Текст книги "Что осталось от меня — твое"
Автор книги: Стефани Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Куросава достает из кармана пачку сигарет.
Постучав по ней пальцем, он вытряхивает одну сигарету, затем еще одну. Первую предлагает Каитаро. Тот удивленно вскидывает бровь и смотрит на прокурора, словно спрашивая, какова цена этого неожиданного угощения. Куросава, слегка пожав плечами, кладет пачку на стол перед заключенным, а сам прикуривает и глубоко затягивается.
– Репортеры стараются вовсю, – сообщает он, кивая на газету, – особенно иностранцы усердствуют.
Каитаро смотрит на лежащую пред ним пачку сигарет и легким щелчком отправляет ее через стол обратно к прокурору.
– Господин Сарашима подал заявление об опеке над ребенком, – с невозмутимым видом продолжает Куросава. Он сидит, откинувшись на спинку стула, в позе, столь же расслабленной и непринужденной, как и его собеседник. – Газетчики явились к нему домой. К счастью, девочки в это время не было, они с экономкой уехали из города. И все же потом ему пришлось забрать внучку из школы.
– Они поедут в Симоду? – спрашивает Каитаро.
Куросава молчит.
– Нет, – наконец произносит он, – дом в Симоде выставлен на продажу.
– Ясно, – тихо говорит заключенный.
– Вы были дружны с господином Сарашимой? Каитаро медлит с ответом, затем качает головой: – Только один человек был дружен с Ёси.
– Его дочь?
– Да.
– Он одобрял ваши отношения?
– Он принял их.
– Вам было все равно, что он о вас думает? – с нажимом говорит прокурор. Но, не дождавшись ответа, меняет тактику. – А что насчет девочки? Вы общались с ней? Она вам нравилась?
– Как Суми? – спрашивает Каитаро.
– Она лишилась обоих родителей и не может больше жить у себя дома.
Накамура сглатывает слюну. Подавшись вперед, он кладет обе руки на стол ладонями вниз и смотрит на них. Ногти у него сильно отросли.
– Пресса успокоится, как только начнется судебный процесс, – говорит прокурор.
– Неужели? – Каитаро по-прежнему разглядывает свои пальцы, но реплика звучит легкомысленно. Я никак не могу понять, что стоит за его тоном – ирония или безразличие, подлинное либо притворное.
– Как только я выдвину обвинение, дело пойдет быстрее, и журналисты оставят семью в покое.
– Ну что же, у вас достаточно доказательств.
– Да, вполне. – Прокурор сложил руки на груди.
– Ребенка точно оставят в покое?
Куросава пожимает плечами:
– Я не могу контролировать прессу, но внимание к ней точно ослабеет.
– И что станется с Сумико?
– Будет жить со своим дедушкой.
Каитаро поднимает голову и смотрит на прокурора:
– Он говорил, что намерен делать?
Куросава молчит, словно размышляя, следует ли делиться информацией с подозреваемым. И наконец произносит:
– Он переведет девочку в другую школу и поменяет ей фамилию.
– На Сарашима?
– Да.
– Он дал мне вот это.
Прокурор лезет в портфель, достает фотографию и протягивает Каитаро. Тот медленно берет ее обеими руками. На миг у меня перехватывает дыхание – на снимке изображена я. Каитаро бережно опускает фотографию на стол перед собой, продолжая сжимать уголки большим и указательным пальцами. Мне шесть лет, и это мой первый день в школе. На мне форма, я выгляжу очень нарядной и очень маленькой. Несмотря на волнение, глаза мои светятся восторгом, а на лице сияет улыбка. Внезапно я понимаю, кто Тот фотограф, который заставляет меня сиять: я гляжу на свою маму. Каитаро осторожно проводит пальцем по снимку, словно поглаживая меня по щеке, и касается ямочки в углу рта.
– Рина хранила такую же фотографию в бумажнике, – тихо произносит он. – Никогда с ней не расставалась.
– Но сейчас речь идет не только о вас и ваших чувствах, – многозначительным тоном говорит прокурор, наблюдая, как лицо заключенного искажается от гнева и боли.
Что вам нужно? – бросает тот.
