Текст книги "Притяжение"

Автор книги: Стефен Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 12

Равномерное движение такси вселило в Ник чувство страха перед реальностью. Она смотрела в окно на людей, выгуливающих собак, ведущих за руку детей, спешащих по делам.

Ник все еще трудно было дышать – она не могла переварить то, что произошло. Уолли Уолл Стрит, который два дня назад пытался всучить Ник свою визитную карточку, лежал теперь мертвый, со вспоротым животом в ее квартире.

У Ник не было адвоката. У нее до сих пор не возникало серьезных юридических проблем. Ее профессиональные успехи оставались скромными и не требовали личного поверенного в делах. Нужен ли ей адвокат сейчас? Ник не совершила ничего преступного. Она не убивала Джеффри.

«На ноже отпечатки моих пальцев».

Удалось ли Джеффри создать видимость того, что между ними завязалась борьба? Ник не могла быть в этом уверена, однако мысль о том, что именно это входило в намерения Джеффри, причинила ей сильную боль, в сравнении с которой вчерашние физические страдания казались пустяком.

Когда машина свернула на Третью авеню, Ник увидела дом дяди Эдварда на Уортингтон-Сомерсет.

– Нам сюда? – спросил шофер.

– Да, – ответила Ник, испытывая слабую надежду.

– Не Вашингтон, леди. Уортингтон. Так вы уверены?..

– Я уверена, – подтвердила Ник, роясь в сумочке. Тут она вспомнила, что у нее осталось всего семь с половиной долларов. На счетчике три доллара семьдесят пять центов. Она дала шоферу пятидолларовую купюру и попросила доллар сдачи, предлагая водителю на чай двадцать пять центов. Таксист вернул ей доллар и двадцать пять центов, отказываясь от чаевых. Ник мелодраматически сказала себе, что четверть доллара понадобится ей, чтобы позвонить в полицейский участок.

Такси уехало, и Ник подошла к высотному дому по ухоженной пешеходной дорожке. На улице, как это часто бывает зимой в Нью-Йорке, вдруг резко похолодало, и Ник почувствовала, как ветер румянит ее щеки.

Уже знакомый ей охранник стоял у входа. Ник приветствовала его, одарив одной из лучших своих улыбок, которая на этот раз получилась похожей на гримасу. Она почувствовала, что охранник спрашивает себя, кто эта несчастная женщина, впавшая в отчаяние.

Начав говорить, Ник поняла, что не может припомнить фамилию дяди Эдварда. Однако она была совершенно уверена, что он живет в квартире номер 17 Ф. Это почему-то врезалось ей в память.

– Как сегодня ваша аллергия? – спросила Ник охранника с таким видом, будто они обсуждали эту тему ежедневно. Он пристально посмотрел на Ник и, кажется, вспомнил, что она взяла букет цветов вчера вечером.

– Лучше. А было так плохо, что хуже некуда. Чем могу служить?

– Ах, я просто хотела навестить дядю Эдварда…

– Я думаю, что мистер Костантино у себя. Не видел, чтобы он выходил. – Охранник потянулся к внутреннему телефону и на секунду задумался, глядя на лежавший перед ним список.

– Квартира номер 17 Ф, – напомнила ему Ник. Охранник кивнул.

– Кто его спрашивает?

– Николетта Столлингс, – ответила Ник, не подумав. Затем вспомнила, что расписалась на брачном свидетельстве как Сьюзен Николас.

– Мистер Костантино? – обратился охранник к дяде Эдварду.

Ник вмешалась в разговор:

– Скажите ему, что это Сьюзен Николас. – Ник смотрела на охранника немного расширенными глазами. Он казался изумленным.

– Это старая шутка, – пояснила Ник. – Он поймет, что я имею в виду.

– Сьюзен Николас хочет вас повидать. – Выслушав ответ, он повернулся к Ник: – Мистер Костантино говорит, что не знает никакой Сьюзен Николас.

– Скажите ему… Я была свидетельницей у Фрэнки… Фрэнсиса и Джоанны вчера вечером.

– Она была свидетельницей у Фрэнсиса… – Кажется, дядя Эдвард повесил трубку. Охранник улыбнулся. – Судья сказал: «Что же вы сразу не сказали?» Поднимайтесь, он ждет вас.

«Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как я вышла из квартиры», – спросила себя Ник. Казалось, время двигалось вперед то быстрее, то медленнее, но в глубине души Ник знала, что это не так. Перед ее мысленным взором предстал диван, красный от впитанной крови.

