Текст книги "Что осталось от меня — твое"
Автор книги: Стефани Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
На процессе Каитаро Накамуры председательствовал не один судья, а трое, однако коллегия присяжных не входила в состав правовой системы того времени. Поэтому интерпретация событий, вердикт и приговор были отданы на откуп людям, занимающим судейские места в порядке возраста, ранга и опыта. Самому младшему, вроде меня, свежеиспеченному юристу, только-только закончившему практику в Верховном Суде, обычно поручают изложить суть дела и предложить возможную редакцию приговора. Его выводы будут рассмотрены вторым участником процесса – судьей чуть более опытным, находящимся в середине своей карьеры и прошедшим трехлетнюю ротацию в судах Токио. Финальную редакцию приговора осуществит третий участник – старший судья.
Мой дедушка прекрасно разбирался в особенностях поведения этих юристов. Во-первых, они всего лишь люди, такие же, как и присяжные, только более предсказуемые. С головой погруженные в систему, ведущие сотни дел одновременно, судьи в основном полагаются на прокуроров. Роль судьи сводится к тому, чтобы председательствовать на процессе, выводить лжецов на чистую воду и выносить обвинительный приговор. А залы суда превращаются в места, где наказывают плохих людей. Это «правило триумвирата» действует в Японии и по сей день, обеспечивая согласованность в принятии решений. Дедушка понимал, как работает судебная машина, и давно знал, что механизм вынесения приговора схож с принципами шаблонного мышления. Чем чаще повторяется шаблон, тем большую ценность он приобретает. Судебная система развивается крайне медленно, из поколения в поколение оставаясь почти неизменной. Опытному прокурору ничего не стоит сформировать нужное мнение суда. Именно на это и рассчитывал мой дедушка.
В его письмах присутствовало и чувство сожаления. Он сожалел, что устроил брак моих родителей. И указывал, что при разводе заплатил отцу значительную сумму, чтобы он навсегда исчез из жизни моей мамы. Как выяснилось, сокрушался Еси, на эти деньги он купил не только свободу своей дочери.
Среди свидетельских показаний имелось и добровольное признание, написанное рукой Осамо Сато. Он сделал это по настоянию моего деда, а также чтобы избавить себя от публичного позора и необходимости выступать в суде. В своем признании отец подтверждает, что нанял Каитаро Накамуру, чтобы тот соблазнил его жену и обеспечил необходимые основания для развода. Отец описывает Каитаро как человека, действия которого трудно было контролировать, он с самого начала превысил свои полномочия, а в дальнейшем преследовал Сато и угрожал ему. Было ясно, что Каитаро положил глаз на состояние моей матери. Он утверждал, что любит Рину, но сам переехал к ней, чтобы жить за ее счет. При последней встрече с Накамурой тот подтвердил, что намерен и в дальнейшем обманывать Рину, не сообщая ей, каким образом состоялось их знакомство. Мой отец заявил, что хотел во всем сознаться жене, но сделка, заключенная с Каитаро, была слишком постыдной, и он не решался. И все же несколько раз он был близок к признанию, однако Накамура шантажировал его, обещая все рассказать семье Сато. Мой отец сделал попытку изобразить раскаяние: он заверял суд, что простить себе не может эгоизма и трусости. И в завершение Осамо Сато поделился выводом: если деятельность Каитаро и подобных ему людей окажется пресечена – смерть моей матери будет ненапрасной.
Суд назначил моему отцу штраф за его действия в отношении жены, но прокурор предпочел не выдвигать против него дальнейших обвинений. Более того, показания Сато не фигурировали в деле. Поэтому признание, подписанное Накамурой, стало главным доказательством вины подсудимого. А мой отец, который заварил всю эту кашу, вышел сухим из воды. Вот уж поистине – справедливость в глазах судящего.