Прокурор выуживает из портфеля толстую пачку бумаг, скрепленную зажимом. Этот вариант признания гораздо объемнее того, который поначалу отклонил Каитаро. Вслед за бумагами прокурор достает ручку, чернильную подушечку и кладет их рядом.
Накамура делает глубокий вдох.
– Ваши лакеи состряпали?
– Нет, я сам. – Куросава не спускает с него глаз. – Я ссылаюсь на видеозаписи. Хотите сначала прочесть?
Каитаро сидит неподвижно и смотрит на лежащие перед ним бумаги, затем жестом показывает на ручку:
– Нет. Я вам доверяю.
Прокурор молча подает Накамуре страницу за страницей, тот подписывает там, где ему указывают. Добравшись до последней страницы, тянется к чернильной подушечке, чтобы поставить рядом с подписью отпечаток пальца. Когда с этим покончено, прокурор вновь предлагает ему сигарету. Каитаро медленно качает головой.
– Правда не хотите закурить?
– Я бросил.
– Когда?
– Год назад.
– Ради нее?
– Да, ради Рины.
Когда я закрываю глаза, передо мной снова встает картина: руки Каитаро, бережно держащие мою фотографию, и то, как он проводит по ней кончиком пальца. А еще я вижу чернильную подушечку и то, как он оставляет отпечаток рядом со своей подписью. Закрываю уши ладонями – и в наступающей тишине звучит голос Каитаро. С того самого момента, когда я впервые услышала его слова, они кружатся у меня в голове: та теплота, с которой он говорит обо мне, и нежность, с которой произносит имя моей матери, и спокойная уверенность, когда употребляет название нашего дома – Ваши кура. Хотя чаще он говорит просто «Симода» – именно так мама всегда называла наш дом, так называю его и я. И дедушку он зовет не господин Сарашима, а Ёси, словно имеет на это право.
Сидя в темной спальне перед мерцающим экраном телевизора, я вдруг поняла, что у моего деда тоже были какие-то свои сложные отношения с Каитаро Накамурой и что ответ на вопрос, который мне нужен, я не найду ни в документах адвоката, ни среди папок в дедушкином кабинете у нас в Мэгуро.
ОКО ЗА ОКО
Улица, ведущая к офису дедушки, была широкой и тихой. По пути попадались приземистые, вытянутые в длину здания – бизнес-центры, в них арендовали помещения бухгалтерские и юридические фирмы. Но были здесь и жилые дома. В целом подходящий район для ведения юридической практики, гораздо более спокойный, чем гудящие, будто ульи, стеклянные небоскребы Раппонги, где мне предложили место в адвокатской конторе.
Шагая но улице, я смотрела на деревья, выстроившиеся ровной цепью вдоль тротуара. В душном воздухе летнего вечера листья на ветках висели неподвижно, словно пластмассовые. Ни ветерка, ни звука, наступающие сумерки делали мир туманным и размытым. Время вечерней мглы – словно зеркальное отражение раннего утра, и я с легкостью могу представить, как дедушка едет в офис на велосипеде; трость, которой он с большой неохотой согласился пользоваться, надежно закреплена вдоль рамы.
Еси Сарашима – человек, который вырастил меня. Я радуюсь, что сейчас он далеко, поэтому то, что я намерена сделать, пока не причинит ему вреда. Войдя в холл, я сажусь в лифт и поднимаюсь на третий этаж. Прохожу через общий зал, где работают клерки, и останавливаюсь возле стола, за которым расположилась Анти Юка – личный секретарь дедушки, она поступила в фирму, когда мне было двенадцать.
– Сумико-сан! – восклицает она, завидев меня. – Поздравляю! Тебя пригласили в «Номуро и Хигасино»! – Я улыбаюсь и пожимаю ее руки, протянутые мне навстречу. – Дедушка так гордится тобой. – Она сияет, стискивает мои локти и с чувством похлопывает меня по плечам. – Такая хорошая девочка! Мы все так рады!
Поклонившись, я снова благодарю ее и окидываю взглядом офис, где мне так часто приходилось бывать в детстве.
