Текст книги "Что осталось от меня — твое"
Автор книги: Стефани Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Первое время после того, как мама отвезла меня жить к дедушке, я так сильно расстраивалась, что решено было на время покинуть Токио. Мы отправились в Симоду. Эта поездка выглядела чем-то вроде пародии на летние каникулы. Там, на полуострове Идз, в нашем доме рядом с морем и лесом, я ждала и ждала вестей от родителей, которые должны были определить мою судьбу.
Я держала на ладони значок, ради обладания которым так долго трудилась, затем поставила его ребром на стол и резко крутанула. Он завертелся, словно игральная кость на зеленом сукне казино.
ПЕРЕМЕНА ПОГОДЫ
В лесу было тихо. Даже мошкара, обычно наполняющая воздух оглушительным звоном, смолкла. Ни крика птицы, ни кваканья лягушки, вплетающегося в звук бегущего по камням ручья, – ничего, лишь ватная тишина. Вода в ручье и та, казалось, замедлила свой бег. Густая морось насквозь пропитала влагой лес, от чего кора на деревьях сделалась рыхлой и темной.
Над головой покачивались голые ветви, крона леса была настолько прозрачной, что в просветах виднелись куски сероватого неба и кое-где пробивающиеся косые лучи солнца. Мы пробыли в Симоде всего два дня, но время тянулось так, словно прошла целая вечность. Перед отъездом из Токио дедушка купил мне новые кроссовки, розовые с вышитыми по бокам цветными полосками радуги. Сейчас они были заляпаны грязью. И мама, и дед взялись покупать мне разные наряды, однако обновки не радовали. Напротив, мне хотелось чего-то знакомого и привычного. Здесь, в Симоде, я искала следы ушедшего лета – обсыпанные ягодами кустики голубики, россыпи мелких белых цветов, притаившихся в овражках под резными листами папоротника. Ничего этого не было в осеннем лесу. Земля, устланная опавшей листвой, пружинила под ногами. Все, что весной расцветало и набирало силу, к осени созрело и возвратилось в почву, из которой родилось. Приближалась зима, в тот год пришли холода, каких мы давно не знали: казалось, сам ветер замерзал на лету.
Проходя вблизи замшелых стволов, я проводила по ним пальцами. Холодный размокший мох оставлял на коже зеленые пятна. Той осенью я провела много времени в одиночестве, исследуя лесные тропки на склоне холма над нашим домом.
Я вскарабкалась на валун, прорезанный трещинами красновато-бурого цвета из-за присутствия в породе примеси железа, и, вытянув шею, стала вглядываться в ту сторону, где возвышались тории[89], обозначавшие вход в святилище. Я замерла, прислушиваясь, не донесутся ли шарканье ног по камням или людские голоса. Святилище находилось в укромном уголке леса, но в конце рабочего дня там могли оказаться посетители.
Солнце опускалось все ниже, и я вдруг почувствовала свежий морозный запах. За свою короткую жизнь я ни разу не видела настоящей снежной бури, хотя слышала рассказы о мощных штормах, когда море у берегов замерзало, а скалы покрывались толстой коркой льда. Для меня это было чем-то вроде сказки из тех, что рассказывал мне дедушка. Но в тот день я верила, что такие вещи случаются на самом деле.
На полуострове было немало святилищ, чаще всего они располагались в бухтах рядом с пляжами: ярко-красные тории поднимались на скалистой гряде, сложенной из вулканических пород и вдававшейся далеко в море. Эти храмы пользовались популярностью, люди приходили туда семьями. Дети носились вокруг, пока родители писали свои молитвенные дощечки[90]. А потом все вместе сидели на берегу, ели мороженое и слушали плеск волн.
Место, куда направлялась я, находилось вдали от побережья, в самом сердце леса. Здесь нечасто бывали люди, иногда во время новогодних каникул кто-нибудь мог зайти помолиться, но в основном храм посещали только служители. Тропа, ведущая к храму, была расчищена от веток и мокрой листвы, я следовала за ее изгибами и поворотами, отмеченными связками длинных бамбуковых стеблей.
