Текст книги "Брюс: Дорогами Петра Великого"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Убийство короля-бёрсерка и конец конгресса

В охотничьем замке под Лундом стоял великий шум. Королевская охота вышла удачной: выгнали из берлог медведей, и Карл XII самолично застрелил вставшую на дыбы медведицу, защищавшую медвежат. Он вогнал в неё три пули (егеря едва успевали подавать королю заряженные мушкеты), но только четвёртая, попавшая в горевший яростным пламенем глаз, свалила зверя, не доставшего короля всего каких-то пять метров. Удачная охота ободрила короля лучше всякого вина. Медвежат повязали, и королевская свита весело помчалась в замок. Добыча была богатая. Кроме медведицы подстрелили пару лосей и трёх кабанов, и теперь охотники шумно пили за удачу и своего короля – лучшего стрелка меж монархов Европы!

В былые годы Карл сидел бы сам во главе стола, но сейчас он предпочёл поехать в Лунд и сделать вечерний смотр новобранцам, разместившимся за нехваткой казарм в аудиториях местного университета. Досрочный призыв позволил снова довести численность армии почти до 60 тысяч солдат, хотя, что это были за солдаты! Всё хорошее настроение короля улетучилось, когда он пошёл вдоль шеренг пригнанных из Стокгольма новобранцев. Подростки и шестидесятилетние отставники, бившиеся когда-то здесь под Лундом с датчанами ещё при его отце Карле XI. Правда, тогда отец разгромил под Лундом датчан и сбросил их в море, но он-то что сможет сделать ныне с этими набранными с бору по сосенке ополченцами?

Карл XII вздохнул, вспомнив, с какими молодцами восемнадцать лет назад он отправился покорять Европу. Вот это были солдаты – настоящие викинги! А он положил их под Полтавой! Хотя король никогда открыто не признавал себя главным виновником полтавской катастрофы, в глубине души он осознавал эту горькую истину и оттого год от года становился всё более молчаливым и замкнутым в себе.

Невесёлое настроение короля стало ещё более мрачным, когда сразу после смотра к нему заявилась депутация профессоров Лундского университета во главе с ректором. Университет этот, в отличие от Упсальского, был молодой, но Лунд был славой его отца, и Карл тут же, на солдатском плацу, в который превратили университетский дворик, принял депутацию учёных мужей.

Ректор начал жаловаться, что солдаты заняли все аудитории, а профессора стали умолять не брать студентов в армию. Тут король взорвался, как пороховая бочка.

– Армия идёт в свой решающий поход, господа, а многие студенты разбежались по домам, лишь бы избежать солдатчины! – Карл сурово оглядел профессуру и вдруг заявил: – Как знать, ежели студенты-дезертиры не вернутся в войско, возможно, придётся мобилизовать и вас, господа!

Ошарашенные профессора молча удалились. В их молчании были гнев и осуждение. Карл это понял и повернулся спиной к ректору, выражая тем свою королевскую досаду и неудовольствие.

– Вот так всегда! – с горечью заметил он сопровождавшим его герцогу голштинскому и принцу гессенскому. – Пока я одерживал победы, они мне аплодировали, когда же я зову их под знамёна в трудный час – они разбегаются! Нет, шведы перестали быть шведами!

Гессенский принц Фридрих, муж младшей сестры Карла Ульрики-Элеоноры, согласно склонил голову. Как заместитель главнокомандующего, он прекрасно знал, что дезертирство становится повальным. Молоденький герцог голштинский, напротив, простодушно заметил:

– Судя по новым рекрутам, в Швеции совсем не осталось здоровых мужчин!

Король глянул на него искоса, зло подумав: «И этого молокососа мне прочат в наследники?» Судьба герцога голштинского была предрешена: он был отставлен от армии и отправлен в Стокгольм.