– Анти, дедушка просил, чтобы я прихватила для него кое-какие документы. Он хочет поработать дома, когда вернется.
– Конечно, детка. – Анти с готовностью достает из ящика письменного стола ключи от дедушкиного кабинета. – Скажи ему, чтобы берег себя и не работал так много. Представляешь, он продолжает звонить мне каждое утро, чтобы узнать, не поступали ли какие-нибудь важные сообщения на его имя.
Я кивнула и пробормотала что-то об упрямстве деда. Анти в очередной раз похлопала меня по руке.
– Он сумеет немного притормозить, когда закончится твой контракт в «Номуро и Хигасино» и ты придешь работать к нам. Мы все рассчитываем на тебя, девочка!
– Спасибо, – говорю я, принимая ключи.
Я уже подошла к двери кабинета и взялась за ручку, когда Анти снова окликнула меня:
– Суми-сан, принести тебе чаю? А как прошло твое выступление в Тодае?
– Все отлично! – не моргнув глазом соврала я. – Пожалуйста, я очень тороплюсь…
– О да, конечно, дорогая! Тебе, наверное, столько нужно успеть, прежде чем начнется работа в «Номуро»…
Она все еще продолжала что-то говорить. Я поклонилась раз, затем другой и, юркнув в кабинет, захлопнула за собой дверь.
Оказавшись внутри, я вдохнула знакомый теплый запах старого дерева и едва уловимый аромат лимона. Дедушка любил пить свой черный чай с лимоном. Его чайный набор стоял тут же на длинном полированном комоде. Керамический чайник из Токонамэ[106] и набор чашек на специальном подносе, никаких кофейно-чайных автоматов дедушка не признавал. Икебана из цветов лотоса и лилий красовалась на подоконнике – свежие и изящные растения, которые меняли каждые три дня. Таков заведенный дедушкой порядок, и пренебрегать им не положено, даже в его отсутствие.
Обойдя большой письменный стол, я направилась в дальний угол кабинета, где стоял каталожный шкаф со множеством ящиков, отгороженный от остального пространства высокой ширмой из черного дерева. Архив адвокатской конторы располагался на третьем этаже, но дела, которые Ёси Сарашима вел лично, он хранил здесь. Все материалы, связанные со смертью моей матери и ее убийцей, собранные дедом, тоже должны были находиться в одном из этих ящиков.
В ящике, на котором значилось имя Рины Сато, я нашла свидетельство о разводе моих родителей и копию документа о мировом соглашении, заверенную их личными печатями. В нем подробно говорилось о передаче квартиры в Эбису Осами Сато и о дополнительном переводе денежных средств на имя отца. В той же папке лежал договор купли-продажи на наш дом в Симоде, датированный несколькими месяцами позже, вместе с вырезкой из местной газеты – рекламное объявление, опубликованное агентством по недвижимости: «Редкая удача! Продается старинный дом на берегу моря, в течение восьмидесяти лет принадлежавший одной семье. Цена договорная». Я вновь взглянула на дату, объявление появилось в тот период, когда Каитаро Накамура находился под следствием и приговор еще не был вынесен. И в самом низу лежал пожелтевший от времени почтовый конверт. Мама любила запечатывать свои конверты стикерами. Особенно ей нравились журавли. Конверт был вскрыт, поэтому изображенный на стикере журавль оказался разорванным пополам. Я провела пальцем по неровным краям наклейки.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти записи Ёси, касающиеся суда над убийцей. В конце концов я обнаружила их в ящике с пометкой «Окружной суд Токио», словно для дедушки смерть моей матери ассоциировалась только с судебными делами. Прихватив папку с документами, я перебралась за стол и устроилась на рабочем месте дедушки.
Трудно сказать, что именно мне открылось. Я узнала, что продажа нашего дома в Симоде связана с Каитаро Накамурой. И осознала, что дедушка так и не смирился со смертью дочери. Я поняла, что он будет охотиться за убийцей до конца жизни, пока не рассчитается сполна – око за око.