Сначала я двигалась в тени деревьев, затем вышла на поляну и окунулась в прозрачный предвечерний свет. Открывавшийся отсюда вид всегда поражал меня своей красотой: выгнутый высокой дугой деревянный мостик пересекал каменистый овраг, по которому стекала дождевая вода, дальше тянулась небольшая аллея с выстроившимися вдоль нее кленами. Мысленно я видела, как каннуси[91] в своих светлых одеждах с молитвой переходят мостки и направляются к святилищу.
В тот году дедушки и мамы почти совсем не оставалось времени на прогулки со мной, и я отважилась самостоятельно подниматься на холм. А святилище в глубине чащи стало чем-то вроде моего секретного убежища, как это часто случается с теми местами, которые мы посещаем в одиночку. Я нуждалась в таком убежище, где моя душа могла бы обрести мир и покой. Но тем вечером знакомый мне с детства лес вдруг переменился. Я поежилась, потирая перепачканные мхом озябшие руки. На память пришла древняя история – о Юки-Онна[92], снежной женщине, которая появляется в наших местах с первым снегопадом. Одетая в белоснежное кимоно, она парит над самой землей, чтобы не оставлять следов. Говорят, когда выпадает снег, матери должны хорошенько присматривать за своими детьми, глаз с них не спускать, иначе Юки-Онна явится и украдет ребенка.
Меня охватил страх, и я со всех ног помчалась к храму, тяжело шлепая по тропе кроссовками с налипшими на них комьями грязи. Здания святилища, обычно приветливые, сегодня надвигались на меня, как серые великаны, а тени деревьев угрожающе перечеркивали гранитные плиты дорожки. Я вбежала на территорию храма и двинулась по тропке, уходящей вверх по склону холма, мимо каменных лисиц Инари[93] с их ярко-красными нагрудниками к возвышающейся впереди череде торий – дару благодарных счастливчиков, которым повезло в бизнесе. Я поднималась все выше и выше, прохода под арками вороталого цвета. Некоторые, совсем новенькие, сияли свежей краской, а имя жертвователя, вырезанное на деревянной перекладине, было отчетливо видно. Другие, появившиеся здесь давно, имели не столь блестящий вид. Я миновала и наши собственные тории с надписью «Сарашима», краска на них слегка облупилась.
Когда я ступила во внутренний двор святилища, меня била мелкая дрожь, руки и ноги совсем закоченели. По периметру двора стояли каменные светильники, высеченные из вулканической породы. По праздничным дням их зажигали, огоньки свечей отчаянно трепетали на ветру. Я представила, как святилище выглядит зимой. Длинные прозрачные сосульки свисают с крыши хондэна[94], мелкая снежная крупа поначалу легко скатывается с черепицы под порывами ветра, но постепенно снег сыплет все гуще, оседает на крыше, дюйм за дюймом вырастает сугробами на земле, до тех пор пока и двор, и храм не оказываются погребены под плотным покрывалом. Теперь посреди леса осталась лишь белая поляна с мерцающими из-под толщи снега фонарями.
В этот момент я подумала о маме, которая сейчас мерит шагами нашу пустую квартиру в Токио. Мне стало интересно, что же происходит с ней и что будет со мной. Отец уехал по делам, но что случится, когда он вернется?
Ветер усиливался, он обжигал щеки, и они горели огнем. Каждый вдох отзывался болью в горле, словно я глотала осколки льда. Я попыталась как можно ниже натянуть рукава куртки, но пальцы онемели и плохо слушались. Небо совсем потемнело, наползали сумерки. Я знала, что сегодня не найду в святилище ни покоя, ни мира и что оставаться здесь дольше небезопасно. Но когда я повернулась, чтобы уйти, во дворе появился служитель храма. Он направился к каменной чаше с водой, на краю которой висели три бамбуковых ковша на длинной ручке. Взяв один, служитель зачерпнул ледяную воду, полил себе на руки, плеснул на лицо и, сделав глоток из ковша, прополоскал рот. Я стояла неподвижно и как зачарованная следила за человеком. Его белые одежды, казалось, светились в полумраке двора. Затем он обернулся, заметил меня и сдавленно вскрикнул от неожиданности. Его крик вывел меня из ступора, я сорвалась с места и убежала.
Домой я вернулась уже в потемках. Переступив порог дома, я ожидала первым делом наткнуться на взволнованную Ханну, но ее нигде не было видно.
– Она легла спать, – раздалось у меня за спиной. Я вздрогнула и обернулась к дверям столовой, откуда послышались слова. – В такой холоду нее болят суставы. Я велел Ханне идти отдыхать.