В письмах Ёси Сарашимы не было и намека на то, как он сам относится к поступку бывшего зятя, но показания Сато дед использовал, чтобы добавить черных красок к портрету Каитаро. Отказ Накамуры давать показания сразу после задержания говорит о нем как о человеке, не уважающем правосудие, а также подтверждает полное отсутствие раскаяния. Дедушка заявил, что, медля с подписанием признания, Каитаро не только подверг тех, кому он причинил боль, еще большим страданиям, но и отдал их семью на растерзание желтой прессе. А тот факт, что позже он все же подписал документ, говорит скорее не о раскаянии, но об усталости человека, виновного в преступлении и смирившегося с неизбежным.
Если же признательные показания являются признаком «исправимости» преступника, который со временем может вновь стать полноценным членом общества, то Каитаро Накамура – в этом Ёси Сарашима был абсолютно уверен – не заслуживает ни капли снисхождения, поскольку исправление было и остается возможным лишь для тех, кто искренне раскаивается в совершенном преступлении. Таким образом, учитывая неспособность подсудимого прийти к раскаянию, мой дедушка выражал надежду, что наказание будет самым суровым, гарантирующим физическое уничтожение Каитаро Накамуры.
При этом дедушка прекрасно знал, что до приведения смертного приговора в исполнение иногда могут пройти годы. Случается, люди проводят в камерах целую вечность, ожидая, когда меч правосудия обрушится на их голову. А потом этот день настает, внезапно и буднично. И только после того, как человека не станет, близким сообщат о его смерти и пригласят забрать тело.
Эта процедура осталась неизменной, за исключением одной поправки: в наше время пересмотрено отношение к тем, кого называют исключенной стороной: введена система уведомления родственников жертвы, они получили право знать, что произошло с тем, кто отнял у них близкого человека. Теперь мне стало понятно, что означал звонок из пенитенциарной службы министерства юстиции в судьбе Каитаро Накамуры и в моей собственной.
В папке лежал и еще один документ – личное заявление моего дедушки. Я видела, как он сидит за рабочим столом, глядя на исписанные страницы. Все юридические доводы изложены, официальная часть досье завершена. Наконец-то можно ослабить галстук, скинуть пиджак и повесить его на спинку стула. Чай, к которому дедушка так и не притронулся, давно остыл, на поверхности образовалась тонкая маслянистая пленка. Ёси делает глоток, напиток холодный и горький, он рад этому вкусу. Дедушка кладет перед собой чистый лист бумаги и слегка покачивает головой – кипевшая в сердце ярость прошла. Знакомый запах кедрового дерева – запах его кабинета – окутывает Ёси, напоминая о лесистых склонах холмов вокруг Всииику-ры. Он слышит легкие шаги – Рина возвращается с прогулки в лесу. Казалось, будто она и сейчас рядом – наблюдает за отцом. Больше Ёси нечего добавить, у него не осталось ни ссылок на закон, ни юридических прецедентов, но лишь нескончаемое всепоглощающее горе. Он потерял человека, которого любил больше всего на свете и не сумел защитить. Еси знал, что находится один в своем кабинете, Рины здесь нет и больше никогда не будет. И единственное, что он может сделать, – написать правду. Написать ее так, как видит. Правды должно быть достаточно.
ЗАЯВЛЕНИЕ ЁСИТАКИ САРАШИМЫ
Моя дочь Рина была смыслом всей моей жизни.
До рождения внучки я жил только ради нее. Вас как родителя страшит множество вещей, почти постоянно вы пребываете в тревоге за своего ребенка. Едва он начинает ходить, ваше первое желание – оградить его от всех опасностей. И вы делаете это, когда только возможно. Вам хочется, чтобы жизнь вашего ребенка была счастливой, чтобы он никогда не столкнулся с трудностями, с которыми довелось столкнуться вам, чтобы ему никогда не пришлось страдать и чтобы он не совершал тех ошибок, которые совершили вы. И даже когда ребенок совершает свои собственные ошибки, вы все равно стремитесь защитить его, каким бы взрослым он ни был.
Рина мертва. Я больше никогда не увижу ее. Жизнь моей девочки оборвалась. Мы не всегда ладили с ней, но она была замечательной дочерью и хорошей матерью. Она любила своего ребенка и старалась дать Сумико самое лучшее.
