Текст книги "Рассказ о брате (сборник)"

Автор книги: Стэн Барстоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Я сказала бы нет, потому что ты того не хочешь и потом будешь всю жизнь жалеть.

Неожиданно она поцеловала его быстро и легко в губы и высвободилась.

– Напиши, как ты там устроился, – сказала она.

– Да, – сказал он. – Да, конечно. Будь счастлива.

5

В поезде, в купе второго класса, девушка убрала в сторону журналы. В том возбужденном состоянии, в котором она находилась в последнее время, состоянии, достигшем своей крайней точки, когда она после мучительной нерешительности уже решила было остаться в Лондоне, а потом в последнюю минуту бросилась к поезду, в этом состоянии тривиальность и надуманные сюжеты чтива раздражали ее, а счастливые концовки звучали как насмешка над ее собственной судьбой.

Она уже попила чаю, и теперь ничего не оставалось делать, как только глядеть на унылый пейзаж шахтерского Йоркшира: бугристые поля с жухлой травой, огромные терриконы, высокие надшахтные постройки, скучные, безликие поселки, застроенные одинаковыми рядами домиков из темно – красного кирпича и унылыми серыми муниципальными домами. Делать нечего. Можно только смотреть, ничего не видя, и думать.

Она в поезде уже почти три с половиной часа, сейчас ровно полшестого. Обычно в это время она собиралась домой: закрывала машинку, говорила «пока» тем приятельницам, кому идти в другом направлении, потом шла в густой толпе вниз по Кингсвей, казалось, здесь собралось все человечество, спускалась в метро и ехала домой. Так было вчера, и она знала, что после решения, которое она заставила себя принять, это было в последний раз. Рвать нужно только так: решительно и быстро. Можно бы, конечно, подать заявление об уходе в надежде, что хватит воли продержаться нужный период. Но подавать заявление значит отвечать на вопросы о своих планах, а в Лондоне не уберечься от встреч с Флойдом. Поэтому по пути на вокзал она опустила письмо начальнику, что ее срочно вызвали из Лондона, поскольку тяжело заболела тетя. Это объяснит неожиданный отъезд, а если позже послать еще одно письмо, что обстоятельства мешают ей вернуться, то тем самым поставишь точку. Понимая, что не сможет разыграть неожиданный отъезд, она просто ушла с работы, бросив обычное «пока». Конечно, хорошо было бы спокойно попрощаться на работе с двумя – тремя девушками, но в общем по – настоящему она ни с кем не дружила. А Ивлин, своей единственной лондонской подруге, она сегодня же напишет, попробует все объяснить и, главное, уговорит никоим образом не навести Флойда на след.

Примерно в шесть тридцать позвонит Флойд, и между ним и миссис Малвени состоится примерно такой разговор:

«Уехала? Что значит „уехала“?»

«Сегодня утром упаковала вещи и уехала. Сказала, что отправилась к больной тетке, а видно, там дело долгое».

«Но не могла ж она просто так уехать и не оставить записки!»

«Коли заплатила за месяц вперед, то она вольна уезжать, когда заблагорассудится».

«Может, она оставила письмо или просила что‑нибудь передать?»

«Нет, ничего не просила передать».

«А куда же ей писать?»

«Я ничего не знаю. Видно, она договорилась на почте».

«Ну а где живет эта тетка?»

«Она не сказала. Только не в Лондоне. Где‑то за городом». (В представлении миссис Малвени все, что за пределами Лондона, просто не существует, если б Маргарет и упомянула название города, та все равно б не запомнила.)