Дедушка в одиночестве сидел за большим обеденным столом из темного дерева. Перед ним стояла миска собы, пар струйками поднимался от горячего бульона. Рядом стояла миска для меня.
– Заходи, Сумико, садись и ешь. Бульон еще не остыл.
Я сбросила кроссовки, прошла в столовую и скользнула на свое место. Стараясь поудобнее устроиться на стуле из ротанга, так чтобы он не скрипел подо мной, я исподтишка поглядывала на дедушку и ожидала вопросов.
– Почему ты не дождалась меня? – спросил он. – Мне казалось, мы договаривались вместе съездить в город? – По его тону я поняла – дедушка ужасно зол. – Когда я прошу что-то сделать, Сумико, я хочу, чтобы ты делала именно так. – Голос у него сделался жестким, хотя говорил он очень тихо. Так тихо, что мне стало невыносимо стыдно: ведь дедушку встревожило мое долгое отсутствие.
Я спрятала под себя перепачканные землей руки. Я намеревалась помыть их в бадье у входа, прежде чем показаться на глаза деду, но, пустившись бежать, уже не могла остановиться и прямиком ворвалась в дом. Я была так напугана обступающей меня темнотой, холодом и еще многими вещами, названия которым не могла дать.
– Что-нибудь слышно от мамы? – спросила я.
Дед тяжело вздохнул. Думаю, он понимал, всегда понимал, что никакие его попытки сгладить ситуацию не помогут.
– Сумико, ты скоро ее увидишь. Очень скоро. Все хорошо. Нет причин впадать в панику и убегать. У нас все в порядке, верно?
Дедушка поднялся, принес влажное полотенце для рук, а потом помог мне выпутаться из куртки. Стягивая ее, он наклонился и поцеловал меня в макушку. Я нахмурилась: вопросы так и вертелись на языке. Дедушка уселся на стул рядом со мной, потягивая чай из своей чашки.
– Сколько нам еще здесь оставаться?
Завтра я позвоню маме и спрошу, – уклончиво ответил дед.
– Я хочу домой! – заявила я. – Мне не нравится быть здесь, с тобой!
Я рассчитывала, что моя последняя фраза причинит ему боль, но дедушка только молча взглянул на меня и кивнул, указывая на миску с остывающей лапшой:
– Ешь, а то льдом покроется. – Он вернулся на свое место и тоже взялся за еду. Я наблюдала, как он вытягивает из миски нити лапши и отправляет себе в рот. – Лучше блюда не знаю, – сообщил он. – Видишь, какие длинные?
Я кивнула, погружая палочки в суп и выуживая лапшу.
– Долгая жизнь, – сказал дед, орудуя палочками. – Вот для чего едят лапшу – чтобы жизнь была долгой. Вот о чем мы должны молиться.
Я снова кивнула и, следуя его примеру, втянула губами лапшу и стала молиться о тех, кого любила.
В тот вечер, сидя на подоконнике в спальне, я увидела, как за окном начался снегопад. Сперва летевшие с неба снежинки, размером не больше булавочной головки, были почти неотличимы от мелкого сеющего дождя. Я посмотрела на восток, в сторону Токио – там сейчас находилась моя мама. Собираясь ложиться, я закрыла ставни. Через несколько часов эти влажные бусинки смерзнутся и превратятся в жесткую ледяную корку, мороз разукрасит причудливыми разводами стекло на моем окне, а утром, когда я проснусь, земля будет окутана белым покрывалом.
Я свернулась калачиком, натянула на голову одеяло и крепко зажмурилась.
ГЛАВА СЕМЬИ
На следующий день дедушка снова попытался успокоить меня, сказав, что поговорит с мамой и что скоро мы вернемся в Токио. Но я уже не верила. Мне стало понятно – у нас дома что-то происходит.
Когда ночью раздался телефонный звонок, я спустилась вниз. Дедушка взял трубку в кабинете.
Полагая, что я крепко сплю у себя наверху, он оставил дверь приоткрытой. Я проскользнула через холл и затаилась под дверью, прижавшись к стене рядом с высокими напольными часами, которые дедушка привез из Европы. Они как раз начали отбивать очередные полчаса, куранты заглушили начало разговора, и я подалась вперед, боясь пропустить что-нибудь важное.