Из Лунда в охотничий замок король возвращался туча тучей. Погода тому соответствовала: пошёл ледяной дождь, из-под копыт лошадей летела снежная грязь. В замке меж тем охотничий пир был в разгаре! Но короля после печального смотра не радовали даже утренние трофеи. Он не остался в общем зале, а сразу прошёл в свои покои. Там уже был растоплен камин и накрыт скромный солдатский ужин.

Король вытянул к огню ноги в ботфортах и приказал позвать полковника драгун Рамсворда, прошедшего с ним все дороги Северной войны. Он был с королём и под Нарвой, и под Полтавой, и в Туретчине. Их объединяло с Рамсвордом солдатское братство, которое, как говорят, прочнее стали. Карл любил беседовать о временах викингов, тем более что Рамсворд знал и помнил, как и король, древние саги.

– Что были тогда за воины, Рамсворд! – мечтательно начал король, глядя, как весело горят подброшенные в камин сухие поленья. – Взять хотя Гарольда Безжалостного! Он вступал в бой раньше всех и сеял смерть направо и налево, сражаясь без щита и рыцарских лат, с непокрытой шлемом головой. И заметьте, он падал наземь лишь от усталости, а не от ран!

– И этот суровый Гарольд, однако, был нежно влюблён в русскую княжну Ярославну и, став королём Норвегии, добился-таки её руки у великого князя Ярослава Мудрого! – не без лукавства и дальнего расчёта заметил Рамсворд, разделявший планы всемогущего министра Герца о заключении скорейшего мира с Россией.

– Возможно, он и любил княжну, – неохотно согласился король. – Но всё же был настоящим бёрсерком!

– Помните, мой король, как говорится об этих воинах в Саге об Инглингах: «Бёрсерки всё одно, что кентавры и демоны – полулюди, полузвери. Бёрсерк – медведь с человеческим лицом. В бою он неутомим и бесчувственен к ранам. Бёрсерки начинают все битвы и в бою всегда составляют передовой строй. Железо и сама сталь против них бессильны!» – Рамсворд воодушевился, вспоминая любимую сагу. Король чокнулся со своим полковником-сказочником бокалом подогретого бургундского. Настроение у него явно улучшилось.

– Я думаю, Аксель, – задумчиво сказал он, наблюдая, как переливается вино в бокале, – в каждом человеке скрывается вторая, звериная натура. Ведь недаром бёрсерки одевали в бою маски медведей, волков и псов. Они жаждали от войн не только богатства и славы. Они просто давали в бою выход своей второй, звериной натуре. Поэтому они могли бегать в сражениях и штурмах по раскалённым углям босыми ногами. Они, как мне кажется, в тот миг действительно не чувствовали никакой боли. Я знаю это по себе, когда бился в горящем доме под Бендерами!

– Или чувствовали боль по-звериному. Правда, не надо забывать, что все бёрсерки, государь, переступали через закон и были насильниками, для которых грабить и пропивать награбленное было самым привычным делом. Боюсь, вы отдали бы их сейчас под военно-полевой суд! – Рамсворд рассмеялся своей шутке.

– Как знать, как знать, – не согласился Карл. – В моей армии как раз не хватает сейчас сотни-другой бёрсерков, особливо же их военного братства. Ведь они по-братски делили со своим вождём все радости и невзгоды жизни, горечь поражений и славу побед.

– Да, сказано в саге о Ватнсдале: вожди бьются за победу, свита за вождя!

– Вот за это и выпьем, Рамсворд. Ведь и мои драбанты бились как бёрсерки-викинги! – Карл залпом осушил бокал. В его глазах заблистало пламя камина, и Рамсворд подумал: «Да наш король настоящий бёрсерк!»

В этот момент двери растворились, и на пороге вырос одноглазый барон Герц – могущественный министр имел право входить без доклада.

Смахивая с лица мокрый снег, он подошёл к камину и поклонился королю:

– Сир, я только что из Стокгольма!

– Садитесь, барон! – любезно предложил король. – Мы только что беседовали с Акселем о берсерках. Надеюсь, вам знакомы наши древние саги?

