Текст книги "Охотники за Костями (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

– Я не удивлен.

– Как и я. Но уехать им придется.

– Все дело в богатствах, – сказал Корабб. – Реликвии, иконы и винные погреба. Они страшатся, что на дороге их ограбят, изнасилуют, прически растреплют.

Леомен и Воробушек удивленно уставились на него.

– Корабб, – начал Леомен, – кажется, тебе пора снимать этот новый шлем…

– Да, – добавила Воробушек. – По лицу пот течет в три ручья.

– Я в порядке, – зарычал Корабб. – Это шлем бывшего Поборника. Леомен его не взял. А должен бы. Я просто ношу шлем за него. В подходящее время он почует нужду, сорвет шлем с моей головы и напялит на свою. Тогда мир исправится, да восхвалены будут желтые и голубые боги.

– Корабб…

– Я в порядке, хотя лучше что-то сделать со старухами. Пусть не бегут за нами. Я насажу себя на клинок, но не дам им схватить мои щеки. О, какой милый мальчик! Хватит, сказал вам!!!

– Дай мне шлем.

– Пора узнать судьбу в лицо, Адъюнкт Убийца.

* * *

Когда они достигли храма Скалиссары, в голове Корабба стучали молоты. Леомен отказался носить большой шлем, даже без стеганого подшлемника (впрочем, без подшлемника он оказался бы безнадежно велик). По крайней мере старухи куда-то смотались; но ведь их путь шел по почти пустым переулкам. С главных улиц доносились хаотические звуки столпотворения – горожан вытесняли за пределы стен, на дорогу, ведущую к западному побережью, к Лофалу. Паника проносилась здесь и там, но было видно, что четыре тысячи воинов Леомена, все как один вышедшие на улицы, умеют поддерживать порядок.

Восьмиугольное здание, ныне посвященное Королеве Снов, окружали семь малых храмов, посвященных Семерке; главный вход начинался спиральным пандусом, вившимся вокруг куполов низшего яруса. Стены храмового квартала были дважды сломаны: вначале во время перепосвящения малазанским богам после завоевания, потом во время мятежа, когда храмы и их новые жрецы подверглись нападению. Тогда сотни служителей были убиты, сокровищницы разорены. Сейчас фризы и метопы, кариатиды и резные панели покрыты рубцами и трещинами, так что лики богов, старых или новых, неразличимы.

Все, кроме тех, что у храма Королевы Снов. Мощные укрепления делали его почти неприступным. Королеву окружают тайны, знал Корабб, и одна из них – всеобщее убеждение, что ее культ рожден не в Малазанской Империи. Богиня Гаданий отбрасывает тысячи отражений на тысячи племен, и ни одна цивилизация не может претендовать на монополию. Шесть дней без толку побившись лбами о стены Храма, мятежники решили, что Королева им не враг, и оставили в покое. Желание и необходимость, усмехался Леомен, в первый раз услышав эту быль.

И все же Корабб убежден, что это богиня… иноземная.

– Ради каких дел мы посещаем храм? – спросил он.

Леомен ответил вопросом на вопрос: – Ты помнишь, старый друг, как клялся идти за мной, даже если мои деяния покажутся безумными?

– Клялся, Воевода.

– Отлично, Корабб Бхилан Зену'алас. Тебе предстоит испытание преданности. Ведь я намерен говорить с Королевой Снов.

– Верховная Жрица…

– Нет, Корабб, – прервал его Леомен. – Я имел в виду саму Богиню.

* * *

– Трудное это дело – убить дракона.

Кровавый свет ложной зари постепенно заливал неровную брусчатку. Маппо и Икарий ушли в темноту, чтобы не мараться контактом с этим неверным светом. Джаг сидел на каменном блоке, который мог некогда быть алтарем, но сейчас перевернут и прислонен к стене слева от входа. Воин уже давно молчал, обхватив руками голову.

Маппо переводил взор с друга на громадное тело драконицы, нависавшей над ними. Оба зрелища тревожили его. Да, есть причина горевать в темной пещере, послужившей местом зловещего ритуала смерти, овеваемой незримыми вихрями воспоминаний, что пробуждаются в Икарии.

– Остается лишь Оссерк, – произнес Маппо. – И если он падет, садок Серк останется без властителя. Кажется, Икарий, я начинаю видеть схему.

– Осквернение, – прошептал Икарий, не подняв взора.