– Каковы его условия? – спросил дедушка.
Я ждала, что он скажет дальше, но последовала пауза, а затем дедушка попросил маму подождать. Я услышала его шаги и в страхе замерла, ожидая, что вот сейчас он выглянет из кабинета и обнаружит меня, подслушивающую под дверью. Но вместо этого дедушка переключил телефон на громкую связь, чтобы иметь возможность во время разговора привычно расхаживать по комнате взад-вперед.
– Рина, ты здесь?
Да, – ответила мама. При звуке ее голоса сердце забилось быстрее, она была рядом, совсем близко, мне захотелось поговорить с ней. – Он пока тянет, уходит от прямого ответа.
Я подпрыгнула и едва не вскрикнула, когда дедушка в раздражении ударил кулаком по столу.
– Папа, пожалуйста, не надо, – сказала мама. – Он просто наслаждается возможностью диктовать условия.
– Возможностью, которую дала ему ты, – отрезал дед. Я слышала, как он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и продолжил: – Где он сейчас?
– Уехал в Нагою. Уладить дела с недвижимостью. Во всяком случае, он так сказал. Но, думаю, уже вернулся в Токио. Хотя дома не появлялся.
– Развлекается в Роппонги[95]?
– Нарочно заставляет меня поволноваться, чтобы вынудить нас пойти на уступки.
– А что именно он хочет получить?
– Полагаю, квартиру в Эбису и некоторую сумму денег в придачу. Каитаро удалось кое-что выяснить, дела у него сейчас не очень. – Мама нервно кашлянула. – Мы оба думаем, он хочет получить отступные.
Дедушка перестал ходить по кабинету.
– Сколько он потребует, Рина? И если мы заплатим, где гарантии, что потом он не явится с новыми претензиями? И главное – Суми, что будет с ней?
– Я… – Мама замешкалась. – Он должен будет подписать отказ от всех прав на нее.
Дедушка рассмеялся каким-то надсадным смехом, от которого мне сделалось жутко.
– И ты считаешь, этого достаточно?
– Нам придется поверить ему… – Теперь мамин голос звучал устало. – Я не могу ничего гарантировать. Но лучшее, чего мы в состоянии добиться, – чтобы он пошел на развод по обоюдному согласию и отказ от опеки.
– А потом снова принялся вымогать деньги? Вдруг он встретит Сумико возле школы. Или внезапно объявится возле дома. Он способен превратить нашу жизнь в ад. – Дедушка резко и сердито бросал слова, но за его резкостью мне слышались тревога и нечто похожее на чувство вины.
– Все же надеюсь, – сказала мама, – что он оставит нас в покое. В конце концов, у него тоже начнется новая жизнь.
– Одних надежд мало, Рина. Он весь в долгах, не так ли?
На другом конце провода повисло молчание, затем мама тихо сказала:
– Да.
– А что с деньгами, которые вам подарили на свадьбу его отец и я?
– Все ушли. Думаю, он растратил их во время «пузыря» – слишком большие инвестиции, которые не окупились.
– Мне нужно увидеть банковские выписки, прежде чем согласиться на окончательную сумму, заявил дед.
– Вряд ли ему это понравится. Но я спрошу.
Дедушка снова глубоко вздохнул и добавил после паузы:
– Мне жаль, Рина. Я должен был нанять частного детектива – выяснить, что он за человек.
– Нет, папа…
– Должен был. Мне не следовало полагаться на репутацию семьи Сато и дружбу с его отцом.
– Папа, – мама говорила тихо, но голос ее звучал твердо, – это был мой выбор. Я решила выйти за него.
Дедушка молча стоял возле телефонного аппарата.
– Позволишь мне составить договор о разводе? – наконец произнес он.
– Спасибо. Я позвоню, когда прояснится с условиями. Постараюсь, чтобы они были разумными.
– Хорошо, Рина-сан. Будь сильной, не сдавайся, – с нажимом сказал дед.
Притаившись за дверью, я с удивлением слушала, как он увещевает маму, потому что обычно такого рода слова и дедушка, и мама говорили мне.
– Спасибо, – раздался в динамике голос мамы. Мне показалось, она улыбается.
– А этот твой новый друг, – немного замявшись, спросил дедушка, – ты доверяешь ему?
На этот раз мама точно улыбалась.