ЕСИ
1994
Ёси открыл раздвижную дверь и вошел в гостиную своего старого дома Вашикура. В центре комнаты стоял большой стол из клена, заказанный вдень рождения Рины. Ёси медленно провел ладонью по столешнице. Ему нравились цвет и текстура дерева: прожилки золотистого цвета переплетались с темно-коричневыми, а по углам виднелись вкрапления черных полос, словно само дерево еще при жизни было опалено огнем. Ёси коснулся кончиками пальцев продолговатого спиралеобразного узла – следа, оставленного вросшим сучком. Эта метка свидетельствовала о почтенном возрасте клена.
За этим столом они обычно разговаривали с Риной. Еще девочкой она любила сидеть в гостиной. Ёси часто находил дочку, устроившуюся тут со своими тетрадями и карандашами. Иногда, позабыв об учебниках, Рина смотрела в окно, за которым виднелась полоска моря. Именно здесь она объявила, что оставляет изучение права и уходит из университета. Здесь они спорили до хрипоты: Рина объясняла отцу, почему сделала такой выбор. В ушах у него до сих пор звучали слова дочери, а перед глазами стояла картина: Рина расхаживает перед окном взад и вперед. Волнуясь, она не могла усидеть на месте, в точности как ее отец.
Людям нужна фотография. И как бы сильно ни изменились технологии в будущем, фотография не исчезнет и люди всегда будут дорожить своими снимками. Вот работа, которая по-настоящему нравилась Рине. «Разве ты не хочешь, чтобы я занималась любимым делом?» Глядя на дочь, такую сияющую и целеустремленную, Ёси понимал – он хочет того, чего хочет Рина. А теперь ее нет, и от нее осталось лишь эхо тех слов.
Именно за этим столом он впервые заговорил с ней о Каитаро. Это случилось прошлым летом, последним, которое они провели вместе в их старом доме. Суми ушла играть в сад, и Рина, воспользовавшись возможностью немного передохнуть и побыть одной, заварила чай. Она как раз выходила из кухни с чашкой в руке, когда Ёси окликнул ее. Рина остановилась и свободной рукой запахнула полы домашней кофты. Ёси жестом показал в сторону гостиной, и Рина нехотя последовала за ним. Несколько мгновений они сидели молча, соединенные лишь ниточкой напряженных мыслей.
– Ты с кем-то встречаешься, – наконец произнес Ёси.
Рина обеими ладонями сжимала исходящую паром чашку с чаем. Разжав руки, она взглянула на отца:
– Всего несколько встреч, ничего серьезного.
– Пожалуйста, будь осмотрительна, – начал Ёси, но Рина жестом остановила его.
Ёси наблюдал, как она поднялась со стула, расправив плечи, и сердито уперлась в пол ногами в коротких белых носочках. Эти носочки до сих пор хранились у Еси. Рина была взрослой женщиной, матерью его внучки, но она по-прежнему оставалась дочкой Ёси, его девочкой и всегда ею останется.
– Он мой друг, только и всего, – произнесла она решительно, но голос ее звучал не очень уверенно.
Ёси поджал губы. Он не хотел вступать в пререкания, но в конце концов не смог сдержаться:
– Ты ведь не познакомила его с Сумико, верно? И не привела своего друга сюда, в наш дом?
Когда ответа не последовало, Ёси вскинул глаза на дочь.
– Нет, папа, – сказала Рина, – не здесь.
Она двинулась к выходу из гостиной. Проходя мимо отца, легко опустила руку ему на плечо. Ёси почувствовал, как от прикосновения по телу распространилось тепло.
– Обещаю, – добавила Рина.
И вот теперь Рины нет. И этот дом – единственное, что осталось у Ёси от дочери, – место, не оскверненное присутствием ее убийцы.
Ёси долго сидел за столом. Потребовалось время, прежде чем нашлись силы, чтобы вновь подняться на ноги. Бывали моменты, когда он думал, что никогда не сумеет оправиться после потери дочери. Само его тело словно сопротивлялось жизни. Суставы начали болеть, так что по утрам все труднее было выбираться из постели. Он знал, что стареет, и всем своим существом чувствовал, что не в состоянии вновь исполнить роль отца. И тем не менее он должен им стать. Ради Сумико.
