355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стэн Барстоу » Рассказ о брате (сборник) » Текст книги (страница 3)
Рассказ о брате (сборник)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:22

Текст книги "Рассказ о брате (сборник)"


Автор книги: Стэн Барстоу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Поэтому Уилф ждал, размышляя, как же они отдалились друг от друга. Гарри вдруг вскочил с кровати.

– Сейчас я тебе кое‑что покажу.

Он пошел к нише, отодвинул занавеску и вытащил дипломат, в котором хранились его профсоюзный билет, карточка медобслуживания, пачка писем от приятелей по военной службе, несколько фунтов, отложенных про черный день, свидетельство о страховом взносе на пятьсот фунтов, две или три книги в завлекательных бумажных обложках, отнюдь не соответствовавших их содержанию. Несмотря на размашисто – раскованные манеры, Гарри на самом деле был методично – аккуратен и даже бережлив – черта, которую он, должно быть, унаследовал от матери. В чемодане среди вещей была связка фотографий, завернутая в большой клеенчатый кисет, их‑то он и вытащил. Уилф видел эти фотографии раньше. В основном там были групповые снимки солдат, с которыми Гарри служил на Кипре и в Западной Германии. Никому, кроме самих изображенных, эти фото не могли быть интересны, но они отражали еще одну сторону, где Гарри имел явное превосходство. Имея специальность, которая позволяла освободиться от армии, он осознанно пошел на испытания солдатской службы, а подлежащий набору Уилф из‑за болезни уха в армию не попал. Брату особенно нравилась одна фотография: на ней он изображен сидящим на осле, тут же стоит приятель и трясет морковкой перед носом равнодушного животного. Гарри на мгновенье перестал перебирать фотографии, быстро взглянул на Уилфа.

– Я в общем‑то никому об этом не говорил, так что и ты не болтай.

Гарри заморгал, как бы отбрасывая последние сомнения, потом вытащил один снимок и протянул его лицом вниз.

– Вот взгляни.

Уилф перевернул снимок. Потом откинулся и присвистнул. На снимке девушка, удобно свернувшаяся в кресле. На ней только короткие трусики, глаза глядят прямо в аппарат, и на лице гордая и вызывающая улыбка. Джун, только помоложе, ошибиться невозможно.

Гарри полез в пиджак за сигаретами. Вытащил пачку «Сениор Сервис», повернулся к Уилфу и закурил, выпуская через нос тонкие струйки дыма. Странный, почти лихорадочный блеск был в его глазах.

– Ну, что скажешь?

Уилфу показалось, что он держит в руках шашку динамита с коротким фитилем.

– Где достал?

Гарри сел на кровать и начал рассказывать. Фотография у него уже почти год. Один приятель перебрался на шахту под Шеффилдом. Как‑то Гарри поехал к нему на выходной. Пошли в паб, там познакомились с двумя фотокорреспондентами, которые только что вернулись с задания. Ближе к закрытию один из них предложил пойти к нему на квартиру. Так, для приработка, он делает снимки – на любителя, ну вот, вытащил толстый конверт с фотографиями, показал. Как только Гарри увидел улыбающуюся Джун, первая реакция была выпалить, что он же ее знает. Но тут же решил промолчать. А немного спустя, как только представилась такая возможность, сунул снимок в карман.

Пока Гарри рассказывал все это, Уилф смотрел на фотографию. Сказал «н – да», поскольку в этот момент на фоне разных соображений, которые пробегали у него в голове, мысль о том, что ни одна женщина так не влечет его, как эта миссис Бетли, и что он сам был бы не прочь погулять с ней, явно завладела им.

Гарри забрал снимок и задумчиво посмотрел на него.

– Сука. Вертлявая сука.

– Думаешь о том, как проходил фотосеанс?

– Могу себе представить.

– А жалеешь, что не спросил?

– Все равно б не понял, врет он или нет. Он похвастать любит.

– Я всегда считал, она из Калдерфорда.

– Ронни там познакомился с ней, но вообще‑то она из Шеффилда.

– Думаешь, он про это самое знает?

– Наверняка нет. Он считает, что его жена – настоящая леди.

Гарри убрал снимки в чемодан и поставил его на место. Опять закурил, в задумчивости сбрасывая пепел в блюдечко.

