Текст книги "Охотники за Костями (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

"Зачем?"

Надев шлем – потная кожа коснулась лба, подарив немного прохлады – и тщательно затянув пряжку на шее, Фаредан Сорт схватилась за уздечку и послала лошадь по осыпи.

Девочка рыдала, терла глаза грязными руками. Вся эта пыль, паутина в волосах – капитан понимала, что это истинный лик войны. Лицо ребенка бередило память, соединяясь со многими другими лицами. Сколько она живет, столько воюет…

Синн молча карабкалась на грубую стену, высотой в два роста взрослого человека.

Это уж слишком, подумала Сорт. Девушка свихнулась. Она глянула на мародерку, которая, казалось, не заметила их приезда. Она все закрывала глаза руками. По подбородку текла струйка крови, на запыленных щеках виднелись царапины. Она упала? Откуда?

Капитан остановила лошадь около Синн. – Идем вниз. Нужно разбить лагерь, Синн. Спускайся, это бесполезно – солнце почти село. Попробуем завтра.

Синн еще крепче ухватилась за выступы кирпича и камня.

Капитан скривилась и подвела лошадь еще ближе. Нагнулась, желая втащить девушку в седло.

Та с криком вырвалась, сунула руку в какую-то щель…

* * *

Сила и воля покинули его. Передышка. Потом он сможет начать снова. Короткая передышка. Голоса внизу смолкали. Неважно. Спать, сейчас, сладкое объятье тьмы – она затягивала все глубже… проблеск желтого света, травы, колеблющиеся под ветром…

… и он освободился. Боль пропала. Это не сон. Это смерть, возврат к древнейшим воспоминаниям, похороненным в каждой человеческой душе. "Разнотравье, солнце и ветер, тепло, гул насекомых, вдали темные стада, одиночные деревья с широкими, тенистыми кронами, в тени дремлют львы, высунув языки… мошки облепили равнодушные, полузакрытые глаза…"

Смерть – и это давно зарытое семя. "Мы возвращаемся. Возвращаемся в мир…"

И тут его коснулась ОНА. Потная рука, маленькая и мягкая, оторвала его пальцы от камня, в который они так сильно вцепились, к которому будто припаялись кровью. Она потянула его руку, словно одержимая великой нуждой, и он знал – дитя в ее чреве тоже зовет, зовет на своем молчаливом языке, так настойчиво, так требовательно…

Ногти впились в раны на руке…

Бутыл задергался, просыпаясь, заморгал. День почти потух – и маленькая рука протянулась к нему снаружи, хватаясь за его руку.

"Помощь". – Помоги – там, наверху – помоги нам…

* * *

Сорт сильно склонилась в седле, пытаясь оторвать Синн. Увидела, как та дернула головой, увидела что-то, какую – то искру в ее глазах.

– Ну что… – и тут раздался слабый голос из камней. Глаза Фаредан расширились: – Синн?..

Рука, засунутая в трещину – она за что-то держится…

"Кого-то держит!"

– О боги!

* * *

Снаружи послышался хруст, топот сапог по камням; потом рядом с рукой девушки показалась латная перчатка. – Вы, там – кто вы? Можете слышать?

Женщина. Акцент… эрлитанский?.. знакомый. – Малазане, – ответил Бутыл. – Четырнадцатая армия.

Девушка вцепилась в него еще сильнее.

– Удача Госпожи, солдат, – сказала женщина по – малазански. – Синн, отпусти его. Мне нужно пространство. Расширить дыру. Отойди от него – ты была права – все хорошо. Мы сейчас их вытащим.

Синн? Крики снизу стали громче. Каракатица, кричит что-то о пути наружу. Бутыл извернулся, чтобы лучше слышали. – Карак! Нас нашли! Они хотят копать! Пусть все знают!

Синн отпустила его руку.

Женщина сказала: – Солдат, отойди от провала – я использую меч.

– Капитан? Это вы?

– Да. А теперь отойди и закрой глаза. Что? Откуда детишки? Их провела эта из взвода Скрипача? Спустись вниз, Синн. Там другая дыра. Помогай им.

Острие меча вонзилось в слежавшиеся камни. Полетели осколки.

Каракатица, пыхтя, поднимался снизу. – Мы расширили там, Бутыл. Та девчонка выскочила. Потом послали Улыбу. Тоннель изгибался кзади и кверху. Лаз мародеров. Дети вышли все…

– Хорошо. Карак, это капитан. Адъюнкт… она должна была ждать нас, послала команды…

– Это не имело смысла…

– Ты прав, – вмешалась капитан. – Они ушли. Тут только я и Синн.

– Они оставили вас позади?

– Нет, мы бежали. Синн знала – знала, что вы еще живы. Не спрашивайте, откуда.

– Ее брат внизу, – сказал Каракатица. – Капрал Шип.

– Жив?

– Думаю, да. Сколько дней прошло?

– Три. Четыре ночи с момента атаки. Хватит вопросов. Закройте глаза.

Она рубила мечом по дыре, раскачивала камни и кирпичи. Внутрь хлынул воздух, холодный и, невзирая на пыль, ставший сладким в груди Бутыла. Фаредан Сорт врубилась в особо прочный камень и сломала меч. Поток корелских ругательств.

– Это меч со Стены, капитан? Мне жаль…

– Не будь идиотом.

– Но ваши ножны…

– Да, мои ножны. Меч предназначается для того, чтобы остаться позади… в ком-то. Ну, не сбивай мне дыхание. – Она рубила обломком клинка. – Худом клятый кусок фаларийской дряни… – Громадный камень застонал и откатился, захватив с собой и капитана.

Снизу послышался глухой, сочный удар – и новые образчики брани.

Бытыл пролез через дыру, подтянулся на руках – и вдруг шлепнулся брюхом, покатился по склону.

Через показавшийся очень долгим миг он смог вдохнуть и поднять голову – обнаружив себя у ног капитана. Бутыл выгнулся, поднял руку и отдал честь – очень коротко.

– В прошлый раз вышло лучше, Бутыл.

– Капитан, я Улыба…

– Знаешь, солдат, хорошо, что ты принял половину назначенного Улыбе груза. Если бы так не сделал – ну, наверное, уже не был бы в живых…

Он увидел, что она резко поворачивается. Поднялся сапог, сдвинулся на сторону, нависая…

… над крысой Бутыла…

… и опустился. Но его рука смогла молниеносным движением убрать зверька из-под пяты. Капитан запрыгала и выругалась. – Ты ум потерял…

Бутыл подкатился к крысе, взял ее в руки и прижал к груди, усаживаясь на склоне. – Не в этот раз, капитан. Это моя крыса. Она нас спасла.

– Мерзкая, отвратительная тварь.

– Не она. Не Игатана.

Фаредан Сорт уставилась на него: – Ты назвал крысу Игатаной?

– Да. Только что решил.

Каракатица спускался к ним: – Боги, капитан…

– Тихо, сапер. Если у тебя остались силы – лучше бы так и было – иди помогать остальным.

– Да, капитан. – Он повернулся и полез на склон.

Так и не поднявшийся с земли Бутыл закрыл глаза. Погладил гладкую шерстку Игатаны. "Дорогая моя. Ты со мной. А, ты голодна – мы уж постараемся. Скоро ты снова раздобреешь, ты и твой помет будете… боги, да в тебе детеныши? Без проблем. Для вашего рода не бывает недостатка в пище…"

Маг заметил, что рядом стоит и пялится на него Улыба. Выдавил слабую улыбку, гадая, что она услышала, о чем догадалась.

– Все мужики – сволочи.

"Вот уж открытие!"

* * *

Кашляющие, стонущие, плачущие солдаты лежали на земле вокруг Геслера, а тот пытался произвести подсчет. Имена, звания – утомление сделало лица похожими одно на другое. Он видел Шипа с сестрой Синн: она обняла его, как ребенок, и заснула, а в уставившихся в пустоту глазах капрала выражалось лишь потрясение. Рядом сидел Тюльпан – все его тело представляло собой одну рану, но он выполз сам, не прося помощи, и теперь тихо истекал кровью.

Хрясь присел на булыжник, камнем вырубая кусок застывшего, сплавившегося со свинцом золота. На его длинном лице застыла дурацкая ухмылка. А Улыбу окружили дети – внимание ее явно смутило; Геслер заметил также, что она то и дело смотрит на звездное небо. Он хорошо понимал ее чувства.

Бутыл вытащил всех. При помощи крысы. "Игатана". Сержант покачал головой. "Почему бы нет? Отныне все мы крысопоклонники. О, нужна перекличка…" Сержант Корд, Эброн. Хром со сломанной ногой. Сержант Хеллиан – челюсть вздулась в двух местах, один глаз подбит, в волосах кровь – только что подошла. Ее нежно поддерживал капрал Урб. Тарр, Корик, Улыба и Каракатица. Тавос Понд, Балгрид, Поденка, Острячка, Лизунец, Ханно, Курнос и Мазан Гилани. Беллиг Харн, Навроде, Увалень и Нерв. Мертвяк, Лоб, Гвалт и Песок. Сержанты Фом Тисси и Бальзам. Наоборот, Уру Хела, Яр, Недотык и Рим. Горлорез… Взгляд Геслера скользнул назад, к Каракатице и Улыбе.

"Дыханье Худа!"

– Капитан! Мы потеряли двоих!

Все повернули головы.

Капрал Тарр вскочил и зашатался как пьяный.

Бальзам прошипел: – Скрипач… и тот пленник! Ублюдок зарезал его и таится в подземелье! Ждет, пока мы уйдем!

* * *

Корабб тащил умирающего малазанина, пока были силы. Но теперь оба выдохлись. Застряли в узком тоннеле. Темнота пожирала их. Корабб не был уверен даже, что они шли в нужном направлении. Сделали круг? Он не слышит никого… совсем никого. Столько тащились… они сделали круг, он уверен.

Все равно. Идти было некуда.

И больше он никуда не пойдет. Два скелета под мертвым городом. Для воина Откровения и малазанского солдата не найти кургана лучше. Это казалось справедливым, даже поэтичным. Он не хотел жаловаться; встав рядом с сержантом у врат Худа, он станет гордиться компанией.

Столь многое в нем изменилось. Больше он не верит в причинность. Уверенность – это иллюзия, это ложь. Фанатизм – яд души, и первой жертвой в его долгом списке является сочувствие. Как можно говорить о свободе, если твоя душа в цепях?

Теперь он думал, что понимает Тоблакая.

Слишком поздно. Это великое откровение. "Я умираю мудрецом, не дураком. Но есть ли разница? Я же умираю.

Нет, разница есть. Я чувствую ее. Я сбросил цепи. Я порвал их!"

Послышался разрывающий кашель. – Корабб?

– Я здесь, малазанин.

– Где? Где это здесь?

– Увы, в нашей могиле. Прости. Сил больше нет. Меня предало собственное тело. Прости.

Через недолгое время до него донесся тихий смех: – Все равно. Я был без сознания… ты мог меня бросить… где остальные?

– Не знаю. Я тащил тебя. Нас оставили позади. Теперь мы потерялись. Вот и всё. Прости…

– Хватит, Корабб. Ты тащил меня? Это объясняет ссадины. Как долго? Как далеко?

– Не знаю. Кажется, день. Воздух был теплым, потом стал холодным – он будто вдыхается и выдыхается, но что тут вдох и что выдох? Не знаю. А теперь ветра вовсе нет.

– День? Ты сошел с ума? почему не бросил меня?

– Если бы я сделал так, малазанин, твои дружки убили бы меня.

– А, вот почему. Знаешь, я тебе не верю.

– Ты прав. Все проще. Я не смог.

– Все ясно.

Корабб закрыл глаза – держать их открытыми было трудно и незачем. Наверное, он ослеп. Рассказывали, что пробывшие слишком долго в подвалах замка пленники выходят слепыми. А за слепотой приходит безумие.

И вот он расслышал звуки, все ближе… откуда-то. Он слышал их уже не в первый раз. Теперь слышал и отдаленные крики. Может, это реальность. Демоны паники захватили солдат, одного за другим. – Сержант, тебя звать Смычок или Скрипач?

– Смычок для обмана, Скрипач – когда я говорю правду.

– Ага, это свойство малазан? Странно…

– Нет, это мое личное свойство.

– И как мне тебя звать?

– Скрипач.

– Ладно. "Лестный дар". – Скрипач, я тут подумал… Вот я в ловушке. Но лишь теперь я сбежал из тюрьмы. Забавно, не так ли?

– Чертовски весело, Корабб Бхилан Зену'алас. Что там за звуки?

– Ты тоже слышал? – Корабб затаил дыхание. Все ближе…

И что-то коснулось лба.

Корабб с воем рванулся в сторону.

– Стой! Проклятие, стой!

Скрипач крикнул: – Геслер, ты?

– Да. Успокой своего дружка, ладно?

Корабб замер, хотя сердце стучало все сильнее. – Мы потерялись, малазанин. Прости…

– Тише! Слушай сюда. Вы всего в семидесяти шагах от выхода наружу – мы все уже там, понял? Бутыл вывел нас. Его крыса вывела. Вас блокировал обвал – я прорылся…

– Ты заполз назад? – спросил Скрипач. – Геслер…

– Верь мне, это была самая трудная штука в жизни. Не знаю – или знаю – через что прошел Правд, побежав во дворец. Возьми меня Бездна! Я весь трясусь.

– Веди же нас, – сказал Корабб, хватаясь за упряжь со Скрипачом.

Геслер попытался пролезть мимо него: – Я сам смогу…

– Нет. Я тащил его досюда.

– Скрип?

– Ради милостей Худа! Геслер, я никогда не был в лучших руках.

Глава 8

Сарканос, Ивиндонос и Ганат стояли и смотрели на груды тел, на куски плоти и обломки костей. Поле боя знает лишь потерянные мечты, знает лишь пугливых духов, прижавшихся к почве. Духи помнят только место, где расстались с жизнью. Мрачная тишина повисает в воздухе, когда смолкает лязг оружия и рассеиваются вопли умирающих.

Они не бились здесь, но все же появились здесь. Никому не ведомы мысли Джагутов и их замыслы, но кто-то услышал их беседу.

– Все сказано, – произнесла Ганат. – Гнусная сказка окончена, никого не осталось, чтобы поднять знамя и объявить себя победителем.

– Это темная равнина, – ответил Ивиндонос. – У меня хорошая память, но никогда не видел я такого горя.

– Память твоя недостаточно хороша, – сказал Сарканос.

– Смелое обвинение, – оскалил в гневе клыки Ивиндонос. – Скажи, к чему я остался слеп. Скажи, где было большее горе, чем увиденное нами сейчас.

И Сарканос отвечал: – Впереди лежат равнины еще более темные.

Фрагмент стелы из Ят Альбана,

Анонимный автор

Бывают времена, размышлял капитан Ганоэс Паран, когда человек не должен верить ни во что. Ни один избранный путь не изменит будущее, и будущее это остается неведомым даже богам. Он ощущал подводные течения и ждущее впереди потрясение, он лишился сна и отдыха, но все сильнее подозревал, что все его попытки придать будущему форму – лишь самообман.

Он гнал лошадей, избегая деревень и поселков, по которым разбросала ядовитые семена Госпожа Чума, вбиравшая в себя зараженную кровь и раздававшая взамен десять тысяч смертей. Он сознавал, что вскоре счет пойдет на сотни тысяч. Несмотря на все его усилия, вонь смерти была неистребима, она прилетала то с одной стороны, то с другой, непонятно откуда, неважно, сколь большое расстояние лежало между ним и населенными местностями.

Чего бы ни желала Полиэль, ее замыслы были обширны. Паран страшился, что так и не понимает ведущейся здесь игры.

Там, в Даруджистане, в безопасности Дома Финнест, известная как Семь Городов страна казалась такой далекой от центра событий – от тех мест, которые он посчитал центром грядущих событий. Их загадка была среди причин, пославших его в путь – он искал способа понять, как случившееся здесь встроено в более широкую схему. Если такая схема вообще существует.

Он также полагал, что война богов породит мальстрим хаоса. Ему говорили, что и раньше являлись Владыки Колоды Драконов. Ему говорили, что в нем есть необходимость. Паран начал подозревать, что он появился слишком поздно. Сеть стала слишком большой и запутанной, чтобы ум одного человека смог изучить ее.

"Разве что ум Крюппа, знаменитого Угря из Даруджистана… боги, хотел бы я, чтобы он оказался на моем месте. Почему не он стал Владыкой Фатида?" А может, его непобедимый апломб – всего лишь хвастовство, и под этой маской Крюпп дрожит от ужаса?

"Воображаю, что подумал Раэст…" Паран улыбнулся. Одним ясным утром толстяк – коротышка постучал в двери Финнеста, побледнев, а потом просияв при виде неупокоенного Джагутского Тирана, вставшего на пороге и устремившего на него взор глазных провалов. Размахивая пухлыми ручками и что-то бормоча о важнейшей встрече, Крюпп сумел проскользнуть мимо стража Азата, ввалился в прихожую и со вздохом полнейшего удовлетворения плюхнулся в кресло у камина.

Нежданный гость к завтраку: кажется, даже Раэст ничего не мог с этим поделать. Или не хотел. Джагут ведь обыкновенно отмалчивается.

Так Паран обнаружил себя сидящим напротив всем известного человека, Супротивника Каладана Бруда (этот жирный типчик в выцветшем плаще действительно встал на пути самых могучих Властителей Генабакиса) и наблюдающим, как он ест. Ест и ест. В то же самое время умудряясь болтать.

– Круп знает печальную дилемму о, воистину печального и озадаченного Владыки. Дважды печального? Нет, трижды печального! Четырежды печального – ах, как повторение слова умножает его роковую значительность! Прекратите, Государь Крюпп, или мы ударимся в бесконечный плач! – Поднялся грязный палец. – Ага, Владыка удивляется, не правда ли, откуда ничтожному Крюппу всё это известно? Что именно, спросил бы он также, выпади случай – но Крюпп перейдет случаю дорогу, дав своевременный ответ. Конечно, если у Крюппа имеется таковой. Но смотрите! У него такового нет. Разве это не самое чудесное изо всего?!

– Ради милостей Худа… – начал было Паран.

– Воистину! Воистину ради милостей Худа, о, вы столь умны и достойны титула Владыки Фатида, а также звания "Лучший Друг Крюппа!" Худ – Капюшон в самом центре событий, о да, вот почему вы должны поспешить на Семиградье.

Паран ошалело взирал на гостя, гадая, какой именно пункт рассуждений пропустил.

– Что?

– Боги, о дорогой, драгоценный друг Крюппа. Они же воюют, не так ли? Ужасная штука – война. Ужасные штучки и сами боги. Объединение этих двух ужасов наиболее ужасательно!

– Ужаса… как? А, не обращайте внимания…

– Крюпп никогда не обращает.

– Почему Семиградье?

– Даже боги отбрасывают тени, Владыка Колоды Драконов. Но что отбрасывают тени?

– Не знаю. Богов?

Лицо Крюппа исказила болезненная гримаса. – О, увы мне, ответ непонимающего. Вера Крюппа в сомнительного друга дает трещину. Нет, уже дала. Не трещину, а большой разлом. Нет, не богов. Как можно отбрасывать богов? Не отвечайте – риторические вопрошания требуют лишь молчаливого согласия. О чем это Крюпп? А! На Семиградье творятся самые ужасные преступления. Яйца отложены, планы начерчены. Готов взорваться один особо крупный заряд, взорвется по вашем прибытии – что означает ясно как день: чего вы ждете?!! Фактически, глупый вы человек, вы уже опоздали или опоздаете, в самом зловещем смысле этого слова. Так что вам нужно плыть, пусть и слишком уже поздно – советую отправляться поутру, используя садки и прочие пути не всем доступного ускорения, дабы подстегнуть ваш безнадежный квест. Не вовремя, но в нужное время и должное время все же вы прибудете, и придется вам войти в особую тень – между, если будет позволено Крюппу вслух произнести столь жуткие слова – жизнью и смертью. Что за вялая и размытая метафора явлений, безмерно ее превосходящих в своей равнодушной реальности. Вы уже утомили уши Крюппа, растянули пояс на его обширных брюках и всеми иными способами ослабили его великий интеллект.

Он встал, рыгнул и погладил брюшко.

– Весьма приемлемый перекус, хотя Крюпп советует сказать повару – фиги просто-таки мумифицировались – верно, они из личных запасов Джагута, э?

В этом болоте словоблудия таился весомый смысл, подумал Паран позднее. Он порядком напугал его и подвигнул на новое изучение Колоды Драконов. Хаос выражался в ней сильней, чем когда-либо ранее. В сердцевине мерцало подобие пути выхода – может быть, просто воображение, иллюзия? – но ему нужно попытаться. Сама мысль о такой попытке ужасала.

Он не годится для такого. Он спотыкается, он слеп к запутанному схождению сил, ему стоит усилий поддерживать даже иллюзию контроля.

Встреча с Апсалар стала нежданным подарком. Уже не девочка – но, похоже, так же опасна, как тогда. В ней открылось что-то вроде человечности, иногда проблескивающей во взоре. Он гадал, через что же довелось ей пройти после того, как Котиллион оставил ее под Даруджистаном – что случилось такого, о чем она ему не рассказала… он гадал, удастся ли ей пройти путь до конца, до нового рождения.

Капитан встал в стременах, чтобы размять ноги, и оглядел юг, отыскивая многозначительное сияние, способное открыть ему цель странствия. Но там всего лишь полуденное марево, лысые холмы, торчащие над равниной словно оладьи на сковородке. Семиградье – земля горячая, выжженная; он подумал, что она не особенно привлекательна даже без чумы.

Один из холмов вдруг исчез в туче пыли и кусков мусора. По земле прокатился мощный грохот, лошади заплясали. Он начал успокаивать животных – в особенности своего мерина, решившего возобновить усилия по собственному освобождению, начав скакать и брыкаться. Но тут он почуял, что из разваленного кургана вылезло кое-что еще.

"Омтозе Феллак!"

Кое-как усмирив коня, Паран послал его медленным галопом к разрушенному холму.

По приближении он смог расслышать из глубины могильника – а это явно был могильник – скрежещущие звуки. Затем из провала вылетело сухое тело, с треском покатившись по осыпи. Когда труп остановился, одна рука резко поднялась – и тут же упала. За телом вылетел череп в шлеме, покатился по праху, взмахивая прядями слипшихся волос.

Паран натянул удила и стал следить за высокой, тощей фигурой, выбравшейся из кургана и осторожно выпрямившей спину. Серо – зеленая кожа в пыльной паутине, кожаные ремни с серебряными пряжками, кольчужный пояс, с которого свешиваются кинжалы в медных ножнах – все металлы заржавели или покрылись патиной. Ткань одежды давно сгнила.

Это была женщина из Джагутов. Черные ее волосы свисали до пояса длинной косой. Клыки покрыты серебряными, давно почерневшими колпачками. Она медленно оглядывала окрестности, затем заметила Парана – и уставилась на него. Из-под тяжелых надбровий сверкали глаза с вертикальными зрачками. Джагута нахмурилась. – Что ты за порода?

– Очень породистая и покладистая, – попытался улыбнуться Паран. Она заговорила на джагутском… и он как-то понял. Один из многих даров, причитающихся Владыке? Или результат близости к вечно бормочущему Раэсту? Как бы то ни было, Паран сам себе удивился.

Она нахмурилась еще сильнее: – Ты говоришь по-нашему, словно Имасс… но кто из Имассов потрудился бы учить язык? Или как Джагут, у которого язык вырвали.

Паран глянул на валявшийся неподалеку труп: – Имассы вроде этого?

Женщина поджала тонкие губы (капитану это показалось улыбкой): – Он оставался на страже. И потерял бдительность. Немертвым свойственны скука и беззаботность.

– Т'лан Имассам.

– Если другие рядом, они придут за мной. Мало времени.

– Т'лан Имассы? Нет, Джагута. Поблизости их нет.

– Ты уверен?

– Да. На достаточном основании. Ты освободилась… почему?

– Свобода нуждается в оправдании? – Она стряхнула пыль и паутину с истощенного тела и поглядела на запад. – Один из моих ритуалов расшатан. Нужно восстановление.

Паран подумал над этими словами. – Ритуал связывания? Кто-то или что-то заточено в тюрьму и ищет свободы, как и ты?

Сравнение ей не понравилось: – В отличие от них, я не желаю завоевать мир.

"Ох". – Я Ганоэс Паран.

– Ганат. Ты выглядишь жалко, как недокормленный Имасс. Будешь мне мешать?

Он покачал головой: – Ганат, я просто проходил мимо. Желаю удачи…

Она резко повернулась и вгляделась в восточный горизонт.

– Что там? Т'лан Имассы?

– Не уверена. Может быть… ничего. Скажи, на юге море?

– А оно там было, когда ты сидела в… могиле?

– Да.

Паран улыбнулся: – Ганат, на юге действительно море, и к нему я направляюсь.

– Тогда я с тобой. Зачем ты туда едешь?

– Поговорить кое с кем. А ты? Я думал, ты спешишь восстановить ритуал?

– Да. Но есть потребность еще более неотложная.

– И это…

– Потребность в купании.

* * *

Слишком обожравшиеся для полета стервятники с криками поскакали по сторонам, забили уродливыми крыльями, открывая взору остатки пиршества на человечьих трупах. Апсалар пошла медленнее, не уверенная, что ей хочется продолжать движение по главной улице; но ведь карканье и клекот сытых птиц звучали и с других улиц, заставляя подумать, что ничего иного здесь не обнаружишь.

Жители деревни умерли в страданиях – чума немилосердна, она делает путь к вратам Худа долгим и извилистым. Раздутые железы медленно сдавливают горло, делая невозможным вначале глотание твердой пищи, а затем само дыхание превращая в хрип агонии. В кишках и желудке скапливаются газы. Вскоре, не находя выхода, они взрывают стенку желудка и позволяют кислоте переварить внутренности. А до этого – лихорадка столь сильная, что вскипают мозги, почти сводя человека с ума – из этого состояния нет спасения, даже если сама болезнь прекращается. Из глаз течет слизь, из ушей кровь, суставы заполняются жидкостью – вот она, Госпожа Чума, во всем своем мерзком великолепии.

Сопровождавшие Апсалар скелеты – рептилии давно разбежались по сторонам, занявшись распугиванием стервятников и глотанием мух. Мух тут были целые рои. Сейчас они мчались к ней, беззаботно прыгая по вздувшимся телам.

– Неапсалар! Ты слишком медлительна!

– Нет, Телораст, – крикнула Кодл, – недостаточно медлительна!

– Да, недостаточно медлительна! Нам тут нравится – мы хотим поиграть!

Апсалар пошла вниз по улице, ведя лошадку в поводу. На площадь – вероятно, в последней жалкой попытке сбежать – сползлись дюжины жителей деревни. Они умерли, царапая и кусая друг дружку. – Можете оставаться здесь сколько пожелаете, – сказала она двум тварям.

– Не можем, – отвечала Телораст. – Мы же твоя охрана. Твои бессонные, вечно бдительные часовые. Мы станем за тебя, какой бы больной и гнилой ты не была.

– А потом выковыряем глаза!

– Кодл! Не говори так!

– Ну, подождем, пока она не уснет. От жара.

– Точно. Тогда она сама нас попросит.

– Знаю, но мы миновали две деревни, а она не заболела. Не понимаю. Все смертные умерли или умирают. Что сделало ее такой особенной?

– Она избрана узурпаторами Тени – вот почему мы идем за ней, словно собачки. Придется ждать, пока не выпадет случай выковырять глаза.

Апсалар перешагнула кучу трупов. Дальше сразу показался край деревни, и там стояли дочерна сожженные здания. На ближайшем холме под одинокой гилдингой расположилось захваченное воронами кладбище. Черные птицы сидели на ветвях в сердитом молчании. Несколько второпях сложенных погребальных платформ указывали, что жители пытались соблюсти церемонии. Разумеется, надолго их усилий не хватило. Из тени дерева за Апсалар следили белые козлы. В сопровождении Телораст и Кодл она пошла по дороге.

Что-то произошло далеко на северо-западе. Нет, она может сказать точнее. В И'Гатане. Была битва… и свершено ужасное преступление. Жажда И'Гатана к малазанской крови вошла в легенды; Апсалар боялась, что город еще раз дополна хлебнул ее.

Во всех странах имеются места, видящие битву за битвой – бесконечное шествие жестокостей. Зачастую такие места совсем плохо защищены и имеют малое стратегическое значение; но как будто сами камни и почва смеются над потугами завоевателей достаточно глупых, чтобы предъявить на них претензии! Это были мысли Котиллиона. Он не боялся видеть тщетность человеческих усилий и удовольствие, с которым мир срывает "грандиозные" планы человека.

Она миновала последние пожарища и обрадовалась пропаже тяжелой вони. К гниющим телам она уже притерпелась, но здесь царил некий иной запашок, предупреждением въевшийся в легкие. Темнело. Апсалар вскочила в седло и натянула уздечку.

Можно использовать садок Тени, хотя уже поздно – в И'Гатане все кончилось. Но, по меньшей мере, она сможет поглядеть на оставленные трагедией раны и подобрать выживших. Если таковые остались.

– Она думает о смерти, – сказала Телораст. – И она очень зла.

– На нас?

– Да. Нет. Да. Нет.

– О, открывает садок! Тень! Безжизненный путь по безжизненным холмам. Мы умрем от скуки. Скорее! Не оставляй нас!

* * *

Они вылезли из ямы, чтобы оказаться в ожидающем их пиршественном зале. Длинный стол, четыре антанских стула с высокими спинками, в центре стола канделябр с четырьмя толстыми восковыми свечами – их золотые огоньки мерцали, отражаясь в серебряных блюдах с малазанскими деликатесами. Запеченная в глине маслянистая рыба сантос с отмелей Картула, с маслом и пряностями; ломтики маринованной оленины с миндальной подливой в стиле северного Д" Аворе; сетийские куропатки, фаршированные бычьей ягодой и шалфеем; дальхонезские жареные змеи и тушеные тыквы; овощное ассорти и четыре бутылки вина – белое малазское из имений Паранов, теплое рисовое Итко Кана, темно-красное из Гриза и славящийся оранжевым оттенком белак с напанских островов.

Калам изумленно уставился на манящее видение, а Буян с бурчанием подошел к столу, стуча сапогами по пыльному полу, и уселся в кресло, сразу потянувшись за гризианским красным.

– Чудно, – сказал, отряхиваясь, Быстрый Бен. – Вот это мило. Как думаете, для кого четвертое кресло?

Калам глянул вверх, на громаду небесной крепости. – Я стараюсь об этом не думать.

Буян захлюпал губами, впившись в оленину.

– Ты подозреваешь, – продолжил усевшийся Бен, – что выбор блюд таит некий смысл? – Он взял алебастровый кубок и налил себе вина Паранов. – Или же хозяин просто хочет утереть нам носы щедростью?

– Мой нос в полном порядке, – сказал Буян, дернув головой и выплюнув кость. – Боги, я смогу съесть все один! Может, так и сделаю!

Калам вздохнул и присел к столу. – Ну, мы хотя бы получили время все обдумать. – Он заметил, что Быстрый Бен подозрительно смотрит на Буяна. – Успокойся, Быстрый! Не думаю, что он нас услышит. Слишком громко чавкает.

– Ха! – хохотнул фалариец (изо рта у него полетели куски, один плюхнулся прямо в кубок колдуна). – Да я не дам Худова ногтя за ваши спесивые тайны! Хотите наболтаться до посинения – давайте, я слушать не намерен.

Быстрый Бен отыскал серебряную шпажку для мяса и осторожно выловил из вина кусочек оленины. Затем отпил глоточек, состроил рожу и выплеснул вино. – Ну, я не особенно уверен, что Буяну не нужно участвовать в нашей беседе, – заметил он, налив новый кубок.

Рыжебородый солдафон поднял лицо от тарелки. Глазки его сощурились от беспокойства: – Я очень постараюсь стать вам ненужным, – проворчал он, хватая бутылку красного.

Калам следил, как дергается кадык – Буян делал глоток за глотком.

– Дело в том мече. Мече Т'лан Имасса. Откуда он у тебя, Буян?

– Гм, тут сантос. В Фаларе эту гадость едят только самые бедные, а Картул считает ее деликатесом! Идиоты. – Он взял одну и стал счищать глиняную оболочку с жирной кожи. – Мне его дали на сохранение.

– Т'лан Имассы? – спросил Калам.

– Да.

– Так его хозяин намерен вернуться?

– Если сумеет.

– Почему какой-то Имасс дал тебе меч? Они дорожат ими и часто используют. Для дела.

– Не там, куда он направлялся. А это что? Птица?

– Да, – сказал Быстрый Бен. – Куропатка. Так куда направлялся тот Имасс?

– Куропатка. А что это – вид утки? Он ушел в большую дыру в небе, чтобы ее закрыть.

Колдун выпрямил спину: – Тогда скоро его не жди.

– Ну, он захватил с собой голову Тисте Анди, и она была живой – это заметил только Правд – даже Гадающая по костям не видела. Маленькие крылья – удивляюсь, как она вообще летала. Раз поймали, значит, не очень хорошо! – Он бросил под стол пустую бутылку гризианского. Бутылка глухо стукнула о толстый покров пыли. Буян придвинул к себе напанский белак. – Знаете, в чем ваши проблемы? Я так скажу. Скажу, в чем ваши проблемы. Вы слишком много думаете, и думаете, что много думая, придете к чему-то иному, чем думы. Неправда. Все просто. Если что-то ненужное встает у вас на пути – убейте его, а когда убьете – прекратите о нем думать!

– Интересная философия, Буян, – усмехнулся Быстрый Бен. – А если "что-то" слишком большое, или его слишком много, или оно круче тебя самого?