Выйдя из лифта, Ник замешкалась, забыв, как расположена квартира 17 Ф, но тут откуда-то справа раздался голос дяди Эдварда:

– Сюда, мисс свидетельница.

Дядя, облаченный в тот же халат, галантно придерживал перед ней дверь.

– Чем могу быть полезен, юная леди? Объясните мне, кстати, почему у меня возникло желание, чтобы мой племянник женился на вас, а не на той, другой женщине?

– Ваш племянник поступил правильно, – заверила его Ник. – Скоро вы в этом убедитесь.

«Не мели языком».

– Надеюсь, вы правы. Хотя я на его месте… – Глаза дяди заблестели. Он флиртовал, но безо всякого сладострастия. – Что привело вас ко мне?

– У меня случилась беда, мистер Костантино…

– Дядя Эдвард, – поправил ее судья. – Пожалуйста.

– Хорошо. Дядя Эдвард, со мной произошло несчастье, а у меня нет адвоката. Я нуждаюсь в совете юриста. Срочно. – Ник еще не решила, насколько откровенна будет с дядей.

– Может быть, войдете? Я как раз готовлю горячий шоколад без сахара.

– Спасибо. Но у меня нет времени. Один человек… ждет меня, и я должна вернуться к нему как можно скорее. – Ник старалась говорить спокойно. Дядя Эдвард вошел в квартиру, жестом пригласил Ник и присел на подлокотник кресла.

– Итак, что произошло, мисс?..

– Столлингс. Меня зовут Николетта Столлингс. – Тут Ник словно прорвало, слова полились потоком. – Я подписалась на брачном свидетельстве вымышленным именем, дядя Эдвард, потому что вчера впервые встретилась с вашим племянником и Джоанной и, сама не знаю зачем… В общем, я не знаю. Не знаю, почему лгала им и вам. Я не знаю, почему так поступила. Они были так добры ко мне. – Ник заплакала. – О, Боже! – воскликнула она. – Не понимаю, что происходит.

– Давайте придерживаться фактов, – предложил дядя Эдвард. – Что привело вас ко мне? У вас есть семья?

– Я не могу дозвониться до родителей. У меня нет адвоката. А один человек ранен. Нет. Он… он мертв. Он мертв, дядя Эдвард. – Ник посмотрела ему в глаза и увидела, что судья слушает ее спокойно и бесстрастно. – Он покончил с собой. Он… переспал со мной, и его жена, узнав об этом… я не знаю, не знаю… вдобавок он только что потерял работу…

– Мисс Столлингс, мисс Столлингс, – твердо произнес дядя Эдвард, подняв руку, чтобы остановить Ник. – Вы звонили в полицию?

– Нет. Я… в общем, я запаниковала. Нет, я не позвонила.

– Так вот, дорогая. Вы должны сделать это. Сразу. Прямо сейчас.

– Я знаю. Конечно. Но… я испугалась. Мне кажется, он попытался создать видимость того, что это сделала я…

Дядя Эдвард пристально смотрел на нее. Ник беззвучно плакала.

– Вы должны позвонить в полицию. И вам потребуется адвокат. – Судья встал и направился к столу.

– Я очень испугалась, дядя Эдвард. Я не пытаюсь ничего скрыть.

Он отыскал что-то в адресной книге.

– Могу порекомендовать вам нескольких адвокатов. Хороших.

– Мне очень жаль, – всхлипывала Ник. – Пожалуйста, простите меня…

– Нет, нет, – сказал дядя Эдвард, казавшийся обескураженным тем, что не мог найти нужных телефонов. Он стал рыться в бумагах на столе. – Вы очень милая молодая женщина, и мы с вами вместе участвовали в заключении брака.

Ник рыдала; дядя Эдвард подошел к ней и неуклюже обнял ее за плечи в знак поддержки.

Открылась дверь спальни, и на пороге появилась миссис Костантино. Она хотела понять, что происходит.

– Ты можешь говорить громче, – обратилась она к мужу, направляясь на кухню. Открыла холодильник и достала из него банку с маринованными огурцами. – Как только я увидела вас вчера вечером, дорогая, – сказала она, повернувшись к Ник, – сразу поняла, что с вами хлопот не оберешься. Эдвард, вы расскажете мне, в чем дело?

