Текст книги "Брюс: Дорогами Петра Великого"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

«Ныне вы уже не одни едины обретаетесь, — писал он Репнину. – А в Гродно, по несчастливой баталии саксонской, уже вам делать нечего! О способном и скором выходе совет мой такой: изготовя заранее плавучий мост через Неман, и кой час Неман вскроется, переходите при пловущем льду (для которого льда неприятель не сможет сразу мост навести). Брать с собою из Гродно что возможно полковых пушек и другое что нужное, а остальное, а именно, артиллерию тяжёлую и прочее, что увезти будет невозможно, бросить в воду и ни на что не смотреть, только как возможно стараться, как бы людей, спасти! И, Боже сохрани, недосмотреть, чтобы неприятель не отрезал, когда пойдёте или на Брест или меж Брестом и Пинском! И как можно скорее зайдите за реку Припять, которая зело есть болотистая и за ней можно по воле к Киеву или Чернигову идти.

Сие же писание оканчиваю тем, что первого разлития вод, конечно, не пропускайте, но с Божиею помощию выходите!»

Царское письмо Пётр Яковлев, в сопровождении эскадрона драгун, быстро доставил в Гродно. Репнин предъявил его фельдмаршалу Огильви как обязательный царский приказ. И расчёты Петра I оказались точными: 22 марта 1706 года, когда на Немане начался ледоход, в Гродно спустили на реку заранее подготовленный плавучий мост, по которому в тот же день переправили 2900 больных и раненых. А в светлое воскресенье 24 марта всё русское войско переправилось через Неман и двинулось сперва на Тикоцин, а оттуда резко повернуло на юг – на Брест-Литовский.

Двадцать седьмого марта к пехоте присоединилась кавалерия Меншикова и от Бреста вся армия пошла к Киеву.

Как и рассчитывал Пётр, Карлу XII понадобилась целая неделя, чтобы при сильном ледоходе навести мост через Неман. Русских король упустил, а пойдя по пинским болотам, так утомил войско, что должен был отказаться от преследования. Из-за сильного половодья Припяти шведы два месяца простояли в болотных краях. А выйдя на Волынь, пошли не к Киеву, а на запад. Ведь там после разгрома армии Шуленбурга при Фрауштадте путь в Саксонию шведскому королю был открыт.

Так под Гродно стратегия Петра I одержала победу над стратегией Карла XII.

Что касается фельдмаршала Огильви, то здесь верх взял Меншиков. В сентябре 1706 года Огильви был уволен из русской армии. Но уволен по просьбе короля Августа, с почётом. Пётр выполнил королевскую просьбу, поскольку к осени 1706 года Август оставался по-прежнему его единственным союзником и на помощь ему к Варшаве двинулись драгуны Меншикова. Пехотой же в Киеве стал командовать, подавив восстание в Астрахани, вернувшийся в армию фельдмаршал Шереметев.

Баталия при Калише

Александр Данилович Меншиков осенью 1706 года вступил в Польшу, сопровождаемый 17-ю тысячами драгун и своей супругой Дарьей Михайловной Арсеньевой.

Сочетание браком с бывшей фавориткой во многом состоялось по повелению царя, который в июне 1706 года прибыл в Киев. Здесь Пётр прежде всего осмотрел Печерский монастырь, выбранный Меншиковым для строительства мощной фортеции, и сразу согласился с выбором Данилыча: «Монастырь изрядный, каменной, хоть немного не доделан и против старого маниру зачат, однако ж можно в оном добрую фортецию учинить».