«Опять эти сказки! – сердито подумал Герц. – А в казне-то ни талера!»

Карл уловил скрытое раздражение министра и спросил:

– Вы чем-то огорчены, Герц? Что, сенат опять отказал в деньгах?

– Увы, государь, их просто нет ни в казне, ни у сената.

– Так в чём же дело? – Теперь уже досада прозвучала в голосе короля. – Придумайте какой-нибудь новый налог!

– Сир, Швеция уже и так стонет от моих налогов! Я самый непопулярный министр за всю историю королевства. Боюсь, что скоро за эти налоги шведы мне отрубят голову! – Герц в отчаянии воздел руки.

– Не огорчайтесь из-за таких пустяков, барон! Главное – мы вас любим! – Карл выдал Герцу свою индульгенцию голосом более непогрешимым, чем у Папы Римского, – настолько он был уверен в своей абсолютной власти.

– Ваше величество, но налоги в Швеции скоро просто некому будет платить – ведь население страны за эту злосчастную войну уменьшилось едва ли не на целую треть! – неожиданно вмешался в разговор Рамсворд.

– На войне всегда есть потери, полковник! – резко заметил Карл. – И вам ли этого не знать? Ведь вы единственный мой уцелевший старый драбант! – Обернувшись к Герцу, король небрежно заметил: – Ну, хорошо! Отставим налоги, коль нет налогоплательщиков! Но деньги-то нам могут дать и французы?

– Франция в субсидиях на сей год нам скорее всего откажет, сир, а с Англией у нас разорваны все отношения! – напомнил министр.

– Так где же взять деньги на новый поход в Норвегию, Герц? – Король подбодрил канцлера: – Ну-ну, старина, вы же всегда умеете найти их в чужих карманах! – Он лукаво подмигнул голштинцу.

Тот пожал плечами:

– Есть только один выход, сир, – скорый мир с царём Петром. На Аландах мне заявлено, что Финляндию царь возвращает нам без всяких условий, а за Эстляндию и Лифляндию обязуется выплатить два миллиона ефимков.

– Опять вы за своё, Герц! – Брезгливая гримаса перекосила лицо короля. – Я уже говорил вам, что не хочу терять ни Ригу, ни Ревель, ни Выборг. Всё, что я уступлю русским – это Ингрию, может, это и впрямь их земли по праву истории!

– Тогда, сир, отмените норвежский поход! – холодно заметил Герц, прекрасно зная, что король может уступить любую провинцию за Балтикой ради побед в Норвегии. Главным смыслом затеваемого похода было даже не присоединение Норвегии, а восстановление воинской славы Карла XII.

– Деньги, деньги! Проклятое слово! Почему у меня всегда нет денег? А, господа? – удивился король.

«Слишком долго воюем!» – подумал старый полковник.

– Не с теми воюем! – вслух сказал Герц. – Россию нам всё одно не победить, а вот датчан одолеем!

– Ну, хорошо! Продолжайте вести переговоры на Аландах с русскими, поторгуйтесь с ними ещё! Может, царь и накинет два-три миллиона? А пока, под будущие русские деньги, займите в кредит у банкиров в Амстердаме иль в Париже.

– Это можно! – неожиданно согласился Герц, подумав: «Кредиты-то надобно отдавать, и королю тогда деваться некуда – придётся принять русские условия».

«Ну, на миллион ефимков я моего тёзку Остермана всегда раскошелю!» – Барон улыбнулся про себя, вспомнив о собольей шубе, обещанной с царского плеча.

Глубокой осенью шведское войско под предводительством Карла XII вторглось в Норвегию.

* * *

Пока шведский викинг добывал себе в Норвегии новую военную славу, переговоры на Аландах продолжали идти своим ходом. Барон Герц приезжал и снова уезжал в Стокгольм. И с каждым его возвращением шведы шли всё на новые уступки. Соглашались продать уже Лифляндию, уступали Выборг, но упорно держались пока за Ревель. Шёл на некие уступки и Пётр: выпустил без размена из плена родного брата второго шведского полномочного графа Гилленборга, а затем освободил и ещё одного пленного – фельдмаршала Рёншильда. На родину шведский фельдмаршал возвращался через Аланды. Здесь и Брюс, и Остерман встретились с ним и прямо заявили, что их царь боле не хочет никаких завоеваний, а хочет одного: «Привести своё государство в совершенную безопасность от Швеции и потом вместе с королём шведским основать новую систему в Германии, через что держать в почтении те державы, которые хотят предписывать всем нам свои законы».

Старый фельдмаршал, хотя и не был дипломатом, но ясно понял, что Россия не возражает, ежели Швеция возвернёт свои земли в Северной Германии. И потому обрадованный Рёншильд даже заявил: «Если государь ваш вступит с нашим королём в известные обязательства, то душу свою сатане продаю, если король не заключит мира с Россиею».

Скорый мир через четыре недели обещал и одноглазый барон Герц перед своей последней отлучкой в Стокгольм. А прибывший из шведской столицы на Аланды другой голштинец Штамкен, первый помощник Герца, поднял даже вопрос о женитьбе молодого герцога голштинского на одной из дочерей царя Петра. Герцог Карл-Фридрих доводился прямым племянником шведскому королю и почитался первым его наследником, посему Остерман тотчас поспешил сообщить о нежданном предложении в Петербург. Теперь уже по всему было видно, что дело идёт к доброму миру, поскольку брачный прожект молодого герцога наверное был согласован с его дядюшкой Карлом.

Остерман ходил от радости сам не свой, более осторожный Брюс продолжал выводить на любимой скрипке печальные мелодии, – у него были какие-то нехорошие предчувствия. Андрей Иванович токмо посмеивался над своим мрачным сотоварищем по посольству и вовсю любезничал со Штамкеном – обсуждали вопрос, принимать ли дочке царя в случае её брака с герцогом голштинским лютеранскую веру или нет? Задержка Герца не смущала Остермана – шведский министр и ранее часто запаздывал из своих отлучек.

Андрей Иванович сидел со Штамкеном за столом, когда увидел вдруг входящий в гавань шведский корабль. Вслед за тем капитан проследовал на шведскую половину дома, вскоре туда позвали и Штамкена. И здесь тот вдруг побледнел и наотрез отказался идти. Тут-то и открылось, что ещё неделю назад, 14 декабря, на рыбацкой шхуне на Аланды тайно прибыл камердинер барона Шпарра, помощника Гилленборга, и привёз из Стокгольма поразительную новость: король Карл XII убит случайной пулей под норвежской крепостью Фридрихсгаль. Как только это известие достигло Стокгольма, по решению сената первый королевский министр барон Герц был арестован и отдан под суд. Ульрика-Элеонора провозглашена королевой, её муж Фридрих Гессенский командует всей армией, а законный наследник, молодой герцог голштинский выслан из страны.

– Этот капитан явился, чтобы арестовать меня и отвезти в Стокгольм, ведь с бароном Герцем арестованы и все его помощники-голштинцы! – захныкал Штамкен. – Надеюсь, я нахожусь на русской территории, генерал? – Куда девалась прежняя самоуверенность шведа.

– Не бойтесь, мы вас не выдадим! – холодно отрезал Брюс и, обернувшись к Остерману, заметил: – А прав я был в своих недобрых предчувствиях, Андрей Иванович?!

– Да, да! – растерянно залепетал Остерман. – Всё идёт по вашему прогнозу: сначала царевич Алексей, затем король Карл! Кто же третий?

Скоро разъяснилось, что третьим убиенным стал барон Герц, которого обезглавили в Стокгольме.

Аландский конгресс после того зачах. Швеция продолжила войну, рассчитывая теперь на английскую поддержку.

* * *

Когда Петру стало известно обо всех этих небывалых событиях в Швеции, он сразу определил, кому выгодны перемены.

– Жди будущим летом английскую эскадру на Балтике, Фёдор Матвеевич! – сердито сказал он своему генерал-адмиралу. – Ныне швед будет опираться на английский костыль!

Пётр был прав. Смерть Карла XII убрала главное препятствие на пути сближения Лондона со Стокгольмом. Георг I и его министры давно бы поддержали Швецию против России, ежели бы не сумасшедшие замыслы Карла XII и Герца возвести на английский престол династию Стюартов. И неслучайно по Европе поползли слухи, что король Карл был сражён в траншее под Фридрихсгалем предательской пулей. Говорили, что его убийца капитан Сакье хладнокровно дунул потом в дуло своего пистолета и сказал приятелю: «Дело сделано, пошли ужинать!» И что хотя Сакье по национальности был француз, платили ему британскими гинеями. Так или иначе, но британская эскадра действительно на другой год появилась в водах Балтики, а Лондон и Стокгольм стали прямыми союзниками. Мирный конгресс на Аландах завершился продолжением войны.

Система Стэнгопа

В один из промозглых декабрьских дней 1718 года, когда обычно ледяной смог опускается на Лондон, к особняку Стэнгопа, главы британского дипломатического ведомства, подкатил тёмный неприметный экипаж, из которого, проклиная зимнюю слякоть, выскочил прямо в лужу кутающийся в тёплый плащ с меховой подбойкой маленький человечек, с серым и невыразительным личиком. Мышкой он скользнул в прихожую и имя своё величественному швейцару сообщил отчего-то шёпотом. Швейцар передал имя незнакомца не менее величественному мажордому, который, высокомерно осмотрев съёжившегося от холода человечка в забрызганном грязью дорожном плаще, весьма неохотно сообщил это имя секретарю Стэнгопа, безмятежно чистящему пилочкой ногти на руках, – мода, введённая недавно при дворе регента Франции, с коим ныне у Англии была великая дружба и союз.

– А давно ль вражда во время войны за испанское наследство доходила до того, что французы построили в Версале туалет, похожий на английский королевский замок Виндзор, а в ответ в Лондоне соорудили Бедлэм, похожий на дворец Тюильри, и поместили там сумасшедший дом? – лениво отметил про себя секретарь, любуясь своими наманикюренными ноготками. Не спеша он поднялся и прошёл в кабинет министра доложить о прибывшем.

В кабинете в покойных креслах у камина сидели двое: сам хозяин, ставший руководителем британской внешней политики с тех пор, как в Англии воцарилась новая Ганноверская династия, – знаменитый Стэнгоп и его гость – высоченный рыжеватый молодой человек, ещё одна новая звезда на английском дипломатическом горизонте, лорд Картерет.

Собеседники как истые виги потягивали добрый портвейн, который почитался почему-то национальным напитком, хотя доставлялся из Португалии (ненавистные тори пили шампанское), и Стэнгоп разворачивал перед молодым дипломатом всю сложную мозаику своей внешней политики, получившей в политических кругах Европы наименование «Система Стэнгопа».

– После победы над Людовиком мы добились своего, дорогой Картерет, – Англия утвердила себя владычицей морей! Казалось бы, чего больше? – Стэнгоп помолчал многозначительно.

Картерет и в самом деле не мог понять, чего же больше? Ведь осуществилось то, к чему Англия стремилась со времён сокрушения великой испанской армады – на всех морях и океанах господствовал британский флаг, а за флагом, как известно, идёт и торговля.

Стэнгоп смотрел на своего молодого собеседника не без лукавства, но, наконец, снизошёл и ответил на свой же вопрос:

– Мой дорогой друг, мы должны сказать себе, какое море для нас сейчас главное?..

– Конечно же, Северное,– вырвалось у Картерета.

– Вы ещё скажите Ирландское! Да в омывающих наш остров морях мы утвердились ещё со времён Кромвеля, когда разбили голландцев и обратили их в конце концов в наших послушных помощников! Нет, Картерет, для нас сейчас одно море имеет первенствующее значение... – Стэнгоп взял кочергу и слегка поворошил тлеющие угли, чтобы огонь в камине снова разгорелся. – Вопрос – какое?

– Во-первых, море Средиземное. Там после последней войны мы получили Гибралтар... Но сейчас им хочет снова завладеть испанский кабинет Альберони...– напряжённо размышлял Картерет.

– Именно, именно! Но с Альберони считайте, мой друг, покончено. Мы настроили против него целый квартет великих держав, заполучив себе в союзники Австрию, Голландию и даже Францию. Кстати признайте, недаром я плачу хорошую пенсию французскому монсеньору Дюбуа? – Лёгкая улыбка пробежала по лицу Стэнгопа.

– Так какое же море волнует вас, сэр? – Картерет даже отставил бокал с портвейном, пытаясь упредить мысли своего министра – Карибское?..

– Ну зачем же так? Разве, захватив Ямайку, Сент-Винсент и Багамы, мы не полные хозяева на Карибах и на подступах к ним? Нет, Картерет, надобно оглянуться на восток и признать, что пока мы воевали на западе, там поднялась новая морская держава!

– Россия?! – По блеску в глазах хозяина Картерет, наконец, понял, что попал в цель. – Ну конечно же Россия! – обрадовался молодой дипломат и начал развивать свою мысль: – Говорят, царь Пётр едва ли не каждую неделю спускает на воду новый военный корабль, и его флот после Гангута стал настоящим хозяином на Балтике.

– Недаром столь высокого мнения, дорогой Картерет, были о вашей сообразительности профессора из Оксфорда. Вы и в самом деле толковый ученик, очень толковый! – поощрительно улыбнулся Стэнгоп.

В эту минуту в кабинет неслышно скользнул секретарь и согнулся в самом почтительном поклоне.

– В приёмной сидит какой-то Джефрис, уверяет, что приплыл из Стокгольма, сэр!

– Этот молодец очень кстати, Картерет. Пора вам узнать нечто и об изнанке нашей высокой политики! – Стэнгоп распорядился: – Немедля зови нашего героя!

Пока секретарь ходил за Джефрисом, министр успел сообщить своему подопечному некоторые подробности:

– За нашим Джефрисом много незаметных, но славных дел, Картерет. Он сопровождал, к примеру, сэра Черчилля Мальборо в 1707 году в Саксонию на встречу с королём Карлом XII. И повёл дело так ловко, что вошёл в полное доверие графа Пипера, первого королевского министра. И убедил графа, что шведам лучше идти не на Вену, куда их толкали французы, а на Москву. Ну, а кто убедил графа Пипера, тот убедил и его короля. Так что поворот шведской армии на восток, в сущности, подготовил наш милейший Джефрис.

– Позвольте, но как он приобрёл такое влияние на графа? Хотя... – Картерет догадливо улыбнулся и потёр пальцами.

– Совершенно верно, мой друг, полновесные гинеи всегда хорошо смотрятся, а наш Джефрис был тогда не ограничен в расходах! Впрочем, в его ненависти к московитам есть нечто возвышенное, – он человек идеи... – Стэнгоп покачал головой, обтянутой модным коротким паричком, как бы сомневаясь, а достойно ли быть человеком идеи? Но тут же вспомнил, что он и сам человек идеи... – Да, никто не заставлял милейшего Джефриса идти вместе с королём Карлом в Россию, по он сам выпросил у герцога Мальборо пост нашего дипломатического агента при королевской военной квартире.

– И дошёл до Полтавы... – рассмеялся Картерет.

– Более того – угодил к русским в плен! – Министр тоже насмешливо улыбнулся.

– Ну, а затем?

– Затем наш посол в Москве, сэр Чарльз Витворт, добился его освобождения, ссылаясь на Гуго Гроция и международное право. Представьте себе, царь Пётр читал труды Гроция о войне и мире!

Картерет в изумлении задрал вверх рыжие брови так, что Стэнгоп остался доволен произведённым эффектом, и продолжал с ухмылкой:

– Ну, а дале я отправил нашего героя в Швецию. И, похоже, там он проявил себя с обычным блеском. Впрочем, он сам нам сейчас всё поведает!

Действительно, высокие двери распахнулись, и секретарь пропустил Джефриса. Свой плащ тот оставил швейцару и явился перед очи министра в протёртом на локтях дешёвом кафтане, стоптанных грязных башмаках и грязных же чулках. В таком виде Джефрис больше напоминал не блестящего дипломатического агента, а полунищего торговца-лоточника. В довершение всего от него сильно пахло селёдкой. Но министра это, кажется, совсем не смутило.

– Присаживайтесь за наш стол, милейший, и отведайте этого чудесного бальзама. Вы, должно быть, продрогли? – По знаку Стэнгопа секретарь подвинул Джефрису кресло, налил бокал подогретого портвейна и неслышно удалился.

– Признаться, ваша милость, я чертовски продрог, да и качало в Северном море изрядно, потому не откажусь пропустить глоточек-другой! – Джефрис говорил с акцентом лондонского простонародья кокни. Бокал он осушил одним махом.

– Какие новости в Стокгольме, милейший? – В голосе Стэнгопа звучало явное нетерпение.

Но Джефрис протянул руку к бутылке, плеснул себе ещё вина в бокал, сделал добрый глоток и выразительно покосился на молодого лорда.

– У меня нет секретов от этого джентльмена. Лорд Картерет будет нашим новым послом в Швеции! – сердито разъяснил министр.

«А я и не знал!» – мысленно удивился Картерет, но благоразумно промолчал.

– Что ж, милорды! – К немалому удивлению лорда незнакомец стал вдруг обращаться запанибрата. – Король Карл XII сыграл в ящик под безвестной норвежской крепостцой Фридрихсгаль!

– Конечно же, пал в бою? – вырвалось у Картерета.

– Можно и так сказать, только боя там не было. А вот шальная пуля нашлась! – уклончиво и не без насмешки заметил Джефрис.

– Бедный король-рыцарь? – поднял свой бокал министр. – Вечная ему память! – Когда помянули короля, Стэнгоп сказал уже серьёзно: – Расскажите, как это случилось, Джефрис. И запомните: от лорда Картерета у меня нет секретов.

– Извольте, ваша милость! – Джефрис пожал плечами, как бы удивляясь доверчивости министра. Всем известно, что король Карл обожал музыку пуль и любил высовываться из апрошей! Тут-то его и настигла пуля, король свалился с бруствера прямо в траншею.

– Это всё? – недоверчиво спросил министр.

– Да нет, сэр! Известный мне капитан Сакье, говорят, сказал одному своему сослуживцу, тоже французу на шведской службе: «Ну вот, кончено дело, пойдём ужинать!» – Джефрис в упор уставился на Стэнгопа, и Картерет только сейчас разглядел, в розовом отсвете пламени камина, что у министра и Джефриса одинаково стальные глаза.

«Словно черти из преисподней!» – вздрогнул молодой лорд.

А министра уже не интересовал король Карл, его интересовали политические итоги королевской кончины.

– Последствия, сэр! Ну, что ж, шведская армия, как мы и ожидали, тотчас объявила новым главнокомандующим мужа младшей сестры короля Ульрики-Элеоноры гессенского принца Фридриха, – а где армия, там и власть. Ульрика-Элеонора провозглашена ныне королевой Швеции, муж стал её соправителем. В беседе со мной принц обещал, что переменит всю шведскую политику в отношении Англии. И в подтверждение слов принца ещё одна добрая новость: барон Герц арестован и отдан под суд. В Стокгольме последняя посудомойка знает, что одноглазого голштинца ждёт топор палача! Думаю, пока я добирался до Англии, казнь уже свершилась, сэр. Правильно говорят: сколько бы верёвочке ни виться, а всё петля! – Джефрис позволил себе кривую ухмылку.