Ник начала говорить, но дядя Эдвард ее перебил:

– Моя дорогая, это мисс Столлингс, подруга Фрэнсиса. Она попала в затруднительное положение.

– Я в этом не сомневаюсь. Так и хочется выцарапать ей глаза, – призналась миссис Костантино, откусывая огурец.

– Моя жена знает, что я верен ей, мисс Столлингс, но иногда у нее бывают приступы ревности, за что я ей благодарен. Скажи мисс Столлингс, что ты не ревнуешь, дорогая. Ведь это правда?

– Только потому, что я принимаю во внимание твой возраст и внешний вид этой девицы. Думаю, вы не стали бы заводить шашни прямо у меня под носом. Хотите огурчик? – обратилась она к Ник.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

– Моя дорогая, не могла бы ты найти для меня телефон Альберта Пирсона? – попросил судья жену. – И Ферриса Фаннинга.

– Альби Пирсона? – переспросила миссис Костантино. – Так вы в самом деле попали в затруднительное положение, юная леди?

– Найди их, пожалуйста, – взмолился судья, и его жена внезапно извлекла из завалов на столе вторую телефонную книгу. Она нашла нужные номера, записала на бумажке и протянула судье.

– Пойду к себе и досмотрю кино, – сообщила миссис Костантино. – Вы очень хорошенькая, юная леди, и мне жаль, что с вами приключилась беда, но если я застану вас здесь после того, как кончится кино, то сначала выстрелю, а потом уже начну задавать вопросы. Вы меня поняли? – Тут она улыбнулась.

– Благодарю вас, миссис Костантино, – ответила Ник.

– Альби Пирсон, – протянула миссис Костантино, возвращаясь в свою спальню с банкой огурцов в руках. – Господи Боже мой! Удачи вам, дорогая.

– Вы не дадите мне заодно и телефон Фрэнки? – спросила Ник. Ей почему-то захотелось его иметь.

– Конечно, дам, – согласился дядя Эдвард, записывая телефон племянника по памяти. – Но сейчас вы должны позвонить в полицию. Потом свяжетесь с мистером Пирсоном или с мистером Феррисом Фаннингом. – Судья что-то записывал. – Сегодня суббота, поэтому вы можете не застать кого-нибудь из них. Из этических соображений я должен рекомендовать вам не менее двоих. Вы можете сослаться им на меня. Это может помочь вам выкарабкаться. Но может и не помочь.

– Вы уверены, что я нуждаюсь в адвокате, дядя Эдвард?

– Да. Уверен. И они оба прекрасные люди. Я знаю, как они выигрывают процессы. Но вы должны позвонить в полицию. Поскольку вы обязаны рассказать полицейским все – в том числе и о вашем визите ко мне, – вы можете позвонить отсюда. Я тоже с ними поговорю.

– О, Боже! – воскликнула Ник, снова всхлипывая. – Мне так жаль.

– Ладно, – пожав плечами, сказал дядя Эдвард. – Чему быть, того не миновать. Звоните. – Он указал ей на телефон. – Вы солгали мне и Фрэнсису, скрыв свое настоящее имя. Я не знаю, почему вы так поступили. Я не спрашиваю. Но кое-что можно записать вам в актив. Вы понравились моей сестре. Она разговаривает со мной. Вы можете смеяться надо мной. Она мертва, от нее осталась только фотография на столе… но она со мной разговаривает. – Ник собралась с духом, готовясь набрать номер. – Только не 911. Сейчас уже слишком поздно. Позвоните в Девятнадцатый полицейский участок. – Дядя посмотрел вверх, словно читая номер на потолке: – 452-0600.

Ник набрала номер.

– Девятнадцатый.

Ее сердце ушло в пятки. Но в тот же миг все ее мысли стали ясными.

– Я хочу сообщить… там мужчина, мертвый.

После короткой паузы прозвучал вопрос:

– Где вы, мадам?

– Ах. Я… я не в том месте, – несколько рассеянно ответила Ник.

– Где тело, мадам? И откуда вы звоните?

– 510, Ист, Восемьдесят четвертая улица. Квартира 6 Ф. Я там живу. И тело тоже там. Я нахожусь… в другом месте.

– 200, Ист, Семьдесят шестая, – подсказал дядя Эдвард.

– Я нахожусь по адресу: 200, Ист, Семьдесят шестая улица.

– Ваше имя, пожалуйста.

– Николетта Столлингс. С-т-о-л-л-и-н-г-с.

– Понятно. Вы уверены, что там мертвое тело, мадам?

