Текст книги "Охотники за Костями (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

* * *

Улыба подтолкнула своего ребенка. – Вперед, – прошептала она, – держись. Уже недалеко. – Она слышала лишь пыхтение, не крик – еще нет, это лишь вездесущая, поднятая чередой карабкающихся людей пыль мешала ей дышать. Сзади ручонки то и дело касались ее израненных ног, взывая приступы боли, но она держалась, не позволяя себе стонать. "Проклятый недоносок не нарочно, да. И почему у них такие большие глаза, и так жалобно глядят? Словно умирающие от голода щенки". – Ползи, малыш. Совсем недалеко…

Мальчик сзади помогал Тавосу Понду, чье лицо покрывали кровавые бинты. За ними полз Корик. Улыба слышала, как полукровка напевает одно и то же заклинание. Может быть, лишь оно удерживает беднягу от гибельной паники. Он же любит открытые саванны. Не душные, кривые тоннели, это точно.

А ее они не пугали. Знавала она и худшее. Недавно она жила еще хуже. Можно рассчитывать лишь на то, что под рукой – и пока впереди есть путь, есть и надежда, и шанс.

Если только парень или девка впереди не остановится. Еще толчок. – Вперед, подруга. Еще чуть – чуть…

* * *

Геслер тащился в полной темноте, слыша впереди стоны Тюльпана, а сзади сводящее с ума пение Хряся. Толстому солдату, чьи голые пятки Геслер то и дело задевал, приходилось нелегко. Тюльпан протискивался по узкому лазу, сдирая кожу, оставляя за собой явственный запах крови. Хриплый кашель… нет, не кашель…

– Бездна тебя забери, Тюльпан, – прошипел Геслер. – Что тут смешного?

– Щекотка, – пропыхтел тот. – Ты. Щекочешь. Мне. Пятки.

– А ты ползи быстрее, идиот!

Сзади Хрясь все тянул дурацкую песню:

 
А я грю, я грю деревья встали в строй
Корни вырвали из мокрой из земли
И по ветру машут мохом бородой
Замутили глиной д воду на мели
До зари вонючей жабами ползли
Там на брюхах мы пиявок развели
Их задавишь – из хвоста полезет гной
В рот польется желтою струей
Вшей вкусней
Вшей вкусней
Ихний сок вкуснее вшей!
 

Геслеру хотелось завыть, как уже выл кто-то впереди. Завыть… но не хватало дыхания – дно было слишком близко, слишком воняло – некогда прохладный, гладящий кожу воздух смердел потом, мочой и Худ знает чем еще. Лицо Правда возвращалось к нему, стояло перед глазами как жуткое обвинение. Геслер и Буян провели рекрута через все проклятое восстание. Сохранили жизнь, показали способы оставаться в живых в этом Худом клятом мире.

"И что он сделал? Вбежал в горящий дворец. С полудюжиной долбашек за спиной. Боги, в одном он был прав – пламя его не взяло, он заслонил собой вход и тем спас всех. На время. Отразил бурю. Спас всех…"

Вокруг были обожженные, израненные солдаты. Каждая порция воздуха, вдыхаемая в опаленные легкие, вызывала приступы кашля. "Но не у меня". Он мог чувствовать божка этой огненной бури. Мог ощутить гнев ребенка, понявшего, что вскоре ему придется умереть. "Отлично. Ничего иного ты не заслужил". Огонь ему не вредит, но это же не значит, что нужно склониться перед ним в мольбе? Он ничего не просил. Ни он, ни Буян, ни Правд – и Правд уже мертв. О даже не ожидал…

 
А я грю, я грю мост выдернул быки
Камень ноги штукатурка белый зад
И с него д хвостами машут барсуки
И танцуют и зовут меня назад
На веревки мы завили виноград
Глиной ухи залепили невпопад
Барсуков словили, вырвали кишки
И набили жиром полные горшки
Вшей вкусней
Вшей вкусней
Ихний жир вкуснее вшей!
 

"Если мы выберемся, первым делом сверну его тощую шею. Верховный маршал? О боги…"

А я грю, я грю что башня ведьмака…

* * *

Капрал Тарр тянул Балгрида за руки и не обращал внимания на его вопли. Удивительно, как магу удалось остаться толстым за время бесконечного похода. Увы, сейчас толщина окажется роковой. Однако сало можно протащить там, где не пройдет кусок мяса. Хоть какая-то надежда.

– Ты оторвешь мне руки! – заорал Балгрид, когда Тарр протащил его сквозь трещину.

– Ты застрял, – отвечал Тарр. – Урб идет сзади, у него нож. Ого, да он его достал…

Сзади раздался глухой голос: – Чертовски верно. Я тебя порежу как кабана, маг. Клянусь.

Хуже всего тьма – не говоря уж о пауках, скорпионах и многоножках. Именно темнота вгрызалась в душевное здравие Тарра, жевала его. У Бутыла хоть есть возможность видеть глазами крысы. Ведь крысы видят во тьме? Или, может, нет? Может, просто тыкаются носом, усами, слушают. Может, они слишком глупы, чтобы сойти с ума…

"Ох, они уже безумны. Нас ведет безумная крыса…"

– Я снова застрял. Боги, не могу двинуться!!!

– Хватит вопить, – сказал Тарр, снова разворачиваясь назад. Потянул за руки ведомого: – Слышал, Балгрид?

– Что? ЧТО?!

– Сам не понял. Кажись, Урб затачивает ножик.

Маг рванулся вперед, дергая ногами и вцепляясь ногтями в стены.

* * *

– Ты снова остановился, – буркнул Бальзам ползущему впереди ребенку. – Тебя ящерицы съедят. Заживо. Всех нас заживо съедят. Это же могильные ящерицы, клятый сосунок. Знаешь, на что они способны? Я тебе расскажу, на что. Они жрут человечину. Вот почему их зовут могильными. И от живого мясца не откажутся…

– Ради Худа! – застонал сзади Мертвяк. – Сержант… не надо так…

– Заткни хлебало! Он еще ползет, так? О да, ползет. Могильные ящерицы, недоносок! О да!

– Надеюсь, сержант, у тебя нет племяшей.

– Ты стал хуже, чем Наоборот. Капрал, кончай бубнить. Хочу новый взвод…

– Никто с тобой не пойдет после такого…

– Ты ничего не понимаешь, Мертвяк.

– Будь я тем ребенком, что ползет впереди – обкакался бы тебе в лицо.

– Тихо! Не подавай ему совета. Идиот! Сделаешь такое, парень, и я привяжу тебя здесь, на поживу могильным…

– Слушай меня, малыш! – зычно крикнул Мертвяк. – Эти могильные ящерицы длиной с твой мизинчик. Бальзам просто…

– Я тебя на вертел насажу, Мертвяк. Клянусь!

* * *

Корабб Бхилан Зену'алас заставлял себя ползти. Малазанин позади хрипел – единственное доказательство, что он еще жив. Им удалось опустить одну из медных панелей на яму. Руки обожгли – глубокие ожоги, боль не утихает – Кораббу казалось, что ладони у него мягкие как воск, принимают форму камней и ступеней.

Никогда он не чувствовал такой обжигающей боли. Тело его покрыто потом, конечности дрожат, сердце бьется, словно запертый в клетке зверь.

Он пролез сквозь узкое место и упал на что-то вроде мостовой. При этом голова задевала за каменные руины. Он скользнул вперед, как ящерица, и услышал: сержант лезет следом.

И тут почва содрогнулась, взлетела пыль, плотная как песок. Грохот, еще и еще содрогания, шум сверху. Сзади пронесся поток обжигающе горячего воздуха. Гарь, пыль…

– Вперед! – завопил Смычок. – Пока потолок не…

Корабб протянул руку назад, пошарил – и схватил руку малазанина. Солдата погреб под собой мусор, он задыхался под весом обломков. Корабб тянул все сильней.

Малазанин дико вскрикнул. Корабб вытащил его, посыпались кирпичи, снова поднялась пыль.

– Идем! – зашипел он. – Впереди яма, сержант – выгребная яма – все уже спустились. Хватай за лодыжки…

Сквозняк оттеснял жар ко входу.

Корабб нырнул в яму головой вперед, таща за собой Смычка.

* * *

Крыса нашла вертикальную шахту, с достаточно неровными для ее лапок стенками. Ветер завывал, нес сухие листья, пыль и мертвых насекомых. Животное спускалось вниз. Бутыл лег на уступ, вгляделся в шахту. Пыль вызывала слезы.

Ничего он не увидел. Бросил вниз кусок камня, стараясь не задеть крысу. Едущая на ней душа ощутила движение. Красные ушки напряглись, вслушались. Четыре удара человеческого сердца – и снизу донесся слабый стук камня о камень. Еще, и еще… и тишина. "О боги…"

– Что-то не так? – сказал сзади Каракатица.

– Шахта идет вниз, очень далеко.

– Мы можем спускаться?

– Крыса смогла.

– А ширина?

– Не очень широкая, а ниже еще сужается.

– У нас раненые. Хеллиан всё ещё без сознания.

Бутыл кивнул. – Сделай перекличку – я хочу знать, сколько человек сможет спуститься. Мне показалось, или храм за нами провалился?

Каракатица повертел головой, приказал рассчитаться и послать ему веревки и ремни. Снова повернулся к магу. – Да. Упал. Ветер ворвался сюда. Хвала Худу, сквозняк его отбил – мы все задохнулись бы.

"Ну, еще не поздно… Мы не прошли…"

– Знаю, о чем ты думаешь.

– Да ну?

– Думаешь, есть ли бог у крыс. Надеюсь, что есть. Надеюсь, ты молишься горячо и искренне.

Крысиный бог. Может быть. "Трудно сказать, что думают животные. Они не словами мыслят". – Полагаю, один из нас, сильный и крупный, может стать "краном" над шахтой. Поможет другим спускаться.

– Да, если у нас хватит веревок и ремней. Тюльпан, или тот другой капрал. Урб. Но мимо них никто не протиснется.

"Знаю". – Я попробую слазать вниз.

– Где крыса?

– Глубоко. Она долезла до дна. Ждет. А, вот, пошла. – Открывая садок Тюр, чтобы осветить темноту, он подполз к самому краю. Противоположная стенка казалась частью мощного здания – камни были искусно отесаны и скреплены. Попадались куски штукатурки. В середине почти горизонтально шел фриз. Та стенка была совершенно гладкой, и сужение шахты вызывали выступы на стене под Бутылом – фрагменты сложной лепнины на более грубой поверхности. Странное смешение стилей – ведь эти два здания стояли рядом. Однако оба здания без повреждений выдержали века под развалинами поздних поселений, под гнетом песка и камней. – Ладно, – сказал он подобравшемуся ближе Каракатице, – все не так уж плохо.

– Тебе сколько лет? Двадцать? Ни одной раны, тонкий как копье…

– Да, тут ты прав. – Бутыл высунулся дальше, вынес правую ногу за край. Оперся на выступ, осторожно спустился до уровня живота. – Проклятие, мои ноги не такие длин…

Выступ треснул – он вдруг понял, что это всего лишь гнилая доска – и маг скользнул вниз.

Он падал, дергая ногами, растопырив руки по сторонам. Грубые камни царапали спину; какой-то выступ ударил по затылку. Голова дернулась вперед. И тут ноги ощутили противоположную стенку провала.

Его перевернуло. Вниз головой…

" О Худ…"

Вдруг что-то задержало его. Треск, все новые рывки, тормозящие падение.

"Боги, это паутина…"

Плечо застряло, и это снова перевернуло его вверх головой. Он задрыгал ногами, ощутил под стопой штукатурку. Правая рука, ухватилась за выступ, но он, словно губка, промялся под скорчившимися пальцами. Вторая нога коснулась стены; он вытянул ноги, пока не уперся спиной в неровный камень.

Отовсюду сбегались пауки, большие – как вытянутая рука.

Бутыл замер, стараясь даже не дышать.

Лысые, коротконогие, бледно – янтарного цвета – он заметил, что твари светятся изнутри, как будто фонари в толстой, золотистой оболочке. Они облепили его тело. Высоко вверху безнадежно и испуганно взывал Каракатица.

Бутыл потянулся разумом – и отпрянул, коснувшись слепой паучьей ярости. Вспышки воспоминаний – крыса – излюбленная добыча – как-то пробралась через все ловушки, незримо пролезла мимо, не зная, что на нее смотрят сотни глаз. А теперь… этот.

Сердце застучало в груди. Колдун попытался снова. Вроде разума – улья, нет, большой семьи – они могут склеиваться, обмениваться пищей – когда ест один, едят все. Они никогда не видели света, кроме внутреннего, и до сей поры не ощущали ветра. "Испуганы… но, слава Худу, не голодны". Он попытался их успокоить и снова отпрянул: движение прекратилось, все внимание устремилось к нему! Скребущие по телу лапы замерли, твердые когти впились в кожу.

Тихо. Нет нужны бояться. Случайность. Случится еще не раз, и тут ничего не поделаешь. Лучше вам всем идти по домам. Скоро вернется тишина, мы пройдем мимо, потом ветер кончится. Вы построите новые сети. Мир… прошу…

Они не соглашались.

Ветер вдруг утих. Сверху спустился клубок жара.

"Бежать!" Он построил в воображении картину пожара, припомнив умирающих людей, разрушение…

Пауки побежали. Три удара сердца – и он остался один. К коже липли лишь куски жилистых сетей, обрывки паутин. Вниз закапала кровь – из подошв, из предплечий.

"Проклятие. Кажется, мне досталось. Боль нарастает – все болит. Слишком…"

Сознание уходило.

Сверху донеслось: – Бутыл!

Он зашевелился, моргнул. Сколько же он здесь висит?

– Я здесь, Каракатица! Лезу вниз. Думаю, недалеко осталось! – Морщась от боли, он начал двигать ногами – место довольно узкое, он мог ползти, упираясь в обе стены. Бутыл вздохнул, когда смог встать и оторвать спину от камня.

Нечто ударилось о правое плечо, ожгло кожу. Он присел, ощутив, как предмет скользнул вдоль груди. Петля на веревке.

Сверху: – Я слезаю!

* * *

– Корик позвал сзади: – Шип, ты еще с нами?

Названный солдат что-то бормотал – они все успели познать нежданный ужас. Ужас остановки. Движение означало сохранение здравого рассудка – ведь оно означало, что где-то там, впереди, ползет Бутыл, отыскивает путь. Едва все встали, по цепочке пополз страх, начал хвататься своими щупальцами за глотки и душить.

Вопли, панические удары о твердые, недвижные камни и кирпичи. Руки хватались за ноги находящихся впереди. Рождалось безумие.

Затем раздались голоса спереди: там нашли шахту, нужны веревки, пояса, перевязи – придется лезть вниз.

Впереди еще есть путь!

Корик безостановочно бормотал свое заклинание. Песнь Детской Смерти, сетийский ритуал перехода из отрочества во взрослую жизнь. Ритуал этот включал – и для мальчиков, и для девочек – могильное бревно (выдолбленный гроб) и ночное пребывание в семейном склепе. Похороны заживо – чтобы умерло дитя, чтобы родился взрослый человек. Тест на дух безумия, на червей, живущих в каждом, свернувшихся в основании черепа, туго стягивающих позвоночник. Червей, всегда готовых проснуться, выползти, прогрызть путь в черепную коробку. Наслать бормотание, рыдание, дикий смех – или все разом.

Он пережил ту ночь. Он победил червей.

Все, что нужно для сегодняшнего дня. У него есть все нужное.

Он слышал, как черви жрут солдат впереди и солдат сзади. Черви перескакивали и в детей. Для поддавшегося страху человека нет худшего кошмара, чем ставший свидетелем его слабости ребенок. Это способно лишить всякой надежды, всякой веры.

Корик не мог спасти никого из них. Не мог передать песнь, ведь они не понимали ее значения, они не проводили ночь в гробе. И он понимал, что скоро люди вокруг начнут умирать, или же безумие полностью пожрет их разумы, навсегда – и это принесет смерть все остальным. Каждому.

Черви отступили, и он слышал лишь рыдания – не сумасшедшие, но облегченные. Рыдания, бормотания. Он понимал, что они почуяли вкус, оставленный червями, и молились: "Больше никогда. Не подходите, прошу. Никогда больше".

– Капрал Шип?

– Ч – ч – что, черт тебя?

– Хром. Как он? Я его искал ногой, коснулся вроде бы руки… но он не шевелится. Ты можешь слазать вперед, поглядеть?

– Его вырубило.

– Почему?

– Я пролез вперед и ударил его головой о стену. Чтобы не вопил.

– Ты уверен, что он жив?

– Хром? У него череп тверже камня.

Корик услышал шум сзади. – Ну что?

– Я докажу. Давай – ка согнем сломанную ногу…

Хром завопил.

– Рад, что ты вернулся, – сказал Шип.

– Прочь от меня, урод!

– Это не я паниковал. В следующий раз, как только вздумаешь паниковать, вспомни, что я совсем рядом…

– Когда – нибудь я тебя убью, капрал…

– Как пожелаешь. Только не паникуй.

Корик вспомнил странные звуки, которые слышал недавно со стороны Шипа, но промолчал.

Послышалось сопение. В руки Корику всунули груду веревок и кожаных ремней, по большей части обожженных. Он подтянул ее вперед и передал мальчишке, скорчившемуся позади Тавоса Понда. – Отдай дальше, паренек.

– Ты, – ответил мальчик. – Я слышал тебя. Я слушал.

– И тебе было хорошо, не так ли?

– Да.

– Я научу. В следующий раз.

– Да.

* * *

Кто-то выкрикнул приказ, прорезавшись сквозь лихорадку ужаса, и солдаты начали отвечать, стягивая с себя все, что могло служить веревкой. Дрожа под слоем замерзшего пота, Тарр уперся лбом в камни под собой, втянул запах пыли, смешанный с запахом недавнего своего страха. Когда связка дошла до него, он передал ее дальше, присоединив к жалкой коллекции останки своей перевязи.

Теперь у них, по крайней мере, есть резон ждать. Они стоят не потому, что Бутыл не нашел пути.

Держаться хоть за что-то. Он молился, чтобы этого хватило.

Хотел бы я снова шагать по пустыне, – прошептал сзади Балгрид. – Дорога, и такой простор по бокам…

– Слышу, – ответил Тарр. – Но я помню, как ты тогда бранился. Сухота, солнце…

– Солнце. Ха! Я так прожарился, что солнца бояться нечего. Боги, я стану на него молиться, попомни. Если свобода – это бог, Тарр…

"Если бы свобода была богом. Какая интересная мысль…"

* * *

– Слава Худу, что вопли прекратились, – сказал Бальзам, шлепая по чему-то, ползущему по телу и щекочущему кожу. Словно сыпь от жары. Забавно…

– Сержант, – проговорил Мертвяк, – это ты громче всех вопил.

– Тише. Чертов лжец. Это не я, это ребенок передо мной.

– Да ну? Не знал, что он знает дальхонезский…

– Капрал, я тебя проткну. Еще одно слово… клянусь. Боги, что за зуд, словно я вывозился в "дурацкой пыльце".

– Ты подцепил это от паники. Называется "пот страха". Ты хоть не обделался? Воняет…

– Мертвяк, я вытаскиваю нож. Ты понял? Остается только повернуться – и ты больше не станешь бормотать.

– Ты потерял нож. В храме…

– Отлично! Я тебя залягаю до смерти!

– Тогда давай сейчас. Не хочу ползти через твою лужу…

* * *

– Войну выигрывает жар, – сказал Корабб.

– Да, – слабым, ломким голосом отозвался сзади сержант Смычок. – Вот.

Что-то коснулось ноги Корабба. Он протянул руку и нащупал конец веревки. – Ты ее тащил?

– Она обвязана вокруг пояса. Видел, что Улыба ее бросила около храма – не удивительно, ведь пенька уже дымилась…

Потянув веревку, Корабб ощутил на ней что-то склизкое, теплое. – Кровь? Ты истекаешь кровью?

– Пустяки. Я в порядке.

Корабб пополз вперед – между ним и передним солдатом, по имени Наоборот, оставалось пространство. Корабб мог бы ползти быстрее, но не хотел оставлять раненого сержанта. Враг или нет, такого делать нельзя.

Он считал, что все они монстры, трусы и зверье. Он слышал, что они едят трупы сородичей. Но нет, это просто люди. Ничем не отличаются от самого Корабба. "Тирания лежит у трона императрицы. А эти… это просто солдаты. Всего лишь". Уйди он с Леоменом – понять такое не довелось бы. Он держался бы прежней яростной ненависти ко всем малазанам и всему малазанскому.

И вот сейчас… Человек позади умирает. Фалариец по рождению – еще одно завоеванное империей место. Умирает, и к нему даже нельзя подобраться. Не сейчас.

– Эй, – прохрипел он Наобороту. – Передай это.

– Худ побери, настоящая веревка!

– Да. Передавай скорее.

– Не приказывай мне, ублюдок. Ты пленник. Помни.

Корабб отполз.

Жара нарастала, пожирала все сочившиеся снизу струйки свежего воздуха. Долго им не выдержать. "Нужно ползти".

Смычок пробормотал: – Ты что-то сказал, Корабб?

– Нет. Ничего особенного.

* * *

Сверху доносились звуки – это Каракатица спускался по наспех связанной веревке, тяжело дыша, сопя. Бутыл стоял на осыпающемся дне провала. Трещина рядом плотно запечатана. Он тревожно шарил руками по стенкам. Крыса? А, вот… рука провалилась в полость с холодным воздухом. Край гладкого здания. Арка. Боги, что это за дом? Арка, держащая вес двух или трех этажей из камня. Ни стена, ни арка не прогнулись за все это время. "А вдруг легенды правдивы? И'Гатан некогда был первым из святых городов, величайшим городом мира. Когда он умер, при Великой Резне, ни один дом не был тронут, все осталось стоять. Они стояли, пока не были погребены песками".

Он пригнулся и ногами вперед нырнул в арку, сразу ощутив что-то – мусор? – почти заполнившее комнату. Обломки катались и сдвигались, трещали под сапогами.

Крыса подскочила, испуганная устроенным Бутылом шумом. Он потянулся и снова захватил своей волей душу зверька. – Тише, малышка. Надо работать… – Голос вдруг угас.

Он лежал на рядах сосудов, уложенных в штабели почти до потолка. Ощупав их руками, колдун понял, что высокие амфоры запечатаны, покрыты железными крышками; края и верхушки крышек исчерчены причудливыми узорами. Керамика хорошо обожжена. Услышав призывный крик спустившегося Каракатицы, Бутыл побрел к центру комнаты. Крыса скользнула в другую арку, маг ощутил, как она лезет вниз, потом не спеша идет по ровному, свободному от обломков полу.

Схватившись за край одной из крышек, он попытался убрать ее. Но запечатана амфора была плотно, ему не удалось поднять крышку. Тогда он попытался вращать ее влево, затем вправо. Ничего. Он потянул вверх изо всех сил. Крышка сдвинулась. Посыпался сухой воск. Маг потянул снова, но крышка не отходила. Тогда он снова начал вращать ее влево – и понял, что с каждым поворотом она поднимается. Он нащупал пальцем запачканную воском спиральную нарезку на освобожденном горлышке. Еще два витка – и железный колпачок упал.

Комнату затопил жгучий, пряный запах.

"Я знаю этот запах… Мед. Эти штуки полны меда". Сколько же они ждут здесь, спрятанные людьми, давно обратившимися во прах? Он сунул руку в горлышко и почти сразу рука погрузилась в холодное, густое содержимое. Бальзам для ноющих ожогов – и утешение вдруг проснувшегося голода.

– Бутыл?

– Сюда. Я в большой комнате у ровной стены. Каракатица, здесь кувшины, сотни амфор. Полных меда. – Он вытащил руку и лизнул кончики пальцев. – Боги, да он свежий. Смажь ожоги, Каракатица…

– Только если ты обещаешь, что дальше мы не полезем через муравейник.

– Внизу нет муравьев. Сколько с нами?

– Все, что спустились.

– Смычок?

– Он еще жив, хотя жар чуть его не схватил.

– Значит, веревок хватило. Хорошо.

– Да уж. Пока они держат. Похоже, Урб решил стащить Хеллиан на спине.

– Они будут следующими?

– Да. Как снять крышку?

– Вращай против. Вращай и вращай.

– Бутыл услышал, как сапер возится с другой амфорой. – Он свежий, так что не может быть очень старым.

– Знаки на крышках… Карак, я не могу их видеть, но могу ощупывать. У моей бабушки был ритуальный сосуд для магии – там те же знаки. Если не ошибаюсь, Карак, это джагутская работа.

– ЧТО?

– Но сами сосуды из Первой Империи. Проведи рукой по стенкам. Гладкая как яичная скорлупа – если бы был свет, клянусь, она оказалась бы небесно – голубой. При хорошей закупорке…

– Я все еще чувствую аромат цветов.

– Знаю.

– А ты толкуешь о тысячах и тысячах лет.

– Да.

– Где твоя любимая крыса?

– Отыскивает путь. Напротив другая комната, пустая – то есть мы можем пройти туда и искать следующие…

– Что-то не так?

Бутыл покачал головой: – Ничего. Просто чувствую себя… странно. Прикоснулся спиной к стене – она онемела…

– Дыханье Худа, в меде какой-то мак? Я тоже начал… боги, голова кружится.

– Да, лучше сказать остальным.

Бутыл ничего не видел вокруг, но ему казалось, что мир вращается, кружится. Сердце ускорило бег. "Дерьмо!" Он полез к следующей арке. Попытался втащить себя за нее – и упал.

Удар о камни показался далеким, хотя он явно падал не менее двух саженей. Он как бы вспомнил громкий треск, шлепок… сообразив, что это его макушка ударилась о плиты…

Сверху на него упал Каракатица и перекатился, громко охнув.

Бутыл нахмурился. Пошарил руками по полу. "Крыса… где она… Пропала. Я потерял ее. О нет, я потерял ее!"

Миг спустя он потерял и все остальное.

* * *

Корабб протащил бесчувственного Смычка по последнему отрезку тоннеля. Ощупал уступ, найдя веревку, свисающую от трех связанных вместе ножен, услышал неясные голоса далеко снизу. Жар клубился вокруг, словно змеи; он с трудом подтянул малазанина к краю.

Схватил веревку, начал втягивать.

Нижняя треть вся состояла из узлов – ее связали из ремней и портупей. Он проверил каждый узел, тщательно, но не нашел слабых звеньев. Корабб спутал руки малазанина у запястий и локтей, затем связал ноги – при этом ощупал покрытые запекшейся кровью раны от копий, обнаружив, что все бинты потерялись по дороге. Пропустив свою голову и левое плечо между рук Смычка, он привязал тело к себе, схватился за веревку и начал спуск.

Он почти падал, потому что размер шахты оказался слишком большим и ноги едва касались стены. Руки все больше слабели. Но тут под ногой оказался выступ, на который можно было опереться. Ниже лаз сужался. Корабб смог отдохнуть.

Боль ожогов, тяжелый стук сердца, хрип дыхания. Вскоре он возобновил спуск. Теперь лезть было легче – шахта становилась все уже.

Наконец он был внизу. Слева раздалось нечто вроде хихиканья, быстро затихшего.

Он пошарил рукой в том направлении и нашел арку. Кинул туда конец веревки и услышал, как она ударилась о тело.

"Все уснули. Неудивительно. Я и сам готов уснуть".

Он отвязал Смычка и ощупал всё вокруг. Ноги стоят на качающихся кувшинах, со всех сторон храп, тихое дыхание – и сладкий, приторный запах. Он протащил Смычка поближе.

Мед. Много кувшинов меда. "Думаю, полезно для ожогов. И для ран". Найдя открытый сосуд, Корабб извлек пригоршню меда и начал наносить жидкость на колотые раны сержанта. Смазал ожоги – Смычка и свои. И уселся. Блаженное онемение захватило тело.

"Ох, этот мед… это Карелбара – богоносец. Ох…"

* * *

Кулак Кенеб вышел на утренний свет, встал и замигал, оглядывая хаос палаток, по большей части подпаленных, и солдат – бредущих, качающихся или стоящих, уставившись через выжженное поле на город. И'Гатан, мутный в потоках вздымающегося жара, бесформенная могила, оплывающая на склоны своего холма. Там и тут еще вспыхивали огни, выстреливали языки пламени, вначале бледно – оранжевые, потом тускло – красные.

Воздух был полон праха. Прах падал, словно снег.

Трудно дышать. У него проблемы со слухом – тот огненный шторм все ревет в ушах, и голод его не утолен. Как долго длилась буря? День? Два дня?

Рядом были целители. Ведьмы с мазями, владеющие Деналом лекари из армии. Сплетение голосов – заклинания, шепот, иногда реальный, иногда воображаемый.

Он подумал о жене. Сельв была далеко от проклятого континента, в безопасности родного имения на Квон Тали. Кесен и Ванеб, детишки. Они же выжили? Он был уверен, что выжили. Воспоминание было слишком сильным, чтобы сомневаться. Тот ассасин Калам, он что-то сделал с ними.

Сельв. Они жили врозь два года перед восстанием, два года – два? – проведенные в гарнизоне, на Семиградье. Мятеж заставил их отринуть ссоры ради спасения себя и детей. Он подозревал, что она не скучает; а вот дети… Он подозревал, что она уже нашла себе другого, любовника, и его возвращение – последнее, о чем она мечтает.

Ну, в жизни может быть и худшее. Он вспомнил о солдатах с жестокими ожогами – о боги, как они кричали.

Кенеб уставился на город. Он ненавидел его всей душой.

Пес Крюк лег рядом. Миг спустя появился и Гриб. – Отец, ты знаешь, что родится отсюда? Знаешь?

– Откуда, Гриб?

Мальчик показал голой, покрытой пеплом рукой на И'Гатан: – Она хочет, чтобы мы ушли. Как можно скорее. – Он ткнул в восходящее солнце. – Видите ли, там чума на востоке. Итак. Мы идем на запад. Найти корабли. Но я уже знаю ответ. Чтобы найти то, что внутри, нужно убрать все внешнее. Так?

– Нет, Гриб, я не понимаю тебя.

В поле его зрения показалась обнюхивающая землю хенгезская собачонка Мошка. Она начала бешено копать, будто впав в безумие. Пыль полетела во все стороны.

– Что-то погребено, – сказал смотрящий на собачку Гриб.

– Думаю, да.

– Но она не желает видеть. – Мальчик глянул на Кенеба. – Как и ты.

Гриб побежал прочь, Крюк увязался за ним. Мошка все рылась в земле, фыркая и чихая.

Кенеб нахмурился, пытаясь припомнить… Что же такое Гриб говорил недавно – в ночь атаки? Перед тем, как рок обрушился на них? Нет ли в словах паренька скрытого предупреждения? Он не мог понять – мир до пожара казался рассудку обратившимся во прах, в ничто. Трудно было даже вспомнить имена жены и детей. "Не понимаю. Что со мной?"

* * *

В командном шатре Адъюнкт стояла перед Нилом и Нетер. Кулак Блистиг прислонился к стенке – он едва мог стоять. Тавора приказала заниматься целением – размещать госпитали, руководить владеющими Деналом, ведьмами и ведунами. Два дня и одна ночь – или две ночи? – он с трудом мог припомнить хаос тех звонов, что последовали за ночью штурма. Если бы не подчиненные офицеры, его явно отстранили бы от командования еще до рассвета. Душа тонула в пропастях Бездны.

Блистиг не был до конца уверен, что она выкарабкалась.

Нил говорил монотонным голосом – слишком длительное использование магии сделало его подавленным. – … только смерть и жара. Те, что смогли сбежать – их страдания оглушили меня – они довели духов до безумия. Духи бегут, обрывая цепи. Они проклинают нас за рану земли, за свершенные преступления…

– Это не наши преступления, – бросила, отворачиваясь, Адъюнкт. Ее взор нашел Блистига. – Скольких мы потеряли сегодня, Кулак?

– Тридцать одного, Адъюнкт. Но ведьмы говорят, что за ними последуют немногие. Тяжелораненые умерли, остальные выживут.

– Начинайте приготовления к походу. У нас хватает телег?

– Если солдаты понесут свой рацион сами. Кстати, пищи не хватит – нам придется жевать ремни, если не найти новые припасы.

– Насколько ее хватит?

– На неделю, если начать экономию. Адъюнкт, куда мы идем?

Взор ее затуманился. – Чума оказалась… особо заразной. Думаю, это зараза самой Повелительницы, поцелуй богини. У нас мало целителей…

– Лофал?

Нил покачал головой: – Город уже поражен, Кулак.

– Сотка, – сказала Адъюнкт. – Жемчуг доложил, что адмирал Нок не смог поставить флот и транспорты в доки к востоку от Ашока и полуострова Маадил, так что вынужден огибать его. Его ждут в Сотке через девять дней, ведь он зайдет за водой в Таксилу или Кольцо.

– Девять дней? – воскликнул Блистиг. – Если чума уже в Лофале…

– Теперь время наш враг, – отозвалась Адъюнкт. – Кулак, приказываю снимать лагерь. Как можно скорее. Восстание подавлено. Теперь наша задача – выжить. – Она поглядела на него. – Желаю выйти на тракт сегодня ночью.

– Сегодня? Да, Адъюнкт. Я поспешу. – Он отдал честь и вышел. За входом встал и заморгал, не сразу придя в себя и вспомнив приказ.

* * *

Едва шаги Кулака затихли вдали, Адъюнкт повернулась к Нетер. – Госпожа Чума. Нетер, почему здесь? Сейчас?

Виканская ведьма пожала плечами: – Вы просите измерить замысел богини, Адъюнкт? Безнадежное дело. У нее может и не быть побудительных причин. Ведь чума – ее основное свойство. Она порождает ее. – Нетер замолчала, покачав головой.

– Адъюнкт, – вступил в разговор Нил, – вы получили свою победу. Императрица будет довольна. Должна быть. Нам нужен отдых…

– Жемчуг сообщает, что Леомен не мертв.

Виканы промолчали. Адъюнкт повернулась к ним. – Так вы оба знали это?

– Его забрали, – ответил Нил. – Богиня.

– Какая богиня? Полиэль?

– Нет. Королева Снов.

– Повелительница гадания? Какой ей прок от Леомена Молотильщика?

Нил дернул плечом.

Снаружи застучали копыта; миг спустя в шатер вошел Темул. Он был покрыт пылью, вытирал кровь с трех параллельных царапин на лице. В руках он нес растрепанную девчонку. – Нашли, Адъюнкт.

– Где?

– Пыталась забраться в развалины. Она потеряла разум.