– Хочешь знать, что я по этому поводу думаю? – спросил Уилф.

– Валяй.

– Так вот, когда дело касается профсоюзов, самоуправления, политики, обработки разных деятелей, Ронни Бетли никто не нужен. Я бы даже мог добавить: при определенных обстоятельствах или же при необходимости он может повести себя как самый беспринципный негодяй. Но при всем при том о женщинах он имеет довольно наивное представление, и любая решительная баба с долей женской хитрости может вытворять с ним что хочет. И вот здесь наша подруга Джун получает все карты в руки. Бетли горд, что у него идеальная жена с точки зрения социального статуса: привлекательна и в то же время скромна.

– Это он так считает, – пробурчал Гарри.

– Заткнись, я еще не закончил. Женщины, подобные Джун Бетли, с такой наружностью и аппетитами, находятся в сложном положении. С ними не соскучишься, но ведь на таких не женятся. Поэтому, когда такая женщина встречает подходящего кандидата на роль мужа, главное – его не спугнуть. Джун крутила в Шеффилде, но, когда переехала в Калдерфорд, постаралась скрыть свою репутацию. Она знакомится с Бетли, он человек влиятельный, и решает, что он годится. Может, конечно, я к ней несправедлив и она действительно в него влюбилась. Но так или иначе, Джун делает все возможное, чтоб он составил о ней то представление, какое ей хочется, и преуспевает в этом.

– Ну и что? Я и сам тебе могу это все рассказать, пусть не так складно, я ж не писатель.

– Что дальше? Допустим, она получила, что хотела только оказалось, что в постели он ее не устраивает. Она часто видится с тобой, ты ей нравишься. Она понимает – ты не прочь, и не может удержаться, чтоб немного не подразнить тебя. Но, Гарри, – ты никто, а у нее Бетли, а Бетли не станет спокойно стоять в сторонке. Если только она чуть – чуть свернет с дорожки, он разведется с ней со скоростью выстрела.

– То есть она, может, и хотела б гульнуть со мной, но боится рисковать?

– Так точно.

На лестнице заскрипела половица: мать направляется спать. Отец лег уже больше часа назад, а мать, как обычно, возилась внизу до полуночи. Это была так называемая «подготовка к утру», включавшая множество мелких дел, накопившихся за день: убрать в комнате, помыть посуду после ужина, накрыть стол к завтраку, что‑то починить. Всегда находилось дело. Вся жизнь ее сводилась к домашним заботам и уходу за тремя мужчинами. Она редко выходила из дому, разве что в ближайший магазин да по субботам на рынок к Калдерфорд. Газет не читала, в кино не была уже много лет. Телевидение в какой‑то мере расширило ее горизонты, но она любила смотреть только викторины или же церемонии с участием королевского семейства. Однако ничто не вызывало у нее чувства неудовлетворенности собственной жизнью. Она безропотно и спокойно принимала свое место в мире, считала себя счастливой: денег хватает, а нищета и лишения, которые она испытала в юности, уже не омрачают ее годы.

Мать слегка приоткрыла дверь и проговорила в образовавшуюся щель:

– Вы что мне, всю ночь будете разговаривать? Пора утихомириться. Отца разбудите, и будет скандал. – И не ожидая ответа, тихо закрыла дверь.

– Гаси свет, – сказал Гарри.

Больше они не разговаривали. Уилф забрался в свою постель и вытянулся под одеялом спиной к Гарри. Он услыхал, как чиркнула спичка: тот зажег еще одну сигарету. Догадаться, о чем думает, нетрудно. А Уилф думал о себе. В этот вечер он принял решение.

3

Зябким январским утром он шел по поселку к шахте. На траве и оголенных колючих ветвях живой изгороди лежал иней. Вдоль дороги тянулся террикон номер один, лежал, словно гигантское темно – серое спящее чудовище; в утреннем тумане вдали проступали мягкие очертания лесистых холмов. Индустриализация, прокатившись по Райдингу, мало затронула Бронхилл и соседние поселки, единственной причиной существования которых был уголь. Груды кирпича, надшахтные постройки, терриконы, как шрамы на лице, безобразили ландшафт, который тем не менее мало изменился с тех пор, как несколько столетий назад королевским указом земля здесь была поделена на поместья для наиболее отличившихся дворян. Теперь уголь здесь король. Люди, что добывают его, считая себя хозяевами земли, неизменно выбирали в парламент кандидата лейбористской партии, выказывая тем самым свое презрение к феодальному прошлому.