– Да. Уверена. Я была там… – Ник вдруг испугалась, что выдает себя.

– Мисс Столлингс. Я прошу вас не вешать трубку. Хорошо? Я сейчас вернусь. Мне нужно кое-что выяснить. Ладно? Только не вешайте трубку. Вы меня поняли?

– Да, – ответила Ник, радуясь тому, что может теперь просто выполнять чьи-то указания.

Дядя Эдвард посмотрел на Ник.

– Связь не прервалась?

Ник покачала головой. Судья жестом выразил неодобрение. В трубке вновь раздался мужской голос.

– Мисс Столлингс? Вы на связи?

– Да.

– Говорит детектив Керриган, мисс Столингс. Вы звоните из квартиры по адресу 200, Ист, Семьдесят шестая улица?

– Да.

– Назовите, пожалуйста, номер квартиры.

– Номер квартиры? – Ник, словно извиняясь, посмотрела на дядю Эдварда. Он пожал плечами, давая ей понять, что ничего страшного не произошло. – 17 Ф, – проговорила она.

– Мисс Столлингс, вы случайно не звонили по номеру 911 из своей квартиры?

Ник со всей определенностью почувствовала, что ей следует посоветоваться с адвокатом, прежде чем ответить на этот вопрос. Но она понимала, что если будет настаивать на предварительной встрече с адвокатом прямо сейчас, это только ухудшит ее положение.

– Да. Вернее, нет. То есть – да. Я звонила, но повесила трубку… Я испугалась.

– Понимаю, мисс Столлингс. Поверьте мне, это вполне естественно. Подождите, пожалуйста, еще секундочку. – Ник услышала, как детектив Керриган говорит кому-то: «Я думаю, это тот прерванный звонок по 911, Полли. Хорошо». – Мисс Столлингс?

Ник кашлянула, прочищая горло.

– Да.

– Я хочу, чтобы вы оставались на месте. Хорошо? Мы вышлем машину, которая захватит вас и отвезет обратно домой. Машина прибудет через две-три минуты. Вы можете подождать, мисс Столлингс? – Детектив старался говорить доверительно, не оказывая излишнего давления. И ему это удалось.

– Хорошо. Я так и сделаю.

– Отлично. Великолепно. Теперь, если не возражаете, я поговорю с вами, пока не придет машина. Вы согласны, мисс Столлингс?

Ник снова закашляла.

– Я не собираюсь никуда уходить, детектив.

– Будьте добры, назовите, пожалуйста, телефон квартиры, из которой вы звоните.

Ник заслонила трубку ладонью.

– Он хочет, чтобы я назвала ваш номер, – шепнула она судье. – Это ничего?

– Ничего, ничего, – устало успокоил ее дядя Эдвард.

Ник назвала номер, записанный на табличке телефона.

– Это на случай, если прервется связь, мисс Столлингс. Понятно? Теперь такой вопрос: 510, Ист, Восемьдесят четвертая улица – это ваш официальный адрес?

– Да, конечно.

– Благодарю вас. – И, после паузы, показавшейся Ник бесконечной: – С вами все в порядке, мисс Столлингс? Машина придет через минуту-другую.

Ник рассеянно кивнула и только после этого сообразила, что собеседник ее не видит. Она быстро проговорила:

– Чудесно, чудесно. Я… вы хотите задать мне еще какие-нибудь вопросы прямо сейчас?

– Нет, нет. Вы действуете совершенно правильно, мисс Столлингс.

Прозвенел звонок внутренней связи. Судья снял трубку и через некоторое время пробурчал:

– Да. Конечно.

Он повесил трубку и посмотрел на Ник. Она снова вспомнила документальный фильм про обреченного человека. Господин Костантино смотрел на Ник точно так же, как охранник смотрел на заключенного, которого вел на электрический стул.

– Они уже поднимаются, – сказал дядя Эдвард.

– Детектив, – выговорила Ник в трубку. – Полицейские уже приехали. Что я должна делать?

– Просто поезжайте с ними. Я встречу вас в вашей квартире.

«Мы все встретимся там с Джеффри».

– Кстати, вы можете не возвращаться в свою квартиру, если вам этого не хочется, мисс Столлингс. Это было бы вполне естественно. Мы можем поговорить на улице, в подъезде или в машине. Но – я уверен, вы это поймете – мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, что произошло в вашей комнате.

