Текст книги "Полтава"

Автор книги: Станислав Венгловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

9

За Днепром, на Белоцерковщине, отцветали сады. Казаки не заботились о фураже. Травы – в пояс. От полкового города Белой Церкви дорога змеем ползла вдоль реки Рось. Зимою Рось под снегом неприметна, весной же её распирает от чёрной мутной воды. А теперь она спокойно переливается в зелёных берегах, осыпанных красноватыми камнями, лежит громадным прозрачным зеркалом, куда, кажется, стремятся заглянуть даже каменные бабы на высоких островерхих могилах. Вот только мешают заросли кудрявой лозы, плакучих верб и красноватой ольхи.

За очередной казацкой заставой – везде по три казака да по четыре коня – показались цепочки мужиков. Они то нагибались, то разгибались. Фигуры вроде бы знакомы, да только все в рубахах из серого самодельного полотна. Кто такие? Люди закричали, увидев всадника, замахали руками и косами. Денис приблизился – казаки! Под Вербами синеет от брошенных жупанов. Возглавляют косарей Мантачечка и Зусь, молодые и завзятые, на безделье – гуляки и озорники.

   – Денис! Где пропадал, бес?

   – Бог в помощь, братове! Гречкосеями заделались? Рассказывайте!

Много положено покосов, пересыпанных красными цветами. А в тени – воз. На грядки его склонен бочонок с холодной водой. Рядом – огонёк, возле него молодица в чистом белом платке. Поёт, стряпая, об орле, а он в самом деле висит над нею. Под тёплым небом – вжиканье кос и Жаворонкова песня...

Товариство повесило носы, усаживаясь по-татарски на обе ноги. Пальцы рук пробовали острые лезвия.

   – Да... Дома хозяйство без надзора... Неудачный поход...

Рассказали, что ляхами, вернее, гетманом Сенявским прислана бумага: можешь не приходить, пан гетман... За хороший магарыч казацтво косит мужикам травы. Старшины не запрещают, пусть молодые не дуреют от безделья...

   – Значит, на шведа? – Словно молоденький хлопец, Денис кувыркнулся в скошенной траве, для предосторожности придавив саблю к животу.

Казаки утирали лезвия пучками травы, большей частью красными цветами, что так и липнут к рукам. Какая-то неопределённость в старшинских разговорах о ясновельможном гетмане. Сказал Мантачечка, Зусь поддержал. Дружки остерегались говорить открыто. Но Денис всё выведает... Вскоре такого наслушался – грец тебе! Стоит ли давать гетману суплику? Да... Замелет Гусак ногами... И полковника Галагана нет, в своём поместье он. Вишь, поместье! А ведь за деньги служит. И он теперь пан...

Целый день болтался Денис. Показался сотнику на глаза – тот махнул рукою. Делай что хочешь. Сам же не пойдёшь к полковнику Апостолу. А он не зовёт. Подрал глотку в корчме Денис и побил ноги в танце. Перемигнулся с одной молодицей. Она ночью не запрет своих дверей. Но летний день долог... К вечеру усталый казак заплутал. Серко стала хватать губами за сапоги. Мол, слезай. Проспись... И вот на окраине хутора, на выгоне, увидел привидение. Синий жупан перед высоким возом, чёрная мазница в руках. Руки – в дёгте. А Серко пошёл к привидению бодро.

   – Пропади, чертяка! Издеваешься над казаком? Но... на брата похож. Сейчас перекрещу... Неужели это ты, Петрусь?

Серко радостно заржал. Мать в Чернодубе вздыхала: младшенький – на Сечи. А он за полгода превратился в усатого вояку. Правда, тонок, как незасватанная девка, но руки сильные, удержат саблю. Денис первым делом глядел на человеческие руки.

   – Денис! – узнал его Петрусь.

Мазница – в траву. Отброшено колесо с белыми, недавно тёсанными спицами, не в полную силу брошено на деревянную ось чёрным, разящим в ноздри дёгтем.

   – Постой! Дай рассмотреть тебя, брат! Петрусь...

   – Я не один здесь. Степан!

Маленький рукастый Степан треножил фыркающих коней. Подбежал, руки чистые, бросил их Денису на шею.

   – Ой, как хорошо, что тебя встретили!

Денис примостил хлопцев под возом.

   – Почему, – начал расспрашивать, – вы в сердюцких жупанах? Почему в обозе? Возницы?

Хлопцы умолкали с приближением сердюков. Их силой заставили влезть в сердюцкие жупаны. Есаулы здесь такие злые...

   – Годилось бы выпить, хлопцы. Нищие обмениваются костылями, так и то ставится магарыч, а здесь – братья встретились!

Однако пришлось отправляться на высокий берег Роси. На небольшой поляне наговорились всласть.

   – Надо удирать на Сечь! – настаивал Степан. – Да сердюки начеку днём и ночью. Вчерашние воры, базарные хапуги...

   – Краски снятся, – пристально глядел в глаза Петрусь. – Говорят, на Сечи есть церковь. Знаю, не время, но краски манят...

Степан кивал головою: удерём! Дедуньо рассказывал о Сечи...

Денис присматривался, раздумывал. Наконец посоветовал не столько обоим, сколько брату, а может, себе самому:

   – Не торопитесь. Может, – при этих словах все оглянулись, хоть на поляну не долетали никакие голоса, – нового гетмана получим... Говорят, новый хозяин нужен. Этот уже при смерти. Если ещё своей смертью умрёт.

Молодые сердюки слушали с опаской и недоверием, посматривали, не бросился ли искать их обозный есаул, от которого не спрятаться.

Петрусь упрямо выставлял шею:

   – Нет, брат. Гетман не виновен. Он ничего не знает. Мы видели его. Издали.

Ежегодно Мазепа готовил к царским именинам пышное поздравление и дорогие подарки – известно всему войску. Но в этом году едва отослал пристойное посольство, как пришло царское повеление: вести казацкий регимент к Киеву, где и дожидаться указов.

Казакам – радость и тревога. Радость, поскольку не придётся бедствовать в чужой земле, оставив свои дома на произвол судьбы. А тревога – сюда, наверное, сунутся ляхи-станиславчики, которые одолевают Сенявского... Правда, знахари уже рассказывали, когда и как придёт враг, но каждый раз получалось, что шведы и не выходили из ляшских земель, станиславчики – тоже. Может, и на этот раз Бог отведёт беду?

Мыли в речках коней, обскрёбывали им стрекалами блестящие, выгулянные на травах бока. Кузнецам с обожжёнными руками и тёмными лицами тоже хватало работы. Крикливые есаулы следили за сборами. Медлительные и уверенные в себе пушкари отбросили кожухи и до сияния чистили речным песком стволы пушек. Обозные возницы дёгтем шмаровали вымоченные в воде колёса. Кашевары перевевали пшено да осматривали тёмные бодни с пропитанными солью кусками жёлтого сала...

Наконец всё готово. Под Борщаговку, на берега Роси, стягиваются обозы, чтобы двинуться на Белую Церковь, где в замке сам гетман. Много и селюков собралось ехать, жебраков, торговцев. От Белой Церкви до Киева добросишь шапку... Но вот прискакала к войску жучка царских гонцов с важной, знать, новостью. Кони – в мыле. Один упал, не поднялся, а конь хороший. Прибывший есаул приставил к вздыбленному конскому уху мушкет и отвернулся. Грохнул выстрел. Есаул смахнул слезу и побежал. И будто из-за этого грохота зашевелилось в гетманской канцелярии старшинство...

Ещё несколько часов спустя вдоль Роси змеёю поползла новость: в Киев привезены Кочубей и Искра! Зачем? Казнь?

Гетман приказал остановиться. По дороге на Киев бросился от Белой Церкви с сотней компанейцев генеральный бунчужный Максимович. А казацкое войско вокруг полкового города, по широким степям, по лесам, по речным долинам, да ещё возле него торговцы, селяне, жебраки! – все замерли в ожидании: неужели гетман не умолил царя? А какие слухи ходили о новой высшей власти... Удивительно...

Через несколько дней на холме возле Борщаговки появился высокий белый помост. Горячее солнце вмиг растопило на досках тёмную живицу, и она потекла, скапывая тягучими каплями. По-над Росью, по пыльным дорогам, собирались люди. Первые прибывшие облепляли ближние к помосту места, опоздавшие таборились подальше. Сердюки и компанейцы подгоняли нагайками. Вскоре люди заполнили ближайшие холмы. Мальчишки взбирались на деревья. На копнах свежескошенного сена сидели и немолодые. Всё это делать разрешалось. Сердюки даже хватали мальчишек за полотняные рубашечки и, как щенят, подбрасывали вверх – пусть цепляются за ветви. Таков приказ полковников. Казнь должны видеть как можно больше людей. А ещё сердюки присматривались и прислушивались, не убивается ли кто чересчур об изменниках. Люди под палящим солнцем прикрывали головы шапками, платками, просто кистями рук. Не хотелось видеть сердюков, не смотрели и друг на дружку. Только внутри толпы возникали вялые разговоры:

   – Грызутся паны...

   – Да... Мазепа увернулся, как уж из-под вил!

Сердюки пробивались на разговор. Однако он – уже в ином месте.

Гетманскому войску тоже мало радости. Там заботы о погоде, об урожае – хороший. На такое богатство приходит враг... Казаки стояли толпою, как и простой народ, только придерживались сотен. Кажется, всего двое сердюков незаметно перешли на то место, где поставлен охотный полк Гната Галагана. То Петрусь и Степан. Тяжело дожидаться казни. Вот и влекло их поближе к Денису.

У Петруся бледное лицо. Из-под чёрной шапки, закинутой по-казацки на затылок, вылезли прибитые пылью и потом кудри. Накануне вечером видел и похороны. Везли молодых хлопцев в красных жупанах, за ними вели коней... Денис успокаивал: не впервые. Чёрная болезнь косит казацкие ряды. Не хватает китайки закрывать покойникам глаза. Теперь, правда, Денис забыл о вчерашнем, а хлопцы помнили. Петрусю показалось, что его самого бьёт лихорадка. Потому и держался за Степана, а тот крепко стоял на широко расставленных ногах, словно перед дракой в чернодубской корчме. Держал в памяти кулаки обозного есаула. Петрусь не думал об обозе, лишь часто совал за пазуху руку. Старший брат спрашивал:

   – Что у тебя? Сердце болит?

   – Нет! – краснел Петрусь.

Денис тоже озирался. На этом лугу в день его возвращения к войску косили сено. Теперь оно в копнах... Дениса окружали товарищи: Зусь, Мантачечка, ещё несколько отчаянных голов. Ему не верилось, что Кочубею с Искрой отрубят головы.

   – И позора достаточно! Богатство потеряно. Поделят его между собой гетман и царь...

На равнину тем временем выскочили компанейцы. Подо всеми одинаковые кони. Толпа раздалась, словно разрезанная острым ножом. Перед помостом – широкий проход, с обеих сторон его стены подпирают всадники. Где-то завизжали военные трубы, загрохотали барабаны. Одновременно в освобождённое пространство, сверкая оружием и белыми полосами на зелёных кафтанах и белыми чулками на крепких длинных ногах, вошли три роты царских солдат. За ними ехал верхом краснолицый полковник Анненков. Сбитые в квадратные кучки солдаты продвигались таким ровным и мощным строем в барабанном грохоте, что Денис невольно позавидовал:

   – Сила, хлопцы! На чужеземный лад! Так и швед... Сила!

   – Глядите! – заглушила Дениса своими воплями какая-то баба.

Крик подхватили. Народ стал напирать на конных казаков, но всадники, натянув поводья и едва-едва перекосив сверкающие лезвия сабель, конскими грудьми оттолкнули нескольких мужиков – того уже достаточно, чтобы прочие отступили назад. В проходе, за царскими солдатами, в окружении сотни верховых компанейцев, возглавляемых самим генеральным бунчужным Максимовичем, на высоком возке, что вслед за серыми волами выкатился из густой пыли, завиднелись два сгорбленных человека, седых, оба с низко опущенными головами и забранными за спины руками. На выбоинах колёса подскакивали, и сквозь грядки на землю падала золотая солома. Слышались не то стоны, не то молитвы... Волы приблизились к помосту – солдаты тем временем поставили на возвышение царского человека, и он громко стал вычитывать что-то из огромного свитка серой бумаги. В слова никто не вслушивался. Следили за несчастными, которых через несколько мгновений казнят, если не смилостивится гетман. Чтение иногда прерывалось, и тогда были слышны слова молитв. Священники в чёрных одеяниях стояли рядом с помостом.

Чтение длилось долго... Наконец человек с бумагой сам спрыгнул на землю. Двое солдат снова подняли его в седло. На помосте уже красовался в просторной красной сорочке человек без шеи, с могучими откормленными плечами и дурацким лицом, легко поигрывая блестящей секирой. Всё это было удивительно ярким, как на картинах, привезённых зографом Опанасом из далёкой Италии.

Петрусь сдавил руку брата. Денис, чувствуя дрожь тонких пальцев, шептал:

– Сейчас... Вот гетман... Что-то приказывает...

Денис и сам не мог связать в одно видение на это№ скошенном лугу фигуру несчастного человека в возке с тем гоноровитым генеральным судьёй, которому передавал в Диканьке слова полковника Апостола. Тогда занималось утро, а судья и не раздевался на ночь. В раскрытой браме конюшни виднелись осёдланные кони. Трижды переспросил генеральный судья, куда советует торопиться Апостол.

Петрусь уставился глазами в гетмана, сравнивая его, живого, с оставленною в Чернодубе парсуной и радуясь, что намалёванная гетманская фигура удачно вписана в поверхность доски. Теперь гетман сидел на белом коне, в руке – сияющая булава. Грезетовый белый жупан, красная епанча... Высокая шапка, подбитая мехом, на ней – перья. А за ясновельможным трепещет на лёгком ветру пышное знамя, распускает чёрные космы бунчук. Вокруг – дорогая старшинская одежда. Старшины несколько сотен. Что значат для гетмана, за спиной которого царская сила, двое несчастных? Сейчас прискачет всадник с царскою грамотой...

Люди с нетерпением ждали помилования, хотя преступников поставили уже перед палачом и он одним махом разорвал на обоих жупаны, затем ухватил Кочубея за связанные за спиною руки, привычно бросил беспомощное тело на высокую плаху, издали видную народу, поднял, не торопясь, страшную, сияющую, как Божье знамение, секиру. Палач, однако, смотрел на гетмана и на царских офицеров, тупым взглядом отыскивал среди них полковника Анненкова. Палец скользил по лезвию. Слышалось, как на острой стали скрипит задубелая кожа. Сам палач, пожалуй, не верил, что ему придётся рубить голову генеральному судье.

От гетмана, в несколько прыжков белого коня, приблизился кто-то из старшин. Народ радостно закричал и замахал руками. Народ даже засмеялся из-за того, что с дерева, сомлев от страха и длительного сидения, сорвался мальчишка.

   – Воды ему!

И тогда Петрусь бросился вперёд, ощущая в себе какую-то неизвестную доселе силу, которая понесла его, как ветер носит осеннюю былинку.

   – Ты куда?

За ним устремились Денис и Степан. Сразу ударил в уши конский топот.

   – Стой!

   – Стой!

Петрусь бежал, сгорая от удовольствия, что вот он, тот миг, ради которого оставлено малевание, ради которого поехал в войско, столько раз был бит, столько всего вытерпел, оделся в сердюцкий жупан, – но теперь свободно вздохнут в Чернодубе родители, дед Свирид, Панько Цыбуля, все обиженные, и проклянёт, в кандалах, свою судьбу сотник Гусак!

   – Стой! Стой!

Топот копыт, стрельба, сабельное сверкание, белые полосы на зелёных широких плечах, несколько круглых барабанов на животах у высоких солдат, их руки в белых перчатках и с длинными деревянными палочками – всё мелькало перед глазами, переливаясь неслыханными красками. Эх, увидел бы всё это зограф Опанас... Петрусь отчётливо различал гетмана, врезанного вместе с белым конём в жёлтый фон высокого помоста. Всё увеличивалось в размерах. Он уже сунул за пазуху руку, чтобы вытащить писанную украдкой суплику, на бумаге, выпрошенной за деньги у полкового писаря, оглянулся, не помешает ли Денис, но в это время новым громом ударили барабаны, а земля из-под сапог выскользнула и накрыла его с головой. Стало темно...

С плакучей вербы свисает Степаново лицо. Рядом окровавленный Денис – его держат за руки сердюки с оголёнными саблями.

Петрусь поднимает голову. Деревянный помост опустел, а по дороге медленно продвигается тот самый возок, который недавно привёз преступников. Золотой соломы теперь так много, что она переваливается через грядки. Сквозь неё просачивается и капает в песок кровь... Петрусь хочет что-то сказать, хватаясь за пазуху, но, к своему удивлению, только шевелит губами...

10

В августе казацкое войско стало табором посреди гетманщины, чтобы быть недалеко от возвещённой по приказу царя Киевско-Печерской фортеции.

Мазепа не знал, куда придётся выступать. Не знал, поскольку того не решил ещё царь, а не решил потому, что король Карл, наверное, сам раздумывал, куда вести шведов: на Москву или на Санкт-Петербург?

Русские извещали: шведы поели всё найденное в земле возле городка Радошковичи. Как только спали весенние воды, враг двинулся дальше. Русские отходили, как писал гетману царь, руководствуясь добрым воинским разумением, изматывая неприятеля, в удобных местах стремясь его поколотить. Однако на речке Бабич полки неудачно заняли оборону. В тумане противник напал на дивизию генерала Репнина, и, хоть царские солдаты положили три тысячи наступающих, всё же они отошли, оставив свои пушки. После такой баталии на генеральном консилиуме в Шилове решено переправить армию на левый берег Днепра. А через несколько дней к Могилёву приблизились шведы.

Мазепа терпеливо растолковывал старшинам, какая страшная опасность угрожает царю. К Москве свозят пушки, размещают их на кремлёвских стенах. А есть перед Кремлем большая и красивая церковь Василия Блаженного – так её сносят, чтобы за ней не укрывались перед приступом шведские воины... И ещё, виня за поражение генерала Репнина, царь сделал его простым солдатом. Да поможет ли?

Мазепа забыл о болезнях. Неустающие губы твердили одно и то же. Старшины разносили новости по войску. Добавляли от себя. Между казаками новости обрастали подробностями. Как устоять царю?

А в один из таких хороших ясных дней, когда войско казацкое держалось ещё Белой Церкви, в тамошнем замке собралось несколько полковников и старшин, тех, которые недавно написали на бумаге, что бы они хотели иметь от гетмана, от царя или там ещё от кого, кто в силе. Сидели генеральный обозный Ломиковский, генеральный есаул Гамалия, полковники Апостол, Кожуховский, Горленко, Зеленский. Всё получилось так, что даже Орлику было неведомо, созывалось ли бунчуковое товариство, или же сбежалось оно случайно. Старшины затаили дыхание, завидя знакомую бумагу в руках у гетмана. Мазепа вытащил её из-под подушки.

   – Здесь кое-что исправил, – вздохнул он.

Старшины спешили увидеть исправленное, а когда гетман подал бумагу, стали рвать её к себе так упорно, что толстый Ломиковский прикрикнул:

   – Держу, Панове, а вы читайте! Дёргаете, ей-богу, как неразумные бурсаки!

Пока читали, из шкатулки была вытащена ещё одна бумага, свёрнутая в тугой свиток. Орлик обомлел: на таком писан договор со шведским королём или с польским – видел он документ в Гетмановых руках. Орлику не верилось, что Мазепа прочтёт договор. Пока Орлик ходил за Евангелием да крестом, старшины ознакомились с написанным гетманом и готовились уже слушать дальше.

   – Вот на что иду... Чернь врёт, будто я и не украинец вовсе.

Орлик закрыл глаза. Даже отступил за стол. Потрогал за поясом гранёный пистоль. Старшины бросятся вязать гетмана... Он, Орлик, закричит, что ни сном ни духом не ведает о тех намерениях, да свяжут обоих... А у Мазепы даже не дрогнет голос. Но он дочитал без страшных слов о том, что согласен отдать Украину под крыло ляхам. Прочёл в договоре только статьи, касающиеся шведского короля. Король, дескать, возьмёт Украину под свою протекцию...

Полковники засопели – Орлик раскрыл глаза. Полковники почтительно глядели на ясновельможного. Солнечные лучи пробивались сквозь мелкие стёкла красными кружочками, которые соединялись в длинную удивительную цепь, а уж она крепко связывала гетмана с бунчуковой старшиной.

   – Хотели, Панове, – не дал времени на раздумье Мазепа. – Шведский король сам догадался и прислал. Есть Бог на свете. Видит он наши беды, которые терпим от москалей... Если согласны – присягните на Евангелии...

От клятвы не отказывались. Поклялся и Орлик. Гетман на него и не глядел. Казалось, он ни на кого не глядел. Орлик решил, что Мазепа давно ко всем пригляделся и всё обдумал, лёжа на красных подушках под своей рыцарской парсуной, писанной зографом Опанасом. Орлик вместе со всеми поверил, что с таким умом можно сделать всё. Ведь обмануты старшины разговорами о полностью самостийной Украине? Не сознался гетман, что нового покровителя ей готовит. Да и кого он дурит – королей, полковников, царя, его, наконец, Орлика? Может, Орлику тоже не всё читано? Да уж точно не всё... Иначе почему бумаги не даны в руки? Но гетман знает, как и кого дурить. Для его же пользы, обманутого. За это и заслуживает почёта. За это на него надо молиться.

   – Дай Господи скорей увидеть Украину свободной от царей да от королей! – сверкнули слёзы на глазах у Ломиковского.

   – Дай Господи! – подхватил Кожуховский, Горленко за ним, Трощинский и прочие молодые полковники.

Раскраснелся даже спокойный Апостол.

   – Ни с кем не будем делить власть! А хлопов – в бараний рог! Своё государство!

   – Верно! Верно! – шевельнулся на подушках гетман. – Нужно придавить, ой, нужно. А что могу? Сотню беглецов из моих поместий повесили, тысячу... Как убить дух, который появился в хлопских головах? Просил дать войска в Киев – царь отвечает: сами делайте резистентно... Запорожцы, турки, татары... Да страшнее всего – остаться с глазу на глаз со своей чернью. А если подумать – зачем же делиться доходами с царём? А? Своё государство... Сами...

   – Правда! – радовались полковники. – Теперь всё будет хорошо! Своё государство!

А пока что гетман тщательно исполнял царские приказы: рассылал казацкие сотни и целые полки. Старшины, знавшие или догадывавшиеся о его тайной готовности присоединиться к совету полковников, удивлялись. Давно ушли на помощь Сенявскому Киевский да Белоцерковский полки – где они теперь? Сейчас вот посылаются под Смоленск Нежинский и Переяславский. А сколько казацкого войска в Литве, а под городом Пропойском? Будто бы ещё собирается двинуться в Польшу и полковник Трощинский... Кто же защитит Украину?

Тем временем привезли новый указ: приготовить конницу для нападения на вражеские обозы! Царь писал собственноручно: «Мы бы очень хотели, чтобы вы сами были с той конницей, но знаем о вашей болезни, а потому принуждать вас не можем. Следите за порядком и тишиной во всех ваших городах и сделайте необходимое, дабы люди не слушали неприятеля, если он ворвётся на Украину и начнёт распространять там свои универсалы!»

Прочитав письмо при всех старшинах, гетман смяк на подушках и начал диктовать Орлику:

   – Спасайтесь, люди! Идёт на вас враг злой и вероломный... Зарывайте в землю хлеб, зарывайте глубоко своё добро, деньги, церковный скарб, потому что в ненависти к православной церкви никого и ничего не щадят лютеране-шведы!

Высохшие веки с тоненькими красными жилками закрывали слинявшие глаза, некогда очень красивые и яркие, – вот они на парсуне! При страшных словах содрогалось немощное тело.

И понеслись из церквей и монастырей по гетманщине молитвы, чтобы милосердный Бог помог скорее изгнать из русских земель супостата-шведа. Молились в каждой хате, а гетманские универсалы висели на церковных стенах, на монастырских воротах, на корчемных дверях. Грамотные читали до хрипоты, а желающих послушать собиралось всё больше и больше, хотя, кажется, не оставалось уже человека, который по нескольку раз не слушал страшного чтения. Перед универсалами думалось, что всё то, может, и враньё, будто бы гетман тянет ляшскую сторону, будто бы он сам тайный католик. Если бы католик, то уж лучшего времени ему не найти...