Текст книги "Брюс: Дорогами Петра Великого"

Автор книги: Станислав Десятсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Горн рухнул на землю.

Офицеры царского штаба быстро навели порядок на улицах. Из каземата освободили коменданта Нотебурга храбреца Шлиппенбаха и коменданта Ниеншанца полковника Полева.

Фельдмаршалу Огильви не пришлось принимать шпагу из рук генерала Горна. «Истукана», по приказу царя, самого посадили в каземат, где он держал своих узников.

Потери русских при штурме Нарвы оказались меньшими, чем при штурме Нотебурга: погибло всего 359 солдат и офицеров. В плен был взят весь многотысячный гарнизон.

Через неделю, на русских условиях, но без штурма, капитулировал Ивангород. Всему гарнизону разрешалось удалиться в Ревель и Выборг.

После падения Нарвы, злосчастной фортеции, напоминавшей царю о тягостном поражении в начале войны, Пётр коротко отписал адмиралтейцу Кикину: «Иного не могу писать, только что Нарву, которая 4 года нарывала, ныне, слава Богу, прорвало, о чём пространнее скажу сам».

На победном веселии царь был молчалив и задумчив.

– Что ж, Яков, мы бомбардиры, работники сей войны! – сказал он Брюсу.

– Я, государь, за десять дней канонады оглох на оба уха! – пожаловался Яков.

– Да и у меня в ушах гудит! – признался первый бомбардир. – Но куда деваться, такое наше дело! Вот что, Яков Вилимович, назначаю тебя отныне начальником всей нашей артиллерии!

– А Виниус? – опешил Брюс.

– Слаб стал человек! – горько нахмурился Пётр. – Прогнал я его за мздоимство с Почтового ведомства, а ныне и с Сибирского приказа. Данилыча надумал подкупить сибирским золотцем. Не может такой человек боле у власти быть! Принимай, Яков, Артиллерийский приказ в Москве! Война-то ещё вся впереди!

Пушкарский приказ

По возвращении из-под Нарвы в 1704 году Яков заехал в Санкт-Петербург к своему брату. Обер-коменданта Петропавловской фортеции он нашёл в великих хлопотах, Роман Брюс готовился к походу на Выборг.

– Возьмём Выборг – вторую подушку под голову Санкт-Петербурга подложим, братец. А то ведь, когда вы под Дерптом и Нарвой стояли, новый командир шведского корпуса, сменивший Кронгиорта, генерал Майдель, из-под Выборга прямо в Санкт-Петербург пожаловал. Стал со своими полками прямо супротив Петропавловки и требует: сдавай крепость, комендант! Ну, да я из твоих тяжёлых пушек, Яков, ему и ответствовал. И что ты думаешь, отступил швед к Выборгу, не решился брать штурмом мои земляные бастионы. Но пока Майдель в Выборге, неспокойно в Санкт-Петербурге, опасаемся его новой диверсии. Слава Богу, сейчас подошли полки Фёдора Матвеевича Апраксина, вот мы к походу на Выборг и готовимся! – Роман говорил горячо, напористо, по всему было видно: рад, что отбил Майделя.

– Боюсь, не выйдет, Роман, ни в этом, ни в следующем году похода на Выборг, – урезонил брата Яков.

– Но государь сам обещал – пойдём в поход! – стоял на своём обер-комендант.

– Пойти-то пойдём, но не на Выборг, а в Речь Посполитую, спасать союзничка, короля Августа. Я ещё под Нарвой был, когда прибыла туда пышная депутация от знатных панов польских, что держат его сторону. Пётр Алексеевич заключил союз уже не только с курфюрстом саксонским Августом, но со всей шляхетской республикой Речью Посполитой. И обещался прислать союзникам военную подмогу. Киевский генерал-губернатор князь Дмитрий Голицын уже привёл к Августу в Галицию вспомогательный корпус. Сейчас и князь Репнин двинул дивизию на Полоцк, а Борис Петрович Шереметев пойдёт на Витебск.

– И зачем мы влезаем в польскую кашу?! – недовольно пробурчал Роман.

– А куда деться, коли круль Август наш единственный союзник? – насмешливо взглянул Яков на брата. – Потеряем Августа, боюсь, пойдёт шведский король, яко Александр Македонский, на восток, на Москву, со всей своей главной армией. Вот и я, Роман, в Москву поспешаю, ковать новые пушки.

– Наслышан, Яков, наслышан, что ты ныне вместо Виниуса назначен главой Пушкарского приказа. Будешь надзирать за всей артиллерией! Одного не пойму, отчего тебе государь чин генерал-фельдцейхмейстера не пожаловал! – Брат тоже умел подкалывать.

– Государь объяснил мне, что чин сей присвоен был ещё в начале войны царевичу Имеретинскому, ну, а коль царевич под первой Нарвой в плен попал, то он не может лишать несчастного полонянника его чина и звания... – устало объяснил Яков. Устал он оттого, что многим уже пришлось объяснять сие царское чинопроизводство. Принимали сие по-разному. Шереметев пригорюнился и посочувствовал, фельдмаршал Огильви обнял, как шотландец шотландца, и сказал, что в любом случае армия без пушек не может и он, конечно же, зачислит главу Артиллерийского приказа в Главный штаб.

Лучше всего поступил старый приятель Александр Данилович Меншиков: он дружески хлопнул Брюса по плечу и гаркнул по-кавалерийски:

– Не унывай, Яков, ты чин генерал-фельдцейхмейстера ещё в новых баталиях заслужишь! Чаю, их у нас с тобой много ещё будет впереди! Ну, а в Пушкарском приказе подьячие на это и внимания не обратят. Эко дело, Виниус правил ими без всякого воинского чина! Для них, приказных-то, главное не чин и звание, а денежки! – Данилыч недаром был московский уроженец, хорошо знал местную чиновную братию.

Он не ошибся. Первое, с чем столкнулся Брюс в Пушкарском приказе, переименованным ещё Виниусом на европейский лад в Артиллерийский, были жалобы владельцев горных и железодельных заводов, пороховых мельниц и ружейных мастерских на лихоимство подьячих.

– Не токмо золотишко берут, но, главное, людишек мне на завод не дают, а ведь железо-то моё лучше шведского. Да вот почитай, господин генерал, даже в московских «Ведомостях» о том пишут! – Никита Демидов протянул Брюсу выпуск московских «Ведомостей».

Там сообщалось, что «В Верхотурском уезде из новосибирской железной руды много пушек налито и железа вельми много сделано. И такого мягкого и доброго железа из шведской земли не привозили для того, что у них такого нет. А на Москве с привозом пуд стал 12 алтын».

– И на пушках знак мой, «уральский соболь», отлит! – Демидов степенно погладил седую бороду и глянул на Брюса с вопросом: помнит ли генерал тот старый разговор в Туле?

Яков Вилимович помнил и широко улыбнулся хозяину Невьянского завода.

– Добрые у тебя пушки, Демидыч, сам их под Нарвой опробовал и «соболя» твоего видели и государь, и я!

Знал он уже, что Невьянский завод прислал к новой кампании 26 пушек и 4 мортиры, а к ним 7400 бомб и 27 400 ручных гранат. И железо демидовское было доброе. Что же, никуда не деться, придётся дать Демидову людишек, приписать к заводу новые деревеньки.

Вечером, за столом своего дома на Сухаревке, Брюс не без удовольствия потчевал удачливого горнозаводчика.

– Сибирь, вот куда надобно заглянуть хозяйскому глазу, Яков Вилимович! – гудел Демидыч.

– Да ведь Строгановы и казачки уже заглядывали.

– Э, они всё по вершкам, а ежели копнуть – там и медь, и олово, и свинец, и золотишко!

– Тебя бы в Сибирь губернатором посадить, Никита Демидович, ты, глядишь бы, всю Сибирь поднял! – Брюсу было приятно сидеть рядом с этим пышущим энергией мастером.

– Я бы поднял! – подхватил мысль Брюса заводчик. – Да ведь вместо дьяка Виниуса посадили править Сибирским приказом князя Гагарина: старик воровал по-малому, а сей по-княжески развернётся! Ну, да ладно, пока война, я ковать доброе железо буду!

Провожая дорогого гостя с крыльца, Брюс вдруг подумал: благодаря таким вот Демидовым войну со шведом выиграют! На другое утро он подсчитал, что на Урале уже работают 10 новых доменных заводов. Только на Каменском заводе отлито 384 трёхфунтовых, 52 восьмифунтовых и 29 двенадцатифунтовых пушек, 22 мортиры и 28 гаубиц. Продолжали работать 5 олонецких заводов, заводы в Устюжне и Липецке. Андрей Стейльс поставил на Клязьме в сорока верстах от Москвы новый пороховой завод, который дал девять тысяч пудов пороха.

– Словом, пушек и пороха в армии с избытком, государь, можно даже учредить в Москве резервный артиллерийский парк, а всю артиллерию разделить на полковую – из лёгких орудий, полевую – среднего калибра и тяжёлую осадную! – доложил по весне Брюс Петру I, только что прискакавшему из Воронежа.

– Что ж, хорошо, что хоть в сём деле преуспели! Ну, а ты, Яков, коли все пушки подсчитал и точные калибры установил, готовься испытать артиллерию в поле – едем в Полоцк, где и соберём консилиум о новой летней кампании.

С Петром служить – за Петром скакать! Яков Брюс помчался в Полоцк.

Перед отъездом вечером Брюс поднялся на Сухареву башню. Здесь, где во времена Лефорта собиралось когда-то шумное нептуново братство и звучали горячие речи Данилыча, Лефорта, самого Петра Алексеевича, был установлен теперь профессором Фарварсоном звёздный телескоп, подаренный знаменитым Исааком Ньютоном. В Навигацкой школе, которая теперь занимала Сухаревку, телескоп тот так и звали ньютоновым. Фарварсон, по сути, устроил в башне первую московскую обсерваторию и следить за движением звёзд приглашал обычно своих лучших учеников.

– Ну, что тебе говорят звёзды, Андрей Андреевич? – весело приветствовал Брюс профессора.

Фарварсон оторвался от телескопа и усмехнулся:

– Дороги, Яков Вилимович, незнаемые пути и дороги!.. Что ещё можно предсказывать при таком неугомонном государе, как Пётр Алексеевич? Мне иногда кажется, что он не царь из благолепного Кремля, а какой-то сорвавшийся с якоря капитан, который скачет по всей Восточной Европе!

– И не токмо сам скачет, но и других к тому понуждает! – добавил Брюс. – Вот меня он сейчас берёт с собой в Полоцк, а тебя, уважаемый профессор, вместе с лучшими навигаторами просит проехать в июне по сухому пути из Москвы в Петербург и снять топографическую карту по всему этому пути.

– Для чего сие? – удивился англичанин.

– А, думаю, для того, что на берегах Невы государь задумал основать вторую столицу и дорога Москва – Петербург станет наиважнейшей для России! – пояснил Брюс.

– Да это же фантазии. Король Карл ещё в гости пожаловать может – и не только в Петербург, но и сюда, в Москву?!

– Согласен, профессор, у государя фантазий много! Но когда ты смотришь в Ньютонов телескоп и следишь за звёздами – у тебя разве не играют фантазии?

Фарварсон улыбнулся понимающе:

– Оно и впрямь – Россия как звёздное небо! Желаю тебе, Яков, звёздного пути, а государю передай: карту из Москвы в Петербург я ему уже к осени представлю!

Посольство сэра Чарльза Уитворта в Москву

В начале Северной войны морские державы Англия и Голландия помогли шведскому королю Карлу XII перебросить свои войска через пролив Зунд к стенам Копенгагена, после чего датский король Фредерик был вынужден выйти из Северного союза и заключить со Швецией в августе 1700 года Травентальский мирный договор. Посылка англо-голландской эскадры на помощь шведам в 1700 году была связана с далеко идущими планами английского короля Вильгельма III: иметь Швецию как своего союзника в назревавшей войне с Францией из-за испанского наследства. Однако расчёты Вильгельма III оказались пустой фантазией, шведский король в 1701 году вторгся в Речь Посполитую и предпринял долгую погоню за польским королём Августом II, коего почитал своим главным противником. И потому, когда в 1702 году на Западе разразилась война за испанское наследство между Англией, Голландией и Габсбургами с одной стороны, и Францией Людовика XIV с другой, Карл XII не выполнил своего договора с Англией и не вмешался, слишком занятый войной с Августом II и Петром I. Единственное, о чём он просил Лондон, это предоставить ему новые кредиты. Однако английская королева Анна, вступившая на престол в марте 1702 года после внезапной кончины Вильгельма III, и не подумала предоставлять шведам кредиты до тех пор, пока они не заключат мир на Востоке и не повернут свою армию на Запад. С этой целью в Стокгольм был отправлен специальный посол Робинсон, но его миссия закончилась провалом – Карл XII по-прежнему гонялся за Августом II по просторам Речи Посполитой. Тогда новый статс-секретарь королевы Роберт Харли решил откликнуться на призыв из далёкой Москвы о посредничестве между Россией и Швецией, и в конце 1704 года из Лондона в Москву был отправлен чрезвычайный посланник сэр Чарльз Уитворт.

Тридцатилетний дворянин из графства Стаффордшир был, казалось, молод для роли чрезвычайного посла. Но Харли знал, что он получил прекрасное образование в Вестминстерской школе и в колледже Святой Троицы в Оксфорде, где его обучением руководил такой профессиональный дипломат (и известный поэт), как Джордж Степни. После окончания Оксфорда Уитворт избирал дипломатическую карьеру: два года отслужил английским представителем на германском имперском сейме в Регансбурге, а затем был советником при английском посольстве в Вене.

Перед отъездом в Москву Чарльз Уитворт получил официальное поручение от статс-секретаря Роберта Харли: о развитии англо-русской торговли, стремлении снизить таможенные пошлины на английские товары, ввозимые через Архангельск, обещанием взамен английского посредничества в Северной войне. Также он был принят королевой Анной, от которой получил инструкцию, дабы «с возможно меньшей оглаской добыть сведения о планах и намерениях русского двора, узнать, какие сношения поддерживаются царём с другими великими державами, каковы его финансы, его военные силы и вообще всё, способное заинтересовать нас или иметь влияние на наши дела...»

Таким образом, молодой британский посланник отправился в Москву с самыми широкими полномочиями и инструкциями, как явными, так и тайными. Поскольку посольство отправилось в конце года, когда морской путь через Архангельск был уже покрыт льдом, добираться в Москву пришлось сушей – через Речь Посполитую, охваченную пламенем междоусобной войны между станиславчиками (сторонниками короля Станислава Лещинского) и сторонниками прежнего короля Августа II Саксонского.

Конечно, посольство могло быть перехвачено шведами, стоявшими в Варшаве, и Чарльз Уитворт неслучайно выбрал путь через Великое княжество Литовское, где сильны были сторонники короля Августа II и куда уже вступали первые русские полки. Первый русский полк Уитворт увидел входящим в столицу Литвы город Вильно, и полк этот произвёл на молодого дипломата отличное впечатление. Что, впрочем, неудивительно, так как это был второй полк русской гвардии – Семёновский.

Уитворт сообщил в Лондон: «Полк, который при мне вступал в город два дня назад, прошёл в отличном порядке: офицеры все были в немецком платье, а рядовые хорошо вооружены мушкетами, шпагами и штыками, но одеты в платье русского покроя из какой-то холщовой материи».

И хотя московская «холстинка» и «не показалась» британскому дипломату, но солдаты были здоровые, сильные, маршировали в ногу, барабаны били исправно. Уитворт в заключении отчёта даже предсказывал грядущие победы русского оружия: «Имей русские солдаты навык к войне, будь во главе их хорошие офицеры, они явились бы неприятелям гораздо более опасными, чем полагают соседи».

Здесь же, в Вильно, Уитворт представился командиру семёновцев, молодому князю Михайлу Голицыну, а тот спешно сообщил уже в Москву о следующем в Первопрестольную английском посольстве.

И для Петра I, и для его канцлера Головина прибытие нового посольства было добрым знаком: значит, в дипломатической Европе стали забывать уже о конфузии под Нарвой и считаются с первыми победами русских над шведами – под Нотебургом и Ниеншанцем, Дерптом и второй Нарвой, Эрестфером и Гуммельсгофом, – коль английская королева первой решила отправить в Москву постоянных послов.

Посему посольству, прибывшему в Москву 28 февраля 1705 года, царь и его канцлер организовали самую достойную встречу. Как сообщил потом в Лондон Уитворт, навстречу был отправлен стольник царя с одиннадцатью каретами, запряжённая каждая шестериком лошадей. Почётный кортеж также встречали на добрых конях десятки английских купцов, бывших тогда в Москве, послу передали царское приветствие и переводчик стольника, и сам стольник. Далее последовали в столицу в следующем порядке: впереди 180 драгун почётной охраны с саблями наголо, 7 пустых карет, принадлежащих главным русским вельможам, четыре царские кареты, в одной из которых заняли места посол с стольником и переводчиком. Карету окружала почётная охрана гвардейцев. За посольскими каретами следовал кортеж купцов англичан и посольские санки для перевоза багажа. В таком порядке кортеж прошёл через всю Москву до Немецкой слободы, где остановился у дворца покойного Лефорта. Теперь сей дворец был отведён Петром I под Английское посольство. При входе во дворец послу вручили царские дары из мехов, вина и бочек мёду. Дворец постоянно охраняла стража из 34 гвардейцев.

Поздравить посла с прибытием явились вечером и сам Пётр и его канцлер Фёдор Алексеевич Головин, следом потянулись многие русские сановники и высшие генералы. Среди последних Уитворт, к своей радости, увидел и шотландцев на русской службе фельдмаршала Георга Бенедикта Огильви и генерала Якова Вилимовича Брюса.

Как раз весной 1705 года начиналась новая военная реформа русской армии, проводимая Огильви: вводилась система постоянных рекрутских наборов, создавался главный штаб. Конечно, от Огильви Уитворт и был осведомлён о ходе этой реформы, уже в марте 1705 года он смог послать в Лондон сведения о каждом роде войск царской армии, их вооружении и материальной базе.

«Пехота вообще обучена очень хорошо! — сообщал дипломат 14 марта 1705 года. – Солдаты обнаруживают рвение с тех пор, как выяснили лежащие на них обязанности, но хорошо вооружены и хорошо одеты только три полка – два гвардейских (Преображенский и Семёновский) и Ингерманландский; остальные довольно посредственно снабжены амуницией и огнестрельным оружием».

Но поскольку рекрутская реформа весной 1705 года только началась, Уитворт заключил: «Вообще, на всю царскую армию можно смотреть пока не иначе, как на собрание рекрут, потому что большинство полков сформировано не более двух лет назад. Большой недостаток чувствуется в офицерах, особенно в генералах... Вместо пики решено употреблять деревянные рогули, которыми будут снабжены все баталионы».

Если пехоту Уитворт считал за растущий род русского войска, то отношение к кавалерии Меншикова у английского посла было самое пренебрежительное. Здесь, конечно, сказалось и неприязненное отношение к царскому любимцу со стороны Огильви, у которого уже тогда намечалось обострение отношений с Меншиковым.

«Я имел уже честь сообщить вам, — писал Уитворт Харли, – что здесь нельзя добыть рослых и сильных лошадей, потому в царской армии собственно кавалерии нет, зато государь в последнее время сформировал 16 драгунских полков, преимущественно из дворян и землевладельцев, которые обязаны отправлять службу как простые солдаты, но на собственный счёт. Они ездят на лёгких татарских лошадях и выдержали несколько удачных стычек со шведскими отрядами в Лифляндии, но сомнительно, чтобы в правильном бою они могли устоять против шведских кирасир, которые имеют значительное преимущество перед ними, так как снабжены и лучшими лошадьми, и лучшим оружием».

Русских казаков Уитворт сравнивал с имперскими гусарами, отмечал их неважное вооружение (ржавые ружья, старые луки и тупые стрелы) и считал непригодными для «правильных военных действий».

Вообще, насчёт огнестрельного оружия русских войск Уитворт был пока невысокого мнения,и доносил в Лондон: «Русские начали также выделывать мушкеты и пистолеты, пригласив несколько оружейников из Берга (в Германии), из владений курфюрста пфальцского; эти мастера изготовили оружие для многих полков, но виденные мною образчики их работы очень неудовлетворительны. Со временем, впрочем, оружейное дело здесь, вероятно, усовершенствуется». Перед этим донесением, очевидно, имела место беседа Уитворта с Брюсом о тульских оружейниках. Яков Вилимович дал Уитворту ясное представление и о том виде войск, которым сам руководил, – артиллерии.

Оценки русской артиллерии в донесениях Уитворта всюду были самые высокие. «Артиллерия, — сообщал он в Лондон, – очень хорошо обеспечена; большие пушки, как правило, бронзовые, обычно от 3 до 36 фунтов, отлитые после начала нынешней войны либо из старых орудий, или из колоколов, которые каждая церковь и каждый монастырь обязаны были поставлять на литейный двор. В одной только Москве имеется около 1000 орудий от 1 до 60-фунтовых; арсеналы Пскова, Смоленска и Киева заполнены соразмерно. Помимо полевой артиллерии, каждый батальон имеет две длинных 3-фунтовых пушки».

Ссылаясь на Огильви, Уитворт отмечал высокую выучку русских пушкарей. «По словам Огильви, русские обращаются с пушками и мортирами с таким умением, какого он не встречал ни у одного народа. Недавно отлито сто новых медных орудий разных калибров, большая часть которых с мортирами и большими запасами снарядов и пороха отправлена в Смоленск. Здесь открыты многие залежи прекрасной железной руды; селитры с Кавказа получается более чем нужно».

Среди главных недостатков русской армии Уитворт уже в 1705 году указал на противоречия в высшем командовании, особенно «несогласие между Меншиковым и Огильви, Меншиковым и Шереметевым».

«Сам царь Пётр в армии состоит только капитаном бомбардирской роты и несёт все обязанности низшего звена, подавая пример высшему дворянству и воодушевляя простых солдат», — сообщал Уитворт. «Но тьмы московитян, обыкновенно наполняющие лондонские газеты, сразу исчезают при ближайшем наблюдении, и хотя царь мог бы выставить в поле целые толпы, но он, надо полагать, не в силах содержать большего количества регулярных войск, чем теперь (100 тысяч с гарнизонами)».

В том же 1705 году Пётр I позволил наблюдать Уитворту русскую армию в действии, пригласив английского посла отправиться вместе с ним к русским полкам в Курляндии.