Каитаро Накамура забрал у нас Рину. Его руки сдавили ей шею и лишили жизни. Моя дочь не была несчастной, на которую темной ночью напал в переулке бандит или сумасшедший. Нет, Рина находилась дома, в собственной квартире. В то время она приходила в себя после развода и решила поставить дочь на первое место. Рина хотела уйти от Каитаро и попытаться начать все заново – и прежде всего оградить Сумико от влияния человека, которому больше не могла доверять. И поэтому он забрал ее у нас.
Воспоминания о Рине хранятся в глубине моего сердца, они преследуют меня по ночам и ни на миг не отступают в течение дня. Я сильно изменился после ее смерти, я сломлен и раздавлен. Никогда больше я не услышу голоса Рины, зовущего меня из другой комнаты, никогда не почувствую прикосновения ее губ к моей щеке. Никогда не увижу, как вечером она укладывает Сумико спать или учит рисовать – точь-в-точь как моя жена когда-то учила саму Рину. Я больше не могу гулять по пляжу возле нашего дома в Симоде, потому что каждую минуту жду, что послышится шорох ее шагов и Рина побежит ко мне по песку. Моя дочь никогда не станет старше. Не увидит, как ее дочь окончит школу, не отпразднует день ее совершеннолетия. Рины не будет на свадьбе Сумико, и меня, скорее всего, тоже.
Моя жена умерла от рака, когда Рине было пятнадцать. Она остро переживала потерю и знала, что такое расти без матери. Рина никогда не хотела бы такой участи для Сумико. Она мечтала быть рядом с дочерью и пережить вместе с ней самые важные моменты ее жизни. Она хотела, чтобы Сумико чувствовала, как сильно ее любят. И еще много вещей, которые я даже выразить не могу.
Надеюсь, Рина тоже знала, как сильно ее любят Мы так долго жили с ней вдвоем – только я и она.
Я изо всех сил старался воспитывать и направлять ее. И пытался быть ей и отцом, и матерью. И вот теперь история повторяется: я снова должен стать и тем и другим для Сумико. Если сумею.
И, конечно, невозможно отрицать того факта, что я тоже виноват. Виноват в том, что устроил брак Рины. Никогда не прощу себе, что позволил Сато и Накамуре войти в нашу жизнь. Я должен был защитить ее. Должен был спасти мою дочь.
Невероятно, но бывают моменты, когда я ощущаю себя счастливым. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, слушая забавную болтовню Сумико, и получаю удовольствие от простых вещей: забота о внучке, хорошая трапеза. И этого я тоже не могу простить себе. Простить, что я жив, а Рина мертва и что она умерла из-за меня. Хочу надеяться, что ее дух присутствует в нашем доме и что Рина прощает меня. Я постараюсь вырастить ее дочь и дать ей все, что в моих силах.
Я знаю, Рина ни за что не простила бы человека, который отнял у нее жизнь, мужчину, который не любил ее настолько, чтобы отпустить. Этот мужчина перед вами – он заманил Рину в ловушку, постоянно лгал ей и в конце концов хладнокровно убил. Он знал, что делает. Он разрушал наши жизни. Я заклинаю и умоляю вас ради чести моей дочери и ради моей веры в правосудие – а я верю в силу нашего правосудия – вынести Каитаро Накамуре единственно возможный приговор: смертную казнь.
Я в полном одиночестве сидела за столом в кабинете дедушки, так же, как некогда сидел здесь он. Разница заключалась лишь в том, что чернила, которыми были написаны эти строки, давно высохли, а в руках я держала фотокопию заявления, которую мой педантичный дед подшил к делу о смерти дочери. Я плакала. Я снова потеряла маму, а отчаяние дедушки превратилось в мое собственное, словно оно таилось тут все эти годы, ожидая, когда я повстречаюсь с ним. Но у меня ничего не осталось. Только тающие образы тех, кого я любила. Я старалась удержать их в памяти, но не могла. Они изменились. Все изменилось.