В сём монастыре под Киевом 15 августа царь и заложил новую фортецию. Как водится, закладка крепости завершилась добрым дружеским ужином, и вот здесь-то нежданно открылось, что царь явился в Киев не токмо фортецию закладывать, но и друга своего Александра Даниловича, остепенив, оженить! Когда Пётр и Меншиков остались наедине, царь напомнил фавориту, что тот как-то после такого же доброго ужина у его сестры царевны Натальи, в Москве, поклялся жениться на Дарье Михайловне Арсеньевой. «Ради Бога, помни свою клятву и будь ей верен!» – попросил Пётр, но попросил не как добрый камрад, а по-царски, с металлом в голосе! Данилычу ничего не оставалось, как покориться царской воле! Впрочем, Дарья Михайловна ему и самому нравилась: старинного дворянского рода, что для безродного бывшего пирожника Данилыча было немаловажным, да к тому же женщина пылкая, горячая и, по всему видать, и впрямь любившая светлейшего. Через три дня молодые венчались в Киеве (царь не поленился и привёз с собой и невесту из Москвы), а через десять дней Меншиковы отправились в свадебное путешествие прямо на театр военных действий в Люблин, где светлейшего поджидал со своей кавалерией польский король Август. Отправляясь на войну, об одном только сожалел Александр Данилович: не рискнул он даже на свадебном пире напомнить государю, что клятву-то у царевны Натальи они давали двойную! Да, он обещался жениться на красавице Дарье и клятву свою исполнил, но ведь и царь тогда вместе с ним дал клятву обвенчаться с пригожей девицей, что портки им обоим стирала: с Катькой Трубачёвой.

Только теперь, оставив Киев, Меншиков признался свой жёнушке Дарье Михайловне, что клятва та была двойная! Но Дарьюшка была жёнка верная и сразу же прикрыла своему муженьку рот ручкой белою, прошептав на ухо:

– Тихо, тихо, Сашенька! У царя уши длинные, а твои адъютантики, что скачут по обе стороны от кареты, итак всё время невзначай в окна заглядывают! А насчёт двойной клятвы – у Петра Алексеевича скорый брак с Катькой Трубачёвой пока не предусмотрен. Отъезжая из твоего дворца в Санкт-Петербурге, он дворецкому токмо одну записочку оставил: «Если волею Божией со мной что случится, выдать три тысячи рублей Катерине Васильевне и её дочери». Выходит, ты опередил государя, лапушка, и первым выполнил тайную клятву, женившись на мне! – Дарьюшка распахнула дорожную шубку, обнажила пышную белую грудь, прильнула к своему муженьку и так впилась ему в губы, что светлейший едва не задохнулся.

Поручик-ингерманландец, нескромно заглянувший в сей момент в окошечко кареты, отпрянул: и от смущения, и от страха. Видал он, как страшен может быть его полковой командир в минуту гнева, а уходить из привилегированного ингерманландского полка поручику совсем не улыбалось – ведь полк был личной гвардией светлейшего. Все сыты, обуты и одеты куда лучше, нежели в других драгунских полках, что поджидали Меншикова в Дубно.

Ежели драгуны ждали светлейшего князя в Дубно, то король Август II в великой тоске ожидал его прибытия в Люблине. А тоска у короля Речи Посполитой шла, как обычно, из-за пустого кошелька! Из Саксонии денег не поступало, поскольку саксонские министры готовились платить контрибуцию шведскому королю, царский кредит был исчерпан, а самое богатое польское панство после разгрома саксонской армии при Фрауштадте перебежало почти всё в лагерь соперника Станислава Лещинского. Среди последних перебежчиков был великий гетман Литовский Михайль Вишневецкий, так что и из Литвы помощи ждать было нечего. Царский же кредит, взятый Августом у царя Петра в Гродно, давно был истрачен па знатных пирах и великих попойках. И вышло так, что опять нечем было платить даже гвардейской кавалерии Флеминга, стоявшей вокруг Люблина.

Да что там жалованье офицерам и солдатам! Фон Витцум доложил утром, что у королевского повара и на обед злотых нема, а в долг его величеству даже мужики на осенней ярмарке, гудевшей под стенами королевского замка, товару не отпускают, и чем кормить короля сегодня, поварам неведомо!