– Я понимаю, – сказала Ник, стараясь показать, что готова к сотрудничеству.

Раздался звонок в дверь. Дядя Эдвард открыл ее, впустив двоих полисменов, которые сильно запыхались. Они сразу впились взглядами в Ник.

– Мисс Столлингс? – обратился к ней более высокий полицейский, рыжие волосы которого выбивались из-под слишком тесной фуражки.

Ник приподняла руку.

– Это я, – тихо проговорила она.

– Я сержант… – Полисмен представился, но Ник, пытавшаяся сосредоточиться, не запомнила его имя. – Вы не откажетесь пройти с нами, мадам?

Ник ожидала, что на нее наденут наручники, но полицейские вели себя очень вежливо.

Ник сказала детективу:

– Они уже вошли.

– Отлично. Теперь успокойтесь. Увидимся через несколько минут.

– Спасибо, – сказала Ник и повесила трубку.

«Спасибо?»

– Как вас зовут, сэр? – спросил рыжеволосый полицейский хозяина квартиры.

– Эдвард Костантино. Кос-тан-тино.

Напарник рыжеволосого что-то записал.

– Это ваша квартира, мистер Костантино? – спросил второй полисмен.

– Да, – подтвердил дядя Эдвард.

– С вашего позволения, я спрошу: как долго мисс Столлингс находилась здесь, мистер Костантино? – спросил рыжий.

– Минут пятнадцать, кажется, – ответил судья, глядя на Ник. – Или я ошибаюсь?

Ник не могла сказать, сколько она здесь пробыла.

– Ну да. Я полагаю… да. – Она кивнула. Затем испугалась, что отвечает слишком уклончиво. – Пятнадцать минут. Да.

– Спасибо, мистер Костантино, – сказал рыжий. – Вы не собираетесь выезжать из города в ближайшие несколько дней?

Судья чуть не рассмеялся.

– Это не входит в мои планы.

– Хорошо, – кивнул полисмен. – Вы не откажетесь пройти с нами, мисс Столлингс?

Ник хотела пожать руку дяде Эдварду, но сообразила, что проявление взаимной симпатии может скомпрометировать судью. Когда она уже подошла к двери, дядя Эдвард остановил ее, обнял за плечи и подмигнул. Кажется, он не знал, что ей сказать.

– Вы очень добры, дядя Эдвард, – пробормотала Ник и тут же пожалела, что не назвала его мистером Костантино.

– Ну, что ж, – проговорил дядя Эдвард. – Все… правильно. – Он несколько раз неуверенно кивнул. – С вами все в порядке?

– Да, – ответила Ник.

– Моя сестра отлично разбирается в людях, – прошептал судья ей на уха. Ник заметила, как приподнялись уголки его губ. – Только расскажите им все без утайки.

– Хорошо. Спасибо. До свидания.

Полисмены вывели Ник из квартиры.

ГЛАВА 13

За несколько недель до случая с Дейвом и теннисным костюмом произошло событие в сексуальной жизни Ник, которое необычайно взволновало, до смерти напугало и сформировало ее. Оно было связано с ее первым оргазмом.

Однажды после школы, оставшись дома одна (мать была в клубе), Ник зашла в комнату родителей и стала обследовать их комоды. Сначала девушка порылась в вещах матери, как делала это не раз с раннего детства. Она перебрала белье, приложила к блузке лифчик, который был ей явно велик, поразмышляла над хитросплетением застежек на старомодном поясе для чулок.

Все эти вещи Ник видела и раньше, а в этот раз ей захотелось проникнуть на неисследованную территорию – в комод отца. Он категорически запрещал домашним подходить к нему из-за своей педантичности.

Два верхних ящика, заполненные нижним бельем и носками, не представляли для Ник особого интереса. Но третий содержал вещицы, которых она никогда прежде не видела. Там были запонки для манжет и заколки для галстуков, косточки для воротничков, какие-то французские монеты и, наконец, – в дальнем углу ящика – старая маленькая фотография. Дыхание Ник участилось, когда она перевернула фотокарточку и увидела, что на ней запечатлена голая молодая женщина, идущая вдоль берега. К своему удивлению, Ник поняла, что это ее мать в возрасте лет двадцати. Оказывается, ее мама обладала тогда прекрасной фигурой. Ник попыталась представить себе, при каких обстоятельствах могла быть сфотографирована ее мать. То, что она ходила по берегу голой, казалось Ник совершенно непостижимым. Она запихнула фотокарточку обратно в ящик, постаравшись положить ее на прежнее место. После этого Ник заметила маленький скомканный кусок красной материи. Расправив его, Ник поняла, что перед ней мужские плавки-бикини.