Я думала о дедушке, который сейчас наслаждается отдыхом на горячих источниках, в покое и уюте, зная, что обеспечил мое будущее. Все, что дед планировал, осуществилось, отныне меня ждали ясный путь и безмятежная жизнь. Я думала о человеке, который рассказывал мне о правосудии и справедливости, держал на коленях, читал книги, учил хорошим и добрым вещам. Но теперь передо мной предстал иной Ёси Сарашима. Горе моего дедушки было таким же бездонным, как и мое собственное. И все же я не могла понять чувства вины, которое горе породило в нем.
Я сидела над бумагами деда, перечитывала предложение за предложением и задавалась вопросом: что скрывается за этими словами? Он познакомился с Каитаро, когда тот жил с моей мамой и любил ее. Дедушка смотрел на него глазами своей дочери, был посвящен в их планы, представлял, пусть и в общих чертах, как они собираются жить – втроем, вместе со мной. После развода моих родителей дедушка принял Каитаро в семью. И чем внимательнее вглядывалась я в заявление Ёси, тем сильнее беспокоило меня это странное сближение между дедом и избранником мамы, превратившееся затем в столь дикую ненависть. И тем отчетливее звучал в голове вопрос: что за демон терзает душу Еси Са-рашимы? Возможно, более жестокий, чем горе.
Подняв глаза от бумаг, я поняла, что комната окутана сумраком. Пока я читала, солнце зашло, на город опустился вечер. Я включила настольную лампу и начала собирать листы, исписанные рукой дедушки, чтобы сложить их обратно в папку. И только сейчас заметила прозрачный пластиковый конверт, затерявшийся среди документов. Один взгляд на него заставил меня улыбнуться. К пластику была приколота карточка, на которой значилось: Юриэ Кагашима. Еще бы! Если дедушка готовил документы для прокурора, не мог он обойти и сторону защиты. В конверте лежало всего несколько страниц и письмо, напечатанное на пишущей машинке.
Я вспомнила нашу первую встречу с адвокатом Кагашима много лет назад. Мне было семь, и я была ребенком. В памяти осталась доброта этой незнакомой женщины, бэнто с копченым угрем, которым угостила меня Юриэ, и наша игра в сёги. Само собой, теперь воспоминания обрели иную окраску, поскольку мне было понятно, что стало причиной нашего знакомства. Юриэ Кагашима обнимала и утешала меня, адвокат Кагашима присутствовала на вскрытии моей матери, видела ее мертвое тело и прикасалась к нему.
И она говорила с моим дедушкой. Юриэ несколько раз пыталась подступиться к Ёси.
Что-то в деле Каитаро заставило ее так поступить, что-то вопреки уликам и даже видеозаписи, где он подписывает признание. Она встречалась с Каитаро Накамурой, пока тот был жив, – мне не суждено увидеть его. Юрнэ Кагашима говорила с ним, смотрела на шрамы у него на лице, слушала его рассказ. А потом Каитаро вернули в камеру и назначили день суда. Ее симпатия к подсудимому взбесила моего деда, однако никак не повлияла на его объективность в отношении адвоката Юриэ Кагашимы. К тому моменту, когда бумаги дедушки попали ко мне, я уже познакомилась с документами защиты. Но мне хотелось самой рассмотреть детали и прийти к выводу, как это делают судьи. Я не желала воспринимать факты через дымовую завесу чужого мнения. Изучая материалы дела, переданного мне Юриэ, я умышленно не заглядывала в ее личные заметки и не читала заключение, которое адвокат представляет суду. Поэтому, когда позже тем же вечером я прочла их, меня поразило, насколько точными оказались предположения деда, составившего список вариантов, которые изберет защитник Каитаро Накамуры.