Королевские привилегии недолговечны, а непостоянство наследников известно всем. Между тем уголь был требовательным хозяином, он брал страшную дань. Однажды ночью, в июне 1946 года, приглушенный рокот и гул подземного взрыва вывел Бронхилл из сна. Утром в поселке насчитали девятнадцать вдов, тринадцать детей лишились отцов, причем шесть ребят из класса Уилфа. Молодая учительница из приезжих, недавно закончившая колледж, попыталась было начать урок, но, увидев растерянные детские лица, заплакала и выбежала в коридор. В поселке, где все или работают на шахте, или обслуживают шахтеров, где все друг с другом переженились и образовали разветвленные семейства, гибель двадцати семи шахтеров касается всех. Если среди погибших не было твоего отца, то был отец лучшего друга, брат или дядя; не погиб твой муж, так погиб муж дочери или сестры. В нескольких семьях трагедия была такой чудовищной, что не умещалась в сознании: у Вильямсонов с Улицы Сайк – терес погибли и отец, и оба сына. Тела десяти шахтеров вытащить на поверхность так и не удалось: они остались погребенными в галерее. Был ясный летний день, три оркестра с трех рудников играли «Чти господа» и «Ближе к тебе, мой боже», трубы сияли на солнце, плакали женщины в этот час общего горя.

Уилф пересекал улицу, направляясь к аллее, которая кратчайшим путем ведет к шахте; сзади послышался голос, от которого Уилф внутренне застонал.

– Привет писателям! Устроился на Би – би – си и думаешь, можно не узнавать старых друзей?

Уилф остановился и слегка повернул голову: его нагонял Артур Райдер. Не подождать нельзя: явно идут в одном направлении. Но, слава богу, до шахты уже рукой подать, не придется долго терпеть общество Артура.

– Привет, Артур, – Уилф прикинул, удалось ли ему придать своему голосу оттенок сухости.

Но Артур широко улыбался, словно Уилф встретил его как закадычного друга.

– Ну что, написал что‑нибудь новенькое? – Застывшая улыбка, казалось, защищала его от враждебного мира.

– Взгляни в библиотеке на фамилию Сомерсет Моэм. Мой псевдоним, – сказал Уилф.

– Ха, ха – ха, – Артуру понравилась шутка. – А что, неплохо. Надо запомнить.

Ну конечно же, сейчас он начнет высказывать свое мнение о радиопередаче, критиковать рассказ или то, как его читали, и придется слушать, изображая заинтересованное внимание, хотя на самом деле Уилф ни в грош не ставил мнение Артура ни по этому, ни по какому другому вопросу. Но ему повезло.

– Жаль, не удалось послушать, – объяснил Артур. – Открылся новый зал для бинго. Успех – потрясающий. Народу полно. Там одна баба, я думал, она пас, а она выжидала последний ход, чтоб выиграть десять фунтов. Вот так. Ты давай приходи.

– Да я не люблю бинго, – сказал Уилф. – Я предпочитаю «змейки и лесенки».