Флойд… Если бы в то время, когда она училась в Эмхерсте, кто‑нибудь сказал ей, что однажды она встретит американца по имени Флойд и влюбится в него, она бы умерла со смеху. То была платная школа для дочерей местных адвокатов, докторов, банкиров, фермеров, торговцев и администраторов. Часть девочек определилась сюда, поскольку не смогла сдать экзамен в бесплатную школу, часть училась здесь потому, что всегда есть люди, убежденные, что платные услуги всегда лучше бесплатных. Девочкам преподавали английскую литературу и французский, потому что это считалось признаком культуры, они играли в хоккей на траве и теннис, потому что это способствует здоровью, овладевали правильной речью, этикетом, хорошими манерами, домоводством – в будущем это поможет поймать хорошего мужа, и, наконец, они учились стенографии и машинописи, ибо это как‑то могло заполнить время между окончанием школы и главным событием в жизни. В целом согласно такой нехитрой программе из них должны были получиться типичные представительницы среднего сословия. Воспитанные в уважении к королевской семье, консервативному правительству, англиканской церкви и империи, приученные к сдержанности и собранности, они, конечно, не могли принимать всерьез вульгарные черты американской жизни, с которой были знакомы лишь по фильмам. Так что соотечественники Флойда для них были всего лишь персонажи: гангстер, молодой преступник, лучший друг боксера или, наконец, частный детектив, который говорит, скривив рот, держит под мышкой пистолет, в каждом ящике стола бутылку виски, а в постели голую блондинку.

Но ее Флойд был реальным человеком. Ее Флойд…

Ехать оставалось еще полчаса. Она вынула блокнот и начала писать:

«Дорогая Ивлин, пишу тебе в поезде и поскольку не знаю, где буду жить в ближайшем будущем, пока не даю обратный адрес. На старую квартиру не пиши: я оттуда съехала. Я ушла с работы. Просто взяла и ушла, не подав заявление и никого не предупредив. Не смогла повидаться с тобой, знала, ты в отъезде, а когда решила бежать, нужно было действовать очень быстро.

Если б я надеялась скрыть от тебя причины своего бегства из Лондона, то не стала б тебе писать. Что ходить вокруг да около: я бегу от Флойда.

Ты его видела всего два раза, но знаешь, что я полгода встречалась с ним. Никогда не говорила тебе, что люблю его, но ты, наверное, и так поняла.

Я отдалась своему чувству, хотя и сознавала, что делаю. Мне казалось, всю жизнь я ждала этого часа. Наверное, от женщины чаще исходит стремление к постоянству, но я намеренно избегала разговоров на эту тему с Флойдом. Как будто даже боялась накликать беду. Я знала, когда‑то в туманном и отдаленном будущем ему придется уехать на родину. Но к тому времени что‑нибудь да решится. Я не знала одного: все уже было за меня решено с самого начала, у нас и не могло быть никакого будущего. И вот это невыносимо. И еще обман.

Все произошло предельно просто. Флойд уезжал по делу и отдал мне ключ от своей квартиры, чтоб я могла послушать пластинки. Я и раньше у него бывала, правда, никогда не оставалась одна. А тут бродила по комнатам, с упоением представляла себе его жизнь, и на всем, буквально на всем видела печать его личности – на одежде, книгах, даже на посуде и зубной щетке. Я так любила его, что буквально хотела стать им, хотела с помощью его вещей представить себе, что это значит – быть Флойдом.

На камине, за статуэткой, лежало письмо. Оставить его там – с его стороны большая небрежность. Когда обманываешь, надо каждую минуту быть настороже, если не хочешь, чтоб раскрылся обман. На письме была американская марка, и я поняла, что это не деловое письмо, раз адрес написан от руки. Я не имела права трогать письмо. Выпускница школы Эмхерст не должна поступать так. Но меня сжигало желанье буквально влезть в его шкуру, и каждый предмет, принадлежащий ему, обострял это мое ощущение. И вот передо мной лежит письмо, наверное, от его друга. Искушение слишком велико, и все наставления мисс Маккензи развеялись как дым.

Я открыла конверт, и из него выпала фотография женщины и двух мальчиков. Письмо было от жены Флойда, а на фотографии она и два его сына. Спокойное письмо от спокойной и счастливой женщины. Все они думают о Флойде. После того, как он последний раз приезжал домой четыре месяца назад, очень скучают по нему и ждут не дождутся следующего приезда. Очень хотят, чтоб работа в Англии поскорее закончилась, и он насовсем вернулся домой.

Не стану описывать, что я пережила, просто не могу выразить словами. Поняла: нужно как можно скорее уехать. Не хочу глядеть, как он будет изворачиваться, объясняться, извиняться. Прежнего Флойда уже нет, да и существовал он, наверное, только в моем воображении, а нового Флойда я вынести не смогу.

Сегодня сниму самый лучший номер в гостинице, к черту цены. А завтра найду постоянную конуру и начну думать о работе.