В молодости адвокат Юриэ Кагашима обладала цепкой хваткой и расчетливым умом, но не была настолько решительной, какой стала в зрелые годы. Юриэ потребовалось двадцать лет адвокатской практики, чтобы обрести смелость выходить за рамки закона, как и поступила, позволив мне ознакомиться с делом. Готовясь к процессу, Юриэ учла и признание Каитаро, и выдвинутые против него обвинения. Выбранная ею линия защиты была надежной и крепкой, но вполне традиционной. Она долго и убедительно говорила о глубоком раскаянии подсудимого, которое, по ее мнению, было искренним. И настойчиво повторяла, как сильно он любил мою мать, а также ссылалась на утверждение самого Каитаро, что жизнь без Рины утратила для него смысл.
Юриэ знала, какие аргументы произведут впечатление на суд, и поэтому тщательно задокументировала все предложения Каитаро о финансовой компенсации семье жертвы. Все они были отвергнуты истцом. Она рассказала, как Каитаро собрал вещи Рины Сато в тот вечер, когда она умерла, чтобы вернуть их Ёси Сарашиме и сохранить как память для Сумико. Он также сложил в отдельную сумку фотографии, сделанные мамой. Юриэ Кагашима говорила об отсутствии у него судимостей и криминального прошлого. В попытке уменьшить срок заключения и сохранить ему жизнь она искусно сгруппировала факты, чтобы убедить судей, что Каитаро Накамура – не злой и испорченный человек.
И наконец, Кагашима перешла к рассказу о причине роковой ссоры, произошедшей 23 марта 1994 года: моя мама узнала, чем на самом деле занимается Каитаро Накамура. Он действительно всем сердцем любил Рину Сато, но, начав их отношения со лжи, оказался в ловушке, из которой не сумел выбраться. Его действия были не актом преднамеренной жестокости, а результатом трагического стечения обстоятельств. Адвокат описала совместную жизнь Рины и Каитаро, их глубокую взаимную любовь. Они собирались пожениться, Каитаро хотел удочерить меня. Юриэ не забыла упомянуть, что отец Рины принимал его как будущего зятя.
В своих заметках, касающихся адвоката, Ёси несколько раз подчеркнул этот последний пункт.
В том же пластиковом конверте я нашла еще кое-что. Находка, подтвердившая, что мои сомнения относительно чувства вины, которое испытывал дедушка, небезосновательны. Юриэ Кагашима не обладала богатым воображением, зато скрупулезно изучала детали дела. Я никогда не могла похвастаться скрупулезностью, а Кагашима в этом походила на моего деда. Она написала ему письмо: последнее предложение встретиться и обсудить детали компенсации, которую готов заплатить Каитаро. Адвокат добавила, что в интересах дела должна сообщить, что ей известны некоторые факты, касающиеся лично моего дедушки. Она знает, что Ёси Сарашима нанял частного детектива, который выяснил, чем занимается Каитаро Накамура и каким образом он познакомился с Риной. Юриэ предположила, что решение Ёси ничего не сообщать моей матери означает, что он принял Каитаро, и если Сарашима сумел однажды простить ему прежние грехи и обнять как сына, не мог бы он сделать это вновь?
Ёси узнал правду о Каитаро за несколько месяцев до смерти дочери, но так ничего и не сказал ей. Следствие установило, что он звонил Рине за неделю до трагедии. В деле имеются свидетельские показания, подтверждающие, что отец убитой бывал у нее в квартире, привозил детские вещи, очевидно готовясь к переезду внучки. Ёси – единственный, кто мог бы осторожно и мягко сообщить правду моей маме, подготовить ее и помочь увидеть нечто большее чем неприглядные факты. Однако же он предпочел хранить молчание.
ПОДСОЛНУХ И ВЕСЫ
Окружной суд Токио – безликое и унылое место. Звук шагов сотен людей, которые ежедневно проходят по коридорам суда, приглушает серый линолеум, а залитые солнцем холлы наполнены сонным жужжанием крутящихся под потолком вентиляторов. Залы судебных заседаний – однотипные помещения с белыми стенами, мало чем отличающиеся от той камеры, где допрашивали Каитаро, разве что размером побольше. Лица людей, освещенные лампами дневного света, кажутся мертвенно-бледными. Даже воздух в здании неживой. Система вентиляции круглый год поддерживает одинаковую температуру – искусственно созданная атмосфера в зале ожидания между двумя мирами.
Дедушка, конечно же, присутствовал на процессе. Обычно близких жертвы, представителей «исключенной стороны», легко держать в неведении – либо эти люди не представляют, как работают суды, либо им просто-напросто отказывают в получении информации. Нет, Ёси Сарашима сам был частью системы и без труда мог выяснить, где и когда начнется судебное заседание. Безусловно, он понимал, какой эффект произведет его присутствие в зале. И рассчитывал на это: отец убитой женщины, дедушка осиротевшего ребенка, известный и уважаемый адвокат – закон должен видеть, сколь ужасны последствия совершенного преступления, и всей своей мощью обрушиться на виновного.
В японском законодательстве существует только одна статья об убийстве. Статья 199 Уголовного кодекса, которая гласит: убийца должен понести наказание. И более ничего. Было ли убийство преднамеренным, или совершенным в состоянии аффекта, или по неосторожности, определяется коллегией судей при вынесении приговора.
В 1994 году они принимали решение, ориентируясь лишь на материалы дела. К тому же мой дедушка использовал свое присутствие на процессе, чтобы привлечь внимание к деятельности так называемых агентств по разводам. Я побывала на многих судебных заседаниях и слишком хорошо представляла, как это выглядит: дедушка сидит с каменным выражением лица, само его молчание уже служит осуждением, а безмолвная ярость – окончательным приговором. Ни сочувствия, ни сострадания к преступнику, он и вида не подаст, что знаком с Каитаро. Потому что, если дедушка хотя бы на миг дрогнет, эта минутная слабость может разрушить все дело, убийца не получит того, что заслужил.
Появившийся в зале суда Каитаро чисто выбрит, волосы и ногти подстрижены – государство за свой счет приводит подсудимого в порядок. На нем свежая бежевая рубашка и брюки в тон. Руки скованы наручниками, вдобавок талия обмотана толстой веревкой ярко-оранжевого цвета, концы которой держат охранники, вышагивающие справа и слева от подсудимого. Каитаро Накамура – дикое животное посреди большого современного города. На ногах у него – пластиковые шлепанцы, еще одна предосторожность на случай, если узник попытается совершить побег: в такой обуви далеко не убежишь.
В торце зала на подиуме расположились судьи, закутанные в широкие черные мантии. Длинные черные спинки стульев возвышаются позади них. Никто из троицы и не шелохнется при виде подсудимого. Ступенькой ниже – стажеры: пять человек в одинаковых синих костюмах сидят, чинно положив руки на колени. Еще ниже по обе стороны от судейского подиума за столами напротив друг друга разместились прокурор Хидео Куросава и адвокат Юриэ Кагашима.
Первым выступает младший судья – худощавый молодой человек с тусклой кожей и россыпью угрей на щеках. Он оглашает имя подсудимого, домашний адрес и преступление, в котором его обвиняют: убийство Рины Сато. Судья спрашивает Каитаро, верна ли данная информация, тот подтверждает это коротким «да». Это единственное слово, которое он произносит за все время процесса.
Затем со своего места поднимается прокурор, чтобы зачитать обвинительное заключение, завершающееся вердиктом: убийство. На несколько мгновений в зале воцаряется тишина. Младший судья поглядывает на своих старших коллег. Дождавшись едва заметного кивка председателя, немного наклоняется в сторону Каитаро. Каждый обвиняемый, подписавший признание, имеет право высказаться на суде и попытаться смягчить свою участь. Но Каитаро, слегка качнув головой, молчит.