Они шли рядом вдоль живой изгороди, Артур не переставая говорил о чем‑то, а Уилф думал о том, почему с трудом выносит этого человека, в то время как другие без особого труда его терпят. Именно терпят, в этом Уилф абсолютно уверен, за исключением, конечно, матери, овдовевшей среди других шахтерских жен в сорок шестом и воспитавшей своего единственного сына в атмосфере непрестанной любовной заботы, да еще бледной, толстогубой девицы, которая вышла за него замуж и вскоре одарила болезненным и крикливым ребенком; Артур, обуреваемый родительской гордостью, каждое воскресенье катал его по улицам поселка в новенькой коляске за двадцать пять фунтов. То был сверкающий галеон из хромированной стали, покрытый блестящей светло – серой краской, на высоких колесах, пригодный разве чTo наследнику престола, и уж, конечно, клерку Артуру такая коляска была явно не по средствам. Одна из причин, по которой Артур вызывал в Уилфе раздражение, возможно, даже основная причина неприязни, состояла в том, что оба они были будто посторонними в поселке, но если сам он сознавал это, то Артур – нет. Артур с его аккуратным хохолком, воскресными прогулками с колясочкой в нарушение всех привычек местных отцов семейств, Артур, непьющий и некурящий, расцветающий в обществе пожилых дам, не посещающий местных пивных и шахтерского клуба, разве что по большим праздникам, Артур, не замечающий снисходительного отношения к себе со стороны мужчин, которые много работают, много пьют и говорят все начистоту, пьяны они или нет, но, конечно, в особенности когда на вечер припрячешь несколько бутылок пива, Артур, набивающийся всем в друзья, неважно, могут его переварить или нет, он был счастлив, как бывает счастлива наседка, которая весело кудахчет у себя на дворе.

– А что, за пьесы на Би – би – си хорошо платят? – спросил Артур голосом, в котором сквозило одновременно и любопытство, и желание не обидеть: а вдруг Уилф не захочет обсуждать этот вопрос?

– Да это была не пьеса. Рассказ, – сказал Уилф.

– Ну да, но ты меня понимаешь.

Несомненно, подумал Уилф. Так какого ж черта спрашиваешь? Не знаешь разницы между рассказом и пьесой? Тебе дали возможность закончить классическую школу, а это значит, что ты не просто должен уметь правильно рассчитать шахтерам зарплату или с умом сыграть в бинго, а должен знать кое‑что еще.

– Не сказал бы, что платят особенно щедро, – ответил Уилф. – Но все‑таки по сравнению с этим наша недельная зарплата кажется ничтожной.

– Так если писать по рассказу в неделю, можно не считать чужие деньги, а начать считать свои?

– Точно.

– Да, но тогда ж потеряешь страховку, – сказал Артур.

– А, ну да.

– Помню, когда мне предложили поступить в классическую школу, мать сказала – иди, хоть мне и тяжеленько учить тебя еще два года, от этого вся жизнь изменится. Будешь ходить на службу в чистом костюме, получать не получку раз в неделю, а месячный оклад; Я часто вспоминал ее слова. Бывало, сидишь за уроками, а так гулять хочется.

– Ну и что из этого вышло?

– Да все правильно, – серьезно ответил Артур.

Конечно, подумал Уилф, нельзя же винить свою мать. Его собственная мать в общем пришла к такому же выводу, а она ведь не потеряла кормильца. Сегодня выплатной день: Артур, стоя рядом с Уилфом, улыбаясь и отпуская шуточки, будет выдавать конверты с получкой в два и в три раза больше, чем у него, но шахтер есть шахтер, у него нет другой специальности, а бухгалтер может работать где угодно, это его дело, он застрахован.

– Что ты хочешь от жизни? – неожиданно спросил Уилф.

Казалось, вопрос удивил Артура: в Бронхилле беседы подобного рода были не в чести.

– Ничего себе вопросик с утра пораньше.

– Понятно, на такие темы легче говорить после пары пива, – сказал Уилф. – Но серьезно, без дураков. Ответь.

– Не знаю даже. В общем, хочу всего того, что у меня уже есть, только чтоб было побольше.

– Иначе говоря?

– Что у меня есть? Хорошая работа, жена, семья, свой дом начал складываться. Конечно, хотелось бы выиграть в тотализаторе «тройной шанс» и получить сто тысяч фунтов, но, знаешь, я на это не очень надеюсь.

– И все?

– Ну да.

– Тебя не мучает сознание, что жизнь, настоящая жизнь проходит мимо и через неделю, может, год она могла бы стать намного интересней, если только добраться до сути, понять, чего хочешь?

Артур покачал головой.

– Нет. Вообще мне кажется, мало кто об этом думает, и потом мне жаль таких людей.

Им нужно было перебраться по ступенькам через живую изгородь, Артур шел впереди, он остановился на мгновенье, оглянулся назад и сказал с легкой, насмешливой улыбкой в глазах:

– Некоторые люди всю жизнь только и думают о том, чего у них нет, а я думаю о том, что у меня есть и что мне здорово повезло.

