Текст книги "Брюс: Дорогами Петра Великого"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Ништадтский мир

Пётр I верно оценил и понял значение Гренгама. «Правда, — писал он Меншикову, – не малая виктория может причесться и наипаче, что при очах господ англичан, которые равно шведов обороняли, как их земли, так и флот!»

Не только в Лондоне, но и в Берлине, и в Вене верно оценили Гренгам, как поражение прежде всего Англии и всей системы Стэнгопа. Шведский генерал Траутфеттер, который явился сначала в Берлин, а затем в Вену с широкими планами коалиции против России, получил от ворот поворот. Да и как могла Пруссия идти в поход, ежели на Балтике верх взял петровский флот, а границу России обороняла стотысячная петровская армия. В Пруссии хорошо помнили о Полтаве и Гангуте, а тут ещё прогремел Гренгам.

В Вене же было известно, что новому русскому послу в Константинополе Дашкову удалось, не без помощи Франции, подтвердить мир с Османской империей, а мир Порты с Россией предвещал скорую войну турок с Австрией. В итоге ни Пруссия, ни Австрия не собирались посылать свои войска на бескрайние просторы России.

Трещала и сердцевина системы Стэнгопа – союз Англии с Францией. Регент Франции герцог Орлеанский не только не выставил войска против России, но весной 1720 года предложил Петру I своё посредничество в переговорах со шведами. Стэнгопу пришлось самому дважды ездить в Париж, чтобы сохранить союз. В разъездах этот дипломат простудился и скоро скончался, а с ним скончалась и его система. Новый британский статс-секретарь Тоунсенд отозвал Картерета из Стокгольма, а новому посланнику Финчу отписал: «От продолжения войны нельзя ждать ничего, кроме усиления царя за счёт истощённой. Швеции, если не ценой полного её разорения и гибели».

Даже Георг I желал Швеции скорого мира. И принц Гессен-Кассельский, который короновался в 1720 году королём Швеции Фридрихом, воспользовался приездом в Стокгольм царского генерал-адъютанта Александра Ивановича Румянцева, он явился с поздравлением по поводу коронации, и передал ему для Петра I грамоту, где предлагал возобновить мирные переговоры и начать обмен военнопленными.

Переговоры о мире по предложению Петра I начались не в Або, где стоял русский галерный флот и маршировали полки Голицына, а в маленьком тихом финском городке Ништадте. Русскую делегацию снова представляли Брюс и Остерман, а шведов – старый барон Лиллиенштедт и Гилленборг. В инструкции послам Пётр выдвигал прежние условия: Финляндия возвращается шведам, а Эстляндия, Лифляндия и Ингерманландия остаются во владении России. Правда, за Лифляндию царь был готов уплатить компенсацию: тут послы могли, к радости Остермана, и поторговаться, начав с одного миллиона и дойдя до двух миллионов рублей. Но если на Аландах говорили только о временной передаче Лифляндии сроком на сорок или двадцать лет, то теперь она должна была навечно остаться за Россией.

Не упускал Пётр и военный нажим на шведов. Брюсу поручилось заявить послам: «Мы долго сей негоциации продолжать без действ воинских не можем», – и галерный флот и армия Голицына в Финляндии по-прежнему готовились к десантам на шведские берега и военным действиям.

Лиллиенштедт и Гилленборг тоже получили инструкции от своего новоявленного короля Фридриха. В отличие от прошлого года они могли уступить России Ревель, но взамен требовали оставить Выборг и остров Эзель.

– Выборг яко шведский пистолет, наведённый на Санкт-Петербург! Сие понятно, но зачем им остров Эзель? – удивлялся Остерман.

– Эх, Андрей Иванович, Андрей Иванович! Да ведь с этого острова шведы легко могут учинить десант и в Эстляндию, и в Лифляндию. Их полки, в случае новой войны, легко появятся и у стен Ревеля, и у Риги! – авторитетно, как военный, разъяснил Брюс своему соратнику дальние шведские планы.

– Как, заключая мир, они готовятся к новой войне? – удивлялся дипломат.

– Андрей Иванович, ты ведь человек учёный, а история дипломатии о том и толкует: одна из сторон, заключая мир, обдумывает уже следующую войну. Но токмо наш государь не даст шведам ни Выборга, ни острова Эзель. Хочет крепкого и долгого мира на Балтике, Пётр Алексеевич! – уверенно пояснял Брюс царские замыслы. Вообще на переговорах в Ништадте, в отличие от Аланд, Яков Брюс перестал играть роль свадебного генерала: ключи от этих переговоров он крепко держал в своих руках, а с Петром состоял в постоянной переписке.

О Выборге, и об Эзеле ответ был шведам – нет! А когда Лиллиенштедт потребовал эквивалент за уступаемый Выборг, Брюс передал шведским послам царский ответ: «У нас таких земель нет!»

Тогда хитрец Гилленборг подъехал с курьёзом: упомянуть в договоре, что шведы уступают, мол, России Санкт-Петербург. И снова пришла царская резолюция, которую Брюс не без скрытой насмешки передал шведским посланцам: «О Петербурге упоминать не надлежит, ибо онаго при их владении не было!» Чтобы напряжённость на переговорах испарилась, Россия согласилась уплатить за Лифляндию два миллиона ефимков и разрешить шведам беспошлинно покупать в Риге хлеб, а остзейскому дворянству сохраняли все их земли и привилегии. Здесь пришли к согласию, о чём Брюс сразу известил Петра. После этих добрых известий царь сообщил в Петербург: «Из Ништадта благоприятны ветры к нам дуют».

Теперь царь сам хотел быть первым вестником мира и писал петербургскому губернатору А.Д. Меншикову: «Ежели даст Бог мир, чтоб в народ оный объявить хорошенько. Я слыхал, что объявляют при нескольких человек кирасир, у которых шарфы белые через плечо и пред оными трубачи, и таким образом ездят по городу с объявлением. И ежели так бывает, то оное прошу в запасе приготовить. О сём поговори с искусными людьми стороною, дабы прежде не разнеслося и не было б стыда, ежели мира не будет, а у нас сия препарация была». Брюсу он писал в Ништадт: «Известие о мире мне первому привезть в Петербург, понеже не чаю, кто б более моего в сей войне трудился, и для того сему никому являться не велите, кроме меня. Також, чтоб и партикулярных писем с конгресса о том никуда ни от кого не было от наших людей». Нетерпение было столь велико, что Пётр сам поспешил в Выборг, через который должен был скакать победный курьер из Ништадта.

ЭПИЛОГ

С великих торжеств, устроенных в Санкт-Петербурге по случаю окончания Северной войны и заключения победного мирного договора в Ништадте, Пётр написал признательное письмо своим уполномоченным на мирном конгрессе Якову Брюсу и Генриху Остерману.

«Трактат, вами заключённый, — писал Пётр, – столь искусно составлен, что и мне самому не можно бы лучше оного написать. Славное сие в свете дело ваше останется навсегда незабвенным; никогда наша Россия такого полезного мира не получала! Правда, долго ждали да дождалися, за что всё да будет Богу, всех благ виновнику, хвала!»

– Вот, Андрей Иванович, прав государь: двадцать лет мы воевали и наконец мира дождались! – молвил Брюс своему сотоварищу в Ништадте Остерману.

– Да и мы ведь, Яков Вилимович, через два конгресса – на Аландах и здесь – к этому славному миру прошли! Ни в чём не уступили в баталиях дипломатических, выполнили все условия государя и оставили за Россией и Лифляндию с Ригой, и Эстляндию с Ревелем, и даже Карелию с дистриктом Выборга! – гордо сказал Остерман.

– Ну, на Аландах-то ты согласен был пойти на уступки шведу и даже передать двадцать тысяч русского войска под команду Карла XII. А тот бы двинул сии войска сначала для завоевания Норвегии, а далее король-сумасброд, вместе со своим хитроумцем Герцем, собирался готовить десант в Шотландию, дабы снова усадить династию Стюартов на английском троне. И не успей Россия подписать мир с Швецией, как её втянули бы в войну с Великобританией. Хорошо ещё, что я на конгрессе, а государь – в Санкт-Петербурге вовремя сорвали все замыслы хитроумцев! Нет, что ни говори, мирный стол международных конгрессов таит иногда и угрозу новой войны! Однако пора нам в Санкт-Петербург, Андрей Иванович. Чаю, после сего ласкового послания от Петра Алексеевича нас в Сенате большие награды ждут!

Остерман сразу оживился, ибо ни о чём он так никогда не мечтал, как о наградах. И здесь сей честолюбец не ошибся. Сенат новорождённой Российской империи встретил творцов Ништадтского мира как героев.

Секретарь Сената с торжеством зачитал им решение о царских наградах: Яков Вилимович Брюс был возведён в достоинство графа Российской империи, получил поместье в 500 дворов и денежную субсидию. А Андрея Ивановича Остермана возвели в бароны и дали ему чин тайного советника, в следующем, 1729 году, он стал уже действительным тайным советником и получил должность вице-канцлера Российской империи: начался его долгий дипломатический карьер.

– Доволен, Яков? – спросил Пётр своего учёного бомбардира как-то раз на тихих аллеях Петергофа.

– Конечно, государь! – честно ответил Брюс. – Да ведь и ты, думаю, тем миром доволен?!

– Само собой. И то сказать – через три этапа войны прошли, а своего достигли, вышли к морю. Как ты думаешь: не пора ли нам ныне Академию наук открывать?

– Почему бы и нет, государь! Сколько смышлёных молодых людей подросло! Вот у меня в Берг-коллегии, скажем, есть Василий Никитич Татищев: на поле баталии знатный бомбардир, а в душе – тихий историк. Всё грозится «Историю Российскую с древнейших времён» написать и во всех событиях российских толком разобраться.

Пётр рассмеялся:

– А ты хитрец, Яков! Наслышан, должно быть, от моих дворцовых, что я сам себе тоже дал зарок: написать историю Великой Свейской войны. По два часа с утра за письменным столом сижу. Честно тебе скажу: писать правдиво историю не легче, чем топором на Адмиралтейской верфи снасти рубить! – На прощанье Пётр добавил: – А, впрочем, Яков, ты скажи оному Татищеву, пусть в мою библиотеку заглянет. Я ему летопись Нестора покажу! Приобрёл сей дар как-то в зарубежных поездках. При написании древнейшей истории ещё как сгодится!

Прощались на крыльце царского Монплезира. Тихо шелестели осенние фонтаны, а по зеркальной глади Финского залива скользил при надутых парусах купеческий барк. Пётр снова вдруг рассмеялся:

– Ты глянь, Яков, купец-то поспешает в Санкт-Петербург под британским флагом. С твоей первой отчизны, Яков, посланник!

– Ну, что ж, государь! Я твоим послом недавно был, могу и снять шляпу перед посланцем. – Брюс снял треуголку.

И, как оказалось, снял её в последний раз перед своим государем. В январе следующего года Пётр Великий скончался. А при Екатерине I Брюс вышел в отставку и переехал жить в своё подмосковное имение Глинки. Туда он перевёз огромную библиотеку, многие раритеты и открыл там домашнюю обсерваторию.

Екатерина I, жалея об его отставке и помня победный рёв пушек Брюса под Полтавой и на Пруте, пожаловала Якову Вилимовичу при увольнении чин генерал-фельдмаршал а. Там, в Глинках, в 1735 году знаменитый петровский бомбардир и звездочёт и скончался на 65-м году от рождения, не оставив по себе потомства.

ПРИЛОЖЕНИЯ

БРЮСОВ КАЛЕНДАРЬ [1]1
  Из книги П. П. Пекарского «Наука и литература при Петре Великом». СПБ., 1862 г., т.1.


[Закрыть]

В России напечатан первый календарь на 1709 г. – 28 декабря 1708 года, гражданским шрифтом. В 1709 году вышел гравированный на меди, стенной календарь, известный под именем Брюсова. Такое название не совсем справедливо: в самом календаре положительно сказано, что он собран и издан тщанием библиотекаря Василия Киприянова; Брюс же надзирал только за изданием, что обозначалось не только на календаре, но и на всех изданиях, выходивших в московской гражданской типографии.

Известна репутация Брюса в России XVIII столетия, как чернокнижника и астролога: автор настоящего труда, живя в детстве в отдельной провинции, и там слыхал не мало рассказов о том. Так, напр., легенда сохранила, что «Брюс, умирая, вручил Петру склянку с живой и мёртвой водой (заметим, что в действительности Брюс умер через десять лет после кончины царя) с тем, что если он пожелает видеть его ожившим, то велел бы вспрыснуть его труп этою водою. Прошло потом несколько лет, и Пётр, вспомнив о завещанной Брюсом склянке, велел разрыть могилу его; к ужасу присутствующих оказалось, что покойник лежал в могиле, как живой, и у него даже отросли длинные волосы на голове и бороде и ногти на руках. Царь был так поражён этим, что велел скорее зарыть могилу, а склянку разбил». Подобная же легенда несколько короче сообщена о Брюсе в «Очерке морского кадетского корпуса». Где искать источник её? Кажется, в том обстоятельстве, что Пётр, познакомившись с известным Рюйшем, купил у него под величайшею тайною способ бальзамирования тел, которые сохранялись как бы живые. Брюс занимался астрономическими наблюдениями. Часто беседовал о том с царём, и вот суеверие сочинило чудесную повесть, сохранившуюся доныне.

Между тем в жизни Брюса не было ничего, чтобы могло хоть несколько заподозрить его в чернокнижестве: он был только просвещённее многих из своих знатных современников. К сожалению, он не был выше их в нравственном отношении: Брюс, как и другие, брал под чужим именем подряды в артиллерийском ведомстве, где был начальником; также бывал под судом за утайку казённых червонцев – одним словом, делал то, что можно делать без астрологии, магии и волшебства.

Брюс происходил из древней шотландской фамилии, покинувшей родину во времена Кромвеля. Отец Брюса был полковником в русской службе в конце XVII века и стоял лет двенадцать с полком в Пскове. Яков Даниель (или Яков Вилимович) родился в Москве в 1670 году. Где он учился – неизвестно, только в 17 уже лет числился в действительной службе. Профессор Байер говорит, что во время осады Азова, генерал-майор фон Менгден вымерил и описал пространство земель от Москвы к югу до берегов Малой Азии; по этой описи составлена тогда ещё артиллерийским капитаном, Яковом Брюсом карта, которая и отпечатана в Амстердаме, в типографии Тессинга.

В декабре 1697 года Брюс приехал в Голландию, где тогда был царь. Последний писал по этому случаю к кн. Ромодановскому: «Зверь, долго ли тебе людей жечь? И сюда раненые от вас приехали: перестань знаться с Ивашкой (Хмельницким, т.е. вином), быть от него роже драной)![2]2
  История Петра Великого г. Устрялова, III, 95. здесь не приведено следующего ответа кн. Ромодановского на выговор Петра: «В твоём же письме написано ко мне, будто я знаюсь с Ивашкой Хмельницким, и то, господин, не правда: некто к вам приехал прямой московской пьяный, да сказал в беспамятстве своём. Неколи мне с Ивашкою знаться – всегда в кровях омываемся (Ромодановский постоянно присутствовал при всех тогдашних пытках в Преображенском!) Ваше то дело на досуг стало знакомство держать с Ивашкою, а нам недосуг! А что Яков Брюс донёс будто от меня руку обжог, и то сделалось пьянством его, а не от меня»... (Дополн. Каб. Дела, папка №3, л: 1201).


[Закрыть]»

В 1698 г., Брюс был в Англии и, 15 сентября, писал царю из Лондона:

«Милостивый государь! Перед отъездом твоим государским был мне твой государский приказ, чтоб мне пробыть в Лондоне только до первых чисел сентября месяца, и я зело желал, чтоб к тому времени докончить своё учение, да воистинно не мог, хотя по всяк день над тем прилежно сидел. И, ещё Бог изволить, чаю сего месяца сентября в последних числах докончить и ехать отсель. А инструменты серебряные, такожде которые для своего употребления изволил сделать приказывал, привезу с собою...»

22 марта 1699 г., Брюс писал Петру уже из Москвы:

«Милостивый мой государь! Желаю тебе, милостивому государю, многолетное здравие и счастливое исправление намерения твоего. При сём доношу, когда изволишь потемнение солнца примечать, тогда изволь избрать избу, в которой бы можно окна все закрыть, чтоб свету в ней ничего было. Такожды надобна трубка зрительная, которую в яблоко деревянное вкрепить, а яблоко и с трубкою вставить надобно в затвор оконечной таким подобием, чтоб можно трубку на все стороны поворотить на ту стать, как у астролябиума яблочко медное поворачивается. Сие изготовивши, надобно чрез ту трубку зрительную округ солнечный на разных бумажках начертить, чтоб в разным времена величество потемнения ведомо было. Также и диаметр солнушной прочертить надобно, а диаметр для того начертить, когда изволишь начать примечать, тогда изволь нитку провесную пред бумажкою повесить, и надобно так унаравливатъ, чтоб всегда стень от той привесной нитки на диаметре солнечном была; наипаче всего, как трубку и привесную нитку приправить, изволишь в образце разсмотреть. За сим вручаю тебя, моего милостивейшаго государя, в сохранение божие, а я остаюсь твой всем сердцем покорный холоп Якушко Брюс».

29 июня 1699 г., уведомлял Петра о приезде французского инженера де Шампи, который «изразговоров его кажется человек учёный и искусный. Такожде послал я, надеяся, что будет угодно тебе, милостивейшему государю, вещь такую, которая зело надобна человеку, который в езде пребывает, как сыскать полус гогде (или елевацию поли) без всякого вычету и не ведая деклинации солнца и не имея инструментов, кроме циркула и линеала; а как сие сыскать, и тому я чертёж и описание сделал, како изволишь видеть на бумагах, которыя в сей грамотке положены, и зело мне печально будет, ежели недовольно внятно к вразумлению тебе, государю, написал. Возможно сим подобием не токмо полуденную черту и елевацию поли, или диклинацию солнца того дня, так же в котором часу та обсервация была, сыскать; да для того не написал, что гораздо много линей случится и трудно будет разбирать. Сверх сего, прошу всеуниженно об отдании вины моей пред тобою, милостивый государь, что не вручил тебе, государю, письмо, которое я у Колсона взял об науке твоей государской: воистинно, государь, забыл...»

6 июля 1699 г., Адам Вейде сообщал царю, что, «Яков Брюс статьи, которыя обещал, не успел сготовить; сказывает, что не чаял о выправлении русского языку столько делу быть. Только станет спешить, сколько возможно...» Через семь дней, сам Брюс Петру:

«Милостивейший государь! По твоему государскому писанию к Адаму Вейде, послал я к тебе, государю, краткое описание законов (или правил) шкоцких, английских и французских о наследниках (или первых сынах). Також, напоминая твой государев приказ в английской земле, послал к тебе, государю, описание чинам, которые были у английского короля у артиллерии на войне и во время миру, такожды ио их жалованьи подённом в войне и о годовом во время мировое».

В 1706 г., Пётр просил Брюса прислать ему «текель того инструмента, чрез который елевацию берут по нордшпарн и часы».

28 ноября того же года, Брюс к царю из м. Жолквы: «Всемилостивейший государь! Ваше величество изволите писать ко мне, чтоб учиня чертёж оному инструменту, о котором я доносил, им же возможно возвышение полюса и время в ночи сыскать, и прислать бы к вашему величеству. И я не токмо начертания, но и пространнаго описания не имею оному (понеже ныне никаких почитай книг при себе не имею). Того ради не могу при нынешнем случае ни явственным начертанием, ни ясным описанием вашему величеству услужить. Толькож, колико могу, о том памятно: состоит оный инструмент в трубке зрительной, длиною футов 16 или больши, имеющая в себе два стекла – одно обычайное, другое – близко в четверо больши обычайнаго, и не мню я, чтоб кто на Москве такое стекло, како надлежит, сделать мог. Сверх того, надобно два кольца, подобные английским солнечным часам, чтоб одно в другое вложить и поворотить возможно было, величеством с величайшее стекло. Надлежит оныя два кольца разделить – одно в месяцы и числы, а другое – на 24 часа, и утвердить в вышеписанной трубке в той точке, где лучи обоих стёкол сходятся. А как иную точку сыскивать, не возможно вкратце описать, ибо много иных окрестностей из науки зрительной описать надлежит. Також надобно ко оной трубке на градусы разделённый квадрант приделать. Однакож гораздо о сём мысля, вздумал я сделать для такова дела инструмент без трубки зрительной, которым також вышеписанныя дела (хотя не таково, как с трубкою, однакож с довольным тщательством), надеюся, что сыщутся. И начал я уже оный из дерева делать, только ж не могу онаго к совершенству привести, понеже не имели в долгом времени светлым ночи, чтоб возможно тот инструмент спробовать, а как к совершенству придёт, и я оный к вашему величеству немедленно пришлю. За сим остаюся вашего величества, моего всемилостивейшаго государя, покорнейшим и нижайшим рабом Яков Брюс».

Из Дубровны, в мае 1708 г:

«Всемилостивейший царь государь! Вашего величества тщанием вновь напечатанную ко мне посланную книжицу о комплиментах (о ней см. 2-ю ч. настоящего труда в гл. о типографиях, также под 1708 годом между гражданскими книгами) получил я с немалою радостью, не токмо ради того, что оная так преизрядно напечатана, что едва ль возможно латынским... (шрифтом?) оныя лучше напечатать, но и ради оныя надобности, понеже многим будет в пользу – за которую всеуниженно благодарствую. Что принадлежит первыя части Брауновой артиллерии, и я оную ещё всю выправити за проклятою подагрою, которою одержим был больше четырёх недель (не успел). А потом припала было горячка, от которой у меня так было повредились глаза, что долгое время не мог оных к многому читанью и писанью употребить. К тому оная (книга) такова неисправна, что принуждён чуть не каждую строку переписывать не толика... переводчика, который таковым делом был незаобычен, но сам творец тоё книги такой стилус в оной книге положил, что зело трудно его мнение разуметь и тому, кто оному делу и сам искусен, а наипаче в геометрическом вымерении и вычитании. И мню я, что ещё не будет оное дело довольно внятно тем, которые таким вычетом необычайны. Теперь у оной осталось до совершенного выправления дней на 5 дела, и по окончании тоё части, начну другую, от вашего величества вновь присланную, исправляти.»

«Вашему величеству всеуниженно доношу, что тому уже с два месяца прошло, как явился у меня Копиевич, который при мне живёт без всякого дела, потому что мне в нём никакая помощи нет, для тово-что языку немецкому неискусен, а зело б ему было кстати переводить книги польская летописным, також и геометрическую, которыя по приказу вашего величества я, купя, отдал, будучи в Варшаве, в посольскую канцелярию. Того ради, не лучше ли его отослать к Гавриле Ивановичу, понеже мне не надобен, о чём вашего величества повеления ожидать буду».

«На Москве будучи, изволили ваше величество мне приказывать, дабы в герб адмирала Опраксина, с ним поговоря, переправить астраханский герб [3]3
  Фёдор Матвеевич Апраксин избрал было гербом своим княжескую корону, а под ней восточная сабля, что было в астраханском гербе. По пожаловании его графом, родовой его герб уже исправлен так, как предполагал здесь Брюс. В линии же Апраксиных, не получивших графского достоинства, остался старый герб, только вместо княжеской изображена обыкновенная дворянская корона.


[Закрыть] . И я из его разговору мог дознаться, что ему токмо хощется, чтоб одну корону по старинному обычаю написать, а чтоб сабля под оной лежала по прежнему, и в том почитай не будет перемены. И, я ныне не токмо корону переменил, но и к прежней сабле другую на крест, в корону вложенну, прибавилъ, дабы те вещи в нём (гербе) были, токмо иным подобием и иное значили. И тот герб послал я к вашему величеству при сём письме».

«При сём же письме послал он, Копиевич, к вашему величеству книгу Брауновой артиллерии прибавкою ко оной всяких похатных (?) и недвижимых мельниц, також отчасти о разных камерах мортирных и о петардах...»

7 марта 1709 г., из Богодухова: «По приказу вашего величества, послал я при сём письме половину книги Брауновой выправленную, и, дабы Кугорнову не остановить во выправке, того ради оная токмо тем подячим, который её переписывал, поверивана. Токмо прошу не прогневаться, что оную не в переплёте посылаю, для того-что здесь переплётчиков не обретается. Также посланы тут же две книги, именуемые «Зерцало командантов». Что же принадлежит политической книжици, о которой ваше величество изволили писать, и оная ныне у г. Шафирова, у которого я её наперёд сего займывал. Имею я ведомость с Москвы, что хотели было прошлого года нисколько человек, ради наук, во иные край посылать и, запоздним их приездом к городу Архангельскому (как уже корабли отъехали ), поворочены оные паки к Москве; из которых одного посольского приказа подячаго Грамотина сын нарочито из немецкого языка на русский переводить, его же перевод я отчасти сам видел, и ежели бы ваше величество да изволили приказать онаго ко мне отдать, и я мню, чтоб мне некоторая помощь от него была...»

Из под Полтавы 22 июня 1709 г., следовательно за 5 дней до известнаго сражения: «Кугорнову книгу ещё я на страстной недели довершил и прочтена оная от того подячаго, который её писал, токмо за походом, который нам случился на первый день праздника, и до сего числа я не мог оную сам прочесть, и ежели получу час свободный, то немедленно оную, выправя, пришлю к вашему величеству...»

5 сентября из Слуцка: «К вашему величеству послал я при сём письме книгу Кугорновой фортификации, которую вновь прочёл и выправил где какия описи были, и мню, что внятна будет, разве не во многих местах не гораздо изъяснено и то может выразуметись, ежели двою или трою с прилежанием прочтётся. Ради Вухнеровой артиллерийской книги послал я нарочно к Москве, а как привезут оную и будет где стоянка, то начну и её выправливать» ...

Из деревни Соботиной, от курляндского рубежа в двух милях, 11 октября 1709 г.: «Вашего величества из Пустой Сольцы письмо сентября 16 получил я сего месяца 4 дня, в котором изволите приказывать, дабы наперёд исправлять трактатец о механике, и я вашему величеству доношу униженно, что намерен я оный трактатец вновь переводить (понеже он гораздо плох переведён), кой час на место придём, идеже стоянка будет. А в пути, за непрестанным маршем, зачинать было не возможно. А хотя в третий день и стоянка бывает, то от непрестанных жалоб и докук здешних поляков не можно за неё принятись...»

16 марта 1716 г., из Петербурга: «Вашему величеству при нынешнем случае к доношению важного не имею, токмо что было здесь на небе явление сего марта против 7 числа, которому описание посылаю вашему величеству при сем... По указу вашего величества писал я в Ниренберг о делании против средняго атласа 24 карт, и во что оныя станут и сколь скоро сделаются? И ныне на те письма получил отповедь, что он подлинно не знает, сколь скоро возможно сделать; а о цене мнит, что станут они без подписи ефимков слишком в тысящу, а с подписи меньше двух тысящ невозможно сделать. При том же советует, чтоб ради поспешности в том деле прислать к нему русского резчика, кто бы мог тамо литеры писать. А требует он токмо за пропитание его, и ещё ваше величество соизволите такова человека к нему послать, то пожалуйте прикажите отписать, где оного взять, и о деньгах на пропитание, и на проезд ему и что надлежит за те карты заплатить...»

Описание случившемуся явлению на небеси в ночи между 6 и 7 числа марта.

«6 числа с вечера, около девяти часов, без лунного сияния явилось светло за облаками, близ горизонта сущими, от норд-веста даже чуть не до самого норд-оста. И тако было то светлее, то темнее, переменяючись до последней четверти двенадцатого часу, о котором времени начали из тех светлых местъ пламена огненныя гораздо жидким цветом вверх от горизонта простиратись и показыватись везде по небу кругом по всем странам, токмо в зуйдене не подымались, ибо там облаков не было, но с иных сторон те пламена туды наносимы были. И сие чинилось с перерывкою то много, то мало, иногда будто и пресекутся, а потом паки прежняго гораздо множше таким видом, якобы тонкие и презрительные хлопья льну по небу движились, и тут, да инде, в пламена претворялись. И по зело скорому горению, на их же места паки иныя находили, частью подобно молнии блистанию, токмо ж не такою пруткостъю, ниже такою остротою или яростию цвета, с непрестанным дрожанием оных пламён (еже происходило, от обычайнаго трясения воздуха, иже от той светлости сквозь видим был, подобно яко является воздух тресящ в трубку зрительную и без оныя в летние жары близь земли); также гораздо подобно цветом и пременою мест зажигаемой или угасаемой водке в каком широком сосуде. И шёл при сём случае снег самой малый и мелкий, якобы песок, и была великая тишина в погоде без мороза. По получасе сего явления зело многими заострёнными полосами подымалось подобно якобы жидко расчёсаной лён кругом около всего горизонта, кроме зуйдена, идеже облак не было, похожи на множество верховых ракет, токмо ж без шума и не таковым явным огнём, но тихим и бледным цветом вверх даже до зенита (т. е. средина небес, иже каждый человек над собою имеет) взошли и, пламени подобно, совокупились, и тако то в ту страну, то в другую, молнии подобно, подвизаясь, и на несколько минут времени не много с убавкою паки таковыми ж лучами от горизонта подымалось и видимо было, яко бы весь воздух вверху в пламена претворился, а потом паки вдруг в самые тонкие облаки, яко же по великом дожде в жары бывают, по воздуху скоро движущие претворялись. Из которых блистание и пламена паки происходити начинали. При сём видении неотлучно трясение воздуха было. И хотя ветр, также и мороз мало потом стал быти, однако ж сия пламена не следовали, ибо гораздо высоки были, но по старому то туда, то сюды подвизались. Примечательно ж было, что звезды обычайнаго величеством больши являлись и казалось их множшай числом видети, нежели обычайно. Между сим явлением, около двенадцатого часа, однова вдруг произошла полоса например с фут шириною, от зуйд-веста от самого горизонта чрез всё небо даже до самого горизонта в норд-осте, состоящая из 5 или 6 узких полос и потом скоро пропала. И сия временным видения продолжались до второй четверти второго часа по полуночи. Потом по малу пресекаться стало и на верху не являлось, кроме что около горизонта на северной стране по прежнему за облаками светло было.

Всего дивняе мне казалось континуация сего пременнаго горения, ибо егда метеоры являются, то оные, по явлении, скоро сгорают и минуются.

Ежели простых людей к мнению приставати, то бы возможно многия изображения, яко же они представляют, соделати. Правду же сказати показалось мне и иным, при мне будучим, что у нас над главами вверху на небесах к зуйдену едино великое птичье крыло; по исходу же онаго, близко его и средины неба, яко бы птичья глава явилась. И по исчезанию ж оной явилось и иное крыло близко оной ко норду, прежняго гораздо явней. А иных фигур, також и литер, якоже иные здесь сказывают будто видели, я видети не мог.

А каким образом сие видение было, того начертить невозможно, понеже во всякую минуту, онаго перемена была».

15 апреля 1716 г.: «И сего апреля 2 числа, явление было дивным же видом, токмо гораздо прежняго меньше. Ещё ж какое явление было 9 числа, посылаю к вашему величеству при сём же чертёжек»...

За тем на небольшом лоскутке бумаги начерчена сверху вниз линия зигзами и подпись:

«1716 г. апреля 9 числа, в осьмом часу пополудни, явилась при Санктпитербурхе на небеса между норда и норд-веста таковая Фигура цветом молнейным и была видна более получаса. Сия фигура произошла из-за облака снизу вверх, почитай таковым же обычаем, как метеора 1704 года, которая при нарвской осаде была».

Далее из того же письма от 15 апреля: «Изволили ваше царское величество приказывать г. Макарову, чтоб майор Ушаков прислал ко мне, ради переписки на бело переводных книг, подячих, и я у него многажды оных требовал, но он по се время ни одного ни присылывал. И которым книги к приезду вашего величества переведутся переписывать на бело у меня некому, и о том ваше величество что соизволите? А в присланных двух французских книгах артиллерийских против прежних есть много прибавок, и уже от первых двух книг переведено было с четверть и то оставя приказал по последним переводить, для того что есть великая разница. И никоим образом поспешить не возможно, понеже есть в них такие термины французские в званиях, что и в лексиконах не изобретается, ниже французы, здесь сущие, знают; также и полковник Колон истолковать не может»...