Ёси вышел в холл, подхватил оставленный возле двери небольшой чемоданчик и отправился в спальню распаковывать вещи. Он проведет здесь несколько дней, а потом отправится за внучкой. Ханна увезла Суми к своим родственникам, подальше от Токио и от всего этого ужаса. Но теперь им хорошо бы побыть вместе в их доме, в Симоде. Пока же он попытается отдохнуть и найти хоть немного мира в собственной душе. Если ночами его будет мучить бессонница, он станет слушать шум прибоя и шелест леса на склоне холма.
В морозилке лежал кусок белой соленой рыбы. Ёси достал его и оставил оттаивать на кухонном столе, а сам засыпал в пароварку чашку риса. Он разожжет печь в гостиной и съест свой ужин перед огнем. Хотя стояла весна, ночи все еще были холодными, небо затянули низкие серые тучи, и даже лунному свету не удавалось пробиться сквозь эту завесу.
Дождавшись, когда закипит чайник, Ёси залил кипятком глиняный заварочный чайничек, чтобы согреть его. Затем приготовил на пару рыбу и сделал к ней легкий соевый соус, добавив в него ми-рина[107] и зеленый лук. Самое простое блюдо. Отец Ёси всегда готовил его, когда мать уезжала и они с сыном оставались вдвоем – взрослые мужчины, способные позаботиться о себе. Когда Сумико подрастет, Еси непременно научит ее готовить белую рыбу под соевым соусом.
Он перешел в гостиную. Порывшись в дровяной корзине, выбрал яблоневые поленья. Загрузил их в печь вместе с лучиной и скомканной бумагой и разжег огонь. Еси сидел в гостиной далеко за полночь, сжимая в руках чашку с чаем. Отыскав в кладовой старый радиоприемник отца, он поставил его на столик рядом с креслом, в котором устроился. Некоторое время Ёси сражался с настройкой, безрезультатно шаря по частотам, и удивлялся, как его родители обходились такой техникой во время войны. Наконец, когда из динамиков послышались вступительные ноты Элгара[108], Ёси откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и погрузился в воспоминания.
Ёси приехал в Симоду, чтобы обдумать, как жить дальше, как воспитывать Сумико. Ему нужно побыть одному. Но горе Ёси слишком велико, рана еще слишком свежа, дом без Суми кажется пустым и холодным. Пустота дома словно отражает пустоту его жизни. Кто он? Еще один потерпевший поражение старик. Наверное, им с Сумико следует больше времени проводить вместе, здесь, в Симоде. Ёси расскажет внучке о ее предках, и о том, каким образом дом достался им, и почему так важно сохранить его для семьи. Они могли бы и вовсе переехать сюда. Ёси продаст свою юридическую практику и посвятит все оставшееся время внучке. Он построит для нее такую жизнь, какую хотел для Рины. Здесь Сумико будет в безопасности.
Наверху в портфеле лежат документы, которые он намеревался переслать прокурору, ведущему дело Каитаро Накамуры. Ёси сожжет их. Он забудет, что сделал этот человек, какую боль причинил ему. Ради Сумико.
На следующее утро, когда взошло солнце, Ёси почувствовал, что энергия понемногу возвращается к нему. Перед завтраком он позвонил своему секретарю в Токио. Мысли о новой жизни, которую он начнет в Симоде, давали ощущение цели и смысла, чтобы преодолеть навалившееся на него горе.
Затем Ёси отправился на рынок и потратил немало времени, бродя между прилавками, пока не отыскал подходящий кусок палтуса. Кусок был столь великолепен, что он даже не стал торговаться с продавцом. Вернувшись домой, Ёси разделал рыбу, достал специи, ароматные травы и цедру юдзу, которые понадобятся для соуса. Возясь на кухне, он вдруг поймал себя на странном ускользающем чувстве, будто какая-то часть его юности вернулась. Сейчас Ёси приготовит хороший ужин и спокойно подумает о своем будущем.
Днем он ходил по дому с блокнотом и карандашом в руках. Осматривая комнаты, Ёси прикидывал, что нужно починить, а что перестроить, если они с внучкой переедут сюда. Во-первых, расширить веранду, чтобы можно было готовить барбекю. Затем непременно отремонтировать комнату Суми, добавить книжные полки и письменный стол, чтобы девочка могла заниматься.
За столовой находилась небольшая комната, которая использовалась как кладовка, там хранились поломанные стулья, инструменты и поношенная обувь для работы в саду. Комната выходила окнами на лужайку, которая спускалась к морю, но оставалась необустроенной. В отличие от гостиной там не было раздвижных стеклянных дверей, а через рассохшуюся оконную раму сочилась вода. На полу под подоконником виднелись влажные пятна. В углу напротив окна стоял тяжелый старинный сундук. Рина любила сидеть на нем, когда ей хотелось побыть одной. Ёси решил, что здесь можно устроить нечто вроде игровой для Суми.
Он отложил блокнот и подошел к сундуку. За долгие годы в сундуке скопилась масса разных вещей: старые игрушки Суми, потрепанные журналы, соломенная шляпа и шлепанцы, в которых Рина спускалась с дочкой на пляж. Нужно все это убрать. Некоторое время Ёси с глухим отчаянием смотрел на крышку сундука, не решаясь поднять ее. Внутри лежат вещи Рины, к которым она прикасалась, которые любила надевать, а потом небрежно бросала сюда, уверенная, что в любой момент может снова достать их.
Он поднял крышку и сразу почувствовал затхлый запах. Наваленные стопками журналы отсырели, страницы покрылись плесневыми пятнами. Ёси нашел большой пластиковый пакет для мусора и начал перекладывать в него журналы. Однако их оказалось гораздо меньше, чем предполагал Ёси. Вероятно, прошлой осенью Рина сама выкинула часть старья. На дне Ёси обнаружил два толстых иллюстрированных альбома по архитектуре, которые они с Риной давным-давно купили в Атами. Тогда у них впервые возникла идея перестроить и хорошенько отремонтировать дом. Еси хотел было отложить книги в сторону и вернуться к журналам, но заметил, что цветная суперобложка на одном из альбомов соскользнула, обнажив черный матерчатый переплет. Ёси раскрыл книгу, чтобы поправить обложку. То, что он увидел внутри, заставило его позабыть обо всем остальном. Между первой страницей и переплетом лежал конверт, запечатанный любимой наклейкой Рины – журавлем с красной короной на голове.
Ёси трясущимися руками взял конверт и разорвал наклейку, поддев ее ногтем. Внутри не было ни письма, ни даже коротенькой записки, лишь картонный квадратик полароидного снимка. Ёси подумал, что фотография сделана много лет назад, – Рина выглядела очень молодо и буквально светилась от счастья. Она была в рубашке явно не по размеру. Приглядевшись, Ёси понял, что это мужская рубашка, небрежно застегнутая на несколько пуговиц. Ринины ноги, согнутые в коленях, обнажены, на плече лежит рука того, кто сделал снимок. Его лицо тоже кажется чрезвычайно юным – и узнаваемым.
Сарашима не мог не узнать этого человека. Парочка уютно устроилась в гостиной возле печки – в его, Ёси, кресле. Судя по красноватым отблескам в углу кадра, Рина разожгла огонь. На мужчине надета толстовка Ёси, в которой он обычно работал в саду. В то лето толстовка куда-то подевалась, он так и не сумел отыскать ее. Каитаро улыбается и крепко обнимает Рину за плечи. Они прижимаются друг к другу головами – двое, которых невозможно разлучить. На обороте снимка рукой Рины написано: «Дом в Симоде».
Ёси выронил фотографию. Она упала на пол ему под ноги. Он быстро пролистал книгу – ничего. Перевернул страницами вниз, поднял повыше и встряхнул – ничего. Отшвырнул альбом, тот ударился об стену и отлетел к окну. Ёси опустился на колени и уставился на фотографию дочери: Рина сидит на коленях у мужчины, который убьет ее. Время шло, солнце клонилось к закату, сгущались сумерки, а Сарашима так и не двинулся с места. И только когда совсем стемнело, так что он уже ничего не мог различить, медленно поднялся, с трудом разогнув затекшие ноги.