Ник вспомнила прошлый день рождения отца, тот момент, когда он открыл коробочку с подарком и под радостные возгласы гостей извлек из нее плавки. Он показывал их, держа между большим и указательным пальцами, в то время как все окружающие топали ногами и свистели. По-видимому, этот подарок был задуман как розыгрыш, его вручила отцу подруга родителей по спортивному клубу, женщина по имени Сибилла, которая убеждала отца взять плавки этим летом в поездку на Карибские острова. Ник подозревала, что у отца была любовная связь с этой женщиной – он флиртовал с ней, когда мать не смотрела в их сторону. Насколько Ник могла припомнить, отец обычно надевал на пляж длинные голубые плавки, оставшиеся у него со времени учебы в колледже. Достав из коробки красные плавки, он засмеялся – и покраснел. Ник всегда считала, что отец просто выкинул этот подарок. Но сейчас он лежал перед ней.

Неужели отец надевал плавки-бикини тайно? Нет, на них до сих пор красовалась фабричная этикетка. Плавки были очень короткими, почти неотличимыми от женских. Ник бросила их на кровать.

В следующем ящике хранились рубашки, накрахмаленные, с пуговицами донизу, преимущественно белые. От них исходил знакомый, приятный отцовский запах. Ник достала со дна ящика желтую рубашку, которую отец не носил – по крайней мере, при ней – уже много лет. С осторожностью взломщика сейфов Ник развязала бумажные ленты и вынула из рубашки картонку, стараясь ничего не повредить. Она положила рубашку на кровать рядом с плавками и, глядя на себя в зеркало, стала раздеваться. Ник рассматривала свою недавно сформировавшуюся грудь, служившую предметом несказанной зависти подруг и интересовавшую мальчиков.

Послышался звук, напоминавший хлопанье дверцы машины матери. Ник продолжала стоять неподвижно, затаив дыхание. Оказалось, что звук исходил от соседского фургона. Ник продолжала смотреться в высокое зеркало на дверце отцовского шкафа. Внутренний голос решительно говорил ей: «Нет».

Она взяла плавки и надела их. Они были безразмерными, и Ник натянула их сзади повыше, обнажив большую часть попки. Затем она надела рубашку. Она была велика. Ник завязала ее узлом на животе. Она вспомнила фотографии, которые видела недавно в одном из хранившихся у матери номеров журнала «Вог»: манекенщицы в одних трусиках демонстрировали свои прелести на фоне желтого песка и синего моря. Глядя на свое отражение во весь рост, Ник представила себя такой фотомоделью. Неужели где-то во Франции действительно жили женщины, ходившие по пляжу в таком виде? На глазах у мужчин? В публичных местах? Девушка расстегнула верхние пуговицы рубашки, обнажив грудь.

Продолжая разглядывать себя в зеркале, Ник расстегнула все пуговицы, развязала узел и сняла рубашку. Ниже живота возникло ощущение, заставившее ее сердце ускоренно забиться. Ник опустилась на мягкий ковер, повернулась на бок, чтобы видеть себя в зеркале, ощупывая различные части своего тела. Глядя на собственное отражение, Ник вообразила, что смотрит в глаза красивого юноши на берегу роскошного пляжа. Он не сводил с нее глаз, и Ник завернулась в рубашку, которая превратилась теперь в пляжное полотенце. Она впилась взглядом в глаза юноши, смотревшего на нее из зеркала, вдыхая знакомый запах отцовской рубашки, поглаживая через нее низ живота и лобок. Ник чувствовала, что ей это приятно, она почти испытывала наслаждение. Внутренний голос приказывал ей остановиться. Но она не могла. Испытывая оргазм, Ник сжимала рубашку, ощупывая себя сквозь ткань.

За трепетом тела последовало осознание того, что она сделала что-то дурное и постыдное.

Ник сняла рубашку и попыталась ее сложить. Конечно, она измялась, но благодаря крахмалу сохраняла форму. Затем сняла плавки и с тревогой обнаружила, что они стали влажными и чем-то пахли. Ник осторожно простирала увлажненную часть ткани, воспользовавшись стиральным порошком, найденным в родительской ванной. Потом начала сушить плавки маминым феном. В этот момент она посмотрела в окно и увидела родительскую машину на подъездной дороге. Выключив фен, Ник сложила еще влажные плавки, но в спешке оторвала торговый ярлык, который разболтался, когда она щупала себя сквозь ткань. Ник торопливо засунула ярлык вовнутрь неряшливо сложенных плавок и уложила их в дальний конец ящика, рядом со старой фотографией матери. Затем как можно тщательнее сложила рубашку, перевязала ее бумажной лентой, засунула вовнутрь картонку и поместила на дно ящика. Проделав все это, Ник схватила в охапку свою одежду и помчалась к себе в комнату.

Ник была уверена, что ее отец, вернувшись вечером домой, непременно проверит свой ящик, обнаружит влажные плавки с оторванным ярлыком. Или надумает переодеться в ожидавшую своего часа желтую рубашку и увидит, что она измята. Неизбежное расследование выявит злоумышленника. Ник молила Бога, чтобы он предоставил ей возможность прогладить рубашку и как следует выстирать плавки. Взамен она пообещала Богу, что больше никогда не будет делать таких вещей, даже в воображении.

На следующий день, вернувшись домой из школы, Ник нашла записку от матери: она ушла играть с соседями в бридж. Ник выстирала и высушила плавки и умудрилась прикрепить обратно торговый ярлык при помощи липкой пластиковой ленты. Она погладила рубашку и аккуратно сложила ее.

Ник каждый день, затаив дыхание, прислушивалась, когда отец одевался. Окажется ли он хорошим детективом?

Однажды утром примерно месяц спустя отец вышел к завтраку в желтой рубашке и синем пиджаке. Мать заметила, что он надевал эту рубашку слишком редко и что она рада видеть его в ней. Отец подмигнул Ник.

Она затаила дыхание, не понимая, что имел в виду отец. Может быть, он давно уже все заметил: смятые плавки с неровно наклеенным ярлыком и заново проглаженную рубашку? Может быть, взрослые – или, по крайней мере, эти взрослые – всегда замечают подобные вещи? Может быть, отец заметил, что она натворила, но простил ее? Или он подмигнул дочери просто так, без всякой задней мысли? Ник никогда не спрашивала об этом отца. Угроза миновала.

Ее чувство вины по силе было сравнимо только с желанием повторить представление. Еще раз посмотрев на фотографию матери и на картинки в журнале «Вог», Ник дождалась момента, когда никого не было дома, и повторила свою проделку. На этот раз внутренний голос говорил ей, что она грешила преднамеренно, что прощения ей не будет.

Ник еще не слышала слова «трансвестит», но точно знала, что никогда и никому не расскажет о своих поступках.

Прошло несколько недель, и однажды летним вечером, когда отец задерживался на работе, мать после обычного коктейля и двух стаканов вина за ужином вдруг предложила девочкам сходить в кино. В городском кинотеатре шла ретроспектива фильмов Хичкока, а матери почему-то захотелось выбраться из дома. Они уселись в машину; девочки нервничали, как всегда, когда мать была за рулем навеселе. В таких случаях Марта всегда садилась на заднее сиденье, но Ник не хотела, чтобы у матери создалось впечатление, что дочери обвиняют ее в вождении машины в нетрезвом виде. Поэтому она села рядом с матерью, уперевшись ногами в переднюю стенку кабины на случай внезапной остановки.

В этот вечер показывали фильм «Психо». Ник было двенадцать лет. Она с возрастающим ужасом наблюдала за человеком, который убивал людей, переодевшись в женское платье.

Ник была потрясена. Она сидела вся пунцовая, не сомневаясь, что ее румянец заметен даже в темноте кинозала. По дороге домой она со страхом вспоминала увиденное. Мораль фильма казалась ей совершенно очевидной: люди, которые переодеваются в одежду представителей противоположного пола, – это безумные убийцы. То, что говорил ее внутренний голос, было правдой.

Ник чувствовала себя настоящей преступницей. Проклиная себя, она, однако, не могла отказаться от сеансов переодевания.

Ник переживала, что испытала оргазм впервые неестественно. В глубине души Ник смирилась с тем, что она не вполне нормальная. Вскоре она узнала, что существует закон, по которому демонстрация наготы является преступлением. То, к чему терпимо относились на юге Франции, в ее стране считалось нарушением общественных устоев.