– Да, папа, доверяю.
– Я хотел бы поговорить с ним.
Мама молчала, подыскивая подходящие слова для ответа. И я ждала, когда же она найдет их.
– Как только дела с разводом будут улажены, мы поговорим о Каитаро, – ответила мама. – Как там Суми?
Дедушка тяжело вздохнул:
– Нервничает. Вчера заблудилась в лесу. И страшно перепугалась.
– А сейчас все в порядке? Я хочу поговорить с ней. – В голосе мамы звучала боль. Я почувствовала нечто вроде удовлетворения.
– Рина, она в постели, не стоит ее беспокоить. И вообще, не надо втягивать девочку во все это.
– Ладно, – сказала мама, но я «нала – она не согласна с отцом. – А что касается переговоров с Сато…
– Да?
– Информация, которую раздобыл Каитаро, оказалась очень полезной. Она станет нашей козырной картой.
– Рина, он любит тебя?
– Да, любит.
Ёси вздохнул. Когда он снова заговорил, мне послышалась усталость в его голосе.
– Ну тогда тем более имеет смысл познакомиться с ним, как думаешь?
– Он хороший человек, папа. Не такой, как Сато.
– Не уверен, что теперь мне стало понятнее, – заметил дедушка, и я услышала, как мама расхохоталась.
– Папа…
– Да, Рина-сан.
– Я рада, что ты мой отец.
– Я тоже.
– Поцелуй от меня Сумико.
– Обязательно, – пообещал дедушка.
Раздался щелчок – мама повесила трубку. К тому моменту, когда дедушка пересек кабинет и вышел в холл, я уже успела взлететь наверх и прошмыгнуть в спальню. Я на цыпочках подошла к кровати и забралась под одеяло. А дедушка все еще стоял посреди холла, прислушиваясь к шорохам у себя над головой.
РИНА И КАИТАРО
КРУПНЫЙ РАЗГОВОР
В том году по Токио прокатилась волна холода, мороз вгрызался в город, так что покрытые инеем небоскребы казались памятниками самой зиме. Каитаро вышел из метро и оказался в центре Рап-понги. Ему нечасто приходилось бывать в этом районе, столь популярном среди богатых иностранцев и бизнесменов, однако иногда кое-кто из тех, с кем ему приходилось работать, особенно если объект для наблюдения оказывался человеком с предпринимательской жилкой, любил наведываться сюда в поисках нужных знакомств. Нынче же таким объектом стал Сато, а его только здесь и можно было отыскать.
Каитаро зашел в один из фешенебельных отелей, пересек вестибюль и поднялся в лифте на верхний этаж, где находился бар. Зал был полон гостей, но швейцар, давнишний осведомитель Накамуры, без лишних вопросов пустил его внутрь.
Отыскать Сато не составило труда. С шумной компанией своих коллег он расположился за большим столом в центре зала, откуда хорошо видел посетителей и где его самого невозможно было не заметить.
Каитаро устроился за стойкой и, подозвав официанта, попросил передать Сато, что ему звонят по телефону.
Он наблюдал, как Сато поглядывает из ярко освещенного зала в сторону бара, скрытого в полумраке. Накамура передвинулся в полосу света и, поймав взгляд Сато, кивком поприветствовал его. Затем показал на выход из зала и направился к дверям. Сато извинился перед приятелями, вылез из-за стола и последовал за Каитаро.
Тот вышел в холл. Почувствовав движение у себя за спиной, обернулся. Именно в этот миг Сато ухватил его за запястье и недовольно спросил:
– Какого черта тебе надо?
– Есть кое-какая информация для тебя.
– Не знаю, как еще тебе объяснить, Накамура. Ты уволен! Я больше не нуждаюсь в твоих услугах.
Каитаро взглянул поверх плеча Сато на переполненный ресторан.
– И все же ты приходишь, когда я зову тебя.
Холл был залит огнями, отражавшимися в высоких зеркалах. Каитаро опустил глаза на руку Сато, все еще сжимавшую его запястье.
– Пошли вниз. Не хочу, чтобы нас тут видели.
– Разве не понятно? Ты вне игры, приятель! – т-t усмехнулся Сато.
Каитаро выудил из кармана пачку сигарет и потряс ею перед носом собеседника:
– Да брось, идем, я угощаю!