– Ну, а эта затея царя Петра – мирный конгресс на Аландах? Что с ним? – поинтересовался Стэнгоп.

– Болтают! – равнодушно пожал плечами Джефрис. – Ульрика-Элеонора, само собой, побоялась сразу прервать переговоры – ведь шведы так жаждут мира!

– Ещё бы, население страны сократилось на треть, промышленность полуразрушена, последние взрослые мужчины призваны в армию, землю пашут бабы! – поспешил проявить свои познания Картерет.

– И всё же, мой друг, нам важно, чтобы Швеция продолжала воевать с царём Петром, пока мы подберём ей союзников – цесаря, Польшу, турок! Чем дольше будет длиться эта война, тем прочнее будут наши позиции на Балтике! – мимоходом разъяснил свою балтийскую политику Стэнгоп.

Картерет покраснел от своей недогадливости и вдруг предложил:

– Тогда, милорд, может, нам послать по весне на Аланды быстрый фрегат и захватить всех полномочных министров на конгрессе – и русских, и шведских?!

– Смело, мой друг! Вот что значит молодость – она и в дипломатии сметает все препоны! – одобрил министр. И, обращаясь к Джефрису, спросил: – Что скажешь на этот план, старина?

Но Джефрис лихую затею не поддержал. И любезно разъяснил дипломатам:

– Новая королева и её муженёк сидят ещё на троне куда как шатко. Первый же сильный ветер их сдуть может. А меж тем на трон ещё один претендент есть. И самый законный – молодой герцог голштинский Карл-Фридрих, сынок старшей сестры Карла XII и, выходит, его прямой племянник. У него немало сторонников в риксдаге. Так что, милорд, – Джефрис обращался теперь прямо к Картерету, – можно, само собой, совершить тайный набег на Аланды и сорвать конгресс, но боюсь, где аукнется, там и откликнется. На мой взгляд, лучше действовать тихо, глядишь, конгресс сам собой увянет! – Джефрис раздвинул в улыбке лягушачий рот и добавил: – Особенно когда на Балтике появится британская эскадра!

– А как на это взглянет царь Пётр I? – спросил Картерет. – Не дойдёт ли дело до войны?

– А вот за этим и будет следить в России старина Джефрис. Но помните, мы должны балансировать на острие ножа – ни войны, ни мира! Воюют за нас пусть другие. За тем и наблюдайте в Петербурге! – решил министр.

– Но, милорд, ведь я был в России в плену, и меня там слишком хорошо знают! – попробовал было возражать Джефрис.

– Зато и вы знаете Россию! – Стэнгоп недаром слыл государственным мужем одной идеи. Если ему что западало в голову, его уже было невозможно остановить. – Отдохните в Лондоне недельку-другую, старина, и в Петербург!

– Миссия будет тайной, милорд? – уныло осведомился Джефрис, которому никак не улыбалось спешить в русские морозы.

– Зачем же тайной, – ведь у нас с Россией нет войны! Явитесь к русскому двору открыто и наблюдайте, слушайте, следите! И обо всём сразу доносите мне! – Когда Джефрис вышел, министр довольно рассмеялся и спросил Картерета: – Каков молодец?

– Да уж отпетый! – вырвалось у лорда.

– Такие мне и нужны! – серьёзно ответствовал Стэнгоп и принялся объяснять Картерету его задачу в Стокгольме: – Склоняйте шведов к скорому миру с Ганновером, Пруссией и Данией. Пусть Швеция пожертвует Померанией, Штеттином, Бременом и Верденом. Зато британский флот будет охранять её берега и вернёт ей не только Финляндию, но Эстляндию и Лифляндию. И, главное, не жалейте денег на подкуп, Картерет! Помните, мало кто может устоять в нищей Швеции перед блеском нашего золота. Я верю в вас, милорд!

С тем напутствием Картерет и удалился от министра. Через несколько дней он был и впрямь назначен королём Георгом послом в Швецию.