355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Венгловский » Полтава » Текст книги (страница 22)
Полтава
  • Текст добавлен: 5 июля 2018, 22:00

Текст книги "Полтава"


Автор книги: Станислав Венгловский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

6

Голова у Мазепы ежедневно переполнена нехорошими мыслями.

Весенним водам – убыль. На пригорках – шильца молодой гонкой травы. С гамом и весёлым криком возвращаются из тёплых краёв отощавшие птицы. Вскоре выбьют лист ожившие деревья. А тогда каждый овраг и самый неказистый лесочек спрячут гультяя вместе с конём. И опять пойдёт нестроение...

После возвращения из-за Ворсклы король приказал оставить Гадяч, Зеньков. Шведские гарнизоны занимают теперь земли от Лютеньки до Петровки и Решетиловки, а дальше – до Новых Санжар. На севере граница шведского регимента пролегла за Опошней. Правда, после присоединения Гордиенка с запорожцами для шведов снова открывается Муравский шлях на полдень, на Сечь, и далее, до Крымского Перекопа. Но на нём – Полтава, занятая русским гарнизоном. Не будь её или сиди там покорный гетману полковник – намного легче дышалось бы королю, спокойнее спал бы и Мазепа. Если бы малодушный Левенец не отдался в руки нахрапистому Меншикову... Теперь, говорят, Левенец под арестом. А зять его – здесь.

Ещё зимой, за Ворсклой, в Слободской Украине, король спросил, почему Полтава так интересует царя? Что это за город? Царь посылал туда Меншикова. Мазепа шутя ответил, что о том лучше рассказал бы Меншиков, если бы с Божьей помощью не удрал. Но король торопился к Москве.

Теперь король остановился в Великих Будищах. Мазепа облюбовал для себя Диканьку. В имении недоброй памяти Василия Кочубея думал найти отдых. В самой просторной светлице приказал повесить свою парсуну. Да не ту, где он верхом, в доспехах, которая была предназначена для размещения рядом с царской, а новую, неизвестно кем и доставленную, где он в красном жупане, мудрый, добрый. Была надежда, что весенний разлив воды остепенит казаков Скоропадского. Да и хлопы, надеялся, надолго залягут в своих убежищах. Каждый день теперь неприятные новости: где-то украден сонный швед, там зарезаны трое, ночью, в хате, а там с водопоя отбит целый конский табун.

От вечных мыслей Мазепа не спит ночами и только утром забывается в старческом сне. Всю ночь в светлице тлеют чуткие свечи. В углу клюёт носом старый Франко, а в предпокоях постукивает сапогами охрана, возглавляемая сердюцким полковником Гусаком. Всё меньше и меньше вокруг надёжных людей. Кто по доброй воле удирает к царю, а кого взяли в плен – тем ещё хуже. Потому и ценит Мазепа таких, как Гусак, Герцык. Верные сотники стали уже полковниками, полковникам обещаны княжеские титулы. По милости самого короля.

Но больше всего ценит Мазепа Орлика. Пробежала было между ними чёрная кошка после того, как Меншиковым был взят Батурин, напивался Орлик с отчаянья, но после присоединения запорожцев к шведам снова ожил.

Верных людей не отпускает Мазепа до утра. Орлика держит и после того. Выпроваживая гостей, Мазепа непременно выходит с ними на крыльцо, удовлетворённо глядя на широкую Гусакову спину и в сиянии фонарей, и при Божьем свете всматривается в глаза шведских драгун, опасаясь, не задушили ли казаки драгуна, не переодели ли в чужой мундир своего сорвиголову да не присоединили ли его к караулу, чтобы хитростью захватить гетмана и передать его в руки царю. А уж там...

Волосы встают дыбом на старой голове при одном упоминании о грозном царе. Нет и надежды, что тог теперь поверит в лукавое обещание помочь взять в плен короля Карла, чтобы скорее договориться о мире, – на это подбивал Орлик и прочие старшины...

Лица шведов словно из камня. Смеётся лишь Гусак, и разительно обнаруживается его косоглазие.

Гусак остаётся в предпокоях, а Орлик ждёт в покоях. Он уже привык спать днём, при солнце. Он всё чаще и чаще заговаривает о будущем.

– Вот и запорожцы с нами, – припомнил однажды утром Мазепа, мостясь в глубокое кресло под своей парсуной. – Гордиенко привязан к королю. Ему и назад нельзя: убьют его на Сечи те, кто там остался. А Гордиенко мечтает о большой власти. Помни...

Мазепа посмотрел на Орлика многозначительно, вроде бы подсказал: тебе, Пилип, морочиться с Гордиенком. Он тянется к булаве. Остерегайся.

А между ними обоими всё сказано. Умрёт Мазепа – дело его продолжит Орлик, независимо от того, кто станет гетманом: Мазепин ли племянник Андрей Войнаровский, или же Орлик, или... За то и перед королём Карлом замолвлено слово. И королю Станиславу будет написано. Или сказано лично.

Однако Мазепа не собирался умирать. Орлик понимал, но не показывал виду. Достаточно его поддержки каждому гетманскому намерению. Сколько пришлось потрудиться, чтобы Гордиенко привёл сюда запорожцев. Не всех, но привёл. Сколько гетманского золота ушло! И парсуну послал гетман в подарок. Зато принёс Гордиенко присягу королю. Теперь сечевников нужно толкнуть в огонь. Пока не остыли – полезут. Будут драться отчаянно.

   – Король должен брать Полтаву! – сказал Орлик и вроде застеснялся совета.

Мазепа внимательно посмотрел на генерального писаря: неужели тог снова верит, что гетман при смерти? Значит, полагает, ему самому пора браться за государственные дела? Орликово лицо было непроницаемо.

За далёким лесом поднялось солнце. На шведских штыках за окнами вспыхивали искры. Лучи добирались до гетманской парсуны, засвечивали краски – глаз не оторвать. Особенно от красной. Добирались и до Орликова лица. Но там – никаких перемен. Вот только следы непомерных выпивок врезались в кожу не на один день.

   – А если осада затянется?

Мало кому верил Мазепа. Было уже под Веприком... Но Орлик действительно осмелел при свете ясного дня. Он верил королю.

   – Его величество быстро возьмёт Полтаву. А это значит...

Орлик, как всегда, угадывал желания старика. Вот только бы не помешали граф Пипер да квартирмейстер Гилленкрок. Сейчас, после прихода запорожцев, король забыл, как тяжело брать казацкие крепости. Нужно подтолкнуть его величество, напомнить, что к войску присоединились смелые воины. Лишь бы начать... А там навалятся крымские татары, которых султан еле сдерживает, будто злых цепных собак, и европейские государи иначе посмотрят на эту часть Европы.

   – Едем к королю! – решился Мазепа с таким видом, будто он сам не мог додуматься, будто ему это подсказал Орлик, а откладывать дело никак нельзя. – Придумано мудро. Полтаву следует брать обязательно.

Он кликнул слугу и приказал:

   – Снимайте парсуну!

Завидев же вопрос на Орликовом лице, пояснил:

   – Подарок его величеству! Ничего не жалею.

Полностью показалось из-за леса солнце. Его лучи посеребрили притихшие уже весенние воды... Да, весна полная. Не время сидеть в мягком кресле.

Полковник Гусак во дворе строил казаков.

Когда они в сопровождении многочисленного эскорта во главе с самим полковником Гусаком – шведы держались отдельно – прискакали в Великие Будища, в королевскую ставку, что в доме посреди старого вишнёвого сада, окружённого высокими тополями, застали там удивительное зрелище: король, в кресле, обшитом красной тканью и поставленном возле огромного стола, накрытого такой же красной тканью, при генералах, – слушал Гордиенка!

Выражение лица Мазепы ещё у порога стало олицетворением уважения. Орлик вроде немного смутился. Из этого король наверняка заключил, что Мазепа приехал советовать то же самое, что уже советует Гордиенко. Гилленкрок и Пипер посматривали на новых гостей с еле заметным неудовольствием. Оба, того не замечая, были заняты париками: Гилленкрок жевал кудри зубами, а Пипер накручивал их на большой белый палец.

Гордиенко громко. настаивал:

   – Вашему величеству достаточно лишь приказать! Мы возьмём за день! Но моим казакам нужна награда. Они народ смелый и умелый!

Говорил Гордиенко латынью складно, гоноровито отбрасывал назад длинный оселедец на такой крупной голове. Король не перебивал, рассматривал Гордиенка, а сам чего-то ждал, поскольку время от времени скашивал на дверь беловатый суровый глаз.

Мазепа с королевского разрешения опустился в кресло, пододвинутое высоким секретарём Гермелином, и подумал про Гордиенка, что шведы уже дали ему большие деньги, а ещё большие обещаны, вот и выслуживается. Вместе с тем в глубине его души начинала ворочаться давняя вражда и неприязнь к Гордиенку, хотя, если подумать, так что теперь делить, пока здесь король, пока здесь московское войско? Не лучше ли забыть о вражде? Где теперь найти такого союзника? Когда-то Мазепа желал Гордиенку смерти, а недавно выставил всех своих сердюков, встречая его, лишь бы напустить в глаза туману, лишь бы тому подумалось, что большая часть Украины теперь за короля Карла! И Гордиенко поверил. Только если уйдут отсюда русские, когда шведы окончательно победят, нужно будет сразу убрать Гордиенка с дороги.

Во дворе заслышался конский топот. Король за красным столом нетерпеливо повёл белой бровью, но и дальше не перебивал Гордиенка. Когда же, через некоторое время, в зал вошёл офицер и что-то тихо поведал королю на ухо, а король ещё раз переспросил, лишь тогда он торжественно обратился к присутствующим, подав перед тем знак Гордиенку:

   – Благодарю за намерения, господа, но мои солдаты сегодня уже не в первый раз поехали к крепости, чтобы иметь о ней полное представление. Мы возьмём Полтаву. Но и вы можете себя показать.

От таких слов Мазепа, Гордиенко, Орлик и все, кто с ними допущен на королевские глаза, хоть и склонили низко головы, но были довольны: славно решил король! Будет нетрудная экзерциция.

Мазепа дождался нужного мгновения, почти незаметно взмахнул рукою, и молодые джуры, которые стояли за его креслом, внесли в светлицу что-то завёрнутое в белую ткань. Они сняли покрывало – в светлице вспыхнуло новое сияние, то так ярко заискрилась гетманская парсуна.

   – О! – сказал граф Пипер. – Chef-d’oeuvre![30]30
  Шедевр (фр.).


[Закрыть]
Какого мастера работа? Как имя?

Мазепа поклонился сначала королю:

   – Меа dona[31]31
  Мой дар (лат.).


[Закрыть]
, ваше величество!

Затем еле-еле обратился к Пиперу, так, чтобы ответ всё-таки прозвучал для короля:

   – Мастер учился в Италии. Зограф Опанас. Писал это для новой церкви.

Король удивлённо рассматривал изображение.

   – И вам не жаль, ваша светлость? Здесь вы так величественны! – сказал он после долгого молчания.

Мазепа снова склонил голову:

   – Для вас, государь, не жаль.

Гусак из-за спины гетмана смотрел на всё с радостью, а Гордиенко поднял только одну бровь и еле заметно улыбался. Орлик понимающе промолчал.

7

   – Дождались, – сказал полковник Келин, человек высокий ростом, как и большинство царских офицеров, стройный, сухопарый и всегда напряжённый, присланный в Полтаву комендантом в начале нового, 1709 года. Его не удивило тихое лошадиное ржание, заслышанное в синеватых сумерках из ближнего леса среди сплошного птичьего крика.

   – Будет приступ? – почтительно спросил казацкий есаул.

   – Обязательно.

Есаул враз перестал зевать.

   – Сколько же их там?

Полковник не ответил. Нападения он ждал на протяжении многих дней. Именно ради этого в спешке и по последнему слову военной техники приказывал подсыпать земляные украшения, усиливая их при помощи камней и брёвен. Уже накануне вражеские разведывательные отряды дважды пробовали приблизиться к крепости, чтобы взять «языков». Правда, шведы дважды и спасались от солдатского огня, оставив на открытом пространстве несколько драгунских трупов, которые даже не смогли подобрать, – значит, имели намерение возвратиться для решительных действий. Полковника утешало то, что разведчики видели на валах только горсть его солдат.

Теперь шведов окутывал густой туман. В долинах да в глубоких оврагах ещё сохранялся холодный спрессованный снег, обглоданный солнечными лучами, а враги приближались как раз с той стороны, где больше всего деревьев, где в землю врезано много оврагов, – оттого и туман. Спешившись в лесу, они прокрадывались садами, в густых зарослях. Некоторые деревья уже начали распускать листья, укрытий – в избытке. Но полковник – опытный воин. Такому достаточно звуков для определения численности войска.

   – Тысячи полторы! – сказал он наконец есаулу.

Тот кивнул головою, оглянулся на город. Город спал.

   – Итак, – размышлял полковник, – разведчики не узнали, сколько здесь защитников, если шведы пришли с незначительными силами.

Полковник не боялся штурма, но и не мог поверить, что шведы настроены на лёгкую победу. Что они до сих пор живут воспоминаниями о Нарве. Сам Келин запомнил холодную далёкую осень, когда солдатские сапоги проваливались в липкую грязь, а над головою бушевала снежная метель. Он тогда был сержантом. Враги тогда тоже подошли скрыто и ударили мощно... С тех пор миновали годы учёбы не на плацах, но в сражениях. Неужели же шведы в самом деле продолжают считать русского человека к войне неспособным? Полковник скрипел зубами.

Чтобы держать врага в неведении, большая часть войска с вечера была отведена на отдых. Обороняться предстояло лишь Тверскому полку, с. которым полковник прибыл в крепость по приказу самого царя. Здесь уже кое-что было сделано под командованием генерала Волконского, заменившего полковника Левенца. Левенец, говорят, не укреплял фортецию. Да и Волконский – кавалерист, плохо разбирался в фортификации. Теперь Полтаве есть чем встретить врага. Имеются пушки, люди... Ещё один полк будет защищать противоположную часть зала. Оттуда, считал полковник, можно ожидать удара в разгаре боя. Одному Богу ведомо, нет ли ещё на подходе значительных вражеских сил.

Что же, на штурм крепостей шведы бросаются стремительно. И после Нарвы полковник не раз отбивал их атаки, а потому полагал главным для себя не предоставлять возможности хотя бы одному атакующему пересечь невидимую линию перед укреплениями, за которой сила атаки удваивается, а то и утраивается. Он верил в выучку своих солдат. Если же последует осада, то в резерве не только третий, вечером отведённый отсюда полк, но и вооружённые полтавские обыватели, которых наберётся несколько тысяч. Обыватели, полковник знал, не спят и сейчас. Он, как и есаул, взглянул на город и острым глазом приметил, что там, в больших и малых строениях, во дворах, на площади перед церковью, сверкают предрассветные огоньки. По улицам снуют быстрые тени. Тревожно, хоть и тихо, перекликаются ночные патрули... Немою спокойною массой высились на валу, за земляными выступами, солдаты. Весенняя ночь была прохладна. Полковник, перебирая пуговицы на кафтане, ощущал под пальцами как бы комочки льда и горбился, как в зимнюю стужу.

   – Главное, – поучал есаула, – не дать им прорваться. Дальше тех вон кустов!

Он по нескольку раз на день обходил валы и намечал ориентиры, за которые не следовало пропускать нападающих.

Полковнику удалось рассчитать всё верно и предусмотрительно. Шведы, выбравшись из леса, построились, ударили в барабаны и бросились вперёд так быстро, что в глазах полковника зарябило. Но в ответ на треск барабанов с вала грохнули пушки, одновременно окутались дымом солдатские шеренги. Фортеция заглушила барабаны наступающих и короткие крики их командиров. Штурм утонул в пушечном громе.

Всё кончилось очень быстро. Кто добежал до вала – того на дне рва уложили меткие пули. Передовые шведы лишь приставили к земляным стенам свежесделанные лестницы. Одну такую лестницу солдаты втащили к себе наверх. И уже замелькали в розовом тумане быстрые синие спины. Никто не взобрался по лестнице на верную смерть. От неё одно спасение – бегство...

   – Ура! Ура! – ожила без команды солдатская масса.

Громко закричали вразнобой казаки, которым что-то весело говорил есаул, отбежавший от полковника Келина.

На дне рва, освещённый отражёнными солнечными лучами, вытянувшись во весь огромный рост и задрав к синему небу мёртвое белое лицо, остался лежать молодцеватый барабанщик. Яркий красный барабан с синими, тоже яркими, флямами, откатился шагов на десять, попал под солнечные лучи, и сверху стало хорошо видно, что он не повреждён. Ловкий казак уже спускался вниз за притягательным трофеем.

   – Подступай! Не укусит!

   – Саблю держи! А то вдруг живой...

   – Ишь, здоровенный шведюга вырос! А не страшен теперь! – морщил личико вооружённый одною пикой полтавский житель, заглядевшись на мёртвого барабанщика. Сразу, как только солдаты отбили приступ, полковник разрешил защитникам выйти на вал и разглядеть убитых, чтобы убедиться: шведов можно бить. – Такое, слышите, о них трубили, – продолжал полтавец, – что и характерники они, и черти, а они вон какие. Столько и на него свинца полагается, сколько и на всякого!

   – Пули и колдунов бьют! В пулях вся сила!

Все загомонили, обрадовавшись, как хорошо и просто обошлось первое боевое дело. Все кричали молодому казаку внизу – то был Охрим, его узнали! – давали советы, что делать, а он уже и без того нёс барабан.

   – Добыча! – сказал он. – Хоть бы и в шинок!

Сверху кричал его низенький товарищ Микита:

   – Не сломай! Давай мне в руки!

В ров спускались многие казаки и солдаты, чтобы хорошенько оглядеть каждого убитого, собрать оружие, деньги. Спускались и с лопатами, чтобы зарыть убитых в глухом, укромном месте.

   – Всё ещё только начинается, дед! – объясняли старому полтавцу с маленьким личиком, на что следует надеяться. – Кто знает, сколько времени придётся здесь сидеть! Швед не отстанет!

Полковник Келин, согревшись и успокоившись, расстегнув на кафтане все пуговицы, улыбался. Он тоже был уверен, что для Полтавы всё только начинается. Он прикидывал, сколько пороху истрачено сегодня и на сколько его хватит вообще. Враг не примется вторично штурмовать фортецию с такими незначительными силами. Враг придвинет их в три раза больше. Или кто знает сколько.

8

В Великих Будищах, в королевской ставке, в неказистом доме с просторным, однако, крыльцом, посреди вишнёвого голого сада, уже прогретого весенним солнцем и вот-вот готового распустить на деревьях нежные зелёные листья, а может быть, прежде всего обсыпаться белым цветом, никого не удивило известие, что драгунами не взята полтавская крепость. В головах у шведского генералитета в тот день возникло много надежд. Все поняли, что турки, побаиваясь московитских кораблей на волнах Азовского моря, вооружённых пушками, наполненных солдатами, воздерживаются посылать королевской армии даже нужную амуницию, хотя об этом шведы просили в Стамбуле и через польских сенаторов, сторонников Лещинского, и даже через посла такой всесильной державы, как Франция, – но шведские генералы сходились на том, что после взятия Полтавы всё переменится. Турки сами предложат если не совместные действия, то хотя бы амуницию. Кто помешает объединить свои усилия двум державам, если в Полтаве будет стоять шведский гарнизон? Значит, Полтаву надо брать непременно.

Ещё до начала штурма и даже до первых рекогносцировок король в присутствии генералов заговорил о своих планах. А если он ничего не скрывает – значит, считает дело пустяковым.

– У таких валов, господа, мы не надорвёмся. Знаю. А слава...

Генералам хватило и этого, чтобы рассказывать о королевских намерениях гордиенковцам и мазепинцам. Гордиенковцы и мазепинцы относительно полтавской крепости лелеяли собственные, правда не так далеко идущие планы.

Теперь на просторном крыльце панского дома, хоть и покрытого соломой, но со множеством колонн, вырезанных забредшими мастерами из толстых брёвен в виде грудастых и бедрастых кариатид, большинство генералов уже примирилось с мыслью: нужно дождаться пополнений. Правда, морозы, наводнения, боевые акции, а главное, смерть от болезней – всё это очень обессилило и московитские войска. Но у царя есть откуда брать пополнения, а в королевской армии уже давно не видели ни одного новенького солдата. Пополнения, если можно так сказать, были только за счёт мазепинских да гордиенковских казаков. Нет, шведам обязательно надо дождаться короля Станислава. Дожидаться удобнее в большой крепости, известно. Полковник Понятовский многозначительно кивает кудрявой головою. У него имеются вести из самой Варшавы. К нему добираются посланцы от Станислава Лещинского – большей частью под видом жебраков да монахов.

Итак, генералы лишь по-разному рассуждали, где лучше ждать подкреплений. Тем, кто советовал отойти, возражали с пеной у рта, словно простолюдины. А потом, перед новым походом, снова форсировать Днепр? Мы уже форсировали его в сравнительно узком месте, а попробуй перейти через такую реку возле Киева! Попробуй обмануть московитов манёврами! Они уже разгадывают даже самый сложный manoeuvre du Roy.

Король давал выговориться. Он сам немного переменился. Генералы понимали его желание найти в их спорах какой-то намёк на правильное решение. Их словесные схватки становились ещё более упорными.

Лагеркрон и Спааре вроде бы породнились: выяснилось, что любовницы, подаренные им, между собою родные сёстры. Они из обедневшего саксонского дворянского рода.

Генералы поддержали в один голос:

– В Полтаве, ваше величество, есть порох! Там много продовольствия, говорит гетман Мазепа. Там дождёмся короля Станислава.

Король недовольно повёл бровью, не желая слушать, что армии нужна польская помощь. Он, как и граф Пипер, знал, что Станислав Лещинский не может сейчас привести вспомогательное войско, поскольку должен сражаться с враждебными ему поляками, которые надеются на московитского царя и на саксонского курфюрста Августа. Не в состоянии это сделать и генерал Крассау: он наблюдает за положением в прибалтийских землях и за настроением в соседних европейских державах. В Европе уже догорает война за испанское наследство.

Но в этот раз в Великих Будищах на королевские устремления среагировал даже генерал Левенгаупт. Громко хлопая рукою в кожаной перчатке по острому плечу деревянной кариатиды, на что обратила внимание густо расставленная вокруг сада и двора стража, он сказал:

– После взятия полтавского арсенала и отдыха может получиться так, что и без пополнения двинемся на Москву!

И многозначительно поглядел на всех.

Реншильд проскрипел зубами. Он впервые не сориентировался своевременно в королевских планах: Москва Москвой, а здесь...

Король почти не разговаривал с Левенгауптом. Лесная не забывается. Левенгаупт клялся страшными клятвами, что было сделано всё, чтобы привести армию к королю, да... Voluntas Dei. Хоть и приходится делать вид, будто поражения никто не потерпел, было просто нападение превосходящих московитских сил, – да ведь обоз пропал. Левенгаупт, понимая свою вину, избегал разговоров. У него лишь чаще обычного подёргивалась правая щека. Его мучили воспоминания. От подёргивания содрогалась могучая грива – она с молодых лет напоминает львиную. Воистину – Левенгаупт[32]32
  Левенгаупт – букв, «львиная голова» (нем.).


[Закрыть]
!

Все генералы, заслышав голос рижского губернатора, замолчали. Пипер и Гилленкрок даже обменялись взглядами. Дело в том, что однажды, ещё до Гадяча, они вели с Левенгауптом серьёзный разговор. Генерал тогда остерегался, чтобы никто не вошёл в просторную крестьянскую хату, в которой они сидели на широкой дубовой скамейке за широким, дубовым же, столом. Перед глазами, в простом зелёном сосуде черкасской работы, качалось, ломая желтоватые лучики, красноватое старое вино, подарок Мазепы из хуторских погребов.

«Знаете, господа, – неожиданно сознался тогда Левенгаупт, – они многому научились за эти годы...»

Оба собеседника напрягли слух.

«Конечно, под Лесную царь привёл лучшие войска. Но дрались они с нашими наравне. Пока что у царя мало пушек, и те он легкомысленно теряет. Мало офицеров. Но у него такие резервы, такие пространства... Наш разговор должен здесь умереть, – наполнял генерал новый бокал, – но, верьте, они нас заманивают. Они могли бы уже состязаться с нашей армией».

«Царь боится генеральной баталии!» – вскрикнул Гилленкрок, тогда ещё очень уверенный в военной гениальности короля.

«До поры», – прохрипел Левенгаупт, сдерживая подрагивание гривы.

Затем Левенгаупт замолчал. В хату вошёл духовник Нордберг.

Теперь Левенгаупт демонстративно поддержал королевский план. Возможно, это очень разумный план? Или рижский генерал-губернатор хочет добиться монаршей ласки своими умелыми действиями при взятии крепости? Его не принимали в расчёт под Веприком.

Король отреагировал на слова Левенгаупта:

   – Да.

Он тоже хлопнул по выпуклому бедру кариатиды и заторопился внутрь строения, мимо вытянувшихся и взволнованных генералов, которые вмиг поднялись из кресел, мимо духовника Нордберга, заторопился глядеть в свои бумаги, готовить новые приказы, а за ним побежал секретарь Гермелин, побуждённый даже не словами, а движением бровей.

Реншильд стоял, глядя вдаль сквозь садовые деревья.

А уж после того Гилленкрок шепнул Пиперу:

   – Возьмём Полтаву, минет неделя – что дальше? Новая крепость...

Граф пожал плечами:

   – В Стокгольме спросят, если нас ждёт неудача. Король неосторожен. Поражения приведут к переменам в политике европейских государств.

Он поглядел на Реншильда – тот почуял взгляд, оценил сочувствие, но не приблизился, по-прежнему глядел вдаль. Невзирая на утверждения Левенгаупта, и граф, и фельдмаршал были согласны с Гилленкроком – Полтаву брать не стоит. Реншильд, понятно, потому не согласился с Левенгауптом, что ему не понравилась такая готовность прислужиться королю. Получается, Левенгаупт снова хочет стать королевским советником, как и прежде. Король же хочет доказать, что его армия доныне не знала поражений. Если Левенгаупт захватит Полтаву, то, может, и он станет фельдмаршалом? А уж два фельдмаршала... Вперёд, на Москву, – вот что знает Реншильд...

   – Брать Полтаву начнёт Спааре, – добавил Гилленкрок Пиперу. – А не возьмёт – будут брать более опытные.

Граф поморщился. Гилленкрок желал и дальше издеваться над Спааре. Ещё из Польши, даже из Саксонии, от Альтранштадта, король платит Спааре жалованье как настоящему коменданту большого города.

Король вынырнул из невысоких дверей, в которых должен был наклонить голову, и пошёл на Гилленкрока. Гермелин, ростом ещё выше короля, перегнулся в поясе, неся под мышкой бумажные свитки. Гилленкрок заметил весёлый блеск в суженных королевских глазах. Возможно, короля взбодрил взгляд, брошенный на удачно написанный портрет Мазепы, который висит теперь в королевском кабинете?

   – Вы наш маленький Вобан, генерал, – сказал король, обводя глазами толстую фигуру квартирмейстера, где на животе последняя снизу пуговица грозила разорвать петлю. – Grand mardchal des logis. Вы обеспечите войско всем нужным для осады. В случае надобности.

Сравнение с Вобаном не могло не польстить Гилленкроку. Именно французы выработали большое военное искусство... Этим искусством прекрасно овладели и шведы.

   – Ваше величество, – задумался Гилленкрок, взвесив свои возможности и поняв, что здесь мало надежд стать вторым Вобаном, пусть и маленьким. – Под руками нету того, чего требует Вобанова наука.

Король пропустил замечание мимо ушей.

   – Московиты сдадутся, как только поймут, что мы действительно хотим взять крепость. Пока была лишь разведка. А войска на штурм поведёт генерал Спааре, – добавил он, обращая к генералу своё лицо.

Гилленкроку припомнился штурм маленького Веприка, однако он должен был сдержать свои слова. Напротив, стал соображать, как лучше начать земляные работы, потому что войска так сразу не возьмут крепости.

А через несколько дней змеистые апроши ползли уже к крепостному валу с западной и южной сторон – Спааре не взял крепости, и ни у кого не оставалось сомнений, что московиты успели хорошо закрепиться.

От речки Ворсклы, от оврагов к высоким валам не стоило и приближаться, а со степной стороны на высоком месте стояло много пушек. И ещё частым боем били оттуда царские солдаты. Даже какие-то обывательского вида люди встречали штурмующих отчаянным огнём. Нужно было их тоже принимать в расчёт.

Ещё в первый день, как только защитники Полтавы завидели апроши перед Куриловскими воротами, они, дождавшись, когда шведы уйдут в свой ретраншемент обедать, сделали вылазку и перебили охрану, а шанцевый инструмент прихватили с собою – потом хвастались с валов, что захваченное пригодится им для подсыпания собственных укреплений.

Гилленкрок посылал проклятия как осаждённым, так и королевским офицерам. Ему снова пришлось морочить себе голову в поисках нужного количества лопат и кирок.

Однако апроши приближались неумолимо. Вскоре шведские пушкари начали вкатывать в глубокие шанцы блестящие пушки. Бодрило само присутствие пушек. Оно явно волновало осаждённых.

Король приезжал из Великих Будищ порассуждать, как легче и быстрее взять город. Каждый раз он долго торчал в ретраншементе, построенном рядом с Полтавой, внимательно вслушивался, сколько московитского войска в осаде, внимательно расспрашивал Мазепу, который его сопровождал. А сам долго размышлял – и там, и в дороге до своей ставки. А когда в Великих Будищах в неказистом панском доме поднимался на просторное крыльцо с деревянными кариатидами, то улыбался виду расцветающего старого вишнёвого сада, милостиво слушал лестные речи полковника Понятовского, замечания духовника Нордберга, нашёптывания секретаря Гермелина. Входил в кабинет – со стены смотрел Мазепа. Потом, вечером, возле раскрытого в сад окна король сидел рядом с длинноногой и белокурой Терезой – она одна осталась при нём из женщин, вывезенных из Саксонии, – всех прочих он раздарил.

Да, у короля начиналась интересная жизнь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю