Текст книги "Непорочные в ликовании"

Автор книги: Станислав Шуляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

20

По всем приметам возможно было ожидать дармового развлечения, Ш. из машины вылез и вслед за приятелем своим в направлении разрушенного дома пошел. Он всегда больше любил подспудную тишину своих мыслей, чем непредсказуемый грохот бесполезных разговоров.

– Эй вы! – голосом своим визгливым, истошным выкрикнул коротышка, когда приятели были от него в шагах тридцати. – Нашу нацию нужно запереть за решетку, да покрепче!.. В сумасшедший дом! Посадить на цепь. Как пса – на цепь! – выкрикнул коротышка в расхристанном балахоне. Он вообще немало поднаторел за все существование свое в искусстве его избранной, околоземной риторики.

Некоторые, дотоле копошившиеся на развалинах, подняли головы и обернулись к глумливому оратору. Кое-кто бросил свои носилки и иной инструмент и придвинулся ближе.

– Нашу нацию – в смирительную рубаху! Усмирить ее! Наплевать и растереть! Тьфу! – со своей внезапной, точной аффектацией плюнул себе под ноги человечек. – Я больше не видел такого дерьма. Всех до единого – в сумасшедший дом! Шагом марш – ать-два!.. Пусть корчатся и подыхают! Что вы там копаетесь? Кого вы там еще спасаете? Зачем спасаете? На погибель себе спасаете, так и знайте! Всю эту нацию, от мала до велика, да еще по миру собрать наших – и тоже под корень!.. Всех под корень!.. Чтобы миазмами своими мир не отравляли, чтобы не приучали к своему самородному дерьму!..

Толстая и полупьяная старуха в грязном растрепанном пальто грудью своею решительной пошла на коротышку.

– А там у меня доченька!.. – заголосила она. – Ты знаешь? Там доченька!.. Ты можешь ее спасти?

Один из военных подскочил к старухе и стал оттаскивать ее от невозмутимого коротышки.

– Мама, не надо! – кричал он. – Не надо. Пойдемте.

– Нет, подожди! – отбивалась старуха. – Пусть он скажет! Пусть скажет! Ты! Скажи!

– Наша нация – ублюдок, наша нация – мировой отброс, – говорил еще коротышка, в мгновение ока переведя свой отчаянный дух. – Я вам еще покажу ваши Восток-Запад!.. Нет, ведь это ж надо, – удивился еще он, – столько носиться с таким глупым недоразумением!..

– Он ничего не знает! – кричал военный, хватая старуху за руку и жалко выкручивая ее. – Он ничего не знает! Он пришел позже!

– Я всегда блюю, как о стране нашей подумаю, – бормотал еще коротышка, более для себя самого бормотал, не для народа. – Как подумаю, так вот сразу и блевать начинаю.

Стала собираться толпа. Гальперин, остановившийся рядом с Ф., заметно нервничал, сжимал и разжимал кулаки. Иванов, стоявший за спиной, хмурился и, кажется, что-то беззвучно одними губами повторял.

– Ну!.. – негромко говорил Гальперин.

– Христос – мой враг! – выкрикнул вдруг коротышка и жестом своим горделивым балахон на себе одернул. – Так вот и знайте! Я тоже, как и вы, начинал с простого презрения!

Трое военных в пятнистых камуфляжных костюмах с автоматами ходили во взбудораженной толпе. Ш. в отстранении его недомыслия кривил свои узкие губы, не замечая своей полупричудливой мимики.

– Они говорят, скажи, Казимир, что думаешь, – продолжал коротышка с новым дыханием его и смыслом. – Они говорят, Казимир – то, они говорят, Казимир – се. Никто не может без Казимира. И вот он я перед вами со своим непревзойденным, домотканым словом.

– Так ты, значит, Казимир?! – говорил коротышке один из военных, отталкивая оратора недовольным движением ладони его.

– Он, родимый, это все одобряет! – закричала вдруг старуха и закашлялась от кома в горле.

– Да они только болтают, – вставился словом какой-то гаденький мужичок в распоротом пиджаке.