– А знаешь, Артур, ты счастливый человек.

Тот хмыкнул: понравилось, что в нем видят своего рода образец.

– Наверно. Я об этом особо не раздумываю.

Чувствуя некоторую растерянность перед человеком, к которому всегда относился с легким презрением, Уилф решил вернуться к прежней шутливой манере разговора.

– Чему вы приписываете свой блестящий жизненный успех, мистер Райдер? Прошу вас, поделитесь с публикой своим опытом и пониманием жизни.

Артур задумался и через минуту серьезно сказал:

– Мне кажется, дело тут не только в деньгах. Все зависит от того, как смотреть на мир. Так сказать, склад ума.

– Ну да, – серьезно ответил Уилф, – ты попал в точку. Значит, всем нам нужен психиатр, чтоб он сделал из нас довольных слюнтяев.

4

В восемь вечера Уилф пошел к Уордлам – они жили неподалеку, в стандартном двухэтажном доме, парадная дверь выходила прямо на тротуар. Внутри так громко вопил приемник, что можно было даже различить отдельные слова. Уилф постучал и, прекрасно понимая, что быстро не достучится, отошел назад, засунул руки в карманы и взглянул на длинный ряд освещенных окон. Вдали сияла вывеска магазина, непрерывно открывалась и закрывалась дверь за посетителями – покупают хлеб, бекон и корнфлекс на завтрак, выпивку не берут: жители Алберт – стрит не очень‑то любят пить дома. Зачем тащить питье домой, когда прошелся сто метров – и вот тебе шум, гам и компания.

Он сжал руку в кулак и со всей силы ударил в дверь. Через минуту послышался грохот задвижки, выглянул коренастый и слегка кривоногий мужчина в рубашке с коротким рукавом. Уилф поздоровался.

– Глайнис дома?

– А, это ты, Уилф. Ну как же, дома. Проходи, проходи.

Уилф последовал за мистером Уордлом. Он закрыл дверь и с трудом выбрался на свет, запутавшись в тяжелой занавеске. В семействе Уордлов поклонялись огню, зайдешь к ним в холодный вечер, вот такой, как сегодня, и непременно увидишь три спины, три пары ног на медной решетке и три лица, поджаривающихся под ярким пламенем широкого камина. Во всех домах в этой части поселка центральное место в общей комнате занимал камин, но для Уордлов то был поистине алтарь, а все остальное помещение было всего лишь территорией, куда они в случае крайней жизненной необходимости изредка совершали краткие набеги. Занавеска от сквозняка вешалась в середине октября и снималась только в начале мая.

– Когда у нас играет радио, ты стучи вовсю, – сказал мистер Уордл, – наша мать любит пьесу послушать, а если не включишь так, что на улице слышно, она слов не разберет.

Он уменьшил звук, миссис Уордл повернула голову и рассеянно улыбнулась Уилфу, Глайнис встала и подошла к столу.

– А ты не говорила, что придет Уилф. Я думал, мы вечером посидим у огня.

– Да мы вообще‑то не договаривались, – сказал Уилф. – Я просто так решил зайти.

– Пожалуйста, пожалуйста. Тебе особого приглашения не требуется. Всегда рады видеть.

Мистер Уордл опять взялся за ручку громкости и на этот раз полностью убрал звук.

– Ради бога, не выключайте из‑за меня. Пьеса ж не кончилась.

– А, скучища, – сказал мистер Уордл, растягивая толстые губы в презрительной усмешке. – Ни капли жизни. Мы тут чуть не заснули, надо музыку поискать по другой программе, что ли.

Уилф улыбнулся. Он любил слушать, как говорит отец Глайнис. Тридцать лет прошло с тех пор, как приехал сюда из Уэльса, но до сих пор в голосе характерная напевность.

– Ты что‑то надумал на сегодня? – спросила Глайнис.

– Да нет, просто так, погулять, поболтать.

– Переодеваться не надо?

– Накинь пальто, и порядок.

– Переодеваться, – усмехнулся мистер Уордл. – Весь день в магазине за прилавком разодетая и тут еще, видите ли, переодеваться надо вечером.