Злой и голодный Август мрачно вышагивал по разграбленным залам (замок разграбила ещё армия шведского злодея) и размышлял, а не ускакать ли ему тайно во Львов – там крепко сидит воеводой его давний друг коронный гетман Синявский. И об обедах тужить не надобно – супруга знатного гетмана, обворожительная пани Елена-Эльжбета, по слухам, уже вернулась из Версаля и самолично заботилась о кухне муженька и его друзей. А стол у пани гетманши широкий, галицийский: рубцы по-львовски, поросёнок жареный с гречневой кашей, ветчинка карпатская, разносолы осенние: огурчики и помидорки, капустка и грибки белые. А наливок и вин венгерских – море разливанное! Август даже причмокнул, но опять загрустил: до львовской резиденции Синявских скакать двести вёрст, да и полный афронт ещё может случиться, ежели пан гетман Синявский последовал примеру Вишневецкого и переметнулся к шведам и Лещинскому.

Словом, за стол в ободранном зале (шведские гренадеры содрали со стен все шпалеры) король со своим фельдмаршалом Флемингом уселся в самом мрачном расположении духа.

Фон Витцум самолично поставил перед королём котелок с овсянкой и попытался пошутить:

– Солдатский обед, ваше величество!

– Не пойдёт! – прорычал Флеминг. – А где же солдатская норма? Где двести грамм гданьской?!

Так как король и его камергер грустно молчали, фельдмаршал выругался и вытянул из-за отворот высоких кавалерийских ботфорт бутылку с мужицкой сивухой.

– Коли по-солдатски обедать, ваше величество, так извольте отведать: первачок, мой денщик вечор из рекогносцировки привёз.

– Спёр, видать, твой Фриц первачок на мужицком подворье! – съязвил камергер.

– А хотя бы и спёр! – гордо повёл широкими плечами Флеминг. – Отведайте, ваше величество, слезу сразу вышибает!

Король глотнул и, точно, слезу вышибло – задирист был мужицкий самогон-первачок.

В это время на первом этаже раздался топот солдатских ботфорт. Фон Витцум вскочил и насторожился, как испуганный заяц: уж не шведские ли рейтары пожаловали?

Двери в столовую залу распахнулись, и вошла нарядно одетая дама: в вышитом серебром платье и накинутом на белоснежные плечи горностае.

«Живём! – радостно мелькнуло у Флеминга. – Да за один сей горностай можно закатить целый пир!»

– Откуда взялась такая душа-красавица?

Но тут же всеобщее недоумение рассеялось: из-за широкого дамского платья выступил весёлый подтянутый генерал с голубой андреевской лентой через плечо. И Август, и Флеминг, и фон Витцум радостно ахнули: светлейший князь, Александр Данилович Меншиков, явились! А перед стенами замка уже разворачивались эскадроны ингерманландцев.

– Ваше величество, – Меншиков сорвав треуголку, отвесил Августу учтивый поклон. Мгновенно охватив взглядом скудный стол, подумал: «Сейчас друг и сосед кредит просить будет!» Затем увидел, что королевский взор устремился на жёнушку. Представил:

– Вот, ваше величество, оженил меня в Киеве царь-государь. Дама знатной породы Арсеньевых, Дарья Михайловна.

– Поздравляю, князь, поздравляю! Такую красавицу в жёны взял! – Август вскочил из-за стола, подплыл к Дарье Михайловне и, вспомнив свою славу первого ухажёра Европы, склонился перед московской красавицей и поцеловал ей руку. Дарья Михайловна зарделась: первый красавец средь европейских монархов стоял перед ней. А Август меж тем уже заливался соловьём:

– Приглашаю вас, княгиня, за мой скромный солдатский стол. Пока вы в Киеве пышно свадьбы играете, мы тут стоим в первых рядах, защищаем вас от шведского нашествия!