Ёси знал, когда была сделана эта фотография. На снимке у Рины влажные волосы, и она растопила печь, чтобы согреться после купания. Однако купаться в заливе можно лишь до середины августа, потом становится слишком холодно. Значит, дело происходит летом. Он старательно перебрал воспоминания последнего лета, проведенного в Симоде. У Рины была единственная возможность – короткая поездка Ёси и Сумико на Фудзи. Тогда-то она и впустила любовника в их дом. Ёси рывком распахнул упавшую крышку сундука и в ярости принялся без разбора бросать содержимое в пакет для мусора. Вещи дочери? Сейчас ему все равно. Когда же он наткнулся на мужскую рубашку, несколько пуговиц на которой были оторваны, досада, горе и боль переполнили его до краев, и он взорвался. Схватив соломенную шляпу Рины, в которой она любила спускаться на пляж, Ёси скомкал ее и швырнул на пол. Он продолжал выгребать из сундука разный хлам, пока не добрался до небольшого блокнота с хрустящими новенькими страницами. Ёси собрался выкинуть и его, но в последний момент передумал: блокнот выглядел невинным. Он раскрыл его. Рина исписала только первую страницу. Ёси увидел имя Сумико и список школ в районе Симоды. А под ним еще один короткий список – план переделок, которые Рина намеревалась провести в доме.
«Игровая комната для Суми Веранда для барбекю Новая веранда?»
Рина лгала ему! Столько времени! Сначала лгала, что с ее браком все в порядке, потом лгала, что не приведет любовника в дом, лгала, ни словом не обмолвившись о планах по переделке дома. И это после всего, что он сделал для дочери! Отец непрестанно заботился о ней, а она не доверяла ему и постоянно обманывала.
Ёси снова взглянул на фотографию, валявшуюся на полу. Эти двое выглядели таким счастливыми и беззаботными. Он отвел глаза. Рина привела Каитаро сюда, намеревалась жить вместе с ним в их семейном доме, точно так же, как сейчас сам Ёси намеревается переехать сюда вместе с внучкой. Его дочь решила самостоятельно выстраивать свою жизнь и даже не сочла нужным рассказать отцу о своих планах. Возможно, отцу и вовсе не нашлось места в ее планах. У него сдавило горло: оказывается, Рина не была той дочерью, которую он знал.
Его Рину украли у него.
За окном окончательно стемнело. Колени ныли, спину ломило. Он слишком долго просидел на холодном полу в сырой комнате. Палтус, которого Ёси так старательно выбирал на рынке, остался лежать на столе нетронутым, а длинная полоска кожуры, срезанная с юдзу, засохла и сморщилась. Но Ёси забыл об ужине. Он даже не заглянул на кухню. Добравшись до спальни, Еси рухнул на кровать. Прошел не один час, прежде чем его сморил сон.
БЕЗ ОТДЫХА
Несколько дней спустя Еси Сарашима вошел в здание, где располагался офис его фирмы, поднялся на третий этаж, прошел в свой кабинет и, подойдя к каталожному шкафу, где он хранил папки с делами, открыл один из ящиков. Ему пришлось порыться в ящике, прежде чем нашлась нужная папка. Ёси вытащил ее и уселся за стол. Он находился в привычной обстановке, все необходимое для работы было под рукой: черный чай с лимоном в керамическом чайнике и диктофон.
Ёси открыл папку и разложил перед собой содержимое: документы, связанные со смертью дочери и человеком, убившим ее. Был вечер. Рабочий день подходил к концу. За дверями кабинета слышался приглушенный шум – сотрудники завершали дела и расходились по домам. Затем донеслось звяканье посуды – уборщик обходил офис, собирая оставленные на столах чашки из-под чая и кофе.
Сарашима придвинул к себе бумаги. Дело, которое ему предстояло сделать, требовало тишины и уединения. Он велел секретарю переводить звонки на помощников и отменить все встречи, запланированные на ближайшую неделю. Ёси не станет привлекать к работе никого из коллег, а значит, она займет все его время.