И, выдернув руку из хватки Сато, он направился к лифту.
Мужчины спустились вниз, вышли из отеля и свернули за угол, в узкий проулок между двумя соседними зданиями. Сато взял сигарету из протянутой пачки и что-то невнятно пробормотал, пока Каитаро подносил ему зажженную спичку. Прикурив, он выпустил в ночное небо длинную струю дыма и, сузив глаза, уставился на Каитаро.
– Итак, ты получил бланки для развода, – начал тот, – но не заполнил их.
– Я ведь сказал, Накамура, обойдусь без твоих услуг. Она и сама ведет себя так, как мне надо.
– Тебе придется прекратить свои выходки.
– А ведь она боится меня, верно? – с самодовольной ухмылкой произнес Сато.
– У тебя ничего нет против нее.
– Это ты так думаешь.
– Я знаю, – надвигаясь на Сато, процедил Каитаро. – У тебя нет никаких доказательств.
– Как я уже сказал, ты не можешь знать наверняка! – рассмеялся Сато. – Но тебе все же удалось трахнуть ее? Ну наконец-то, поздравляю! – Все еще хихикая, он затянулся сигаретой, но выпустить дым не успел. Каитаро одним быстрым движением схватил его за горло и прижал к стене. Сато ударился затылком, выронил сигарету и, пытаясь ослабить натиск, уперся ладонями в предплечья Накамуры.
– Ну вот, в дело пошли кулаки, как я и ожидал, – просипел он. – Ты что, думаешь, у нас будут разборки, как в кино?
– Ты все уладишь, – медленно проговорил Каитаро, чуть сильнее сжимая горло противника, – во внесудебном порядке. И предоставишь ей опеку над Сумико.
Муж Рины хватал воздух короткими всхлипами, но все еще продолжал улыбаться.
– Вряд ли у нас получится. Думаю, без посредников не обойтись. – Сато вновь сделал попытку оттолкнуть Каитаро. Тот немного ослабил хватку. – Она будет сражаться со мной. И мучиться неизвестностью: какие вопросы зададут ей на суде? А ведь показания истца тщательно разбирают члены городского совета. И все эти люди станут читать о моей жене – что, как, когда, – вникать в тонкости нашего брака, всюду совать свой нос. А она не сможет ничего отрицать, верно? Она не в состоянии солгать им, и все узнают, что она за человек – шлюха! Что, скажешь, я не прав?
– Врешь, Рине ничего не угрожает. Я следил, чтобы ни у кого не было ни малейшего шанса сфотографировать нас. Нет, Сато, не ты, а я буду диктовать условия, – Каитаро вновь надвинулся на противника. Он видел неуверенность в его взгляде. Это был проблеск страха. – Ты решишь дело во внесудебном порядке. Получишь квартиру в Эбису. Ты и Ёси Сарашима подпишете дополнительное соглашение, в котором будет оговорена определенная сумма денег. Ты получишь деньги и передашь Рине опеку над Сумико.
– Да с какой стати я позволю моей дочери жить с этой женщиной? И с тобой?
– Потому что, если ты не сделаешь этого, я перешлю твоим родителям фотографии – ты в Нагое со своей любовницей. А также предам огласке все твои долги. Я лично встречусь с твоим отцом и расскажу, как ты меня нанял, чтобы собрать компромат на жену, а затем передам в суд материалы, собранные на тебя. Рина, возможно, и не намеревалась делать это, но у меня-то имеется достаточно доказательств, чтобы утопить тебя. И чтобы духу твоего не было в Токио, во всяком случае, до тех пор, пока не научишься вести себя прилично.
Сато долго молчал. Затем достал сигарету, на этот раз из своей пачки.
– Я мог бы удержать ее, – сказал он, прикурив, и швырнул спичку на асфальт. – Мы оба совершали ошибки. Если бы я отозвал документы о разводе и избавил бы нас обоих от позора, она осталась бы со мной.
– В таком случае ты не получишь ни гроша, – заметил Каитаро.
– А как же Сумико? – вдруг вспомнил Сато.
– Ты сможешь навещать ее.
– Да? И оказаться во власти Рины: мол, позволю увидеть дочь или передумаю!
– Рина честнее тебя.
– Ты сильно ошибаешься, парень, если правда так считаешь! – расхохотался Сато.