– Кто? – спросили его.

– Да эти депутаты, – отвечал тот, упоенный вниманием к себе.

– Дураки все эти депутаты. Что о них говорить?! – сказали еще.

– Ну, дураки не дураки – а все же депутаты!..

– Разве не дураков в депутаты выберут?

– Рухнула держава! – провозгласил коротышка, горделиво шагнув в сторону народа. – Рухнула держава в припадке падучей болезни, и пена изошла вокруг рта ее!..

– Так, по-твоему, все – дерьмо, а ты, значит, хороший? – спрашивал кто-то у Казимира.

– Я тоже дерьмо! – с готовностью соглашался тот. – Я плоть от плоти дерьма мироздания.

– Да это же… гнида!.. – вдруг удивленно говорил один из военных в камуфляжной одежде. Казимир с беспокойством поискал взглядом кого-то в толпе. И не нашел будто.

– Точно – гнида, – подтвердили из толпы.

– А еще прикидывается!..

– Ну так что нам с ним делать? – поддержал другой военный товарища своего, поправляя рукою автомат, висевший на узком ремне на боку у него. Он обвел глазами толпу на авансцене и, поворотившись к Казимиру, сильной своею рукою взял того за одежду. – Вот видишь, народ против тебя. Ты думал будет – за, а он – против!.. Даже голосовать нужды нет.

– Ах ты, гнида! – снова говорил первый.

Коротышка отпрянул, и в глазах его серых и непокорных гнездилась тоска.

– Шопен исчерпан! – с истошною визгливостью его закаленного горла вдруг выкрикнул он. Вокруг него были чужие, недобрые и посторонние лица, и он рассчитывал только превозмочь их своей беспримерною дерзостью.

– Шопе-ен? – протянул человек в камуфляжном костюме. Казимир рванулся и хотел было спрятаться за толпою. Треснула короткая автоматная очередь, он пошатнулся и, будто переломившись надвое, рухнул лицом в кирпичную кучу.

– Вот!.. – едва успел сказать Казимир, захлебнувшись и кашлянув кровью. И это был конец.

– Вот тебе и «вот»! – отозвался военный, и носком тяжелого своего ботинка тело переворачивать стал.

Люди, бросившиеся было в рассыпную, тут же убедились в дальнейшем миролюбии стрелявшего и остановились, и даже понемногу, с опаскою стали приближаться к неподвижному телу коротышки.

Ш. отступал, осторожно поглядывая по сторонам. Иванов, проталкиваясь через толпу возле Казимира, бормотал в возбуждении:

– Не трогайте! Это наш товар! Наш!.. Наш!..

– Документы! – коротко говорил Иванову старший из военных.

– Да ладно тебе – «документы»! Причем здесь документы?! – поддержал товарища своего тут же подоспевший Гальперин. – Мы, может, тоже при исполнении. Ты на машину нашу посмотри.

Все взгляды свои перевели на фургон психологов, стоявший за машиною Ш., а Ш. в эту минуту как раз мотор заводил. Ф., восседавший одесную товарища своего, глазами сузившимися наблюдает только, как военные недоверчиво шагнули в их сторону, с неясными и недобрыми своими намерениями.

– Психологическая помощь, – вслух прочел кто-то написанное на борту черного фургона.

– Я психологов не люблю, – говорил военный. – Вечно они из людей дураков делают.

– Мы не такие, – возразил Гальперин. – Больше, чем они уже есть, мы никого дураками не делаем.