„Но почему ты поехала именно туда? – наверное, подумаешь ты, когда увидишь почтовый штемпель. – Неужели нет других городов?“

Ну что ж, это единственный город, помимо Эмхерста, который я вообще знаю, а ехать опять в Эмхерст что‑то пока не хочется. Здесь я очень давно не была и, наверное, ничего не узнаю, но здесь я родилась, и у меня есть чувство, что если я смогу прийти в себя здесь, значит, когда‑то смогу примириться с жизнью.

Судя по всему, мы уже подъезжаем, так что заканчиваю. Я напишу миссис Малвени, что ты приедешь и заберешь мои вещи. Пожалуйста, съезди к ней. Там остался проигрыватель, несколько пластинок и кое – какие книги. Возьми их себе…»

Через четыре минуты путешествие подошло к концу. Она ступила на землю, где двадцать два года назад началась ее жизнь.

6

На следующее утро около одиннадцати она шла с чемоданом по тихому жилому кварталу близ городского парка. Бумажка с адресом лежала в кармане. Она знала этот район, однако сейчас чувствовала, что идет по совершенно незнакомому городу. В детстве изредка она проезжала здесь на автобусе, навстречу в фешенебельных машинах из богатых пригородов ехали чиновники и директора местных компаний. То были наследники фабрикантов, промышленников, директоров и чиновников, лет семьдесят назад построивших вдоль дороги, по которой она сейчас шла, все эти особняки, а потом автомобильный бум заставил их переехать в близлежащие городки и курорты. Не требовалось большого воображения, чтобы представить себе, как у дверей этих домов стояли экипажи, в огромных гостиных на тяжелую мебель красного дерева, столовое серебро, белоснежные скатерти и манишки состоятельных хозяев струился свет люстр, в вечерней тиши раздавались звуки рояля, скрипки и виолончели и высокий женский голос пел: «Пусть полон богатств и чудес белый свет, родного порога прекраснее нет». Она ясно представила себе молодую девушку в вечернем платье, с открытыми плечами и розой на груди и юношу во фраке. Робкие и счастливые, они стоят рядышком и держатся за руки, а гости поднимают бокалы и желают им долгой жизни, богатства и счастья. Где все они теперь? Ушли навсегда, так же, как ее мать, Питер, Анджела и дядя Эдвард. Кто горюет о них? Были они милые и добрые или, может, жестокие и злые, знали богатство или бедность – кому это сейчас важно? Богу? Но тринадцать лет назад на другом конце города она перестала верить в бога.

Зачем же приехала сюда, где днем и ночью ее будут преследовать тени прошлого?

Она повернула на дорожку, что вела к дому, слева и справа стояли мокрые и неухоженные розовые рододендроны – рано утром шел дождь, в воздухе по – прежнему висела сырость, а с кустов на землю падали крупные капли. У двери с цветным стеклом поверху позвонила. Появилась худая, неряшливо одетая женщина в металлических бигуди. За ее спиной Маргарет увидала темную облупившуюся краску и грязные обои, в нос ударил неприятный запах.

– Комната? Уже сдали, в воскресенье, милочка. Сейчас это быстро делается, люди не выбирают, а эти чернокожие – так особенно. Я никогда сразу не открываю, сначала погляжу, кто это там звонит. Живи и дай жить другим, я так считаю, но это ж не значит, что надо пускать тут всяких к себе в дом. А вы издалека? Из Лондона? Надо же! Вы не расстраивайтесь, такая чистая, аккуратная девушка всегда найдет себе жилье.

Девушка пошла назад к калитке.

– Минуточку! – крикнула вслед женщина и зашлепала по дорожке тапками на босу ногу. Взяла за руку и, наклонившись, заговорила так, как говорят с ребенком или слабоумным: – Только сейчас сообразила. Вон там напротив миссис Суолоу, может, сдаст, у нее жилец на днях съехал. Я, конечно, не обещаю, но за спрос денег не берут. Семнадцатый номер, на той стороне.

Дом через дорогу был поменьше, но по современным стандартам большой, на фасаде два больших застекленных балкона. У крыльца большая лепная урна, набитая землей, но без цветов. Звонок не работал, она постучала, массивная дверь поглотила звук. Постучала еще раз, никто не ответил, тогда пошла вдоль дома. Ей показалось, что в комнате на первом этаже кто‑то есть. Решив, что ее заметили, она вернулась на крыльцо и постучала еще раз. Через минуту дверь открылась, и она увидела молодого человека лет двадцати – двадцати пяти.

– Добрый день, – сказал он.

По крайней мере, здесь можно хоть на что‑то надеяться, подумала она. Вежлив. И нет запаха.

– Простите, а миссис Суолоу дома? Я хотела узнать относительно комнаты.

– А, комнаты. Входите, пожалуйста.

Он пропустил ее и закрыл дверь. Она быстро оглядела прихожую. Образцовой не назвать, ясно, что знавала лучшие времена, однако чисто, покрытый кафелем пол чисто вымыт.

Молодой человек топтался на месте. В доме не чувствовалось признаков жизни.

– Дело в том, что миссис Суолоу нет дома. Но скоро вернется. Она вышла в магазин.

– Если позволите, я подожду.

– Конечно, конечно. Она скоро будет.

Она вошла вслед за ним в просторную комнату. Высокий лепной потолок, на стене – рейка для картин. Стоит диван под голубым покрывалом, два мягких кресла возле ниши для камина, там встроен электрообогреватель, стена вокруг выложена деревом. Взгляд сразу отметил, что придавало комнате особенный вид, – на полках в беспорядке разложены книги и журналы, у окна на большом столе портативная машинка, вокруг валяется бумага.

Он подтолкнул кресло, что поменьше.

– Это моя комната. Можете тут подождать. Садитесь, пожалуйста.

– Боюсь, помешаю вам…

– Нет, нет, ничего, – на его худом скуластом лице мелькнула улыбка. – Наоборот, я рад, что есть предлог не работать. По правде говоря, чувствую угрызения совести, я только что перенес грипп и вот думаю, раз могу работать дома, то мог бы и в конторе, но врач говорит, надо неделю посидеть дома. Это меня оправдывает.

– Мне кажется, рано выходить никогда себя не оправдывает. Хотя, может, свежий воздух пойдет на пользу.

– Да, и Поппи, то есть миссис Суолоу, советует. Только погода плохая. Еще простужусь, – он улыбнулся, словно врач и погода были двумя заговорщиками, которые решили предоставить ему время для той загадочной деятельности, которой он занимался за своим столом.

Он сидел, закинув руку за спинку кресла, и время от времени поглядывал на Маргарет.

– Я не курю, к сожалению, – сказал он, – так что не могу предложить вам сигареты.

– Ничего, у меня есть с собой. – Она открыла сумочку.

Он принес ей спички с полки, потом вернулся в кресло.

Закурив, она собиралась было спросить, сколько он здесь живет, но заметила, что он внимательно смотрит на сигарету и, сморщив нос, вдыхает дым. Он слегка усмехнулся.

– Замечательный запах.

Она стала открывать сумочку.

– Курите, пожалуйста. Мне послышалось, вы сказали, что не курите.

– Да, да, уже десять дней. Но ужасно хочется, когда курят рядом.

– Я не стану вас совращать, но если уж так хочется, то возьмите.

– Нет, нет, спасибо. Раз уж выдержал десять дней, надо помучиться еще немного, а потом и не захочется больше.

– А почему вы решили бросить – из‑за здоровья или из‑за денег?

– Да из‑за того и другого. Стал так много курить, что сам уже не получал никакого удовольствия. А когда в последний раз повысили цены, я решил: пора бросать.

– Я курю мало, так что для меня это не проблема. Но если вы продержались десять дней, значит, худшее позади.

– Главное – не закурить, держаться из последних сил и победить привычку. Потом наступает вторая фаза, когда хочется откусить руку всякому, кто закуривает в твоем присутствии.

– Нет, я уж лучше погашу сигарету, раз это вас так беспокоит.

– Да нет, что вы, курите, а я потренирую волю.

– Вы здесь давно живете? – спросила наконец она.

– С полгода.

– Можно сказать, прочно обосновались.

– Похоже, что да. А вы здешняя или приезжая?

– Я приехала из Лондона. Вчера только.

– Из Лондона? А я там был всего раза два. Я вообще из местных, ну, не совсем, жил поблизости.

– Тогда у меня перед вами преимущество, Я родилась здесь.

– Правда? Значит, вам все здесь прекрасно знакомо.

– Да нет. Мы уехали, когда я была маленькой. С тех пор я сюда не попадала.

– А странно, пожив в Лондоне, возвращаться сюда. Обычно происходит обратное.

– Разные бывают причины.

– Да, несомненно.

Сколько еще они будут вести этот ни к чему не обязывающий разговор, подумала она.

– Пожалуйста, занимайтесь своей работой, меня совсем не надо развлекать. Я тихо посижу и подожду.

– Да нет, я все равно сейчас не смогу работать.

– А чем вы занимаетесь, если это, конечно, не ужасный секрет? Сочиняете пьесу?

– В общем, роман.

– Роман? Замечательно. А, может, мне знакомо ваше имя?

– Очень маловероятно. Меня зовут Уилф Коттон.

– А меня Маргарет Фишер. Нет, к сожалению, я про вас не слыхала.

– Ничего, когда‑нибудь услышите, – произнес он спокойно, однако в голосе звучал вызов.

– И я смогу сказать, что жила в одном доме со знаменитым Уилфом Коттоном, если, конечно, сниму здесь комнату. Это ваш первый роман?

– По всем признакам, да.

– Значит, мне можно не стыдиться, что я не слыхала вашего имени?

– Да что вы! У меня только один рассказ прочли по радио, и еще в последнем номере «Этюда» напечатана одна моя вещь. На этом имя не сделаешь.

Ладно, по крайней мере перед ней не несчастный графоман, который решил, что в свободное время состряпать роман – наикратчайший путь к славе.

– «Этюд»? К сожалению, не слыхала о таком журнале.

– Да знаете вы такие журнальчики. Издаются на гроши. Номера три выйдет, а потом глядишь – прекратил свое существование. Сначала предлагают пять фунтов за публикацию, а потом закрывают контору и в качестве утешения присылают какой‑нибудь роман в бумажной обложке. «Этюд» пока существует, но вообще‑то это только вопрос времени.

Он вытащил тоненький журнал в голубой обложке и на очень грубой бумаге. Она отыскала очерк о шахтерах, заканчивающих смену, и прочла биографическую справку.

– Вы сын шахтера? Может, из вас выйдет новый Лоуренс?

– Ну, если между нами и есть сходство, то очень отдаленное. А вы его читали?

– Да, немного. У нас в школе ходил по рукам «Любовник леди Чэтерлей», с купюрами. Я была разочарована. Ну а потом, когда вышло в «Пингвине», прочла полностью.

– Да, раньше о Лоуренсе многие и слыхом не слыхали, а когда «Пингвин» опубликовал «Любовника леди Чэтерлей», все заговорили.

Слова несколько задели ее.

– Наверное, мне следовало бы вкратце остановиться на сравнительных достоинствах романов Лоуренса «Радуга» и «Влюбленные женщины»?

– Сдаюсь, – он наклонил голову и улыбнулся.

Она была обезоружена.

– Я не смогу, конечно, но если вам так хочется, можно попробовать.

– А все же, как вам показался «Любовник леди Чэтерлей» после второго прочтения? Опять разочаровал?

Что это? Искренняя заинтересованность, праздный вопрос для поддержания беседы или же начало любовной игры?

– Прежнее восприятие уже не восстановишь, так что трудно сравнивать. Хорошая книга, в ней много верного, хотя, по – моему, местами достаточно наивная.

Она почувствовала, что шокирует его своим ответом, и сама не знала, хочет ли произвести такое впечатление.

– Когда называют некоторые вещи своими именами, я отношусь к этому спокойно, иное дело, если человек неуважителен и поэтому не считает нужным сдерживаться.

Это его успокоит, подумала она. Он не успел ответить – хлопнула входная дверь, Уилф поспешно вышел из комнаты и вернулся с красивой, хорошо сложенной женщиной лет сорока пяти, у нее были темные волосы и свежий цвет лица.

– Вы насчет комнаты?

– Да, миссис Рэндол из двадцать второго дома послала меня сюда. Я сначала пошла к ней, а она уже сдала.

Маргарет стояла под оценивающим взглядом хозяйки.

– Мисс Фишер вчера приехала из Лондона, – сказал Уилф.

– Так издалека! На новое место работы?

– Не совсем. Мне еще надо подыскивать место. Но надеюсь, что после той работы, которую я выполняла в Лондоне, это будет нетрудно.

– Оказывается, мисс Фишер родилась здесь, – вставил Уилф.

– Ну что ж, раз вернулись, теперь уж надолго?

– Зависит от того, как мне здесь понравится, – сдержанно ответила Маргарет. – Если можно, я б взглянула на комнату.

– Конечно, конечно, но, по – моему, вам повезло, что у миссис Рэндол все занято, – сухо ответила хозяйка. – Моя комната получше.

– Ой, я в ту никогда бы не въехала. Только заглянула в коридор, этого было вполне достаточно.

Миссис Суолоу рассмеялась глубоким гортанным смехом.

Маргарет в нерешительности пошла к двери, где стояли хозяйка и рядом с нею – Уилф.

– Я потому спросила, надолго ли вы к нам, что люблю знать своих жильцов. Пускай живут, как хотят, но иногда такой народец приходит! Или приедут на неделю, и до свиданья. А я хочу, чтоб им было хорошо со мной, а мне – с ними. Вот Уилф, например, – она взяла Уилфа за бока и притянула к себе. – Нам с ним как хорошо, правда, парень?

– Пусти, Поппи, ты же мне все ребра обломаешь.

– Ну, на это много силы не надо. Как приехал, все пытаюсь его откормить, ничего не выходит. Ладно, занимайся своими делами, а я проведу нашу юную даму наверх.

Комната была просторная и тихая. Окна выходили в запущенный сад, мокрый от дождя. Маргарет сразу поняла, что здесь не будет чувствовать себя зажатой в четырех стенах, но при таком высоком потолке зимой может быть холодно. Желтые обои на стенах не совсем отвечали ее вкусу, ну да в общем терпеть можно. Ниша тоже обложена деревом. Электрокамин со счетчиком на стене.

– Солнце сюда приходит утром, – говорила миссис Суолоу, стоя у окна. – А места для вещей много, вот здесь в шкафу есть ящики. Шкаф можете ставить куда хотите, только не ломайте. И еще, если хотите, привозите свои вещи, чтоб было как дома. Я люблю, когда мой жильцы живут здесь как дома. Бродячую публику я никогда не уважала. Правил у нас тут немного. Главное – во всем придерживаться здравого смысла. А если что не так, я сразу скажу.

Они быстро обсудили распорядок в доме. Миссис Суолоу вдова. В доме, помимо Уилфа Коттона, еще два жильца: мистер Мостин, а в мансарде женщина, которую миссис Суолоу назвала Сильвией. Хозяйка заговорила о плате, и Маргарет облегченно вздохнула: плата ниже, чем она ожидала.

– Я согласна.

– Вот и прекрасно. Я надеюсь, вам с нами будет хорошо.

– Плата за месяц вперед?

– Да, душенька.

Маргарет вынула кошелек, отсчитала деньги.

– Ну вот и все. Теперь притащить чемодан, и можно начать новую жизнь.

– Я скажу Уилфу, чтоб он принес.

– Ой, ради бога, не беспокойте его.

– Да ему полезно подвигаться. А то целый день над машинкой. Так можно все здоровье сгубить. Сидит в четырех стенах в конторе и потом еще здесь по ночам работает.

– Ну а вдруг у него настоящий талант? – возразила Маргарет.

– Помрет, так никакой талант не выручит.

Было ясно, что миссис Суолоу не прочь с новым человеком поболтать о жильце старом, своем любимце, которого она по – матерински опекает и явно портит. Однако, как выяснилось, она вела разговор не без задней мысли и теперь спросила:

– А где вы сегодня обедаете?

– Да как‑то у меня нет определенных планов.

– Вообще‑то на неделе я для жильцов не готовлю, но сейчас надо кормить Уилфа, можете присоединиться к нам.

Маргарет поблагодарила.

– Ну тогда я сейчас пришлю вам чемодан, а потом позову, когда все будет готово. Что‑то я сегодня припозднилась. Ванная выше по лестнице, – сказала она, уже выходя из комнаты. – Сразу увидите, там на дверях написано.

Скоро в полуоткрытую дверь постучали.

Уилф вошел и поставил чемодан посреди комнаты.

– Как это вы его дотащили? – спросил он. Очевидно, вбежал вверх по лестнице с тяжелым чемоданом и потому запыхался. – Я его волоку вверх, а. он меня тянет вниз. Я рад, что вы решили остаться,

– Спасибо.

Он засунул руки в карманы брюк.

– Неплохая комната, правда?

– Да, довольно милая. А кто здесь раньше жил?

– Один индус по имени Эплъярд. Работал в автобусной корпорации, а в свободное время изучал инженерное дело. Уехал в Бирмингем, к родственникам. А Поппи вам о нем не говорила?

– Нет.

– Может, не хотела.

Маргарет почувствовала, что краснеет.

– Мистер Коттон, по – моему, совершенно ясно, что мои взгляды на цвет кожи столь же просвещенные, что и у вас.

– Простите, но дело в том, что на нашей улице не всем понравилось, когда Поппи поселила у себя Эплъярда. Это, дескать, снизило стиль района, хотя если и был здесь когда хоть какой‑то стиль, то выветрился еще в Первую мировую войну. Сильвия, она живет наверху, вообще не замечала Эплъярда и не здоровалась. Поппи говорит, это потому, что он к ней не пытался подкатиться. Впрочем, не хочу своими сплетнями помешать вам составить собственное мнение.

– Спасибо за чемодан.

– Не за что. Крикните, если что‑нибудь понадобится. Да, если вам нужна мебель или какая мелочь, чтоб устроиться, в городе есть довольно приличный салон распродажи. Видали у меня кресло? Купил всего за полсотни.

– Спасибо, я учту.

– Ну, я пошел, встретимся за обедом.

– Прекрасно.

Уилф Коттон ушел. Она сняла куртку, распаковала вещи, часть повесила в шкаф, остальное уложила по ящикам. Потом подошла к зеркалу над камином.

– Ну, вот и все, – сказала она девушке, которая смотрела на нее из зеркала. Потом Маргарет зажгла сигарету, хотя и не хотелось курить, и села в кресло. Закрыла глаза, и тут одиночество и все пережитое нахлынуло на нее, она заплакала.

7

В тот день, когда Уилфу надо было выходить на работу, он обнаружил под дверью счет на газ для Поппи, письмо для Маргарет Фишер и конверт, на котором сам десять дней назад писал свой адрес и приклеивал марку. Разрывая конверт, он пытался угадать, какой из трех рассказов сейчас увидит. Оказалось, тот, который ему самому нравился больше остальных. Не было даже сопроводительного письма от редактора, лишь короткая записка на бланке, дежурный отказ.

Допустим, у редакции нет возможности писать специальные письма каждому наивному идиоту, который накорябает нечто, а потом начинает лелеять надежду. Но когда поступает что‑то приличное, вещь, над которой видно, работали и которая обнаруживает чувство языка, пусть скромное, понимание формы рассказа, и когда по каким‑то причинам эту вещь нельзя принять, неужели нельзя написать автору несколько вразумительных слов?

– Я в эту игру играть не буду, – громко сказал он. – Хватит.

– Что за игра?

Это была Маргарет Фишер. Она спускалась с лестницы.

– Метать словесный бисер перед редакционными свиньями, – повернувшись, ответил он. – Вам письмо.

– Спасибо. – Она взяла конверт, но не стала его вскрывать. – Как я понимаю, день начался с разочарований?

– Вы понимаете правильно, – ответил Уилф. – Мало того, что им не нужны мои старания, они еще с садистской ухмылкой так приурочивают отказ, чтоб он пришел в понедельник с утра пораньше.

– Это отказ? Никогда не видела.

Он подал ей бумажку.

– Вот как‑нибудь зайдете ко мне, я вам покажу, у меня их целая коллекция.

Она поглядела на часы.

– Мне надо идти. Не хочется в первый день опаздывать.

– Минутку, я пойду с вами. – Он открыл дверь к себе в комнату и с порога швырнул письмо на стол. Потом пошел на кухню. – Северо – восточная газовая компания приветствует вас, – сказал он Поппи, которая собиралась мыть посуду после завтрака. Положив счет на буфет, наклонился и поцеловал ее прямо в губы. – Пока, голубка, до вечера.

Понпи отдернулась.

– Довольно, довольно. На все есть свое время. Я убираюсь, ты идешь на работу. Вот и иди, а то заставляешь девушку ждать.

– Отчего это ты такая злобная по утрам? – спросил он почти серьезно.

– К старости кровь остывает. Ладно, уходи и не путайся под ногами.

Входная дверь была настежь. Маргарет он нагнал быстро: она шла медленно, уткнувшись в письмо. Когда Уилф подошел, скорей засунула письмо в сумочку.

– А вы читайте, не обращайте на меня внимания.

– На ходу все равно не прочтешь.

По раскрасневшемуся лицу он понял, что письмо взволновало ее. Он молчал, предоставив ей возможность самой выбрать тему и стиль разговора. Думал о резком тоне Поппи. Добродушие обычно не покидало ее, даже если она и бывала резковатой, но сегодня… И еще эта Реплика о старости… Может, она, увидев их вместе с Маргарет, неожиданно испытала ревность, не столько даже к самой девушке, сколько просто к ее молодости?

– А зачем вы посылаете свои произведения в женские журналы? – спросила Маргарет.

– Тому есть три причины. Во – первых, в нашей стране послать рассказ больше просто некуда. Во – вторых, иногда там печатают писателей, которые не хотят идти на компромисс. В – третьих, насколько я знаю, там хорошо платят.

– Но то, что им надо, вы все равно писать не сможете.

– Я это только недавно понял.

– Уж если хотите напечататься, пишите то, что им надо.

– А я не смогу.

– Придется поучиться.

– Это только пекарь принимает заказы на булочки определенной формы, размера и вкуса. А я пишу, как могу, а уж потом смотрю по сторонам: куда б пристроить написанное. Знаете, есть два рода писателей: поставщики продукции и серьезные художники. Первые работают из расчета на рынок, в надежде, что вкусы на рынке не изменятся, а то пришлось бы осваивать новые приемы. Вторые хотят создать собственную аудиторию. Поначалу бывает трудно, ну и потом многим вообще не удается пробиться. Но по крайней мере читатели знают, что таким авторам можно доверять, у них все по – честному. Если политикан хоть раз обманул, чтоб заручиться поддержкой избирателей, в другой раз ему не поверят. Ну а разве можно верить писателю, который врет для того, чтоб выманить у читателей деньги?

– Простые люди об этом не думают. Они знают, что им нравится, а что нет, вот и все. И потом большинство людей предпочитают ложь правде.

– Всем нам порой хочется лжи, – ответил Уилф. – В этом есть своя справедливость: плати и выбирай что хочешь.

– И сдаваться вы не собираетесь? А очерк в «Этюде» хороший. Насколько я понимаю, вы хотите перенести на бумагу жизнь, о которой в литературе писали мало. Лоуренс начинал с того же. Но он писал о своем времени, а вы о нашем.

– Да, да, конечно, – с благодарной интонацией отозвался Уилф. – Для меня назад дороги нет. Я одно решил: отсылать рассказы в журналы только для того, чтоб получить очередной пинок, больше не буду. Есть другие способы.

– Мне остается только пожелать вам удачи.

– Вы умеете слушать, – улыбнулся Уилф, – а это помогает.

8

Письмо было от Ивлин. Та сходила к миссис Малвени, забрала вещи и теперь писала, что хочет обязательно переслать их Маргарет. Оставила миссис Малвени свой адрес на случай, если для Маргарет придут письма, и вот объявился Флойд. «Пришел сразу вслед за мной к миссис Малвени и выудил у нее мой адрес! Не застал меня дома и в тот же вечер, в субботу, вчера, позвонил. Мол, знает, что мы с тобой близкие подруги, и умоляет меня сообщить ему твое местопребывание. „Я боюсь, она заболела или случилось что‑то ужасное, – сказал он, – уехать так неожиданно, не сказав мне ни слова“. Каждое утро он ждет письма, надеется, что ты ему все объяснишь. Маргарет, может, он обманщик и лжец, но он любит тебя. Надо быть очень хорошим актером, чтобы выразить голосом такое глубокое и искреннее волнение. Я‑то думала, ты все‑таки сообщила ему о том, что ты узнала ужасающую правду, но, судя по всему, ты этого не сделала. И поставила меня в очень неловкое положение. Слава богу, мы говорили по телефону, а не с глазу на глаз. В общем, я собралась с силами и заговорила с ним самым что ни на есть высокомерным тоном.