Секретарь суда подходит к прокурору, тот передает ему пухлую папку с делом. Когда секретарь вручает папку председателю, Куросава продолжает начатую речь:
– Господин судья, государство считает это преступление одним из самых тяжких. И хотя вы прочтете мое мнение в представленном отчете, я хочу особо подчеркнуть, что Рина Сато была задушена. Смерть от удушения необычайно долгая и мучительная. Дыхание жертвы не прекращается полностью, так что требуется время и значительная физическая сила, чтобы наступила церебральная гипоксия. Одно это доказывает, насколько злонамеренными были действия убийцы. Жертва боролась, вырывалась, хватала ртом воздух, но он продолжал душить ее – ни сострадания, ни колебаний, лишь желание отнять у нее жизнь.
Мы знаем, что Каитаро Накамура в высшей степени эгоистичный человек. Он занимался делом, которое само по себе чрезвычайно неприглядно с точки зрения морали. Ему платили за разрушение семей, он откровенно наживался на несчастье людей, чей брак дал трещину. Каитаро Накамура отнял эту молодую женщину у мужа, у ее маленькой дочери и у пожилого отца. Их жизнь никогда не будет прежней. И хотя отношение подсудимого к Рине Сато, его эмоциональная привязанность к ней может дать почву для сомнений, я глубоко убежден, что этот человек убийца и представляет серьезную опасность для общества, поэтому наказанием, соответствующим его поступку, считаю смертную казнь.
Стоящий перед судом Каитаро внезапно поворачивается к залу. Он больше не обращает внимания на своих обвинителей, его взгляд прикован к Ёси Сарашиме, сидящему в первом ряду. Он смотрит на него долго и пристально. И Ёси не обманывает ожиданий: он выдерживает взгляд Каитаро.
Слегка кашлянув, со своего места поднимается адвокат. Юриэ Кагашима одета просто и сдержанно: белая блузка, черный джемпер, темная юбка. Длинные волосы гладко убраны назад и стянуты в хвост. В руках у нее листок бумаги, по которому она и читает свою речь:
– Господин судья! Мой подзащитный подписал признание и согласился со всеми выдвинутыми против него обвинениями. Сегодня он предстал перед судом, чтобы ответить за содеянное. Я лишь прошу о снисхождении для моего подзащитного. А также прошу внимательно ознакомиться с материалами дела, которые я собрала. Вы увидите, насколько искренне раскаяние Каитаро Накамуры, как сильно он скорбит из-за горя, причиненного семье госпожи Сато. Прошу учесть близкое знакомство и тесные отношения с членами ее семьи. И, приняв во внимание совокупность фактов, назначить более мягкое наказание, чем то, которое предлагает сторона обвинения.
Теперь секретарь подходит к адвокату и забирает у нее папку с делом и три видеокассеты. Публика в зале следит, как он с грузом бумаг движется к судейскому подиуму. Папка защитника перекочевывает на стол к судьям и ложится рядом с папкой, собранной прокурором.
– Суд рассмотрит документы, представленные обеими сторонами, и соберется для вынесения окончательного приговора через три недели – в понедельник шестого июня, – с этими словами троица в черном поднимается и покидает зал.
Секретарь подхватывает папки и идет следом. Когда процессия скрывается за боковой дверью, публика, до сих пор хранившая гробовое молчание, начинает перешептываться. Дождавшись, пока обвиняемого, закованного в наручники и привязанного веревкой к охранникам, уведут, Ёси Сарашима встает и оборачивается к собравшимся в центре зала представителям прессы. Молодой защитник Каитаро Накамуры, Юриэ Кагашима, остается неподвижно сидеть у себя за столом, наблюдая за происходящим.
Настенные часы у меня за спиной громко тикали. Я все еще сидела в офисе у дедушки и рылась в его бумагах, в беспорядке разбрасывая их по столу в тщетной попытке найти постановление суда с приговором Каитаро Накамуре. Я снова и снова перебирала документы – ничего. Конечно, решения судов не публикуют в газетах и не высылают заинтересованным лицам по почте. И дедушка тоже не мог получить его официальным образом, но он присутствовал на процессе и знал, какой вынесен вердикт. В собранном им досье должна быть запись об этом. Я подумала, как аккуратно дедушка подшил все бумаги, сколько сил потратил на то, чтобы отомстить Каитаро. Но раз в папке не нашлось нужной мне записи, остается только одно – дождаться его возвращения домой и спросить: каково это убить человека?