Глайнис, не откликаясь на его слова и сказав что‑то вроде «надо умыться», вышла на кухню. Уилф услышал, как в таз полилась вода.

– Значит, просто погулять и поболтать, – мистер Уордл жестом пригласил садиться. Уилф сел, не снимая пальто. Уэльсец продолжал: – А что, сегодня погода вроде ничего.

Уилф ответил, что потеплело и тает.

– Ну тогда, значит, можно зайти в «Корону».

Уилф улыбнулся про себя. Насколько ему известно, каждый вечер независимо от дня недели и от погоды мистер Уордл неизменно отправлялся в «Корону» и выпивал там ровно две пинты пива, ни больше ни меньше.

Уилф встретился взглядом с миссис Уордл, и они снова обменялись улыбками. С сигаретой во рту она молча сидела у огня. Раньше Уилф пытался разговаривать с ней, но из‑за глухоты это было затруднительно.

Мистер Уордл зажег трубку и стал выпускать клубы едкого дыма.

– Вчера мы слушали твою штуку. А интересно. Ведь правда, мать, – неожиданно заорал он, – нам понравился рассказ Уилфа?

– Да, да, замечательный рассказ.

– И главное, диктор два раза назвал твою фамилию. Очень было приятно услышать.

– Я рад, что вам понравилось.

– Мой мальчик, ты можешь собой гордиться. Здесь такое случается нечасто. В моих краях все по – другому. У нас есть традиция – в поэзии, ну и вообще культура. И писателей как собак нерезаных, в том числе стоящих.

– Да, да, я знаю.

– Здесь народ грубый. Хотя ребята хорошие по большей части.

В комнату вошла Глайнис, недавно она по последней моде коротко остригла волосы и теперь поправляла прическу.

– Вы только на нее взгляните. Просто дама. Сказала, только пальто накинет, а сама полчаса чистит перышки.

– А почему бы и нет?

– Ночью все кошки серы, знаешь такую поговорку?

– Это ты меня называешь кошкой? – спокойно спросила Глайнис.

Глядя, как она положила расческу и припудрила нос, Уилф в который раз подумал о том, как это у уэльсца с помятым лицом и очень неприметной женщины из Йоркшира могла родиться такая дочь. Первое, что бросалось в глаза при встрече с Глайнис, – порода. У нее прекрасные белые зубы, маленькие ушки, небольшие красивые руки и холодноватые серые глаза. Она спокойно могла бы сойти за дочь пэра; во всем ее облике не было ничего такого, что выдает простое происхождение, и сама она поддерживала это обманчивое впечатление, одеваясь не броско, но со вкусом. На стройной фигуре Глайнис ношеное пальто из твида выглядит дороже, чем претенциозно – яркие вещи местных девушек.

Именно это поначалу и привлекло Уилфа. Позднее он понял, что ее взгляд на жизнь прост и столь же просты и обыденны все ее интересы. Теперь Уилф проводил с ней время просто потому, что в его представлении она была самой подходящей девушкой в округе. Но она была холодна, а вот этого он вынести не мог.

Ни разу еще она не поцеловала его страстно, и самое большее, что могла ему позволить, так это на короткое время положить руку на грудь. Любой физический контакт, помимо легкого пожатия руки, ее не занимал. Несмотря на это, она с большим удовольствием проводила с ним время, и в глазах окружающих они были, что называется, идеальной парой. Однажды они попробовали обговорить свои расхождения, и Глайнис сдержанным и спокойным тоном констатировала неоспоримый, с ее точки зрения, факт: интимная близость может быть только между мужем и женой. Она была беспредельно спокойна и рассудительна в вопросе, где спокойствие и рассудок имеют свои границы. И не то что он с самого знакомства лелеял мечту совратить ее, но с ее стороны не поступало вообще никаких сигналов, что она испытывает хоть какой‑то соблазн, и в редкие мгновения, когда он в темноте перед входом в дом притягивал ее к себе, он чувствовал, что она не испытывает никакой радости. Глупо надеяться, что брачная церемония изменит ее натуру. Глайнис добрая и честная девушка, послушная дочь, из нее получится верная жена, готовая исполнить любые разумные желания. Но все это было слишком далеко от представлений Уилфа о браке. Душевные и телесные порывы не отделить друг от друга, страсть порождает страсть, а милая рассудительность не заменит горячего влеченья.

