Текст книги "Охотники за Костями (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

– Но вы же назвали их игроками, не врагами. Мне кажется, вы изменили угол зрения. Это от роли Владыки Фатида?

– Хм, я и не думал. Игроки. Враги. Есть разница?

– Первое слово подразумевает… манипуляции.

– И вы хорошо понимаете их.

– Да.

– Котиллион все еще владеет вами?

– Да, но не так… откровенно.

– Теперь вы одна из его доверенных агентов, служительница Тени. Ассасин, ведь ассасином вы были и раньше.

Она подняла взор. – И к чему вы ведете?

– Сам не уверен. Просто пытаюсь привыкнуть к вам, понять, какую миссию вы сейчас выполняете.

– Если хотите деталей, лучше поговорите с самим Котиллионом.

– Я раздумываю.

– Ганоэс, Паран, ради этого вы пересекли океан?

– Нет. Как я уже сказал, мы на войне. Я не проводил время зря перед осадой Коралла. Я отыскивал игроков… и среди них подлинных врагов.

– Ваших?

– Мира.

– Думаю, вы всех убьете.

Он вроде бы моргнул – лицо было опущено к бокалу. – На короткое время, Апсалар, ты была невинной. Даже наивной.

– Между одержанием со стороны бога и пробуждением неких воспоминаний.

– Я гадаю, что породило такой цинизм?

– Цинизм? Вы твердите о мире, но дважды сказали, что воюете. Провели месяцы, изучая все лжи грядущей битвы. Но подозреваю, что даже вы не осознаете всего масштаба конфликта, того конфликта, в который мы вовлечены.

– Вы правы. Потому я и желал поговорить.

– Мы можем оказаться по разные стороны, Ганоэс Паран.

– Можем. Но я так не думаю.

Она промолчала.

Паран вновь наполнил кубки вином. – Пантеон разделился. Увечный Бог нашел союзников.

– Почему?

– Почему? Ну… я не знаю. Сочувствие?

– Это ему научился Скованный?

– Тоже не знаю.

– Месяцы изучения? – Она подняла брови.

Он рассмеялся. Такая реакция очень ее обрадовала.

– Вы совершенно правы, – сказала Апсалар. – Мы не враги.

– По этому "мы" я заключаю, что вы говорите за Темного Трона и Котиллиона.

– Насколько это возможно… а я могу не все. Никому не измерить глубину разума Амманаса. Да даже и Котиллиона. МНЕ явно не измерить. Но он показал… умение сдерживаться.

– Да, это у него есть. Если подумать, удивительно.

– Темный Трон размышлял над полем грядущей битвы годы, если не десятки лет.

Он хмыкнул и состроил кислую гримасу: – Тоже верно.

– Какая у вас роль, Ганоэс Паран? Какую роль вы хотите сыграть?

– Я благословил Увечного Бога. Место в Колоде Драконов. Дом Цепей.

Она поразмыслила – и кивнула: – Я вижу резоны для этого. Но что же ведет вас на Семиградье?

Он бросил на нее взгляд. – Кажется, я бесконечно пережевывал это решение… а вы в мгновение ока ухватили причину. Отлично. Я здесь, чтобы встретить врага. Устранить угрозу. Боюсь только, что не успею вовремя. Тогда постараюсь разгрести свалку, сделать все, что смогу, прежде чем отправлюсь…

– На Квон Тали.

– Откуда… как ты узнала?

Она взяла кусок сыра, вытащила из рукава нож и порезала сыр на части. – Ганоэс Паран, похоже, нам предстоит долгая беседа. Но прежде – где вы намерены высадиться?

– Кансу.

– Хорошо. Это ускорит и мое путешествие. Две моих миниатюрных компаньонки сейчас карабкаются на борт, прыгая по ветвям деревьев. Вскоре они начнут охоту на крыс и других паразитов, что займет их на некоторое время. А мы с вами давайте закончим ужин.

Он не спеша откинулся в кресле. – Мы придем в порт через два дня. Что-то мне подсказывает, что эти дни пролетят, как чайка на крыльях бури.

"И я так думаю, Ганоэс Паран".

* * *

Деджима Небрала охватили древние воспоминания. Ветхая стена, освещенная заревом пожаров, полосы дыма над улицами, полными мертвых и умирающих, сладкий аромат крови из канав. О, было величие в Первой Империи, этом первом, грубом процветании человечества. В понимании Деджима Т'ролбаралы стали кульминацией истинно человеческих черт, смешанных с силой зверя. Дикость, склонность к жестокости, хитрость хищника, не проводящего границ и склонного уничтожить сначала соперников своего вида, а уже потом чужого. Готовность питать дух на порванной плоти детей. Оглушающая вспышка разума, способного оправдать любое действие, каким бы отвратительным оно не казалось.

Оснащенные когтями, клыками длинней ножей, а также способностью Д'айверсов становиться многим из одного… "Мы должны были выжить, мы должны были править. Мы рождены властителями, а массы людей – наши извечные рабы. Если бы Дессимбелакис не предал нас, своих родных детей".

Даже среди Т'ролбаралов Деджим был лучшим. Создание, превзошедшее самые дикие кошмары Первого Императора. Владычество, подчинение, начало новой империи – вот что ожидает Деджима, и о, как он наестся. Его раздует, его будет тошнить от человеческой крови. Он заставит склониться новых богов – недоносков.

Лишь выполни задание – и мир ждет тебя. Пусть он не ведает, пусть слепо отрицает…. Будут перемены, ужасные перемены.

Добыча Деджима, искусно заманенная на этот путь, приближается. Совсем скоро.

* * *

Раковина в утреннем свете блестела белым. Карса Орлонг вынул ее из мешка, когда заменял куски порванной недавно кожаной одежды. Он сидел на высоком, тощем коне, набросив на широкие плечи зашитую, окрашенную кровью шкуру белого медведя. Без шапки, с толстой косой, свесившейся на правую половину груди, украшенной фетишами: костяшки пальцев, куски прошитого золотой нитью шелка, клыки. На его поясе пришит ряд человеческих ушей. Огромный кремневый меч подвешен за спиной; два кинжала с рукоятями из кости, длинные и широкие как мечи, торчат из отворотов достающих до колен кожаных сапог – мокасин.

Семар Дев все смотрела на Тоблакая, особенно на татуировки. Сам воин обратился к западу, лицо его было непроницаемо. Она повернулась и снова проверила привязи запасных лошадей. Влезла в седло, вставила носки сапог в стремена и взялась за поводья. – Устройства, не требующие воды и пищи, не устающие и не хромающие. Вообрази свободу того мира, которое они могут принести нам, Карса Орлонг.

На нее воззрились очи варвара: подозрительность, какая-то животная осторожность. – Люди должны ходить повсюду. Какая свобода в малом мире, ведьма?

– Малом? Ты не понял…

– Звуки города возмущают меня. Покинем его сейчас же.

Она оглянулась на дворцовые ворота, только что закрытые и охраняемые тремя десятками солдат. Их руки то и дело нетерпеливо хватались за рукояти мечей. – Кажется, фалах'д не намерен прощаться официально. Да будет так.

Тоблакай ехал впереди, так что в пути по городу им мало что мешало. К одиннадцатому утреннему звону они достигли западных ворот. Семар Дев поначалу чувствовала себя скованно, замечая взгляды каждого встречного горожанина, но вскоре почувствовала удовольствие от роли знаменитости; проезжая в ворота, она даже послала одному из солдат широкую улыбку, помахала закованной в перчатку рукой.

Избранная ими дорога не относилась к впечатляющим достижениям инженерной мысли малазан, что соединяли главные города, ведь она вела практически никуда… На запад, в Джаг Одхан, древнюю равнину, успешно сопротивлявшуюся крестьянскому плугу – мистический заговор духов земли, дождя и ветров, любящих лишь глубокие корни сорных трав, готовых иссушать посевы, сжигать колосья, разносить ураганами чернозем. Одно или два поколения могут упорствовать – но одхан в конец концов возвращает себе дикий вид, привечает лишь бхедринов, прыг-скоков, волков и антилоп.

Итак, десять или больше дней на запад. Потом они наткнутся на русло сухой реки, вьющееся к северо-западу, на вырытые сезонными дождями овраги, поросшие шалфеем, кактусами и серыми дубами. Темные холмы на закате солнца – святое место, древнейший ориентир карт, помеченный потерявшим значение именем какого – то вымершего клана.

Они ехали по заброшенной дороге. Город вскоре пропал из вида. Карса оглянулся и оскалил зубы: – Слушай. Так лучше, да?

– Я слышу только ветер.

– Лучше, чем десять тысяч неутомимых устройств.

Он отвернулся, оставив Семар размышлять над этими словами. Изобретения имеют собственную тень морали, они сильнее многого – она хорошо понимала это. Но… может ли простое удобство стать злом? Действие по изготовлению вещей, усердное, постоянное – такое действие становится ритуалом, а с ритуалом приходит смысл, выходящий за рамки простого действия. Из этого ритуала рождается самооценка, а из нее самомнение. Но даже если так – разве упрощение жизни не несет в себе неотъемлемого блага?

"Упрощение. Нет заслуг, понятие "достижений" исчезает, словно язык того вымершего племени. Ценности уменьшаются, становясь оценками. О боги, я так смело толковала о свободе!" Она ударила лошадь пятками, подъехала к Тоблакаю. – И это все? Карса Орлонг, я спрашиваю тебя!

– У моего народа, – не сразу отозвался он, – все дни заполнены. Как и ночи.

– Чем же? Пленением корзин, ловлей рыбы, точением мечей, дрессировкой лошадей, готовкой, едой, траханьем…

– … рассказыванием сказок, высмеиванием дураков, делающих глупости. Да, все это. Ты, наверное, у нас была?

– Не была я у вас.

Он слабо, мимолетно улыбнулся. – Всегда есть что делать. И всегда есть возможность делать что-то плохо. Но, ведьма, никто из нас воистину не наивен.

– Воистину?

– Ликование не обязательно требует дикарских танцев.

– Но без всех этих ритуалов…

– … юные воины начинают мечтать о далеком.

– Как ты.

Он заговорил через два сотни шагов коня. – Мы трое отправились приносить смерть и кровь. Словно волы, мы были впряжены в ярмо тщеславия. Великие дела, тяжкие кандалы клятв. Семар Дев, мы пошли охотиться на детей.

– Детей?

Он поморщился: – На ваш род. Мелкие создания, размножившиеся, как личинки в гнилом мясе. Мы хотели – нет, я хотел – очистить мир от вашего рода. От вас, вырубающих леса, разрывающих землю, связующих свободу. Я был юным воином и искал великого.

Она глянула на татуировки беглого раба: – Ты нашел слишком многое.

– Я знаю все о малых мирах. Я рожден в таком.

– Так что опыт успокоил твое рвение, – кивнула ведьма. – Больше нет желания очистить мир от человечьей скверны.

Он поглядел через плечо. – Я так не сказал.

– Ох. Такое трудно вообразить одинокому воину, пусть даже и воину – Тоблакаю. Что случилось с твоими спутниками?

– Умерли. Да, ты правильно говоришь. Одинокий воин не сможет сразить сотню тысяч врагов, даже и детей.

– Сотню тысяч? О, Карса, это едва ли население двух Святых Городов. Твои враги насчитывают не сотни тысяч, а десятки миллионов.

– Так много?

– Ага, задумался?

Он медленно качал головой, явно забавляясь. – Семар Дев, даже десятки миллионов можно убить, город за городом.

– Тебе потребовалась бы армия.

– У меня есть армия. Она ждет моего возвращения.

"Тоблакаи. Армия Тоблакаев. О, от такого зрелища даже Императрица упустит мочу". – Нужно ли говорить, Карса Орлонг: я надеюсь, что ты никогда не вернешься домой.

– Надейся на что хочешь. Я сделаю все, что нужно, когда придет время. Никто меня не остановит.

Просто заявление, не хвастовство. Ведьме стало зябко на жаре.

* * *

Они приблизились к зубцам утесов, отмечающих Откос Турула, гладкий песчаниковый обрыв, усеянный устьями бесчисленных пещер. Резак увидел, что Геборик Руки Духа пришпорил коня, направил его вперед и сразу же остановил так резко, что поводья врезались в запястья. Между руками его промелькнул зеленый огонь.

– И что теперь? – пробурчал себе под нос дарудж.

Серожаб скакнул, подойдя поближе к молодому мужчине.

– Они что-то учуяли, – сказала сзади Фелисин. – Серожаб сказал, Дестриант страдает от лихорадки. Внезапное возвращение нефритового яда.

– Чего?

– Нефритового яда, он сказал. Не понимаю.

Резак покосился на Сциллару, ехавшую рядом. Она словно спала, почти упав на седло. "Потолстела. Боги, и это на той пище, что мы готовим? Безумие".

– Его безумие вернулось, – испуганно лепетала Фелисин. – Резак, мне не нравится…

– Вон там прорублена дорога. – Он указал рукой. – Ты сама можешь заметить проезд за деревьями. Мы заночуем у подножия, утром начнем подъем.

Резак повел за собой женщин. Вскоре они нагнали Руки Духа. Дестриант пялился на торчащие впереди утесы, качал головой и бормотал. – Геборик?

Взгляд его был нервным, горячечным: – Это война. – По полосатым рукам носились зеленые огоньки. – Старое принадлежит путям крови. Новое провозглашает свою справедливость. – Жабье лицо старика скривилось, став мрачным. – Их нельзя – невозможно – примирить. Ведь все так просто, видишь? Так просто…

– Нет, – поморщился Резак. – Не вижу. О чем вы толкуете? О малазанах?

– Скованный, наверное, прежде был из старого рода. Может быть. Да. Но сейчас он благословлен. Он вошел в пантеон. Он НОВЫЙ. Но тогда кто мы? Мы от крови? Или мы должны склониться перед справедливостью королей, королев, императоров и императриц? Скажи, дарудж, не написана ли справедливость кровью?

– Мы разобьем лагерь или нет? – спросила Сциллара.

Резак оглянулся и увидел, что она набивает рубку ржавым листом. Полетели искры.

– Они могут говорить что хотят, – продолжал Геборик. – Каждый бог должен выбрать. Роль в грядущей войне. Кровь, дарудж. Она пылает огнем? Да… но, друг мой, она отдает холодным железом. Ты должен меня понимать. Я говорю о непримиримом. Эта война – так много жизней, потерянных, все ради того чтобы похоронить Старших Богов раз и навсегда. Вот сердце новой войны, друзья мои. Самое сердце, ведь все их споры ничего не значат. Я покончил с ними. Покончил со всеми вами. Трич выбрал. Выбрал. И вы должны.

– Не люблю выбирать, – пропыхтела Сциллара из клубов дыма. – Что до крови, старик – эту справедливость никогда не усыпишь. Теперь давайте искать место для ночлега. Я голодна, я устала, у меня зад натерт.

Геборик слез с коня, повел его в поводу к краю дороги. – В стене есть пещерка. Люди ночуют здесь тысячи лет, почему бы и нам? Однажды, – продолжил он тем же тоном, – нефритовая темница рухнет и глупцы выйдут, кашляя от праха своих убеждений. В тот день поймут они, что уже поздно. Слишком поздно что-то делать.

Мелькнул огонь; Резак оглянулся и увидел, что Фелисин разожгла свою трубку. Дарудж провел рукой по волосам, покосился на отсветы солнца на белом утесе. Слез с лошади. – Ну ладно, – сказал он, беря ее под уздцы, – давайте располагаться.

Серожаб проскакал мимо Геборика, влез на скалу, словно раздувшаяся ящерица.

– О чем это он? – спросила Фелисин, подходя к Резаку. – Кровь и старые боги – кто такие старые боги?

– Старшие Боги, почти забытые. В Даруджистане есть посвященный одному из них храм, он стоит там уже тысячи лет. Того бога зовут К'рул. Поклонники давным – давно пропали. Но, может быть, это и не важно.

* * *

Тащившая за собой коня Сциллара остановилась послушать Резака. Старшие боги, новые боги, кровь и войны, все это не очень интересно. Она просто хочет вытянуть ноги, успокоить ноющую спину, покушать чего-нибудь, лежащего в сумах.

Геборик Руки Духа спас ее, вернул к жизни, и тем заложил в сердце что-то вроде благодарности, мешающей отвернуться от старого безумца. Поистине его преследуют духи; такое может ввергнуть в пучину хаоса самый здравый рассудок. Но к чему искать смысл во всех высказанных им бреднях?

Боги, старые или новые, не принадлежат ей. Как и она им. Они играют в игры возвышения, как будто результат имеет ценность, как будто они способны изменить цвет солнца, голос ветра, вырастить леса в пустыне и даровать матерям столько любви, что те не бросят детей. Все, что имеет значение – законы смертной плоти, потребность дышать, есть, пить, искать тепло в холоде ночи. А когда окончится борьба за эти блага, когда последний вздох останется в груди – что ж, она не будет способна заботиться о чем бы то ни было, о том, что стрясется в следующий миг, кто умрет, кто родится, не услышит криков голодающих детей и хохота уморивших их голодом порочных тиранов. Она подозревала, что обретет простое наследство равнодушия, неизбежного и удобного, и так будет всегда, пока последняя искра жизни теплится в мире смертных. Что там боги и не боги?

Ей нужно примириться с этим. Делать иначе – биться лбом о стену. Делать иначе – уподобиться Геборику. Поглядите на него нынешнего! Истина тщетности – самая тяжелая из истин, но всякий, видящий ее ясным взором, понимает, что выхода нет.

Она же была в забвении и вернулась, и поняла, что в этом преисполненном грезами царстве нет места страху.

В полном согласии со словами Геборика убежище в скале обнаруживало следы бесчисленных поколений путешественников. Сложенные из камней очаги, красная охра на выцветших стенах, груды битых черепков, обожженные кости. Ноги утоптали глину до твердости камня. Слышался звук капающей воды; Сциллара и Геборик склонились над питаемым дождями прудиком. Мерцающие руки старика отразились в темной, гладкой как зеркало поверхности; он как будто страшился погрузить их в холод. Вокруг плясали белокрылые мотыльки.

Он странствовал с даром спасения. Должен был что-то сделать с зеленым свечением рук и преследующими его духами. Что-то сделать со своим прошлым и с тем, что видел в будущем. Но он принадлежит Тричу, Летнему Тигру. "Никакого примирения".

Сциллара выбрала гладкую полку и легла, растянувшись, откинув голову на руки, мельком заметив, как выпирает живот. Уставилась на жесткую выпуклость того, что недавно было нежной плоскостью… постаравшись скрыть отвращение.

– Ты понесла ребенка?

Она взглянула вверх, на лицо Резака, забавляясь заре понимания, расширившей его глаза, заполнившей их тревогой.

– Бывают в жизни невезенья, – сказал он. – Позор богам.

Глава 6

Прочерти линию кровью и, встав над ней, резко потряси гнездо пауков. Они упадут по эту сторону, упадут и по ту сторону. Так пали боги, будучи наготове, приземляясь на ноги, когда затряслось небо, пали среди разорванных звеньев паутины – жестоко порванных нитей давно заготовленных планов и схем – и вскричали под шум ветра, живого, порывистого и мстительного, объявившего языком грома, что боги вступили в битву.

Убийца Магии,

История Воинства Дней,

Саратан

Прищурив глаза, спрятанные за щелями большого шлема, Корабб Бхилан Зену'алас изучал женщину.

Гонцы и чиновники мелькали вокруг нее и Леомена Молотильщика, словно листья в бешеном водовороте. "А эти двое стоят как камни. Валуны. Как… укорененные, да, укорененные в скальном основании". Капитан Воробушек, ныне Третья Воробушек. Малазанка.

Женщина и Леомен… ну что же, Леомен любит женщин.

Да, они стоят, обсуждая детали, заканчивая подготовку к неизбежной осаде. Их окутал тяжелым туманом запах секса и наглой самоуверенности. Он, Корабб Бхилан Зену'алас, скакал у бока Леомена из битвы в битву, он не раз спасал ему жизнь, он сделал все, что от него требовали… Он был верным. Но она – о, она была желанной.

Он твердил сам себе, что это не важно. Что были и другие женщины. Что и сам он время от времени брал себе женщин, хотя, конечно же, не тех, которых знал Леомен. Что все они оказывались ничем перед верой, исчезая перед ликом суровой необходимости. Глас Дриджны Открывающей, глас опустошения и разрушения, перебивал любой зов. Так и должно быть.

Воробушек. Малазанка, женщина, помеха, возможная совратительница. Ибо Леомен Молотильщик что-то таит от Корабба, и такого не бывало прежде. Это ее вина. Позор. Нужно что-то сделать, но что?

Он поднялся со старого трона фалах'да, презрительно отвергнутого Леоменом, и прошел к широкому стрельчатому окну, открывающему взорам внутренний двор. Внизу та же суетливая беготня, клубы пыли в раскаленном на солнце воздухе. За стенами дворца блеклые крыши И'Гатана, развешанное белье, трепещущие под ударами ветра навесы, купола и цилиндры складских помещений, называемых "мэтгара" – вместилищ запасов оливкового масла, прославившего город и его предместья. В самом центре города возвышается восьмиугольный, чудовищно ветхий, окруженный контрфорсами храм Скалиссары; его купол походит на горб, обвешанный пестрыми лохмотьями позолоченных и медных листов, затейливо разрисованный потеками птичьего помета.

Скалиссара, Богиня Олив, почтенная покровительница города, давно потеряла уважение людей. Слишком много завоеваний не смогла она остановить, слишком многие стены позволила разрушить и слишком многие ворота разбить. Кажется, город может вечно восставать из праха; но его богиня оказалась способной на гораздо меньшее число воскрешений. После недавнего завоевания она не сумела вернуть влияние. Строго говоря, она вообще не вернулась.

Теперь храм освящен во имя Королевы Снов.

Иноземная богиня. Корабб поморщился. Ну, может, не совсем иноземная, однако…

Статуи, возвышавшиеся на углах городских укреплений, с пухлыми мраморными руками, поднятыми над головой – в одной руке оливковая ветвь, в другой новорожденный младенец, пуповина обвита вокруг руки и спускается вниз, соединяясь с животом матери – эти изваяния исчезли. Разрушились во время последнего взрыва. Ныне на трех углах стоят только пьедесталы с ногами по лодыжки, а на четвертом не осталось вообще ничего.

Во дни ее господства каждого найденыша женского пола именовали в ее честь; но, будь он женского или мужского пола, каждый брошенный ребенок попадал в храм, где его кормили и учили путям Холодного Сна, мистического ритуала, связанного с разделенными духами или как там – эзотерические культы не входили в сферу интересов Корабба. Но Леомен был именно таким найденышем, и пару раз он начинал рассказывать о своем прошлом, когда дурханг или вино развязывали ему язык. Желание и необходимость, война внутри человеческой души – вот самая сердцевина Холодного Сна. Корабб мало что понял. Леомен жил под руководством храмовых жриц всего несколько лет, а потом непослушание выгнало его обратно на улицу. С улиц он ушел в одханы, где жил среди диких племен, закаляясь солнцем и режущими тело песками Рараку, пока не стал величайшим воином, какого видели Семь Городов. По меньшей мере на веку Корабба. Разумеется, Фалах'дан Святых Городов в свое время имел великих поборников, но это были не вожди, они не обладали знанием необходимых для командования уловок. К тому же Дассем Альтор и его Первый Меч изрубили их в куски, и этим все сказано.

Леомен запечатал И'Гатан, запер в пределах новых городских стен запас оливкового масла общей ценой в "королевский выкуп". Мэтгара были заполнены до краев, купеческие гильдии вопили – хотя очень тихо, ведь недавно разъяренный Леомен утопил семерых торговцев в дворцовом Великом Мэте. В их собственном оливковом масле. Жрецы и ведьмы умоляли продать хоть стакан получившейся янтарной жидкости.

Воробушек вступила в командование городским гарнизоном – сборищем ленивых, вечно пьяных подонков. Первая же инспекция казарм показала, что "военный лагерь" является мерзким гаремом, полным дыма, а также тусклоглазых мальчиков и девочек, давно привыкших прозябать среди ужасов извращений и рабства. В первый день казнили тридцать офицеров. Самого старшего по званию обезглавил лично Леомен. Детей собрали, пересчитали и раздали по храмам с приказом исправить нанесенный им вред и максимально полно стереть память о прошлом. Солдатам велели до блеска начистить каждый кирпич казарменных стен, каждую черепицу; Воробушек начала учить их борьбе с осадной тактикой малазан – предмет, в котором показала подозрительно большие знания.

Корабб ей не доверял. Это же очевидно! Почему она решилась сражаться против своего народа? На такое готов только преступник, изгой, а разве можно верить преступникам? Нет, в ее горьком прошлом явно хватает предательств и жестоких убийств – и вот она раздвигает ножки под Фалах'дом, Леоменом Молотильщиком, самым страшным воином известного мира. Ему бы осторожно следить за ней, не отпуская рукояти новой сабли, готовясь при малейшем сомнении разрубить девку напополам, от головы до паха, а потом наискосок – хрясть! хрясть! – с правого плеча до левого бедра, с левого плеча до правого бедра. И смотреть, как она разваливается. Да, всего лишь необходимая казнь. При первом намеке на измену.

– Отчего у тебя такое просветленное лицо, Корабб Бхилан Зену'алас?

Воин напрягся, повернулся. Воробушек стояла рядом. – Третья, – кисло улыбнулся он. – Я думал…э… о грядущей крови и смерти.

– Леомен сказал, что ты самый разумный изо всех. Теперь я боюсь к остальным вашим офицерам даже подходить…

– Ты боишься осады?

– Конечно. Я знаю, на что способны имперские армии. Говорят, среди них Верховный Маг, и это самая тревожная новость.

– Их командующая – простая женщина. Никакого воображения – по крайней мере, она не потрудилась его показать.

– Вот что меня особенно заботит, Корабб Бхилан Зену'алас.

Он нахмурился:– То есть?

– Пока что ей не было нужды показывать пределы своего воображения. Пока что все было слишком просто. Шагай и шагай в пыли войска Леомена.

– Мы ей ровня и даже лучше, – надул грудь Корабб. – Наши копья и мечи уже отворили поганую малазанскую кровь и снова сделают то же самое. О, она потечет ручьями!

– Эта кровь, – сказала она, помолчав, – так же красна, как и твоя.

– Да ну? Мне кажется, – ответил он, оглядывая город, – что в ней примесь предательства, такая кровь легко сворачивается в жилах.

– Как насчет Алых Клинков?

– Продажные дураки!

– Точно. Но… рожденные в Семи Городах.

– Они отделились от нашей крови и плывут в потоке малазан.

– Красивый образ. Ведь ты часто находишь такие?

– Ты бы удивилась, женщина, узнав, какие вещи я нахожу. Скажу тебе так: я храню спину Леомена, я всегда хранил ее. Ничего не изменилось. Даже ты и твои… твои…

– Чары?

– Хитрости. Я тебя отметил, Третья. Помни об этом всегда.

– Леомену повезло обрести такого преданного друга.

– Он поведет Откровение…

– О, он будет там.

– …ибо нет никого равного ему. И'Гатан станет вечным проклятием на языке малазан.

– Это уже так.

– Очень хорошо. Будет дважды проклятием.

– Интересно, что такого есть в городе, вонзающемся в империю как нож? Почему Коготь напал на Дассема Альтора здесь? Почему не где-нибудь еще? В месте менее оживленном, менее рискованном? О да, это казалось случайностью битвы, но никто не обманулся. Признаюсь в восхищении городом. Именно оно привело меня сюда.

– Ты изгнанница. Императрица назначила награду за твою голову.

– Неужели? Или ты просто догадываешься?

– Я уверен. Ты сражаешься против своего народа.

– Моего? Каков же он, Корабб Бхилан Зену'алас? Малазанская Империя пожрала множество народов, и в Семиградье тоже. Теперь восстание кончилось: ты влился в народ малазан? Нет, такая мысль для тебя неприемлема. Я родилась на Квон Тали, а империя родилась на острове Малаз. Мой народ завоеван, как и твой.

Корабб очень смутился от таких слов. Малазане – это… малазане, черт дери. Родня друг другу, какой бы ни был у них цвет кожи и разрез глаз. Плевать на все различия в Худом целованной империи! Малазане! – Тебе не втереться в доверие, Третья.

– Я не прошу доверия.

– И хорошо.

– Ты пойдешь с нами?

"С нами!?" Корабб медленно повернулся. Сзади в нескольких шагах, скрестив руки на груди, прислонился к стене Леомен. В глазах мелькала насмешка.

– Мы идем в город. Желаю посетить несколько храмов.

Корабб поклонился: – Я буду с тобой, о Воевода. Я держу клинок наготове.

Леомен слегка поднял брови: – Воевода. Титулам не будет конца, Корабб?

– Нет, о Длань Откровения.

При этом величании воин отпрянул и отвернул лицо. За другим концом стола с картами стояли шесть офицеров. Леомен обратился к ним: – Начните эвакуацию. Никакого ненужного насилия! Убейте каждого мародера, но тихо. Обеспечьте безопасность семей, их имущества, включая скот…

Один из воинов вздрогнул: – Но, командир! Нам понадобится…

– Нет, не понадобится. У нас есть все необходимое. Пусть берут с собой, ведь скотина – единственное достояние большинства беженцев. Выводите эскорты на западную дорогу. – Он обратился к Воробушек: – Вернулись вестовые из Лофала?

– Да, с радостными приветствиями от Фалах'да.

– Он радуется, что я не иду к нему?

Воробушек пожала плечами.

– А он выставил войска для охраны дорог?

– Выставил, Леомен.

"Ах! Она уже выше титулования!" Корабб с трудом заставил голос звучать тихо: – Третья, он твой Воевода. Или Командир, или Фалах'д…

– Хватит, – крикнул Леомен. – Я рад услышать свое имя, большего не нужно. Отныне, дружище Корабб, титулы только для официальных собраний.

"Как я и думал. Развращение началось". Он сверкнул очами на Воробушек, но та не обратила внимания – она не сводила взора с Леомена Молотильщика. Глаза Корабба сузились. "Леомен Падший"…

* * *

В И'Гатане ни одна улица и аллея не идет прямо более тридцати шагов. Они лежат на слоях фундаментов, начинающихся с глинобитных стен самой первой крепости, возведенной десять или более тысяч лет назад; панорама города сверху подобна вскрытому термитнику, ведь зачастую извивы улочек – щелей открыты небу лишь на ширину руки.

Видеть И'Гатан, ходить по его коридорам – словно попасть в древность. Леомен как-то сказал Кораббу, что города рождаются не на перекрестках, не у поместий и рынков со скопищем болтливых купцов. Не из нужды в обмене и продаже урожая. Нет, говорил Леомен, города родились из нужды в защите. Крепость, вот все, что нужно; все, что следует потом, есть именно следствие. Поэтому города всегда обнесены стенами и стена – все, что иногда осталось от старых городов.

Вот почему, объяснял Леомен, город всегда стоит на костях предшественников – это поднимает стены на великую высоту и обеспечивает лучшую защиту. Он смеялся, рассказывая: племена грабителей вызвали рождение городов, и города оказались способны остановить их и, в конце концов, покорить. Так цивилизация поднялась из варварства.

Всё это очень хорошо, размышлял Корабб по пути к центру города, и даже верно; но он уже томится по просторам одханов, по вольному полету сладких ветров пустыни, по яростной жаре, способной вскипятить мозги под шлемом, так что воин начинает видеть стада толстых тетушек и морщинистых бабушек, бегущих за ним с целью ущипнуть за щечку.

Корабб затряс головой, чтобы прогнать неожиданные воспоминания и связанный с ними ужас. Он шел слева от Леомена, вынув саблю и воинственно косясь по сторонам в поисках мало – мальски подозрительных горожан. Третья Воробушек шагала справа от Леомена; они то и дело касались друг дружки локтями и перебрасывались тихими словами. Корабб был рад, что не слышит этих слов, полных пылких любовных признаний. Или, может быть, они обсуждали план избавления от его докучливой особы?

– Опонны, притяните меня, оторвите ее, – пробурчал он.

Голова Леомена дернулась. – Ты что – то сказал, Корабб?

– Я проклинаю чертовы крысиные ходы, о Мститель.

– Мы почти пришли, – неожиданно спокойно отозвался Леомен. Это лишь усугубило дурное настроение Корабба. – Воробушек и я обсуждали, что делать со священством.

– Сейчас? Как чудно. И что же с ними делать?

– Они сопротивляются идее эвакуации.