Отодвинув в сторону ворох бумаг, я взяла конверт, который много лет назад моя мама запечатала своей любимой наклейкой с журавлем в красной короне, и вытащила из него полароидный снимок. Вот они: молодые, влюбленные и счастливые – образы, застывшие во времени. И сейчас оба мертвы.
Медленно, страницу за страницей, я начала складывать документы обратно в папку. Познакомившись с ними, я многое узнала и многое потеряла, но они не ответили на главный мой вопрос: как такое могло случиться? В моем распоряжении был набор неоспоримых фактов, теперь оставалось только ждать, когда они сложатся в цельную картину, последнее звено защелкнется и наступит ясность. Внутри росла уверенность, наполнявшая меня стойким страхом: очень скоро это произойдет.
Я в очередной раз мысленно перебрала детали дела. Я думала о дедушке, который знал правду о Каитаро и ни словом не обмолвился моей матери. О следах в квартире, не подходящих по размеру ни Ёси, ни Каитаро. О неопознанной слюне на теле матери. О своем отце, который все это заварил, а затем сбежал в Нагою. Думала я и о Каитаро: почему он нарушил молчание и захотел рассказать свою историю прокурору? И, конечно, я не могла не думать о маме, которая надеялась начать новую жизнь. Я думала обо всех, кто оказался вовлечен в эту историю. И о последних часах маминой жизни. Погруженная в размышления, я открыла ящик в каталожном шкафу деда, выровняла накренившиеся папки и под ними на самом дне ящика обнаружила конверт с именем Рины Сато. В конверте лежала видеокассета.
Помню, я несколько раз перечитала этикетку на кассете. В первый момент надпись показалась бессмысленной, но постепенно до меня стало доходить, что именно я держу в руках. Спазм скрутил внутренности и отозвался болью в животе: это могло быть только одно – запись с камеры видеонаблюдения. Название пекарни было мне не знакомо, но находилась она в Синагаве. Дата, указанная под адресом, означала, что запись сделана в день смерти моей матери.
Итак, преследовавшее меня подозрение, что, развернувшись до конца, эта история отбросит тень на каждого члена нашей семьи, превратилось в реальность. Наши жизни не только связаны с гибелью моей матери, но каждый из нас причастен к ее смерти.
Даже я.
РИНА
ПРАВДА
Рина подняла жалюзи, позволив утреннему свету залить ее новый дом. Стоял март – ровно месяц как началась их с Каитаро новая жизнь. Глядя на скользящие по полу солнечные пятна, она вспомнила день, когда это место действительно стало их домом: в тот день они получили ключи от квартиры.
Они лежали на полу, бок о бок, обнаженные, в абсолютно пустой комнате. Было достаточно тепло, чтобы снять одежду и опуститься на золотистый солнечный прямоугольник, повторяющий контуры окна. Полнота покоя и мира, которую оба обрели на Хоккайдо, и сейчас пребывала с ними. Они ощущали ее, лежа на буковом полу своей квартиры в Синагаве.
– Годятся? – спросил Каитаро, оглядывая голые стены.
– Здесь чудесно, – откликнулась Рина.
– Я кое-что придумал насчет того, как оформить комнату Суми. Сейчас покажу… – Он шевельнулся, собираясь подняться.
– Потом. – Рина притянула Каитаро вниз. Он не сопротивлялся и снова опустился на пол рядом с ней.
Она прижалась к нему всем телом, провела ладонью по животу, наслаждаясь этим прикосновением и вдыхая его запах, который смешивался с ее собственным. Поиграла завитками волосу него на груди и лениво куснула за ухо. Каитаро приподнялся на локте, обнял ее и перекатил на спину. Свет, свободно проникавший через высокое окно, выглядевшее неуютным без жалюзи, рассыпался мелкими брызгами по их телам – в пустой комнате нечему было отбрасывать тень.