Еще несколько дней назад он был близок к тому, чтобы уничтожить эту папку. Тогда Сарашима думал, что сможет перебраться в Симоду и начать новую жизнь. Но прошлое оказалось безжалостным, оно настигло его именно там, куда он собирался сбежать. От него невозможно укрыться. Однако впереди есть будущее, и Ёси должен завершить начатое. Он найдет покупателя на Ваишкуру, а вырученные деньги положит на счет Сумико. Ёси слишком стар, чтобы покидать Токио, и слишком стар, чтобы меняться самому. Но, возможно, внучка когда-нибудь сумеет сделать то, что не удалось деду.
Он добрался до бумаг, лежавших последними в стопке документов, – своих собственных заметок, касающихся окончательного приговора Каитаро Накамуре. К ним была прикреплена карточка с именем и адресом прокурора, ведущего дело: Хидео Куросава. Ёси прихлопнул бумагу ладонью и скривил губы в горькой усмешке. Обычно к смертной казни приговаривают людей, за которыми числится больше чем одно убийство. Но бывают исключения: это зависит от обстоятельств убийства, мотивов преступника и аргументов, выдвинутых стороной обвинения.
Ёси вытащил чистый лист бумаги и потянулся за ручкой.
СУМИКО
СУД НАД КАИТАРО НАКАМУРОЙ
Юристы поколения, к которому принадлежал мой дед, были своего рода универсалами. Они не специализировались в той или иной области права, как мы сегодня, но могли работать в разных областях. Мой дед был прирожденным юристом, способным участвовать в любом процессе, в том числе и таком, где речь шла о вынесении смертного приговора.
В офисе у дедушки я нашла папку с письмами. Их было с полдюжины, все адресованы главному прокурору Куросаве, в них содержались юридические доводы, каждый подан с характерной для него точностью. Доводы могли бы послужить хорошим подспорьем стороне обвинения.
Дедушка начал с предложения пристально взглянуть на сам бизнес – «агентство по разводам», – процветающий в Токио. Занятие вполне легальное, хотя законодательно не регулируемое. Даже лицензии на то, чтобы работать частным детективом, не требуется. Подводя итог, Ёси Сарашима подчеркивал опасность, которую подобные агентства представляют для общества. Прокурору, по мнению дедушки, следовало обратить особое внимание суда на свободу, которой пользуются их агенты, манипулируя жизнью и чувствами людей, что зачастую приводит к поступкам, прямо противоречащим закону. Дедушка утверждал, что за психологическим давлением на мою мать со стороны Каитаро и последующим нападением на нее стоял хладнокровный и корыстный расчет. И настаивал на том, чтобы линия обвинения была максимально жесткой: нужно навсегда покончить с этим позорным бизнесом и преподать хороший урок тем, кому вздумается пойти по стопам Каитаро.
Дедушка много и подробно писал о жизни нашей семьи, но совершенно не в той тональности, которой можно было ожидать: ничего о том, насколько тяжела для него потеря единственной дочери, лишь факты, касающиеся его личного состояния и той финансовой поддержки, которую он неизменно оказывал моей матери. Дед педантично перечислил все банковские счета, открытые на ее имя. А затем выразительно и кратко изложил мотивы поступков Каитаро – почему он так стремился завоевать доверие моей матери и что потерял бы, если бы их от ношения разрушились.
Кроме того, дедушка всячески подчеркивал то положение, в котором оказался Каитаро: вскоре после знакомства с Риной его уволили из агентства, и ему пришлось жить без стабильного источника дохода, перебиваясь случайными заработками от продажи своих фотографий. Таким образом, заключал дедушка, Рина Сато оказалась для Накамуры своего рода инвестиционным проектом, он в значительной мере поставил свое будущее на карту.
И наконец, Ёси Сарашима изучил и привел в качестве примера несколько дел, где речь шла об убийствах, совершенных при схожих обстоятельствах. Во всех случаях преступниками двигали личные интересы и жажда наживы. Он описал личности жертв и обвиняемых, детально рассмотрел ход каждого процесса, предлагая взять за образец действия стороны обвинения. Для примера дедушка нарочно выбрал самые свежие дела. И везде суд оставался непреклонен, а приговор был вынесен крайне суровый.
