Текст книги "Брюс: Дорогами Петра Великого"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Полтавская виктория

Пётр почти не спал после того, как 20 июня русские войска перешли на левый берег Ворсклы и начали сближаться с неприятелем. Хотя решение о генеральной баталии было принято на воинском совете ещё 16 июня, и сам царь горячо выступил за немедленное сражение, дабы спасти Полтаву и её героический гарнизон, у которого иссяк порох и другие воинские запасы. Но теперь, после перехода на другой берег Ворсклы и подступа к шведскому лагерю на четыре, когда баталия становилась неизбежной, Петра начали одолевать разные сомнения.

«А вдруг новая нарвская конфузия? Тогда за один час потеряем всё, чего достигли за девять лет войны. Ведь после Нарвы со шведами не было ни одной генеральной баталии. Правда, войска теперь совсем не похожи на нарвских беглецов, но всё же?!» – мучительно размышлял Пётр по ночам. Хорошо, днём наваливалось столько работы, что было не до тревожных мыслей.

Пётр в эти дни был главным фортификатором своей армии: под прямым надсмотром царя строили и предмостное укрепление у Петровки, и вагенбург у Семёновки, а теперь, когда спустились вниз по реке, сооружали мощный ретраншемент у деревушки Яковцы. Подступая к шведскому лагерю, русские всё время окапывались. И это было не только предосторожностью Петра на случай нежданной ретирады (умелое отступление всегда было в резерве его стратегии и тактики), но и желанием окопными работами выманить шведов из их лагеря.

– Глядя, как солдаты машут лопатами, король непременно порешит, что мы его испугались, и по своей всегдашней горячности первым бросится в атаку. На том мы его и поймаем, Данилыч... – объяснял Пётр свой замысел Меншикову, который, как всякий кавалерийский генерал, хотел не возиться с окопами, а идти прямо на сближение со шведом.

Ещё вчера, 24 июля, драгуны светлейшего лихо отогнали разъезды шведских рейтар, волохов и мазепинцев и прочно оседлали прогалину шириной в полторы версты меж Яковицким и Будищенским лесами. Теперь, кроме узкой лесной дороги прямо через Яковицкий лес, был открыт и широкий шлях на Полтаву. Шведский же лагерь под стенами крепости, как доносили передовые отряды драгун, был почти совсем не укреплён с тыла, и ворваться в него не составляло, по мнению Меншикова, большого труда.

– А о тридцати тысячах шведов, что стоят в том лагере, ты забыл? Кроме природных шведов, в том же лагере сидят восемь тысяч мазепинцев и запорожцев. У нас же всего четырнадцать тысяч конницы. Так что силы неравные!

– А ежели полтавский гарнизон Келина им в тыл ударит?

– У Келина, как он мне в последний раз писал, половина гарнизона побита или ранена. Так что в поле он и трёх-четырёх тысяч не выведет, да и те с ружьями без зарядов.

Донесение полтавского коменданта Келина было доставлено в русский лагерь в пустых пушечных ядрах. Обратно летели такие же ядра без запала, но набитые порохом. Благодаря этому изобретению Петра гарнизон Полтавы получил вовремя порох, чтобы отбить два последних ожесточённых неприятельских штурма. Ещё две тысячи шведов остались лежать на полтавских валах. Но силы гарнизона были подорваны, и в крепости, как сообщал Келин, осталась всего одна бочка пороха. Всё, казалось, говорило: прав Данилыч, надо немедля атаковать шведа, но Пётр выжидал. За девять лет войны он хорошо изучил натуру шведского короля и знал его всегдашнюю горячность.

«Нет, нет, обязательно сей ирой сорвётся и двинется в атаку первым. А здесь его и встретит наш вагенбург, а в нём добрая сотня пушек. Только вот одного этого, пожалуй, мало, чтобы отбить первую атаку закалённых шведских солдат. Надобно ещё что-то придумать!» – Пётр поворочался на узкой походной кровати. Затем понял, что не заснуть, встал, вышел из шатра, присел на полковой барабан, закурил трубочку. Ночь была жаркая, южная, с большими яркими звёздами. Вдруг по тёмному небу пролетел метеор, оставляя за собой серебристый хвост.

«Чья-то звезда сорвалась, чья-то судьба оборвалась! Но чья – моя или Карла?» – подумал Пётр. И здесь вдруг родилось самое простое (оттого, может, и гениальное) решение: «А что, ежели загородить прогалину меж Яковицим и Будищенским лесами земляными редутами? Шесть редутов поставить поперёк, а четыре вынести вперёд, перпендикулярно к основной линии. Они, как волнорез, и разрежут атаку шведское войска».

Охваченный радостным нетерпением, Пётр вернулся в шатёр, приказал дежурному денщику зажечь свечи на столе, расстелил карту и на ней обозначил редуты. «Ежели что не так, завтра на месте поправим. И устроим шведам добрую встречу!» – Довольный найденным наконец решением Пётр снова лёг в постель, свернулся по давней, ещё мальчишеской, привычке калачиком и крепко, безмятежно заснул.

* * *

В то самое время, когда Пётр куривал трубку на полковом барабане и наблюдал за падением метеорита, в шведском лагере возле Полтавы не спал и его главный соперник. Правда, причина, по которой не спал шведский король, была совсем иная, чем у Петра. Ещё 16 июня при объезде позиций к югу от Полтавы, где у русских на левом берегу Ворсклы стояли казаки Палия, Карл был ранен случайной пулей в ногу. Ранение было, в общем, пустяшное, король ещё покрасовался перед сопровождавшими его генералами и драбантами, и, вместо того чтобы сразу отправиться к врачу – вынуть пулю и сделать перевязку, объехал все позиции на Ворскле и только после того вернулся в лагерь. Сапог был полон крови, и, хотя доктор вынул пулю, рана загноилась. Карла попеременно бросало ныне то в жар, то в холод.

Ранение короля вызвало в шведской армии всеобщее уныние. Ведь за девять лет войны это была его первая рана, хотя всем было известно, что во всех баталиях с датчанами, саксонцами, поляками и русскими король был впереди всех и лез в самое пекло. В окружении короля погибли почти все его генерал-адъютанты, пришлось переменить уже две трети драбантов из королевского конвоя, но сам Карл был точно заговорённый от пуль, картечи и ядер.

– Не иначе как за нашего короля заступается скандинавский бог Один! – говорили офицеры и солдаты, вспоминая древние саги викингов. Король стал живым талисманом шведского войска. И вдруг талисман разбился. На поверку вышло, что «помазанник Бога на земле» такой же смертный, как и любой человек.

– Рана короля – недобрый знак! – открыто говорили меж собою не только солдаты, но и офицеры. Ропот был такой сильный, что, по совету фельдмаршала Рёншильда, короля, лежащего на носилках, вынесли в лагерь и показали солдатам. Но вид бледного, дрожащего от лихорадки на носилках Карла XII не мог, как прежде, вдохновить войска. Солдаты и офицеры перестали верить в везение и счастливую фортуну короля. Что касается генералов, то многие прямо говорили, что весь поход на Украину был чистым безумием.

– Единственный выход – немедленная ретирада за Днепр! – открыто заявил на последнем военном совете второй по званию, после фельдмаршала Рёншильда, генерал Левенгаупт. – Надобно бросить все пушки, обоз и ночью тайно сняться с лагеря, посадив пехоту на обозных коней. Тогда мы уйдём от русской погони и успеем переправиться через Днепр.

– У генерала Левенгаупта большой опыт в ретирадах, ведь таким вот путём он успел убежать от царя Петра из-под Лесной... – съехидничал Рёншильд.

– А что предлагаете вы, фельдмаршал? – Король на совете был явно расстроен, и не столько своей раной, сколько положением, в какое попала шведская армия.

Пробравшийся недавно из Львова королевский секретарь Клинкострём привёз самые дурные вести. Русский заднепровский корпус фон Гольца соединился с давним и упорным противником шведов, коронным гетманом Синявским, и под Бродами разгромил наголову войска короля Станислава Лещинского, которыми командовал Сапега.

– После той конфузии король Станислав и шведский генерал Крассау без боя оставили Львов и отошли к Варшаве, ваше величество! – Карл бросил на Клинкострёма свирепый взгляд, но тот и не подумал отвести глаза, поскольку говорил чистую правду.

Это известие было тяжёлым ударом для короля. Ведь он рассчитывал, что войска Станислава и шведский корпус Крассау составят ему у Полтавы не только добрый сикурс, но и привезут достаточно провианта и боеприпасов. Теперь с этой надеждой приходилось проститься. Потому король так внимательно слушал совет Левенгаупта о ретираде за Днепр.

Но здесь внезапно вмешался Гилленкрок:

– Ваше величество, я полностью согласен с генералом Левенгауптом, но, увы... – генерал-квартирмейстер развёл руками. – Я не хотел ране огорчать вас, сир, но переправа через Днепр просто невозможна. Отряды киевского коменданта Голицына разорили не только Запорожскую Сечь, но и Переволочну – там не осталось ни одного парома и ни одной лодки. Переправляться же через Днепр вплавь, держась за хвосты лошадей, как делают запорожцы, наши рейтары и тем более солдаты просто не умеют!

– Ох, уж этот Голицын!– вырвалось у Карла проклятие в адрес киевского генерал-губернатора князя Дмитрия Михайловича. – Вместе с Меншиковым опередил нас в Батурине, где сжёг все запасы, накопленные Мазепой к нашему приходу, послал войска спалить Сечь, а теперь, оказывается, разорил и переправу у Переволочны. Словом, загнал в угол. Что же ныне прикажете делать, господа? – Король оглядел лица своих смущённых генералов и советников.

И тут вперёд выступил Рёншильд. Фельдмаршала, казалось, годы не брали – столько в нём было воинственного задора и воодушевления.

– Ваше величество, разве у нас не та же армия, что наголову разгромила русских у Нарвы? – Фельдмаршал спрашивал короля, но смотрел на генералов.

Они прекрасно знали, что в 1700 году шведской армией практически командовал не юный король, которому потом приписали победу, а он, Рёншильд. И снова был у него счастливый случай возглавить армию – король ранен и не может командовать войсками с носилок. Потому фельдмаршал с таким воодушевлением и пел военные марши на совете.

– Вспомните, господа, когда в последний раз русские сталкивались с нашими главными силами? В прошлом году у Головчино. И чем кончилось то сражение? Разгромом дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца, а Шереметеву и Меншикову удалось спастись тогда только поспешной ретирадой. Так пойдёмте сейчас вперёд, сир, и разгромим за пару часов и царя, и Шереметева, и Меншикова. Ручаюсь, завтра мы уже будем пировать в их шатрах, – вспомните, ведь у нас те же войска, что неоднократно били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан. Ну, а пороху, хотя бы на одну баталию, хватит, не так ли, Гилленкрок?

Генерал-квартирмейстер согласно склонил голову: пороха, если не штурмовать боле Полтаву, на одну баталию и впрямь хватит.

– Согласен! – с видимым облегчением произнёс король. – Общее командование примете вы, Рёншильд, пехотой будет командовать Левенгаупт, конницей – генерал Крейц. Готовьтесь к крепкой баталии.

Но, хотя Карл и распорядился готовиться к генеральному сражению, тревога не покидала его. И мучился он бессонницей не столько из-за раны (физическую боль он переносил легко и даже не застонал, пока ему удаляли пулю), сколько из-за тревожного предчувствия. Король не хуже Гилленкрока знал, что войска измучены долгим походом, обескровлены штурмом Полтавы, не имеют в достатке ни провианта, ни амуниции, ни боеприпасов. Солдаты сами отливают пули из кусков железа, каждый третий мучим кровавым поносом, многие офицеры ходят в лаптях и опорках, – в лагере не хватает хлеба, а шведы не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом, которого сейчас в изобилии. И всё же эти солдаты пошли бы за ним по-прежнему в огонь и воду, будь он на коне впереди всех! Но проклятая рана нарушила все планы. А Рёншильд? На что способен этот старый осёл, кроме лобовой атаки? В сражении же с русскими нужны расчёт и хитрость. Иначе они ускользнут, как уже ускользнули раз под Гродно, другой раз – под Головчино. А при нынешнем положении обязательно нужна полная, а не частичная виктория. Правда, есть ещё один выход. Его нынешним вечером и предложили королю граф Пипер и этот негодник Клинкострём. Войдя в шатёр они напомнили о последних мирных предложениях царя Петра, сделанных через шведских врачей, ездивших в Воронеж за лекарствами для раненых.

Против всякого ожидания царь сам распорядился бесплатно передать шведам все нужные лекарства, а затем пригласил врачей к себе и передал через них мирные предложения. Пётр был готов вернуть шведам и Нарву, и Дерпт, и Мариенбург. Себе он хотел оставить только земли «отчич и дедич»: Ижорскую землю и Карельский перешеек.

– В конце концов, почему бы и не уступить царю невские болота? – напрямик сказал королю наглец Клинкострём. – Исторически это русские земли – Водская пятина Господина Великого Новгорода.

– А вы что на это скажете, Пипер? – Голос Карла задрожал от злости.

Но обычно воинственный канцлер на сей раз промямлил:

– Клинкострём прав, ваше величество! И потом, царь Пётр готов заплатить за Ингрию контрибуцию. Почему бы и не оставить им эти болота?

– Но ведь на этих болотах царь соорудил свою новую столицу – Санкт-Петербург! – Голос короля достиг наивысшего накала.

Пипер, как опытный царедворец, это уловил и промолчал, но Клинкострём по-прежнему, ломился напрямую:

– Что Петербург?! Думаю, для нашей большой торговли в том есть прямая выгода! У русских будет хотя бы один порт на Балтике, и мы прямо через море будем получать из России хлеб и меха. Если мы приложим к мирному договору хорошее деловое соглашение, то сможем взять в свои руки всю морскую торговлю в Петербурге. Ведь в Швеции без дела сейчас стоит восемьсот торговых судов, а у русских нет пока на Балтике ни одного купеческого судна. И также как мы стали главным торговым посредником в польской торговле через Данциг, так мы можем стать главным посредником и в русской торговле через Петербург! – Клинкострём оглядел лица Карла и графа Пипера: как секретарь, он верил в силу учёных доводов.

«Он слишком долго жил в Стокгольме и забыл норов нашего короля, мой бедный Клинкострём!» – Граф Пипер видел, как вытягивается и бледнеет лицо Карла.

– Земли «отчич и дедич», владения Господина Великого Новгорода?! Всё это чушь собачья, Клинкострём! – взорвался король. – Я знаю одно: эти земли завоевал мой великий предок – король Густав-Адольф! Слышали о таком? И я не отдам эти земли ни дьяволу, ни чёрту ни за какие деньги. Да и зачем мне деньги? Пипер вот знает, что в обозе болтаются 6 миллионов талеров, собранных с Саксонии. И ещё больше я возьму сейчас, когда после победы войду в Москву. Там, в Москве, я верну себе и Нарву, и Дерпт, и Нотебург, и Ингрию с этим Петербургом! Идите же, господа, и думайте о победе, а не о позорном мире! – Карл выгнал из своей палатки двух нежеланных миротворцев. Но выгнать легко, а вот как добиться победы? – Король даже застонал от всех этих переживаний. Тотчас у постели возник дежурный лейб-медик. Карл недовольно посмотрел на врача, хмуро буркнул: – Не в ране дело! – и приказал позвать знаменитого знатока саг Гутмана. До самого утра король слушал сагу о славном викинге Рольфе Гетрегсоне, который одолел Новгородского волшебника – Волхва – на острове Ретузари, после чего покорил и русскую, и датскую земли.

* * *

Утром 26 июня в царский шатёр без докладу вошли встревоженные Шереметев, Меншиков и Яков Брюс (все имели на это царское соизволение).

Пётр уже облился, по своему обыкновению, холодной водой. Денщик Васька ловко сбрил щетину с его лица, и государь чувствовал себя сильным, уверенным, помолодевшим. Все ночные страхи и сомнения улетучились после того, как принято было им решение о постройке редутов.

Ему сначала показалось, что и у его генералов родилась та же мысль, и он даже порадовался, но оказалось, что генералы прибыли совсем с другой новостью: ночью исчез унтер-офицер гвардейского Семёновского полка по фамилии Немчин. Хватились его на утренней перекличке, затем нашли двух солдат, которые видели, как шёл унтер вечером к Яковицкому лесу. Солдатам крикнул, что идёт подышать свежим воздухом.

– Не иначе как к шведу перебежал сей любитель свежего воздуха! – насмешливо сказал Меншиков.

Дело касалось пехоты, которой ведал Шереметев, и Александр Данилович стоял как бы в стороне.

Вызвали Михайлу Голицына как командира Семёновского полка, спросили:

– О многом ли ведает сей Немчин?

Князь Михайло, смущённый, что так опозорился его славный полк, признал, тем не менее, честно, что ведает Немчин немало.

Во-первых, унтер наверное знал, что государь решил дать генеральную баталию 29 июня, в день своего тезоименитства.

Во-вторых, Немчин слышал, конечно, как и все в гвардии, что на подходе к русским сильный сикурс – многотысячная калмыцкая орда.

В-третьих, перебежчик знал, что рядом с Семёновским полком стоит полк новобранцев, ещё не получивших мундирное платье и одетых в серые мужицкие сермяги.

Пётр внимательно выслушал Голицына и сказал быстро и решительно:

– Чаю, получив известие о подходе калмыков, швед атакует нас ежели не сегодня, то завтра и скорее всего ночью или на ранней заре, в расчёте на обычный ночной беспорядок.

– Поступит, как и под Головчино? – вырвалось у фельдмаршала.

– Так, Борис Петрович! Но, дабы не бежать в одних подштанниках, как бежала дивизия Репнина под Головчино, надобно держать с этого часу половину войска под ружьём. И, кроме того, мы господам шведам на подходе некий сюрприз уготовим. – Пётр показал на боевую карту, на коей был отражён его ночной замысел. – Шесть редутов поперёк лесной прогалины и четыре к ним в ряд волнорезом...

– И разобьётся та шведская волна у волнореза и редутов на отдельные ручейки!.. – сразу понял замысел Петра князь Михайло.

– Верно понял, камрад! – Пётр был так доволен сообразительностью младшего Голицына, что даже простил ему побег Немчина.

– Мин херц, даже у дюка Мальборо и славного принца Евгения Савойского не было никогда такой полевой фортификации! – разразился льстивыми похвалами и друг любезный Данилыч.

– Замысел великий, но успеем ли те редуты соорудить? – осторожничал, как всегда, Шереметев.

– Мы тотчас с Данилычем на ту прогалину отправимся и место для редутов сами выберем. Ты же, Борис Петрович, поспешай немедля: пришли тысяч пять солдат с лопатами, думаю, к вечеру те земляные работы и закончим! – распорядился Пётр. – А в сражении возглавишь общую команду. Ты, Сашка, встанешь со своими драгунами за редутами, ну, а ты, Яков, поставишь в реданы свои пушки.

– Государь, позволь, я в левофланговый редан поставлю тяжёлые орудия? – попросил Брюс.

Пётр согласился, а в душе обрадовался: не один он, оказывается, в русской армии размышлял о будущей баталии!

– А как же с сермяжным полком быть? – смущённо напомнил Голицын.

Пётр фыркнул:

– В сём деле самое умное – воинский маскерад. Распорядись, Борис Петрович, сермяжному полку поменяться платьем с новгородцами. Новгородский полк половину Европы прошёл: бился со шведом и в Польше, и в Силезии, и в Германии. Солдаты там все один к одному, как калёные ядра. Шведы наверняка попытаются сломить сермяг и прорвать там нашу линию, но вместо зелёных новобранцев нарвутся на ветеранов.

– Думают поцеловать молодку, а встретят усы! – рассмеялся светлейший. – Здорово ты придумал, государь!

Пётр и сам был доволен, что придумал сей маскерад. Но виду не показал – надобно было спешить учредить главные полевые редуты.

Система полевой фортификации, созданная Петром на поле Полтавской баталии, и впрямь была новинкой для европейской тактики. Даже после наполеоновских войн французский военный теоретик Роканкур писал о Полтаве: «Следует отметить в этом сражении новую тактическую и фортификационную комбинацию. Этим именно способом, до тех пор не употреблявшимся, хотя одинаково удобным для наступления и обороны, была уничтожена вся армия авантюриста Карла XII».

Роканкур знал, что говорил, потому как и Шевардинский редут, и багратионовы флеши, и батарея Раевского при Бородино, на которых была перемолота половина наполеоновской армии, прямо восходили к полтавским редутам. Ведь Кутузов, проходя курс фортификации в военно-инженерном корпусе, прямо обучался на опыте Петра Великого. А Пётр был не только прирождённым корабелом, но и передовым фортификатором. Опыт он приобрёл, не только сооружая новые крепости – Северодвинскую, Петропавловскую, Кронштадтскую, – но и беря крепости неприятельские: Азов, Нотебург, Ниеншанц, Дерпт, Нарву.

– Встанешь за сими редутами со всеми семнадцатью драгунскими полками, – наказывал Пётр Меншикову после того, как они объехали всю прогалину меж Яковицким и Будищенским лесами и учредили редуты.

– В редутах установим по батарее пушек, а гарнизоном в них посадим бригаду Айгустова. Чаю, вперёд швед пустит рейтар, и те попытаются прорваться меж укреплений. Здесь ты их и встретишь со своими драгунами. Токмо смотри, друг любезный, не зарывайся. А как пойдёт вперёд у шведов пехота, отходи к третьей линии, где и встанешь на флангах.

Так Пётр строил под Полтавой русскую оборону в глубину, намного предвосхищая в сём не только свой XVIII, но и XIX век. Давая баталию, он, конечно же, помнил нарвскую неудачу, где русская армия была выстроена в одну тоненькую линию длиной в семь вёрст. Помнил и опыт викторий при Доброй и Лесной, убедивших, что русское войско лучше бьётся в лесной местности, ведь русский мужик веками был приучен считать леса своими природными крепостями!

Сравнивая русскую и шведские армии, один из лучших полководцев Франции Мориц Саксонский, младший современник Петра I, писал в своей работе «Мои мечтания», вышедшей в Париже в 1732 году: «Шведы никогда не спрашивали, сколько русских, но только – где они стоят? Царь Пётр, величайший человек своего века, противодействовал с постоянством, равным величию его гения, неудачам этой войны и не переставал давать сражения, дабы дать боевую опытность своим войскам». Он знал, что «шведы пылки, хорошо дисциплинированны, хорошо обучены и искусны...» Сделать бесполезными эти преимущества Пётр I, по мнению Морица Саксонского, сумел, соорудив вдоль фронта пехоты несколько редутов с глубокими рвами, которые он снабдил пехотою и усилил палисадами. Чтобы атаковать эти редуты, «шведы должны были разорвать линию, понести потери, ослабеть и прийти в беспорядок, после чего их было можно атаковать».

Добавим от себя, что, сооружая свой знаменитый волнорез, Пётр действовал, хорошо изучив своего противника, и ведал не только о горячности Карла, но и о силе первого натиска шведов. Армия Карла XII состояла из ветеранов, безжалостных в рубке, отличалась такой выучкой и спайкой, что могла не растеряться и в ночном бою. Она действовала как хорошо заведённый механизм, и сорвать её атаку могла только такая нежданность, как новоявленные редуты. Напротив, в русской армии было много новобранцев, хотя Пётр старался приучить их к стойкости, давая частые баталии и штурмуя в Прибалтике крепость за крепостью. Лилась кровь, но солдаты ведали, что царь сам идёт в первых рядах, и знали его заботу о простом солдате. Всем было известно, к примеру, что царь прожил пару месяцев на солдатском рационе, после чего определил давать солдату каждый день буханку хлеба, два фунта мяса, две чарки водки и одну кружку пива. Кроме того, на месяц солдат получал два фунта соли, муку и полтора фунта круп, а на квартирах ему давался сервис: уксус, дрова, свечи, постели. Ежегодно выдавалось и денежное довольствие в шесть рублей. Ежели учесть, что на эти рубли можно было купить добрую лошадь, то солдат был далеко не самым обделённым в петровском обществе. По новому уставу офицеры должны были смотреть на своих солдат так, как родители смотрят на детей, с отцовской попечительностью заботиться о нуждах солдата.

Солдат же был обязан в учении быть смирным, от пороков удерживаться, в постое хозяев не обижать, «стоя в карауле, мушкета из рук не выпускать и на землю не класть, и в руки своему брату-солдату и иным посторонним не давать, хотя б генерал, или полковник, или начальник стали мушкет просить». Была и жестокая мера: «Кто с караула уйдёт перед неприятелем, тому смертная казнь». Но тому же наказанию подлежали и струсившие офицеры. Самым тяжким наказанием для солдат было то, что они, как и их офицеры, обязаны были служить всю жизнь. Но с возрастом солдат ждал гарнизонный полк, где они могли жениться и получать даже добавочное жалованье на жену.

Конечно, служба в армии в петровское время была особенно жестокой из-за Северной войны, затянувшейся на двадцать один год. В баталиях и походах солдаты гибли тысячами. Но гибли и офицеры. В офицерах была вечная нехватка, и оттого брали наёмных. Но уже к Полтаве, когда офицеров, выходцев из дворян, не хватало на добрую треть, Пётр всё чаще производил в офицеры и выходцев из солдат и сержантов. В своём регламенте о рангах он закрепил это правило, записав: «Воинским чинам, которые дослужатся до обер-офицерства не из дворян, то когда кто получит вышеописанный чин, оной суть дворянин, как и его дети, которые родятся в обер-офицерстве...» Выходцы из солдат, которые получали младшие офицерские чины, получали и личное дворянство и крепко стремились отличиться, чтобы стать старшими офицерами. Словом, про петровскую армию времён Северной войны можно было говорить то же, что говаривали потом про армию Наполеона: в сумке каждого солдата лежал ежели не маршальский жезл, то офицерский чин. Неудивительно, что младшие офицеры поддерживали все начинания Петра. И когда иногда пишут, что вот, де, царя в его делах поддерживали токмо «птенцы гнезда Петрова», то ошибаются. Царя поддерживала вся его молодая армия и флот!

Конечно же, создатель новой армии был и её наставником, но в то же время, он доверял своим молодым офицерам, прошедшим школу войны, и его признание, что «устава не надобно держаться, яко слепой – стены», опиралась на то доверие.

Перед Полтавой Пётр счёл нужным объехать полки, понимая, что простые солдаты и офицеры, в конечном счёте, всё и решат в баталии. Боевой дух войска – залог виктории! И Пётр с радостью убедился, что войска уже не боятся неприятеля, как боялись под первой Нарвой. Неслучайно, когда он, выступая перед офицерами, призвал твёрдо постоять за Отечество, от имени всей гвардии её командующий генерал-лейтенант Михайло Голицын ответил твёрдо: «Ваше царское величество изволил труд наш и верность, и храбрость добрых солдат видеть на Левенгауптской баталии, ныне войско то ж, и мы, рабы твои, те ж, и уповаем таков же иметь подвиг!»

В то время как Пётр строил редуты и вдохновлял офицеров и солдат, Карл принимал посланцев крымского хана.

– Мой хан, Девлет-Гирей, шлёт тебе пожелание скорой победы над московитами, о великий король! – Гололобый начальник ханской гвардии – косая сажень в плечах – низко склонился перед сидевшим в кресле королём и протянул ему подарок Девлет-Гирея: острую саблю с клинком из закалённой дамасской стали.

Окружение короля было самым живописным: по левую руку стояли фельдмаршал Рёншильд и генералы, по правую – Мазепа в парадном польском наряде и полупьяный с утра кошевой атаман запорожцев Костя Гордиенко в широченных турецких шароварах. За креслами же стояли канцлер Швеции граф Пипер и первый камергер короля Цедергельм.

Карл давно знал, что в Стамбуле его союзники-французы прилагают немалые усилия, дабы втянуть Османскую империю в войну с Россией. Посол Людовика XIV маркиз Дезальцер немало преуспел в этом начинании. Среди первых успехов маркиза были великие перемены, произошедшие в Крыму. На престол в Бахчисарае по велению султана Ахмеда недавно был посажен вместо своего брата воинственный Девлет-Гирей, сразу начавший готовить орду в поход на Москву. Весной были усилены турецкие гарнизоны в Бендерах, Очакове и Керчи, а за Дунаем в Румелию стало собираться в поход османское войско. Всё, казалось, говорило о скором выступлении против русских могущественной Османской империи и её вассалов.

– Где ты оставил хана? – спросил Карл нервным, срывающимся после бессонной ночи голосом.

– Моего повелителя я оставил у Перекопа, но думаю, что сейчас орда стоит уже в низовьях Днепра. Девлет-Гирей только ждёт фирмана султана с разрешением соединить нашу конницу с твоей славной армией, мой король. Скоро вместе будем громить московитов.

– А сколько войска у твоего хана? – осторожно спросил граф Пипер.

– Сколько песку на берегах Чёрного моря! – высокомерно ответил татарин. И добавил: – После твоей победы, о великий король, мой хан соединится с тобой даже и без султанского фирмана! И тогда, – тут ноздри у татарина хищно затрепетали, – мы вместе пойдём на Москву. Там нас ждёт богатый ясырь и добрая пожива! – Глаза ханского посланца налились кровью, словно он уже видел, как гонит на рынок рабов в Кафу молоденьких русских и украинских девушек и юношей, как горят украинские и русские города и сёла, сколько добра возьмут его конники в богатых монастырях и церквях. Уже сейчас, по дороге к Полтаве, ханский посланец не выдержал: по его приказу конвой разграбил несколько украинских хуторов.

«Какое же богатство поджидает в Москве!» – Татарин даже прищёлкнул языком от восхищения.– А ведь для того нужна самая малость: победа великого короля над московитами, здесь, под Полтавой. Тогда русский щит будет сломлен, и по Муравскому шляху на Москву помчится стотысячная орда».

– Крымцы – это шакалы, которые всегда идут за львом и подбирают остатки добычи. После твоей победы ты легко спустишь на Москву их орду. Чтобы пограбить, они не будут ждать фирмана султана, – услужливо разъяснил Мазепа после ухода ханского посланца вековые привычки крымских татар.

– Но ведь они разграбят по пути и твою Украину! – заметил король.

– От судьбы не уйдёшь! – Мазепа хладнокровно развёл руками. – Впрочем, думаю, татары на разорённой войной земле не задержатся. Впереди их ждёт богатая Москва!

Вслед за ханским посланцем на приём к королю пожаловал волошский полковник Сандул. Отряды легкоконных волохов Карл XII нанял ещё в Саксонии, переманив их за хорошие деньги из войска короля Августа. Правда, от волохов в баталиях было мало толку, зато они хороши были в преследовании неприятеля и в разведке. Некоторые из них, как, например полковник Сандул, были отправлены Карлом к сераскеру Бендер – коменданту мощной турецкой фортеции на Днестре.

Степными дорогами Сандул сумел обойти русские разъезды и выйти к Бендерам. Он доставил письмо короля к султану Ахмеду. Сераскер Юсуп-паша тотчас переслал письмо короля в Стамбул, и ответ оттуда не замедлился. Великий визирь сообщал, что султан Ахмед уже сел на коня и что в Румелии собирается великое войско, командовать которым назначен Исмаил-паша – давний и известный ненавистник России.