– Ваше величество, мы, конечно, были бы счастливы видеть вас на нашей свадьбе, да вы так далеко стоите от Киева. Но я ваша должница и сейчас накрою перед вами наш свадебный стол.

Дарья Михайловна, как и её супруг, тоже догадалась, что у короля карманы пусты, ежели солдатскую кашу вкушает. Хозяйкой она была превосходной, и вскоре был накрыт пышный стол. Денщики натаскали из княжеского обоза копчёных колбас и ветчины, поставили жареного поросёнка и гуся, проворные служанки принесли с рынка корзины с зеленью и фруктами, а фрейлина Толстая купила на той же ярмарке букеты пышных георгинов и белых гвоздик. Княгиней был самолично открыт заветный погребец и оттуда адъютанты извлекли венгерские и рейнские вина, сладкий мушкатель и горькую московскую водку. Княгинюшка даже раскраснелась, командуя столовым парадом. Фон Витцум суетился рядом, лукаво повторяя:

– Ай, да хозяюшка! Мне бы такую жёнушку!

А светлейший князь утирал в тот час королевские слёзы в кабинете Августа.

– Вот видите, мой друг, как горько быть королём Речи Посполитой?! Казна пуста, сегодня на обед осталась одна солдатская кашица! – откровенно всхлипывал Август. Слёзы лились по его отёкшему после горького первача лицу.

– Но Пётр Алексеевич выдал же вам, ваше величество, в Гродно царский кредит! Куда он делся?! – удивился Меншиков.

– Да ведь после Фрауштадта, князь, мне пришлось набирать новую армию, одна гвардейская кавалерия чего стоит! Вот царский кредит и тю-тю!

– Что же, коли вы о деньгах зело скучаете, ваше величество, я дам вам десять тысяч ефимков из моего кошелька! – милостиво утёр королевские слёзы Меншиков. – А теперь пойдёмте в столовую залу. Чаю, Дарья Михайловна добрый стол уже нам накрыла: из поварни-то вкусно пахнет.

Меншиков гордо встал и двинулся к дверям. Король Август потащился следом, как жалкий должник за кредитором.

Полюбовавшись на щедро накрытый стол, он ласково кивнул Дарьюшке:

– Молодец, хозяюшка! Стол у тебя и впрямь королевский!

– Правду молвит, чистую правду! – весело поддержал Меншиков и чмокнул раскрасневшуюся Дарьюшку в щёчку.

А за столом, после рюмки московской, чистой как слеза, водочки, Август поднялся во весь свой могутный рост и произнёс тост за своего союзника царя Петра и за славное семейство Меншиковых...

На другой день пожаловали новые гости: коронный гетман Синявский привёл в королевский замок четыре тысячи закованных в железные латы рейтар. А из гетманской кареты выскользнули две дамы-щеголихи: Елена-Эльжбета Синявская и новая королевская фаворитка княгиня Коссель. Но щеголяли дамы по-разному: Елена-Эльжбета была в пышном парижском пудермане, а когда скинула свою соболью шубку, то поразила Дарью Михайловну золотистым версальским платьем, унизанным жемчугами. Княгиня Коссель, прискакавшая из Дрездена через Львов, была в охотничьем мужском кафтане, за широким поясом которого торчали рукояти двух пистолей. Парика сия охотница не носила, власы подстригала по-мужски и за столом, не стесняясь других дам, закурила трубку. Август даже побледнел, увидев нежданную гостью, а когда княгиня щёлкнула перед камином охотничьей плетью, схватился за сердце.

Выручил друг сердечный Данилыч: с шиком хлопнул пробкой шампанского и налил дамам по бокалу шипучего. Французское шампанское пускало такие весёлые пузырьки, что даже княгиня Коссель отложила в сторону свою трубку и выпила вино как простую солдатскую брагу – до дна! Напротив, Елена-Эльжбета смаковала шампанское, как и неделю назад в Версальском дворце, и лукаво спрашивала Дарью Михайловну:

– Кто вам подарил сей божественный напиток Бахуса? Кто сей счастливец?!