– Пантеон делают уязвимым. Фенер, вытащенный в наш мир, а теперь Оссерк. Сама основа его силы под угрозой. Как узнать, сколько еще богов и богинь под осадой? Друг мой, мы слишком далеко ушли от мира.

– Далеко? Маппо, нет такого понятия.

Трель снова поглядел на мертвую драконицу. – Может, ты и прав. Кто мог устроить такое? В этой драконице – само сердце садка, источник его силы. Но… кто-то победил Соррит, сбил на землю, затянул в пещеру в небесной крепости, приколотил к Черному дереву. Как думаешь, давно ли это было? Почему мы не почуяли ее смерти? – Не дождавшись ответов, Маппо подошел к луже крови и внимательно осмотрел толстый ржавый штырь. – Нет, – пробормотал он вскоре, – это не ржавчина. Отатарал. Ее связали отатаралом. Но она же Старшая – она не подчинялась отатараловой энтропии. Не понимаю…

– Старое и новое, – сказал Икарий. Слова прозвучали словно проклятие. Он резко вскочил, сверкнув глазами, скривив губы. – Поговори со мной, Маппо. Расскажи все, что знаешь о силе пролитой крови.

Трель отвернулся. – Икарий…

– Расскажи.

Маппо не отрывал взора от голубого пруда. В нем сражались эмоции. Не сразу он вздохнул: – Кто первым погрузил руки в поток падения? Кто испил из него и преобразился, и какой эффект оказал на эту трансформацию отатарал? Икарий, эта кровь испорчена…

– Маппо.

– Ладно. Друг мой, всякая пролитая кровь обладает силой. Для зверей, людей, даже малых птах кровь является истоком силы, рекой души. В ней заключено время жизни, от рождения до смерти. Это самая священная сила вселенной. Убийцы, чьи руки обагрены кровью жертв, вольно или невольно питаются ей. Многие из них слабеют, а иные находят в себе новый голод, становясь рабами страсти к резне. Вот в чем риск: сила крови портится от примеси страха и боли. Поток, чувствуя скорое пересыхание, тревожится, и эта тревога отравляет.

– Как насчет судьбы? – тяжело проговорил Икарий.

Маппо вздрогнул, но не смог оторвать глаз от крови. – Да, – шепнул он, – ты пробиваешься к самой сути. Что принимает тот, кто впитал такую кровь в душу? Ждет ли его самого насильственная смерть? Есть ли это всеобщий закон, восстанавливающий равновесие? Если кровь питает нас, что же питает ее саму; связано ли это нечто нерушимыми законами или капризно, как мы сами? Только ли мы, жители земли, способны злоупотреблять своими дарами?

– К'чайн Че'малле не убивали Соррит, – сказал Икарий. – Они ничего не знали об этом.

– Но создание в машине заморожено, что намекает на ритуал Омтозе Феллака. Как К'чайн Че'малле могли не знать о нем? Они знали, пусть сами не убивали Соррит.

– Нет, Маппо, они не виновны. Я уверен.

– Тогда… кто?

– Крест сделан из Черного дерева. Из королевства Тисте Эдур. Королевства Тени. Ты знаешь, что в той стране вещи могут быть в двух местах сразу, начинаться в одном мире, а проявляться в другом. Тени блуждают и не уважают границ.

– Ах, тогда… она была поймана здесь, но прежде вытащена из Тени…

– … поймана джагутской магией льда – но пролитая кровь и отатарал оказались слишком сильны для Омтозе Феллака, расшатали колдовство Джагута.

– Соррит убивали в Королевстве Теней. Да. Видишь, Икарий, схема все яснее.

Икарий опалил Трелля взором лихорадочно сверкающих глаз: – Неужели? Ты обвиняешь Тисте Эдур?

– Кто еще мог так владеть тенями? Не тот же малазанский самозванец, что сидит на троне сегодня?

Воин – Джаг промолчал. Прошелся вдоль кровавого пруда, опустил голову, словно искал какие-то следы. – Я знаю эту Джагуту. Узнаю ее работу. Небрежное открытие Феллака. Она была… рассеянна. Нетерпелива, раздражена, устав отражать многочисленные попытки К'чайн Че'малле вторгнуться, основать колонии на всех континентах. Ее не заботили гражданские войны ящеров. Короткохвостые бежали, искали убежища. Не думаю, что ее это волновало.

– Ты думаешь, она знала о случившемся здесь?

– Нет, или вернулась бы. Может, она мертва. Так много…

"Ох, Икарий, не нужны тебе такие воспоминания".

Икарий резко встал, обернулся. – Я проклят. Не эту ли тайну ты прячешь от меня? Припоминаю… кое-что… Отрывки. – Он поднял руку ко лбу – и тут же уронил. – Чувствую… ужасные дела…

– Да. Но они не твои, Икарий. Не друга, стоящего передо мной сейчас.

– Ты – мой защитник, но эта защита – не то, чем кажется. Маппо, ты идешь рядом, чтобы защищать мир. От меня.

– Все не так просто.

– То есть?

– Я здесь для того, чтобы защитить тебя, своего друга от… другого Икария…

– Надо положить этому конец.

– Нет.

Икарий бросил взгляд на драконицу. – Лед, прошептал он. – Омтозе Феллак. – Повернулся к Маппо: – Нам пора уходить. Мы пойдем в Джаг Одхан. Я хочу найти свой род. Джагутов.

"Просить заточения. Вечного льда, отрезающего от тебя жизнь. Но они не поверят тебе. Нет, они решат тебя убить. Предоставить тебя Худу. И они будут правы. Ведь их сердца не боятся выносить приговоры, а кровь… кровь их холодна как лед".

* * *

В половине лиги к югу от И'Гатана виднеются шестнадцать курганов, каждый из в сто шагов в длину, тридцать в ширину и три человеческих роста в высоту. Помещенные внутри колонны и стены из грубого песчаника формируют вечно темные усыпальницы, дома для воинов – малазан. Недавно вырытые канавы соединили их с городом; по канавам текут зловонные отходы, привлекающие тучи мух. Да, горько подумал, Кенеб, чувства горожан трудно выразить более отчетливо.

Пытаясь не обращать внимания на вонь, он послал коня к главному кургану, некогда увенчанному памятником павшим солдатам Империи. Статуя была разрушена, остался только пьедестал. Сейчас на нем стояли два человека и две собаки, и все они созерцали неровные, отбеленные солнцем стены И'Гатана.

Могильник Дассема Альтора и его Первого Меча, никогда не видавший в себе ни Альтора, ни воинов его грозного отряда телохранителей. Воины погибли в схватках у стен. Большинство малазанских солдат знало правду. Легендарных воителей Меча похоронили в безымянных могилах, чтобы защитить от осквернения, а могила самого Дассема Альтора, как полагают, находится на Квон Тали, под Антой.

"Возможно, пустая".

Пес Крюк повернул тяжелую голову, заметив взбирающегося по склону коня Кенеба. Взгляд красных глаз, едва заметных среди сети рубцов, заставил малазанина содрогнуться. "Не надейся на дружбу с этим зверем. Лучше бы он умер вместе с Колтейном". Казалось, животное наспех составлено из рваных кусков непонятного происхождения, которым придана приблизительная форма собаки. Горбатая шея толщиной с бедро мужчины, перекошенные лопатки, бурящиеся мышцами ляжки, грудь широкая, как у пустынного льва. Если не считать тусклых глаз, вся морда состоит из громадной челюсти и кривого носа. Три последних клыка торчат наружу, даже когда пасть бывает закрыта: жестокие побои при Падении Колтейна сорвали большую часть кожи губ. Одно ухо отсутствует, другое неловко исцелено и торчит, словно флаг.

Обрубок хвоста не пошевелился, когда Кенеб слез с коня. Да, если бы он шевельнулся – Кенеб поверил бы в возможность смерти от удивления…

Чесоточная хенгезская собачка Мошка суетливо, словно крыса, подбежала и обнюхала сапог Кенеба, раскорячилась и помочилась на голенище. Малазанин с руганью отскочил, поднял ногу, намереваясь дать собаке пинка – да так и замер, услышав низкое рычание Крюка.

Вождь Желч грубо хохотнул: – Мошка просто заявила права на эту кучу камней. Видит Худ, там нет никого, кто бы мог обидеться.

– Жаль, что этого не скажешь про другие курганы, – ответил Кенеб, снимая кожаные краги.

– Да. Но за это нужно обмочить ноги игатанцев.

– Мошке нужно учиться терпению, Вождь.

– Возьми нас Худ, солдат! Это же собачонка. Ты что, думаешь, ей на них мочи не хватит?

"Думаю, ей не только мочи не хватает". – Да нет, хватит. В ней всякой дряни больше, чем в бешеном быке.

– Плохое питание.

Кенеб обратился к другому: – Кулак Темул, Адъюнкт желает знать, успели ли ваши виканы – разведчики объехать город.

Юный воин больше не казался мальчиком. Со дня выхода из Арена он вырос на две ладони. Тощий, с ястребиным лицом, в черных глазах – следы слишком многих печалей. Давно уже утихли те старые воины, что так противились его назначению в командиры. Он смотрел на И'Гатан и, казалось, не слышал вопроса Кенеба.

"Желч сказал, он с каждым днем все более похож на Колтейна". Кенеб понимал, что спешить не следует.

Вождь откашлялся. – На западном тракте видны следы исхода, случившегося за день – два до нашего прибытия. Пять старых всадников клана Вороны просили позволения пойти по следу беженцев.

– И где они сейчас?

– Охраняют обоз, ха!

Заговорил Темул: – Скажите Адъюнкту, что все ворота закрыты. У основания городского холма вырыта траншея, пересекшая все тракты; глубина ее примерно два роста, но ширина едва в два шага. Ясно, что врагу не хватило времени.

Не хватило времени. Кенеб удивился. Поднажав на рабочих, Леомен мог вырыть гораздо больший ров всего за день. – Ладно. Ваши разведчики заметили признаки оборонительных машин на стенах или угловых башнях?

– Малазанские баллисты, едва ли дюжина, – отвечал Темул. – Расставлены через равные промежутки. Признаков скопления вражеских войск нет.

– Понятно, – хмыкнул Кенеб. – Леомен не так глуп, чтобы показать слабые места укреплений. Но на стенах есть люди?

– Целые толпы. Они высмеивали моих воинов.

– И показывали голые зады, – сказал Желч. Он отвернулся и плюнул.

Мошка подскочила к блестящей слизи, понюхала и начала лизать.

Кенеба чуть не стошнило. Он отвернулся и ослабил ремешки шлема. – Кулак Темул, есть предложения по месту первого штурма?

Темул глянул с равнодушным видом. – Есть.

– И?

– И что, Кулак? Адъюнкту наши предложения не нужны.

– Может и так, но я все равно хочу услышать.

– Не входить в ворота. Использовать морантские припасы, пробить стену между башнями. С любой стороны. А еще лучше с двух сразу.

– И как саперы переживут такой взрыв?

– Мы атакуем ночью.

– Большой риск.

Желч обратил украшенное татуировками слез лицо к Кенебу. Во взоре его было некоторое удивление: – Друг, мы готовим осаду, а не Худом клятый танец мух.

– Знаю. Но у Леомена должны быть маги. Ночь от них саперов не скроет.

– Их можно встретить, – возражал Желч. – На то у нас и свои маги. Но давайте не тратить дыхания. Адъюнкт сделает, что сочтет нужным.

Кенеб повернул голову направо, глянул на лагерь Четырнадцатой Армии, расположенный так, чтобы перехватывать всяческие вылазки, если Леомен решится на такую глупость. В следующие два, три дня произойдет тщательно продуманное окружение города. Места малазанских баллист на стенах уже известны, так что сюрпризов ждать не надо. И все же окружение потребует опасно растянуть малазанские силы. Придется держать посты наблюдения у каждых ворот; виканы, сетийцы и хундрилы Желча будут разделены на летучие отряды, способные ответить на любую Леоменову хитрость.

Кулак покачал головой: – Одного не понимаю. Флот адмирала Нока прямо сейчас подходит к Лофалу с пятью тысячами морских пехотинцев на бортах. Даджек заставит капитулировать последний город и пойдет сюда, на подмогу к нам. Леомен должен сознавать безнадежность положения. Он не победит, даже если перемолотит нас. Мы все равно не снимем осады, дождемся подкреплений. Ему конец. Так почему он все еще борется?

– Да уж, – согласился Желч. – Ему бы продолжать бегство к западу, в одханы. Там мы его могли бы вообще не найти, а он сумел бы восстановить силы, призвать новых бойцов.

Кенеб оглянулся. – Так, Вождь, вы тоже тревожитесь насчет него?

– Кенеб, он хочет пускать нам кровь. До самого своего падения пускать нам кровь. – Он взмахнул рукой. – Еще курганы вокруг проклятого города. Он умрет сражаясь и станет новым мучеником.

– То есть причина для битвы – желание убивать малазан. Чем мы это заслужили?

– Уязвленная гордыня, – сказал Темул. – Одно дело – проиграть на поле битвы, и совсем иное – проиграть, когда твой враг даже не потрудился вытянуть меч.

– Он опозорился в Рараку, – кивнул в ответ этим словам Желч. – И душу разъедает рак. Его не изгонишь. Малазане должны познать боль.

– Это же смехотворно, – ответил Кенеб. – Разве Собачьей Упряжки этим скотам не хватило?

– Первая жертва среди осажденных заставит их забыть о совершенных ими преступлениях, – сказал Темул.

Кенеб вгляделся в лицо юного воина. Приемыш Гриб проводил в его обществе многие часы; среди бессвязных высказываний странного паренька проскальзывали намеки на славу – может, и дурную – ожидающую Темула в будущем. "Конечно, этим будущим может оказаться завтрашний день. Да и сам Гриб может оказаться всего лишь сироткой со свихнутыми на сторону мозгами… ладно, я сам в это не верю. Слишком уж много он знает. Если хотя бы половина его речей несет смысл…" Ну, в любом случае Темул поражает Кенеба здравостью суждений, подходящих скорее зрелому мужу.

– Отлично, Кулак Темул. Что бы сделали вы на месте Леомена?

Молчание. Кенеб украдкой взглянул в угловатое лицо викана и заметил его удивление. Но через миг вернулась прежняя равнодушная маска. Воин пожал плечами.

– Колтейн идет в твоей тени, – сказал Желч, проводя пальцами вниз по лицу, имитируя тем самым катящиеся слезы. – Я вижу его снова и снова…

– Нет, Желч. Я уже сказал. Ты видишь просто пути виканов; все остальное – игра воображения. Колтейн отослал меня. Не ко мне он вернется.

"Так он все еще тревожит тебя, Темул. Колтейн послал тебя с Дюкером, чтобы сохранить жизнь, не чтобы опозорить или наказать. Почему ты не веришь?"

– Я видел многих виканов, – прогудел Желч.

Это звучало как аргумент давнего спора. Кенеб со вздохом пошел к коню. – Что-то еще передать Адъюнкту? От вас обоих? Нет? Ладно. – Он вспрыгнул в седло, натянул уздечку.

Пес Крюк смотрел на него мертвыми, песочного цвета глазами. Мошка нашла косточку и улеглась, растянув ноги и грызя кость со свойственной собакам бездумной сосредоточенностью.

На полпути Кенеб сообразил, откуда она могла выкопать ту косточку. "Да, один хороший пинок – и пусть идет к Худу…"

* * *

Капрал Мертвяк, Горлорез и Наоборот уселись за игру в "плошки". Когда Бутыл подошел, в стаканчике уже загремели черные камешки.

– Где ваш сержант?

Мертвяк поднял голову. И снова опустил: – Смешивает краски.

– Краски? Какие краски?

– Как принято у дальхонезцев, – сказал Наоборот. – Для маски смерти.

– Перед осадой?

Горлорез зашипел – Бутыл подумал, что это у него смех такой – и спросил: – Слышали? Перед осадой. Очень, очень умно.

– Маска смерти, идиот, – бросил Наоборот. – Ее наносят, когда готовятся к смерти.

– Отличное намерение для сержанта. – Бутыл озирался. Двое других солдат Восьмого взвода, Гвалт и Лоб, враждовали на предмет того, что кинуть в кипящий котел. Оба сжимали в руке по пучку трав; едва один подносил кулак к котлу, другой бил по ней рукой и пытался кинуть в варево свой пучок. Снова и снова. Вода кипела. Оба молчали. – Ясно. Но где Бальзам нашел краску?

– У дороги маленькое кладбище, – сказал Мертвяк. – Думаю, может там.

– Если я его не найду, передайте. Капитан желает сбора всех сержантов, на закате.

– Где?

– Овечий загон у фермы на юге, той, что с резной крышей.

Котел выкипел полностью. Гвалт и Лоб сражались за кувшин с водой.

Бутыл двинулся к следующей стоянке. Нашел сержанта Моака лежащим на куче скаток. Бородатый рыжий фалариец ковыряет рыбьей костью в длинных зубах. Его солдат нигде не видно.

– Сержант. Капитан Фаредан Сорт созывает встречу…

– Слышал, не глухой.

– Где твой взвод?

– Раскорячился.

– Сразу весь?

– Вчера я готовил. Всего-то желудки прослабило. – Сержант рыгнул. Бутыл уловил вонь, напомнившую ему о гнилой рыбе.

– Возьми меня Худ! Где ты сумел рыбки наловить? Среди дороги?

– Я не ловил. Нес с собой. Было трудновато, да, но настоящий служака со всем совладает. Вот осталось малость. Не хочешь?

– Нет!

– Целая армия трусливых сосунков! Не удивляюсь, что Адъюнкт не спит ночами.

Бутыл шагнул прочь.

– Эй, – крикнул Моак. – Передай Скрипу, что ставка в силе.

– Что за ставка?

– Между ним и мной. Все, что тебе надо знать.

– Отлично.

Сержант Мозель и его взвод разместились у сломанного фургона рядом с канавой. Они срывали доски; Острячка и Поденка вытягивали из дерева гвозди, клепки и прочие полезные мелочи, Таффо и Уру Хела под бдительным оком сержанта сражались с осью.

Мозель поднял глаза: – Ты Бутыл, что ли? Четвертый взвод Скрипа? Если ищешь Непотребоса Вздорра, то зря. Только что мимо прошел. Гигант, примесь феннской крови.

– Нет, не его. А ты видел Вздорра?

– Ну, не сам я, но Острячка…

Дородная женщина расслышала свое имя. – Да. Я слышала, что он уже тут. Эй, Поденка, кто нам сказал, что он уже тут?

– Кто?

– Непотребос Вздорр, толстая ты корова. О ком еще тут можно говорить?

– Не знаю, кто это сказал. Я краем уха слушала. Думаю, Улыба. Вроде бы Улыба. Ну, я уж покаталась бы с таким парнем…

– Улыба – не парень.

– Да я о Вздорре…

– Ты хочешь спать с Вздорром?

Мозель подскочил к Бутылу: – Ты насмехаешься над моими солдатами, а?

– Совсем нет, сержант. Просто пришел сказать, что встреча…

– О да. Слышали.

– От кого?

– Не помню, – пожал плечами тощий сержант. – А это так важно?

– Все сильнее убеждаюсь, что напрасно теряю время.

– Не хочешь времени терять? Ну, ты не уникален.

– А ось вроде не сломана.

– А кто сказал, что сломана?

– Тогда почему вы разобрали фургон?

– Мы так долго глотали пыль из-под колес, что захотели отмщения.

– Но где извозчик? Где грузчики?

Острячка зловеще ухмыльнулась.

Мозель дернул плечом, показал вниз, в канаву. В желтой траве неподвижно лежали четверо связанных, с заткнутыми ртами мужчин.

Взводы сержантов Собелоне и Тагга сгрудились, пялясь на борцовский поединок. Бутыл увидел, что бьются Лизунец и Курнос. В дорожную пыль летели монеты, а грузные пехотинцы кряхтели и дергались, сплетясь ногами и руками. Он видел круглое, потное, покрытое пылью лицо Лизунца; солдат медленно моргал и двигал челюстями, как будто что – то жевал. Глаза его, как обычно, выражали непостижимую невозмутимость.

Бутыл толкнул Толя, стоявшего справа: – Для чего они дерутся?

Толь скривил тонкие, бледные губы. – Все очень просто. Два взвода, марширующие колонной, сначала один впереди, затем, соответственно, другой, делом доказывая, что пресловутое "боевое братство" есть всего лишь продукт плохой поэзии и вульгарных песен, коими барды тешат презренную толпу. Короче, вранье. Перед тобой кульминация, выявление их низменных, животных инстинктов…

– Лизунец откусил Курносу ухо! – сказал капрал Рим, подошедший слева.

– Ох. Его он и жует?

– Угу. Неплохое занятие…

– А Тагг и Собелоне знают об этой схватке?

– Угу.

– Значит, у Курноса теперь одно ухо и ни одного носа?

– Угу. Придется лицо прикрывать.

– А это не он женился на той неделе?

– Угу. Вон, на Хенно. Она ставит против него. Ну, она в нем не лицо любит – если ты понимаешь, о чем я.

Бутыл заметил краем глаза низкий холм, на котором стояли несколько кривых, согнутых деревьев гилдинга. – Это старое кладбище?

– Ну, выглядит похоже.

Бутыл молча протолкался сквозь толпу зрителей и вскоре был на земле мертвых. Сержант Бальзам нашелся в тесной яме, вырытой расхитителями гробниц; он двигался кругами, приплясывая, и монотонно бормотал себе под нос.

– Сержант, капитан прик…

– Заткнись. Я занят.

– На закате, в овечьем загоне…

– Прерви заупокойную молитву дальхонезца, и тысячи тысяч поколений твоего рода проведут жизнь под игом проклятия. Волосатые ведьмы украдут твоих детей и детей твоих детей, изрубят в куски, сварят с овощами и клубнями, добавив нити тончайшего шафрана…

– Я закончил. Всех известил. До свидания.

– …дальхонезские шаманы с поясами из змей возлягут с твоей женщиной, и она родит ядовитых покрытых черными кудрями червяков…

– Замолчи, сержант, или я сделаю твою куклу…

Бальзам выскочил из ямы с вытаращенными глазами. – Злодей! Поди прочь! Я тебе ничего не сделал! – Повернулся и помчался в степь достойными газели прыжками.

Бутыл повернулся и начал долгий путь в лагерь.

* * *

Он нашел Смычка собирающим арбалет. Каракатица с интересом смотрел на это. Рядом с ним стоял ящик морантских припасов. Округлые снаряды виднелись из – под сдвинутой крышки – словно черепашьи яйца лежат в песке. Остальные солдаты взвода отошли подальше и подозрительно следили за сапером.

Сержант поднял голову: – Бутыл, ты всех нашел?

– Да.

– Отлично. Как поживают в других взводах?

– Славно поживают, – ответил Бутыл. Он смотрел на тех, что сидели вдели от костра. – В чем дело? Если коробка рванет, упадут даже стены И'Гатана, а вы и половина армии полетите кровавыми ошметками.

Сослуживцы состроили овечьи морды. Корик вроде бы небрежно встал, хмыкнув: – Да я тут давно сидел. Потом Тарр и Улыба подошли, чтобы охладиться в моей тени.

– Мужик врет, – сказала Улыба. – А ты, Бутыл, почему вдруг добровольно вызвался бегать по поручениям капитана?

– Потому что не глуп.

– Да ну? – буркнул Тарр. – Но ты же вернулся?

– Я думал, они уже закончили. – Он отогнал зудевшую у лба муху, сел поближе к костру. – Сержант, вы представляете, что скажет капитан?

– Саперы и щиты, – пробурчал Каракатица.

– Щиты?

– Да. Мы поползем на карачках, а вы остальные будете нас прикрывать от стрел и камней, пока не выроем мины; потом все побегут назад, но как бы быстро все не бежали, надо еще быстрее.

– То есть это путешествие в один конец.

Каракатица оскалился.

– Все будет гораздо хитрее, – сказал Смычок. – Надеюсь.

– Она полезет на рожон, вот что будет.

– Может, да, может, нет. Она захочет, чтобы к моменту оседания пыли большая часть армии еще дышала.

– Минус несколько сотен саперов.

– Мы стали редкостью. Она не захочет нас напрасно тратить.

– Для Малазанской Империи это будет не впервой.

Сержант глянул на Каракатицу: – А может, просто убить тебя сейчас и покончить с проблемой?

– Забудь. Я заберу с собой всех вас. Недоноски жалкие.

Сержант Геслер появился со своим взводом. Они начали разбивать бивуак неподалеку. Бутыл заметил, что среди них нет капрала Буяна.

Геслер подошел к ним. – Скрип.

– Калам и Быстрый вернулись?

– Нет. Они пошли дальше вместе с Буяном.

– Дальше? Куда это?

Геслер присел. – Лучше скажу, что рад снова увидеть твою уродливую морду. Может, они вернутся, может, нет. Скажу позже. Все утро провел с Адъюнктом. У нее много вопросов.

– О чем?

– О том, о чем скажу позже. Так у нас новый капитан.

– Фаредан Сорт.

– Кореланка?

Смычок кивнул: – Похоже, со Стены.

– Значит, ей не впервой получать тычки.

– Да. И давать сдачи.

– Ну, это славно.

– Она ждет сегодня ночью всех сержантов.

– Думаю, нужно идти назад и ответить еще на пару вопросов Адъюнкта.

– Карак, ты не сможешь вечно избегать встречи.

– Да ну? Следи за мой. Но куда послали капитана Добряка?

Смычок пожал плечами: – Думаю, в такую роту, которой нужно придать форму.

– А нам не нужно?

– Нас труднее напугать, чем всю остальную армию. Думаю, он уже давно махнул на нас рукой. Я не жалею об ублюдке. Сегодняшняя ночная встреча, наверное, будет о вопросах осады. А может, она желает украсть у нас время духоподъемной речью.

– Во славу империи, – скривил рожу Геслер.

– Во имя мщения, – крикнул Корик, привязывавший очередные фетиши к перевязи.

– Мщение славно, пока мстим мы.

– Нет, не так, – отозвался Смычок. – Мщение – мерзкое дело, как ни посмотри.

– Тише, Скрип. Я шутковал. Ты напряжен, потому что ожидаешь осады. Почему бы не сделать грязную работу парой – тройкой Рук Когтя? Понимаешь, просочиться в город и дворец, воткнуть ножик в Леомена – и все пошли по домам. Зачем нам настоящий бой, всякое месиво? Что теперь у нас за империя?

Все помолчали. Бутыл следил за своим сержантом. Смычок испытывал струну арбалета, но думал явно о другом.

Заговорил Каракатица: – Лейсин стянула их к себе. Держит на коротком поводке.

Геслер бросил на него испытующий взгляд: – Слухи, Карак?

– Один слушок. Что я могу знать? Может, она услышала что-то в шуме ветра.

– ТЫ вот точно услышал, – буркнул Смычок, исследовавший связку арбалетных стрел.

– Только что ветераны, остающиеся на Квон Тали, созваны в Малаз и в Анту.

Смычок поднял голову: – В Малаз? Почему?

– Слушок был темный. Только куда, но не почему. Что-то заварилось.

– И где ты это выудил? – спросил Геслер.

– У новой сержанта, Хеллиан из Картула.

– Вечно пьяной?

– Точно.

– Удивлен, что она что-то может замечать. За что ее высадили здесь?

– Она не хочет рассказывать. Аж лицо у ней перекашивается от вопросов. Видно, оказалась не в том месте не в то время. Но она сначала приплыла в Малаз, потом на транспорте в Нап, потом в Анту. Похоже, она никогда не напивается до полной отключки.

– Ты пытался положить руку ей на бедро?

– Слишком молода, Скрип. Но я и не на такое способен.

– Мутноглазая жена, – фыркнула Улыба. – Думаю, Карак, большего не светит.

– Когда я был мальчиком, – ответил Каракатица, вынимая снаряд (Бутыл с тревогой отметил, что это жулёк) и начиная им жонглировать, – каждый раз, как я изрекал что-то неподходящее, папаша спускал с меня штаны и бил до потери сознания. Нечто говорит мне, Улыба, что твой отец оказался слишком мягким. Не умел воспитывать девочек.

– Только попробуй, Карак, и получишь ножом в глаз.

– Будь я твоим отцом, давно бы самоубился.

Она побледнела, но никто этого не заметил – все взоры приковывал летавший под головами снаряд.

– Гренаду положи, – сказал Смычок.

Каракатица иронически поднял брови, но жулёк положил в коробку. – Хеллиан, кстати, смогла найти способного капрала. Это говорит мне, что она умеет думать, пусть хлещет бренди как воду.

Бутыл поднялся. – Вот про нее я забыл. Карак, где они встали?

– Около фургона с ромом. Но про встречу она уже знает.

Бутыл поглядел на ящик припасов. – Тогда мне надо прогуляться по пустыне.

– Не заходи далеко, – ответил сержант. – Можно наткнуться на воинов Леомена.

– Слушаюсь.

Некоторое время спустя он приблизился к месту предполагаемой встречи. За развалинами виднелась куча мусора, примкнувшая к боку ближайшего кургана, поросшая кочками желтой травы. Никого не видно. Бутыл двигался к куче; шум лагеря стихал за спиной. Было уже за полдень, но ветер оставался горячим, как выбросы кузни.

Отесанные камни стен и фундаментов, разбитые идолы, куски древесины, кости животных и битые горшки. Бутыл вскарабкался на склон кучи, отметив недавние поновления – горшки малазанского стиля, приземистые и покрытые черной глазурью с фрагментами типичных сюжетов: гибель Дассема под И'Гатаном, Императрица на троне, Первые Герои и пантеон Квон Тали. Местный стиль, образцы которого Бутыл видывал на марше, более элегантен: удлиненные формы, кремовая и белая глазурь на шейке, переходящая в красную на теле кувшина, многоцветные реалистические картинки. Он замер, увидев здесь один такой кусок, с изображением Собачьей Упряжки. Подобрал, стер пыль с броской сцены. Виднелась часть прибитого к кресту Колтейна, над ним стая яростных ворон. Под ним мертвые виканы и малазане, пес, проткнутый копьем. По спине пробежал холодок. Он выронил обломок.