Каитаро не отрываясь смотрел на Сато, наблюдая, как человек, не вызывавший у него ничего, кроме презрения, пытается навешивать ярлыки на Рину.
– Они никогда не примут тебя! – с горячностью выпалил Сато. Однако от его былой уверенности не осталось и следа. – Мы с тобой похожи гораздо больше, чем ты думаешь. И ты не сумеешь сделать ее счастливой. – Он прислонился к стене и пыхнул сигаретой. – На самом деле ей не нужны люди. И когда она это поймет, с тобой будет покончено.
Каитаро потянул носом: исходящий от Сато запах алкоголя был намного сильнее, чем показалось вначале, и, возможно, его собеседник опьянел гораздо сильнее, чем казалось.
– Она не любит тебя по-настоящему, – тихо сказал Сато. – Когда все уляжется и жизнь войдет в привычное русло, довольно быстро выяснится, что ты не можешь наполнить ее жизнь, ей все время будет нужно что-то еще.
Каитаро с удовольствием посмеялся бы над его словами, если бы не странное чувство, сдавившее грудь. Чувство, которое он никак не ожидал испытать в отношении Сато. Жалость. На долю секунды эта внезапная жалость смешалась с чем-то похожим на страх. Каитаро не мог вообразить себе жизнь без любви Рины. Но в следующее мгновение понял, что ему и не надо представлять таких вещей: ведь Рина всегда будет рядом. Напряжение спало, он даже выдохнул и, расправив плечи, снова взглянул на Сато:
– Между тобой и Риной всегда стоял твой бизнес.
Сато покосился на него снизу вверх:
– А ты чувствительный, Накамура.
Каитаро пожал плечами.
– Скажи ей… скажи, что если она перебежит мне дорогу и первой подаст на развод…
– Рина не знает о нашем с тобой разговоре.
– Что?! – Сато вновь расхохотался, к нему вернулась беззаботная веселость. – Так ты хочешь, чтобы я покрывал тебя?
– Я хочу, чтобы ты не втягивал меня в это дело. Помни, ты в моих руках, Сато. В любой момент я могу воспользоваться собранной информацией. Я хочу, чтобы Рина никогда не узнала о нашей встрече. Молчание за молчание, понял?
– А с чего ты решил, что она отдаст мне квартиру в Эбису?
– Рина рассказала отцу о наших с ней отношениях и о том, что ты хочешь подать на развод. Ёси будет защищать дочь всеми возможными способами и ради нее пойдет на уступки. Можешь не сомневаться.
– Хм, смотрю, вы все продумали.
– Мы хотим поскорее покончить с этим.
– А потом… ты когда-нибудь расскажешь ей, как именно мы познакомились?
Каитаро молчал. Сато начал трястись от беззвучного смеха. Он все еще продолжал смеяться, когда Накамура припечатал его к стене, и не прекратил смех, когда тот сдавил ему горло.
– Не забывай, Сато, что я могу сделать с тобой, – прошипел Каитаро. – Никогда не забывай! – Он чувствовал, как Сато отчаянно пытается вдохнуть, но только сильнее надавил ему на шею. Противник начал молотить его кулаком в грудь, однако Каитаро не ослаблял хватку. В конце концов Сато затих и, выдавив улыбку, прохрипел:
– Думаешь, ты многим лучше меня?
Каитаро пристально уставился на человека, которого держал за горло: в его налитые кровью глаза, на взбухшие у висков синие жилы, скривленный в злобной усмешке рот.
– Лучше. – Он разжал пальцы, затем развернулся, двинулся вдоль стены дома, вышел из аллеи и зашагал прочь от сияющих огнями улиц Роппонги.
СВОБОДНЫ
Каитаро ждал ее у себя дома. Сидя за столом, он рассеянно постукивал карандашом по дереву. Когда Рина появилась на пороге, у него перехватило дыхание.
Она была счастлива. Каитаро видел это по тому, как она держала голову, высоко вскинув подбородок, как легко повела плечами, закрыв входную дверь и направившись к нему. Волосы, теперь чуть длиннее, чем раньше, доходили ей до ключиц, пряди покачивались при каждом шаге, цепляясь за лямки шелковой блузки. Рина была ослепительно красива. Даже сейчас в конце дня она не утратила бодрости и свежести. Каитаро не мог припомнить случая, чтобы Рина выглядела как-то иначе.
Молодая женщина подошла и опустилась на край стола, отодвинув недопитую Каитаро чашку с зеленым чаем. Влажный след остался на столешнице. Повсюду были разбросаны бумаги и книги. Каитаро и сам знал, что он неряха, но Рину, похоже, это ничуть не смущало.
– Ну, ты готов? Пойдем?
– Я готов смотреть на тебя вечно.
– Почему бы тебе не смотреть на меня за ужином?
Каитаро рассмеялся и уронил на стол карандаш, которым играл. Карандаш упал вверх гранью, на ней красовался логотип «Инвестиционная компания Сато». Рина все еще считается женой Сато, но это ненадолго. Еще несколько месяцев назад один вид этой надписи заставил бы Рину нахмуриться и начать задавать самой себе и любовнику вопросы: что они делают? Верно ли поступают? Но сейчас она просто улыбнулась и взяла Каитаро за руку. Сато исчезал из ее жизни. И плевать, что там написано на карандаше.
– Как Сумико?
– Ей не терпится вернуться в Токио. Отец говорит, Суми каждый день спрашивает обо мне. Думаю, она просто скучает по своим друзьям.
Он притянул Рину к себе.
– Ты надолго? Сколько у меня времени, чтобы любоваться тобой?
– До утра. Утром они возвращаются. Я тоже поеду в Мэгуро.
– Так скоро?
– Да, мне нужно быть с Суми. Я тоскую по ней.
Каитаро снял сумочку Рины, висевшую на спинке стула, и протянул ей. Но продолжал удерживать за ремешок, заставив молодую женщину удивленно вскинуть на него глаза.
Ничего, это ненадолго, – помолчав, сказала она. – А потом мы увидимся на Хоккайдо.
– Однажды ты придешь ко мне и останешься навсегда. И больше нам не нужно будет расставаться.
– Да, – вздохнула Рина. – Но сейчас я умираю от голода!
Каитаро рассмеялся и отпустил ремешок сумки.
Они вышли на улицу и направились в ближайшее кафе. Каитаро придерживал Рину за плечи. Они были вместе и почти свободны.
Позже, той же ночью, Рина сидела за столом в его комнате. Перед ней лежала черно-белая фотография, на которой они были изображены вместе. Она взяла ее обеими руками и поднесла к свету настольной лампы. Затем обернулась к кровати, где спал Каитаро. Во сне он был расслаблен и спокоен, даже привычная морщинка между бровями разгладилась.
Ей нравилась его открытость, когда они были вместе. Каитаро никогда не отгораживался от нее и становился абсолютно беззащитным. Его даже не страшило, что рядом с ним женщина, которая может нацелить на него камеру, пока он спит. Это было своего рода мужество. И настоящее доверие.
Рина оперлась щекой на согнутую в локте руку. Она дорожила этими моментами ночной тишины – подарком, который они получили совсем недавно: возможностью проводить ночи друг с другом. В последние месяцы, всякий раз, когда они разлучались, Рина позволяла воображению унести себя в эту квартиру. Она представляла, что маленькая студия Каитаро становится и ее домом тоже, ее фотографии висят на стенах, и во всем мире нет никого и ничего – только этот мужчина, письменный стол и кровать.
Теперь фантазия воплотилась в реальность, а скоро она станет подлинным миром Рины – миром, в котором рядом с ними присутствует и ее дочь. Как только им с Каитаро удастся подыскать жилье для всех троих, они станут настоящей семьей. Сумико будет с матерью. И больше им не придется расставаться.
Рина снова взглянула на лежащую перед ней фотографию. Это был снимок из задуманной ею серии «Сцены из частной жизни». Она сделала его здесь, в этой комнате, установив камеру на столе и направив объектив на кровать. Рина поставила таймер на десять секунд и пересела на край постели, возле Каитаро, который, закутавшись в одеяло, лежал лицом кетене. Внезапно он заворочался, перекатился на другой бок, и его рука легла на ее колени. Она подняла голову как раз в тот момент, когда раздался щелчок затвора, и оба они оказались навсегда схвачены в неповторимом мгновении времени: Рина смотрела прямо в объектив, в полумраке комнаты ее глаза казались темнее и больше; Каитаро получился немного не в фокусе, выражение лица безмятежное, а расслабленная рука лежит на коленях у Рины.