– Да муж мой, Александр Данилович! – простодушно призналась Дарья Михайловна: – Мы на днях с князем обвенчались в Киеве. И сам государь Пётр Алексеевич был дружкой у него на той свадьбе!

– Ну, ваш муж может всё достать. Не удивлюсь, если шампанское ему привезли прямо из Шампани! – ворковала Елена-Эльжбета.

– А вы, пани гетманша, говорят, даже нижнее бельё стирать в Париж ездите? – грубо ворвалась в разговор княгиня Коссель.

– Что ж, муж мой всегда при мне. Могу и в Париж прокатиться и в Версале на балах потанцевать! – не без язвительности кольнула пани Елена королевскую фаворитку.

– И как там сейчас, в Версале? Что танцуют? – козликом подскакал к дамам фон Витцум, как только услышал о танцах.

– Да скучно сейчас и в Париже и в Версале. Эта бесконечная война за испанское наследство всех кавалеров в армию поверстала. При дворе скучища: Людовик стар и ему не до танцев, а его старуха-фаворитка госпожа де Ментанон окружила короля сонмищем иезуитов. Можете себе представить – даже италианский театр из Парижа выслали, насмешничают, мол, много!

– Вот как? – удивился Август, прислушавшись к рассказу прекрасной пани Елены. – А мне италианский театр всегда нравился. Вот как только заключу мир, сразу приглашу италинцев к себе в Дрезден на гастроли!

– Ну, пока вы собираетесь на военные гастроли, сир! – Княгиня Коссель твёрдо взяла размечтавшегося короля под руку.

– Конечно, конечно! – спохватился Август. – Мы с Александром Даниловичем завтра же в поход идём! А вот и генерал Брюс прибыл! А с ним и его пушки! – Король шагнул навстречу Брюсу.

Яков Вилимович отвесил галантный поклон дамам и королю и бодро отрапортовал Меншикову:

– Привёл полевую артиллерию, Александр Данилович! Три дивизиона шестифунтовых орудий!

– Ого, да у Мардефельда, почитай, тяжёлых орудий вообще нет! Завтра же прогоним этого мерзавца за Вислу! – прорычал Флеминг.

Но схватиться с Мардефельдом драгунам Меншикова и рейтарам Флеминга пришлось уже за Вислой. Прискакавшие утром разъезды сообщили, что корпус Мардефельда и конница Лещинского отступили в Западную Польшу.

Король Август с погоней, однако, не спешил. Княгиня Коссель доставила ему хорошие новости: переговоры саксонских министров со шведами о мире, которые велись с 24 сентября 1706 года в замке Альтранштадт, шли к успешному завершению. Правда, условия, выдвинутые шведами, были тяжёлые: Август должен был отказаться от королевской короны Речи Посполитой в пользу Станислава Лещинского, полностью разорвать союз с Россией, обязан был содержать шведскую армию в Саксонии в течение всей зимы за свой счёт, выплачивая шведам 625 тысяч рейхсталеров ежемесячно, и выдать шведскому королю русского посла в Дрездене Иоганна Паткуля и всех солдат и офицеров русского вспомогательного корпуса. Подписать такой унизительный мир означало признать свой разгром и это тогда, когда впереди маячила победа над корпусом Мардефельда и конницей панов-станиславчиков. Король Август в эти октябрьские дни, когда его рейтары и драгуны Меншикова переправились через Вислу и пошли за Мардефельдом, колебался как никогда и посылал мольбы Богу, чтобы Мардефельд отступил ещё дальше на запад и не принял сражения. И, казалось, Бог услышал его мольбы, и шведы от Петрокова отступили к Калишу. Но здесь шведский генерал занял прочную позицию за речкой Просной с болотами и решился дать бой.

– Пошли к Мардефельду не какого-то тупоумного генерала, а проныру фон Витцума. Пусть передаст твоё письмецо с предупреждением, что Меншиков через два дня атакует, и посоветуй немедля отступать! А в беседе фон Витцум может даже намекнуть о твоём скором мире со шведами! – посоветовала Августу его фаворитка. И король к тому совету княгини прислушался. Ночью 16 октября ловкий камергер перебрался через болото и предстал перед шведским генералом. Мардефельд письмецо королевское прочёл, но по всему было видно, не поверил. Тогда фон Витцум дал честное слово, что после переговоров в Альтранштадте Швеция и Саксония станут друзьями, и сказал, что у генерала есть ещё два дня для скорейшей ретирады.

Но Августу не верил никто, а генерал Арвед Аксель Мардефельд в особенности. Ведь он выбрал сильную позицию, укрепил её батареями и вагенбургом, у него в строю три тысячи гренадер и пять тысяч рейтар на флангах. Да двадцать тысяч конницы станиславчиков помогут в виктории. Генерал Левенгаупт при Мур-Мызе разгромил Шереметева, а он, Мардефельд, при Калише, разгромит Меншикова.

– Король хочет просто выманить меня с крепкой позиции и атаковать в походе. Зная лёгкость честных слов твоего короля и его слуг, я советов от них не принимаю! Вон! – Фон Витцум был ещё рад, что шведский генерал не арестовал его там же, в своей палатке.

Под утро измученный, весь обмазанный болотной ряской, дрожащий от холода камергер предстал перед Августом и его фавориткой, как зелёное чучело.

– Выходит, придётся мне таки идти в сечу бок о бок с Меншиковым! – сердито заключил Август, выслушав доклад камергера. И, налив своему дрожащему парламентёру чарку белой московской, сказал с лаской: – Выпей, друг! Московская водка хороша от простуды! – он выпил сам, буркнув княгине Коссель: – Нелегко быть слугой двух господ! Подвинься-ка, я прилягу!

С постели Августа подняли Меншиков и Яков Брюс, прибывшие для военного совета. На сей совет король, конечно, пригласил и фельдмаршала Флеминга и гетмана Синявского.

– Мы утром с Яковом Вилимовичем объехали всю шведскую позицию, – бодро объяснял Меншиков королю и его генералам. – Перед главной позицией у неприятеля Просна. Речушка мелкая, проходима вброд. За ней Мардефельд построил на пригорке из телег вагенбург. По бокам вагенбурга мелкие болотца. В вагенбурге стоит шведская пехота. Кавалерия, и шведская, и польская, у Мардефельда на флангах. Думаю, её легко выманить в поле.

– А здесь, за речкой, её встретят мои батареи и развернут обратно! – добавил Брюс.

– Тут и мои рейтары бросятся в погоню! – радостно прорычал Флеминг. – Рубка в погоне – одно удовольствие, не так ли, пан гетман?

Синявский охотно согласился, что легко преследовать неприятеля, когда он бежит!

План был принят, и на другое утро Брюс выставил на холмах свои батареи. На правом фланге развернулись драгуны Меншикова, на левом – рейтары Флеминга. Но разворачивались рейтары медленно, и сдерживали их разноречивые приказы короля. Август давал незадачливому шведу ещё несколько часов для отступления. Но Мардефельд и это наглядное королевское предложение не принял и не отступил! А в два часа дня взревели тяжёлые пушки Брюса и ядра полетели в шведский лагерь.

Меншиков, как опытный драгун, правильно учёл такую вещь, как кавалерийский азарт. Первой в атаку устремилась шляхетская конница станиславчиков. Но, встреченная картечью, была отброшена и контратакована рейтарами Флеминга и Синявского. Полки станиславчиков поспешно укрылись в вагенбурге за шведской пехотой. Взять вагенбург с ходу в конном строю рейтарам Флеминга не удалось – они отхлынули перед залпами шведских гренадер.

Преследуя Флеминга, и шведская кавалерия вынеслась под картечь пушек Брюса. Но шведские рейтары не бежали, так как их подкрепили выстроившиеся в каре шведские гренадеры. Александр Данилович сам повёл в атаку своих драгун, но смять шведское каре и его драгуны не смогли. Тогда светлейший приказал спешиться эскадронам конно-гренадёрского полка ингерманландцев, подвести пушки и сам возглавил атаку на шведское каре. Пушки Брюса уложили сотни шведских гренадер, и линия каре была сломлена. Остатки шведов отступили в вагенбург. Но и здесь стрелков сбивали с телег тяжёлые орудия. А на флангах снова устремились в атаку русские драгуны и рейтары Флеминга. После бегства неприятельской конницы остатки шведов были задержаны в вагенбурге и поставлены под огонь пушек Брюса. Так как речь шла уже о полном истреблении корпуса, перепуганный Мардефельд приказал поднять белый флаг. Сдалось 1800 солдат и 86 офицеров, 5000 полегло в трёхчасовом бою.

А наутро в обозе сдалось около 1000 шляхтичей из воинства Станислава Лещинского.

Баталия под Калишем для драгун Меншикова была поистине победоносной. Потери – ничтожные: 84 убиты и 324 ранены. Но, к ужасу Дарьи Михайловны, когда муженёк предстал перед ней после сражения, левая рука у него была на перевязи.

– Саша! Тебя поранили! – ужаснулась княгинюшка.

– Пустяки, Дарьюшка! Так, шведская пулька царапнула, когда я повёл своих драгун в атаку на их железное каре.

– Но Александр Данилович из сражения не вышел, остался в строю! – гордо разъяснил Брюс подвиги своего командира.

– А твои пушки, Яков, разве не расстреляли железное каре шведов и не пробили бреши в их вагенбурге?!

– Мы только выполняли ваши приказы, Александр Данилович... – смутился Брюс.

– Если бы все так выполняли приказы, генерал-майор Брюс, мы давно бы расколошматили и главную армию Каролуса. – Меншиков после славной виктории был весел и щедр. И тут же поспешил порадовать своего артиллериста: – А отчего ты, Яков, до сих пор ходишь в генерал-майорах?? Немедля отпишу государю о рёве твоих пушек. Пусть произведёт тебя в следующий чин, даст генерал-поручика!

– Эх, вы, воины-вояки! Пойдёмте-ка ужинать. Но прежде Саша, покажи свою ручку нашему лекарю. У нас новый лекарь нанят, Яков Вилимович, из твоих шотландских краёв.

И только когда доктор Роберт Арескин перевязал рану на княжеской руке и заверил Дарью Михайловну, что ранение лёгкое и скоро заживёт, началось победное пиршество. В разгар оного прискакал и король Август с фельдмаршалом Флемингом.

– Славная виктория, Александр Данилович! – весело приветствовал король Меншикова и хотел было уже прижать к своей широкой груди, но, увидев, что левая рука у того на перевязи, взволновался:

– Ах, Александр, ведь уверял, поди, Дарью Михайловну, что сам-то в баталию не сунешься. Так нет, повёл своих драгун на шведское каре. Я-то с холмика всё хорошо видел! О том и отпишу царю Петру, ведь своим безрассудством ты и нам причинил немалое беспокойство! Подумаешь, ну, ушёл бы от тебя Мардефельд! Таких дураков-генералов в шведской армии много, а вот ты, Александр, у нас один! – соловьём разливался за столом Август.

– Не говорите, сир, Мардефельд в сей баталии бился упорно и яростно. Мои рейтары на поле сражения насчитали 5000 убитых шведов! – вмешался в беседу фельдмаршал Флеминг, недовольный тем, что его король так расхваливает Меншикова.

– Да оставь ты своих саксонцев в покое! – возмутился Август. – Ответь лучше, сколько неприятелей они полонили?

– Семерых солдат, ваше величество!.. – стыдливо пролепетал Флеминг.