Минут двадцать они неторопливо шли по улицам, потом выбрались на тропинку, что спускалась к пруду. На небе сияла полная луна. Вдали коксовые батареи Эшфилда освещали край неба. Уилф изредка подкидывал замечания, чтоб поддержать разговор о том, как у нее прошел рабочий день.


– Она так и не пришла, – говорила Глайнис. – А заведующая меня еще отчитала за то, что я отложила блузку, залог‑то она не оставила. Больше я так делать не буду. В следующий раз скажу: «Простите, мадам, по это против правил, а если я буду нарушать правила, то потеряю работу».

Он внутренне улыбнулся: какая же она бесхитростная и прямая!

– Ты передачу слушала?

– Конечно, отец же сказал.

– Да, но мне интересно узнать твое мнение.

– По – моему, замечательно. Только очень грустно. Ты знаешь, мне даже как‑то неловко тебе сказать, а то подумаешь, я глупая, но я поплакала.

– Я совсем не считаю, что ты глупая. Наоборот, я рад, что рассказ тебя растрогал, я хотел этого.

– А когда назвали твое имя, я даже испытала чувство гордости. А ты?

– Нет, не гордость, конечно, но знаешь, как‑то похолодело на сердце.

На гладь пруда светила луна. Из воды торчала ветка, похожая на гигантскую лапу какого‑то неведомого чудовища. На берегу валялась бутыль из‑под бензина и красная канистра. Высокие кусты боярышника укрывали ложбины. Уилф и Глайнис были одни.

Как‑то летом на этом месте, почувствовав ее холодные, плотно сжатые губы и злясь на себя за неспособность пробудить в ней желание, он прижал ее к себе, и она стала сопротивляться, отворачивая раскрасневшееся лицо. Он спросил, может, она обиделась, она сказала, нет, она знает, что у мужчин все это по – другому.

– Я не хочу, чтоб ты меня лишь терпела, Глайнис, – сказал он. – Когда выйдешь замуж, будешь терпеть своего мужа, но меня подобное не устраивает.

– А разве все живут не так? По – моему, так поступают все приличные жены.

Он ничего не ответил. Немного спустя она сказала:

– Правда, не все девушки думают, как я. Так что если тебе это нужно, ты можешь устроиться.

Через несколько дней он последовал ее совету. Он возвращался последним автобусом из Калдерфорда, там он выпил с одним приятелем. В автобусе ехали две местные девушки. В последнее время одна из них всякий раз, когда они случайно встречались на улице, кидала на него быстрый и смелый взгляд. Ее дерзкая красота дразнила его, пиво заглушило всякие сомнения, и он без труда завязал с ней шутливый разговор. На шоссе они вышли из автобуса, по темной аллее пошли к поселку, и тут Джоун (правда, он не был уверен, что ее зовут Джоун, ну да какая разница) как‑то оказалась рядом. Скоро они уже шагали обнявшись.

На окраине поселка вторая девушка повернулась к ним и, весело бросив: «Ну, до завтра, не гуляй всю ночь» пошла своей дорогой.

– Тебе пора домой? – спросил Уилф.

– Ну, если еще погулять, то и не пора.

– А хочешь погулять?

– Не знаю даже.

– А все‑таки?

– А куда пойдем?

– Ну, можем поехать на Золотой пляж, а хочешь – Пальмовые рощи или Сады под крышей? Куда пожелаете.

Она засмеялась.

– Хорошо. Поедем на твоем «роллс – ройсе»?

– Нет, не получится. Сегодня мой шофер взял выходной, отогнал «роллс – ройс» в гараж.

– Ну тогда, может, лучше пройтись?

Немного спустя, когда его руки лежали под блузкой на ее прекрасной груди и он чувствовал на щеке горячее прерывистое дыханье, она спросила:

– А что, Глайнис Уордл не может так, а?

– Давай сейчас о ней не будем, ладно? – ответил он и закрыл ей рот поцелуем…

– Не нравится мне это место, – проговорила Глайнис, когда они обогнули пруд и снова подошли к тому месту, где тропинка шла вверх. – Летом здесь и то неприятно, а зимой так вообще мурашки по коже бегают. Знаешь, здесь однажды женщина утопилась?

Она вздрогнула и взяла его под руку. Уилф был совершенно спокоен, ее неожиданный порыв и в особенности его причины просто забавляли.

– Ну а если я тебе скажу, что вон там за деревом прячется Дракула, ты меня, может, и обнимешь?

– Да ну тебя, перестань, – сказала она, слегка отталкивая его. – Не пугай меня.

– Я тебя не пугаю. Я просто думаю, авось страх на тебя подействует.

– Как это?

Ты испугаешься и от страха меня обнимешь.

– У тебя все мысли в одном направлении.

Стали подниматься по склону. Уилф поднялся первым и подал ей руку. Потом взял ее за плечи и внимательно поглядел в глаза.

– Когда‑нибудь ты выйдешь замуж, будешь верной женой, родишь детей, и мне очень хочется, чтоб твой муж объяснил тебе, что такое любовь. Не привязанность, не забота, верность и поддержка в радости и печали – этому тебя учить не надо, но естественное и простое желание двоих остаться вдвоем и забыть обо всем на свете.

Она отвернулась.

– Мне не нравится, как ты говоришь.

– Ты милая и очень хорошая девушка, Глайнис, и я желаю тебе счастья. Я понимаю, что, даже если ты никогда не поймешь то, о чем я сейчас сказал, все равно будешь счастлива, потому что в тебе есть эта способность – быть счастливой.

– Ты говоришь так, будто прощаешься со мной.

– Я подал заявление об уходе. Я уезжаю.

– Это связано с тем, что ты пишешь?

– Понимаешь, я знаю одно – что я занимаюсь писаниной не зря. Какой‑то талант у меня есть. Наверно, у каждой творческой личности наступает момент, когда начинаешь в себя верить, а без этого работать нельзя. Я это на себе понял. Знаю, рано или поздно добьюсь своего. У меня будет имя, пусть небольшое, но имя. Я не хвалюсь, я знаю, что Диккенс, Достоевский или Хемингуэй из меня не выйдет. Но наступит день, и в разговоре о современной литературе упомянут и мое имя. Хотя бы ради дурного примера, – усмехнувшись, добавил он.

– И для этого тебе надо уехать?

– По крайней мере, на какое‑то время. Чтоб писать, мне нужно почувствовать себя свободным от семьи, друзей, вот этой обстановки. Я хочу писать об этой жизни, потому что никакой другой жизни я просто не знаю. А для этого мне сначала нужно отдалиться от нее.

– И куда ты поедешь? В Лондон?

– Нет, если я поеду в Лондон, так только после того, как приобрету имя. Чтобы меня там ждали, чтобы уже знали мои книги… Не знаю даже, куда поеду. Куда‑нибудь, где меня никто не будет знать, но не очень далеко.

– А как же ты будешь жить? Надо ж чем‑то питаться. И работать.

– Ну и что ж, буду работать. Но, конечно, не на такой работе, где надо вовсю стараться. «Идеальное место для молодого человека со способностями и здоровым честолюбием». Вот такая работа мне как раз не нужна.

Она пошла рядом с ним, спокойная и серьезная, плотно сжав руки в перчатках.

– Я хочу тебе кое‑что сказать, – проговорила она.

– Давай.

Казалось, она была в нерешительности.

– Ты, может, подумал, – сказала она наконец, – что раз мне не нравится… целоваться, ну и в общем все это, значит, и ты мне не нравишься.

– Давай дальше.

– Когда ты сегодня вдруг пришел и сказал, что надо пройтись и поговорить, я поняла, что ты хочешь сказать что‑то особенное. Я поняла это по тебе.

Уилф попытался прервать ее.

– Нет, нет. Раз уж начала, закончу. Я не знала, что ты хочешь сказать, но, мне казалось, догадываюсь. И если б это было то, что я… я бы сказала «да».

Не зная, что ответить, он взял ее за руку.

– Глайнис. Дорогая.

Перед входом в дом он обнял ее, осторожно притянул к себе и слегка прижался к холодной щеке.

– А что, если б я сейчас сказал тебе, что переменил свое решение и остаюсь?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю