произнесла она. – Мы выйдем в море.

Милло закричал и запрыгнул отцу на спину:

– Сани! Сани!

Они втроём отправились обратно в деревню.

Во время разговора они игнорировали костолобую самку, которая лежала в грязи, свернувшись клубком, и дрожала, а моча стекала вниз по её ногам.

В деревне полным ходом шли приготовления к охоте.

В отличие от уродливых трущоб костолобых, деревня представляла собой организованную сеть куполообразных хижин. Каждая хижина была построена на каркасе из стволов молодых елей, которые принесли из лесов к югу отсюда. Кожа и тундровый дёрн были уложены поверх каркаса, и в стенах были прорезаны дверной проём, окна и отверстие дымохода. Полы хижин были выложены, насколько возможно, булыжниками из русла реки. Даже некоторые места на улице между хижинами были выложены камнем, что защищало людей от риска утонуть в грязи мягкого тундрового суглинка.

Каждая хижина была обложена слоем огромных костей мамонта или рогов большерогого оленя. Эти щиты должны были помочь хижинам выдержать жестокие зимние ветры и получить защиту от животных: животные знали, что люди брали их жизни только тогда, когда им было нужно, и в свою очередь передавали свою мощь жилищам людей.

Вокруг этих костяных хижин стоял гул работы и предвкушения предстоящих событий.

Высокая охотница – Олит, тётя Яхны – чинила тонкой костяной иглой штаны из оленьей шкуры. Другие собрались на небольшой площадке, отведённой под хозяйственные работы, и делали сети и корзины, зазубренные гарпуны из кости и бивня, а ткачи работали на ткацких станках, делая ткань из растительных волокон. Значительная часть одежды, которую носили люди, была сделана из кожи животных ради тепла и долговечности, но были и роскошные изделия из ткани – юбки, ленты и сетки для волос, кушаки и пояса. Опыт в изготовлении верёвок, насчитывающий уже несколько десятков тысяч лет, поддерживался потребностью искать замену сухожилиям животных для связывания плотов и каноэ.

Все носили украшения – кулоны, ожерелья, нашитые на одежду бусины. И каждая открытая поверхность, каждый инструмент из кости, древесины, камня или бивня был украшен изображениями людей, птиц, растений и зверей: здесь были львы, шерстистые носороги, мамонт, северный олень, лошади, дикие быки, медведи, горные козлы, леопард, и даже сова. Изображения не были натуралистичными – животные скакали и вставали на дыбы, их ноги и головы иногда были нарисованы размытыми в движении; но они включали много точных деталей, подмеченных людьми, которые из поколения в поколение росли и знали животных, от которых так сильно зависели, так же близко, как знали друг друга.

Облик всех вещей был наполнен смыслом, поскольку каждый элемент окружающей обстановки был частью бесконечной истории понимания людьми себя и мира, в котором жили. Здесь не было ни одной вещи, у которой было лишь одно значение, одна цель: вездесущее искусство было доказательством новой интеграции людских умов.

Но даже сейчас ещё являли себя отдельные призраки былого разделения мыслительных процессов, потому что так будет всегда. Старик прилагал все усилия, чтобы объяснить девочке, что она должна использовать кремнёвое лезвие, чтобы резать свой кусок бивня мамонта, исключительно определённым образом. В итоге ему оказалось проще забрать у неё инструмент и просто показать ей, позволяя проявиться полунезависимым действиям его тела.

Эти люди, если говорить об их повседневной жизни, выглядели замечательно здоровыми: они были высокими, подвижными, уверенными в себе, с умными лицами, с чистой и гладкой кожей. Но детей здесь было очень мало.

Яхна зашла в хижину шамана. Большого и страшного мужчины нигде не было видно. Вероятно, он отсыпался после усталости минувшей ночи, когда он снова танцевал и пел на своём пути в мир транса. Вокруг его жилища было раскидано несколько сломанных лопаток оленей и лошадей. Некоторые из них были воткнуты в надрезанные палки и обожжены на костре. Едва взглянув на них, Яхна смогла увидеть, что рисунок, оставленный на них огнём, сулит удачу: сегодня действительно обещается хороший день для охоты на воде.

Хотя возможности языка у людей были чрезвычайно велики, они обращались к далёким и непостижимым богам. И тем самым они возвращались к своим древним инстинктам. Как когда-то знал Камешек, в ситуации, когда языка не было совсем, или же когда его возможности были ограничены, общению приходилось быть простым, с преувеличением и многократным повторением сказанного, и недвусмысленным – то есть, ритуалистическим. И как когда-то Камешек пробовал убедить своего отца, что он говорил правду о приближающихся незнакомцах, так и шаман трудился теперь, чтобы заставить своих равнодушных богов слушать, понимать и отвечать. Это была трудная работа. Никто не обижался из-за того, что он спал допоздна.

Милло и Яхна дошли до хижины, в которой они жили вместе с отцом, матерью, маленькой сестрой и тётками. Их мать Месни была здесь, в полумраке. Она коптила мясо большерогого оленя, срезанное с остатков добычи льва за несколько дней до этого.

– Месни, Месни! – Милло побежал к матери и крепко обнял её ноги. – Мы идём в море! Идём с нами?

Месни обняла сына.

Не сегодня, сказала она, улыбаясь. – Сегодня моя очередь заготавливать мясо. Твоя бедная, бедная мама. Разве ты не ощущаешь жалости к ней?

– Пока! – бросил Милло и выскочил из хижины.

Месни хмыкнула, состроила гримасу притворной обиды, и продолжила свою кропотливую работу.

Значительная часть туши большерогого оленя была сложена в яме, вырытой в вечной мерзлоте. С помощью каменного ножа Месни нарезала мясо на тонкие, как бумага, ломтики, и подвешивала их на деревянной рамке возле очага. Через несколько дней ломтики становились пригодными для длительного хранения; они были источником белка, который можно было хранить на протяжении многих месяцев. Но Яхна сморщила нос от запаха мяса. Лишь в прошлом месяце весна вступила в свои права и позволила им охотиться, заниматься собирательством и приносить домой свежее мясо; до этого всем им пришлось пережить долгую зиму, поедая вяленое мясо, запасённое с прошлого сезона, и теперь Яхна чувствовала отвращение к этой жёсткой, словно кожа, и безвкусной еде.

Она погладила маму по спине:

– Не волнуйся. Я останусь с тобой, и весь день буду коптить мясо, пока Милло катается на санях.

– Я уверена, что и тебе бы это понравилось. Ты выполняла свой долг, сделав это предложение. Вот, бери, – Месни дала Яхне связку мяса, завёрнутую в кожу. – Не позволяй своему отцу морить голодом его несчастных костолобых бегунов. Ты знаешь, что он это любит. И я бы не доверяла их ему.

Она дала Яхне горстку вяленой корюшки.

Это была похожая на сардину рыба, настолько жирная, что её можно было воткнуть стоймя и зажечь, как свечку. Если обращаться с ней проще, можно было вытопить жир для использования его в качестве соуса, лекарства, и даже средства для отпугивания гнуса – или, если потребуется, можно было просто съесть эту рыбу; жирное мясо могло бы долгое время поддерживать силы. Эти драгоценные вещи были набором экстренной помощи.

Яхна торжественно взяла рыбу и завернула её в полу куртки. Ей поручили по-настоящему ответственное дело, но душа бабушки, живущая в её сердце, придала ей уверенности, позволив взять на себя эту ответственность. Она поцеловала маму.

– Я позабочусь о них обо всех, – пообещала она.

– Я знаю. Теперь иди, и помоги всем подготовиться. Давай же.

Яхна схватила свой любимый гарпун и вышла из хижины вслед за Милло.

Партия охотников бодро грузила в сани сети, гарпуны, снасти, спальные мешки, изготовленные из шкур северного оленя, и другие припасы. Сани были сделаны крепко: им было уже десять лет; это была деревянная рама, установленная на длинных полозьях из бивня мамонта. Кнут и постромки были сделаны из плотной тюленьей шкуры, а вожжи, при помощи которых можно будет управлять костолобыми возчиками, были из кожи мамонта. Сани были полезны только ранней весной или поздней осенью, когда земля замерзала или была покрыта снегом; поздней весной и летом земля становилась слишком болотистой для бегунов, везущих сани. И в мире, где колесо ещё ожидало своего изобретения, а лошадь ещё не была приручена, эти сани из дерева и бивня были вершиной технологии перевозок.

Тем временем Руд бродил по лагерю костолобых в поисках возчиков.

Лагерь был лачугами на краю деревни людей. Хижины и хибары были такими же приземистыми и бесформенными, как и сами костолобые. Они просто торчали среди тундры, словно огромные кучи дерьма, а среди них тяжёлой поступью бродили взрослые и гротескно выглядящие дети. В местах вроде этого, где в Старом Свете ещё жили могучие костолобые, они делали свои простые инструменты и строили уродливые хижины – ровно так же, как это было на протяжении полумиллиона лет, со времени жизни Камешка и намного раньше. В отличие от людей, переживших взрыв культурного развития, на обширных пространствах и на протяжении огромного отрезка времени у костолобых не происходило никаких существенных изменений в технике изготовления вещей.

Ударами рукояти своего кнута Руд выбрал двух выглядящих достаточно сильными молодых самцов. Эти самцы пассивно последовали за ним и позволили запрячь себя в сани.

Вскоре сани были загружены. Всего лишь одним щелчком кнута Руд заставил костолобых везти их. Первые толчки, чтобы приподнять полозья саней с твёрдой земли, потребовали некоторых усилий. Костолобые были кривоногими и неуклюжими существами: их телосложение было предназначено для силы, а не для скорости. Но вскоре благодаря этим двум самцам сани уже шуршали по земле чуть быстрее обычной скорости ходьбы. Поездка охотников сопровождалась возгласами и выкриками.

Под мрачное гудение костяных флейт партия следовала по тундре километр за километром. Руд сидел на вершине тюков, уложенных в сани, держа кнут из выделанной шкуры наготове для спин костолобых. Милло с развевающимися волосами сидел возле отца.

Это была северная Франция. Партия охотников, отправившись в путь на юго-запад, к побережью Атлантики, прошла недалеко от будущего места расположения Парижа. Но граница произрастания лесов – широта, вблизи которой деревья могли вырастать выше – пролегала большей частью на много километров южнее этих мест. А невдалеке к северу отсюда находился край самого ледника. Иногда было слышно, как воет ветер, дующий с ледника – холодный воздух, растекающийся с самого полюса, сильный, непрерывный, не знающий усталости ветер, который начисто выдувал обширную холодную пустыню у основания ледников.

Земля выглядела, словно лоскутное одеяло белого и голубого цвета с вкраплениями ранней зелени. Возчики саней шипели, когда переезжали через деревья – карликовые ивы и берёзы, стелющиеся леса, которые цеплялись за землю, спасаясь от ветра. Слой земли был тонким – плёнка животворной почвы, лежащая поверх глубокого слоя вечной мерзлоты. Она была усеяна озёрами – многие из них были ещё замёрзшими, и голубоватым светом поблёскивал более толстый лёд, который не будет таять всё лето. Летние пруды, озёра и болота фактически были немногим больше, чем недолговечные линзы талой воды, разлитые по вечной мерзлоте.

Но весна наступала. В некоторых местах уже росла трава, а по земле бегала и деловито искала корм земляная белка.

Тундра была удивительно продуктивным местом. Растения насчитывали много видов злаков, осок, невысоких кустарников и травянистых растений вроде разных бобовых, маргариток и лютиков. Растения росли быстро и обильно всякий раз, когда получали такую возможность. И короткие сезоны роста различных растений не накладывались друг на друга, поэтому животные, преуспевшие в жизни в этих местах, каждый год могли кормиться долго и хорошо.

Эта сложная и разнообразная мозаика растительности поддерживала жизнь огромной популяции травоядных. В Восточной Европе и в Азии обитали бегемоты, дикие бараны и козлы, благородные олени, косули и лани, кабаны, ослы, волки, гиены и шакалы. На западе – здесь, в Европе, жили носороги, бизоны, кабаны, бараны, быки, лошади, северные олени, горные козлы, благородные олени и косули, антилопы, овцебыки, и великое множество хищников, среди которых пещерные медведи и львы, гиены, песцы и волки.

И ещё Яхна видела, как далеко на юге по земле, припорошенной снегом, шло стадо – здесь жили и мамонты.

Их стадо было огромным, они шагали тяжёлой неспешной поступью – целая стена тел, протянувшаяся от одного горизонта до другого. Они не были настоящим мигрирующим видом, но провели зиму, укрывшись в долинах на юге, где особенности местности вынуждали их собираться в огромные стада. Их шерсть была насыщенного чёрно-бурого цвета, но, когда они шли, слой остевых волос, которые росли на их хоботах и боках, развевался на ветру и поблёскивал золотом в лучах низкого весеннего солнца. Они напоминали скалы – большие скалы, покрытые шерстью. Но иногда кто-то из них вскидывал голову, и тогда мельком были видны хобот или изогнутые бивни, и слышался вибрирующий, безошибочно узнаваемый трубный рёв. Шерстистые мамонты стали наиболее успешными во всей древней родословной ветви слонов. Их можно было встретить на всём протяжении большого пояса тундры, который охватил кольцом полюс планеты, и они образовывали гигантское стадо, которое намного превзошло численностью любой другой вид хоботных, когда-либо живший на Земле.

На этих обширных безлесных землях, где по земле в открытую бродила такая огромная добыча, охота была таким же лёгким занятием для людей, каким будет всегда на протяжении всей их истории. Но времена уже менялись: лёд вскоре снова начнёт отступать. И люди, поняли они это, или ещё нет, уже начали изменять жизнь и землю, так же, как это было в Австралии.

Их поселения на земле были разбросаны далеко друг от друга, и жизнь казалась трудной. Но в каком-то смысле люди уже достигли вершины своего благополучия.

Во время путешествия охотники указывали друг другу особенности земли, каждый обрыв и горный хребет, каждую реку и озеро. У них у всех были названия, даже у дальних особенностей местности, и каждого выслушивали с уважением, поскольку тот делился знанием и подтверждал его. На этой едва пригодной для жизни земле точная информация ценилась высоко: знание земли означало процветание, а незнание сулило голод, поэтому знатоки ценились намного выше, чем заправилы.

Они также рассказывали истории и о животных, которых видели – как они жили, о чём думали и во что верили. Антропоморфизм, наделение животных личными качествами и характером, был мощным средством в руках охотника. Конечно же, мамонт или птица не думает о сборе пищи или о передвижении таким же образом, как человек, но, если представить себе, что они именно так и делают, можно было превосходно предсказать поведение животного.

Поэтому во время путешествия они всё время говорили, говорили и говорили.

Эта земля была домом Яхны, и в равной мере Руда, и его матери Яхны до него. Её люди владели ею – но не как собственностью, которой можно было бы распоряжаться; они владели ею так же, как владели собственными телами. Предки Яхны всегда жили здесь, бесчисленными поколениями, уходящими в бесконечный туман времени, когда, как говорят, люди явились на свет из огня и обмана. Яхна просто не могла представить себе никаких других мест.

Ровно в середине поездки партия остановилась.

В тайник в песчаниковом обрыве нанесло снегу. Руд бодро очистил снег взмахами рук, и раскопал большой кусок кожи нарвала с подкожным жиром, ещё сохранившимся на ней. Это мясо лежало там с прошлой осени, и значительную его часть уже успели пожрать случайно оказавшиеся здесь лисицы, чайки и вороны. Но Руд нарезал куски тонким каменным ножом, и вскоре все они жевали. Жёсткое, отчасти разложившееся мясо было роскошью. Оно имело собственное название, означающее нечто вроде «мясо-из-мёртвого». Оно было оставлено здесь в качестве тайника на случай непредвиденной ситуации, если партия путешественников окажется в трудном положении.

Двое костолобых самцов тяжело дышали, у них явно болели бёдра и неуклюжие колени. Им позволили некоторое время отдохнуть и пожевать куски мяса.

Охотники заговорили о пророчествах шамана. Маленький Милло пискнул:

– У меня был сон. Мне снилось, что я был большой чайкой. Во сне я упал в море. Оно было холодным. Подплыла большая рыба и съела меня. Было темно. А потом, потом…

Охотники слушали с серьёзными лицами и кивали.

Сны были важны. Каждый день люди должны были принимать решения: что пробовать собирать, на кого охотиться, каких животных преследовать, как могла измениться погода. Было важно правильно воспользоваться знаниями; следование неверным догадкам может быстро уморить голодом твою семью. Но их головы были полны подробных знаний о земле, о временах года, о растениях и поведении животных, приобретённых на протяжении всей жизни и извлечённых из опыта прошлых поколений. Поверх них находилась масса ежедневно поступающих сведений о погоде, о следах животных, которые требовали осмысления. Весь этот обширный, непостоянный, быстро изменяющийся массив данных следовало обрабатывать, чтобы не терять способности принимать решения быстро и уверенно.

В результате мышление охотников было в большей степени интуитивным, чем систематическим и дедуктивным. Сны, во время которых ум получал возможность бессознательно рассортировать и изучить все доступные данные, были существенной частью этой обработки данных. И благодаря своим песнопениям и танцам, трансам и ритуалам шаманы видели самые насыщенные сны среди всех людей.

Совпадение видений и гаданий шамана и снов Руда и Милло подтверждало их верность – это была важная информация, направляющая охотников. Это показывало, что их глубоко интуитивное понимание природы мира находилось в согласии.

Однако, подумала Яхна, Руд выглядел обеспокоенным. Когда он начал пинать костолобых по ногам, она подошла к нему.

– Папа? Ты выглядишь мрачным.

Он поглядел на неё сверху вниз, нахмурившись.

– Это всего лишь тот сон Милло. Вода, холод, темнота. Да, возможно, он видел сон об охоте на море, о рыбной ловле. Но… – он поднял голову и понюхал воздух. – Нос Милло умнее твоего или моего, дочка. Возможно, он учуял запах чего-то, что мы не можем почуять. Но мы уже приняли решение. Давай, пойдём и совершим вылазку в море.

Сильным ударом по ягодицам одного из самцов костолобых он снова заставил сани двигаться по мёрзлой земле. Милло, взгромоздившись на груду спальных мешков, визжал от радости.

Когда они добрались до побережья, Руд выпряг обоих костолобых и позволил им искать пищу на холодной земле. У них не было сил, чтобы сбежать, и даже не хватало ума, чтобы подумать о побеге.

Океан ещё был во льду.

В это время года лишь прибрежная полоса была полностью свободна от пакового льда. Но лёд прерывался разводьями, огромными открытыми пространствами чёрной воды, которые расходились от острия мыса. Охотники знали, что разводья образуются в этом месте каждый год из-за очертаний побережья – вот, почему они прибыли сюда.

Охотники нетерпеливо выбрались на морской лёд. Держа костяные гарпуны в руках, утеплённых рукавицами, Яхна и Милло поспешили вперёд, надеясь первыми добраться до тюленей.

Яхну окружали миниатюрные горные цепи, ледяные холмы, выпирающие на четыре или пять метров вверх. Ветер лениво гудел среди обломков ледяных кристаллов, а чайки кричали, высматривая рыбу. Когда море нетерпеливо вздувалось, его ледяная шкура стонала и ломалась; воздух был полон резких звуков. Но лёд был прочным: осенние штормы и приливные волны, огибая мыс, нагромоздили целые кучи огромных сломанных ледяных плит.

Руд и несколько других охотников собрались вокруг открытой воды, взволнованно крича. Сюда приплыл подышать нарвал, и охотников, возможно, ждёт превосходная добыча.

Но Милло, визгливо крича чайкой, бросился вперёд сквозь ледяной лабиринт. Яхна побежала за ним. Они оказались в месте, где воду покрывала корочка молодого сероватого льда. Но во льду были пробиты круглые дыры один или два шага в поперечнике.

Милло и Яхна подошли к дыре и заглянули в неё. В холодных водах жизнь била ключом. Яхна не могла разглядеть крохотный планктон, который тучами парил в воде, но ей были видны мелкие рыбы и похожие на креветок существа, которые им питались. В эти холодные, сухие и ветреные времена пыль, образующаяся на суше при эрозии, сдувалась ветром далеко в море, внося в воду соли железа; а железо, которого в океане вечно не хватало, стимулировало расцвет жизни.

Но вдруг Милло схватил её за руку и указал вдаль. Чуть дальше от моря, вблизи большой дыры, наполненной ледяной кашицей, на льду лежали тюлени. Это были бурые куски мягкой плоти; они совершенно расслабились, и мороз искрился на их шерсти. Тюленей всегда привлекали такие отверстиям, через них они могли дышать или выбираться на лёд, погреться на солнце.

Яхна затрепетала, осознавая открывшиеся им возможности.

С величайшей осторожностью, производя как можно меньше шума, Яхна и Милло двигались по льду. Если один из тюленей поднимал голову, они замирали на месте, приседая ко льду, пока тюлень не успокаивался опять. Тем временем усилился и загудел ветер. Яхне это было только на руку. В данный момент её не интересовала погода; для её глаз и ушей существовали лишь тюлени. Но ветер помогал маскировать хруст снега под их шагами.

Они почти были там, почти приблизились к тюленям настолько, что могли коснуться самых близких из них. Они занесли гарпуны.

В этот момент без всякого предупреждения ветер завыл, словно раненый зверь.