В глубине души Ник безоговорочно осуждала себя, поддаваясь страху. Источники ее сексуального опыта были нездоровыми и преступными. Ощущая себя законченной преступницей, Ник стала создавать себе алиби, стараясь в остальных аспектах жизни вести себя безупречно, чтобы не вызывать подозрений.

В школе Ник старалась быть примерной ученицей, сохраняя скромность в одежде и в поведении. Она начала втайне завидовать так называемым «плохим девочкам», открыто проявлявшим свой интерес к сексу, не заботясь о том, что о них подумают. Ник создала себе такую репутацию, что если бы какой-нибудь Мальчик – например, Дейв – сказал о ней что-нибудь предосудительное, его сочли бы лжецом.

Она играла роль наивной, неопытной «правильной» девочки, немного старомодной. Привыкла думать о себе как о неисправимой лгунье и преступнице. А такие люди, как Дейв, представлялись ей жертвами.

Большую часть времени и энергии Ник тратила на меры предосторожности, боясь разоблачения, представляя себе, что будет, когда ее выведут на чистую воду.

Но когда Ник представала голой перед новой жертвой, она не могла отказать себе в этом удовольствии, в ни с чем не сравнимом наслаждении. Повторялось одно и то же: предвосхищение, уступка тайной страсти, самоосуждение и муки совести.

Чувство вины усиливалось оттого, что Ник ни с кем не могла поделиться своими страданиями. Она не могла отказаться от тайных наслаждений, и стремление скрыть правду стало для нее вопросом выживания. Ник стала хорошей лгуньей. Она стала актрисой.

* * *

В полицейской машине сопровождающие вели себя так, словно были простыми шоферами. Никто не сказал ни слова. Ник обрадовалась, что хоть немного поспала прошлой ночью. К ней начала возвращаться способность думать. Она восприняла поездку вдоль Третьей авеню как своего рода тайм-аут и была благодарна спутникам за молчание.

Ник пыталась представить себе, на какие вопросы ей придется отвечать. Она вспомнила сеанс у Мартины, проходивший несколько месяцев назад. Ник пыталась избавиться от чувства вины за многочисленные сексуальные связи, когда она в очередной раз изменила Хелу.

– И ты ничего не могла с собой поделать? – недоверчиво спросила Мартина.

– Подобный вопрос кажется мне… просто фигурой речи, – ответила Ник. Она провела сутки в гостинице Букингемшира в Англии со своей подругой Мег, приехавшей из Колорадо в поисках дешевого антиквариата.

– Продолжай, – предложила Мартина.

– Мы остановились в небольшой гостинице, предоставляющей клиентам постель и завтрак. Мы собирались сходить куда-нибудь поужинать, и я решила принять душ. Ни в одном номере не было ванной. А было общее помещение с бассейном и душем за стеклянной дверью. Мег вздремнула. Я надела халат и направилась в ванную, столкнувшись по пути с очень симпатичным мужчиной, которого мы заметили, когда регистрировались в гостинице. Он был один.

Так вот, клянусь Богом, я ничего такого не планировала. Я даже не вспоминала о парне до этого момента. Просто… подвернулся случай. Мужчина жестом предложил мне пройти в ванную, а сам уже повернулся, чтобы уйти и подождать в своем номере, и я не смогла упустить такой возможности. Я сказала ему: «Послушайте, я собираюсь принять душ; если вы хотите побриться и принять душ, вы мне не помешаете». Он принял мое предложение, и мы вошли в ванную вместе. Незнакомец начал бриться. Я сняла халат и прошла в кабину душа. Я знала, что он смотрел на меня, когда я туда входила. Я повесила халат и стала мыться… так, как если бы мы жили вместе, словно это было вполне естественно. Со мной всегда так бывает. Он вел себя великолепно. Не впал в оцепенение. Я знала, что незнакомец наблюдает за мной. Душевая кабина была отгорожена таким стеклом, сквозь которое почти нее видно. Перегородка доставала мне до плеч, и мы могли видеть друг друга в зеркале для бритья. Я бесстыдно разглядывала мужчину, он улыбнулся, не переставая бриться. Я позволяла ему смотреть на себя – поворачивалась и… Мартина, Бог мне судья. Это такое искушение. Наконец я снова поймала его взгляд и сказала очень просто, словно мы давние знакомые: «В твоей сумке случайно не найдется презерватив?» Он порылся в ней и ответил: «Найдется». Тогда я быстро проговорила: «Почему бы тебе не зайти в душевую, когда ты побреешься?» И он зашел.