– А сколько вам сдалось? – король взглянул на Брюса, как на главного математика русской армии.

– Взяты в плен 1800 неприятельских солдат и 86 офицеров! – чётко отрапортовал тот.

За столом засмеялись даже дамы: Елена-Эльжбета и Дарья Михайловна. Флеминг хотел было проворчать, что король сам отозвал его рейтар от шведского вагенбурга, но вовремя усмотрел, как нахмурилось лицо фаворитки Коссель, и промолчал: а вдруг король держался на поле баталии более дипломатом, нежели полководцем? Ведь среди штаба Флеминга давно ходили самые разные слухи о переговорах саксонских министров со шведами в Альтранштадте.

Август облегчённо вздохнул, когда его фельдмаршал замолчал. Ведь дипломатом он был не только на поле битвы, но и здесь, за пиршественным столом. Он хотел заручиться согласием Меншикова на одну необычную акцию: отдать ему, Августу, всех шведских пленных, включая и генерала Мардефельда!

С тем он наутро и подступил к Меншикову.

– Без царского приказа никак не могу! – сердито замотал головой Данилыч. – И потом, ведь это мои драгуны пленили шведов и генерала Мардефельда!

– Ваши, Александр Данилович, ваши! Вся слава остаётся за вами, светлейший князь! Но у меня к шведам есть свой подход, и я смогу обменять этих пленных на несчастных солдат, пленённых Каролусом под первой Нарвой и томящихся ныне в шведских темницах! – продолжал обольщать Август Меншикова. Но, видя его неприступность, вытащил из колоды другую карту.

– Мне полагается щедро наградить вас за сию викторию как королю Речи Посполитой! Как союзный сюзерен, я жалую вас, князь, городком Оршей с поветом и приглянувшимся вам местечком Полонное с конским заводом!

Сердце Александра Даниловича дрогнуло: вспомнил как он твердил в своё время царю Петру Алексеевичу: Орша – дверь во владения Речи Посполитой. Ну, а Полонное – богатейшее поместье на Волыни, и конный завод там славный. В Полонном его драгуны всегда смогут отдохнуть и поменять лошадей. А какой ему толк от шведских пленных – ведь их кормить надо, а в обозе князя провианта осталось с гулькин нос! И Меншиков на коварные предложения короля Августа согласился. Единственно, что потребовал, дабы генерал Мардефельд письмом обязался, что сам вернётся в плен, если обмен военнопленных русских не состоится. Ошарашенный и обрадованный Мардефельт сразу же дал Меншикову «кавалерский пароль», что выполнит все условия. Вскоре все полонённые под Калишем шведы вместе с их командующим были отправлены королём Августом в шведскую Померанию, где были вновь зачислены в армию Карла XII, забыв обо всех «кавалерских паролях».

Август продолжал играть комедию. Вернувшись в Варшаву, предстал в польской столице как король-победоносец: отслужил благодарственный молебен, объявил о награждении Меншикова (Орша и Полонное) и даже дал светлейшему письменное обязательство обменять в течение трёх месяцев русских нарвских страдальцев на калишских пленных.

Об одном король упорно помалкивал в Варшаве: что он вышел из войны. Ещё 13 октября его министры подписали со шведами мир в Альтранштадте. Но слухи о том уже летали. Правда, говорили больше о десятинедельном перемирии между Швецией и Саксонией. Особенно много об этом говорила пани Елена-Эльжбета, кивая головкой в сторону первой королевской фаворитки.

Слухи слухами, а пока что Александр Данилович Меншиков праздновал свою славную викторию под Калишем. «И сею преславною счастливою викториею вашей милости поздравляю и глаголю: виват, виват, виват!»

Получив «виваты» Меншикова, обрадованный Пётр «сочинил» за столом в Петербурге чертёж дорогой подарочной трости, украшенной алмазами, изумрудами и гербом светлейшего.