Ш. торопливо сдал назад, едва не упершись багажником в капот фургона, вывернул руль, дернул вперед, потом снова назад и в несколько приемов наконец неуклюже выбрался из ловушки. Битый кирпич хрустел под колесами, когда Ш., матерясь с живописною своей злобой, объезжал окаянный фургон. Оцепенелою скулою своей ощущал Ф. мимолетное возбуждение их оголтелого водителя. Приоритетным предметом его изысканного глумления было все самое светлое и все сокровенное, Ф. был отменным бойцом в баталиях избранных личностей. Ш. дал газу, стремясь к очередному случайному переулку, а Ф. видел, как несколько военных устремились к их автомобилю, без угрозы особенной, но кто знает, чего можно ждать даже от их простого обывательского любопытства?! Но тут произошло что-то: внезапное напряжение охватило вдруг всех – воздух, людей, дома и деревья, автомобили и тротуары… Вдруг в глубине неба что-то пронеслось, Ш. лихорадочно выкрутил руль, но спрятаться не успел, уехать не успел, и вот вдруг взметнулась почва, совсем недалеко, видел Ф., он едва только сумел пригнуться, закрыть глаза, и тут вдруг грохнуло, отчаянно и нечеловечески.

21

Неглин бесцельно похаживал возле двери, пальцы его дрожали, и он не мог найти себе места.

– Молодой еще. Вот и блюешь где ни попадя, – не глядя на Неглина, равнодушно говорила старуха-уборщица и засунула отжатую тряпку в ведро с грязною кровавой водой.

– Иди, иди, – ответил ей Кот. – Закончила и иди с Богом.

– Никакого уважения к чужому труду, – возразила она.

– Труд, он всякий почетен, – говорил Кузьма. И даже хохотнул негромко, по сторонам оглядевшись.

Женщина, громко сопя, вышла и едва в дверях не расплескала из ведра свою гадкую воду.

– Подведем итоги, – говорил комиссар с неприязненно дрогнувшими губами его узкими, и на Неглина и других быстро взглянул.

– Кто-то итоги подводит, а кто-то уже и работает, – бестактно буркнул грубоватый Кузьма.

– Заткнись, – спокойно возражал Кот. – Ты уже сегодня наработал.

Зазвенел телефон с однообразным и настырным его голосом. Один из инспекторов, с рваною ноздрей и шрамом на губе, снял трубку и молча вслушивался в слабосильные ее недра.

– Принято, – наконец бесцветно говорил он и положил трубку на аппарат. Все посмотрели на инспектора. – Комиссару от шефа, – говорил он. – Совещание переносится сегодня на шестнадцать.

– Ну, вот, – сказал Кот, – можно хоть мероприятие провести.

Кузьма усмехнулся; криво, но удовлетворенно усмехнулся он. Трое инспекторов потянулись понемногу прочь из кабинета.

– В двенадцать на стадионе, – комиссар им напомнил вослед.

За столом сидевший Кузьма, задумываясь поминутно над точным словом, рапорт писал о случившемся, чему виною была его мгновенная несдержанность.

– Ну что у тебя там, Неглин? – говорил комиссар и, обернувшись к длинноволосому, бросил тому сварливо:

– Ты хоть понимаешь, что нитку единственную оборвал?

– Собаке – собачья смерть! – хладнокровно возражал тот, встряхивая ручкой. – А я нервный и с этими подбандитышами чикаться не стану.

– Мне тебя слушать неинтересно, – отмахнулся Кот и взглядом глаз его полусовиных снова обратился к стажеру.

– Закрытое акционерное общество детский сад «Маленький принц», – со стесненным горлом начал докладывать Неглин, – зарегистрирован в комитете по управлению муниципальным имуществом в апреле сего года.

Кот кивал головою, рассеянно улыбаясь.

– Они там регистрируют все подряд, а что – не смотрят, – говорил он.

Неглин кивнул головою со смыслом своим сомнительным и беспорядочным своим рассуждением.

– Ты давай мне суть, самую суть сразу, – говорил Кот. Неглин уж набрал воздуха, но комиссар продолжил:

– Ты на этого не смотри, ему бы только пострелять.

– Я не буду ничего писать! – раздраженно крикнул длинноволосый, бросая ручку во внезапном и яростном своем побуждении.

– На сей раз тебе несдобровать, – буркнул Кот с непревзойденной свежестью его утреннего цинизма. – Я тебя терпел долго.

Кузьма сверлил комиссара взглядом упрямо.

Слышался топот, и тут же дверь распахнулась, и вбежал кто-то, от порога еще крикнувший: «Скорее! Там толпа собралась – стекла бьют!»

– Орешь, будто тебе яйца режут, – недовольно комиссар возражал, но все с мест вскочили и к выходу бросились.

Небольшою толпой они по коридору шагали, вот сбегают по лестнице, после – снова коридор, и теперь уж крики слышат людей, перед комиссариатом в переулке собравшихся.

– Ну что, мальчики, – ядовито комиссар говорил, в дежурку входя, – все успели в штаны наложить?

Тут же взвизгнула пуля, срикошетила от стены, комиссар отпрянул и присел.

– Не стойте против окон, – предупредил дежурный вошедших. – У них там снайперы.

– Интересно, – говорил кто-то, – а наши снайперы где?

– Будут, будут, – отвечал дежурный.

– Уже вызвали?

– Сами не маленькие – разберутся.

– Так все же вызвали, или нет?

– Долдонишь одно и то же, как попугай!..

Неглин отстранился вслед за Кузьмою и комиссаром под защиту стены, и видел вскользь за окном, посередине улицы, людей, прятавшихся за отдельно стоящими автомобилями. Иные группы людей – мужчин и женщин – держались особняком, не таясь, и лишь в мегафон, который рвали друг у друга из рук, выкрикивали в сторону комиссариата глухие ругательства. Два автомобиля лежали на боку, и один из них горел.

– Тре-бу-ем! – скандировали снаружи. – Мы тре-бу-ем! Верните нам наших детей! Вер-ни-те де-тей!

Контрапунктом фальшивым к бесцельному хору слышался голос человека, мегафоном усиленный и раскатывающийся по окрестным фасадам зданий:

– Комиссар Кот, мы требуем ответа. От вас и ваших прихвостней. Власти не способны обеспечить безопасность ни нашу, ни наших детей! Однако не старайтесь за этими стенами спрятаться от народа! – доносилось снаружи.

– Вот суки, – говорил кто-то. – Все про нас знают.

– Сейчас, – тут же саркастически говорил Кузьма, – мы ваших детей по карманам поищем.

– Мы требуем объективного расследования! – гремели на улице.

– Кот, в отставку! Долой комиссара Кота!

– Интересно, кто им все про нас сливает?

– У кого-то горе, а кто-то этим хорошо прикрывается!.. И политиканствует под прикрытием!.. Очки набирает!..

Дверь распахнулась, и ворвались четверо в касках, в бронежилетах и в камуфляже, с карабинами наперевес. Неглин метнулся в сторону, освобождая дорогу четверым новоприбывшим, и в то же мгновение снова взвизгнула пуля, зазвенело стекло, Неглин оступился, едва не упал, но удержался и главное – краем глаза увидел вспышку в окне дома напротив.

– Видел, – выкрикнул он.

Под прикрытием стены он приблизился к окну, кто-то, рядом стоявший, предупредительно отвел штору, и Неглин выглянул.

– Третье окно второго этажа, – волнуясь, говорил он, – правее водосточной трубы.

– Ага, – ядовито говорил Кот. – Хорошо. Давайте, мальчики, давайте.

Один из снайперов подкатился под ноги Неглину, занимая его место. Точным движением своим он облокотил карабин о подоконник и прильнул щекою к плечу, отыскивая цель в стекле оптического прицела.

– Не вижу, – наконец хмуро сообщил он.

– Естественно, – согласился дежурный, сидевший на полу. – Он шарахнет – и прячется. Шарахнет – и прячется.

– Это дерьмо нельзя оставлять так просто, – буркнул Кузьма. – Надо сделать дело – и гулять смело.

– Ну-ка, мегафон! – скомандовал невозмутимо комиссар. Дежурный протянул Коту мегафон. Кот повертел его в руках и шагнул к соседнему окну. – Эй вы! – хрипло говорил комиссар, один только раструб мегафона высовывая в оконный проем с разбитым стеклом.

– Не вижу! Не вижу! – повторял изготовившийся стрелок.

– С вами говорит комиссар Кот! – говорил комиссар с бледностью в лице, с неизменной и будто желатиновою своею усмешкой. – Я требую немедленного прекращения беспорядков.

– Комиссар Кот, – глумливо кричал в свой мегафон уличный зачинщик. – Выходи, выходи!.. Если ты не трус! Мы должны видеть твою морду.

Комиссар побледнел.

– Ну-ка, Неглин, давай со мной, – говорил он, раздраженно щелкнув пальцами.

– Дверь простреливается, – предупредил дежурный со своего места на полу.

– Пусть только высунется, – возразил снайпер, застывший в напряженном ожидании.

Неглин, расстегнув кобуру, шагнул вслед за комиссаром и двумя снайперами. Прошли коридором, потом по нескольким ступенькам спустились в вестибюль. Вестибюль был полон полицейских, большинство при оружии, кто-то по радиотелефону говорит, многие бледны и в волнении, и ждут как будто, что скажет им кто-то, что делать им дальше. Здесь Кот немного замешкался, будто закашлявшись горлом, и Неглин шагнул на улицу на два корпуса впереди комиссара. Снайперы в бронежилетах, ощетинившись карабинами и едва не опрокинув стажера, рванулись вперед.

– А вот и я, дорогие мои!.. – гулким и отравленным своим баритоном говорил комиссар, держа мегафон на уровне глаз. Канонады негромкий, навязчивый гул слышался вдалеке. – Я пришел к вам!.. Мы сейчас с вами хорошо поговорим!.. – усмехаясь, выкрикивал Кот.

В них полетело несколько камней, один комиссар отбил мегафоном, от другого Неглин легко увернулся. Кот, оказывается, такой хладнокровный и уверенный, удивился Неглин, он способен быть ловким и стремительным, удивился еще Неглин. Он смотрел на толпу. Он увидел, что большинство были женщины, хоть и в ярости, но вовсе не столь страшные, как могло показаться поначалу. Мужчины в толпе были будто изюм в булке – то там, то сям, но было еще другое, более тревожное. Когда он понял это, он сразу рванул пистолет из кобуры, и далее уж все произошло одновременно. Он увидел вытянутую руку с оружием, высунувшуюся из-за опрокинутого автомобиля, небольшую вспышку в окне впереди и слева, Неглина тут же ударило в ногу повыше колена и он, падая, видел, как комиссар в сердцах швырнул мегафон и попятился. И вдруг защелкали карабины, стекла зазвенели, люди побежали, сзади стреляли из окон, не целясь, и вот Неглин наконец всей тяжестью своей рухнул на задницу, сидит и нелепо пистолет окрест себя ищет, и только видит ошалевшим своим взором комиссара Кота, будто приплясывающего, или даже точно приплясывающего, как если бы тот собирался на зависть собравшимся лихо и беззастенчиво оторвать джигу.

22

– Ну, ничего, Неглин, это всего лишь царапина, ты только не тушуйся. А ты думаешь, все – Кузьме кабздец пришел? Ничуть не бывало!.. Увидишь. Лежи, лежи. Кузьма семнадцатый год служит, дело свое знает. А нацию эту вообще бы под корень надобно. И ведь сколько на свете человек живет, всегда они воровали да попрошайничали. Ты хоть историю знаешь? Не знаешь? Ну так почитай. А то что это вообще такое? Хочешь, чтоб тебя уважали, – работай. И все тебя уважать будут. А то ведь, что плохо лежит, – все тащат. Раньше коней воровали, сейчас и до людей дошли. Ну а коль ты людей воруешь, так ты для меня вне закона!.. Однозначно! Мы в позапрошлом году нашли… Один подвал проверяли… так там они одного бизнесмена похитили и к батарее в подвале приковали. Есть-пить не давали, деньги требовали. А потом их шуганул кто-то, так они того бизнесмена просто бросили, к батарее прикованным. Экспертиза показала: он так полгода провисел, разложился весь, высох, вымерз – в общем, не труп, а мумия стал. Вот тебе и «гори, гори, моя звезда». Вот тебе и национальное достоинство. А то, что они там романсы поют, так это херня тебе, а не романсы. Один романсы поет, а сам потом бандитам на общак деньги переводит. Тот же недочеловек, только пообтесавшийся чуть-чуть. Я, Неглин, ко всем нациям ровно отношусь. И еврей тоже человек. И хохол тоже человек. И татарин. Как Пушкин сказал, знаешь? Ты Пушкина читал? «Будь жид, и это не беда». Вот!.. То-то!.. «Будь жид, и это не беда». Классик сказал. А Мериме что сказал, знаешь? Ты Мериме читал? Который «Кармен» написал. Это еще опера такая есть. Да ты вообще-то книжки читаешь? Мериме сказал: они, мол, презирают народ, оказавший им гостеприимство. Вот так: им гостеприимство оказывают, а они презирают. Так что это отродье… хочет оно, чтоб Кузьма их за людей держал, пусть докажет, что они люди. Слышишь? Пусть докажут сперва… А Перчика я достану. Вот увидишь: достану. А они пусть работают. Пусть не воруют, не попрошайничают, не побираются. Вот тогда и посмотрим. А пока что…

– Пока что ты, Кузьма помолчал бы немного, – говорил полицейский врач Георгий Авелидзе, заканчивавший перевязывать Неглина. Он разорвал бинт продольно на две косицы, обвязал ими раненую ляжку Неглина, и завершил дело кокетливым бантиком. – Ну вот, до свадьбы заживет, – говорил еще, подержав ладонь на горячей ляжке молодого человека и будто погладив ее. – А ну, теперь встань и походи-ка. Когда свадьба-то?

– Когда рак на горе свистнет в четверг по прошлогоднему расписанию, – буркнул Неглин, вставая с осторожностью. И вот стоит он, и брюки натягивает, а Кузьма с Авелидзе за ним наблюдают с ухмылками.

– А этого обормота ты вообще слушай поменьше, – говорил еще врач Авелидзе. Был он черноволос, плешив, сутул, кривопал, был он отменный пьяница и сплетник, был он Георгий Авелидзе, тороватый грузин, душа всевозможных компаний в комиссариате.

– Ну, слушай не слушай, а надо дело делать, – хладнокровно возражал Кузьма.

– Знаю я ваши дела, – отвечал Авелидзе, собирая свою медицинскую сумку. Он посмотрел еще раз на ладную фигуру Неглина и, если до того что и хотел сказать еще, так теперь воздержался.

Дверь распахнулась, и вошел комиссар Кот с новою своей свитой, остановился и хищным совиным взглядом людей в комнате разглядывает.

– Жить будет? – кивнул он в сторону стажера.

– Лучше нас с тобой, – крякнул Георгий и скучно потянулся к выходу.

– Там тебе тоже есть работка, – вдогонку ему Кот говорил. – Десятерым телкам ласты склеили. Некоторые упирались…

– С вами не соскучишься, – отозвался врач выходя.

Кот еще раз обвел взглядом подчиненных.

– Ну что ж, мероприятие как всегда в двенадцать. Традиция – дело святое. – Вот он встретился взглядом с Кузьмою, и тот глаз не отводит, так стоят они и друг друга разглядывают, кто кого переглядит, должно быть, состязаются. – Ну а ты что здесь делаешь? – Кот говорил.

Кузьма с его дерзкой осанкою и усмешкой в глазах непокорных стоит и к комиссару руку протягивает.

– Пистолет!.. – говорил он.

Комиссар еще выдержал паузу, и была тишина гнетущей или полной гротеска проходящего времени, и вот наконец, не оглядываясь, говорил кому-то:

– Пойдешь сейчас к дежурному, скажешь, чтоб отдал ему пистолет. Скажешь, Кот приказал.

Кузьма Задаев вздохнул облегченно, хотя и почти не приметно. Длинноволосый инспектор Задаев теперь своего добился, должно быть. Он всегда умел добиться своего – этого уж у него не отнимешь.